Византийские рассказы о духовных видениях при совершении Божественной литургии

Актовая речь заведующего кафедрой церковно-практических дисциплин ОЦАД иерея Михаила Желтова на Актовом дне Общецерковной аспирантуры и докторантуры имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия «Византийские рассказы о духовных видениях при совершении Божественной литургии». 3 октября 2023 года.

Сообщения о духовных видениях при совершении Божественной литургии являются неотъемлемой частью христианской традиции. Достаточно указать, например, на жития одних из наиболее почитаемых русских святых, прп. Серафима Саровского и прп. Сергия Радонежского.

Так, в Житии прп. Сергия сказано:

Въ время нҍкое служащю преподобному Божественую Литургию въ обители своеи и с ним служащю предпомянутому Стефану, брату его по плоти, и Феодору, сыну брата его. Стоящю же въ церкви тогда предпомянутому присному ученику святого, Исакью именем, в чюдесҍх знаменноносному, зрящю служащю с ним четвертаго, ангела Божиа, понеже образъ его свҍтляашеся паче естества красотою несказанною. И приникъ къ олтарю, прилҍжно зряще его, дивяся чюдному видҍнию, приводить свҍдҍтеля родителя своего по плоти Макариа именем, глаголя: «Кто есть, отче, чюдныи онъ мужь, служаи съ отцемь нашим Сергиемъ, его же николиже видҍхъ». Макарий же рече: «И азъ, чадо, зря его, зҍло удивляюся и не вҍм, откуду есть». И зряста вкупҍ, он же ничто же видҍ.

Исшедшима же има на исхожьдение, чюдныи зрҍниемъ изиде с ними, не мощно зрҍти на лице его свҍтлости ради, ризы его необычно видҍние нҍкако, превъсходя всякиа свҍтлости, и мечтание златоструйно. И тако разумҍша ангела Божиа.

По свершении же службы приснопоминаеми святии ти мужие въспросишя блаженнаго наединҍ, глаголя: «Отче святыи, молим твое преподобье, да не скрыеши от насъ, недостоиных рабъ твоих, еже видҍхом чюдна мужа, с тобою служаща Святую Литургию, страшна зрҍньем, пресвҍтла и красотою неисповҍдима подобна ангелу». Святыи же крҍпляашеся не повҍдати, рече к ним: «Се, чядо, видҍсте служащих брату моею Стефану и Феодору, сыну его, и мнҍ смиренному с ними, что ся вам мнить». Они же въпрашааху его прилҍжно, глаголюще: «О, преподобне, что не повҍси нам, чадом своим, понеже открылъ есть Господь нашему недостоинству четвертаго, служаща с тобою, ангела Божиа видҍхом страшна и неизреченное зрҍние его». Святыи же отвҍща к ним: «О, чада, не могу таити вас, понеже Господь Богъ открылъ есть вамъ истинное се видҍние, еже видҍсте, ангелъ бо Господень служаи мнҍ не токмо нынҍ, но всегда посылается от Господа служити ми, егда мнҍ недостоиному служащю. Вы же, чяда, мълчаниемъ покрыйте сия, дóндеже есмь в житии семъ¹.

В другом месте того же Жития читаем:

Въ врҍмя нҍкое се служащю преподобьному Сергию, бяше бо тогда предпомянутыи Семионъ параеклисиархъ, мужь въ мнозҍ добродҍтели исполнь сыи, его же и сам святыи въ мнозҍ свҍдҍтельствоваше. Сеи приснопоминаемыи ученикъ святого въ врҍмя Святыя Литургиа зрить чюдно видҍние: егда служааше преподобныи и божественыи огнь осҍняющи олтарь, окрестъ святыя трапезы окружающь, яко же мнҍти ему святого Сергиа въ огни оном стояти всему; и въ врҍмя причащениа свится, яко нҍкая плащаница и вниде въ святыи потирь, и тако святыи причастися от оного Божественаго огня.

Тъи же мужь сиа зря, ужаса и трепета исполненъ бывъ и в себҍ дивяся. Святыи же яко изиде от олтаря, зрить ученика своего ужасна стояща и изьмҍнена лицем, и разумҍ яко видҍние оно чюдное видҍти сподобися. И приступль, рече к нему: «Что, чадо, стоиши? Зрю тя страхом одръжима». Он же рече: «Зҍло, господи отче, в велицҍ ужасҍ бых, поне же видҍх чюдное зрҍние, божественыи огнь, паче же благодать Святого Духа дҍиствующи с тобою». Святыи же запрҍти ему, рече: «Да никому же повҍси, еже видҍ, донелҍже Богъ сътворит мнҍ конець от мира сего»².

В свою очередь, о преподобном Серафиме повествуется, что, когда он, будучи еще в сане иеродиакона, при совершении Божественной литургии в Великий четверг возгласил: Господи, спаси благочестивыя и услыши ны, и повернулся к народу для произнесения: И во веки веков, то с ним случилось следующее:

Вдруг меня озарил луч, как бы солнечного света; взглянув на это сияние, увидел я Господа и Бога нашего Иисуса Христа, во образе Сына Человеческого, во славе и неизреченным светом сияющего, окруженного Небесными силами, ангелами, архангелами, херувимами и серафимами, как бы роем пчелиным, и от западных церковных врат грядущего в воздухе. Приблизившись в таком виде до амвона и воздвигнув пречистые Свои руки, Господь благословил служащих и предстоящих; посем, вступив во святой местный образ Свой, что по правую сторону царских врат, преобразился, окруженный ангельскими ликами, сиявшими неизреченным светом на всю церковь. Я же, земля и пепел, сретая тогда Господа Иисуса Христа на воздухе, удостоился особенного от Него благословения; сердце мое возрадовалось чисто, просвещенно, в сладости любви ко Господу³.

