Остров Залита. Елена Пустовойтова

Поезд на Псков чист. Не то что в недавние еще времена моего последнего с Россией свиданья. Простыни проводницы раздают сродни домашним – белые с цветной каемкой. Чай горячий, в подстаканниках, с дребезжащей ложечкой. Пей – не хочу!

Попутчиками моими оказалась жена военного с двумя детьми. Дочери пятнадцать, сыну восемь – Иваном звать. Узнав, что еду я на остров Залита, обрадовались: были они у старца Николая четыре года тому назад. Тогда мужа определили служить в Ставрополь. Чечня рядом. Вот и поехала Ольга к старцу, со страхом не могла совладать. Старец выходил к паломникам и со всеми говорил. Ее увидел и сразу спросил: отчего они живут с мужем невенчанными? Наказал повенчаться и успокоил – на новом месте службы горе мимо пройдет. А напоследок сказал: «Сын хорошим человеком вырастет»... Иван сидит рядом с мамой и блестит глазами.

– Туда на лодках плыли, страшно даже было – ветер, дождь, вода через борта плещет, а обратно – просто чудо. Солнце светит и на душе покой...

За окном вагона тихая русская красота. Лес, пронизанный белыми стволами берез вперемежку с солнечными ладонями лугов. А уж если случится проезжать сплошной березняк, лишний раз вздохнешь от радости и умиления – слава Тебе, Господи, за красоту такую! Поля в России по-прежнему раздольны, завлекают глаз пшеничным золотом. Реки все так же тихи и манят прохладой. Яркие брошки желтой пижмы на зелени лугов, розовые кисти иван-чая, белая пена кашки... А по обочине железнодорожного полотна умиляют своей голубизной распахнутые глаза цикория... Стожки на скошенных лугах крепки и многочисленны, похожи на крепышей-богатырей в островерхих шлемах – сторожат русскую землю. Приволье! Зелень сочная, совсем иная, чем в Австралии. Эвкалиптовые леса окрасом не вышли, их зелень с коричневым отливом, с серым подмесом. Конечно, земля-матушка везде красива, и кому-то эвкалипт милее моей березки. Это не обидно. Обидно, когда свое не мило. Манят взгляд и покосившиеся заборы с поленницами дров под ними, и темные деревянные баньки, и некрикливые домики с резными наличниками. Но всего душе приятней заглядываться на старушек, хлопочущих подле живности или в огороде. Белые платочки, натруженные руки, согбенные спины – русские корни воплоти. Те, кто на самом деле соединяет нас с родной землей. Дай Бог им сил отстоять внуков своих от поклонения чипсам и макдоналдсам, от хеллуинского обезьянничанья. Дай Бог, чтобы их колыбельные закаляли кровь внуков от яда иностранщины и прививали любовь к великой простоте родной речи...

Не всякий русский человек счастлив без России. В нынешней своевольной эмиграции немало, конечно, таких, но не все. Жена нового русского, свалившего с деньгами в Австралию и владеющего теперь и домом на побережье, и яхтой, рассказывала, что ей неотступно снится сон – она в Россию собирается, чемоданы упаковывает... Безродность даже таких пронимает. Но не всем суждено вернуться – кого грехи не пускают, кого деньги, кого амбиции, кого неверие, а кто просто устал. Но рассказа побывавшего на родине человека ждут с нетерпением, вопросы всякие задают, чтобы на внутренних своих весах взвесить все за и против, свою тоску и сытость, свои печали и радости...

До Псковского озера доехать просто – таксисты и частники сами окликают – «кому до острова». И через час я с попутчиками уже там. На берегу начинается царство лодочников. Они должны цену назначить, а мы на нее согласиться. А иначе и царство не в царство.

Лодка, взявшая вместе с нами пятерых гостей к старцу Николаю, не спеша, с натугой затарахтела по протоке, окаймленной высоким камышом, и с трудом выбралась на простор. Берег остался позади, а впереди, как в море-окияне, сплошная вода. Молоденькие паломницы достали из сумок платки. Скоро Залита.

