[Оглашение XV]

1. Бежит зима, гонимая весной; бежит ночь, страшась восходящего солнца; так и болезнь уходит с возвращением здоровья, война же не выдерживает натиска мира. Но из всех этих неприятных вещей ни одна так легко не отступает перед враждебным ей строем, как бежит насыщение чрева и всякая дерзость, лукавое порождение насыщения, когда их преследует пост. А ведь все эти вещи для людей целомудренных настолько же тягостнее зимы, темнее беззвездной ночи, неприятнее болезни и войны, насколько плоды приходящего им на смену поста будут нежнее весны, светлее солнца, слаще здоровья и мира. Поскольку же и ныне речь сия возвещает бегство столь великих зол и пришествие противных им благ, то и вы, други и братия, вновь примите ее с радостью, словно ласточку, провозвестницу весны (не так ли встречал Ной голубку, сообщившую об отступлении величайшей бури?), или как утреннюю звезду, предтечу дня, или же как пророка здравия либо вестника мира, а точнее, – вот что удивительно! – одновременно как глашатая мира и звук боевой трубы.

2. Ведь предстоят нам одновременно два дела: мир с Богом, и война со всякой враждебной силой. И тот подвижник добродетели пребывает в поистине нерушимом мире и покое от мирских дел, который не мирится со страстями и бесами и не уступает им, но, наоборот, воинственно противостоит. Ведь плотские помышления суть вражда против Бога (Рим.8:7), и тем любезнее нам расположение к Богу, чем решительнее мы противимся враждебному закону греха. Потому-то Бог говорит: Враждуйте Мадианитом и бийте я (Числ.25:17), а также: да не завещаеши завета (Втор.7:2) к Ханаанеям, да не совещаеши мирная (Втор.23:6) Аммонитянке и Моавитянке. Иеремия же: Проклят человек, творяй дело господне с небрежением, и проклят возбраняй мечу своему открове (Иер.48:10), и еще: Кроткий да будет храбр (Иоил.3:11). Давид же, муж более мирный, чем кто-либо другой, но в то же время и сильный в брани, как бы похваляясь достойной воинственностью, говорит: Не ненавидящыя ли тя, Господи, возненавидех, и о вразех твоих истаях? Совершенною ненавистью возненавидех я; во враги быша ми (Пс.138:21–22).

3. Посему явно упрекает Господь посредством пророческого духа тех, кто, пренебрегая бранью за добродетель, полагает, что живет в мире: Вси совершиша беззаконная…, вси сотвориша ложная, и целяху сотрение людей моих, уничижающе и глаголюще: мир, мир; и где есть мир? (Иер.6:13–14). Такие, по словам Иезеки иля: уведят, яко аз Адонаи Господь. Понеже прельстиша людей моих, глаголюще: мир, мир; и не бяше мира (Иез.13:9–10). Павел же, хотя и заповедует: старайтесь иметь мир (Евр.1214), а также: Если возможно с вашей стороны, будьте в мире со всеми людьми (Рим.12:18), но и предписывает: переноси страдания, как добрый воин Иисуса Христа (2Тим.2:3). Сам же Христос, превосходящий всякий ум Мир, говорит: у кого нет меча, продай одежду свою и купи меч (Лк.22:36), хотя Он же впоследствии сказал: Мир оставляю вам, мир Мой даю вам (Ин.14:27). И долго было бы перечислять все речения, которые побуждают ищущих и преследующих мир к ополчению и неустанной брани, ибо невозможно нам иначе пребывать в безмолвии, не избрав образ жизни воинственный и требующий постоянно быть при оружии.

4. Этому учат нас и некоторые из повествований об Иерусалиме, если рассматривать их духовно. Какие же именно? Некогда жителей Иерусалима, захваченных в плен, увели в Вавилон; по прошествии же долгого времени они, освободившись из плена, вернулись на родину, и, конечно, принялись восстанавливать разрушенные стены города. Лукавые же соседи, завидуя их возвращению, пошли на них войной, желая разрушить построенное. Итак, пришлось израильтянам разрываться надвое, так что одни оружием отражали неприятеля, а другие трудились на стройке. Но и эти не могли невозбранно продолжать свой труд, ибо каждый рабочий был вооружен, единою рукою своею творяху дело, а другою держаху меч. Созидающым же единому коемуждо меч бысть опоясан при бедре его, и созидаху, и трубяху трубами близ их (Неем.4:17–18).

