Секта хлыстов в её истории и современном состоянии

Желая ознакомить вас, м. м. г. г., с характером одной из значительно распространенных сект, и невольно вспоминаю слова наших стародавних предков, живших еще до образования государства: «Земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет». Окидывая теперь беглым взором далеко против прежнего раскинувшуюся великую Русскую землю, мы с глубоким сожалением должны сказать, что, при многоверии жителей ее населяющих, сектантство наше велико и обильно, от крайнего севера и до крайнего юга, от запада и до востока. Разобраться в нем и усмотреть порядок, хотя бы только логический, – дело далеко не легкое, особенно при образовании и развитии новых сект, в коих переплетаются и, как бы в мертвый узел затягиваются, начала и характерные черты сект до противоположности разнообразных, где к старообрядчеству примешиваются понятия чисто вольнодумные, рационалистические и даже мистические бредни, – так что приверженец перстов и двойной аллилуйи вдруг оказывается штундистом, или чем-то в роде штундиста, или последователем Толстого. Еще более секты молоканские переплетаются с хлыстовством, или наоборот. Нужно очень зоркое внимание, чтобы уследить за всеми движениями заплутавшейся в дебрях сектантства мысли... Но нельзя сказать, чтобы этот затянувшийся узел было бы необходимо непременно разрубать и каждую частичку рассматривать отдельно, вне связи с другими. Да такая работа, при ее страшной кропотливости, была бы и не многоплодная, давила бы только память, мало сообщая сознанию и недостаточно освещая черты самые существенные. Есть довольно простой секрет не разрубать, а распутывать этот узел. Секрет этот заключается в ознакомлении с характерными существенными признаками старых, обследованных уже сект, с их развитием и современным состоянием. Вот почему я и избрал предложить вниманию вашему ознакомление с сектой давно известной, о которой вы, вероятно, много раз уже слышали, а не что-либо совершенно новое, в наши дни народившееся.

В обширной области сектантства хлыстовство занимает определенное место и представляет собой явление очень любопытное с разных сторон: и с догматической, и с нравственной и бытовой, и психологической. Много в нем и странного и загадочного; нигде святошество не соединяется столь близко с явлениями нравственного безобразия, нигде столько не опошливаются священные имена, нигде не унижается столько нравственность и ее законы, нигде нет такой скрытности и лицемерия, как в хлыстовстве.

Наука с совершенной ясностью и определенностью разделяет все секты по их существенным свойствам на три разряда: старообрядческий раскол, секты рационалистические и мистические или тайные. Сектанты первых двух разрядов легко поддаются наблюдению, так как они и не скрывают своих отношений к православной церкви, открыто исполняют свои правила и соблюдают свои обычаи. Нет ничего легче заметить старообрядца – раскольника в его старой одежде – поддевке или сарафане, со свойственными ему обычаями и приемами, с его исключительной привязанностью к известному обряду, ради которого он пожертвовал и церковью, и таинствами. Не трудно узнать и сектанта – рационалиста, по отвержению всякого обряда, проповедника религии исключительно духовной – не полагающего на себя крестного знамения, не почитающего св. икон, незнающего постов. Первый, очевидно, – обрядовер, второй – вольнодумец; первый – буквалист, второй повсюду ищет аллегорий; первый главным образом опирается на авторитет предания, последний ставит себя выше всякого авторитета и не хочет знать никакого предания; в руках первого – старая книга, последний носится только с библией, толкуя ее по-своему; идеал первого – старина, второй скорее отрицатель старины, у первых и в моленных и в домах – украшения церкви: св. иконы, лампады, свечи, лестовки, подручники, у последнего – пустота. Старообрядчество – явление доморощенное, молоканство и прочее подобное – занесенное с запада.

Но насколько легко безошибочно опознать старообрядца и молоканина, или штундиста, на столько трудно, особенно с первого взгляда, распознать хлыста и отличить его от православного. Хлыст – человек набожный, воздержанный в жизни, избегающий всего зазорного – гуляний, пирушек, сквернословий; он – преданнейший сын православной церкви, благотворитель на нужды церковные; по отзывам даже некоторых священников, это лучший прихожанин во всех отношениях¹. Только наряду со всем этим он, кроме церкви, где-то еще устраивает собрания, или приходит на собрания, и других зовет туда «Богу помолиться». Что на этих собраниях происходит, никто не видит и, наверное, не знает; окна дома закрыты, на дворе караул, слышно только по временам какое-то пение, да сквозь щели закрытых ставней замечается иногда движение фигур. Съезжаются люди из разных мест, иногда едут закрытые рогожами, оставляют на дворе лошадей и, потом разъезжаются. Потолкуют об этих съездах соседи, пересудят и тем все кончается, пока не захватит какое нибудь судебное следствие. И возбуждаемые следствия очень часто прекращаются, или сопровождаются оправдательными вердиктами по отсутствию состава преступления, или по недостатку улик, иногда же обвинительные приговоры кассируются за неправильным применением закона.

Мы не юристы и здесь не место разъяснять вопрос с этой стороны. Однако, что же это за секрет такой? что это за люди, ради чего они съезжаются? что происходит там, за стенами дома, тщательно охраняемого?– Вот вопросы, которые я и намерен разъяснить пред вами, милостивые государи.

За 250 лет назад, когда столица Русского царства – Москва была обуреваема народным движением по поводу книжных исправлений, когда в ней собирались соборы при участии восточных патриархов, когда вопросы чисто церковные, и притом не из области веры, а из второстепенной области обряда, возведены были на степень вопросов государственных, – в это самое время на восток от Москвы, в пределах владимирских и костромских происходило в народной массе тоже какое-то, но совсем другого рода движение. Втихомолку, ни для кого из современников незаметно, чувствовалась неудовлетворенность обычным течением церковной жизни, привязанной к обряду и внешности и к признанным формам богоугождения. Там в Москве все внимание поглощалось книжною буквою; здесь шли гораздо дальше буквы, шли за пределы веры и ее коренных догматов. Там волновались, и спорили, и враждовали из-за редакции книг «старых» и «новых»; здесь стремились отыскать «книгу животную, голубиную», которая есть «сам сударь Дух Святой»². Причины этого явления и подготовительные условия и сейчас не выяснены; история сокрыла все это под густой завесой. Но, сколько можно судить по характеру образовавшейся уже секты, здесь тяготились народною распущенностью, искали из этого выхода; стремились к возвышению нравственности. Там в Москве казовая симпатичная сторона заключалась в охранении существовавших форм внешней церковности; здесь изыскивали средства к возвышению и к очищению народных нравов, к облагорожению обычаев. Не должно удивляться, что я говорю о симпатичных сторонах сектантства. Всякая секта имеет свою казовую сторону, которою и хвалится. Но эта сторона, – какая бы она ни была – выставляется сектантами, как единственная и исключительная, над всеми другими сторонами духовной жизни преобладающая и деспотически господствующая, – все другие стороны этой жизни подавляющие. Будучи выставлена как единственная на счет других сторон, она и является только обрывком, от корня жизни отсеченным, и потому скоро и сама превращается в мертвящую форму и цели не достигает. Это в сектантстве везде и повсюду, начиная от старообрядства, освятившего исключительно обряд и кончая новейшим учением пресловутого графа Толстого, выставившего своим девизом Евангельские заповеди и мечтающего землю устроить по небесному чрез разрушение земных порядков, а не указанным в том же Евангелии путем, т. е. путем возвышения личного нравственного совершенства, путем незлобия и самоотвержения, при подчинении законным условиям социальной жизни.

Густая завеса подготовки хлыстовства открылась в факте изумительных мистических бредней. В местности нынешней Владимирской губернии муромского уезда «умные люди», возмущавшиеся нехорошей народной жизнью, стали задумываться, как бы да исправления людей снова созвать Бога на землю.

«Подымать стали руки на небо,

Сзывать Бога с неба на землю.

Господи, Господи, явися ныне, Господи,

В кресте, или в образе.

Было бы чему молиться нам и верити»³.

Слышали они, эти «умные люди», как и посевернее их, но

«Пониже было Кинешмы⁴

Вырастали леса темные,

Как во тех ли лесах темны их

Люди Божии спасалися

Летом корнием питалися

День и ночь Богу молилися,

День и ночь Христу работали;

Слезы свои проливали,

Плоти свои изсушали,

Наги они пребывали,

. . . . . . . . . . .

Царства Божия искали».

И тоже:

«Сходились люди Божьи на святой круг,

Поднимать стали руки на небо,

Сзывать Бога с неба на землю.

Тут слетал с неба ясный сокол,

Расправлял своя ясны крылья голубиныя»⁵.

Впрочем, слетел ли с неба ясный сокол в Кинешме, про то нам ничего не известно. Но во Владимирской земле «бысть глас из облака. Послушайте верные мои. Сойду я к вам, Бог, с неба на землю. Изберу я плоть пречистую, облекусь в нее. Буду я по плоти человек, а по существу бог»⁶. И действительно, в Стародубской волости в приходе Егорьевском, на реке Вязьме (Ковровского уезда Владимирской губ.) на гору Городину среди ангелов и архангелов, херувимов и серафимов, в огненных облаках, на огненной колеснице, сошел с неба в славе своей сам Государь Саваоф⁷. Силы небесные вознеслись на небо, а «саваоф» остался на земле в образе, приняв пречистое тело Данилы Филипповича, – крестьянина нынешнего Юрьевецкого уезда, который бежал из военной службы и проживал в деревне старой, в 30 верстах от Костромы, в доме родного брата Федора, но часто бродяжничал в разных местностях костромских, владимирских и нижегородских. Таким образом, Данила Филиппов и сделался живым «богом» «саваофом»; он признал при этом, что все книги ко спасению не нужны, собрал их в куль и бросил в Волгу⁸.

Взамен брошенных книг Данила дал 12 заповедей. Из этих заповедей наиболее замечательны следующие:

1) Аз есмь бог, пророками предсказанный, сошел на землю вторично для спасения душ человеческих. Нет другого бога, кроме меня.

2) Святому духу верьте.

3) Хмельного не пейте и плотского греха не творите, неженатые не женитесь, а кто женат, тот живи с женой как с сестрой. На свадьбы и на крестины не ходите.

4) Заповеди храните в тайне, ни отцу, ни матери не объявляйте. Ежели кнутом будут бить и огнем жечь, терпеть. Друг ко другу ходите, хлеб соль водите, любовь творите, а заповеди моя храните⁹.

Даны ли на самом деле все эти заповеди самим Данилой Филипповым, или явились в приведенной редакции после него, по преданию, для нас важности не имеет. Важно то, что эти именно заповеди легли и лежат в основе секты до настоящего времени, во многих случаях уже и без имени Данилы Филиппова, которое сектантам, как верящим «святому духу», и не особенно и нужно.