Остров Залита открывается вашему взору не вдруг, медленно и величественно, не спеша поднимаясь из недр самого озера. Округл и зелен, с белой церковью посередине. Сразу вспоминается сказка про чудо-юдо, рыбу кит. Очень похоже. Весь остров покрыт травой-муравой. Улицы, дворы, берег. Нет ее лишь на тропинках, расчерчивающих буйную зелень желтыми полосами. Жужжание пчел, щебет птиц... Бабочки летают... До боли все знакомо, хоть видишь это в первый раз. Словно в детство свое попадаешь. Только в нем так было – зелено, тепло и покойно. Над островом разливается звон колокола. Служба началась. День убиения Царственных Мучеников... Спутники мои здесь не впервые. Знают, куда идти и что делать. Повернули от церкви на улочку, в просвете которой виднеется озеро, пошли мимо каменной кладбищенской стены и остановились напротив маленького зеленого домика с белыми простыми наличниками, что расположен как раз напротив расписанных фресками кладбищенских ворот. Дворик оторочен штакетником такого же цвета, что и дом. На калитке прибит крест, под ним образок, а рядом, в рамочке, тщательно выписанное объявление – просьба не стоять под забором и не ждать встречи с батюшкой. Болен он. Уйти нет сил. Проходящая мимо женщина, явно из местных, подошла к калитке, низко поклонилась, приложилась к кресту и к образу и дальше пошла по делам своим. То же самое и все паломники совершали, подходя к домику, затем, безропотно помедлив перед объявлением, расходились – кто на кладбище, могиле матери отца Николая поклониться, кто в церковь.

Церковь от времени заметно осела, фундамент почти в землю ушел, но стоит крепко, зеленея прочной крышей и красуясь стройной колокольней, непокоренная прошедшими бедами. Иконы старинные, намоленные. На иных, почерневших от времени, и не разобрать мне было ликов святых. Но от этого иконы святости своей не потеряли. Народу много. Молятся истово, поясными поклонами не отделываются, земные кладут. Со слезами на глазах молятся. Все женщины в платочках. В Москве такого почтения к святому месту можно и не встретить, там и в брюках, и с непокрытой головой свечи ставят. И то ладно. Даст Бог, опамятуются. Много детей. Мальчишки крестятся истово, прижав левую руку к боку, правой размашисто себя осеняют. От усердия плечики поднимаются, и лопатки оттопыриваются, как крылышки. Девчонки около мам ютятся. Два батюшки, явно из паломников, стоят позади. Молятся. Лица молодые, спокойные и красивые. Давно таких лиц не встречала.

После службы вернулись к домику. Слышны молитвенные песнопения из шалаша в огороде, накрытого клеенкой. Человек в пятнистых омоновских штанах вышел оттуда навстречу молодой в черных монашеских одеждах, женщине. Других не видно, лишь слышны голоса. Две паломницы, прибывшие с нами в одной лодке, устремились к забору, но монахиня, встретившись в огороде с человеком в камуфляжной форме, удалилась.

– Это Татьяна, живет у отца Николая, – пояснили они мне, – ее надо просить о встрече...

Сказывают, что когда старец принимал паломников, то рыба косяками к острову подходила. Времена сменились, теперь далеко не всем паломникам суждено батюшку увидеть. И рыба от острова ушла. Покой здешних жителей пришлый люд не смущает – вопросов никто не задает и пристальным вниманием не оделяет. Жизнь неспешная. Босой мужик перешел улицу наискосок, две женщины с корзинами, тихонько переговариваясь между собой, прошли мимо нас и завернули за угол кладбищенской стены. Стая гусей просеменила к озеру... Оживление лишь на берегах – горожане на лето в родные дома детей своих отправили. Посидели и мы на берегу, на простор полюбовались. Вернулись, а перед воротами домика старца Николая начался

