Астрахань. Архиепископ Астраханский и Ставропольский

28 ноября 1786 года императрица подписала указ Синоду о перемещении некоторых епископов. Этим указом архиепископ Никифор назначался на Астраханскую кафедру, на место умершего незадолго до того (10 ноября) преосвященного Антония (Румовского). 3 декабря указ был подписан в Синоде, а 26 декабря дошел до Феотокиса, который ответствовал, что «с помощью Божиею исполнение [указу] учинить постарается»¹⁴².

Биографы архиепископа Никифора предлагают разные версии, объясняя его перемещение. Так, некоторые авторы¹⁴³ считают, что причиной перемещения была его «чрезмерная пастырская ревность» в отношении униатов, вызвавшая их недовольство. Синод не одобрил воззрения преосвященного Никифора¹⁴⁴, и для устранения в крае народного недовольства «приличным нашел пастырской ревности Никифора дать другое поле духовного служения, переместив его в Астраханскую епархию». Наиболее правдоподобным нам представляется объяснение современного исследователя Бруэса, который видит причину перевода Никифора в его прекрасных архипастырских способностях и успехах в устроении Славянской епархии. Дела здесь были уже в основном налажены, в то время как в подобной ей по многонациональному составу населения и обширности¹⁴⁵ Астраханской епархии не было даже семинарии с полным курсом обучения. Как бы то ни было, перевод Феотокиса на Астраханскую кафедру произошел по указанию, а может и инициативе, правителя Новороссийского края князя Г. А. Потемкина, годом ранее ставшего также генерал-губернатором Саратовским и Астраханским, наместником Кавказа. Об этом свидетельствует письмо советника по делам внешней политики А. А. Безбородко к Г. А. Потемкину, в котором сообщается, что «высокопреосвященнейший епископ Никифор» был переведен в Астрахань согласно его [Потемкина] желанию¹⁴⁶.

На свою новую кафедру, располагавшуюся в Астраханском Спасо-Преображенском монастыре, архиепископ Никифор прибыл 5 мая 1787 года.  На следующий день, в праздник Вознесения Господня, он совершил крестный ход из Николаевской церкви что на Кремлевских воротах внутрь Кремля, к Успенскому кафедральному собору, в котором служил свою первую литургию в новой епархии и произнес проповедь о любви. После благодарственного молебна, в сопровождении духовенства и граждан, Никифор вступил в Архиерейский дом. Он стал семнадцатым архиереем Астраханской епархии¹⁴⁷.

Одной из первых и главных его забот на новом поприще, как и на прежнем, стала организация семинарии. Астраханская семинария, учрежденная еще в 1776 году (с наивысшим штатным окладом в 2000 рублей), была торжественно открыта 6 января 1778 года, однако предшественнику Никифора архиепископу Антонию удалось наладить лишь первоначальную школу¹⁴⁸. Еще до приезда на Астраханскую кафедру в письме к бывшему администратору Славянской епархии, а в то время уже епископу Белгородскому и Курскому Феоктисту (Мочульскому)¹⁴⁹, Никифор выражает заботу о приискании себе достойного помощника на ниве просвещения. Преосвященный Феоктист отпустил для этой цели иеромонаха Сильвестра Лебединского, учителя поэзии Харьковской коллегии – одной из известнейших Российских семинарий. По приезде в Астрахань в сентябре 1787 года Сильвестр был назначен учителем философии и богословия и вместе с тем префектом семинарии; с этого времени началась деятельная и решительная организация семинарии. Было открыто семь классов¹⁵⁰, то есть учрежден полный семинарский курс, и Астраханская семинария действительно стала средним духовным учебным заведением, по образцу Харьковской коллегии. В 1790 году иеромонах Сильвестр был возведен в сан архимандрита и назначен настоятелем Спасо-Преображенского монастыря, а в следующем году стал ректором Астраханской семинарии. Его называли «первым образователем Астраханской семинарии»; впоследствии, с 1794 года, Сильвестр Лебединский был ректором Казанской Духовной Академии, а в 1807–1808 гг. – двадцать первым Астраханским архиепископом¹⁵¹.

