Провинциальные собрания Римской империи и вселенские соборы⁷⁶

(К вопросу об участии государственной власти на вселенских соборах)

A=φ’ ού (οί βασιλείς) χριστιανίζειν ήρξαντο, τά τής έκκλησίας πράγματα ήρτητο έξ αυτών, καί αί μέγισται σύνοδοι τή αύτών γνώμη γεγόνασι τε καί γίνονται⁷⁷. Сейчас мы имеем право утверждать гораздо большее, чем то, что содержится в этих словах Сократа. Не только созыв «великих» соборов происходил по воле императора, но участие императора на вселенских соборах было гораздо большим: император не ограничивался принятием решения о созыве собора, он его созывал, он до известной степени определял состав собора, он принимал участие в заседаниях собора или лично, или через своих легатов, он распускал собор и, наконец, он утверждал его постановления. Это участие государственной власти на восточных вселенских соборах является одной из самых характерных черт этих последних, и оно устанавливает резкую границу между соборами доконстантиновскими и соборами последующими. В этом отношении совершенно прав Сократ, указывая, что эта особенность имела место с тех пор, «как императоры сделались христианами». Действительно, мы не найдем никаких следов участия государственной власти в церковных соборах доконстантиновского периода, что вполне естественно. В эту эпоху христианство – religio illicita⁷⁸, и государство находится в состоянии более или менее постоянной борьбы с ним. Церковь жила самостоятельной жизнью, обходилась, как общее правило, без помощи государства, ее соборы были чисто церковным институтом. С другой стороны, и государство, конечно, не стремилось подчинить контролю ни церковь, ни ее соборы, так как оно вообще не признавало ни то, ни другое. Это положение меняется со времени издания Миланского эдикта. Христианство, признанное сначала как religio licita, а вскоре – уже при жизни Константина – поставленное в особое благоприятное, привилегированное положение, приобретает то юридическое положение, какое имели не только religiones licitae, но и римская государственная религия. Церковь становится вполне законным институтом. Вместо отрицания юридического существования церкви, как это было в эпоху гонений, должно создаться новое отношение церкви и государства. Христианство по Миланскому эдикту не сделалось сразу единственной религией Римской империи, но только одной из религий, допущенной и покровительствуемой законом. Свобода культа, которая подтверждалась в Миланском эдикте, относилась как к христианству, так и к другим религиям: предоставлялось «christianis et omnibus liberam potestatem sequendi religionem quam quisque voluisset»⁷⁹. Издание Константином последовавших законов, относящихся к христианству, имело целью предоставить церкви те права, какие имела религия государственная. Хотя в приветственной речи Константину от имени I Никейского собора говорится, что «Благословен Бог, избравший тебя царем земли, рукою твоей истребивший идолопоклонство»⁸⁰, но в действительности Константин следовал политике терпимости в отношении к другим религиям⁸¹. Акт признания Константином христианства и даже его переход – фактический или юридический – в христианство не повлекли за собой существенных изменений в законах, регулировавших в Римской империи отношение государственной власти к религии и сацердотальным установлениям; наоборот, законы эти были распространены на христианство.

Jus sacrum⁸² продолжал действовать, и в нем надо искать основания того отношения церкви и государства, которое впервые стало формироваться при Константине и которое в основных принципах сохранилось во все время существования Византийской империи. Во взаимоотношениях церкви и государства, особенно в эпоху Константина Великого, очень часто обращает на себя внимание один факт: церковь без всякой борьбы с ее стороны признала над собой, по крайней мере в своих «внешних» делах⁸³, власть римского императора и государства, того государства, с которым она прежде так мужественно боролась, вынося жесточайшие гонения. Нередко этот факт объясняют сервилизмом христианских епископов. Это объяснение не может быть признано исторически верным. Если можно некоторых епископов обвинить в сервилизме, то в целом христианский епископат все же неповинен в этом грехе. Как те люди, которые несколько лет тому назад мужественно терпели мучения, которые еще носили на своем теле «раны Христовы», не могли бы найти в себе мужество не преклониться перед Константином, противостоять его обаянию? Когда дело шло о верности догматического учения, они находили в себе силы бороться как с Константином, так и с другими императорами.