Любопытно проследить, как эти заповеди раскрывались, в каком виде проявлялись в истории секты и к чему привели в настоящее время.

I.

Раз люди не удовольствовались церковью, проповедуемым учением о едином и единожды воплотившемся Единородном Сыне Божием, искупившем грехи всего мира и возвестившем небесную истину; раз решились они вторично низвести Бога на землю, а книги истинного откровения бросить в Волгу, остановиться на этом уже не могли. Один самозваный смертный «бог» не мог, конечно, уврачевать их и успокоить навсегда, а с другой стороны самим этим «умным людям» невозможно было остановить свою разнузданную пылкую фантазию. Раз они увидели воплощение Бога в лице простого, по имени известного человека, не затруднятся уже увидеть Его в другом, и в третьем, и в четвертом, без конца. Неизбежно, таким образом, должна была появиться мысль о новых воплощениях.

Раз, ступивший на крутую и скользкую покатость не остановится, на первом шагу, а силою притяжения увлечен будет все ниже и ниже.

И на самом деле скоро у мнимого «саваофа» Данилы объявился и «сын божий», или «сыночек» Иван Тимофеевич Суслов, крестьянин из Муромской области, стародубской волости, деревни Моксаковой. Иван Тимофеев, по преданию хлыстов, родился от столетней женщины Ирины Нестеровой Сусловой. Шесть недель оставался ребенок без крещения, так как священник, изумленный таким событием, не хотел его крестить, да никто не хотел быть и восприемником новорожденного. Когда же нашелся кум и священник, приступил к крещению, то ничего не помнил когда крестил; очнувшись, он увидел себя под лавкой на церковной паперти. 33 года было Ивану Тимофеевичу, когда Данила Филиппович ему божество, назвав «сыном божиим».

Вслед засим явилась и избранная «богородица» из Нижегородской области, села Лендука, посадского человека дочь,– по замечанию св. Димитрия Ростовского, «девица краснолична»¹⁰.

Суслов избрал себе 12 апостолов, а от последователей своих принимал божеские почести, воздаваемые ему и в селе Работки, в 40 верстах от Нижнего¹¹, в старой церкви. Но при этом Суслов не отвергал и наружного почитания правосл. Церкви и не требовал очевидного с нею разрыва.

Данила умер, пли точнее, вознесся при свидетелях на небо, 1-го января 1700 года, почему с этого дня стали считать и новый год. Суслов умер 16 лет спустя после Данилы.

Но и со смертию Суслова воплощения не прекратились. За Сусловым имя «христа» перешло к Прокопию Лупкину, стрельцу, участвовавшему в Азовском походе и, при разгроме стрельцов, высланному в нижегородские пределы. При нем также явилась «богородица», его жена Акулина Ивановна. Новые «христос» и «богородица» нашли доступ в московские монастыри, мужские и женские, и там обрели новую «богородицу», монахиню женского Ивановского монастыря Настасью Карпову. Потом известна так же, как «богородица», старица Вера, которой кланялись в ноги, и на которую крестились, как на святую. Еще известен юродивый Андрей Петров, под именем Андрианушки, тоже – «христос».

Было бы очень долго перечислять все, более или менее известные имена мнимых «христов». Довольно сказать словами сектантов, что:

«Он Христос

Пречистой своей плоти подвиг земной кончил,

А в других плотях избранных он еще кончает,

А в иных плотях избранных еще начинает»¹².

По особой причине нужно упомянуть о тамбовском «христе», крестьянине Аввакуме Копылове, жившем уже в начале нынешнего столетия. Он потому заслуживает упоминания, что брошенные Данилою Филипповым в Волгу книги достал из нее и стал учить по Писанию. Таким образом, снова как будто восстановлен был закон писанный, богооткровенный. Но на деле этот писаный закон понадобился только ради привлечения прозелитов и для наилучшего прикрытия своих бредней священными именами и событиями. Теперь все известные песни хлыстов испещрены ими, но смысл их совсем другой. В ход пошли и книги церковно-богослужебные и творения святоотеческие.

После первых и непервых «христов» на ряду с ними и в замен их стали являться разные «пророки», «милостивые батюшки», «кормщики-корабельщики», «кормщицы», «пророчицы» и т. п. Названия эти сущности дела не изменяют; все они одинаково «богодухновенные сосуды», «жилища духа», «боги» и «богородицы».

Таким образом, развилось и утвердилось в хлыстовстве, как основной его догмат, учение о перевоплощении, связанное с человекообожанием.

«Слово Божие воплощается,

Среди нас открывается,

В существе является,

С нами вместе обитает

И вас наставляет»¹³

И вот Бог на земле

Царство Божие устроил».

И волхвы спрашивали, поясняют хлысты, не где Христос родился, а где рождается. И в церкви поется не «Христос родился», а «Христос рождается»¹⁴.

Мы заметили уже, да и всякому ясно, что постоянное воплощение Христа неизбежно соединяется и должно соединяться с человекообожанием, Христос воплощается в людях обыкновенных; но что же для того нужно, чтобы человеку сделаться «христом»?

«Бог тогда «христа» рождает.

Когда все в нем умирает»¹⁵, отвечают хлысты; поэтому, чтобы Христос в ком-нибудь воплотился, необходимо умереть для греха и воскреснуть для духа. Мысль эта раскрыта в учении хлыстовского пророка Радаева. 40-х годов настоящего столетия, проповедывашего в Арзамасском уезде Нижегородской губернии и потому известного под именем Арзамасского «пророка». Учение о том, как умереть греху, или учение о таинственной смерти представляет строго аскетическую проповедь о трезвенном внимании, о значении молитвы, которая есть беседа с Богом, о самоотвержении и преданности воле Божией. «Весь от себя отрекись и предайся воле Божией. Таинственная смерть – состояние бесстрастия и святости». Но за вопросом о таинственной смерти выдвигается, как главный фокус как конечная цель, вопрос о таинственном воскресении. Умерший для греха, воскресает для Бога. Это воскресение описывается уже чисто по-сектантски. В воскресшем особые своеобразные свойства. В таинственно-воскресшего вселяется Дух – Бог, вселяется настолько, что совершенно поглощает личность человека. Что бы человек ни делал, делает уже не он а, Дух – Бог, и «во всяких вещатъ человек своей воли уже не имеет». «Мы и сами знаем, – говорил Радаев, – что не сходны иные наши поступки с писаным законом, и нам тяжело и скорбно так поступать. Что же нам делать? Своей воли не имеем. Сила, во мне действующая, не дает мне покоя ни днем, ни ночью, водит меня туда и сюда». «Вы скажете, – писал он своим ученикам, – как можно Духу Святому тобой действовать, толикий грешник?! Как знаете вы, что я – грешник? Кто вам сказал? Вы скажете: «Сами знаем твой грех». Грех знаете, но милость Божию со мною не знаете. ...Неужели я вас прельщаю и ложно учу?»¹⁶. На таком представлении таинственно воскресшего основывается безусловный авторитет хлыстовского пророка, его неотразимое влияние, его деспотическая власть над другими, рядовыми хлыстами и хлыстовками, которой они подчиняются без всякого размышления, как автоматы. «Живущий в нем дух имеет силу притягивать и притягивает к нему других»¹⁷. Важно узнать, и в свое время увидим, куда, в какую сторону водит этих пророков «дух», к совершению каких поступков, с писаным законом не согласных, движет их волю. А теперь остановимся пока еще на некоторых чертах таинственно воскресшего.

Чтобы мнимые действия «духа» сделать более непостижимыми,– вернее, чтобы требования свои прикрыть особою таинственностью, придав им смысл требований высшей воли, хлыстовские пророки притворяются юродивыми и так объясняют свое юродство: «Дадеся ми благодать Божия великая, только я себя строго веду, не открываю ясно никому, сего ради и подуриваю инде. Никак нельзя мне не подуривать местами. Безумное Божие мудрее человек. Кто хочет быти мудр пред Богом, пред людями буй да будет»¹⁸. Наконец, эти таинственно воскресшие, эти живые самозваные «боги» окружены видениями и жизнь их исполнена чудес. Основатель хлыстовства не умер, а с плотию вознесся на небо. Суслов два раза был распят в Москве на кремлевской стене и два раза воскрес. Аввакум Копылов после сорокадневного поста был взят двумя ангелами на седьмое небо, где и получил повеление доходить по книгам о том, как душу спасти¹⁹. Радаев также был восхищен на небо, а на земле обладал даром сердцеведения и был провидец; он знал, кто какой жизни, кто дурной, кто хорошей. Раз в церкви стояла девушка, злобу в сердце имеющая против вдовы, туг же находившейся. Радаев вывел девушку из церкви на паперть и сказал: «Так в церкви стоять не подобает». В другой раз, вышед из церкви, он увидел внутренними очами в одном доме сидящих за ужином и девушку впереди. Дух побудил его идти в тот дом и взять девушку в келью.

Он – чудотворец и предсказатель смерти: раз исцелил хворую женщину, дав ей напиться квасу; в другой раз одному крестьянину предсказал смерть его жены,– пришел к нему в дом, стал перебирать лучины в руках, одну воткнул в пол и сказал: «Один останешься», – чрез четыре дня жена умерла.

Другая женщина, по предсказании, умерла на следующее утро²⁰.

И не одни упомянутые лица, а и все «пророки»

«По поднебесью летают

Рай и муку созерцают».

Все это в истории. Что же теперь, в паше время?

Забыты многими имена Данилы Филиппова, Ивана Суслова и других; совсем, быть может, неизвестны имена Настасьи Карповой, Андреянушки, Копылоиа, Радаева; но идеи их остались и остаются и доселе живыми. Повсюду у хлыстов вы увидите «богов», «христов», «пророков», «богородиц» и подобных «богодухновенных сосудов духа», с тем же вышечеловеческим авторитетом, с тем же непреоборимым влиянием. Не говоря о беллетристическом произведении известного писателя П. И. Мельникова (Андрея Печерского) «На горах», в коем художественно изображен им быт хлыстов за 40 – 50 лет назад, вот современные данные, заимствованные нами из судебных дел. В массе прочитанных нами следствий все одно и тоже, повсюду «боги», «богородицы», «христы», «пророки». Передадим наиболее характерные. В недавно производившемся деле о хлыстах в г. Мамадыш Казанской губернии²¹, во время судебного следствия было свидетелями показано, что один подсудимый говорил: «У нас спаситель в Москве». Судившиеся в 1887 году Ардатовские хлысты (Симбирской губ.) называли Священное писание «тенетами, которые опутывают народ», произнося богохульства, утверждали, что Спаситель может родиться и от мужчины, разумея совращение из православия. В тоже время они имели несколько своих «пророков» и «пророчиц». Один из этих «пророков», крестьянин села Четвертакова Иван

Ситников имел столь сильное влияние, что последователей своих убеждал чинить мерзости, которым имени нет. Входящей на собрание «пророчице» Дарьи Фоминкиной кричали: «Иди, дух Божий, иди, батюшка!»²² В Оренбурге главари хлыстовства, два брата Иван и Семен Утицкие, каждый называл себя «Христом», а Иван Утицкий сожительницу свою Марью Строганову называл Марией Магдалиной. На собраниях, или на «беседках» оба они распинались, как и Христос распинался. Но послушаем об этом рассказ свидетельниц.

