Деян. II:42–47, IV:32–37

(Общение имуществ в первенствующей Иерусалимской церкви в связи с воззрениями так называемого научного социализма на происхождение христианства).

Среди вопросов, которые возбуждает более близкое знакомство с историей церкви века апостольского, далеко не последнее место занимает вопрос об общении имуществ в первенствующей церкви в Иерусалиме. Этот вопрос глубоко захватывает и верующего христианина, видящего во внутреннем устройстве жизни первых христиан предмет для благоговейного подражания, – и не верующего материалиста-социалиста (атеиста), думающего во внутренней жизни первых христиан найти оправдание своей фантастической теории о происхождении христианства из экономического развития жизни. Для христиан этот вопрос весьма важен и потому, что в неразрывной связи с ним находятся еще такие серьезные вопросы, как об отношении христианина к собственности – и о богатстве и бедности, при чем с решением первого вопроса проливается свет и по последние. – Но особенную важность и благовременность поставленный вопрос получает именно потому, что факт общения имуществ в Иерусалимской церкви является главным доводом для современного материалистического социализма в его воззрении на первенствующую церковь, как коммунизм.

Этот новый социализм, или исторический материализм, что то же марксизм, – и на западе есть явление сравнительно новое, а у нас и вовсе он появился только с 90-х годов прошлого века, а популярность приобрел лишь в последние какие-либо три-четыре года, когда он стал пропагандироваться настойчиво и, к сожалению, не без успеха. Будучи отрицательным по отношению ко всякой религии вообще, которая, по крылатому выражению отца нового социализма, К. Маркса, есть «опиум для народа», материалистический социализм пытается «разъяснить» и христианство, как простое историческое явление, в таком роде, что на место него получается чудовищная карикатура. Последнее обстоятельство и было причиною того, почему не только наши богословы, но даже и западные – долго не обращали внимания на материалистический социализм, видя в нем quantite neglegeable и считая его недостойным опровержения. «Но, как совершенно справедливо писал в 1899 году Г. Кёлер, в то время как наши богословы-специалисты углублялись в сравнение кодекса А с кодексом В, поверхностная социалистическая наука совершала среди массы христиан свое опустошительное шествие и праздновала гибельный триумф. Если изъяснение, которое дали о происхождении христианства К. Каутский, Энгельс и другие, оставалось не опровергнутым, то оно считалось теми, которые были не в состоянии самостоятельно ориентироваться и у которых вместе с тем не доставало непосредственной религиозной уверенности, данной в вере, – (считалось) метким и принималось, как несомненный результат истинной науки»¹.

Мы не задаемся целью дать подробное, исчерпывающее изложение учения материалистического социализма на религию вообще и в частности христианскую, а затем – представить посильное опровержение его. Это уже отчасти сделано в последние годы и в нашей русской литературе². Наши замыслы иные – скромнее. Мы ставим себе задачею показать, какое толкование получает в воззрении так называемого научного социализма факт общения имуществ в Иерусалимской церкви, а потом, на основании экзегетических и исторических данных, выяснить, какой действительный смысл и значение этого факта. Но тем не менее и для этой цели нам необходимо изложить схему воззрений экономического социализма на происхождение христианской религии. Только в общей схеме понятен взгляд его на общение имуществ в Иерусалимской церкви. Сравнительно более последовательною и законченною эта схема является у Карла Каутского. На основании его-то сочинений мы и представим требуемую концепцию.

Взгляд К. Каутского на происхождение христианства подробно излагается в журнале «Neue Zeit», 1885, III, в статье «Die Entstehung des Christenthums», ss. 481–499, 529–545 и короче в переведенных на русский язык его двух больших сочинениях: 1) Из истории общественных течений. (История социализма), т. I. СПБ. 1906, стр. 16–41, – и 2) «Предшественники новейшего социализма». Ч. I. СПБ. 1907, стр. 14–31. К. Каутский начинает свое изложение с чистосердечного заявления, что «защитники божественного происхождения христианства совершенно игнорируются им», он занят вопросом, каково было земное происхождение этого учения (стр. 482, курсив К. К.). Несмотря на неудовлетворительное состояние источников о происхождении христианства, не подлежит никакому сомнению, что оно падает на время, когда «история перестала быть изображением борьбы классов, (когда) она потонула в биографиях отдельных лиц, которых события выдвинули на высокие посты», как это мы видим у Корнелия Непота, Плутарха и Светония. Христиане были дети своего времени. Поэтому нет ничего удивительного, если они чувствовали потребность происхождение своего учения облечь в биографию великого человека, каким они представили Иисуса (стр. 482). Личность Иисуса, разумеется вымышлена, что, между прочим, видно почти из полного умолчания о нем современников, например, Иосифа Флавия. Христианские же евангелия, как происходящие будто бы из половины II в., конечно, не могут иметь значения исторического источника (стр. 483–484). Иисус навязывается христианству решительно без всякой нужды. Христианство должно быть рассматриваемо «не как дело отдельной личности, а как продукт отношений, именно, в последнем основании – материальных факторов». С этой точки зрения, говорит К. Каутский, и можно понять возникновение христианства, если бы мы даже ничего не знали об Иисусе, и нам бы только были известны общественные и политические отношения того времени, когда появилось христианство. Картину этих-то отношений со времени первых римских императоров и пытается нарисовать К. Каутский.