Безусловно, сама тайна Евхаристии предполагает, что за ее видимой стороной скрывается невидимая реальность: зримые хлеб и вино незримо становятся Телом и Кровью Спасителя. Об этом писали множество Отцов Церкви. Например, в «Тайноводственных поучениях», надписываемых в рукописях именем свт. Кирилла Иерусалимского либо его преемника Иоанна, сказано: «То, что представляется хлебом, является не хлебом, но Телом Христовым, хотя и имеет чувственный вкус хлеба, и то, что представляется вином, не вино, хотя и кажется таким по вкусу, но Кровь Христова⁴.

Обычно эта невидимая реальность созерцается лишь духовно, как пишет свт. Иоанн Златоуст в Беседах на Евангелие от Матфея: «Итак, поскольку Слово Божие изрекло Сие есть Тело Мое, доверимся этому и будем верить, и созерцать его [Тело Христово] умственными очами»⁵.

Тем не менее, дополнительным средством для укрепления изначальной веры Церкви в истинность евхаристических Тела и Крови и стали рассказы о видениях во время совершения литургии. Возможно, наиболее парадигматическим из этих рассказов можно назвать Житие свт. Василия Великого, приписываемое в греческих рукописях свт. Амфилохию Иконийскому, но ему не принадлежащее (Дж. Уортли датирует составление Жития примерно 800 годом⁶, а А. В. Муравьев считает его произведением Елладия, преемника свт. Василия по Кесарийской кафедре, созданным уже около 380–390 годов, но впоследствии дополнявшимся⁷). Согласно Житию⁸,

блаженный Василий просил у Бога просветить его разум для того, чтобы он мог совершать приношение Бескровной Жертвы Богу собственными своими словами, и чтобы ему для сего была ниспослана благодать Святого Духа. Чрез шесть дней в седьмой, когда Василий, стоя пред престолом в храме, начал совершать предложение хлеба и чаши, ему в видении явился Сам Господь с апостолами и сказал: «По просьбе твоей, уста твои пусть наполнятся хвалою, чтобы ты мог совершать бескровное служение, произнося свои молитвословия».

После сего Василий начал говорить и записывать такие слова: Да исполнятся уста мои хваления, яко да воспою славу Твою; Господи Боже наш, создавый нас и введый в жизнь сию и другие молитвы святой литургии. По окончании молитвы, он воздвиг Хлеб, усердно молясь такими словами: Вонми, Господи Иисусе, Христе, Боже наш, от святаго жилища Твоего и от Престола славы Царствия Твоего и прииди во еже освятити нас, Иже горе со Отцем седяй и зде нам невидимо спребываяй…. Когда святитель совершал сие, Еввул с высшими клириками увидели свет небесный, озарявший алтарь и святителя и неких светлых мужей в белых ризах, которые окружали святого Василия. Увидев сие, они пришли в большой ужас и пали ниц, проливая слезы и прославляя Бога.

Чуть ниже в этом же Житии описано, как

некий иудей, желая узнать, в чем состоят Святые Тайны, присоединился к прочим верующим, словно будучи христианином, и, войдя в церковь, увидел, что святой Василий держит в своих руках Младенца и раздробляет его на части. Когда верующие стали причащаться из рук святого, подошел и иудей, и святитель подал ему, как и прочим христианам, часть Святых Даров. Приняв их в руки, иудей увидел, что это была действительно плоть, а когда приступил к чаше, то увидел, что в ней была действительно кровь. Он спрятал остаток от Святого Причащения и, придя домой, показал его жене своей и рассказал ей обо всем, что видел своими глазами. Уверовав, что христианское Таинство есть действительно страшное и славное, он пошел наутро к блаженному Василию и умолял удостоить его святого Крещения. Василий же, воздав благодарение Богу, немедленно окрестил иудея со всем его семейством.

Также, согласно Житию,

имел святой Василий Великий и такой благодатный дар. Когда он во время литургии возносил Святые Дары, то золотой голубь с Божественными Дарами, висевший над святым престолом, движимый силою Божией, сотрясался три раза. Однажды, когда Василий служил и возносил Святые Дары, обычного знамения с голубем, который своим сотрясением указывал сошествие Святого Духа, не было.

И только Василий помыслил об этом, он заметил, что один из диаконов, державших рипиды, разглядывает некую женщину, стоявшую в церкви. Василий повелел тому диакону отступить от святого жертвенника и назначил ему епитимию… и немедленно повелел повесить в катехуменах завесы, отделяющие женщин, указав, что если какая-нибудь из них станет выглядывать из-за этих завес, то выводить ее из церкви и лишать Святого Причащения.

Наконец, еще одна история происходит не с самим свт. Василием, а с одним из его священников:

В то время в одном селении жил пресвитер Анастасий с женою Феогнией. Сорок лет они прожили друг с другом в девстве, и многие думали, что Феогния бесплодная, ибо никто не знал хранимого ими в тайне чистого девства. Анастасий же за свою святую жизнь удостоился получить благодать Духа Божьего, и был прозорливцем…

Когда Анастасий совершал литургию, то во время возношения святых Таин святой Василий и прочие, кто был достоин, увидели Пресвятого Духа, сошедшего в виде огня и окружившего Анастасия и святой жертвенник.

Процитированные фрагменты содержат все основные мотивы, которые будут присутствовать и в других описаниях евхаристических видений:

Сослужение ангелов земному иерею;

Наставление в служении литургии Самим Христом;

Явление Божественного Младенца и вкушение Его собственных Тела и Крови;

[тесно связанный с предыдущим:] Святые Дары предстают в реалистичном виде человеческих плоти и крови (часто – как следствие восхищения Святых Даров недостойным человеком);

Созерцание особого действия Духа в форме веяния ветра в момент освящения Даров (и отсутствие этого знамения, если кто-либо из священнослужителей недостоин);

Явление света или огня при освящении Даров.