«Иван Утицкий, – рассказывали они, – в молодости вел себя плохо, занимался воровством, но потом приубожился, говорил, что на него благодать находит свыше, имеет дар откровения и творит чудеса. На беседках он юродствует, поет, читает, сопровождая это конвульсивными движениями, истерическими рыданиями, становится на колени, распинается, раскинув в сторону руки и оставаясь в таком положении без движения, пока не свалится, как пласт. Рядом с ним стоит «богородица Марья», графиня из царского рода, – на самом деле незаконнорожденная петербургская мещанка. Семен Утицкий тоже выдавал себя за Христа, а одного старика Сергея за Бога Отца, и объяснял другим, что всегда, и в церкви, и дома, смотря на иконы, должно в сердце иметь его – Семена, да Сергея. Он тоже распинался: станет к стене, распрострет руки и стоит так с четверть часа. Женщины заливаются слезами, думая, что он за них распинается. Идя домой, он рассказывал по секрету, что, стоя на коленях, он видел, как благодать спускалась на него в виде огненного шара».

Как велико было влияние этих мнимых «христов» на других, особенно на молодых женщин, видно из следующих рассказов:

«Брыкайся, брыкайся, – говорил первый из пророков одной молодой женщине, – из моих рук не выбрыкаешься».

Про другого пророка, Семена Утицкого одна свидетельница рассказывала:

«Он каким-то духом опаивал меня, и вскоре после его беседок я начинала тосковать, дожидалась беседок, как манны небесной. В присутствии Семена, делалась сама не своя, будто кто связывал меня. И на беседках, когда он дохнет на меня, я чувствовала, как в голову мне ударяло что-то как бы сверху, и в тоже время сознаю, что я ничего не могу сказать, ни шевельнуться. Собралась, было, я в Киев грехи замаливать, но с дороги вернулась. В конце концов, сделалась совсем больна, стала кричать по ночам, а иногда и днем. Как мне Бог помог отделаться от Семена, я и сама не знаю».

Да и после того, как отделалась, свидетельница на суде, в присутствии обвиняемых лжепророков, не произнесла ни слова, находясь точно под влиянием гипноза.

В то же время другая свидетельница разсказывала:

«Чувствовала я себя, как околдованная, три года промучилась, не зная покоя, а он, Утицкий только посмеивался и говорил: «Я тебя духом своим приручил, не вырвешься из моих рук».

Третья свидетельница, молодая баба Акулина, на вопрос других: верит ли она, что Семен – «христос», отвечала: «Как не верить? Ведь он распинается»²³.

Вот до чего доходит и до чего доводит первая заповедь хлыстовского ересиарха. До каких демонических размеров вырастает авторитет и влияние мнимых хлыстовских «христов», к каким непостижимо диким последствиям, к какой тяжелой духовной кабале приводит учение хлыстов о перевоплощении! С христианской точки зрения все это – одно надругание над христианством.

Но это надругание совершается под великим секретом. Хлыстовство – секта тайная и в вековом его просторе много тайн погребено. Еще первым ересиархом заповедано тайн этих никому не открывать: ни отцу, ни матери, если будут и огнем жечь, и кнутом бить. И современный ставропольский (Самарской губ.) хлыстовский пророк требовал: «А что будет происходит на собраниях, какие песни будут петь, знали бы только твои губы, да зубы»²⁴. И только местами, относительно песней и способа пения хлысты начинают несколько откровенничать, и то, по особым побуждениям, дабы, сколько можно думать, лучше замаскировать многое другое, более неприглядное и преступное.

С казовой стороны, мы уже замечали, хлыст – человек богобоязненный, благочестивый, готовый жертвовать на нужды церковные, с уважением говорящий о пастырях церкви, нередко усердный церковный староста. В Оренбурге известный, осужденный в 1892 году, хлыстовский пророк Осип Дурманов состоял даже противоштундовым миссионером²⁵. Так в истории секты, так и доныне.

Начиная с Суслова и доселе, пророки хлыстовские заповедуют ходить в церковь и уважать ее служителей. Они всячески стараются поддерживать видимую связь с церковью и, особенно с представителями церковной власти. «Братия мои, – писал хлыстовский пророк Радаев, – обращаясь к своим последователям, – будьте усердны к св. церкви, веруйте, что все, что в ней установлено – свято. Три поклона в ней дороже 300 домашних. Почитайте иереев по премногу и весь причет церковный любите, пороки их не смотрите, но – сан и должность их великую. Они служители Бога Вышняго. Господу зело угодно их почитати. Кто их почитает, Бога почитает. Яко на страшном суде пред Богом, вся своя согрешения до малейшего открыть и признаться пред Богом и духовным отцем. Господь повелевает: покайтеся, приближибося царствие Божие. Когда человек чисто признается в своих грехах пред Богом и духовным отцем, тогда он крещается чрез разрешение и душа омывается та, аки водою, разрешением от священника, от Бога освящается благодатию... Братия мои, почаще причащайтесь; велия польза частое причащение великой тайны»²⁶.

Лет 10 – 12 назад, обнаруженные в Тетюшском уезде Казанской губернии и содержавшиеся при волостном правлении хлысты говорили и указывали нам, что они ничего не читают, кроме святого Евавгелия, которое постоянно у них в руках и на языке. И хлысты Алатырские, судившиеся в 1894 году, все до единого утверждали на суде, что они усердно исполняют все требования церкви, а на предварительном следствии заслужили самый лестный отзыв со стороны местного священника. На судебном разбирательстве в г. Мамадыше Казанской губернии, 30 ноября минувшего 1896 года, хлыстовка заявляла, что она только ту дорогу знает, которая ведет от дому к церкви. Вот как велико усердие хлыстов и их преданность православию!

Но завеса приподнимается. Один из арзамасских хлыстов 40-х годов рассказывал на следствии увещания своего «пророка»: «Хотя церковь спасти может, но поп так скоро к царствию небесному не приведет, как он (пророк) и притом не приведет так высоко, как он²⁷. Церковь православная есть церковь внешняя, плотская, не имеющая дарований Духа, церковь людей Божиих есть церковь духовная, чрезвычайные дарования имущая: и дар пророчества, и дар языков, и сказания языков. Таинства церкви внешней имеют значение, но только прообразовательное; как и прообразы ветхозаветные, они указуют на таинства духовной церкви Божьих людей. Поэтому наставлял и современный Самарский пророк приходивших в секту: «В церковь ходить можно, но церковных молитв не повторять, а твердить молитву так: «Господи, Иисус Христос, Государь Сын Божий, помилуй, аминь»²⁸.

Таким образом похвальный лист православию уже значительно урезывается; за преданностью православной церкви стоит нечто другое, как высшее и лучшее.

Далее, завеса поднимается выше: православные священники, эти «служители Бога Вышняго», награждаются уже другими эпитетами, это еретики, идолопоклонники, черные враны, кровожадные зверье, волки злые, безбожные иудеи и фарисеи, даже «сопатые ослы»²⁹. «А что, видел попа нарядного? – спрашивал с иронией недавний хлыстовский пророк 80-х годов. Загробная участь этих «нарядных попов» такова. Видят летающие по поднебесью хлыстовские пророки священника в облачении, которого ведут два диавола. Обнаженные люди, его бывшие прихожане, бросают в него камнями. Священник спешит от них укрыться: пред ним огненный адский кладезь. Посему, наряду со священниками, и все православные – народ неверный, люди нечистые; у них

«За плечами черт сидит

Он и речи говорит».

А те, которые доносят о них начальству, суть христопродавцы, иуды:

«На страстной было неделе,

Гнались заХристом юдеи;

Они гнали, не нагнали;

Завсегда Христа видали.

В одно время при беседе

Был Иуда при ковчеге;

Пришел Юда на торжище

Себе хлеба покупать,

Начал думать и гадать,

Как ему Христа продать.

К архиреям приходил,

Смело двери растворил

С архиреями говорил:

« Вы, духовны архиреи,

Что вам думать и гадать?

Я хочу Христа продать,

Вы извольте покупать...»³⁰.

Смысл стихотворной песни не исторический, а современный ее появлению, смысл иносказательный, имеющий в виду хлыстов и их мнимых гонителей.

Но вот завеса совсем поднята; тайна хлыстовства с рассматриваемой стороны совершенно разъясняется, мнимые христопродатели и гонители отходят на второй план. На первое место выдвигается сама эта «внешняя церковь» с ее таинствами и верованиями, причем забывается хотя бы и преобразовательное ее значение. Один из первых исследователей секты хлыстов, названных «людьми Божьими», профессор И. М. Добротворский заявлял, что ненависть их к прав. Церкви простирается до страшного богохуления над священными предметами и над Самим Богом. Последние богохуления он стеснялся и передавать. Хлысты знали, что их в этих богохулениях обвиняют, и Радаев оправдывается в этом так: «Которые доносят, хулы будто мы на Бога говорим, сие не можно поняти вам: тут премудрость духа нас сим покрывает от людей».³¹Пусть премудрость духа покрывает, но мы раскроем, что находим сколько нибудь возможным, не возмущая чрез меру религиозного чувства. Вот, например, заявления о Церкви и св. иконах: «Я по ваши образа и церковь плюю»³². На малой Охте в Петербурге сходились некогда сектанты ночью для своих молений и, когда утром слышали первый благовест церковного колокола, вскрикивали:

«Чу, ребята, черт заколотил»³³.

В Калужской губернии хлысты называли крещение детей крещением котят. В Саратове сектант, после причащения св. тайн, говорил: «Согрешил я сегодня, упился вином, в нем же есть блуд»³⁴. Из новейшего времени один священник казанской епархии показывал на следствии, что одна женщина, приняв св. дары, удержала их во рту, на что он, священник, обратил внимание и побудил ее проглотить. В других следственных делах встречались также указания, что св. дары, по причащении, извергали в платок. Самарский епископ в своем недавнем циркуляре удостоверяет, что хлысты принимают св. тайны не только без веры, но и с отрицанием Божественной их святыни³⁵.