В эпоху гонений церковь не выработала определенного учения об отношении церкви к государству, хотя, конечно, отдельные христианские писатели имели свои взгляды по этому вопросу. В эту эпоху церковь требовала от государства только юридического признания, т. е. распространения на нее тех законов, которыми регулировалось положение других «дозволенных» религий. Странно было бы думать, что, требуя этого для себя, церковь заранее выработала «духовный регламент», которым должны были бы руководствоваться в своих отношениях к ней христианские императоры и наполовину нехристианское государство. Мы очень часто навязываем наши понятия и наши взгляды деятелям иных эпох, когда этих взглядов вообще не существовало, когда они были бы анахронизмом. Наша моральная оценка Миланского эдикта и связанного с ним отношения церкви и государства может быть очень разная, но то, что этот эдикт давал церкви, было для нее величайшим приобретением. Принимая признание государством ее юридического существования, церковь не могла не принять и вытекающих отсюда последствий, т. е. тех законов, которыми регулировалось положение религий и их отношение к государству. Иная позиция церкви в то время была юридически немыслимой. Позднее вырабатывается определенный взгляд на христианское государство и на христианского императора. В своих отношениях, начиная с 313 года, ни Константин с одной стороны, ни церковь с другой не испытывают никаких затруднений. Константин применяет к церкви действующее тогда религиозное право, им руководствуется в своих отношениях к церкви, церковь же принимает это как должное, поскольку, конечно, это не находится в прямом противоречии с ее учением⁸⁴, и сама в духе этого права обращается к Константину и за помощью, и за защитою, и за судом. Нет ничего удивительного, что мы не знаем ни одного протеста против такой практики.

Конечно, в своих отношениях к церкви Константин должен был встретиться с соборным институтом, который к его времени уже сложился. Константин мог получить указания с разных сторон на собор как на средство и как на высший церковный авторитет в разрешении разного рода церковных вопросов. Действительно, Константин широко использовал соборный институт. В 313 году имеет место Римский собор, в 314-м – собор в Арле, наконец, в 325-м – Никейский. То участие государственной власти на соборах, о котором мы говорили выше, начинается с первых шагов Константина как христианского императора. И римский и арльский собор происходят при участии Константина⁸⁵. По-видимому, эта встреча Константина с собором не должна была его удивить. Соборная форма – именно форма – решения религиозных вопросов не была исключительно созданием христианства, ее знала древность, и в Римской империи она была довольно распространенным явлением. С такой соборной формой был связан культ императоров в виде греческих κοινά и римских провинциальных concilia. Константин с первого же собора, созванного после Миланского эдикта – именно Римского, занял вполне определенную позицию, которая впоследствии сделалась нормою, принятой церковью. Нет существенной разницы в отношении Константина к этому первому для него собору и к Никейскому. В своих основных чертах оно остается нормальным не только для Константина, но и для последующих императоров. Вот эта определенность и устойчивость ставит вопрос о том, не было ли это отношение перенесено в основных принципах с указанных выше соборных форм языческого культа на христианские соборы? В этом случае Константин, руководствуясь этими основными принципами, хорошо ему известными, легко мог – при чисто формальной близости институтов – распространить их на христианские соборы, поставить их в то отношение к себе, в каком находились κοινά и concilia. С другой стороны, христианская церковь, которой хорошо был известен культ императоров и связанный с ним институт concilia и κοινά⁸⁶, не имела никаких оснований возражать против этого, т. к. в силу этого отношения соборы ставились в особо привилегированное положение и получали защиту могущественных римских императоров.

Все это приводит нас к исследованию κοινά и concilia, но к исследованию, конечно, с очень определенной точки зрения, именно о роли государственной власти. Только для ясности изложения мы позволим себе сделать краткий исторический очерк этого института. Но прежде чем перейти к этому, нужно сделать одну оговорку. Вопрос, подлежащий решению и вызывающий это исследование, не есть вопрос о заимствовании или прямом влиянии одного института на другой, в данном случай – влиянии κοινά – concilia на христианские институты. С этой точки зрения вопрос о κοινά и concilia, хотя полностью не обсуждался, но ставился довольно часто в литературе. Целый ряд научных исследователей, как Monceaux, Lübeck, Hirschfeld, Kornemann, склонны приписывать этим языческим институтам очень большую роль в формировании христианской иерархии и соборов⁸⁷. Параллельное изучение одного и другого института может показать действительно некоторые точки соприкосновения; можно привести те или иные совпадения в названиях, именах; но нужно быть очень осторожным при выводах из такого рода аналогий. Наши сведения как о κοινά, так и о первых христианских соборах очень неполны, с очень большими пробелами и не дают нам полной картины. Кроме того, прежде чем ставить вопрос о влиянии κοινά на христианские институты, надо быть убежденным в том, что позади этих разных институтов не действовали однородные причины, которые и вызвали наблюдаемые аналогии. В нашу задачу не входит рассмотрение этого рода вопросов. Наша задача заключается лишь в попытке вскрыть наличие известных юридических отношений, имевших место в одном институте, которые могли быть применены в другом. Это не требует обязательной предпосылки о близкой связи этих институтов, о непосредственном влиянии одного из них на другой. Такого рода распространение юридических отношений в известный исторический момент вполне возможно и при полной самостоятельности процессов, приведших к образованию этих институтов. Важно, что с точки зрения законодателя они были бы сходны формально-юридически. Такого рода сходство, несомненно, можно установить между κοινά и concilia с одной стороны и христианскими соборами с другой. Те и другие были соборной формой религиозной жизни.