В то время, к которому приурочивается рождение Иисуса, происходила агония римской республики, и появились начала цезаризма. Все классы подверглись порче. Весь свободный народ распадался на две неравных части – богатую до излишества аристократию и бедную до нищенства демократию (стр. 485). Благосостояние крестьян, которые составляли в былое время здоровое основание могущества Рима, было подорвано вечными войнами, которые, с одной стороны, отвлекали крестьян от их занятий и расстраивали их хозяйство, с другой стороны, наводнили страну дешевыми рабами (стр. 532). Благодаря необычной дешевизне рабского труда, выросли обширные хозяйства, т. н. лятифудии, которые убили мелкое производство крестьян, не имевших возможности конкурировать с ними. Разоренные до тла крестьяне стекались в Рим; а так как спрос на наемный труд тогда почти отсутствовал, то крестьянство в городе превращалось в пролетариат. При чем, семейная жизнь, разумеется, становилась невозможной, а вследствие этого началась нравственная распущенность и вырождение. Когда-то достаточное крестьянство пало до уровня босяцкого пролетариата (Lumpenproletariat) и сделалось решительно неспособным служит контингентом для армии. В армию пришлось пригласить иноземцев, именно германцев. Но уже для новой не национальной армии государство было не дорого: оно было в ее глазах прямо ничто, а полководец, дававший жалование, – все. Пользуясь этим обстоятельством, многие честолюбцы добивались высшей власти. Но свою политическую власть армия должна было разделить с городским пролетариатом, которому домогавшиеся власти также передали много «хлеба» и доставили довольно «зрелищ» (486). Новая, не чувствовавшая любви к чужому государству армия не вела уже наступательных победоносных войн, а больше оборонительные. Вследствие того иссяк источник для притока рабов, и обработка лятифудий вздорожала. А чрез это лятифудии не могли выдерживать более конкуренции с доставляемыми из заморских провинций хлебами. Помещикам. пришлось перейти к скотоводству, пастбищному хозяйству (Weidenwirtschaft). Здесь уже в несравненной степени требовалось меньше рабочих рук, чем при земледельческом труде (стр. 533). По этой причине многие рабы были отпущены на свободу, как излишнее бремя, и большинство из них вступило в ряды пролетариата. Полчища пролетариев теперь сделались громадными. Благонамеренные стремления братьев Гракхов – возвратить крестьян земли – не имели успеха, в виду происшедшей уже испорченности крестьянства и некоторых других неблагоприятных обстоятельств. Но пока существовала демократическая республика, массовая бедность не была еще массовою нищетой. Потеряв все, народ сохранил еще свою политическую силу и отлично умел пользоваться ею. Но уже римские императоры чувствовали себя достаточно прочно, чтобы заигрывать с чернью и считаться с мнимою силою народа. Императоры не признавали этой силы, и она потеряла значение. Вместе с политическою силою иссяк важный, вернее единственный источник доходов римского пролетариата, и нищета стала его безвыходным уделом. Отныне пауперизм, нищета низших огромных слоев народа сделались важнейшим социальным вопросом, настоятельно требовавшим разрешения. Все благоразумные люди видели себя принужденными искать выхода из ужасного положения, в котором очутилось общество. Государственная власть повсюду встречала недоверие и равнодушие; от нее не ждали преобразования жизни. Только сверхчеловеческая сила, только чудо могло вдохнуть новую жизнь. А кто не верил в чудо – впадал в мрачный пессимизм, или оглушал себя грубыми наслаждениями. Низшие слои народа на себе переживали всеобщий упадок. Между ними было много энтузиастов, отнюдь не склонных к пессимизму. В их-то именно среде прежде всего и возникла идея чудесного спасения: они ждали, что «в скором времени сойдет с небес Спаситель и создаст на земле славное царство, в котором не будет ни войны, ни бедности, где будут господствовать мир, радость, изобилие и бесконечное блаженство. Спаситель будет помазанник Божий – Христос». Первым христианским сочинением, в котором высказываются подобные ожидания, было так называемое «откровение Иоанна», Апокалипсис. В нем нашли свое полное развитие хиалистические ожидания первых христиан³. В силу своей идеи древнее христианство сделалось непобедимым для повелителей; потому что оно было необходимым для массы населения, и это не вследствие «благочестивых мечтаний», а благодаря «практическому влиянию». Бедным, нуждающимся нельзя было помочь преувеличенными мечтами о блаженстве, которое Мессия принесет с неба. Христианство явилось «почвою для энергичных попыток одолеть существующую нищету»; «при помощи особенных, совершенно независимых от государства организаций, новые социальные реформаторы хотели преобразить общество»⁴,⁵.

Вот типичный вид «христианства без «Христа». Основатель христианства – не Христос. Отцом христианства является римский пауперизм, развращенный бедняк, пролетарий вечного города. Местом «идейного» зарождения христианства и практического направления служит Рим⁶.

Устройство жизни первых христиан К. Каутский рисует так:

«Направление древнего христианства определялось вначале столичным босяцким пролетариатом, отвыкшим от труда. Этим элементам производство казалось безразличною вещью; их идеалом были птицы небесные, не сеющие, не жнущие, а сыты бывающие. Стремясь к иному распределению собственности, они имели в виду не средства производства, а средства потребления... Возникли не только коммунистические идеи в этом духе, но вскоре даже и коммунистические общины для осуществления их. Впервые они появились на востоке, наиболее ушедшем вперед в экономическом отношении, особенно, же среди евреев, которые еще до появления христианства питали апокалипсические надежды и у которых уже около 100 г. до начала нашего летосчисления существовал тайный коммунистический союз есеев. Совершенно также были организованы первые христианские общины, но они были интернациональны, соответственно интернациональности великой римской империи, а это имело большое значение. Ессеи крепко держались еврейства. Христианство же завоевало римскую империю».

Сначала христиане очень стремились ко введению полного коммунизма. Иисус в евангелии Матфея (XIX, 21) говорит богатому юноше: «если хочеше быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим». В Деяниях апостольских (IV, 32, 34) первая община в Иерусалиме описывается следующим образом: «никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее... Не было между ними никого нуждающегося, ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду».