Но самой яркой и самой возмутительной иллюстрацией действительных отношений хлыстов к православной церкви и ее таинствам является дело об Ардатовских хлыстах, 1887 года. К святому причастию они ходили, пообедавши, причем говорили: «Мы поели свежинки, теперь пойдем, медку поедим». Они часто ходили в церковь, но не молились, и даже кривлялись, по выходе же из церкви насмехались над богослужением, часто исповедовались и причащались, но на самом деле не вкушали св. тайн, а удержавши их во рту, относили к своим пророкам и «пророчицам», которые бросали их в нечистые места³⁶.

Один из прежних хлыстовских пророков, не смотря на запрещение есть мясо, за три дня до праздника Рождества Христова, увидел бегающими поросят, сказал, что

Бог велел зарезать поросенка и изжарить, что и было исполнено³⁷.

Завеса, скрывавшая тайну хлыстов по отношению их к православной Церкви и духовенству, приподнята, таким образом во весь рост. Тайны не стало. Но напрашивается вопросы что же, вместо всего церковного, дают хлыстовские пророки своим последователям?

Относительно внешнего культа своего хлысты блюдут тайну, но и эта тайна давно уже обнаружена; и здесь скрывавшая эту тайну завеса сдернута и про нее хорошо знают не одни «только хлыстовские губы да зубы». Расскажем, что известно, о приеме в секту, об обрядах богомоления, о причащении хлыстов и, наконец, о похоронах заживо. У основателя секты в его заповедях мы никаких установлений не находим касательно этих обрядов: все зависело и доселе все зависит от пророков, к которым заповедовалось питать безусловную веру.

1) Прием в секту заменяет собою крещение и в некоторых местностях называется перерождением. Сущность приема заключается в произнесении обетов хранить тайну, никому не объявлять, ни отцу, ни матери, ни роду, ни подростку, ни попу – отцу духовному, ни другу мирскому, хотя бы огонь принять, хотя бы кнут принять, хотя бы топор принять³⁸, слушать пророка больше отца и матери. Обеты обставляются так, что присоединяемые должны дать за себя порукой «Самого Христа, Царя Небесного». «Смотри же, – замечают ему, – чтобы Христос от тебя поруган не был», и при этом приводят его к присяге пред иконой. Все это происходит в собрании, в коем все присутствующие держат в руках зажженные свечи. После произнесенных обетов идут прощения пред Богом, Богоматерью, пред ангелами, пред небом, землей и всеми тварями, в том, что до этого времени они не принадлежали к секте. Затем испрашиваются прощения и молитвы у присутствующих. «Простите нас, простите, братцы и сестрицы; виноваты, виноваты мы, грешные, помолитесь за нас, за наши грешные души. Благодарим вас на молитвах ваших праведных и святых». Все встают и начинают молиться: «Дай нам, Господи, Иисуса Христа, дай нам, сударь, Сына Божия». По окончании молитвы новоприсоединенных обводят вокруг комнаты с пением: «Во Иордан крещающуся Тебе, Господи», «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся»³⁹. Пророк, или пророчица крестит присоединяемого три раза зажженною свечей, что и означает крещение Духом Святым и огнем⁴⁰.

Когда и кем установлен этот чиноприем, сказать решительно нельзя; но он – древний, о нем упоминается еще в следственном деле 1733 года. В настоящее время он несколько разнообразится, по местам имеет свои особенности, хотя сущность обетов – одна и та же. В деле об Ардатовских хлыстах 1887 года прием в секту описывается так: прием происходил в доме крестьянина Алатырского уезда, Петра Тонкова, – принимали одного мужчину и двух женщин, которые сами о том и рассказывали. «Когда они пришли в дом Петра Тонкова, к которому съехались в то время сектанты из разных мест, то крестьянин из села Собаченок, Ардатовского уезда, Василий Садов не пустил их в помещение, где было уже собрание, а пошел прежде посоветоваться о приеме их со своею братией и затем уж ввел их в собрание. При входе тот же Василий Садов спросил их, желают ли они присоединиться и после утвердительного ответа (самый ритуал вопросов и ответов в деле не записан), дал им по восковой свече, три таких же свечи зажег у иконы Спасителя и велел присоединяющимся стать на колени, после чего все присутствующие запели какие-то стихи на мотивы народных песен. Когда окончилось пение, их заставили на коленях подползать к каждому сектанту, кланяться в ноги и целоваться со всеми безразлично, с мужчинами, , женщинами и девицами, причем старший из сектантов Михаил Кисляков (видимо, пророк) дул на них и говорил: «Печать дара Духа Святаго». После этого тот же Кисляков, встав среди избы задом к иконе, и запрокинув назад голову, начал усиленно дышать в потолок, а Василий Садов стал ходить вокруг него, приговаривая: «Духа нет, духа нет». В тоже время хозяин дома Петр Тонков встал на колени, подняв кверху руки, а потом вдруг вскочил и начал бегать кругом по избе. Немного спустя, Михаил Кисляков и Петр Тонков стали произносить какие-то непонятные слова.

Потом принесли три калача, положили на стол и стали к ним прикладываться, затем разрезали на части и раздали всем присутствующим»⁴¹. У самарских хлыстов Ставропольского уезда прием в секту описывается несколько иначе. Приходящих переодевают в отдельной избе, мужчину одевают в белую длинную рубаху с широкими рукавами, женщину – в белую же рубаху и синий сарафан, на голову повязывают белый платок, концами назад, на ноги обувают лапти. При приеме бывает крестный отец и крестная мать, которые вводят присоединяющегося в собрание, или, по выражению сектантов, «во святая святых», как была введена Божия Матерь. Когда введут в собрание, крестный отец дает в руки присоединяющемуся икону, а крестная мать зажженную свечу. В собрании – почти все местные сектанты, мужчины одеты в белые длинные рубахи ниже колен, с широкими рукавами и в белые подштанники; ноги – босые. Заправитель собрания спрашивает присоединяющихся: «Для чего ты пришел, или пришла к нам?» Присоединяемые, наученные крестными отцом и матерью, отвечают: «Потрудиться, с вами Богу помолиться»,– или иначе: «Спасову образу помолиться, да с вами поводиться». «С нами трудиться трудно, – замечает присоединяющий,– у нас заповеди есть: мужу с женою жить, как брату с сестрою, неженатым не жениться; знай, что жене нельзя даже для мужа обед собрать. Если даже дочь твоя родит, то к ней нельзя ходить шесть недель». Присоединяемые отвечают: «Помолитесь за меня батюшке Данилу Филипповичу»,– основателю секты, память о котором, значит, в некоторых местах еще сохраняется⁴². Затем следуют дальнейшие обеты, чтобы не пить хмельного, не ходить на свадьбы и на крестины, хранить тайну и почитать своих крестных паче отца и матери. На предлагаемые о сем вопросы присоединяемые отвечают: «Помолитесь за меня государи – приятели». Когда обеты произнесены, на присоединяемого надевается особый крест с лучами⁴³.

Оба описанные чиноприема не противоречат по существу один другому, а скорее дополняют; разница только в употреблении имени Данилы Филиппова, да в незначительных мелких обычаях.

В Костромской губернии в порядок чиноприема приходит следующий обычай грязного свойства. Хлыстовская «богородица» ложится на полу в широкой рубахе, вверх лицом и присоединяющийся должен проползти под ее рубахой с головы до ног, – что и называется перерождениемъ⁴⁴.

2) После чиноприема в секту наиболее таинственным действием считается причащение. Святое причащение христианской Церкви, как мы уже видели, отвергнуто и поругано сектантами. Но одно отвержение вообще не в духе народа; нужно было заменить его чем-либо другим, подобным. Оставим бывшее некогда в большом ходу мнение о причащении хлыстов кровью закалаемых младенцев, «христосиков», и грудью «богородицы» (у одной «богородицы» хлысты будто-бы целую грудь отъели), – мнение, породившее еще не в очень давнее время даже литературную полемику. Вопрос этот рассмотрен нами в одной судебной экспертизе⁴⁵. Едва ли кто сомневаться будет, что хлысты, по крайней мере, теперь, не людоеды, да были ли они когда нибудь и прежде таковыми, очень сомнительно.

У основателя секты относительно причащения нет ничего. Но преемники его, неизвестно опять когда и почему, ввели обряд причащения. Уже в следственном деле 1733 года упоминается, что сектанты на своих собраниях «принимали и ели из рук предводительных мужика или женщины куски хлеба, пили квас, а иногда и воду, вменяя то за св. причастие⁴⁶. Думаем предположительно, что в этом обычае сказалась именно потребность ввести и у себя то, что существует в православной Церкви, от которой ушли они не по рационалистическому отвержению ее тайнодействий, а со всем по другим причинам и во имя других целей. Как бы то ни было, но причащение является, и после 1733 года и существует в настоящее время, причем предметам чувственным стали придавать иногда смысл аллегорический.

В обществе или корабле Копылова, существовавшем в начале нынешнего столетия, причащались водой и хлебом; хлеб изображал Слово Божие, вода – слезы кающихся грешников. Алатырские сектанты прежнего времени причащались кусочками сухарей из белого хлеба с надрезанными на них изображениями креста. В настоящее время, как мы уже видели, хлысты означенной местности причащаются кусочками белого калача. Но при этом они толкуют, что причащаться Христова тела значить взять на себя Христово дело, т. е. страдание и гонение. У некоторых хлыстов причащением служит то, что у сидящей в углу «богородицы» целуют коленку, или другую часть «святаго и животворящаго тела»⁴⁷.

Относительно последнего способа причащения существует и хлыстовская песня:

«Молодая ты юница,

Богу милая певица,

Чистая откровица,

Красная девица.

Полюбил тебя Бог,

Сам Господь Саваоф.

Благословенна ты в женах,

Родишь Спаса в пеленах,

В золотых во теремах.

Люди божьи тебе помолятся,

Все цари, короли поклонятся,

Будешь ты святая юродица,

Матушка «пресвятая богородица»,

От тебя «христос» народится,

Дай нам пречистым твоим телом причаститься»⁴⁸.

В новейшее время стало также известно причащение изюмом, т. е. сушеным виноградом, и другими способами, частью странными, частью омерзительными⁴⁹. Лет около 10-ти назад в Казанской епархии, в хлыстовском доме, в котором сектанты собирались на моления, найдены, между другими, следующие иконы: а) одна икона изображает Спасителя, хотя лик совершенно не похожий, сверху Его виноградная лоза; внизу изображен человек в длинном белом одеянии, в роде женской блузы; около него надпись: «Крови твоея пречаститися и тела твоего мя сподоби». Другая икона представляет комнату с окном, в коей на большом кресле сидит женщина, на стене портрет мужчины; внизу молоденькая девушка, пред нею чаша, в которую стекает жидкость из виноградной лозы. Под сидящей женщиной подписано: «Святая Анна», над портретом мужчины «Иоаким». Девушка, судя по надписи на оборотной стороне, «Мария». Затем, надпись: «Благослови Марию и святых тайн сподоби». Иоаким и Анна, Мария не иное что, как профанация известных священных имен. Св. Иоаким и Анна были неплодны, Мария – их духовная дочь, причащается виноградного соку⁵⁰.