* * *

В древности религия была основой всякого общества и союза⁸⁸, первоначальной формой которого уже являлась семья. Через ряд промежуточных стадий это древнейшее ядро общества дает в древней Греции хорошо известную форму «города-государства» – πόλις, которому соответствует civitas в Италии. Как πόλις, так и civitas в основе своей являются религиозными союзами, связанными почитанием и культом богов. В дальнейшем историческом процессе города-государства объединяются между собой, образуя более крупные союзы. Это объединение происходит по разным признакам (племенные, военные, политические и пр. союзы; напр., в Греции συνοικισμός, συμπολιτεία, συμμάχια). В этих объединениях религиозная основа менее чувствуется, хотя вполне не уничтожается. Она сохраняет свое первенствующее значение в амфиктиониях. Амфиктионии – это союз городов, живущих вокруг одного святилища и связанных общностью происхождения или интересов. Наиболее известной и пользующейся наибольшим авторитетом была амфиктиония дельфийская, которая играла значительную роль в истории Греции и сохранилась и во время римского владычества. Такие союзы существовали в Греции с очень древних времен. Приблизительно с IV века значительную роль начинает играть κοινά. Это тоже федеративные союзы, чисто племенные, имеющие политическую задачу. До римского завоевания κοινά являются самостоятельными федеративными государственными единицами, имеющими административное устройство наподобие городов-государств (έκκλησία, βουλή и магистраты). Они были весьма многочисленны и распространены были во всей Греции, на островах и в Малой Азии. Религиозные интересы не играют центральной роли в жизни κοινά, что понятно в эпоху известного падения религиозной жизни. Но тем не менее невозможно отрицать религиозного содержания этих союзов, даже помимо общего религиозного культа. Это ясно из того, что в эпоху после римского завоевания они превращаются в чисто религиозные союзы. Римляне тотчас же после завоевания запрещают существование κοινά, но вскоре – верные своей политике сохранения старых установлений в завоеванных странах – вновь их разрешают; конечно, тогда κοινά теряют свое политическое значение. Их деятельность имеет преимущественно религиозный характер: почитание местных богов, устройство игр и т. д. Очень часто к этим функциям прибавлялась еще одна: служить связью между городами, объединенными каким-нибудь κοινά, и римской администрацией. Уже в эпоху республиканского Рима появляется почитание dea Roma, и во многих κοινά этот культ начинает заменять культ местных богов в качестве объединяющего центра. Со времени Августа к этому культу присоединяется культ цезарей. Интересно отметить, что этот культ не римского происхождения, а греческого. Греки первоначально обожествляли своих римских проконсулов. Юлий Цезарь еще при жизни считается богом. Из Греции этот культ переходит в Италию и в Рим и после смерти Августа становится официальным римским культом. Первый храм Августа возникает на греческой почве, в Пергаме⁸⁹ Появление культа императоров было поворотным пунктом в истории κοινά: они приобретают новый характер, новые задачи и получают другое значение. Культ императоров вытесняет почитание местных богов и становится центральным моментом в жизни κοινά. В силу этого κοινά начинают приобретать некоторое политическое и общественное значение. В Греции этот процесс постепенного изменения κοινά был вполне естественным: с изменением политических условий жизни одна форма незаметно переливалась в другую. Иначе дело обстоит в других провинциях Римской империи. Правильно оценивая религиозное и политическое значение κοινά, императоры стремятся создать в западных частях империи объединения наподобие этих последних. Для этой цели они воспользовались готовой формой с готовым содержанием⁹⁰. Мы имеем ряд сведений, что в эпоху императорского Рима такие союзы наподобие κοινά существуют в разных частях Римской империи. Эти concilia provincialia, как они обычно называются, имеются в Галлии, Северной Африке, Испании.

История этой новой формы κοινά и concilia provincialia имеет две эпохи: одна – от Августа до конца III века и вторая – до момента упадка и исчезновения. Наши сведения относительно κοινά и concilia немногочисленны, особенно из первой эпохи. Главный недостаток сведений из этой эпохи – их случайность и разрозненность. Объясняется она тем, что главный наш источник – монеты и надписи. Очень часто о тех или иных κοινά известно только имя, на основании которого мы в состоянии утверждать лишь то, что существовал данный κοινά. Наиболее полные сведения из первой эпохи мы имеем о κοινόν Азии. Κοινόν τής Ἀσίας охватывал территорию римской провинции Азии, т. е. Мизию, Лидию, Карию и Фригию. Наибольшего своего развития он достигает в эпоху Антонинов.