Как известно, Бог покарал Ананию и Сапфиру смертью за то, что они хотели утаить часть своих денег от общины (ср. также Деян. II, 44–47)⁷. – Выясняя свой взгляд на устройство жизни в первохристианской общине, Каутский продолжает: «Имущие должны были сохранить и пользоваться принадлежавшими им средствами производства, особенно же землею: но все средства потребления, принадлежавшие им, или приобретенные ими: пища, одежда, жилища и деньги для покупки их, должны представляться в распоряжение христианской общины. Следовательно, резюмирует свое воззрение К. Каутский словами И. А. Фогеля⁸, общность имущества была только общностью пользования. По братскому соглашению каждый христианин имел право на имущество всех членов всей общины и, в случае надобности, он мог требовать, чтобы имущие члены общины уделили ему своего имения столько, сколько нужно было для удовлетворения важнейших потребностей. Каждый христианин мог пользоваться имуществом своих братьев и богатые не имели права отказать своим нуждающимся братьям в пользовании и употреблении своего имущества. Так, напр., христианин, не имеющий жилища, мог требовать помещения у другого, имеющего два или три дома»⁹.

Не входя в детальное рассмотрение только что изложенного воззрения так называемого научного социализма на устройство жизни первых христианских общин по кн. Деян.¹⁰, мы отметим лишь общую, несомненно утверждаемую социализмом мысль, что общение имуществ в Иерусалимской церкви, хотя бы только в форме потребления, носило юридически-обязательный, принудительный характер. А теперь посмотрим, так-ли это.

Дееписатель Лука так изображает жизнь первых уверовавших во Христа, крестившихся в день Пятидесятницы и оставшихся в Иерусалиме: «Они постоянно пребывали в учении апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах» (τῆ διδαχῇ τῶν αποστόλων καί τῇ κοινωνἰᾳ καί τῇ κλάσσει τοῦ ἄρτου καί ταἰς προσευχαἶς), II, 42. Этим определяется внутренний характер их жизни. Общественное положение первых христиан среди других жителей Иерусалима указывается в следующем 43-м стихе; а дальнейшие стихи 44–47 рисуют внешнее устройство их жизни. – Значит, начатки христианского учения, почерпнутые из проповеди ап. Петра в день Пятидесятницы, первые верующие постарались подробнее уяснить, постоянно пребывая «в учении Апостолов», τῇ διδαχῇ τῶν ἀποστόλων¹¹, т.е. чрез усердное и продолжительное назидание проповедью апостолов (всех, а не одного ап. Петра)¹², с полным подчинением их апостольскому авторитету. Отсюда проистекала «κοινωνίᾳ"¹³, как внутреннее единение верующих друг с другом, которое имело источником своим единую веру, полученную от апостолов. Другими характерными признаками внутреннего единения христиан являются – преломление хлеба, κλάσις τοῦ ἅρτου, под чем нужно разуметь христианскую евхаристию (а не вечери любви) и молитвы¹⁴.

Внутреннее духовное единение (ср. κοινωνία) и гармоническое настроение первых христиан выражалось соответственным образом и во внешнем устроении жизни – в общении благ, в самоотверженной помощи людям бедным, нуждающимся. Об этом дееписатель Лука говорит в двух местах: в первый раз здесь, в рассматриваемом месте. II, 44–45, а во 2-й раз в конце IV гл., 34–37; в первый раз после извещения об обращении в христианскую церковь, в день Пятидесятницы, 3 т. человек (II, 41); а во 2-й раз вслед за рассказом о новом крещении уверовавших в количестве 5 т. человек, после исцеления хромого ап. Петром. Эти два описания жизни общины относятся не к одному и тому же времени, но к пунктам, разделенным продолжительностью времени в несколько месяцев¹⁵. – В указанных местах книги Деяний мы читаем следующее: II, 44–45: «Все же верующие были вместе, и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого». IV, 32–37: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее... Великая благодать была на всех их. Не было между ними никого нуждающегося, ибо все, которые владели землями, или домами, продавая их, приносили цену проданного, и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду. Так Осия, прозванный от апостолов Варнавою, что значит, сын утешения, Левит, родом кипрянин, у которого была своя земля, продав ее, принес деньги, и положил к ногам Апостолов». Вслед за этим рассказывается подобный с внешней стороны, но противоположный по внутреннему характеру случай с супружескою четою, Ананием и Сапфирою (V, I-II). Они продали свое имение и принесли деньги апостолам; но не все, а часть, остальное удержали; между тем апостолам сказали, что они жертвуют всем своим имением. Эта первая ложь была строго наказана Богом: Анания и Сапфира пали мертвыми.