5. Вот как в те времена обстояло дело; мы же, как видите, и отсюда можем заключить, что нельзя оградить стеной мир, не защищая себя и не подвизаясь мужественно за Бога. Ведь Иерусалим рассматривается как символ добродетельного и мирного жития; если же мы нарушим его, то будем увлечены в область Вавилона, сего сокрушительного греха. Если же мы, избавившись от сего рабства, сумеем вернуться в отечество добродетели, то, конечно, пожелаем и восстановить его разрушенную ограду. Тогда восстают против нас соседи, то есть пороки, граничащие с добродетелью как со стороны избытка, так и со стороны недостатка, которые принимаются мешать нам и нападать на нас. И тогда мы, выстраивая на посте целомудрие, на целомудрии – справедливость, на справедливости – доброту, возводим стену Иерусалима и создаем надежную защиту для области мирного жития; когда же мы гнушаемся пресыщения, распущенности или любостяжания, враждуя с ними и отвращаясь от них, как от неприятелей, то как бы вооружаемся на брань, и одной рукой искусно творим дело добродетели, другой же, действуя словно с удвоенной силой, отражаем нападающую с обеих сторон неумеренность.

6. И трубяху трубами близ их. Итак, кто же трубит близ подвижников добродетели, если не огласительное слово, в котором слышатся два значения: приказание и побуждение (ведь таковы были древние правила подачи сигнала трубой)? Или можно сравнить его с двумя трубами, которые должны были служить в Моисеевом законодательстве для обозначения времени: одна военного, а другая праздничного (ср.Числ.10:2). Но хотя значение его по большей части и зависит от времени, сегодня оно ничуть не менее призывает к брани, чем возглашает наступление благоприятного для нас праздничного дня. Итак, речь как бы несет меня по течению, так что я возвращаюсь к тому, с чего начал. Вот о чем трубит слово; вы же (если только выражение лиц может служить верным признаком сердечных чувств), прислушиваясь к его привычному и понятному смыслу, не вскакиваете от радости, как если бы вас призывали на праздничный хоровод или танец с оружием, а не в страшную битву.

7. Это-то и кажется мне нерушимым свидетельством вашего мужества перед лицом испытаний. Ведь, о слушатели, нам, как уже было показано, всегда надлежит проявлять упорство в этой брани, хоть мы и желаем мира, и надеемся вкусить его благ; но особая стойкость требуется в этот период поста, который мы ежегодно совершаем в память о величайшей и самой необыкновенной брани. И какова была брань, такова же и увенчавшая ее владычная победа. Ибо что такое таинство креста, как не победоносная брань Бога, в которой Он сражался за нас и победил? Он, облекшись в плотский образ, словно в воинские доспехи, явился без одеяния начал и господств, и, дерзновенно восторжествовав на кресте, воодушевил нас к брани ради самих себя, чтобы и мы дерзали противостоять греху даже до крови. Итак, поскольку и ныне дается знак к духовной брани, приготовимся к ней, освободимся от житейских забот, и, распрощавшись со всякой суетой, будем заботиться лишь о том, чтобы угодить своему Военачальнику как исправным вооружением, так и готовностью служить от всей души и из благородных побуждений.

8. Но, может быть, ради новобранцев, еще не упражнявших себя в многочисленных и частых боях, не вредно будет подробно рассказать, против кого, как и ради чего придется воевать, каким оружием пользоваться, как заготовлять припасы, и, одним словом, как готовиться к этой войне. И, чтобы не приводить все бесчисленные советы по военному делу, выбранные мною из Писания, сошлюсь лишь на верховного военачальника церковного ополчения, рассуждающего об этом в немногих словах. Знаете, о ком речь? Об архистратиге силы Господней, который столь славно провел бой, что за ним наблюдали и ангелы, и люди, и столь успешно, что поразил не воздух, но самого князя воздуха вместе с лукавыми фалангами миродержца. Ибо он, описывая природу брани, говорит: наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных (Еф.6:12); показывая же, как и каким оружием должно снаряжаться, заповедует: Итак станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мира паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие (Еф.6:14–17).