Первый из этих мотивов можно обнаружить уже в одной из вступительных молитв византийского чина литургии – молитве малого входа:

Владыко Господи Боже наш, уставивый на небесех чины и воинства Ангел и Архангел в служение Твоея славы, сотвори со входом нашим входу святых Ангелов быти, сослужащих нам и сославословящих Твою благость…

Мотив сослужения ангелов людям является зеркальным отражением очень древней идеи: земное богослужение отражает небесную ангельскую мистерию. Эта идея сформировалась еще в иудаизме. Исследователи предполагают, что уже в домаккавейский период возникло представление о соответствии священнического служения в Иерусалимском храме служению ангелов на небесах⁹. В свою очередь, падение авторитета иерусалимского священства в маккавейский и послемаккавейский периоды поспособствовали дальнейшему развитию представлений о подлинном, ангельском, богослужении в Небесном храме¹⁰ и даже привели, например, к возникновению попыток воспроизвести это богослужение в виде земных символов теми, кто не желал приобщаться нечестию саддукеев (именно так, во всяком случае, интерпретируются знаменитые кумранские «Песни субботнего жертвоприношения»).

Первые христиане еще глубже осознали прямую связь между своим богослужением и ангельской мистерией на небесах – достаточно указать на явные параллели между песнопениями, которые воссылаются небесными существами в Книге Откровения Иоанна, и традиционными аккламациями христианской евхаристической литургии.

Ключевым текстом в данном случае, как для иудеев, так и для первых христиан была так называемая кедуша – библейское Трисвятое «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф, полна земля славой Твоей» из Книги пророка Исаии (6. 3) с прибавлением к нему стиха «Благословенна слава Господа от места Его» (Иез 3. 12) и того или иного стиха из псалмов (как правило, хвалитных) или Пятикнижия (Втор 6. 4 или Исх 15 18). Провозглашение кедуши, особенно по субботам и праздникам, и должно было выразить прямую связь между служением ангелов (ведь оба стиха из Книг пророков Исаии и Иезекииля – это и есть ангельские песнопения) и молитвой земной общины.

В христианских евхаристических молитвах это стало ничем иным, как Sanctus: пением «Свят, свят, свят…» в начальной части анафоры, часто дополняемым так называемым Benedictus: словами «Благословен грядый…» (что, вероятно, является ре-интерпретацией Иез 3. 12 в мессианском ключе – и одновременно отсылает к Пс 117) и «Осанна в вышних» (также из Пс 117). Sanctus обычно обрамляется и соответствующими вступлением и заключением – например, в анафоре свт. Иоанна Златоуста они выглядят так:

Благодарим Тя и о службе сей, юже от рук наших прияти изволил еси, аще и предстоят Тебе тысящи архангелов и тмы ангелов, херувими и серафими шестокрилатии, многоочитии, возвышащиися пернатии, победную песнь поюще, вопиюще, взывающе и глаголюще:

Свят, свят, свят Господь Саваоф, исполнь небо и земля славы Твоея!

Осанна в вышних!

Благословен грядый во имя Господне!

<Осанна в вышних>¹¹.

С сими и мы блаженными Силами, Владыко человеколюбче, вопием и глаголем: «Свят еси и пресвят: Ты и Единородный Твой Сын и Дух Твой Святый. Свят еси и пресвят, и великолепна слава Твоя».

Таким образом, неудивительно, что идея о причастности земного служения ангельской литургии на небесах привела и к мысли об обратной сопричастности ангелов в их невидимом сослужении священнику, которое в некоторых случаях удается лицезреть тому или иному тайнозрителю. Со временем этот мотив нашел свое отражение и в иконографии; особенно явно – в образе великого входа, совершаемого не людьми, а ангелами.

Второй мотив – наставление в служении Самим Христом – также обнаруживается в чине литургии, а точнее – в молитве «Никтоже достоин» во время великого входа:

Никтоже достоин от связавшихся плотскими похотьми и сластьми приходити или приближитися, или служити Тебе, Царю Славы: еже бо служити Тебе, велико и страшно и самем Небесным Силам. Но обаче неизреченнаго ради и безмернаго Твоего человеколюбия, непреложно и неизменно был еси Человек, и Архиерей нам был еси: и служебныя (λειτουργικῆς) сея и безкровныя Жертвы священнодействие предал еси нам, яко Владыка всех…

Иконографические изводы этого мотива хорошо известны – это «Христос Великий архиерей» и «Причащение апостолов».

Третий мотив – о Младенце, раздробляемом для причащения верных, – в византийском чине литургии если и представлен, то лишь косвенными намеками: при совершении проскомидии священник, покрывая дискос с приуготовленным Агнцем звездицей, произносит: И пришедши звезда ста верху, идеже бе Отроча,

– а преломляя уже освященный Хлеб, говорит: Раздробляется (μελίζεται – в языке LXX это слово означает рассечение жертвенного животного на части) и разделяется Агнец Божий…

Однако в житийной и поучительной литературе, а также в иконографии этот мотив представлен особенно широко – и часто связан с четвертым мотивом, о восхищении Святых Таин недостойным человеком и его вразумлении посредством того или иного видения – как правило, представления Святых Даров в виде реалистичных плоти и крови (как, собственно, и в уже процитированном Житии свт. Василия). Наиболее известным рассказом о реалистичном видении плоти и крови вместо Святых Даров, причем случившимся в результате восхищения Святых Даров со стороны недостаточно достойного причастника, является следующая история из «Apophthegmata Patrum» (гл. 18, § 4), сообщенная, как утверждается, аввой Даниилом Фаранским¹²:

Отец наш авва Арсений говорил об одном, жившем в Скиту, что он был великий подвижник, но прост в вере и от простоты погрешал. Он говорил: «Хлеб, который мы принимаем, не есть по природе (φύσει) Тело Христово, а лишь вместообраз (ἀντίτυπον)».