В 1791 году риторический класс Астраханской семинарии окончил Кирилл Васильев († 1837), будущий ключарь Астраханского кафедрального собора и составитель «Ключаревской летописи» – «Истории о начале и возвышении Астрахани, случившихся в ней происшествиях, об архиереях в оной бывших, а также о воеводах, градоначальниках и губернаторах». В нее вошла и краткая биография семнадцатого Астраханского архиерея архиепископа Никифора Феотокиса¹⁵².

Архипастырь принимал участие в устроении и других, как церковных, так и светских школ Астраханской епархии¹⁵³, в частности, Главного народного училища в Астрахани, открытого в сентябре 1788 года. К 1791 году в епархии было 19 частных русских школ, которые существовали при поддержке местных общин. Архиепископ Никифор возглавлял Моздокскую школу, которая была устроена для просвещения горцев в 1777 году при Осетинской Комиссии¹⁵⁴. В июле 1790 года по прошению Саратовских священнослужителей стараниями Феотокиса было открыто духовное училище в Саратове, в стенах Спасского монастыря ¹⁵⁵.

Однако семинария и немногочисленные школы не могли удовлетворить всех нужд обширнейшей епархии, и святитель по-прежнему мог «почти каждодневно, с немалым прискорбием» видеть, что как простые христиане, так и кандидаты в священнослужители зачастую не знают даже начальных оснований христианской веры. Чтобы хотя отчасти исправить сей тяжкий духовный недуг своей паствы, преосвященный Никифор учредил в Астраханской епархии обучение детей катехизису при храмах. Оттого что христиане «вовсе не ведают догматов и учения православной христианской веры, – пояснял он это нововведение, – некоторые легко от раскольников прельщаются и, оставив православную спасительную веру, падают в их ереси и суеверия»¹⁵⁶. Таковые Феотокису на новом месте своего служения вновь пришлось с «несказанной болезнью и сердечными воздыханиями» исправлять¹⁵⁷.

В состав Астраханской епархии входили области, занятые иргизскими старообрядческими монастырями (на реке Иргиз, в Саратовской области). Узнав об этом, он разослал Окружное послание, в котором призывал заблудших сынов возвратиться в лоно Церкви¹⁵⁸. В июле 1790 года, когда Феотокис, совершая пастырский объезд епархии, находился в Саратове, к нему от имени иргизских старообрядцев-поповцев обратились строитель Успенского скита на Иргизе Сергий и уставщик Прохор с просьбой ответить на некоторые вопросы о предметах разномыслия староверов с Православной Церковью. «Видя мы Вашу такую к нам убогим архипастырскую благосклонность, – писали они, предваряя свои вопросы, – и велеотеческую милость, осмеливаемся припасть еще к стопам Вашего Высокопреосвященства и просить на наше следующее Вам представление архипастырского Вашего законноправильного от святых отец писания, рассуждения и решительности»¹⁵⁹. Вскоре они получили «Ответы»¹⁶⁰ Феотокиса. Разрешая недоумения и отвечая на возражения иргизских староверов, архипастырь опирался на Священное Писание и церковные правила. Мягкий, проникнутый любовью тон его увещаний мог произвести на них сильное впечатление. "Очи мои изливают воду , – заканчивает преосвященный свои «Ответы» скорбными словами пророка, –  яко удалися от мене утешаяй мя, возвращаяй души ваши: погибоша сынове мои, яко возможе враг (Плач 1, 16–17). Но вы предлагаете вопросы, просите решения и к Церкви обратитися обещаваетесь Я искреннею совестию свидетельствуюсь пред вами, да и самые вышеписанные решения доказывают, что вопросы ваши старался я решить не мирскими, но церковными доводами, законами Божиими, правилами святых отец и определениями, от Священного Писания взятыми, имея всегда пред очами своими искренность и истину Божию»¹⁶¹. Иргизский строитель, искренне желавший познать истину и еще прежде думавший о благословенном священстве, нашел в Никифоре мудрого, исполненного христианской любви пастыря, который сумел уверить его в правоте Православной Церкви и неправде раскола. Сергий разослал «Ответы» Никифора по всем иргизским монастырям и в общества своих единоверцев, находящихся в Москве и Санкт-Петербурге, где они весьма способствовали принятию раскольниками единоверия. Однако иргизские поповцы остались при своем мнении и оказали столь сильное сопротивление Сергию, что тот вынужден был удалиться из Иргиза. Впоследствии он написал свое знаменитое «Зеркало для старообрядцев» – «единственно в их (старообрядцев) пользу... да узрят тот истинный свет, который меня осиял, и да обратятся на путь правды»¹⁶².

