Феодор Симон. Психология апостола Павла
Бедность русской богословской литературы проявляется, между прочим, и скудостью в ней переводных иностранных трудов. Даже многие классические труды всемирно известных древнехристианских богословов греческих и латинских во множестве доселе остаются без перевода. Несколько было оживившаяся во второй половине прошлого столетия деятельность по переводу древнеотеческой литературы в Духовных Академиях и Оптиной пустыни сменилась потом полным застоем и в настоящее время имеет чахлый вид.
Еще печальнее положение переводной литературы новейших иностранных богословских трудов. Вероисповедные разности до последнего времени вынуждали русских богословов оригиналы классических и капитальных иностранных трудов заменять компиляциями, нередко очень слабыми, или же замаскированными переделками в православном духе.
Только уже в самые последние годы стали появляться в значительном количестве переводы иностранных богословских трудов. К сожалению, это дело находится в руках партийных. Переводятся не наиболее капитальные и научно-объективные труды, но преимущественно тенденциозно отрицательного направления, и притом наиболее популярные, в расчете на широкое распространение среди не имеющих научно-богословского образования читателей, большею частью падких до запрещенного доселе плода и склонных верить всякой смелой печатной строке. Издаются Штрауссы, Фейербахи, Ренаны, Велльгаузены, Гарнаковские популяризации Сендерленды и др. Переводчики противоположного лагеря, увлекаясь более торгово-промышленными, чем идейно научными интересами, большею частью ограничиваются изданиями мало научными и популярно написанными, в роде Дидона, Рейки, Фаррара и подобные. Напротив, труды капитальные и объективно научные, в большинстве тяжелые и веские, широкой публике не интересные и мало доступные, у нас не находят себе ни переводчиков, ни издателей. Причины ясны. Для переводчика тут нужно специальное – научное богословское образование, а от издателя требуется самоотверженная решимость на малый барыш или даже полную беспроцентность риска.
С тем большею приятностью мы приветствуем появление книжки немецкого пастора Теодора Симона «Психология апостола Павла» в русском переводе Преосвященного Георгия, епископа Каширского, Викария Тульского. Беспартийный, чисто научный характер труда Симона и его перевод епископом Георгием должны ручаться в том, что издание не может быть мамонослужением и издательским гешефтом, но имеет чистую идейно-научную цель. По своему содержанию и характеру труд Симона не может рассчитывать на слишком широкое распространение, так как не занимается критикой основ христианства, но предназначается для специального уяснения текста посланий Св. Ап. Павла и его вероучения.
Заглавие книжки: «Психология апостола Павла» – неточность. Апостол не был психологом в строгом и научном смысле этого термина, он не писал специальных трактаций по науке, называемой именем психологии. Апостол был христианским вероучителем и его воззрения на человека определяются его вероучением. Поэтому содержание книжки Симона сводится к уяснению психологической, точнее антропологической стороны вероучения ап. Павла, его воззрений на состав человеческого существа, тело, душу, плоть, дух, как той области, где совершается процесс спасения человечества через веру в Иисуса Христа.
Со стороны содержания труд Симона вызывает много частных и общих недоумений.
Уже сам переводчик в предисловии указал на это, нарочито отметив утверждение Симона, будто апостол не признавал воскресения грешников, и материалистическое представление его славы Божией как светового эфира.
Но число таких недоумений мы должны значительно увеличить. Так самое воскресение тел праведников автор представляет как-то грубо материалистически, принимая термин почивать не как сравнение, а в буквальном смысле сна и сновидений или грез, пробуждение от коих и представляет воскресение мертвых, так что «со дня смерти до дня воскресения прекращается назначение человека открываться в мире и воздействовать на него... Существование, правда, продолжается, но только как грезящее ожидание жизни» (стр. 8–9). Но этому противоречив как психологический опыт (грезы, сон и сновидения суть состояния не чисто духовные, но душевно-телесные, следовательно, не применимые к духу без тела), так и учение апостола, что сеется тело душевное, восстает тело духовное (1Кор.15:44), а не то самое, какое предполагается пробуждением от сна и которое подвергается нетлению. (Сравнить просим еще явление Христу Моисея и Илии при преображении). Для доказательства некоторых рискованных теологических тезисов автор прибегает к утрировке текстов и схоластицизму буквализма. Так отрицание воскресения грешников утверждается на Рим. 6:21, 23 и Гал. 6:8, где идет речь о грехе, собственно как причине смерти и тления одинаково для всех потомков Адама, праведных и грешных, а совсем не о том, что грешники не воскреснут. (Заметим кстати, что к указанию переводчика на все мы изменимся (1Кор. 15:51), где при термине все мы автор может разуметь только праведников и верующих, считаем нужным присоединить: 1Кор. 6:2–3, где святым, т.