9. Слышали, с кем ведется война? Они не состоят из плоти и крови, нападают с высоты, подстерегают в темноте, мечут огненные стрелы. Знаете теперь, каково наше оружие: панцирь, пояс, поножи, шлем, щит, меч? Вооружение это особое, необычайное и несокрушимое для стрел врага, ибо Божье всеоружие является поистине нерукотворным и противоположным вражескому. Ведь у тех на вооружении пояс лжи и панцирь несправедливости, на ногах их поножи приготовление ко греху, защита их неверие, на голове шлем адской погибели, в руке – меч лукавого духа. Мы же настолько враждебны и противны им, что даже в оружии не обнаруживаем никакого сходства. А причина сей непрестанной войны – зависть. Ибо некоторые духовные существа, лишившиеся своего положения при Боге, удостоились судьбы отступников; а будучи врагами и человеконенавистниками, они состязаются в стремлении увлечь нас в бездну той же погибели, потому что завидуют нашей принадлежности к благому уделу, которую сами, несчастные, утратили. Так развязалась непримиримая война, в которой и враги наши не дадут себе передышки в сражении, если смогут заставить кого-либо сделаться отступником от Бога и уподобиться им, и нам предписывается стоять в своем строю, как сказано: станьте, препоясав чресла ваши, обуть ноги, облечься в панцирь и полностью возложить на себя всеоружие.

10. Однако не будет лишним подробнее рассказать о нашем всеоружии, чтобы изучить его более тщательно. И, во-первых, возьмем пояс, прикрывающий чресла, ибо именно в них по большей части вонзаются вражеские стрелы. Потому и сказано: крепость его на чреслех, сила же его на пупе чрева (Иов.40:11). Итак, нам приказано препоясать чресла в истине, то есть истинным целомудрием сдерживать и отгонять расслабление и распутство. Истинное же целомудрие – это не только воздержание от чужой жены, но и строгость в общении с собственной, которое должно ограничиваться пределом деторождения и по соглашению прерываться ради поста и молитвы – ныне более, чем когда-либо. Как часто и мы, безбрачные, по видимости несем на себе пояс девства, но незаметно уклоняемся от истинного соблюдения обетования, когда либо прельщенные вожделением глаза, либо нечистое сердце играют с нашей поясницей! Итак, чтобы никоим образом не претерпеть ущерба от огненных стрел лукавого, должно опоясаться истинным целомудрием, как сказано, а также облачиться в панцирь справедливости.

11. Я ведь знаю два вида справедливости: один частный и противоположный той несправедливости, которая состоит в любостяжании, другой же более общий и заключающий в себе всю добродетель, в соответствии с которым и весь лик блаженных носит в Писании имя праведников. Но сейчас, слыша о панцире справедливости (а это, конечно, панцирь из стальных колец, а не льняной), я воображаю себе всеобъемлющую справедливость, которая сплетается из частных добродетелей, как из сочленений отдельных звеньев. Итак, сейчас, более, чем когда-либо, позаботься облачиться в этот искусно изготовленный панцирь, ибо в нем сплетаются друг с другом не только основные добродетели, следующие друг за другом, но и все подчиненные им, так что, например, за покаяние цепляется пост, за пост смиренномудрие, за смиренномудрие целомудрие, за целомудрие молитва, за молитву милостыня, за милостыню кротость, за кротость человеколюбие, за человеколюбие любовь, которую божественный Павел назвал совокупностью совершенства (Кол.3:14). Видите, из каких звеньев-добродетелей и сколь искусно сплетен панцирь справедливости, хоть я и показал только одну последовательность из многих? Если мы в этот панцирь облечемся, то ни в один из членов не окажется поражены хотя бы одной из стрел лукавого: ни в грудь гневом, ни в чрево чревоугодием, ни в гортань сладостью пищи, ни в печень похотью, ни в чресла возбуждением, ни в сердце и все внутренности немилосердием и братоненавистничеством. Но пребудем мы совершенно неуязвимыми и бесстрастными, стрелы же лукавого упадут впустую.

