Исповеднический путь

По словам старца, записанным духовными чадами, причиной ареста было его смелое слово в защиту веры и поруганных святынь. В конце двадцатых годов в городе, получившем имя главного революционера, стали разрушать храмы. Николай Гурьянов однажды оказался свидетелем этого святотатства и не мог смолчать: «Что вы делаете? Ведь это храм, святыня. Если вы не уважаете святого, поберегите хотя бы памятник истории и культуры и подумайте о Божием наказании, которое за это будет!»

Студента Гурьянова вскоре исключили из института. Это был 1929 год – начало особо яростной борьбы с «религиозной пропагандой». Николай покинул город на Неве и какое-то время служил псаломщиком в церкви во имя святителя Николая в селе Ремда Середкинского района Псковской (тогда Ленинградской) области на родной Гдовщине и преподавал математику, физику и биологию в школе. Те пожелания, которые он когда-то высказал своей любимой учительнице, он сам стал исполнять на поприще учительского служения, – и вскоре был арестован. Начались мытарства: питерские «Кресты», потом еще три тюрьмы, лагерь.

По словам старца, неизвестный архиерей, встреченный им в тюрьме, сказал про него: «Вот цветок только распустился – сорвали и топчут его в грязь...»

«Так было с нашей Святой Русской Православной Церковью, – говорил батюшка, всегда со слезами вспоминая страдания миллионов людей, – ее распинали». Теперь эти муки народа получили название «Русской Голгофы».

Благодаря подвижническим изысканиям печорской исследовательницы Т. Зотовой стали известны подробности первых страдальческих лет тюремных и лагерных испытаний, которые пережил будущий старец.

Суд над ним состоялся 7 мая 1930 года в Ленинграде и постановил «Николая Алексеевича Гурьянова выслать на два года за контрреволюционную агитацию».⁸ Ссылка была назначена в село Сидоровичи Розважеского района Киевского округа. Бог милостив – к ссыльному с состраданием отнесся местный священник – и он стал служить псаломщиком в храме. Но в скором времени, не прошло и года со времени поселения будущего старца в Сидоровичах, как на него был написан донос. И 20 марта 1931 года он был вновь арестован. Состоялся очередной суд, и вместе с еще тремя обвиняемыми по делу «контрреволюционной агитации» он получил срок в три года. Суд был скорым (благодаря местным лжесвидетелям), приговор был подписан 24 марта 1931 года.

Осенью 1931 года после изнурительно долгой дороги ссыльный Николай Алексеевич Гурьянов прибыл в Сыктывкар. По данным Т. Зотовой, 23 октября 1931 года ссыльный Гурьянов бежал из Сыктывкара, но был пойман, избит и помещен уже в лагерь и направлен на строительство железной дороги до Ухты и Воркуты – за Северным полярным кругом, в районе вечной мерзлоты и жуткого холода.

О тех страшных годах батюшка рассказывал только самым близким: «Люди исчезали и пропадали. Расставаясь, мы не знали, увидимся ли потом. Мои драгоценные духовные друзья! Все прошло! Я долго плакал о них, о самых дорогих, потом слез не стало... Мог только внутренне кричать от боли... Ночью уводили по доносам, кругом неизвестность и темнота... Страх всех опутал, как липкая паутина, страх. Если бы не Господь, человеку невозможно вынести такое... Сколько духовенства умучено, архиереев истинных, которые знали, что такое крест, и шли на крест... Как они плакали, что все не сберегли Царя! На моем пути жизни я имел благодатных друзей... Идешь по снегу, нельзя ни приостановиться, ни упасть... Дорожка такая узкая, ноги в колодках. Повсюду брошенные трупы заключенных лежали непогребенные до весны, потом рыли им всем одну могилу. Кто-то еще жив. «Хлеба, дайте хлеба...» – тянут руки». Батюшка протягивал ладонь, показывая, как это было, приоткрывал ее и говорил: «А хлеба-то нет!» Потом плакал и долго молчал, молился.

Еще говорил: «Бывало, весь день работаешь, работаешь на холоде, а хлеба дают (и показывает: делит одной ладонью другую пополам) за весь день. И все, знаете, хочется с птичками поделиться».

Он помнил всех умученных, помнил их страдания, молился за всех, показывал фотографии духовных друзей. И потому на всю жизнь в глазах старца застыла немая скорбь, даже когда он мирно разговаривал с паломниками, когда разрешал себя фотографировать, – его глаза были печальны.

Сам батюшка прошел в лагере через страшные страдания – несколько раз был на краю смерти. Однажды его придавило вагонеткой, в другой раз уронили на ноги тяжелый рельс и покалечили ступни. С тех пор, как говорил батюшка, ноги его едва держали. А сколько батюшка потом на этих больных ногах выстоял литургий, сколько принял людей, часами стоя у калитки своего домика! Самым страшным испытанием была пытка, подобная той, которую претерпели мученики Севастийские, – долгое стояние в ледяной воде. Эту пытку пережил только великий молитвенник – избранник Божий Николай, все остальные страдальцы скончались. Батюшка открыл духовным чадам, что его «согревала молитва Иисусова» и он не чувствовал холода. Он часто говорил: «Я холод люблю и не чувствую его». Батюшка всегда ходил легко одетый, в любой мороз, никогда не кутался.

Не любил прилюдно батюшка рассказывать о лагерных испытаниях, потому что сердце разрывалось от воспоминаний о человеческих страданиях. Но в стихах, написанных как Реквием по умершим,⁹ он выразил чувства многих лагерников, – их муку тяжкую и молитвенный вопль. Стихотворение он назвал «В тридцатых годах XX века» и дал ему подзаголовок: «Автобиография».

К Тебе, О Мать Святая,

Я, бедный раб грехов,

Со скорбью и слезами

Пришел под Твой Покров.

Изгнали меня люди

Из России вон,

Оставил мать родную,

Друзей и Отчий дом.

Я выслан в даль иную,

Там много лет отбыть –

Мне дали вольну ссылку:

Где хочешь можно быть.

Теперь всего лишен я,

Посаженный в тюрьму,

Досада, горе, голод,

Терпеть уж не могу.

Решетка, стены толсты –

Все надоело мне,

И день за днем жду воли,

Но не дождаться мне.

Увы! Я вновь в изнаньи,

В стране снегов и льда,

Где с людом обреченным

Покорный раб труда.

В Полярье путь железный

Готовим проложить,

Облегчить жизнь крещеным –

Страну обогатить.

Физически устали,

В зарях недуг слепит,

От скудости питанья

Нас смерть косой разит.

Прошу, Святая Дева,

В несении Креста,

Для славы Божьей Церкви

Спаси, спаси меня!

Стихотворение это оказалось пророческим. Батюшка действительно стал «славой Божьей Церкви»!

А в лагере, по словам старца, он был «всегда горячий в вере, что бы ни делали. В лагерях, в тюрьмах – всегда радовался, что с Богом. Батюшка говорил, что ему были открыты будущие военные испытания, которые, по словам многих подвижников, явились наказанием за отступничество народа от Бога.