Два старца услышали, что он так говорит, и, зная его великим по жизни, уразумели, что говорит сие не по злобе, а от простоты. Они пришли к нему и говорят: «Авва! Мы слышали об одном старце, что он учит противно вере, ибо говорит, что Хлеб, который мы принимаем, не есть Тело Христово по природе, но лишь вместообраз». Старец отвечал: «Это я говорил». Тогда они начали его увещевать, говоря: «Не такой [веры] держись, но [той], какую передает Вселенская Церковь. Ибо мы веруем, что сам Хлеб есть Тело Христово и Чаша есть сама Кровь Христова, истинно, а не вместообразно (κατὰ ἀλήθειαν, κα οὐ κατ᾿ ἀντίτυπον). Как вначале Бог, взявши персть от земли, создал из нее человека по образу Своему, и хотя сей образ Божий для нас непостижим, никто однако же не может сказать, что нет его в человеке: так точно мы веруем, что и Хлеб, о коем сказал Иисус Христос: сие есть Тело Мое, – истинно есть Тело Христово». Старец отвечал: «Если не уверюсь самим делом, не могу вполне убедиться». Они сказали ему: «Помолимся Богу сию неделю о Таинстве сем и надеемся, что Бог откроет нам». Старец принял слово сие с радостью и молился Богу так: «Господи! Ты знаешь, что я не верю не по злобе, но, чтобы не заблуждаться по неведению, открой мне, Господи Иисусе Христе!». Старцы, возвратясь в свои келии, и сами молились Богу таким образом: «Господи Иисусе Христе! Открой старцу Таинство сие, да уверует он и не погубит труда своего!».

Бог услышал их. По прошествии недели они пришли в воскресенье в церковь и отдельно от других стали трое вместе, а старец посреди них; и им отверзлись очи. Когда хлеб положен был на святой престол, он представился троим братиям в виде Младенца. Когда же священник простер руку для преломления хлеба, с неба сошел Ангел Господень с ножом, заклал Младенца и Кровь Его вылил в чашу. Когда же священник раздроблял хлеб на малые части, тогда и Ангел отсекал от Младенца малые части. Когда они приступили к принятию Таинства, старцу[-подвижнику, и только ему] одному, был подан [кусок] окровавленного мяса (κρέας ᾑματωμένον). Увидев сие, он ужаснулся, и воскликнул: «Верую, Господи, что Хлеб сей есть Тело Твое и Чаша сия есть Кровь Твоя». И тотчас [кусок] мяса в его руке сделался Хлебом, как бывает в Таинстве, и он приобщился, благодаря Бога. После сего старцы говорят ему: «Бог знает человеческую природу, что она неспособна вкушать сырое мясо, а потому и претворил Тело в Хлеб (μετεποίησε τὸ σῶμα εἰς ἄρτον) и Кровь Свою – в вино, для принимающих [их] с верой». Возблагодарили Бога, что Он не попустил старцу погубить своих трудов, и все трое с радостью возвратились в келии.

Судя по упоминанию в этой истории прп. Арсения Великого (†449/450), описанное в ней чудо должно было состояться в 1-й половине V века, а сам рассказ следует датировать 2-й половиной того же столетия. Я, однако, склонен все же считать его более поздней композицией, по двум причинам. Во-первых, этот рассказ отсутствует в ориентальных версиях «Apophthegmata Pаtrum». Во-вторых, подразумеваемая этим рассказом полемика относительно термина τὰ ἀντίτυπα, являвшегося в IV–V веках вполне легитимным обозначением Святых Даров, имела место только во второй половине VII века, что видно из творений прп. Анастасия Синаита.

Более надежную датировку имеют рассказы о евхаристических чудесах, содержащиеся в творениях Иоанна Руфа – монофизитского автора 2-й половины V – 1-й половины VI века. В созданном им Житии Петра Ивера Иоанн Руф утверждает, что когда Петр Ивер, совершая литургию,

дошел до момента преломления всемогущего Хлеба, с непрестанным плачем и сокрушением сердца и многими слезами, как это было ему свойственно, тогда так много крови начало хлестать из преломляемого им [Хлеба], что весь святой престол был окроплен ею. А когда он обернулся, он увидел Христа возле себя, Который сказал ему: “Епископ, преломляй! Не бойся. Я делаю это для славы Своей, а не твоей; так что каждый поймет, где истина и кто те, кто держатся славы правой веры”»¹³.

В другом рассказе того же Иоанна Руфа говорится, как монофизитские монахи, пытавшиеся склонить участника Халкидонского Собора свт. Ювеналия, архиеп. Иерусалимского, к «раскаянию» и не сумевшие встретиться с ним, совершили литургию, во время которой хлеб и вино превратились в Тело и Кровь «чувственным образом»¹⁴.

Эти и подобные им рассказы (например, в житии коптского святого VI века Юханны, епископа Параллоса, говорилось что языки пламени исходили из чаши в тот момент, когда он благословлял ее; и т. д.) должны были убедить читателей в истинности монофизитского учения и «подлинной» силе причащения у монофизитов, в отличие от предлагаемого халкидонитами¹⁵.

Как известно, на раннем этапе распространения монофизитства жители Восточной Римской империи, сочувствующие монофизитскому клиру, посещали службы в халкидонитских храмах вместе со всеми, но воздерживались от причащения (при этом странствующие монофизитские клирики могли снабжать их освященными ими Дарами для домашнего самопричащения). Иными словами, ключевым признаком ранней монофизитской идентичности был отказ от причащения у халкидонитов и использование вместо этого собственной святыни, полученной тайно. Это естественным образом придавало евхаристическим чудесам совершенно особое место в формировании такой идентичности. Не случайно современник Иоанна Руфа, монофизитский Антиохийский патриарх Севир, писал, что уже «многие видели» евхаристические чудеса, когда вместо евхаристического Хлеба молящимся была явлена кровоточащая плоть¹⁶.