Насколько мы знаем, в богословской литературе только один и довольно случайный писатель Оскар Гольцман¹⁶ видит в приведенных местах «принудительно проводимое общение имуществ» и из случая с Ананием и Сапфирою делает вывод, что «удержание частной собственности считалась (в Иерусалимской общине) преступлением, заслуживающим смерти» (стр. 332). Очень хорошо понимая, что слова ап. Петра, обращенные с Анании: «Чем ты владел не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось?» (Деян. V, 4) – говорят против его понимания, О. Гольцман перетолковывает их в высшей степени произвольно, по-своему. Греч. текст гласит: οὐκί μένον σοί ἔμενε, καί πραθέν ἐν τῇ σῇ ἐξουσία ὐπῆρχε; О. Гольцман переводит его так: «Не осталось ли у тебя остатка и после продажи этот был разве в твоей власти?»; (и толкует), т. е. не удержал ли ты что-нибудь и разве ты имел еще право на проданное?»¹⁷. Такой странный перевод О. Гольцман оправдывает тем, что в греческом тексте во 2-м предложении, после καί πραθέν отсутствует отрицание οὐκ, nicht, не, и след. втрое предложение нужно переводить в положительной форме вопроса, (а не в отрицательной). т. е. как он переводит. И во-2-х, по мнению О. Гольцмана, будто бы за его понимание говорит подчеркиваемое в последней фразе притяжательное местоимение – твоей (τῇ σῇ вместо позади бы стоящего σου). Но второй аргумент должен быть тотчас снят со счета уже потому, что оттенение, подчеркивание притяжательного местоимения вполне имеет смысл и даже необходимо и при обычном понимании данного места: «проданное не в твоей ли власти было?», т. е. было в твоей, личной воле, а не во власти общины, тебя никто не принуждал и не мог не принудить и т. под. Что же касается 1-го аргумента, то он заслуживает большего внимания. Этот аргумент построен всецело на отрицании элементарного правила греческого синтаксиса, по которому в предложениях, построенных по соединительному сочетанию, отрицание 1-го предложения относится и ко 2-му предложению. Филологический комментарий Фридерика Бляса так понимает данное место: 4 ст. οὐκί μένον 1-й части должно соответствовать μή πραθέν 2-й части¹⁸. Неудивительно поэтому, если О. Гольцман остается одиноким с своим неожиданным толкованием рассматриваемого места. Все переводчики и все древние екзегеты, – а некоторые из них были природные греки (Св. Иоанн Златоуст, Афанасий В. и др.), не говоря уже о новых, понимали 4 ст. 5 гл. в отрицательной форме в обеих фразах¹⁹. – Устранивши особые аргументы, которыми пользуется О. Гольцман для предупреждения возражений против защищаемого им принудительного общения имуществ в первенствующей Иерусалимской церкви, мы продолжим изложение рассуждений тех богословов, экзегетов, которые, по-видимому, подобно О. Гольцману, видели в устройстве жизни первой христианской общины также законно-обязательное постановление об имуществе. Здесь прежде всего нужно упомянуть Эрнеста Ренана, который, среди богословов новотюбенгенской школы, в данном вопросе ближе всех примыкает к О. Гольцману²⁰.

Санкт-Петербургская православная духовная академия

Архив журнала «Христианское чтение»

М.Э. Поснов

Первая христианская община и коммунизм

Опубликовано:

Христианское чтение. 1909. № 5. С. 737–751.

© Сканирование и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru). 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.

СПбПДА

Санкт-Петербург

2009

По мнению Эр. Ренана, христианская церковь (соб. секта) возникла среди бедных и скоро выработала «правила общежития и привычки». «Все жили в общении между собою сердцем и душою. Никто не имел своей частной собственности. Вступая в число учеников Иисуса, каждый продавал свое имущество и приносил вырученные деньги в дар обществу. Затем, главы общества распределяли общее достояние между всеми, соответственно потребностям каждого... Сделалось общим обыкновением обращать свое имущество в деньги, прежде нежели вступить в секту... Так как каждый получал не пропорционально сделанному им приношению, но соответственно своим потребностям, то, конечно, всякая утайка собственности была бы кражею у общины»²². Таким образом, Эр. Ренан общение имуществ во Иерусалимской церкви считает только «общим обыкновением», и утаивание приравнивает лишь к краже, к преступлению во всяком случае менее тяжелому, чем то, которое, по Оскару Гольцману, заслуживало бы смертной казни. Но все же Э. Ренан общение имуществ в Иерусалимской церкви признает, как всеобщий факт, – и в этом он единомысленен с О. Гольцманом. Однако, Э. Ренан бросает подозрение на автора кн. Деяний в верности исторической действительности, рисуемой им картины первообщины, замечая у него «преувеличения», даже «извращения» фактов²³. В этом случае Э. Ренан приближается к богословам Бауровской школы, к которым мы и переходим.

В вопросе об общении имуществ в Иерусалимской церкви, обыкновенно, экзегеты относят тюбингенских богословов – Баура, Целлера и Овербека к решительным защитникам полного общения, как законообязательного порядка жизни. Но это далеко не так в действительности. Нужно знать, что тюбингенцы читают в кн. Деян. то, что в ней не написано, и не хотят читать того, что в ней напечатано. Сущность их суждений по занимающему нас вопросу сводится к следующему. Автор кн. Деяний, идеализируя состояние первой христианской общины, хотел нарисовать картину полного общения имуществ (коммунизм), но он этого не достиг: сообщаемые им же факты говорят против. Однако в основе его сказаний лежит историческое зерно – об отречении от имуществ так называемых евионитов – «Ничто иное, говорит Баур, как отречение от собственности выражает писатель ясными словами (Деян. II, 44, IV, 32, 34). Если же теперь мы вынуждаемся отметить противоречие, в котором находится его изображение с его собственными данными, – то нужно признать, что в основе у него лежал другой интерес, чем исторический, след., как нельзя отрицать, интерес – выставить первую общину в прекрасном свете единения, который поглощает все, что было омрачающего и разделяющего в общественных отношениях людей, в особенности устраняет различие богатства и бедности. Но такое состояние в действительности не имело места... Но, чтобы точно выделить лежащее в основе историческое зерно, нужно связать это (сообщение кн. Деян.) с данными у Епифания, что евиониты сами называли себя бедными, каковое имя они считали почетным: отсюда получилось, что будто бы они во времена апостолов продавали собственность и деньги полагали у ног апостолов... Это известие стоит, уже по самому выражению, в самом близком соприкосновении с нашими двумя местами кн. Деяний, и нельзя никоим образом думать, чтобы сами евиониты заимствовали из кн. Деян., ибо для евионитов, при их известной ненависти к ап. Павлу. книга Деяний отнюдь не могла быть авторитетом»²⁴. Такова же точка зрения Целлера²⁵ и Овербека. «Если, говорит Овербек, из Деян. V, 4 видно, что книга Деяний не может рассматривать общение благ, как принудительный институт (als zwingende Institution), то из II. 44 ср. IV, 32, 34 следует, как несомненный взгляд кн. Деян., фактическое существование безусловного общения имуществ в первообщине и отсутствие личной бедности между ее членами»²⁶.