Астраханский край был заселен народами разных национальностей и разных вероисповеданий; среди них были татары-магометане, армяне, небольшое число католиков и лютеран. Архипастырю, всегда старавшемуся о просвещении истиной Христовой всех людей, удалось, по свидетельству А. Стурдзы, обратить в Православие даже нескольких мусульман, несмотря на то, что опыт веков не раз доказывал, как это трудно¹⁶³.

Архиепископ Никифор строил новые храмы и украшал уже существующие¹⁶⁴, совершал длительные поездки по обширной епархии, что было небезопасно в то время по причине общей нестабильности на Кавказе, рукополагал в священные степени, решал множество епархиальных дел, тщательно и незамедлительно рассматривал все поступавшие к нему письма¹⁶⁵... Впрочем, все архипастырские труды Никифора исчислить невозможно: «...от повествования того, что случилось в правление мое епархиями Славенскою и после Астраханскою... прошу меня уволить», – пишет он, заключая краткое повествование о своей жизни, написанное им «по принуждению любви».

Несмотря на то что Феотокис не владел вполне свободно русским языком, он стремился донести до астраханских христиан слово Божие в живой проповеди. От этого периода сохранилось «Слово о добродетели» (в неделю Фомину), которое он впервые произнес на Керкире, а затем и в Астрахани (Никифор имел обыкновение повторять свои проповеди, изменяя их в зависимости от обстоятельств и места произнесения). «Похваляю я, – говорит он в нем, – ту добродетельную склонность, которую душа ваша к услышанию слова Божия имеет... Похваляю я доброе ваше произволение, ибо хотя, по невежеству моему, и не умею я проповедовать слово Божие по всем правилам витийственного искусства, хотя я и не подкрепляю оного примером моих дел, потому что грешен, да, однако, вы с охотою и с усердием слушать оное приходите»¹⁶⁶. Современники называли его «сладкоглаголивым писателем», из уст которого истекают «медоточные струи словес»¹⁶⁷. Известно, что в Астрахани он писал проповеди на латинском языке, а на русский язык переводил их бывший при нем крестовый иеромонах Михаил. После нескольких репетиций русского текста святитель выходил на кафедру. Этот Михаил, еще в сане иеродиакона, близко общался с астраханскими архиепископами Мефодием и Антонием. Был он, по свидетельству «Ключаревской летописи», иноком святой жизни. В 1788 году преосвященный Никифор произвел его «почти поневоле» в иеромонахи, а впоследствии взял его с собой в Московский Данилов монастырь, где он находился до самой кончины преосвященного, был награжден многими почестями, но ни архимандритства, ни епископства не пожелал¹⁶⁸.