Православным ответом на монофизитские сборники историй о евхаристических и иных чудесах можно назвать «Лимонарь», или «Луг духовный», составленный Иоанном Мосхом и отредактированный и изданный его другом, свт. Софронием, патриархом Иерусалимским, где-то в конце VI – начале VII века¹⁷. В «Луге духовном» содержится целая серия историй о том, как чудеса с освященными в православных храмах евхаристическими Дарами убедили монофизитов прекратить практику причащаться на дому Дарами, полученными от монофизитского духовенства, и вернуться к единству со Вселенской Церковью (§§ 29, 30, 48, 49, 178¹⁸).

Еще одно подобное чудо описано в самостоятельном рассказе о праведном жителе Константинополя, которого пыталась отвратить от правой веры жена его друга, патриция, придерживавшаяся монофизитства (= BHG 1448y). Оказавшись на 1-й седмице Великого поста в храме св. Мины на литургии Преждеосвященных Даров, герой рассказа получил во время причащения окровавленную плоть (σάρκα ᾑμαγμένην)¹⁹.

В «Луге духовном» содержатся и рассказы о явлении ангелов при совершении Божественной литургии, причем не однократном, а регулярном (§ 199), и о явлении огня при освящении Даров (чудо с апамейскими детьми, § 196; известно также как отдельная статья = BHG 1322n), и о регулярном созерцании действия Святого Духа при освящении Даров (§ 25, 27, 150).

В частности, в последнем из упомянутых рассказов говорится, как епископ некоего городка Ромилла, расположенного неподалеку от Рима (Ῥωμίλλα – «маленький Рим»²⁰), несколько раз повторил евхаристическую молитву (τὴν εὐχὴν τῆς ἁγίας προσκομιδῆς), но, не завершив анафору, начинал ее сначала (ἤρξατο ἐκ δευτέρου, καὶ πάλιν ἐκ τρίτου καὶ τετάρτου τῆς ἁγίας ἀναφορᾶς). Такое поведение он объяснил тем, что Святой Дух не сходил на Дары из-за того, что среди сослуживших епископу папских диаконов один не был достоин. Папа Римский свт. Агапит приказал этому диакону удалиться, и «немедленно епископ и папа увидели наитие Св. Духа. Воздух (καταπέτασμα), лежавший на святом жертвеннике, поднялся сам собою и осенял в течение трех часов папу и епископа и всех диаконов, предстоявших св. престолу»²¹.

Рассказ о папском диаконе, чей грех был изобличен отсутствием знака сошествия Святого Духа на евхаристические Дары (= пятый мотив), близко напоминает историю с заглядевшимся на женщину диаконом из Жития свт. Василия Великого. Очевидно, Иоанн Мосх еще не знал это Житие, иначе он не рассказывал бы ту же историю применительно к безымянному епископу некой несуществующей «Ромиллы». Это говорит о том, что в конце VI – начале VII века Житие еще не было широко известно или же вовсе не было составлено. В пользу более поздней даты возникновения Жития говорят и содержащаяся в нем отсылка на молитву «Вонми, Господи…», являющуюся интерполяцией VII или VIII века²², а также явный акцент на священнодействии возношения, то есть физического поднятия, Святого Агнца, упоминаемом в Житии даже трижды и отождествляемом с моментом освящения Даров.

До XII века включительно такой акцент был очень характерен для византийской традиции, но фиксируется он только с VII века²³. Более ранние тексты, говоря о «возношении» Даров, имеют в виду не их физическое поднятие вверх, а принесение Богу евхаристической молитвы – достаточно указать на сам термин, ἀναφορά: Станем добре, станем со страхом. Вонмем. Святое возношение (Τὴν ἁγίαν ἀναφορὰν) в мире приносити. Так, даже в том же «Луге духовном» осмысление поднятия Агнца не как приглашения ко Причащению (что и было изначальным содержанием данного священнодействия), а как знака его освящения, еще полностью отсутствует. Акцент ставится исключительно на молитве (§§ 25, 150), а Дух, согласно одной из историй, может нисходить на святой престол и вовсе до начала Божественной литургии (§ 27).

Однако в Житии Феодора Сикеота, написанном его учеником и преемником Георгием около 640 года²⁴, такое переосмысление уже появляется. Рассказывая об отказе преподобного Феодора от епископства и возвращении в монастырь, Георгий пишет:

Преподобный Феодор, избавившийся от тяготы епископства, исполнился радости, увидя себя свободным от многих забот и, ушедши в монастырь свой, пребывал в своей келлии в безмолвии и проводил жизнь в постнических подвигах. Часто он совершал богослужение, принося Бескровные Жертвы и удостаивался во время литургии своими очами видеть благодать Святого Духа в виде светлой пурпуровой порфиры, спускающейся сверху и покрывающей Святые Дары: об этом он поведал одному из своих сослужителей, иеромонаху Иулиану, мужу добродетельному, по усиленным просьбам его. Когда он видел это, то исполнился несказанным, духовным веселием и прекрасное лицо его просветлялось дивным светом и изменялось, так что служащие с ним священники и диаконы видели на лицо преподобного божественное сияние и изумлялись.

Однажды произошло следующее: в июле месяце, 16-го числа, в день памяти святого мученика Антиоха, в храме, когда святитель Божий Феодор служил литургию и когда наступило время возношения Святых Даров, он по обычаю, поднял дискос со святым Агнцем вверх и провозгласил: «Святая Святым». Божественный Агнец сам собой на дискосе поднялся выше на воздух, возносимый невидимой рукой и затем опустился снова на дискос на свое место. Видя такое чудо, все совершавшие тогда Божественную трапезу исполнились великого страха и удивления, а преподобный Феодор проливал потоки слёз и, неизреченно радуясь, прославлял Христа Бога, истинно пребывающего в Пречистых Тайнах Своих (§ 126).