У самарских хлыстов Ставропольского уезда обнаружен особый род причащения. Хлысты глотают пламя и дым от зажженных свечей. Происходит это таким образом: одна из присутствующих на собрании девиц зажигает три восковые свечи, становится посреди собрания к ней все подходят по очереди. Подходящих она спрашивает: «Чем ты кормишься?» Подходящий отвечает: «Господи Иисус Христос Сын Божий, помилуй нас; аминь Царю Небесному. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа Божьяго, аминь. Царю Небесному, Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный помилуй нас, аминь». Тогда девица задувает свечи и с дымом дает каждому в рот, говоря: «Принимай, принимай святаго божьяго духа». Иногда свечей и не задувает, а заставляет хватать пламя от них.⁵¹ Ардатовско-Алатырские хлысты, как обнаружено по делу 1887 г., причащались самым мерзко-пакостным образом, и мы сами должны покрыть сие завесою. Довольно сказать, что крестьянин, села Четвертакова Иван Голяткин, хлыстовский пророк безобразную, чувственную «христову любовь» называл «духовным обедом». По последнему оренбургскому делу выяснилось, что хлыстовский пророк, при целовании, старается всунуть в рот лобызаемого свой язык, чтобы последний проглотил часть его слюны.⁵²

3) Кому не известны в общем богомоления хлыстов, заключающиеся сначала в пении, потом в разного вида плясках и кружениях, именуемых радениями, и в пророчествах? К этому присоединяется иногда нечто в роде бичеваний полотенцами, или жгутами, с приговариванием: «Хлыщу, хлыщу, Христа ищу». Как бы ни стали мы объяснять происхождение такого культа, влиянием ли западного квакерства, или юродством, столь уважаемым в народе, или иным чем-нибудь, несомненно, что этот культ издавна присущ хлыстовству и тайна этого культа стала разоблачаться еще в начале 18 века. Разгадан уже и смысл этой тайны; это в образах таинственная смерть и таинственное воскресение, иначе – умерщвление плоти и получение духа.

«Богу порадейте,

Плотей не жалейте,

Марфу не щадите,

Богу послужите

Не жалейте вы плотей,

Тех нечистейших свиней».

«Нукась, господин хозяин, – обращается пророк к хозяину дома пред радением, – благоволите-ко нам с государем-батюшкою повеселиться, небесною пищею его насладиться, богом – светом завладать и на святом кругу его похватать».⁵³ От этого «порадеть» на языке сектантов, значит «слова Божия послушать, мягких пирогов покушать». Покушавшие этих «пирогов» рассказывали: «Посредством радения я бывал вне себя от радости, всем бывшим в собрании говорил что-то, но что именно, не помню».⁵⁴Теперь радения, ради прикрытия, или, может быть, почему другому, стали в некоторых местах и в некоторых хлыстовских обществах, называться просто «беседками». Но существо этих «беседок» одно и тоже, что и радения. «Беседки делали всегда то, – рассказывала судебному следователю оренбургского окружного суда одна увлеченная женщина, в прошедшем году, – что после них делалось как-то легко, радостно, светло, но в тоже время чувствовалось, что как-то все сильно болит, как будто тебя изрубили, но стоило прийти кому либо, одаренному «духом», и дохнуть на тебя, или поговорить, как снова чувствуешь легче, точно исцелили тебя… Мне говорили, что на беседках братья могут воплощать в себе Христа».⁵⁵

Примечательно, что пение во время собраний разных, сектантами составленных, песней, в роде: «Дай нам, Господи, Иисуса Христа, дай нам, сударь, Сына Божия», соединялось и соединяется с пением песней священных: «Царю Небесный», «Многая множества моих, Богородице, прегрешений», «Христос воскресе», «Воскресение Христово видевше» и других. При этом молились и молятся крестом на все четыре стороны.

Наукой установлены и известные виды радений: одиночное, в схватку, стенкой, корабельное, крестное, круговое⁵⁶, когда все вдруг кружатся отдельно с такой быстротой и силой, что скорость оборотов подобна вихрю; при этом иные трясутся, ломаются, как бесноватые, приседают к земле и снова вспрыгивают, и кричат: «Ой, бог, царь, дух, благодать»? Иные, так называемые, «купидоны», радели совсем нагие. Измышлены были и объяснения в оправдание всего этого безобразия, заимствованные из истории и песней церковных: «Богоотец убо Давид пред сенным ковчегом скакание, играя. Людие же Божии святии, образов сбытие зряще, веселимся божественнее» и в день пятидесятницы «бысть шум, якоже носиму дыханию бурну... и вси начаша глаголати странными глаголы, странными учении». Сочинены, наконец, и эти странные глаголы, в виде пророчеств, которых потом не помнят:

«Слушай, брат,

Саваоф тебе рад;

Я тебя не оставлю,

Сорок ангелов приставлю», и другие подобные....

Было бы долго рассказывать про все это дикое сплетение христианских имен и событий с чем-то чисто языческим, болезненным воображением изобретенным и оберегаемым, как большой секрет, как «великая тайна». Отметим еще то, что нам пришлось узнать по делам следственным позднейшего времени.

Указанные формы радений строго не соблюдаются, а разнообразятся. Радения Ардатовских и Алатырских хлыстов 80-х годов заключались в том, что все присутствовавшие, разувшись, чтобы не было сильного топота, – начинали прыгать вокруг «пророка», или «пророчицы», которые вертелись посредине избы да одном месте. Радения начинались пением кантов, причем на пророка, или пророчицу,– обыкновенно Дарью Фомакину, сходил «дух»; для этого она приговаривала в такт поющих: «Ой, дух, ой, дух». Пророк в это время, подняв руки кверху, говорил: «Иди, дух Божий, иди, батюшка». Затем Фомакина вдруг вскрикивала, как бы испугавшись чего-то, делала земной поклон, целовала пол и, выскочив на средину избы, начинала кружиться так быстро, что почти невозможно было разглядеть ее лица; причем махала руками и произносила какие-то непонятные слова, т. е. пророчествовала. В это время другие сектанты, став боком друг к другу, вокруг Фомакиной, начинали прыгать, описывая около нея круг, что продолжалось часа два, пока все не приходили в изнеможение. После кружения, Фомакина, сложив крестообразно руки на груди, кланялась каждому из присутствовавших в ноги, с словами: «Не судите, не я говорила; дух Божий во мне говорил». Сектанты отвечали: «Спаси тебя, Господи», и делали ей на спине рукою знак в виде креста. Пророки в это время, перевесив чрез плечо утиральник, пли платок, обходили всех со словом, т. е. пророчествовали на непонятном языке; пророчества эти выслушивались присутствовавшими стоя на коленях. Пророчества растолковывались мужем Фомакиной. Иногда на собраниях бегали крестиком, для чего четверо сектантов вставали по углам избы и перебегали, при пении стихов, один на место другого. Иногда во время радений прыгали вокруг чана с водою и хлопали по воде рукавами одежды.⁵⁷ Самарские хлысты (Ставроп. уезда) на радении мужчины и женщины ходят кругом, прискакивая, затем выносят груду полотенцев, которыми мужчины перевязываются чрез плечо, а женщины крест-накрест. Полотенца эти свивают жгутом и хлещут ими себя по спине до крови; некоторые ударяют себя в грудь кулаками. Во время радений поют песню: «Репушка, матушка, кто тебя сеял, поливал? Сеял репку Бог, поливал Дух»; или: «Взойду на гору кручу, посмотрю на красну зорьку»⁵⁸. Самарские мормоны Бузулукского уезда, представляющие смешение хлыстовства с молоканством, на собраниях поют и пляшут, потому что весело, а один из их «богов» летом радел в поле, после обеда, когда работники отдыхали, скинув исподнее белье, в одной коротенькой рубашке, отойдя несколько в сторону, он кружился на одном месте. Когда же смотревший на это один из работников, по окончании, спросил его, что это он делал, мормон отвечал: «Матренку тешил». «Оренбургский хлыстовский пророк, переродившись в «Христа»,· всех находившихся в одной с ним комнате назвал кого апостолом Павлом, другого Иаковом, третьего архангелом Михаилом. Около дверей означенной комнаты собралось много народу, все верующие. Самозванный «христос» не впускал их, говоря: что «недостойны в рай»; но потом впустил трех девушек, покрасивее, а потом и всех. Войдя в комнату, сектанты запели: «Воскресение Христово видевше»... Потом в комнате наступил такой шум, было такое столпотворение, что просто ужас пронял меня, – рассказывал один свидетель, – все бывшие что-то пели и под пение так дико подпрыгивали, так бесновались, что некоторые рвали на себе волосы».⁵⁹

В последнее время сделалось известным, что мнимые, непонятные пророчества хлыстов доходят до предсказания смерти известного члена, который действительно вскоре скоропостижно и умирает⁶⁰. Приговоренного к смерти заживо и отпевают. Прочитав в следственном деле такое показание, мы усомнились в этом, так как трупы скоропостижно умерших, по закону, подвергаются вскрытию. Между тем об этом предсказании смерти и отпевании заживо известно уже не нам одним. Издатель журнала «Миссионерское Обозрение», заметив о загадочности таких «пророчеств», рассказывает про самый обряд отпевания живых покойников, со слов обратившихся к православию.

Хлыстовские пророки и пророчицы, эти «прозорливые чародеи» и «злые вещуны», пишет он, предсказывают кому-то о скорой кончине. «В полунощном собрании, обставленном таинственностью, пророк возвещает: «Дух открыл мне, что ты, «братец», или «сестрица», ходишь кверху ногами, тебя, братец, зовет к себе «государь батюшка», сам «саваоф», надо тебя, братец, приготовить...». Рыдания одних, безумные восторги с неистовыми взвизгивания других, радующихся, что брат, или сестра удостаиваются счастливого призыва самим «государем – батюшкой», тупые муки и слезы обреченного на смерть и его присных, все это смешивается в какой-то сатанинский гам, прерываемый радельными кружениями... Назначается ночь отпевания. Корабль в полном сборе, все в белом одеянии.