12. Вот как надлежит нам препоясываться и прикрывать тело броней, равно как и защищать ноги. Ведь и их приказано не оставлять босыми, а обувать в прекрасные поножи: приуготовление евангелия мира. И если мы с готовностью стремимся в евангельскую брань, если направляем шаги по Богу, если следуем взывающему: Придите ко Мне, все труждающие (Мф.11:28), если направляемся в селения Господни, если ноги наши утвердились во дворах Иерусалима, колени же постоянно пребывают в молитвенном труде, то ноги защищены надежнейшей броней, так что змий, кусающий в пяту и сокрушивший голени многих мужей, не сможет оцарапать на них и кончика пальца. Тогда не будем мы хромать на обе ноги, поскольку Господь не благоволит в лыстех наших (Пс.146:10), и не пострадаем от терниев, так что ни одна колючка не повредит нам. Сверх того надлежит взять щит веры, которым, как сказано, возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого (Еф.6:16). Сколь же ценен сей щит, коль скоро он может гасить даже раскаленные стрелы! Ибо верою, как пишет тот же апостол, все святые побеждали царства, творили правду, получали обетования, заграждали уста львов…, были крепки на войне, прогоняли полки чужих (Евр.11:33–34).

13. Так и мы заградимся щитом веры, чтобы заградить уста зверей яростной гортани и ненасытного чрева, или же обуздать их воздержанием и постом, погасить, словно силу огня, воспаление плоти, потушить пламя огня и низвергнуть спесь, как Давид – гордого Голиафа. Ибо, если говорить о вере, то и у Давида был щит крепче всякого другого, хоть в ином отношении и сражался он с Голиафом как легковооруженный пращник. Укрепимся мы и для того, чтобы противостоять болезни, ибо всё возможно верующему. Ведь, прикрывшись благим упованием, или, точнее, щитом веры, мы спасемся от ран маловерия или неверия или, пораженный которыми начинает сомневаться, не заболеет ли он от продолжительного поста, воздержания от вина, коленопреклонений или бдений, или опасаться, не окажется ли его молитва неуслышанной. Всё отражает щит веры, даже сам по себе, однако и его наш наставник предписывает дополнить шлемом спасения, чтобы мы были защищены броней с головы до ног, не оставляя для врагов ни одного уязвимого места. Ибо если он удостоил ноги столь всеобъемлющего внимания, то как же было не позаботиться и об охране головы?

14. Шлем же спасения это, должно быть, ниспосылаемая свыше спасительная сила духа: ведь это она, нисходящая с небес и плотно окутывающая нас со всех сторон, служит вершиной нашего вооружения. Ибо осенил еси, как гово рит муж, чьи руце были от Бога научены на ополчение, и персты на брань (Пс.143:7), над главою моею в день брани (Пс.139:8). Если же сень сего ниспосланного Богом шлема не предохранит головы наши в день брани, то как не подпасть под сень смерти, или же, оказавшись под нею, сохранить сердце от страха?

Ибо сказано: без Меня не можете делать ничего (Ин.15:5). А может быть, шлемом спасения для постящихся согласно Евангелию можно назвать и радостное помазание елеем, которым Христос предписывает прикрывать главу во время поста, чтобы она, оставшись беззащитной перед людскими похвалами, не лишилась славы в Боге.

15. И это всеоружие, которое возлагает на своих воинов Павел, набирая войско для владыки Христа, не выковано из земного материала, не создано трудом рук оружейников, чтобы сохранить тело от стрел, но всецело является Божьим творением, предназначенным для защиты преподобных душ, чтобы хранить их и гасить огненные стрелы. А каким же мечом нам обороняться? И он тоже выкован тем же мастером, ибо слово Божие является и называется мечом духа. А о том, как пользоваться словом Божиим, словно мечом, для отражения врагов, я могу поведать, взяв примеры их Христова поединка. Ибо напрасным оказалось нападение диавола, когда Христос, облачившись в наше естество, осмелился вступить в единоборство с ним. Когда диавол выпустил стрелу против чувства голода в виде превращения камней в хлебы, то Спаситель оборонялся духовным мечом, словом Божиим, о том, что не хлебом одним будет жить человек (Мф.4:4). Тогда враг, отраженный с этой стороны, предпринимает другую попытку, чтобы проверить, не получится ли нанести урон в другом месте, и обещает дать Спасителю все царства земные, если Он поклонится ему; Спаситель же вновь отразил искусителя тем же самым мечом, словом Божиим: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи (Мф.4:10). И хотя Христос – живое и действенное Слово Божие, острейшее всякого меча, однако он, показывая, как нам должно вооружать свою десницу и каким мечом защищаться от врага, и Сам устрашил неприятеля божественными глаголами.