Аналогичное чудо описано в ряде других агиографических текстов – например, согласно «Деянию о подати» свт. Николая Мирликийского, святитель «совершил… Божественное Тайноводство, святейшими своими глаголами воссылая песнь Богу, и когда наступил момент преломить Хлеб, он возгласил: «Святая святым», и из его уст вышла словно вспышка огня, видя которую все те, кто стояли неподалеку, устрашились великим страхом»²⁵. Сходное чудо подразумевается и в Житии свт. Василия (= шестой мотив).

Итак, составитель Жития свт. Василия, работавший в VII или VIII веке, постарался, по всей видимости, собрать все основные мотивы известных на тот момент рассказов о евхаристических чудесах, поскольку для широкой аудитории одним из главных деяний святого было именно составление чина литургии. Специфичен для Жития лишь мотив явления Христа для наставления в служении литургии²⁶, поскольку он и задает основную тему: непререкаемость авторитета чина литургии свт. Василия Великого²⁷. Остальные мотивы включают: созерцание особого веяния Духа в момент возношения Даров (с дополнением о недостойном священнослужителе); явление огня при освящении Даров; видение сослужащих за литургией ангелов; явление Божественного Младенца и вкушение Его собственных Плоти и Крови, связанное с восхищением Святых Даров недостойным человеком.

В частности, видение Божественного Младенца и Его заклание описано в целом ряде очень похожих друг на друга историй²⁸. Две из них уже были процитированы выше: отрывок из Жития свт. Василия (недостойным тайнозрителем здесь является иудей) и апофтегма, приписанная авве Даниилу (недостойным тайнозрителем тут представлен монах, трактующий Святые Дары как ἀντίτυπα). Еще одна переделка той же истории (= BHG 1442n) рассказывает об иудейской служанке одного праведного епископа «города Эфиопии близ Газы»; другая, приписываемая авторству прп. Григория Декаполита (заглавие: Λόγος ἱστορικὸς Γρηγορίου τοῦ Δεκαπολίτου, πάνυ ὠφέλιμος…), – о сарацине. В учительных сборниках Λόγος ἱστορικὸς часто приводится в сокращенном виде, под названием «Слово о сарацине, крестившемся от видения в храме св. Геория». Оно же вошло в состав сохранившегося на грузинском, арабском и эфиопском языках Житии курайшита Антония-Раваха (с примечательной деталью о голубе, отгоняющем насекомых от Младенца)²⁹. Как и Λόγος ἱστορικὸς, апофтегма аввы Даниила также часто выписывалась в виде самостоятельной статьи, озаглавленной «О проскуре, рекше о комъкании», в составе учительных сборников: Паренесиса, приписываемого авторству прп. Ефрема Сирина (как 85-е слово), и Пролога (под 30 сентября).

В некоторых рукописях «Apophthegmata Patrum», помимо рассказа аввы Даниила, приводится еще одна апофтегма, значительно более подробная и также приписываемая авве Даниилу (гл. 18, § 4)³⁰. Здесь сомневающийся монах не просто оказался введен в заблуждение термином ἀντίτυπα, но усомнился в истинности Святых Даров по наущению самого дьявола, а чуду явления Младенца здесь предпослан целый рассказ о происходящем во время литургии: во время чтения Писания кровля церкви раскрылась и слова Евангелия, словно языки пламени, достигали небес; во время великого входа с неба снизошел огонь, с ним ангелы и, самое главное, – два особенных Лика с Младенцем между ними. Ангелы стали вокруг святого престола, а Лики и Младенец оказались над престолом. Когда настало время раздроблять Дары, Лики заклали Младенца и источили Его Кровь в чашу, а Тело положили сверху евхаристического Хлеба.

Данная апофтегма является контаминацией двух текстов – более раннего рассказа аввы Даниила и Narratio 52 прп. Анастасия Синаита, где мальчик из еврейской семьи, принявший святое Крещение, удостаивается видения того, как во время литургии кровля храма раскрывается и в собрание нисходит огонь и множество «прекрасных мужей», то есть ангелов³¹. Эта контаминированная апофтегма сама иногда включается в число приписываемых прп. Анастасию произведений³².

Среди приписываемых прп. Анастасию Синаиту произведений имеется еще один рассказ о видении во время литургии (= BHG 1448y): здесь некий столпник, подвизавшийся в 12 милях от Дамаска, усомнился в истинности Евхаристии, совершенной священником, который был обвинен в плотском грехе. Но стоило столпнику помыслить сие, как одна из частиц освященного Хлеба стала плотью (ἐσαρκώθη), прилипла к пальцу священника, а затем упала на облачение св. престола, так что образовалось кровавое пятно. Свидетелями этого чуда стали около пятисот человек³³.

Очень похожая история – женщина, которая пекла хлеб для Евхаристии, усомнилась в истинности таинства, совершенного на плодах ее трудов (очевидно, осознавая свои грехи), но папа Григорий Великий вразумил ее, а часть Хлеба стала плотью, – получила очень большое распространение на латинском Западе. Этот сюжет обычно называется «мессой святого Григория» и имеет свою иконографию.

На ней основана популярнейшая иконография Мужа Скорбей.

У последней имеется и поздний греческий извод: Ἡ ἄκρα ταπείνωσις.