Вообще преосвященный Никифор умел распознавать людей, ценил в них благочестие и духовные дары. Так, однажды он увидел на Кремлевской площади некоего сборщика пожертвований, монаха Саровской пустыни Евгения. Благословив его, он сказал: «Иди за мной». Инок собирался вернуться в родную обитель, однако послушался архипастыря, который предложил ему перевестись в Астраханскую епархию и затем ходатайствовал об этом. Никифор рукоположил его в иеродиакона, оставив при своей Крестовой церкви, а затем, 26 марта 1792 года, в иеромонаха – с назначением в Воскресенский Болдинский монастырь, в семи верстах от Астрахани. Уезжая в Москву, Феотокис не звал его с собой, хотя для отца Евгения расставание было не легким. Святитель, возможно, уже тогда провидел в нем будущего подвижника благочестия, старца и возобновителя Чуркинской пустыни Астраханской епархии¹⁶⁹.

Ранние биографы Феотокиса, до которых непосредственно дошли живые свидетельства о его добродетелях, особенно отмечают его строгую жизнь, ученость, красноречие, самоотверженные апостольские труды. «Епископство было истинным его назначением, – пишет о преосвященном Никифоре А. Стурдза. – Блюститель веры, распространитель милосердия, таинник вождения душ, Никифор обнимал равным попечением и общее управление вверенным ему стадом, и все его подробности. Я мог бы назвать те семейства, в коих властное слово его исторгло вкорененные соблазны и водворило мир»¹⁷⁰.

Более пяти лет преосвященный Никифор был добрым пастырем Христовым для астраханской паствы. Тяжелые каждодневные архипастырские труды и непрестанная борьба «то с равнодушием, то с ненавистью, и всегда с соблазнами и распутством в крае, недавно освобожденном от исламизма... среди разнородных пришельцев»¹⁷¹, а также неподходящий для него климат подорвали здоровье и силы святителя, которому в то время исполнилось уже 60 лет. И он попросил Синод об увольнении на покой.

А. Стурдза сообщает следующий эпизод, который, возможно, ускорил оставление им епархии. Феотокис, по собственному свидетельству, близко знал «высочайшего князя Потемкина», многократно с ним беседовал и удостоился его покровительства и благоволения. Он относился к нему с уважением, как к высокопоставленному вельможе, а также и с признательностью, считая его доброжелателем и благодетелем греков¹⁷². Между тем Светлейший князь Таврический Г. А. Потемкин, человек многих талантов и широких взглядов, принадлежал веку «Просвещения», мало заботившемуся об «истинном просвещении в духе веры» (А. Стурдза). Однажды, в какой-то большой (гражданский) праздник, он приготовил пышный обед для знатных лиц и пригласил преосвященного Никифора. День был постный, а стол ломился от скоромных яств. Феотокис отказался благословить стол, сказав, что не может одобрить столь явного нарушения уставов Церкви. Видя, что отказ его раздражил хозяина, он поклонился и покинул празднество. «Это происшествие огласилось, – пишет А. Стурдза, – вельможа негодовал на епископа, а враги сего последнего, пользуясь его неприязнью, стали ставить ему препятствия и преследовали его в самом отправлении тяжких его обязанностей». Описанный эпизод, возможно не имевший прямого отношения к уходу Феотокиса на покой¹⁷³, свидетельствует о нелицеприятной вере архипастыря и его верности уставам Церкви¹⁷⁴...

Императрица, рассмотрев просьбу преосвященного Никифора, 16 апреля 1792 года писала Синоду: «Архиепископа Астраханского Никифора по прошению его всемилостивейше от управления епархиею увольняем»¹⁷⁵.

Расставаясь со своей астраханской паствой, 15 июня 1792 года, после Божественной литургии в Астраханском кафедральном соборе, преосвященный Никифор произнес прощальное Слово, отмеченное «выдающимися ораторскими достоинствами», проникнутое смирением и пастырской любовью к «своему стаду», «возлюбленным христианам», которых он, «муж иностранен, немощен, в языке вашем скуден» благодарил за «толикую любовь, благорасположение, почтение и послушание», которое они являли к нему¹⁷⁶.