16. И хотя в нынешней брани на нас нападают многие, так что один неприятель пытается атаковать гортань, другой – чрево, третий – чресла, четвертый – грудь, все эти прилоги надлежит отражать словом Божиим, следуя владычным примерам. Ибо, как Давид сказал: Всяк поражаяй Иевусея да касается мечем, так и в словах и делах Спасителя, полагаю я, слышится такое предписание: всякий, поражающий беса искусителя, да касается мечем, то есть словом Божиим. Ведь в сокровищнице Писания всегда можно найти подходящее оружие, и раздражающего чресла отразить таким речением: Совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею. Итак, отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? Да не будет! (1Кор.6:15–16). А также: Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог (1Кор.3:17), и: Старайтесь иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа (Евр.12:14). И еще: Бегайте блуда (1Кор.6:18). Пусть заточит сей меч и своевременное воспоминание о пламенной ревности Финесса и его копье, пусть навострит его, словно дротик, рассказ о целомудренном Иосифе. Тем же, кто выставляет перед нами красоту блудницы, как некогда мадианитяне против израильтян, уместно ответить вот что: Завет положих очима моима, да не помышлю на девицу (Иов.31:1), а также: Не внимай злей жене (Притч.5:3), но отскочи, не замедли на месте ея (Притч.9:18), и: всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф.5:26).

17. Есть у нас божественные глаголы, и чтобы ответить и тем, кто пугаем малокровием, могущим приключиться от растительной пищи, или призывает пожалеть плоть, изможденную постом: плоть и кровь Царствия Божия не наследуют (Гал.5:21), Кия польза в крови моей, внегда сходити ми во истление (Пс.29:10), Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха (Евр.12:4), или: если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется (2Кор4:16). Но долго было бы перечислять все глаголы Божии, которые позволяют нам сделаться непобедимыми меченосцами, если только вооружаться ими своевременно.

18. Но, кажется, уже достаточно сказано о том, какова природа наших врагов и их оборонительное и наступательное вооружение, в достаточной мере показано наше всеоружие, которому огненные стрелы врага не причиняют никакого уро на. Но, быть может, у каждой из сторон имеются и союзники? Конечно же, да. Для нас это естественные семена добра, святые силы и благое намерение, для них же – страсти и намерение дурное. Таким образом, мы превосходим их в числе, ибо соратников у нас больше, не говоря уж о прочих наших славных воинах и предводителях, которые укрепляют наш дух своими распоряжениями: станьте (Еф.6:14), будьте мужественны (1Кор.16:13), противостаньте диаволу, и убежит от вас (Иак.4:7). А прежде всех взывает к нам Сам Господь, крепок и силен в брани: Да не смущается сердце ваше и да не устрашается (Ин.14:27), а также: мужайтесь: Я победил мир (Ин.16:33). Да и сам я не до конца бесполезен для вас, мужи воины, ибо вот, сообщаю вам то, что предписывает мне моисеево боевое искусство: И будет, егда приближишися к рати, и приступив жрец да возглаголет к людем и речет к ним: послушай, Израилю, вы исходите днесь на рать ко врагом вашым: да не ослабеет сердце ваше, ни убойтеся, ниже устрашитеся и не уклонитеся от лица их, яко Господь Бог ваш идый пред вами споборствует вам на враги вашя и спасет вас (Втор.20:2–4).

19. Уместно будет добавить к этому и то, о чем тот же законодатель и полководец свидетельствует через книжников, во всеуслышание отстраняя от священного ополчения занятых земными жилищами, или возделыванием виноградников, или преданных сладостным узам брака. И вполне справедливо: ведь если, как мы знаем из Евангелий, любители таких вещей, будучи призваны на брачный пир, не только не приходят вовремя, но и совершенно отказываются, то тем более на войне они не совершат ничего благородного и доблестного, или даже не только сами, порабощенные противоречивыми заботами, проявят трусость, но и остальным повредят своим беспорядочным бегством. Посему и Павел, следуя полководческому искусству закона, говорит: Никакой воин да несвязывает себя делами житейскими, чтобы угодить военачальнику (2Тим.2:4).