Передний угол с излюбленными у хлыстов иконами ярко освещен. Крестный по хлыстовству батюшка, или матушка вводить «жертву» в моленную и ставить посредине моленной. В моленной царствует мертвая таинственная тишина. Все под давящим впечатлением скорой разлуки с живым мертвецом; обреченный проливает обильные слезы, плачут с ним и другие. В руках «живого покойника» зажженная свеча и «знамечко» – свиток из холста. С зажженными свечами стоят и прочие члены корабля. Тогда кормщик или кормщица берет радельное полотенце, завязывает на конце его узел и заунывным голосом затягивает: «Святый Боже», причем, махая полотенцем наподобие священнического каждения около гроба три раза обходит «живого мертвеца…» После того дают все присутствующие целование (прощание) живому покойнику, и на этом оканчивается собственно обряд отпевания. Показатели удостоверяют, что в период нахождения их в секте около 10 лет, таких отпеваний им известно пять случаев: отпеваемые, казалось им, все люди здоровые; но затем «отпетые», действительно, чрез некоторое время, от 3 до 6 недель, умирали и большей частью скоропостижно и безболезненно»⁶¹. Нужно сознаться, что здесь, действительно, не разгаданная еще «тайна». Так как эта тайна связана с жизнью и смертью, то и наука и власть обязаны сдернуть завесу и с этой тайны, должны всеми силами постараться обнаружит дикий секрет.

Главным существенным свойством хлыстовской секты служит ее нравственное учение. В нравственной доктрине ее первичный повод и конечная цель. Все остальное придумано, как только средство и само по себе едва ли бы могло держаться, и привлекать последователей. Всякая бредня получает смысл и значение от той только цели, ради которой она придумана. Мы замечали уже, что поводом к образованию хлыстовства была народная распущенность; посему и главные заповеди основателя секты, которые определяли ее практический характер, предписывали воздержание. Этим она живет и доселе и в этом ее увлекающая сторона, в этом ее удочка, на которую попадает простодушный, благочестиво настроенный, особенно житейскими невзгодами и печалями отягощаемый человек. Не в вихре внешних удовольствий ему забыться, а в подвигах воздержания успокоить смущенную душу. Героиня повести Мельникова «На горах» стала внимать проповеди хлыстовской учительницы (вымышленная Марья Ивановна) под влиянием любви, которую она считала несчастной, при страстном ее желании, не имеющего законного выхода. Поэтому ее и заинтересовало какое-то «духовное супружество» неведомых ей людей, и пошла она искать разгадки, что это за супружество такое, какое-то особенное, возвышенное и святое, совсем не похожее на плотскую, грешную любовь. В хлыстовстве рядом с подвигом и особое наслаждение до самозабвения. И христианская мораль, самая строгая, тоже говорит о любви и об утехах радости и блаженства, но как о чем-то слишком отдаленном, за порогом земного бытия находящемся, а здесь счастье так близко; приходи и бери его. Вот чем заманчива мораль хлыстовства, вот с чем могла и может мириться легкомысленная натура, вот почему она может уживаться с фантастически-диким учением о бесконечных богоявлениях в лице смертных людей.

Но напрашивается вопрос: на сколько на самом деле помогло «умным людям» вторичное сначала, а потом и непрерывающееся созывание Бога на землю, на сколько оно уврачевало и врачует их нравственные недуги, на сколько умудрило и уцеломудрило их жизнь? Другими словами: что на самом деле сделали для возвышения народной нравственности мнимый «саваоф» и последующее за ним целое полчище самозванных «христов» и «пророков»?

В ответ на эти вопросы сектантами выставляется опять казовая сторона; все остальное, двусмысленное прикрывается завесой, облекается тайной, тщательно охраняемой. Но нельзя ли и здесь сдернуть завесу и обнаружить тайну?

Мы уже знаем, что основатель хлыстовства проповедывал аскетизм и строгое воздержание. За ним, ближайшие его преемники и все хлыстовские пророки до настоящаго времени, проноведывали и проповедуют тоже, присовокупляя: «Блюдите чистоту, аки зеницу ока». И внимающие этой проповеди последователи хлыстовства не пьют вина, не ходят на свадьбы и крестины, не участвуют в народных гуляньях, многие, едва ли не все, не едят мяса, пожилые супруги оставляют сожительство; в тоже время между собою они замечательно дружны: «братец», «сестрица», «тетенька», – вот их любимые слова при обращении к другому, нет ни брани, ни сквернослови, столь обычных в народе, женщины и девушки очень скромно и чисто одеваются, но без всякого щегольства и, по возможности, однообразно: они скромны и в своих манерах, с потупленными взорами; к женщинам и девушкам со стороны мужчин полное уважение, ибо «несть мужеский пол, ни женский».⁶² «Уж друга обнимем все святым братским лобзанием. Тяготы станем друг друга носитъ»,

«Брат за брата вы молитесь,

Друг пред другом вы смиритесь,

Перед слабым не гордитесь.

Друг друга не надо словом обижать;

За зло злом не платите».

Эта взаимная любовь называется «сладчайшею», «сплошною», «величайшей», «неистощимой», «дочерью неба», «красотой, разливающейся во всем мире».⁶³

«Кротость и любовь имейте,

Берегите свои плоти, не склонил бы к земли слон».⁶⁴

Душа пришла к Создателю

Крепостью, постом».

Поэтому и закон сектантов есть закон не простой,

«Не простой, трудовой,

Трудовой, слезовой».⁶⁵

О воздержании и труде, о терпении толкуют и современные сектанты. Нам памятна речь хлыстовки на суде в г. Мамадыше (Казан. губ.) 30 ноября прошлого года. В последнем своем слове, обратившись к суду, она чисто ораторски заговорила: «Разве мир пьянством стоит? Разве похабными словами держится? Разве за игры, да гулянья Богом хранится? ... Мир стоит воздержанием, трудом, терпением, молитвою. Мир живет Духом Божиим». Это ли не лучшие люди из всех людей?..

В награду иным, которые все это исполнили, Христос к блаженной душе обращается:

«Что скучаешь ты на сырой земле?

Иди вслед за Мною;

Я, Господь, с тобою!»

Для этих исполнителей «трудового, слезного» закона, для этих «скучающих на сырой земле» устроен на небе град Сион. В нем стоит престол Божий: вокруг его пречистые силы, они машут крыльями, сами веселятся. Там сады, цветы, птицы райские, воспевают они песни архангельские. Там палаты из чистого хрусталя; там постели божественные, ложницы бесчисленные: там в сияющих золотых ризах живут, не унывают, всегда веселятся.⁶⁶

Но если таково загробное состояние блаженных душ хлыстов, то, с другой стороны, совсем иное состояние душ нечистых, которые угождали плоти и к обществу хлыстов не принадлежали.

И прежде всего, эти нечистые, плоти угождающие души, а в чем эта нечистота и угождение плоти, сейчас увидим, по смерти переходят в животных, соответствующих их наклонностям и живут в них, переходя из одного животного в другое, целые века. Какова там их жизнь, про то слышала и видела одна девушка. Этой девушке, бывшей в комнате, явилась свинья, ободранная, без шерсти, «огонь и смрад из себя испущающая». Девушка от страха хотела выскочить в окно; но вдруг слышит за собою глас человечь: «Стой, стой, душа моя, не ужасайся; аз – преокаянная мати твоя, проклятая от Бога, гнусный грех творила я с отцем твоим».⁶⁷ Поэтому одно предчувствие этих душ близкой смерти наводит на них тяжелое уныние.

Из рассказа неизвестной девушки о том, как она видела свою мать, мы уже можем подметить, в чем главный, специальный грех хлыстовства. И действительно, начиная с основателя Данилы Филиппова чрез всю историю: проходит самое строгое, безусловное требование не только не женатому не жениться, но и женатому разженится, мужу с женой жить, как брату с сестрой. Ничто столько не разрушает здание хлыстовства, ничто столько не противно его основной идее, как открытое, законное супружество. «Брачная жизнь пред людьми – мерзость, пред Богом – дерзость».⁶⁸ В ней – корень и источник всякого зла; и первые люди пали грехом супружества, бредят сектанты: это и есть запрещенное Богом яблоко. В отвержении этой «мерзости» и «дерзости» и заключается, с обратной стороны, источник и верх совершенства. К этому направлялась и направляется вся проповедь хлыстовских пророков. «Раб Божий, – писал Радаев одному из своих ревностных последователей, – пекись о умножении нашего братства, особенно влеки молодых девушек, любит их Бог, и если они от чистого сердца последуют мне, то я им приготовлю славные венцы. Кате дам шесть серафимских крыл и лицо ее просветится как солнце».⁶⁹

«Красна девица душа,

Чисто серебро

Чистота твоя. А слезы ея, то –

Крупный жемчуг.

Бел крупен жемчуг из очей твоих

Слезы катятся, ко батюшке в небо просятся», –

Так распевали когда-то хлысты.⁷⁰

И теперь, то же особенное уважение к девушке, впрочем, не к ней уже одной, а вообще к молодым женщинам, которых разлучают с мужьями. Современные Оренбургские пророки братья Утицкие совращали в секту преимущественно девушек, не брезгуя и молодыми женщинами, стариков же и старух избегали. Один из других пророков (Кожевников) и в свой «рай» впускал сначала молодых девушек, покрасивее.⁷¹ И Мамадышский хлыстовский пророк, по показаниям свидетелей на суде, говорил: «Если бы удалось склонить Машу да Дашу, все селение пошло бы за нами».⁷² Правда, в последнее время замечаются в некоторых местностях хлысты женатые, оженившиеся не только до перехода в секту, но и после этого перехода. Но и при этом сектантская изворотливость сделала жену исключительно только помощницей мужа в работах и в хозяйстве. Хлыст женится ради помощи в работах, а не ради деторождения, и указует на слова Библии: «Не добро быти человеку единому, сотворим ему помощницу по нему» (Быт. 2, 18), и забывая другие, еще прежде записанные слова Господа: «Раститеся и множитеся» (1, 28) и непосредственно за вышеозначенными следующие (2, 24). От этого всегдашний идеал хлыста – разлучение с женой. Посему устрояются иногда браки совершенно фиктивные, с взаимными обещаниями жить, как брату и сестре.⁷³

Таким образом, воздержание и терпение, весь труд слезовой сами по себе, – как люди привыкли их понимать, – отходят далеко на второй план; все приурочивается к отвержению семейной жизни; весь «труд слезовой», это жизненный путь одинокого, от семьи, как от скверны, оторванного человека. Потому и все обещанные награды являются, как следствие этого только труда и отвержения, и все загробные наказания следуют за открытую жизнь в законном супружестве, падают они на тех только, которые идут другой дорогой, которые не захотели разорвать естественные привязанности. Посмотрим на их ужасные мучения. Уже не посторонняя, неизвестная девушка, а известные пророки, во время духовного опьянения возлетавшие на небо, рассказывают об этих мучениях.