Таким образом, сущность возражений Бауровской школы²⁷ против обычного понимания рассматриваемых мест кн. Деян. заключается в том, что сам автор книги хочет представить общение имуществ в Иер. первообщине – делом всеобщим, законнообязательным. Приведя по-гречески рассматриваемые стихи II, 44 и IV, 32. 34. Целлер замечает: «эти сообщения гласят так обще и определенно, что решительно невозможно видеть в них простое описание христианской братской любви, которая устраняла неравенство обладания чрез неограниченную благотворительность... Бесспорно, кн. Деян. говорит о действительном и полном общении имуществ²⁸.

Следовательно, необходимо подвергнуть экзегетическому анализу спорные стихи – II, 44–45. IV, 32. 34.

II, 44–45.

Πάντες... ἐπὶ τὸ εὐτὸ, все – вместе. Это нужно понимать, по Мейеру²⁹, как в I, 15; II, 1, в отношении места, а не с Феофилом и др. «de animorum consensu», что чуждо словоупотреблению нового завета. Они старались все быть вместе³⁰, частью в храме, частью в домах (ср. ст. 46). Нёсген³¹ же находит, что это выражение нужно понимать существенно иначе, чем I, 15; II, 7, т. е. не по отношению к месту (an einem Orte). Но – в устранение возражения Нёсгена – нет нужды представлять себе дело так, чтобы первые христиане все жили в одном месте, т. е. доме, а нужно иметь в виду частые их встречи и собрания, например, хоть в притворе Соломоновом³². Конкретный смысл этому выражению (а не духовный) побуждает придать и следующее предложение – καὶ εἶχον ἅπαντα κοινὰ, и имели все общее. Мейер переводит: «они владели всем сообща», т. е. «всё принадлежало всем»³³. Лехлер³⁴ же и другие считают возможным переводить только «они считали все за общее». Т. е., они были так бескорыстны, сострадательны, чужды всякого эгоизма и полны братских чувств, что они на всякое имение смотрели, как на общее достояние, и соответственно этому поступали³⁵. Дальнейшему заявлению о продаже имений отвечает более перевод – εἶχον «считали», а не «владели».

Ст. 48. Καὶ τὰ κτήματα καὶ τὰς ὑπάρξεις ἐπίπρασκον. Κτημ. означает основную собственность, а ὑπάρ – всякую вообще личную собственность, принадлежность. Эти слова говорят, по-видимому, уже о большем, чем милосердие, братское чувство к ближним; здесь будто бы речь идет уже о действительном общении имуществ. Но, с другой стороны, продажа имений не была произведена сразу. Ἐπίπρασκον³⁶, imperfect – означает продолжающее, повторяющееся действие, а неоднократно совершившееся. А отсюда может следовать, что продажа не была всеобщею и обязательною. – Καὶ διεμέριζον..., καθότι ἅν τις χρείαν εἶχε, и разделяли, смотря по нужде каждого. Мысль в высшей степени важная, характерная и являющаяся как бы коррективом к первой. В первой части стиха содержится указание на то, что некоторые иногда продавали свои основные владения и всякую личную собственность; во 2-й части выставляется побуждение – это нужда братьев-христиан, и цель – благочестивое желание прикрыть эту нужду. При виде вопиющей нужды ближних, некоторые из верующих христиан доходили до известного самоотвержения – продавали все, что имели.

IV, 32–37

В IV, 32–37 автор кн. Деян. повторяет сказанное раньше о жизни первых христиан в Иерусалиме (II, 42–47). Он как бы не может отрешиться от прекрасного образа христианского единения и любви. Он имел и особые побуждения дать новую характеристику жизни первых верующих. Христианская община увеличилась вдвое, быть может, даже втрое против прежнего (ср. II. 41 с II, 47; IV, 4). На ее представителей сделано было уже насилие со стороны синедриона. Впереди ожидали христианскую общину не только внешние притеснения, но и внутренние испытания.

Ст. 32... ἡ καρδία καὶ ἡ ψυχὴ μία. Когда и много уверовало, было одно сердце, одна душа: и никто ничего из имения своего не называл своим... Здесь мы имеем полное подтверждение тому, что сказано раньше (II, 44–45) и находим оправдание приведенного толкования. Как замечено выше, данная характеристика первообщины относится ко времени несколько более позднему, чем первая. И что же мы видим? Да по-прежнему верующие еще обладают собственностью. Первая половина 32 ст. говорит о внутреннем единении первых христиан и вскрывает мотивы того, о чем свидетельствуется дальше: «и никто ничего из имения своего не показывал своим (ἔλεγεν ἴδιον εἶναι), но все у них было общее». Мысль, высказанная здесь в отрицательной и положительной форме, та же, что и в II, 44 ст., только выражена она более определенно, яснее: в 44 ст. стоит εἶχον, что дает повод некоторым экзегетам (Мейеру-Вендту) к неправильному переводу «владели» (besasse³⁷); здесь же сказано: не называл, ἔλεγεν, каковое слово уже никоим образом нельзя перевести «(не) владел». Выражением: ἔλεγεν ἴδιον εἶναι как прекрасно заметил Бенгель³⁸ предполагается, что собственность владения не была окончательно нарушена».