е. верующим христианам усвояется суд над миром и ангелами. Ср. 1Кор. 3:13–15; 2Тим. 4 др., также 1Тим. 4 и Рим. 11:26. Возникает, наконец, вопрос о судьбе тех язычников, кои хотя естеством законное творили, но не уверовали, потому что не слышали: Рим. 2 и Рим. 10:14. Подобное же злоупотребление буквалистическою схоластикою находим в доказательстве того, что именно Адам – муж, а не Ева – жена «преимущественно (почему же не исключительно?) есть то лицо, которое сообщает греховность плоти (почему же не душе?) при рождении» на основании Рим. 5:12: чрез одного человека (Симон толкует: чрез мужа – Адама) грех вошел в мир, ст. 19: непослушанием одного человека (Адама?) сделались многие грешными, ст. 15 и 17: преступлением одного смерть царствовала посредством одного. Такою метододикой толкования можно доказывать, что Ева не была повинна в преступлении заповеди божественной, что она была свободна от греха и не должна была подвергаться смерти (стр. 66–67). На стр. 8 автор утверждает, что будто бы, по учению ап. Павла, «безбожные продолжают существовать в виде теневой несчастной жизни души, изъятые от воскресения тела», и что «их состояние есть прямая противоположность «вечной жизни» праведников». Таким образом, автор не имеет ясного представления о «жизни» и «смерти», точнее, о «вечной жизни» и «вечной смерти», навязывая апостолу, решительно без всяких оснований, греко-языческое представление об аде («тени мертвецов») и бессмертии богов-олимпийцев с утонченною, но все же «душевною», а не «духовною» телесностью.
Более общие и существенные недостатки труда Симона следующие:
1) Преднамеренное устранение теологии и метафизики из вероучительной системы ап. Павла и искусственное ограничение исследования одною только психологическою, точнее – антропологическою стороною. Апостол, повторим, был не психолог, а вероучитель. Все отдельные и, так сказать, разноцветные нити его рассуждений о человеке концами своими уходят к небу, там находят высший синтез и сплетаются в одну стройную и прекрасную теологическую ткань. Неестественность и невозможность такого отграничения в вероучении ап. Павла одной только психологической стороны сказывается уже в том, что сам автор, вопреки своему решительно заявленному намерению (стр. 71), постоянно увлекается из чисто психологической сферы в теологическую (стр. 80 и далее), в теоретические рассуждения о грехе, искуплении, благодати, – в поверхностную и возбуждающую много недоумений трактацию о Логосе и Святом Духе (стр. 81–83). Отсюда у автора остаются не выясненными, оторванными от идейно-теологической почвы и как бы висящими на воздухе основные воззрения ап. Павла на отношение человека к Богу, Логосу, Святому Духу, к универсу вообще и к неразумной твари в частности (Рим. 8 и далее) и мн. др.
2) Существенным недостатком труда Симона является отсутствие сравнения учения ап. Павла о человеке с греко-римским языческим и иудейско-раввинским. От этого все построение автора получает не научно-объективный, а догматический характер. Говоря образно, учение апостола рассматривается не как организм в условиях его жизненного процесса, а как мертвый и закостенелый труп, – анатомически, а не физиологически, т.е. неестественно и невозможно.
3) Как необходимое и прямое следствие двух указанных недостатков является неудовлетворительность выяснения понятий плоти, тела, души и духа вообще, и особенно в христологичееком отношении. Связь души и плоти автор понимает внешне-механически и дуалистически, в виде предустановленной гармонии (стр. 48). То же надо сказать об отношении греха к плоти. Плоть мыслится как «организованная материя, в которую ниспало внутреннее существо человека, как «душа» (стр. 48). Эта плоть является органом и средою греха, порождаемого влиянием личной злой силы диавола на плоть человеческую. Но первоначало зло усвояется не плотяному человеку, а бесплотному и бессмертному духу – диаволу. Отсюда грех, плоть и смерть, несмотря на все усилия автора органически связать эти понятия или явления, остаются разорванными и необъясненными в своих реальных действиях среди человечества и всего универса. Отсюда же далее остаются у автора лишь поверхностно затронутыми, но не нашедшими глубокого обоснования проблемы об отношении закона и благодати между собою, ко греху и спасению человека, об отношении греха к смерти, – о вечной вменяемости греха и его сущности, – об искушении и смерти Христа – безгрешного Богочеловека. Самое искупление автор понимает внешним образом, лишь как возвращение человека к первобытному состоянию невинности Адама до грехопадения, что в отношении к начальному (пока человек живет во плоти на земле) моменту искупительного процесса в человеке неверно, ибо и искупленный человек грешит и умирает (ср. Гал. 2:17–21), а не безгрешен и не бессмертен, как Адам до грехопадения, – а в отношении к конечной цели и идеалу спасения – слишком узко, ибо в искупительном процессе новорождения человек должен из душевного состояния по образу Адама перстного и земного стать духом животворным по образу небесного Христа Богочеловека. Воззрения автора на грех и плоть ведут к мысли о возможности спасения человека посредством внешне-механического или магического освобождения его от плоти или сверхъестественного воздействия на диавола в смысле внешнего устранения его влияния на человеческую плоть, без домостроительной необходимости боговоплощения и осуществления в истории человечества идеи богочеловечества. Но хотя согрешившие ангелы и связаны узами адского мрака до суда над ними и наказания (2Пет. 2, ср. Иуд. 6), однако ж люди продолжают грешить и после искупления. Наконец, совсем остается невыясненным основное и первоначальное понятие теологической системы ап. Павла, служащее дверью в нее, именно понятие веры, как субъективной психофизической или духовно-телесной силы, перерождающей человека душевного в нового духовного, созидающей ему из тела душевного тело духовное, освобождающей его от греха и смерти и преобразующей его по образу Христа Богочеловека от славы в славу, пока Христос вообразится во всех и Бог будет все во всем.