В состав его входили все города Азии⁹¹. Κοινά имел общие храмы и жреца. Эти общие храмы существовали в разных городах. При храмах ежегодно устраивались игры и торжества, и в то же время собирался κοινά. Город, где происходило собрание, получал название метрополии. Другим в достаточной степени известным κοινά был κοινόν των Λυκίων. Он объединил только часть провинции Ликии – Памфилии, именно Ликию.

Каждый κοινόν представлял свои особенности в зависимости от истории его возникновения, но тем не менее для нашей задачи можно дать общую картину. Каждый город посылал в собрание своих депутатов, которые приносили мандаты от своих избирателей. Председателем собрания был верховный жрец Августов. Есть полное основание предполагать, по крайней мере для большинства κοινά и concilia, что на собрании присутствовал проконсул или вообще высший представитель гражданской власти в провинции. Возможно, что этот чиновник присутствовал только в начале заседаний. Это мнение разделяется многими исследователями, как Monceaux, Fougöres, Guirand и др.⁹² В начале собрания жрец произносил торжественный vota за императора в присутствии императорского чиновника. Очень возможно, что после этого чиновник покидал заседание, особенно в тех случаях, когда заседания происходили не в главном городе провинции. Этим присутствием на заседании или заседаниях не ограничивались функции представителей государственной власти по отношению к κοινά. Можно с уверенностью утверждать, что работа κοινά находилась под тем или иным контролем местных представителей государственной власти. Первой задачей κοινά был выбор верховного жреца Августов (άρχιερεύς, flamen). Главный жрец выбирался из числа низших жрецов или бывших магистратов⁹³. В κοινόν Азии выборы происходили следующим образом: на собрании (συνέδριον) составлялся список кандидатов, который представлялся проконсулу. Из этого списка проконсул выбирал верховного жреца Августов⁹⁴. В других κοινά, как, например, в ликийском, пропретор утверждал выбор жреца. Известны случаи, когда пропретор провинции Ликии – Памфилии рекомендовал κοινόν’y своего кандидата⁹⁵. Интересно отметить, что верховный жрец выбирался на год. Этот факт имеет особое значение, когда речь идет о влиянии жреческой иерархии Августов на христианскую. Кроме выбора верховного жреца, общее собрание было занято выборами магистратов, постройкой храмов, устройством игр, присуждением почестей и имело право жалобы к императору на государственных чиновников. По-видимому, все постановления общего собрания должны были быть утверждены проконсулом. Это доказано для Ликии. Собрание приготовляло декреты, которые особая делегация доставляла проконсулу с просьбой о санкции. То и другое упоминалось затем в следующей формуле: καί πρεσβευσαμένων άρχιερέων ό κράτιστος ήγεμών συνκατέθετο δι* ής γέγραφφεν έπιστολής⁹⁶. В случае, если он не утверждал декрета, общее собрание могло апеллировать к императору⁹⁷. Со своей стороны проконсул, когда лично не мог утвердить декрет собрания, передавал дело на рассмотрение императора или лично по своей инициативе, или по просьбе κοινόν⁹⁸. Кроме того, и сами собрания имели право непосредственно посылать своих легатов к императору⁹⁹. Император отвечал рескриптом на имя κοινόν¹⁰⁰.

Эти наши скудные сведения, которые имеются из первой эпохи, прекращаются приблизительно к середине III века, и более или менее ясные указания имеются только с самого начала IV века. Это объясняется прежде всего тем, что иссякает один из главных источников наших сведений – монеты. К этому времени императоры присваивают себе исключительное право чеканки монет, а следовательно, κοινά лишаются этого права. Кроме того, императорские законы, которые регулируют положение κοινά и concilia, заключаются в кодекс Феодосия, который, как известно, охватил законы начиная с Константина Великого. Что же касается законов более ранних, то они вошли в кодекс Юстиниана. Ввиду того что ко времени Юстиниана и κοινά и concilia совершенно исчезают, ясно, что законы, относящиеся к κοινά из ранней эпохи, не попадают ни в тот, ни в другой кодекс. К тому же в эту эпоху concilia и κοινά переживают очень крупные изменения, связанные прежде всего с административной реформой Диоклетиана. Это, например, сказывается на одном из очень значительных κοινά, каким является κοινόν провинции Азии. С разделением провинции Азии на ряд маленьких провинций κοινόν Азии исчезает и сохраняются лишь более мелкие κοινά. С другой стороны, факт принятия императорами христианства также влияет на concilia и κοινά; они, конечно, продолжают иметь религиозный характер, но он постепенно идет на убыль, и – что самое главное – императоры выдвигают на первый план не эту сторону, а административно-политическую. Это изменение характера нисколько не нарушило