Широкую известность на латинском Западе получили и рассказ из Жития свт. Василия Великого о явлении Младенца и Его заклании (через посредство очень влиятельного трактата Пасхазия Радберта, где этот рассказ был приведен), а также апофтегма аввы Даниила в своем изначальном виде. Со временем появился ряд их западных переделок. В конечном счете рассказ о явлении евхаристического Хлеба в виде реалистичной плоти в его различных изложениях стал настолько широко известен в латинском мире, что соответствующая рубрика была включена в Rubricae Generales Missalis – инструкцию об общих параметрах совершения мессы и о решении затруднений, могущих возникнуть при ее служении. В этой рубрике священнику, если он заметил, что Тело Христово приобрело вкус мяса, а Кровь Христова – обычной крови, предписано молиться о своем недостоинстве, пока видение не прекратится. Аналогичная рубрика через посредство виленских и киевских изданий Служебника затем вошла и в русское «Учительное известие». В конце XVII – XVIII веках западные изложения историй о евхаристических чудесах, распространившись в русской и украинской среде благодаря сборнику «Великое зерцало», переведенному с польского языка в Москве в 1670-е годы, стали циркулировать наряду с рассказами византийского происхождения, что еще больше усугубило обилие версий.

Возвращаясь к собственно греческому материалу, нельзя не обратить внимание на еще одну переделку развернутой (т. е. дополненной материалом из рассказа прп. Анастасия Синаита) апофтегмы аввы Даниила – комментарий на Божественную литургию, приписываемый свт. Григорию Богослову³⁴. В этом комментарии в том числе говорится:

Когда иерей, совершая проскомидию, произносит: Господу помолимся, тогда я услышал с небес голос, взывающий и говорящий: «Кто совершил церковные приношения по расположению сердца?» И слетел вниз ангел с небес, и встал у внешних врат церковного нартекса…

И когда поется:Приидите, возрадуемся Господеви, тогда я увидел ангела у царских и святых врат церкви… И когда сказали: Приидите поклонимся и припадем, я увидел, как ангел простер свои крылья и обхватил ими иерея, и взял его, и ввел его внутрь алтаря…

И когда иерей перешел на горнее место, сказал Михаил: Премудрость, и Гавриил: Вонмем, и Владыка: Мир всем, и все в мире раскрылось… И когда пришло время святой аллилуии, я услышал ангела, говорящего: «Грядет Сын Божий, раздробляемый и верным раздаваемый». И тогда я увидел, что крыша церкви раскрылась, и сквозь нее показалось небо, и каждое слово Евангелия было словно огонь и достигало до неба.

И когда диакон произнес: Елицы оглашеннии, я увидел человека, стоящего в святых вратах церкви, с острыми, как стрелы, зубами и налитыми кровью глазами, и он скрипел зубами своими на стоящих в церкви, как бы ему выкинуть из церкви каждого из них. И когда диакон произнес: Да никто от оглашенных, я увидел, как ангел распростер свои крылья и вытолкнул того в огонь внешний, сказав ему: «Чего ты стоишь тут, не имея брачной одежды?», – и [добавив]: «Ты не имеешь здесь власти».

И когда иерей пошел переносить Святые Дары, я услышал, как ангел сказал: «Отче святый, посли тайноводцев Твоих, ангелов, чтобы священнодействовать Божественные тайны»…

И когда иерей произнес: Победную песнь поюще, тогда я увидел, что крыша церкви раскрылась, и сквозь нее показалось небо, и сошла вниз вспышка пламени, и вслед за вспышкой сошло множество ангелов; а после ангелов увидел я два прекрасных Лика, красоту которых невозможно описать словами, ибо сияние их было как вспышка пламени. И распростерли ангелы крылья свои вокруг алтаря, а шестокрылые лики – вокруг святого престола. И посреди тех я увидел Младенца, сияющего словно вспышка пламени, и это пламя сошло на иерея, и сам иерей сделался вспышкой пламени, с головы до ногтей…

И когда иерей произнес: Святая святым, тогда я увидел, что упомянутые лики сделались словно бы жертвенником, и увидел ангелов с ножами в руках, и они заклали Младенца, и слили Его Кровь во святой потир, а тело, разрубив на куски, положили сверху хлеба. И стал хлеб Телом, а то, что в потире – Кровью Господа нашего Иисуса Христа…

И когда диакон произнес: С миром изыдем, тогда я увидел, как Божественные тайны поднимались на небеса, а церковные приношения возносились».

В этом комментарии мы видим соединение вместе и мотива явления Божественного Младенца и раздробления Его Плоти сразу после возношения Даров, и мотива ангельского сослужения, и мотива явления огня, и мотива вразумления недостойных причастников (эту часть я опустил при цитировании). Интересно, что огонь ассоциируется именно с евхаристической молитвой, но момент, когда «стал хлеб Телом (и т. д.)» – с возгласом Святая святым; вероятно, составитель комментария этим пытался примирить две трактовки момента освящения Даров, доминировавшие в византийском богословии XII века, когда и был составлен комментарий.

В том же XII веке появилась и затем получила широко распространение иконография Μελισμός – «Раздробления», имеющая несколько изводов (Спаситель изображен в виде Младенца или Средовека, Его глаза открыты или закрыты, и др.)³⁵.

Существует вариант видения Младенца-Христа во время литургии без Его заклания. Он содержится в послании, приписываемом сщмч. Петру Александрийскому и известному только по-коптски. Здесь во время литургии святой видит явившуюся ему Женщину с Ребенком на руках – то есть Богоматерь с Младенцем, – и Он строго запрещает совершать в один день две литургии на одном престоле³⁶. Впрочем, довольно очевидно, что этот рассказ вряд ли можно датировать временем старше VI века. С именем сщмч. Петра связано еще одно видение, описываемое в расширенной редакции его Мученичества (в более ранних и более кратких редакциях оно не упоминается). Здесь в келью к святому после его молитвы вошел двенадцатилетний Отрок в разодранной одежде. Святой спросил: «Кто разодрал Твою ризу?», а Он ответил: «Арий»³⁷. В последующей традиции это видение отнесено на время совершения святым Божественной литургии, что отражено и в иконографии, где Отрок Иисус является сщмч. Петру на святом престоле.