20. Вот как должно возлагать на себя оружие и готовиться к сражению; но не следует пребывать в неведении и о том, что встретимся мы с врагами, которые не только нападают по фронту, но и строят козни с тыла, тысячами и тьмами атакуя левый и правый фланги, и, одним словом, окружают нас и обступают стеной ото всюду. Но, возможно, большинству непривычных к такой брани покажется неясным, что за супостаты наносят удар в лицо и грудь, кто досаждает с тыла, и как получается, что на нас нападают и справа, и слева. Итак, я попытаюсь приподнять завесу мрака над этими образами.

21. Враждебные силы, подобно всем сильным в брани, нападают и явно, и как бы из засады. Ибо они распределяют брань с нами, так что каждый наносит удар со своей стороны. Так, например, один из них с детских лет, не скрываясь, выставляет против нас чревоугодие и гортанобесие и, завязывая открытый бой с помощью излишеств в пище и наслаждения ею, пытается ослабить нас видимостью благоприятного состояния, проистекающего из насыщения, и жалостью к плоти. Пока он пытается теснить противника, нападая на чрево и стискивая ему горло, дух блуда молчит, как бы скрываясь в засаде. Когда же он увидит, что неприятель уже опрокинут чревоугодием, тотчас же выскакивает и нападает внезапно, с легкостью поражая чресла стрелами возбуждения. Посему и апостол, говоря: не предаваясь ни пированиям и пьянству, добавляет: ни сладострастию и распутству (Рим.13:13), то есть тем порокам, которые приходят после и являются преемниками первых.

22. Но и дух блуда, покинув свое укрытие, сам занимает фронт и дерзко вступает в открытый бой, то беря в союзники естественное стремление, то ссылаясь на человеколюбие Бога и Его снисходительность к подобным вещам, в то время как его тайное укрытие занимает раскаяние, соединенное с отчаянием. Оно обычно расчетливо скрывается там до тех пор, пока боец будет терпеть ущерб от дерзких нападений врага защитника блуда, а после этого нападает еще яростнее, называя Бога неумолимым Судией прегрешений и приуготовляя питие еще большей печали и разочарования. Его-то и опасался Павел, предписывая коринфянам оказать любовь (2Кор.2:8) впавшему в блуд, чтобы не сделал нам ущерб а сатана, ибо нам небезызвестны его умыслы (2Кор.2:11), которые, будучи скрытыми и коварными, для многих, конечно, остаются неведомыми. Их-то Давид называет вещью, во тьме преходящей, точно так же, как явные искушения – стрелой, летящей во дни, нападением и бесом полуденным (Пс.90:6).

23. Впрочем, как доблестный боец, подобный Павлу, превосходит силой нападающих и спереди, и сзади, забывая заднее и простираясь вперед (Фил.3:13), так тот, кто отказывается от дальнейшего продвижения, а вместо этого пятится назад, подобно раку, оказывается, наоборот, легко уязвимым с обеих сторон. Таковы, как мы знаем, были галаты, к которым обращены такие слова: Вы шли хорошо; кто остановил вас (Гал.5:7). Итак, если кто-то, предаваясь целомудрию и посту, либо покою и молитве, вначале проявляет большое рвение, а затем постепенно отступает назад, то и с тыла терпит ущерб, уступая врагам, и вперед уже не может успешно продвигаться, как бы заградив себе путь из трусости или небрежения.

24. Поняли вы, каким образом на нас нападают спереди и сзади? Узнайте и о том, какова бывает брань справа и слева. Прежде и чаще всего мы можем уклониться в одну из крайностей от среднего между ними равновесия, сделавшись предметом спора между излишеством и недостатком. Ведь может статься, что наша праведность окажется порабощена кажущейся десницей чрезмерности, так что мы, исполняя свой долг со всей строгостью, примемся сорить деньгами, яко бы выказывая благородное презрение к ним, и проявлять дерзновение, словно не можем ошибиться; или же, наоборот, мы пострадаем от малодушия, несправедливости и мелочности вместе с теми, кто оказался ошую из-за недостатка строгости. Кроме того, как многие лжепророки и лжеапостолы уподобляются подлинным пророкам и апостолам, так и князь тьмы иногда является в своем истинном об лике, а иногда принимает образ ангела света, чтобы захватить нас хотя бы одним способом: либо совратив хитростью, либо одержав верх в открытом бою. Разъяснить сказанное лучше всего будет с помощью примеров. Так, враг стремится ввергнуть нас в обиталище всех пороков с помощью сребролюбия, этого нового идолопоклонства. Однако на тех, кто уже захвачен властью или преходящей роскошью, он нападает с этой стороны, словно с левого фланга, поскольку они уязвимы для суеты мира сего; людей же благочестивых и опасающихся лживой материи он как бы обходит справа, чтобы, захватив их видимым светом, увлечь в ту же бездну. Таковым он предлагает богатство как средство для даяний в пользу бедных, великолепных приношений и священных построек, и, таким образом постепенно увлекая несчастного в прелесть любостяжания, незаметно поражает его дротиками тщетных забот.