34 ст. в 1-й половине: «не было между ними никакого нуждающегося»... дает мысль, аналогичную 2-й половине 45 ст. II гл. Во 2-й половине 34 ст.: «ибо все, которые владели (ὅσοι γὰρ κτήτορες) землями, – продавая их, приносили цену проданного», содержится обоснование того, что выражено в 1-ой части. Здесь мысли общие с ст. 45, II гл., но распорядок их обратный. В частности, род собственности – земли и дома 34 ст. являются лишь раскрытием выражения 45 κτήματα, движимая и недвижимая собственность. Но что, по-видимому, нового содержит 34 ст. пред 45 – это заключается в выражении «все, которые владели... продавая»! Если все продавали, то общение имущества полное. Но нужно иметь в виду: это выражение принадлежит русскому переводу и является своего рода глоссою, едва ли в данном случае, удачной. В греч. стоит – ὅσοι γὰρ κτήτορες, кто, которые; и наш славянский – переводит: елицы. А это, разумеется, не то, что все. Некоторые экзегеты³⁹ весьма справедливо обращают внимание на то, что когда в 34 и 45 ст. идет речь о продаже имений, то тотчас же делается упоминание о нуждающихся. Этим ясно указывается, в чем полагался тогда центр тяжести жизни: не всем все продавать, а удовлетворить всех нуждающихся, для чего некоторые иногда продавали все свое имение.

35 ст. говорит о способе распределения пожертвований между нуждающимися. Ранее (II, 45), по-видимому, каждый христианин сам передавал бедным деньги на их нужды. Теперь (IV, 35), вероятно, в виду умножения верующих в целях большего порядка, раздача милостыни делалась чрез апостолов.

Ст. 36–37 представляют прекрасный пример отречения от собственности ради нищих-братьев одного левита с о. Кипра, Иосии или Варнавы. «Он, продав землю, принес деньги и положил к ногам Апостолов». По мнению Мейера⁴⁰, пример Варнавы указан, как один из многих подобных поступков. Но кажется более отвечает ходу всего повествования об общении имуществ понимание поступка Варнавы, как исключительного случая, а потому заслуживающего особого прославления и памяти в потомстве⁴¹.

Относительно рассматриваемых мест Деян. II, 44–45 и IV, 34–37, на которые ссылаются богословы тюбингенской школы, как на ясное доказательство обязательности общения имуществ в Иерусалимской церкви, весьма интересно привести рассуждение К. Вайцзеккера⁴², которого также причисляют, хотя и не совсем правильно, к богословам Бауровской школы, по крайней мере он был непосредственным преемником Баура по кафедре в Тюбингене. «Если в Иерусалимской общине, говорит Вайцзеккер, продолжительно существовали нищие, о которых братья (христиане) заботились, то это нужно понимать в идеальном смысле, когда Деян. IV, 34 говорит: не было более нуждающегося между ними. И в том же самом идеальном смысле только можно понять, если она (кн. Деян.) делает отсюда тот вывод, что никто уже более не говорил о своей собственности, наоборот, они считали все за общее достояние II, 44, IV, 34. Даже по такому самому представлению дела гораздо более речь идет о поддержке в случае нужды II, 45; IV 35. И из того, что эта поддержка была длительная, постоянная, – следует, что здесь не имело места никакое общее разделение (имуществ)». Что же касается случая с Варнавою, пожертвовавшим все имение, то Вайцзеккер видит здесь «нечто чрезвычайное», а потому произведшее на сознание современников необыкновенно сильное впечатление и увековеченное историей.

В доказательство своей мысли, будто бы сам автор смотрит на общение имуществ в Иерусалимской церкви, как на дело обязательное, Баур, Целлер и Овербек ссылаются на известный мрачный случай из жизни первой христианской общины – гибель Ананий и Сапфиры. «Какое значение, говорит Целлер⁴³, в смысле нашего автора имело общение имуществ для первообщины, это обнаруживается именно в тяжелом наказании, которое, ради их нечестного поступка, постигло Ананию и Сапфиру» Деян. V, 1–11. Мы не считаем своею задачей подвергать подробному исследованию очень трудное для понимания грустное происшествие с Ананием и Сапфирою⁴⁴. Нам необходимо лишь установить, что наказание смертью постигло Ананию и Сапфиру не за сокрытие части денег от проданного имения, а за страшную ложь, которую они допустили при этом⁴⁵. Это с очевидностью следует из слов ап. Петра: «Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль, солгать Духу Св. и утаить из цены земли?.. Для чего ты положил это в сердце твоем? Ты солгал не человекам, а Богу» V, 3–4, ср. 9 ст.: «ап. Петр распознает (непосредственно чрез действие живущего в нем Духа Божия) план Анании, как дело диавола, который как первовиновник лжи (Иоан. VIII, 44) и первый враг св. Духа πνεῦμα ἄγιον и мессиан. царства проник в сердце того (Ан. ср. Иоан. XIII, 27; Лк. XXII, 3) и наполнил его своим присутствием. Анания, по своему христианскому состоянию и силам, не должен бы был соглашаться на это (Иоан. IV. 7; 1Петр. V, 9), но должен бы был наполнять свое сердце Св. Духом, поэтому вопрос: διατί ἐπλήρωσεν и пр. – ψεύσασθαί δε τὸ πνεῦμα τὸ ἀγ,... «обмануть Св. Духа» – ставится в соотношении с ἐπληρωσεν... Петр и остальные апостолы, как предстоятели церкви, были преимущественными носителями и органами Св. Духа; по этому чрез обман их являлась ложе Св. Духу»⁴⁶.

Мы подвергли краткому экзегетическому анализу те места в кн. Деян., которые, но мнению известных богословов Бауровской школы (Баура, Целлера и Овербека), говорят за то, что сам автор кн. Деян. будто бы хотел начертать образ обязательного общения имуществ в Иерусалимской церкви. Беспристрастный экзегезис может установить простой очевидный смысл рассматриваемых мест, прямо противоположный тому, какой хотят видеть в них богословы-тюбингенцы.

При изъяснении спорных мест из кн. Деян., мы нарочито не привлекали данных из других мест той же книги, ибо, как показано выше, Баур с своими последователями вполне согласен, что автор⁴⁷ кн. Деяний в других местах представляет такие данные относительно жизни первых христиан, которые решительно говорят против общения имуществ, как законно-обязательного института. След., в дальнейшем опровержении мнения печально одинокого О. Гольцмона и, может быть, отчасти родственного ему Эр. Ренана, а также социалистов мы имеем себе в качестве пособников и богословов Бауровской школы.

