XXXVI. За что русский народ любит братьев Славян

Следя с лихорадочным нетерпением за всем, что происходит ныне на арене кровавой борьбы за существование, которую ведут наши единоверные братья, русский человек с не менее напряженным вниманием прислушивается к тому, что говорит и думает об этом беспримерном побоище просвещенный запад. Увы! в отечестве филистерского утилитаризма – в Германии, также как в стране политической меттерниховской безнравственности – Австрии, на родине философского материализма и позитивизма – во Франции, также как и в стране меркантильного материализма практического – в Англии, везде к добру и злу, как явлениям из сферы нравственных отправлений, постыдно равнодушны. Мало того; любви стыдятся, христианской любви к страждущему человечеству; мысли гонят – мысли о политической и культурной равноправности народностей....

Княгиня Елизавета Есперовна Трубецкая сообщает в газетах, что герцог Омальский, пожертвовал 1.000 франков в пользу страждущих: таков итог всей христианской нравственности в отечестве Боссюэта и Лякордера. Достопочтенный мистер Брайт, да еще один член парламента, сделали, как видно из последних известий из Англии, попытку на нескольких митингах возбудить сочувствие к славянам если не правительства, то общества своей страны; да мистер Беринг сообщил парламенту весьма внушительные цифры избитых и изнасилованных в Болгарии: таков современный итог христианских добрых дел в стране, сослужившей некогда великую службу человечеству и цивилизации уничтожением торговли невольниками, в отечестве правильно организованной филантропии, убежище сектантского мистицизма и пуританского пиетизма. Престарелый Гарибальди, приветствующий впрочем всякую инсуррекцию и не делающий различия между борьбой за существование и революционным междоусобием, шлет свой ободряющий привет несчастным герцеговинцам: таков голос соврененной Италии, порадовавшей недавно православный мир восстанием достопочтенного монсиньора Трабукко против духовной тирании Ватикана. Единоплеменники Лессинга Шиллера, под звуки турецких пушек и барабанов, услаждают свое зрение и слух «Кольцом Нибелунгов» в Байрете... При виде такого отношения западного мира в кровавой драме, разыгрывающейся на Балканском полуострове, как не сказать с неизвестным поэтом;

Стыдитесь, жалкие народы,

Не ваши-ль предки в Палестине;

За гроб Господень лили кровь? 

К чему-же вы хотите ныне

Срамить дела своих отцов?

Россия одинока в своем сочувствия к славянам. Почетное славное одиночество! Мы присутствуем при чудном и величественном явлении – при могучем и грозном подъеме народного русского духа, того духа, который был источником всего великого и славного в нашей истории, который спасал престол, честь и благо отечества и в усобицы князей, и в эпоху татарского владычества, и в годину нашествия иноплеменных. Эти уже не сотни, а пожалуй тысячи, если не отправившихся, то порывающихся, на поле битвы, и не из простых только русских людей, а и из культурных слоев из высшего образованного общества; эти мотки ниток и узлы тряпок нищей старухи, эти копейки и пятаки русских мужиков и рабочих, из которых образуются тысячи рублей, эти неустанные кружечные сборы – посильный труд на пользу страждущих благородных русских дам, это повсюдное на Руси чувство горя и сострадания, это повсеместное лихорадочное напряжение внимания ко всему, что происходит под Алексинцом, эти нередко слезные молитвы в храмах о страждущих и убиенных; это, говорим, грандиозное, прекрасное зрелище, в виду которого, как в момент святейшего из христианских священнодействий, невольно умолкает плоть человека и слабеют всякие порывы житейского эгоизма. Вся Русь объята одним чувством, одним добрым порывом. Органы печати, прежде враждебные друг другу, едиными усты и единым сердцем проповедуют любовь к страждущим. Интеллигенция научная и литературная, без различия партий, сходится во взглядах на славянский вопрос: западники и славянофилы, подали друг другу десницу общения.

Где источник этого явления? За что все мы так единодушно любим славян?