«Мы летали по поднебесью,

Мы видели диво дивное, чудо страшное и ужасное.

Как душа с телом расставалася, распрощалася:

Ты прости, прощай тело белое,

Я в тебе жила, тебя тешила, сама себя в муку сверзила».⁷⁴

Видели они замужнюю женщину, сидящую на страшном и лютом звере: два великих ужа разъедают ее голову, два сосут ее груди, нетопыри грызут ее очи, из уст ее исходит жупельный огонь, две собаки грызут ее руки, адский змий увлекает ее в адские места. Видели они другую женщину, стремглав бегущую в адское жерло, она тащит за собой своего мужа, их встречает ликующий бес.⁷⁵

Последними картинами приподнята уже завеса, скрывавшая нравственную «тайну» хлыстовства, – поруганием того, что Богом заповедано, что благословлено Христом, Спасителем мира, присутствие Которого оживило некогда самое брачное торжество, – что Апостол Его назвал честным и не скверным, а наиболее – тайною великою во Христа и во Церковь.⁷⁶

Но это далеко еще не все. Завеса поднимается выше, хлыстовский «труд слезовой» является уже с обратной стороны; видятся слезы, проливаемые не проповедниками этого труда, а искалеченными их жертвами. Природа жестоко отмстила хлыстам за поругание ее законов, или вернее, сами они, сначала, быть может, невольно, инстинктивно только, а потом, потеряв стыд и совесть, уже сознательно и свободно, во всю ширь понеслись точно в «виттовой пляске», по пути этого поругания, изобретая новые и новые способы к тому, как бы опошлить человеческую честь и в грязь втоптать нравственное чувство. Попытаюсь приподнять завесу с этой стороны, сколько то возможно, не по недостатку скрывающихся за нею картин, а по чувству приличия.

Еще на самых первых порах непосредственный преемник Данилы, Иван Суслов, проживая в селе Павлов перевоз, по реке Оке (ныне село Павлово Нижегор. губ.), водил с собою «девицу красноличну», «богородицей» именуемую, и жил с нею.⁷⁷

Далее, когда хлыстовство, вследствие проповеди внешнего аскетизма, нашло себе последователей в московских монастырях, в Ивановском женском монастыре оказалась «богородица» Настасья Карпова. По следствию 1733 г. выяснилось, что на чердаке ее кельи находилась кровать и постель, кроме того в самой ее келье ночевали мужчины и женщины и сама она прижила ребенка.⁷⁸ И после того рядом с каждым новым «Христом» или «пророком» стоят женщины, под именем «богородиц» и «пророчиц». «Самооболщенные пророки, – замечает один ученый исследователь, – не анализировали своих мыслей и действий, но, считая себя «сосудами духа», не останавливали своих греховных поползновений».⁷⁹ Таким образом, во второй половине XVIII столетия, по выражению одного хлыста, сделавшегося основателем новой секты – скопчества, «все были перевязаны лепостию», т. е. увлекались красотою. Основатель хлыстовства, самозваный «бог», суровый в своих требованиях, суров был и по жизни; но от его строгих требований в нравственном отношении через сто лет уцелели только жалкие остатки. И вот один из не менее, если не более, суровых его последователей придумал радикальное для соблюдения чистоты средство, – поставить человека в положение естественной невозможности греха, запечатлев его малою сначала печатью обрезания, а потом, преемники его придумали и большую, «царскую печать», посадив земного странника и трудника сначала на «пегого», а потом и на «белого коня».⁸⁰ Не показалась большинству хлыстов эта реформа; «Нет труда и награды, – замечали они, – бороться с врагом убитым, поборись с живым».

Что же, какое оружие продумали они сами, т. е. хлысты, для этой борьбы? Заповедь Данилы Филиппова: «Святому Духу верьте», сослужила им большую службу в грязном деле. Нельзя с точностью указать, когда и кем в первый раз провозглашен был, в замене законного брака и семьи, принцип странной, «духовной», «Христовой любви» братьев и сестер духовных. Может быть, еще ранее образования скопчества придумана была формула: «то грех, когда муж живет с женою, а то не грех, когда брат с сестрицею, по взаимной склонности, любовь имеют»,⁸¹ особенно, когда «дух» на них накатывает; то – «тайна». Под покровом такой сентенции разврат получил не только полный простор, но и освящение: явился всем известный, так называемый «свальный грех», после радений, со всеми его мерзостями, хотя эта форма не была всем присущей и единственной. Изобретались, смотря но условиям жизни и вследствие необузданной фантазии «пророков», другие формы, то более смягченные, то не менее отвратительные, где эти «таинственно воскресшие», эти мнимые пророки и «христы» преследовали просто свои личные грязные цели.

Не будем говорить об обществе полуаристократки, дочери директора банка в Тюмени, жены директора рязанской гимназии Татариновой, увлекшейся, и других увлекавшей ложным мистицизмом, обществе, в коем «духовное было смешано с плотским и более имелось плотское»,⁸² в коем происходили и непозволительные сатурналии и совершались деяния, имже имени несть»,⁸³– не будем говорить о нем потому, что в нем не было основного догмата хлыстовства, – человекообожания.⁸⁴

Одновременно с обществом Татариновой между малороссами подольской губернии был известен хлыстовский пророк Савицкий, бывший штабс-капитан, а потом послушник Берштадтского монастыря, в Ольгопольском уезде, в 1824 году исключенный из духовного звания. Главное гнездо его секты было, однако, в этом именно монастыре. Этот «пророк», мечтая, что будет царем вселенной, более всего стремился, в чем и успел, стать в интимные отношения с дочерью священника Домной, которую называл «царицей небесной». Окруженная избранными девицами, Домна увлеклась «великими молитвенными подвигами» Савицкого и жила с ним. Главный помощник Савицкого, монастырский послушник Павел Кушнир тоже увлек молодую «пророчицу», дочь крестьянина Александру, из местечка Чечельника.⁸⁵

Гораздо типичнее Савицкого был не раз, упоминаемый арзамасский «пророк» Радаев. Мы видели, что он творил чудеса, предсказывал будущее, усвоял себе власть вязать и решить, обетовал своим последовательницам «в горнем Иерусалиме венцы славные». Сам он считал себя стоящим выше закона, знал, что грех и, что не грех, хотя многое в поступках его и несогласно было с писанным законом. И вот это не согласное. С последним звуком проповеди «пребывать в чистоте», слышалось обращение к молоденькой девушке: «Не я, но дух велит тебе идти за мною», и девушка без стыда, без размышления, спешила повиноваться.⁸⁶ Случалось, что у мужа возмет жену, или сведет ее с другим. Несчастные жертвы развратника подпадали столь неотразимому его влиянию, что впадали в состояние страшной тоски, если удерживались кем-нибудь от свидания с ним, доходили до какого-то безумия и юродства.⁸⁷ Следствие установило преступные связи его с 13-ю женщинами, и это до 35 лет, когда он был предан суду. «Если многие думают, – говорил он о себе, – что я прелюбодействую, так знай, я только прикидываюсь блуд творящим, чтобы иметь уничиженную душу». Были у него и другие объяснения, более откровенные, но еще более возмутительные: «Христос принял плоть Адама, чтобы грехом грех истребить, и я делаю плотское, чтобы этим грех истребить».⁸⁸ Тому же мнимому, грязному самоуничижению, тому же кощунственному истреблению греха грехом поучал Радаев и свои жертвы. «Сие крайнее безумие своей душе сноровити: ей надо волю давать духу действовати. Лучше дух, что делает самое негодное, нежели мы сами хорошее. С которой, по-видимому, я хуже поступлю, то лучше устоит. Коль велие безумие делают те, которые себя берегут; разве они умнее Бога. Нужно смирить себя, чтобы не хвалиться чистотой своей».⁸⁹

Но, может быть, то – предания старины, хотя и не глубокой? Может быть теперь, под влиянием цивилизующих понятий, при смягчении нравов, исчезли уже с лица земли эти безобразия, прикрываемые знаменем нелепых религиозных доктрин? Раскроем страницы современных следственных дел и посмотрим, что в них начертано рукой следователей, которые для некоторых, изведавших глубину падения, заменяли временами как бы отцов духовных, пред которыми они порывисто, со слезами раскаяния, хотели излить свою душу так, что последним большого стоило труда записывать в порядке их показания, отделять субъективные чувства от объективных фактов. Так писал нам один из следователей.

Начнем с того, что непосредственно слышали на суде в ноябре прошедшего года в г. Мамадыш из уст той самой хлыстовки, которая ораторствовала, чем мир держится. «И в ваших стихирах, – говорила она, – поется: отложим всякое житейское попечение, тайну образующее». В чем эта тайна, объяснить она не пожелала, а муж ее, по окончании заседания, сказал своему местному священнику: «Ивановский еще в десять раз больше поседеет, а тайны нашей не узнает».