преемственности исторического развития. Нет никаких оснований думать, как это полагает отчасти Carette¹⁰¹, что κοινά и concilia прекратили свое существование к середине III в. и вновь уже искусственно вызываются к жизни христианскими императорами. Очень маловероятно, что эти собрания могли прекратить свое существование в эпоху острой борьбы Римской империи с христианством и что христианские императоры в силу тех или иных задач вызывают к жизни отживший и совершенно языческий институт. Кроме того, у нас имеются некоторые указания, доказывающие существование этих собраний в самом начале IV века¹⁰². Что самое важное, как мы увидим ниже, почти все главные характерные черты собраний первого периода сохранились и во втором. Κοινά и concilia начиная с IV века становятся постоянными провинциальными собраниями. Каждая провинция должна иметь такое собрание: это видно из надписания закона Cod. Theod. XII, XII, 9: ad Provinciales. Наряду с провинциальными собраниями возникают в эту эпоху и собрания целых диоцезов. Известно существование двух диоцезальных собраний: диоцеза Испании и диоцеза Uiennensis с собранием в Арле.

Провинциальные собрания, по-видимому, собирались ежегодно в определенный день¹⁰³, во время годичных игр. Помимо таких периодических регулярных собраний существовали и экстраординарные, когда этого требовали обстоятельства. Большинство законов регулирует именно эти последние собрания. Для провинциальных регулярных собраний созыв совершался автоматически. Но, по-видимому, требовалось согласие губернатора провинции; во всяком случае, этот последний имел право откладывать собрания. Это видно из закона Валентиниана: Sive Integra Dioecesis in commune consuluerit, sive singulae inter se voluerint Provinciae convenire, nullius judicis potestate tractatus utilitati earum congruus differatur¹⁰⁴. На губернаторе лежала обязанность наблюдать за тем, чтобы эти собрания происходили регулярно. На этом особенно настаивает Гонорий: Unde Illustris Magnificentia Tua... id per Septem Provincias in perpetuum faciet custodiri, ut ab Idibus Augustis, quibuscumque mediis diebus, in Idus Septembris, in Arelatensi urbe noverint Honorati, vel Possessores Judices singularum provinciarum, annis singulis concilium esse servandum¹⁰⁵. Что же касается экстраординарных собраний, то они созывались на определенное время и в определенном месте префектом в согласии с представителем провинции: Impp. Theodosius, Arcadius et Honorius A. A. A. Apodemio P. F. P. per Illyricum. Provinciale concilium (no Godefroy: extraordinarium) quo tempore iniri debeat, cum adsensu omnium atque consilio propria auctoritate definiat... (no Godefroy: deflnias или definiat sedes tua)¹⁰⁶.

В связи с изменением общих социальных условий жизни в эту эпоху до известной степени меняется и состав концилий. Прежде всего, бросается в глаза, что императоры стремятся изданием законов закрепить, кто именно должен входить в состав собрания, и тем самым ввести известное однообразие во все concilia. Состав concilium provinciale складывался из honorati (т. е. лиц, прошедших через те магистратуры, на которые назначал император¹⁰⁷) и curiales – членов муниципальных сенатов. Вполне возможно принять предположение Guirand’a, что куриалы посылали на собрания своих делегатов. Состав диоцезальных собраний отличался, по-видимому, . только тем, что в них входили управители провинций, образующих данный диоцез (judices)¹⁰⁸.

Вопрос о председательствовании остается невыясненным. С одной стороны, есть основания предполагать, что, как и в первый период, на них председательствовал жрец¹⁰⁹, а с другой стороны, можно думать, на основании concilium в Арле, что председателем диоцезальных собраний был префект. Guirand на основании этого распространяет этот частный случай на все concilia, предполагая, что на них председательствовал губернатор. Carette, исследуя специально галльские и, в частности, арльские concilium, не принимает это предположение даже для concilium’а в Арле. Разногласие происходит от разного толкования выражения: «Sub illustri praesentia Praelecturae» в эдикте Гонория. В то время как Guirand переводит «praesentia» как «председательствование», Carette понимает это слово как «присутствие».