Самым сильным возражением против предполагаемого существования юридически-обязательного института общения имуществ и решающим в противном смысле обстоятельством является известное изречение ап. Петра в обращении к Анании: «Чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось?» Д. V, 4. О. Гольцмон чувствует всю силу этих слов и, имея свой интерес, делает, как мы видели saltum mortalem, перетолковывая недопускающие сомнения слова в противоположном смысле⁴⁸. Но это новое толкование известного изречения так чудовищно и противоречаще всем филологическим данным, что оно не нашло признания ни у одного из новых экзегетов и не имеет ничего общего с древними экзегетами. Против такого толкования даже Баур⁴⁹ и де-Ветте-Овербек⁵⁰. Значит, слова ап. Петра в обращении к Анании устанавливают с непоколебимою ясностью тот факт, что каждый член первой христианской общины свободно распоряжался своею собственностью: мог продать ее и не продать, продать все, или только часть, – из проданного мог жертвовать апостолам для раздачи неимущим, но вправе был и не жертвовать, мог дать часть, но имел право и ничего не давать. Другие данные из книги Деян. подтверждают слова ап. Петра и вполне оправдывают такое толкование их. После заявления о продаже имений и всякой собственности во II главе, дееписатель Лука еще в конце IV гл., относящейся к состоянию общины на несколько месяцев более позднему, говорит о κτήτορες χωρίων ἤ οικίων, т. е. владельцах имений или домов, о σά ὑπάρχοντα, т. е. разнообразной личной собственности. Отсюда Лехлер⁵¹ делает вывод, что все продавали, но не все продавали. А Цӧкклер⁵² идет дальше и говорит, что «даже жертва любви, принесенная Варнавою состояла в пожертвовании не всего, что он имел». Но, что важнее всего, мы имеем положительные данные в доказательство того, что частная собственность в первой христианской общине сохранилась. Так в Иерусалиме имела собственный дом Мария, мать Иоанна Марка (Деян. XII, 12), также один из учеников – Мнасон Кипрянин (-XXI, 16) и др. Да и действительно всеобщая продажа всякой собственности решительно была бы не понятна. Хорошо сказал Баур⁵³: «Такое состояние (всеобщая распродажа) не имела места в действительности, и уже по самому существу дела не могла иметь места, ибо как можно себе представить, чтобы в общине, которая уже состояла тогда по данным автора (IV, 4) из 5 т. человек, все, которые владели имениями и домами, продавали свои дома (IV, 34), так что поэтому ни один в целой общине не владел бы собственным жилищем?» Затем, если бы все продали все и деньги поделили между собою, или постепенно выдавали на нужды, – тогда бы не могло быть речи о бедных, помощи им и благотворительности. А между тем в VI главе рассказывается о благотворительных столах для вдов. Тавифа прославляется за свою милостыню бедным (IX, 36, 39). Из Антиохии посылается также милостыня для бедных Иерусалимской церкви (Деян. XI, 29). Ап. Павла просят иерусалимские апостолы заботиться об их «нищих» (Гал. II, 10). После гонения на церковь Иерусалимскую, поднявшегося тотчас за убиением Стефана, ни одним словом, не упоминается об общении имуществ, о продаже имений и домов. Послание ап. Иакова, рисующее несомненно образ Иерусалимской церкви, ведет речь о богатых и бедных (II. I-V, 1; также I, д., 23; III, 14).

После сказанного, невольно возникает вопрос: как же нужно положительно представлять жизнь Иерусалимской церкви в экономическом отношении?

Если «общение имуществ» первенствующей церкви не было коммунизмом, то можно ли все дело свести на простую милостыню?

Нам думается, при решении этого вопроса, нужно принять во внимание следующие обстоятельства.

I. Апостолы, непосредственные ученики Иисуса Христа, почти все были галилеяне и по ремеслу рыбаки. До самой смерти И. Христа, даже вплоть до Пятидесятницы они так или иначе занимались своим ремеслом, не оставляли его совсем (еван. Иоан. гл. XXI). После вознесения Господня (ср. Деян. I, 4) и Пятидесятницы, они, по-видимому, из Галилеи переселяются в Иудею, в Иерусалим, сделавшись из ловцов рыбы ловцами людей.

II. В день Пятидесятницы крестилось 3 тысячи душ (Деян. II, 41). Многие из них, а быть может, большинство – были пришельцы в Иерусалим, пилигримы из различных стран (ср. II. 5, 8–11). Разумеется, после праздника Пятидесятницы они возвратились на родину, но едва ли все; не пожелало ли остаться даже большинство из них в Иерусалиме. Дело в том, в кн. Деян. о христианской общине после Пятидесятницы говорится только в Иерусалиме. Христианская жизнь стала выливаться из Иерусалима лишь после смерти Стефана. Нам думается, что во всяком случае можно считать фактом, что по крайней мере некоторые из обратившихся к церкви пришельцев пожелали переселиться в Иерусалим. Это так естественно! Иерусалим был город, где провел свои последние дни и часы Сам Господь И. Христос, – где Он был распят, погребен и воскрес в третий день, – город, откуда воскресший Господь повелел не отлучаться Своим ученикам. Наконец, Иерусалим был город, где, имело место великое событие – сошествие Св. Духа на верующих в день первой христианской Пятидесятницы и где родилась церковь Христова. Само собою понятно, экономическое состояние переселенцев должно было пережить потрясение. Жизнь их должна была переустроиться. Но ведь при всяких переустройствах бывают и неустройства. И здесь этих неудачных устройств должно было быть больше, чем в других случаях; ибо переселенцы менее всего руководились материальными выгодами, меркантильными расчетами. Оставляя насиженные места, отрываясь от определенных условий жизни, переселенцы в Иерусалиме могли испытывать все тяжелые неудобства, даже полный риск непрошенных (в практической, экономической жизни) гостей. Обзаводились ли они в Иерусалиме недвижимым имуществом, или нет, – находили ли они для себя подходящие занятия, или оставались не удел, – мы этого не знаем.