Но, откроем некоторые следственные делопроизводства. В 1894 году в Алатырском уезде (Симб. губ.), во время производства следствия о хлыстах, прикосновенных к делу женщин подвергали медицинскому освидетельствованию, по подозрению в оскоплении. Оскопления не оказалось, но все освидетельствованные девицы, далеко уже не молодые, найдены потерявшими чистоту.⁹⁰ Между хлыстовками Спасского и Чистопольского уездов Казанской губернии у женщин замечался необычный, испитой цвет лица, при отсутствии деторождений замужними женщинами. Являлось не безоснонательное подозрение, что они принимают вытравляющие плод вредные снадобья.⁹¹ На крышке небольшого деревянного сундучка, найденного у хлыстов Спасского уезда, с внутренней стороны красками написана картина, изображающая людей на белых конях, а внизу изображение радений и в лицах свальный грех.⁹² 0 Тарусских хлыстах (Калужской губ.), по поводу известного, довольно громкого дела 1895 года, сообщалось, что они, хлысты, «не только терпят, но и поощряют внебрачные, неупорядоченные сношения мужчин с женщинами, содействуя крайнему растлению народной нравственности. Одному православному его мать, хлыстовка не раз советовала бросить законную жену, как «беззаконие». Другой хлыст, отец взрослой девушки на совет, отдать ее в замужество, иначе девушка может потерять себя, отвечал: «Нет того дерева, на котором бы птица не сидела; побалует и отстанет». В трактирах, на улицах хлысты прямо высказываются в том смысле, что «от жены отлепись, а к другой прилепись». Путаться с чужими женами значит «любовь иметь, что голубь с голубкою».⁹³ Хлыстовский разврат сопровождается диким самокалечением. Детей у хлыстов нет, или чрезвычайно редко родятся. В случае замеченной беременности они принимают, им одним известные меры к вытравлению. Последствием этого является даже вырождение населения, что и было доказано на суде неоспоримыми цифровыми данными.⁹⁴Мормоны Бузулукского уезда (Самарской губ.) после радений все ходят вместе в баню.⁹⁵ Но с особенной картинностью обнаружены безнравственные деяния современных оренбургских хлыстов. В 1892 году производилось дело о хлыстовском «пророке» Осипе Дурманове и других. По делу выяснилось, что Дурманов, будучи главарем местных хлыстов, в отношении нравственном проповедовал такое учение: «Каждому духовному брату должна принадлежать духовная сестра, и притом достойному достойная». Дурманов осужден и сослан, но ему нашлись преемники в лице двух братьев, Ивана и Семена Утицких, о которых мы уже упоминали, что они на «беседках» своих распинаются и обладают какой-то демоническою силою над несчастными жертвами, подпавшими их влиянию. Оба они прикрывались личиною строгого аскетизма; один даже вериги носил, жил в пещере, читал акафисты, посещал монастыри, имел при себе какие-то мощи, ходил за благословением в Кронштадт и сам преподавал благословение, называя себя батюшкой Иоанном Оренбургским; но в тоже время он посевал плевелы хлыстовского лжеучения далеко за пределами своей местности, в Новгородской губернии. Он жил при этом в одной комнате довольно открыто с упоминаемой уже духовной сестрой Марьею Строгановой, и ходил вместе с ней в баню. «Семен, – как выражались свидетели по возникшему судебному делу, – зацепил в духовные сестры пять женщин, которых опаивал своим духом, доводя их до нервного расстройства, хороводился с ними в ночь и за полночь, миловался, обнаруживая «тайну» и упрекая других, более стыдливых, что в них все еще сидит сатана».

«При этом он как бы смехом говорил одной из этих духовных сестер, замужней женщине, что-де мужа можно спровадить на тот свет, что-де для этого, иные жены, как он слышал, вливают сонным мужьям в ухо ртуть и я, – показывала судебному следователю свидетельница, – под влиянием слов этих, крепко держала на уме поступить также с моим мужем; но Бог, видно, не допустил меня до такого зла». Кроме двух братьев Утицких были и другие в том же роде, хотя в меньшей степени. Один из них, Алексей Кожевников «стал приставал к кузнецу Лариону, чтобы он уступил ему свою жену, красивую очень женщину. Ларион колебался, – и жены-то жаль, да и отказать-то нельзя, – уступил наконец. За женою его была послана пара лошадей и ее привезли. Дальнейшая судьба ее неизвестна; но этот «духовный брат» живеть уже теперь, разсказывала свидетельница следователю, с другой «духовною сестрою». Один из рядовых хлыстов уступил другому в «духовные сестры» свою дочь; это председатель волостного суда. В чем именно заключалась «тайна» хлыстовства, об этом рассказывала также очевидица – свидетельница: «Семен Утицкий объяснял мне, что между им и мною есть тайна; тайна эта в том, что наши сердца соединяются, мое сердце дает его сердцу радость, а его сердце моему дает радость в этом и заключается духовное родство, духовная радость. Лежишь иногда больная, придет Семен Утицкий, спрашивает: «Что лежишь, больна видно твоя Марфа (т. е. тело, плоть), – и продолжает, – я знаю, что ей нужно», и тут же согрешит со мною. «Раз беседка собралась у меня в избе, – показывала другая свидетельница, – беседка кончилась, стали расходиться.... мешкали только Семен Утицкий и А.... С.... Вдруг А... бросилась Семену на шею, с криком: «Я духовного вина не напилась, давай духовного вина», и вцепилась в Семена так, что стянула его в своих объятиях и Семен также обхватил ее руками, «уста их сомкнулись» и они упали на кровать, стоявшую тут неподалеку. А я казалась как бы опоенною вином. Приходя как бы в неистовство от дыхания Семена, кричала мне: «Ты тайну не видала, так гляди, вот она самая тайна.»⁹⁶

Дальше идти, кажется, уже не куда. Правда, по Ардатовскому делу 1887 года, обнаружившему и «свальный грех» в прежней форме, является возможность идти и еще дальше, приподнять завесу «тайны» и еще выше.... Но мы сами должны опустить ее вплотную, чтобы опомниться от всего виденного и разобраться мыслью в сочетании и сплетении прошедших пред нами картин и произнести общее суждение о хлыстовстве.

Итак: 1) множество священных христианских имен, коими испещрены и сочинения, и устные речи хлыстов, составляет одно возмутительное кощунство. Под этими именами со всеми атрибутами божественности и авторитета, являются совсем другие, далеко уже не священные лица. 2) Усердие и преданность православной Церкви есть одна только личина, за которой кроются свои «сионские горницы», свои «небесные чертоги», свои таинства и обряды. 3) Аскетические проповеди и возвышенные речи о посте, молитве, труде, терпении, любви взаимной сведены к тому, чтобы втоптать в грязь законное супружество и разрушить семейное начало, причем проповедь о любви растолкована в смысле грязного свободного общения полон, и оправдывается словом «дух»; таким образом, исчезает всякий критерий нравственности, снимается всякая узда с развращенной воли, грех освящен, девство и духовное родство стало синонимом разврата.

Таким образом, сдернута завеса, прикрывавшая «тайну» хлыстовства со всех существенных сторон ее учения и правил жизни. По учению, хлыстовские «пророки» – великие посмевающиеся над Богом, противники Христовой веры и Его Церкви; по жизни они, правда, не людоеды, но такие развратники, каких редко видел и видит свет. Да, наконец, и самое слово «тайна», хлыстами излюбленное и проповедуемое, самый секрет тщательно оберегаемый, наводят уже на подозрение, что тут кроется что-то нехорошее, блазненное, нечистое, ибо добрые дела не полагаются под спудом, а поставляются на свещнице, да светят людям.

* * *

Но могут спросить: если мы сами, в конце концов, опустили завесу хлыстовства, то ради чего и поднимали ее пред нами: не из желания ли только повеселить вас людскими глупостями, или, по большей мере, удовлетворить праздное любопытство? Ужели ради этого стоило обнаруживать и показывать во всей наготе народные болячки, коробящие нравственное чувство возмутительными картинами? Но, милостивые государи, чтобы врачевать какую либо болячку, необходимо прежде осмотреть ее и установить диагноз. Но нужно ли, опять спросят, нужно ли всем видеть это и знать, пусть знают это одни врачи духовные, и довольно?... Но, и в жизни церковной, как и в общественной, и государственной, все мы, весь народ, являемся продуктом прошедшего времени, питомцами вековой истории; и в тоже время, с другой стороны, сами создаем историю будущего. Если в нашем общественном организме оказываются такие болячки, на всех нас и долг лежит уничтожать их, кто чем может: кто прямым лечением, а кто и надлежащим ухаживанием за больными, кто сколько может; кто много, кто мало, должен принести от трудов своих на алтарь врачевания, опустить в сокровищницу общего дела кто империал, или серебряный рубль, а кто и медную копейку.

Грешно думать и успокаиваться на том, что-де «моя хата с краю, ничего не знаю», да и знать не хочу. Равнодушием своим мы ничего лучшего не создадим и в будущем. Это одно, а есть и другое. Ни для кого не секрет, как личина увлекает многих, как театральная завеса с ее фигурами и яркими красками приковывает внимание зрителей детского возраста и как они в своем детском воображении представляют и там, на сцене увидеть тоже. Но поднимается завеса и они в лицах видят порок и слезы. Не даром и хлысты прикрыли себя завесою глубокой веры, усердия ко всему святому, чистоты жизни, скромности в поведении, ласкою в обращении. Необходимо сдернуть эту завесу, чтобы увидеть предмет во всей его наготе. И это необходимо видеть и знать, и пастырю Церкви, и законодателю, и администратору, и судье, и обществу, и народу, первым, чтобы не обманываться, а руководить общественным мнением надлежащим образом, последним, чтобы не увлекаться красивыми фразами и не создавать из себя ренегатов Церкви. Мы уверены, что даже и многие, расположенные к хлыстовству, как одна из героинь повести «На горах», Дуня Смолокурова, не знают до поры, до времени, до своего падения, всех его тайн. Пусть же и они во время узнают их, и тогда, по всей вероятности, заговорит в них стыд и совесть и они остановятся на пороге пучины греха и, размыслив, обратятся вспять.

Оставляя образный язык по адресу общества и останавливаясь, на прямых средствах борьбы с недугом и врачевания, мы должны, прежде всего, заметить, что открытая полемика с хлыстами почти невозможна и если где и достигается, например, в Самаре и Тамбове,⁹⁷ то путем не малых усилий и косвенных вызовов. Прикидываясь людьми вполне православными, хлысты ничего оспаривать, естественно, не будут, а будут или во всем соглашаться, или, по меньшей мере, молчать и отрицать свое сектантство: тайн же своих они отнюдь не выдадут. Остается идти окольными путями, чтобы предохранять простодушных от увлечений, любопытных от посещений их собраний, на первые разы и совершенно невинных, благочестиво и несколько мистически настроенных удерживать от ложного мистицизма. Для этого детям нужна хорошая школа, взрослым чтение благочестивых книг и еще более живые беседы; нужен кроме того пример доброй жизни, чуждой тех пороков, которые по преимуществу имеют в виду сектанты: невоздержания, наружной грубости, лености, увеселений, и т. п., нужно благоговейное совершение богослужения, при глубоком молитвенном настроении, словом, нужно, чтобы и у нас, и в церкви, и в обществе, и особенно среди пастырей, было все то, что составляет казовую сторону сектантства; это и будет лишать сектантов «всякой привлекательной новизны и отнимет охоту слушать их и с первого же слова увлекаться ими. По отношению же к самим сектантам, когда они упорно скрытничают, прикидываясь строго православными, следует прилагать все усилия и словом, и делом к тому, чтобы лишить их скрытности, предоставив, пожалуй, ежели, то необходимо, устроить собрания открыто, чтобы всякий, и священник могли прийти и послушать и с ними же побеседовать. Если же или пока достигнуть этого будет невозможно, то опять необходимо разоблачать пред православными их «тайну», рассеивать покрывавший их густой туман. И здесь разоблачение может принести большую существенную пользу. Искренно, хотя и не горячо, и не глубоко верующий от кощунства отвратится и не променяет Церковь на ее поругание, не потерявший стыда, на бесстыдство прямо не пойдет. А раскаявшиеся самарские, ардатовские и оренбургские магдалины пусть выплачут пред Богом свое горе, и слезами раскаяния пусть отрезвляют юные и неопытные, порывистые души!

Н. Ивановский