Ввиду происходящей секуляризации concilia целый ряд чисто религиозных задач concilia отпадает, и остаются главным образом вопросы, связанные с жалобами, просьбами и благодарностью императору. Круг этих вопросов обширен: сюда входят вопросы финансовые, гражданского и административного права, суда, контроля над чиновниками¹¹⁰. Каждый член собрания имел право высказать свое мнение по затронутому вопросу, причем сначала высказывали свое мнение honorati, а затем куриалы¹¹¹. Дела решались по большинству голосов¹¹².

Уже из рассмотрения вопроса о председательствовании на conciulium явствует, что представители государственной власти так или иначе принимали участие в заседаниях собрания. Как мы видели выше, сомнения по этому вопросу заключаются лишь в том, являлись ли префекты председательствующими или присутствующими; но, по-видимому, и в том, и в другом случае их функция состояла в наблюдении за тем, чтобы работы concilia не выходили из пределов, законом ограниченных, а также в наблюдении за порядком. Во всяком случае, их присутствие не должно было стеснять свободы действия concilia, конечно в законных пределах. Императоры стараются защитить concilia от встречавшихся, вероятно, на практике случаев произвола и обеспечить им свободу. На этом определенно настаивает император Константин: In Africanis provinciis universis conciliis liberam tribuo potestatem, ut congruenti arbitrii studii condant cuncta decreta, aut commodum quod credunt consulant sibi, quod sentiunt eloquantur decretis conditis missisque legatis. Nullus igitur obsistat coetibus Dictator, nemo conciliis obloquatur¹¹³.

Можно думать, что представители государственной власти не имели решающего голоса на самом собрании. После голосования принятое предложение собрания (decretum) подписывалось всеми членами собрания¹¹⁴. Подписанный всеми «декрет» регистрировался у губернаторов, причем этот последний не имел права что-либо менять в нем, а должен был integre atque inlibate¹¹⁵, препроводить префекту¹¹⁶, которому принадлежали в отношении decreta провинциальных собраний большие права: он мог или утвердить декрет своей властью, или отказать в таком утверждении, или, наконец, мог по своему усмотрению препроводить императору. Эти права префекта по отношению к декретам concilia неоднократно подтверждаются императорами в их законах¹¹⁷. Валентиниан своим законом 382 г. пытался сократить эти права, оставив право утверждения только за собой. Этот закон¹¹⁸ представляет исключение в ряду других законов и не совсем понятен. Очень возможно, что прав Guirand, считая его временной мерой. В случае, если префект хотел препроводить декрет императору, его отвозил лично один из членов собрания¹¹⁹. Кроме того, сами concilia имели право обращаться непосредственно к императору, посылая к нему своих легатов. В таких случаях закон определяет, что достаточно послать трех легатов к императору¹²⁰. Как и для первого периода, мы имеем целый ряд ответов и рескриптов к концилиям. Это показывает, насколько часто обращались эти последние к императорам. В случае посылки легатов государство принимало на себя расходы. Императоры даже в христианскую эпоху старались всячески поддержать институт провинциальных собраний, предоставляя разные льготы как concilia’м, так и их чиновникам-жрецам. Так, в 335 г. жрецы освобождаются от praepositura mansionum, а в 337 г. – от praepositura annona и munera inferiora. Тем не менее concilia постепенно умирают. В V в., в момент опубликования кодекса Феодосия, еще можно найти следы их существования, но уже в кодексе Юстиниана почти нет о них упоминаний. На западе они исчезают с падением западной Римской империи.

Не трудно заметить, что второй период представляет некоторые особенности по сравнению с первым. В первом периоде, особенно в Греции, союзы и собрания возникли как результат естественного процесса, который имел историческую давность. Вследствие этого в силу разного рода местных условий они были в достаточной степени разнообразны. Κοινόν Азии и ликийский κοινόν хотя имели один и тот же характер, но в деталях очень различны. Это различие в деталях обусловливало и различие отношения к ним государственной власти, хотя опять же, как мы видели, оно не идет очень глубоко, и сохраняется общая линия отношения к ним власти. Во второй период, особенно вне греческой почвы, именно там, где сами императоры насаждали concilia, они стараются придать им однообразие. Они точно определяют законом как их состав, время созыва, компетенцию, так и отношение к ним местной и центральной власти.