Феотокис оставался в Астрахани еще несколько месяцев, исполняя повеление Синода о предоставлении хозяйственного и экономического отчета¹⁷⁷ и ожидая решения вопроса о своем дальнейшем местопребывании. Наконец местом пребывания Никифора был назначен второклассный Переславский Данилов монастырь Суздальской епархии, который передавался ему в управление (в то время в нем «состояла архимандричья вакансия»)¹⁷⁸, и определялась пенсия 1000 рублей в год. 14 июля 1792 года Феотокис навсегда оставил Астрахань.

В сентябре того же года, находясь в Москве, преосвященный Никифор посылает в Синод «покорнейшее доношение» с просьбой об изменении определенного ему места пребывания: он хотел бы остаться в Москве. Из этого письма явствует, что, еще не доехав до Переславля, Феотокис отправил в назначенный ему монастырь посланников, от которых и узнал об обстановке там. Он говорит, что принял бы с благодарением, как знак величайшей к нему милости, определенный ему Синодом монастырь, но к этому находит ряд трудностей, которые и излагает далее. Во-первых,  монастырь находится в пустынном месте, здания его – в обветшалом состоянии, в нем располагаются духовное правление и школа. К тому же в городе нет ни аптеки, ни врача, а они необходимы ему по причине постоянных его недугов, которые и заставили его уволиться от управления епархией. Никифор заключает: «ни малейшего для жития моего нет тамо способу». Изложив все это, он просит предоставить ему возможность остаться в Москве, «удобной для него в приискании врачебной помощи», и, учитывая его старость и четырнадцатилетнюю службу, определить ему в управление второклассный Высокопетровский монастырь или какой-либо другой, подобный ему¹⁷⁹. Очевидно, по душе пришлась Феотокису Москва, сердце его выбрало Златоглавую как свое последнее пристанище в буре мирского плавания. Он желал тишины и молитвенного уединения, которые невозможны в монастыре, где расположены духовное правление и школа; он не хотел вновь быть втянутым в хлопоты, которыми занимался на протяжении большей части своей жизни.

Св. Синод удовлетворил просьбу иерарха и предоставил ему в управление третьеклассный Московский Данилов монастырь¹⁸⁰. Эта древняя иноческая обитель, основанная в конце XIII в. благоверным князем Московским Даниилом († 1303), живописно расположенная на окраине первопрестольной столицы, на берегу Москвы реки, представляла собой удобное место для уединения и духовных занятий. В постановлении Синода от 29 сентября 1792 года отмечалось, что Высокопетровский монастырь был бы также неудобен Никифору, поскольку его архимандрит, «как и прочие в сем сане состоящие настоятели», обязаны были, кроме своего настоятельства, заниматься и другими административными должностями, то есть присутствовать поочередно в Московской Духовной консистории, участвовать в крестных ходах и др. Данилов же монастырь, несмотря на то что числится третьеклассным, имеет достаточное число каменных зданий, среди которых и настоятельские келлии, и хорошее местоположение, и таким образом, – писали члены Синода, – «для пребывания вашего весьма может быть выгоден»¹⁸¹. Как видим, императрица и архиереи – члены Синода отнеслись к просьбе архиепископа Никифора с полным пониманием и участием. Московский митрополит Платон (Левшин) был усердным почитателем благоверного князя Даниила¹⁸², нетленные мощи которого покоились в Даниловом монастыре; можно предположить, что митрополит, помня Никифора по прежней общей деятельности в области старообрядческого раскола, не раз встречался здесь с ним, и они вместе молились у мощей святого Даниила.

Тем же высочайшим указом на место Феотокиса был назначен епископ Олонецкий Амвросий (Серебреников); Славянская епархия была переименована в Екатеринославскую, а архиепископ Амвросий получил титул Екатеринославского и Херсониса-Таврического.

А. Стурдза говорит также об обращении из раскола нескольких тысяч старообрядцев, чего не упоминают источники по истории единоверия. Стурдза А. С. Евгений Булгарис и Никифор Феотокис... С. 15–16.