Возвращаясь к толкованию Божественной литургии в форме видения, приписываемого свт. Григорию Богослову, следует отметить, что оно отнюдь не было первым визионерским комментарием литургии в византийской традиции.

Первым, вероятно, явился комментарий, приписываемый свт. Иоанну Златоусту и датируемый, предположительно, VII или VIII веком. Согласно этому тексту, Сам Господь Иисус Христос разъясняет святому Иоанну Златоусту³⁸ смысл постов, воскресного дня, степеней священства и чина литургии. Основная мысль толкования – участие ангелов в служении литургии; можно обратить также внимание на то, что и здесь освящение Даров ассоциировано с их возношением: «Когда возвышает пресвитер Хлеб и произносит Святая святым, тогда нисходит Дух Святой на [Дары]»³⁹.

Еще один комментарий, приписываемый свт. Василию Великому, но созданный в VIII веке, оказался наиболее популярным толкованием литургии вплоть до поздневизантийских времен и даже далее⁴⁰. Здесь, помимо упоминаний о невидимом участии ангелов в шествии великого входа и в пении аккламаций евхаристической молитвы, говорится, что иерей сам созерцает и ангелов, и саму Божию Славу. При чтении анафоры он,

склонившись – ибо слава и сияние Божества нестерпимы и недоступны созерцанию, – мысленно видит небесное служение и посвящается в божественное сияние живоначальной пресущественной Троицы – Отца и Бога, безначального и нерожденного, Духа же Святого, совечного и соприродного, и исходящего. Иерей Троицу Святую – по ипостасям, то есть Лицам, не смешиваемое вечное бытие, а по единству природы – неделимое и несложное Божество и Царство, и славу, – мысленно созерцает и возглашает трисвятое славословие серафимских сил, – ибо херувимы осеняют, а серафимы взывают, – [и] с ними восклицает: Победную песнь поюще…

Когда же Дары освящены,

он, созерцая и божественное светоявление, и сияние славы Лица Сына Божия, сам сияет [от радости] и себя ввергает страху и благоговению, и, как Моисей, когда тот узрел Бога в виде огненном на горе [Синай], трепеща, отворачивает и покрывает лицо свое.

Таким образом, это толкование не только говорит о видениях, которые могут произойти во время Божественной литургии, но и фактически объявляет их нормативными для служащего священника, в чем идет дальше других подобных текстов. При этом толкование псевдо-Василия не акцентирует мысль о реалистичности Тела и Крови, но зато подробно останавливается на ангельском сослужении, а также на явлении в Евхаристии света и огня. Эта тема занимает большое место в православном богословии Евхаристии, от свт. Евтихия Константинопольского и даже ранее, и вплоть до некоторых авторов XX века.

О сослужении ангелов священнику и явлении света и огня, без натуралистичных видений, говорится и в других текстах – например, в Житии прп. Евфимия Великого, составленном прп. Кириллом Скифопольским:

Сей просвещенный Евфимий через два года взойдя из Рувы в Лавру, приносил в святое воскресенье Бескровную Жертву Богу, причем Дометиан стоял справа от престола и держал употребляемую при литургии рипиду. И вот, когда совершалось возношение, Теревон Саракин, стоя близ престола и опершись руками об его преграду, внезапно увидел, что огнь, сшедший с неба, распростерся поверх престола, как по полотну, скрыл великого Евфимия и блаженного Дометиана, и оставался от начала Трисвятого славословия до его окончания… И когда [преподобный Евфимий] приносил Божественные Дары, то часто видел ангелов сослужащими ему и рассказывал каждому из своих близких, говоря: «Часто, в то время, как я раздавал братии Божественные Тайны, я видел, что некоторые из приступающих были просвещаемы пречистым приобщением, другие же им были осуждаемы и неким образом умерщвляемы, как недостойные Божественного света» (§§ 42–43).

У славян большинство упомянутых выше рассказов о различных видениях во время Божественной службы имели в Средние века большую известность, а порой и служили основой для дальнейших переработок. Например, приписываемое свт. Григорию Богослову толкование на Божественную литургию предоставило материал еще для нескольких композиций (одна из них – «Сказание Анфилога-царя о Святей литургии»). Впрочем, их рассмотрение выходит за рамки обозначенной нами темы о византийских повествованиях о литургийных видениях.

В завершение своего выступления отмечу лишь один последний факт: на основе комментариев литургии, приписываемых святителям Григорию Богослову и Василию Великому, дополненных некоторыми другими текстами, была создана особая компиляция – «Толковая служба», или «Толк Божественныя службы», – которая оказалась включена в русские редакции Кормчей книги, где и находилась на протяжении нескольких столетий. Тем самым, она и фактически, и de jure была частью действующего канонического права Русской Церкви. Это в какой-то степени повлияло даже на такой, казалось бы, далекий от темы предмет, как возникновение русского раскола. Дело в том, что, когда в 1-й половине XVII века русские познакомились с особенностями греческой богослужебной практики своего времени, они обнаружили у последней ряд несоответствий указаниям «Толковой службы». При этом из-за наличия у «Толковой службы» канонического статуса для русских подобные несоответствия представали не столько в качестве частных литургических особенностей, сколько в качестве явного канонического нарушения.

Заканчивая свою речь, я хотел бы обратить внимание на то, как тесно связаны между собой темы, которыми занимается кафедра Церковно-практических наук Общецерковной аспирантуры и докторантуры: историческая литургика и каноническое право, церковное искусство, гомилетика и пастырское служение, агиография и апокрифоведение, внешние церковные связи.