Но значение книжки Симона для русской богословской литературы не в самом решении великих истин вероучения апостола Павла, а в ее методологической и внешне формальной стороне.
Тридцатилетний профессорский опыт открыл мне, что наши молодые богословы не только не понимают ап. Павла (исключения, конечно, исключаются), но даже и не имеют представления о своем непонимании и о том, что надо разуметь под этим. Приучаясь к внешне-вербальному и безыдейному пересказу апостольского текста, они не вступают в соприкосновение с душою текста, почему вся захватывающая глубина вероучения Великого апостола остается за горизонтом их умозрения, как полнейшая terra incognita. Основною причиною этого печального явления служит отсутствие психического переживания экзегетами великих вероучительных истин Нового Завета вообще и посланий апостола Павла, в частности, – истин, своими корнями захватывающих тайные глубины человеческого сердца, а своими вершинами уходящих в сокровенные мистические высоты неба и Бога. Это психическое переживание и общение духа толкователя с толкуемым есть необходимое условие всякого научного экзегеза, – литературного, художественного и нравственно-религиозного. Без него невозможен и научный комментарий Нового Завета.
Труд немецкого пастора Теодора Симона дает наглядные и во многих случаях хорошие образцы такого психического переживания апостольских рассуждений или нравственно-психологического толкования посланий Ап. Павла. Внимательное изучение этой небольшой книжки даст понять, как можно уяснять для себя великие истины апостольского вероучения, постигать их захватывающую жизненность, непререкаемую истинность и глубокую проникновенность до разделения души и духа, ищущих спасения, святости и бессмертия, т.е. богочеловечества по Христу Богочеловеку.
Кстати. По школьному предрассудку пастор Симон не пользуется посланием к Евреям, очевидно отрицая происхождение этого послания от апостола языков. Но всесторонне и глубоко обвеянное духом апостола Павла это послание дало бы автору много пояснительных параллелей не только к общему учению апостола о человеке, но и в частности, например, к понятию веры, души и духа, тела, духовного (идеального) и материального мира и др.
Указанные и неуказанные недостатки труда Симона, конечно, не могут иметь доброго влияния на изучающих послания апостола Павла. Напротив, они послужат препятствием к ясному, всестороннему и правильному постижению вероучения апостола. Поэтому наставления: испытывайте духов (1Ин. 4:1), – все испытывайте (1Фес. 5:21) и каждый своим умом да руководится (Рим. 14:5) здесь с особенною тщательностью должны исполняться.
Но методологическая сторона книжки окажет несомненную пользу молодым экзегетам посланий ап. Павла. Сюда надо присоединить ясность изложения и удачность многих сравнений, наглядно уясняющих труднопостигаемые истины апостольского вероучения.
Перевод принадлежит уже известному в русской богословской литературе автору серьезного магистерского труда: «Соборное Послание Св. ап. Иакова» и многих более мелких работ: «Изъяснение труднейших мест 1 и 2 посланий св. ап. Петра. – Крещение мертвых ради. – Мораль Максима Горького. – Наше духовенство в произведениях Чехова. – Стигматизация. – Избрание епископов в древней Церкви. – Теория проф. А.П. Лебедева о братьях Господних».
По чистоте русского языка, ясности изложения, удобочтимости и правильности, – перевод Преосвященного Георгия представляет не частое явление в переводной русской литературе, особенно с немецкого языка. Видно, что переводчик не только специалист по той науке, к коей принадлежит переводимый труд, но и, при полном обладании русскою литературною речью, прекрасно знает и немецкий язык.
Всем, занимающимся толкованием посланий апостола Павла, рекомендую книжку как прекрасное методологическое пособие.
В заключение позволяю себе сделать замечание, что для лиц, преизбыточно обеспеченных и потому не имеющих нужды в мамонослужении гешефтмахерских предприятий, – издание в русском переводе строго научных и беспристрастных литературных трудов иностранных, в настоящее время особенно, представляет дело весьма плодотворное для русской науки и благодарное для издателей.