* * *

Даже поверхностное сравнение отношения власти к concilia и к христианским соборам этой эпохи обнаруживает поразительное сходство, в особенности если принять во внимание, что concilia были провинциальными собраниями и только в редких случаях диоцезальными, тогда как вселенские соборы были общегосударственными; они объединяли во всяком случае всю христианскую церковь в пределах Римской империи. Я не буду здесь подробно касаться этого отношения государственной власти к вселенским соборам¹²¹. Укажу лишь общие принципы этого отношения. Для того чтобы состоялся вселенский собор, необходимо было, чтобы император лично вынес соответствующее решение, т. к. право созыва собора принадлежало императорской власти. Это видно из того, что все вселенские соборы, начиная с I Никейского и до II Никейского собора, фактически созывались императорами¹²². Сами императоры сознавали, что им принадлежит право созыва собора: «Чтобы добиться этого (т. е. победы истины), я по Божиему вдохновению созвал большое число епископов»¹²³ – это заявление Константина Великого повторяли с разными вариациями все императоры, созывавшие вселенские соборы. Это право составляло исключительную прерогативу императора. Неизвестен ни один случай созыва вселенского собора каким-либо другим лицом. Если император не считал нужным созвать собор, то никакие просьбы, ничьи желания – будь то римского папы или других патриархов, даже близких членов императорского дома – не были достаточны для созыва собора. С другой стороны, император мог созвать собор вопреки ясно выраженной воле римского папы и патриархов, как и поступали императоры Феодосий и Маркиан. «Ко дню епископского собора, который назначен Вашим благочестием, – писал Лев Великий Феодосию по поводу приглашения на собор, – мне никак нельзя прибыть, потому что на это не было прежних примеров, и настоящая необходимость не позволяет оставить своего города, особенно же потому, что предмет веры так очевиден, что по разумным причинам можно было бы удержаться и от созывания собора»¹²⁴. Аналогичный случай произошел с тем же папой по поводу созыва Халкидонского собора¹²⁵.

Указанное право императора не только отвечало фактическому положению вещей, но было признано представителями церковных кафедр и самими соборами. В актах каждого вселенского собора мы найдем свидетельства того, что собор сознавал, что он созван императором. Основание этого права императора состояло в том, что император был защитником и хранителем православной веры. В качестве хранителя православия ему естественно принадлежало право судить, насколько положение требует деятельности вселенского собора, иными словами – право созыва собора¹²⁶.

Определить момент созыва собора было обязанностью императора, и созвать его было его правом; но это не означало, конечно, что император совершенно самостоятельно выносил соответствующее решение. Он мог и должен был руководствоваться разного рода указаниями и советами. Историческая обстановка, просьбы разного рода лиц, церквей и поместных соборов, церковное и общественное мнение – все это могло побудить императора к созыву собора. Надо также упомянуть влияние близких к императору лиц и их советы. Этот факт нисколько не уменьшает юридическую силу императорского права. Уже Функ правильно указал: «Wie die Kaiser an dem Rat nicht gebunden waren, so war die Wahl der Ratgeber ganz ihrem Ermessen anheimgestellt»¹²⁷. Император был тем форумом, где сталкивались разнообразные мнения, советы и указания. Императору же принадлежало последнее слово.

Будучи собранием чрезвычайным, а не периодическим, вселенский собор всегда имел определенный предмет деятельности. Естественно, что то лицо, которое – в силу вполне определенной потребности – принимало решение о созыве собора, указывало в то же время собору предмет его деятельности. Созывая собор, император, собственно говоря, давал определенное задание собору. Предмет деятельности собора обычно указывался в императорской грамоте сакре, которой император созывал членов собора. В некоторых сакрах даются те или иные неопределенные указания насчет вопросов, подлежащих разрешению собора¹²⁸, иногда же предмет деятельности собора ясно и точно формулирован, как в сакре императора Юстиниана¹²⁹. В этой же самой сакре определялось время и место собора, а также численный состав собора. Во вселенском соборе должны были принять участие все областные митрополиты, позднее патриархи; но вселенский собор не был собранием только этих областных митрополитов, в принципе он должен был быть собранием всех епископов. Фактическая же невозможность собрать всех епископов вызывала необходимость определить, сколько епископов должно было присутствовать на соборе. В зависимости от исторических обстоятельств, в каждом отдельном случае, императорская сакра регулировала число епископов, которых областные митрополиты должны были приводить из своих областей. Но не только численный, а и личный состав собора находился в зависимости от императора. Собор обычно должен был вынести правильное решение по поводу того или иного догматического вопроса, поставленного собору императором. Поэтому император считал себя вправе вызвать на собор в личном порядке тех лиц, которые могли бы способствовать такому правильному решению, или принять меры к недопущению тех, кто мог бы внести смятение в деятельность собора.