водосвятный молебен. Стражник в пятнистых брюках, вооружившись видеокамерой, снимал. Удивились кинокамере и усомнились в происходящем. Отошли от греха подальше. Завернули за угол и присели на старую лодку. Лодка большая, рассохшаяся до треску, но нам в самый раз на ней переждать. Молебен продолжался. Охранник заменил камеру фотоаппаратом и, чтобы лучше получился кадр, иногда просил молящихся встать поближе друг к другу. Не выдержала, подошла; вдруг батюшка выйдет к людям или его по немощности вынесут на солнышко из домашней прохлады? А вдруг задумано его под кинокамеру вывести? Взгляд охранника – как рентгеновские лучи. Подумалось: так старца от людей не охраняют. Иная мера у всего, что к старцу имеет отношение. Пятнистые штаны служителю Христову без надобности рядом держать – у него своя стража, крепче не бывает. Явно не старец, а кто-то иной здесь боится.

После вольного моления в церкви молиться под прицелом фотокамеры невмоготу. Батюшку так и не удостоилась повидать, а попозировать со всеми пришлось. Вернулась к спасительной лодке. Один из моих спутников знает батюшку не понаслышке. Много раз у него бывал, ждет в уверенности, что старец духом ведает обо всем и скоро даст знать. Надо только не спешить, и станет ясно, что делать и как быть.

Из-за угла, вся в черном, вышла Татьяна. И – прямиком к нам. Глаза смотрят пристально, как и у охранника... «Вот, иду по улице, маслом помазую... Имена как ваши? Хотите чего?»

Представились, хоть и несказанно были происходящим удивлены. И о главной цели нашей сразу, будто она могла быть здесь кому-то неясной:

К батюшке мы.

Нельзя. Болен он.

Сестра наша из Австралии приехала к нему, можно хоть ей одной? Другого случая у нее может не быть... – стали просить за меня. Татьяна проэкзаменовала меня на предмет австралийской жизни и, заметно успокоившись, пояснила:

Болен батюшка, совсем слаб. Людям нужно иметь человеческое сострадание и оставить его в покое, но не все понимают... Случай недавно был, одна паломница к батюшке рвалась. Муж у нее пьет, дети маленькие... Она пришла и нам, заявила, что никуда не уйдет, пока у батюшки не побывает. Вот не уйду, говорит, и все, отсюда. Что делать? Повела ее к батюшке. Он лежал к стенке лицом, я ее завела и говорю тихонько: «Вот, посмотри и уходи». А батюшка поворотился, ручку ей дал и сказал, что все у нее образуется, нужно потерпеть только, а мужа бросать не надо... Так эта женщина потом нам помогала других паломников отговаривать – что батюшка слаб и не надо к нему идти...

Так отчего ж ей других не отговаривать, – улыбнулась я, – ведь она-то побывала у батюшки. Татьяна на мою улыбку не отозвалась.

А почему охранники у вас? – вступил в разговор мой спутник.

Это не охранники, а келейники. Один только охранник. Знаете, кого здесь только не бывает. Вот недавно бесноватая была, а зимой сатанисты приезжали. Неоновой краской лики на воротах кладбища залили. Мы их святой водой отмыли. Господь надоумил.

Послушали. Покивали головами...

Если пожить дня два-три, может, батюшке станет легче? – начали снова просить за меня мои спутники. Татьяна смотрела с укоризной.

Есть ли вообще у меня надежда увидеться с ним? – спросила и я.

Нет, – не раздумывая, ответила она. Дальше, по улице, помазывать не пошла, вернулась.

...В обратной лодке оказались мы со священником из Омска и его семьей. Они на острове прожили неделю, и накануне батюшку к старцу Николаю допустили.

Нам говорили, что он очень болен и слаб. Как вы нашли его?

Он не болен, – услышали мы ответ...

Еще в России получила известие: скончался

старец Николай с острова Залита. Сказывают люди, там побывавшие, благоухание в церкви стояло. И благодать была. Батюшка всем знак подал.

Сидней, 10.01.2003