Пример переселенца в Иерусалим мы имеем в лице Варна вы.

III. Нужно иметь в виду энтузиазм первых христиан, особенное возвышенное, захватывающее состояние их воодушевленной веры. Мы, вероятно, уже не можем себе и представить того настроения, которое переживали первые христиане во «время благоприятное», «в день спасения», среди постоянных знамений и чудес, при излиянии сверхъестественных даров Св. Духа на всех верующих, в непосредственной близости к тем, которые «видели Господа», жили с Ним, слушали Его. Потом мы не настаиваем, но не считаем невероятной проводимую многими мысль, что, при недостаточном внимании к историческим перспективам, первенствующие христиане (но отнюдь не сами апостолы) в самом скором времени ожидали 2-е пришествие И. Христа. В самом деле, раз это имело место среди солунских христиан – что не подлежащий никакому сомнению факт, см. 2Сол. II, 2 – то почему же не допустимо среди Иерусалимских?.. Все это делало то, что обыденная жизнь нарушалась, земные блага утрачивали свою цену и искренняя любовь к братьям по вере достигала высшего напряжения. Христиане жили на земле, но сознавали себя гражданами неба (ср. послание к Диогнету).

Вследствие всего сказанного, жизнь первенствующих христиан приняла семейный характер⁵⁴. Весьма возможно, явилась у них в своем роде общая касса, как она имела место во время жизни И. Христа среди Его учеников (Ср. Иоан. XII, 6); а первые христиане старались, конечно, во всем подражать св. обществу И. Христа. В эту так называемую кассу могли полагать деньги те из переселенцев, которые не умели или не считали нужным основательно устраиваться в Иерусалиме. Удовлетворение же нужд и потребностей происходило по образу семейному, домашнему. Касса – если позволительно этим именем называть особый род какой-либо внешней организации братской взаимопомощи – не истощалась. В случае необходимости тот или иной из верующих продавал свое имущество и передавал деньги апостолам для удовлетворения потребностей нуждающихся, – или сам это делал. Заслуживает особого внимания, как уже замечено выше, книга Деян. вначале два раза упоминает о вступлении в церковь больших масс людей: 3 тыс. в день Пятидесятницы (II, 41) и 5 тыс. после исцеления хромого (IV, 4). Два раза же и тотчас за указанными сообщениями говорится о продаже верующими имений и домов для удовлетворения нужд братьев-христиан (II, 44; IV, 35). Смысл, конечно, тот: при том и другом массовом обращении среди вновь вступивших в церковь было много бедных, неимущих, – и вот тотчас же приходили к ним на помощь братская любовь христиан. И продавали имения... Разумеется, при такой продаже имущества для удовлетворения нужд верующих не могло быть и речи о какой-либо юридически-обязательной норме. Против этой мысли решительно восстают все богословы (напр. Неандер, Лянге. Нёсген, Цӧклер, Фельтен и др.), за исключением тюбингенцев. По свидетельству самого дееписателя, этот род самоотверженной помощи ближним проистекал из «великой благодати» и полного духовного единения (IV, 33. 32). Значит, внешняя жизнь преобразовывалась и освещалась извнутри; границы между частною собственностью как бы устранялись под влиянием высокого христианского воодушевления, чистой братской любви, а не вследствие внешних предписаний, или повиновения авторитету.

Разумеется, такой порядок жизни не мог долго продолжаться. Так и было в действительности. Уже 5-ая и 6-ая главы кн. Деян. говорят о начавшихся на этой почве нестроениях. 5-ая глава (ст. 1–11) свидетельствует о том, что против полного отречения от собственности восстала семейная, брачная жизнь⁵⁵; 6-ая же говорит скорее уже не об общении благ, а о помощи бедным⁵⁶. А далее об общении имуществ нет уже более и речи, а говорится только о милостыне. Очевидно, Иерусалимская церковь, перенесшая тяжелое гонение вслед за убиением Стефана, вновь устраивалась уже при других условиях...

Нам думается, только из особого склада жизни первой христианской общины вполне понятна большая бедность Иерусалимских христиан, которая была предметом забот не только Иерусалимских апостолов, но и ап. Павла в его миссионерских путешествиях.

Из всего вышесказанного мы можем сделать два вывода – отрицательный и положительный.

Общение имуществ в первенствующей Иерусалимской церкви не имело ничего общего с социалистическим коммунизмом потребления. Даже те очень немногие богословы, которые готовы признать в Иерусалимской церкви коммунизм, выводят его из религиозной основы, а не из экономической⁵⁷. Эр. Ренан прямо заявляет: «Христианский коммунизм имел религиозную основу, которой нет у современного социализма»⁵⁸.

Общение имуществ в Иерусалимской церкви создалось при исключительных условиях, настолько при исключительных, что не было предметом подражания для других церквей даже апостольского времени. Отсюда следует, что это общение, которое, как внешнюю форму жизни, даже нельзя установить с определенностью, – не может быть признано нормою жизни⁵⁹ и предметом подражания для позднейших поколений, к чему делались попытки⁶⁰. Если что может и должно быть здесь предметом подражания, то это те высокие чувства – стремление к спасению, к царству Божию, любови к ближним, – которые воодушевляли первых христиан и извнутри освещали внешнюю жизнь и выражались в разнообразных формах. Этот путь возрождения человеческой жизни извнутри ко вне, как единственно верный путь, завещан ими и последующим поколениям.