Вызванный к жизни императором для решения определенной задачи, собор должен был выполнить эту задачу, т. е. он должен был рассмотреть вопросы, подлежащие его решению, и должен был протекать в условиях, необходимых для правильного и свободного решения. Сюда относится прежде всего неприкосновенность личности членов собора, возможность свободно высказаться, внешний порядок на самом соборе и, наконец, отсутствие какого-либо воздействия со стороны народа, клира или чиновников. Эта внешняя и внутренняя охрана собора лежала на обязанности делегатов императора, присутствовавших на соборе. Помимо всего, их обязанности перечислены в инструкции, данной императором Феодосием его делегату на III вселенском соборе – Кандидиану¹³⁰. Представители государственной власти присутствовали на всех соборах, за исключением VI; но тем не менее они не вмешивались и не принимали участия в обсуждении догматических вопросов и не имели права решающего голоса¹³¹. Личное присутствие императора на соборе имело несколько иной характер, но это не имеет значения для моей задачи.

Поскольку императором поставлена была собору определенная задача, постольку император должен был быть уверен, что собор выполнил то, что от него ожидалось. В случае необходимости император имел в своем распоряжении мощное средство заставить собор выполнить то, что император от него требовал: это право роспуска собора. Действительно, история знает такие случаи, когда императоры пользовались этим своим правом, совершая просто насилие над членами собора, как это было с Ариминским собором 354 г.¹³² На просьбу членов Халкидонского собора о роспуске император Маркиан решительно ответил: «Никто из вас не покинет святой собор, прежде чем он не вынесет окончательные решения»¹³³.

Византийская империя, так же как и Римская, не знала чисто религиозных вопросов; точнее говоря, религиозные вопросы получали характер государственный: от догматических вопросов зависели если не судьбы, то, во всяком случае, благополучие и благосостояние государства. Важно было не только то, что собор выполнил свою задачу, но и как он ее выполнил. Все решения собора подлежали санкции императора. Эта санкция заключала в себе два момента: принятие догматических определений собора императором в качестве члена церкви, имеющего по отношению к ней особые задачи¹³⁴, и утверждение постановлений собора, каковым актом эти постановления получали силу закона.

Самоё исследование могло показать, что большинство законов, относящихся к concilia, из довольно поздней эпохи, послеконстантиновского времени. Для нашей задачи это является большим препятствием, т. к., естественно, может привести к обратной постановке вопроса, не является ли упомянутое отношение власти к concilia результатом влияния христианских соборов, так сказать обратным распространением установившегося в отношении к вселенским соборам usus’a на concilia? Вероятность такой постановки вопроса была бы только в том случае возможна, если бы мы имели сведения об одном втором периоде существования concilia. Выше мы уже указывали, что в основных своих чертах отношение власти к concilia наметилось уже в первый период. Представители местной государственной власти хотя и не созывают собрания κοινά, тем не менее в некоторых κοινά они присутствуют на собраниях и постановления κοινά утверждаются ими или самими императорами. Послеконстантиновские законы, относящиеся к concilia, не вводят нечто совсем новое, а закрепляют старую практику и старый обычай, по их же собственному свидетельству¹³⁵. Мы уже указывали выше, что скудость сведений, относящихся к концу первой и началу второй эпохи, не означает, что произошел перерыв в деятельности concilia. Их естественное развитие, может быть замедленное, продолжалось в это время.

* *

Мы считаем, что все предыдущее изложение позволяет сделать следующий вывод. Отношение Константина как к первым соборам, так и к Никейскому собору не было чем-то совершенно новым, специально выработанным для христианских соборов, а было заимствовано и перенесено из отношения к κοινά и concilia на соборы. Это положение надо понимать в том смысле, что заимствованы были общие принципы. Примененные к христианским соборам, эти принципы должны были испытать известные изменения уже в силу того, что соборы не только материально, но и формально отличались от провинциальных собраний. Будучи общеримскими собраниями (таким уже был собор 314 г. в Арле для империи Константина), соборы не могли иметь никакого отношения к власти на местах: функции этих властей должны были перейти к центральной власти. Отсюда вполне естественно вытекает, что если concilium extraordinarium созывает префект, то собор созывается императором. Присутствие местной власти заменяется личным присутствием императора или его представителей. Наконец, право утверждения совершенно отнимается от местной власти и становится исключительным правом императора. Совершенно сохраняется общий принцип, согласно которому государственная власть присутствует на собраниях без права решающего голоса; она являлась лишь связью между собраниями и государством. Благодаря этому отношению государственной власти к соборам, как мы говорили выше, сами соборы испытали изменения и из чисто церковного учреждения сделались государственноцерковным, вплоть до последнего вселенского собора. Как сенат в известной сфере, так и церковный собор в своей области стал высшим государственным органом имперского управления. Это, конечно, не значит, что вселенский характер собора зависит от этого отношения государственной власти и что вообще вселенский собор немыслим в других отношениях к ней. Так было, но это не значит, что так должно быть и при возможных изменениях политических ситуаций.