Прежде, чем ответить на этот вопрос, стоит обратить внимание на то, как объясняют это не совсем ожиданное явление недоумевающие культурные враги славянства. В одной венской корреспонденции газеты «Тimes», приведенной в «Голосе» (№ 233), рассказывается, что во всех русских предприятиях, задуманных к облегчению бедствий славянской войны, господствуют самые зловредные элементы, – элементы красные, революционные и демагогические! Есть французская пословица: calоmniez, calomniez, еt quelque chose en restera toujours –клевещи, клевещи больше, хоть чему-нибудь из солганного да поверят... На ряду с письмом венского корреспондента «Тimes’а» в газетах сообщаются известия том, что мнение л зловредности и опасности русского участия к славявам, насколько это мнение разделяется в Белграде, распространяется там малочисленною партиею так называемых омладинцев – что-то в роде отпрыска космополитической интернационали (Господи, не доброе ли семя сеял еси на селе твоем: откуда убо плевелы?»), питающей, как известно, непреодолимый ужас к религии вообще и к духовенству в частности, как повсеместным и самым прочным опорам консерватизма? Зная, что возбуждению сочувствия к славянам и успешным сборам в их пользу всего больше способствуют воззвания наших архипастырей и поучения сельских священников и не имея ни малейшего представления о том, до какой степени православное вероучение и православное духовенство чуждо какого-бы то ни было вида политики (см. об этом нашу статью в «Церковном Вестнике» за настоящий год), что проповедуя сострадание и любовь к бедствующим братьям, наши пастыри отнюдь не выходят из области простого христианского нравоучения, составляющего прямую обязанность их звания, и желая, между тем поселить раздор между братьями – по принципу: divide et imреra – эти юные мудрецы ничего лучшего не придумали, как, по пословице, сложить беду с больной головы на здоровую. Солга неправда себе! Отпрыск интернационали называет красными революционерами православных русских пастырей и дам-аристократок, членов общества попечения о раненых, состоящего под Августейшим покровительством Государыни Императрицы. Что может быть курьезнее и наивнее?

Но обратимся к вопросу, который поставили в начале.

При объяснении того доброго чувства, которое объяло всю Россию, нам кажется прежде всего следует припомнить давнишнее славянофильское учение о племенных особенностях и культурных типах, которое с такою основательностию раскрыто в сочинениях Киреевского, Хомякова, Данилевского и Ламанского. Русский человек по преимуществу есть человек чувства, человек сердечного порыва. Могло-ли у него не возникнуть то благородное чувство, которым в настоящее время в тихомолку любуются и которому может быть завидуют сами культурные враги славянства, при известии об ужасах, происходящих в Боснии и Болгарии, когда он так охотно жертвовал и на пострадавших от наводнения в южной Франции, и в пользу германского благотворительного общества в С.-Петербурге? Но русский человек – человек не просто чувства и порыва, но чувства и порыва религиозного. Давно уже не нами сказано, что русский народ – самый религиозный в мире. Он если и не сознает, то чувствует, что «аще кто о своих, паче же присных, не радит, веры отвергся и неверного горший есть»; он знает, что южные славяне его не только единокровные, но единоверные братья, которым он обязан величайшим своим благом – православием. Нужно ли говорить о том, в какой мере это чувство должно было усилиться от более близкого знакомства с прекрасными свойствами славянской натуры, с их любовью ко всему, что свято и дорого для истинно-народного русского чувства, с общественными и семейными доблестями этого «народа будущего» Западной Европы, призванного, как утверждали по крайней мере славянофилы, и кажется – не без основания, обновить ее обветшавшую общественную и политическую жизнь в тех, кто хотя мимоходом, как говориться – одним глазом успел заглянуть в этот чудный уголок Европы, где среди благодатной природы живет материально обнищавший, но столь богато одаренный нравственною мощью, столь чудно выносливый народ? Ответ на это дадут читателю отчеты наших славистов о их путешествиях по славянским землям и современный единодушный голос всего, что есть мыслящего на Руси, и всей нашей печати.

Что касается православного русского духовенства, то «в лета нашей юности, в лета невозвратно мелькнувшего нашего детства», многие из теперешних наших священников, городских и сельских, обучавшиеся в семинариях (одесской, киевской и петербургской) и академиях (киевской, московской, петербургской) по несколько лет провели в товарищеском сожительстве молодых славян, и подобно пишущему эти строки не из книг только и хрестоматий познакомились с их чудною народной поэзией, в которой столько свежести и нравственной чистоты, столько страстной любви к горемычной родине, столько героизма и доблести. Можно-ли было не проникнуться в то время их честным и благородным патриотическим горем, слушая, по временам, припев то заунывной, то порывисто-героической сербской песни: 

Серб се бие,

И кровь лие,

За свою свободу!

Можно ли и теперь, стоя в толпе праздных, в добру и злу постыдно давнодушных, соглядатаев славянского страдания и слыша раздирающий душу клик современного юго-славянского Бульбенки старшего: «где ты, батько, слышишь-ли, все?» не откликнуться: «слышу! добре, сынку, добре!».

Honny soit qui mal y pense: да будет стыдно тому, кто худо подумает о нашей любви к нашим единокровным и единоверным братьям-страдальцам.

29-го Августа

1876 г.