25. Что же, о слушатели? Не поражены ли вы, не испуганы многочисленностью вражеских ополчений, и тем, как они охватывают нас, словно рыболовной сетью? И, быть может, вы недоумеваете, куда нам бежать, коль скоро нас атакуют не только с фронта и тыла, но и слева, и справа, не говоря уж о том, что и сверху мы тоже подвергаемся нападению? Ибо многие из слуг князя мира сего, которые, будучи бестелесными, с легкостью передвигаются на крыльях воздуха, могут нападать и оттуда. Вот где уместно вспомнить Моисеево предписание: дерзайте, стойте, и увидите спасение от Господа, памятуя, во-первых, о том, каким божественным все оружием мы защищены, а во-вторых, что и Бог предлагает нам Свою поддержку, соразмерную окружающим нас толпам врага. Ибо сказано: Ополчится ангел Господень окрест боящихся Его (Пс.33:8) – ангел, защищающий и спереди, и сзади, и с флангов, который никогда не оставит нас своей помощью, если только мы, покинув строй, сами не отречемся от союзника, как сказно: Не даждь во смятение ноги твое я, ниже воздремлет храняй тя (Пс.120:3). Если же мы хоть немного уклонимся от строя, или с самого начала отступим перед врагами, то всё пропало, всё впустую. Тогда бесполезен ангел-хранитель, и ни к чему осеняющий нас шлем благодати; тогда щит не может больше гасить огонь стрел, и самый панцирь не в силах отражать удары.

26. Если мы будем противостоять прилогу, он убежит от нас, ибо, победив защитника какой-либо одной страсти, мы тем самым низвергнем и все остальные. Ведь как добродетели, так и пороки следуют друг за другом, и подобно тому, как панцирь справедливости состоит из хитрого сплетения добродетелей, которые мы перечисляли, так и панцирь неправды испещрен многими частями. Разве не слышали вы о тристатах Фараона, сражавшихся с колесниц? Имеющий же уши поймет, что колесницу гонителя-Фараона составляют чревоугодие, блуд и сребролюбие¹1. Итак, тот, кто низвергнет первого из сих тристатов, то есть чревоугодие, уничтожит и блуд, и следующее за ним сребролюбие. Потому-то и сказано: Да погубиши имя Амаликово от земли, яже под небесем (Втор.25:19), ибо Амалик есть образ чревоугодия. И как Амалик называется главою язычников, так и чревоугодие – глава страстей, которой и должно противостоять, как Моисей, который, сражаясь с Амаликом, послал вперед полководца Иисуса, сам же простер руки в молитвенном предначертании креста. Ведь как же нам иначе спастись из сей злоначальной земли врага, если не распять свое житие в молитве под предводительством Господа Иисуса? Яко рукою тайную ратует Господь на Амалика от рода в род (Исх.17:16), и это равнозначно апостольскому речению: Пища для чрева и чрево для пищи; но Бог уничтожит и то, и другое (1Кор.6:13). Ибо Бог говорит: Яко пагубою погублю память Амаликову (Исх.17:14).

27. Таким образом, должно оберегать себя со всех сторон, чтобы, поддавшись какой-нибудь одной страсти, не оказаться пойманным и остальными. Ибо ни одна страсть не сможет захватить человека, если только он не уступит ее первому прилогу. Во всех делах многое зависит от мелочей, но в особенности это относится к борьбе на поприще добродетели. Великое ли дело обратить внимание на женскую красоту? Не многие ли считают это совершеннейшим пустяком? Но вспомни, началом каких несчастий послужило оно для сынов Божиих, которые видевше дщери человечи, яко добры суть (Быт.6:2), для госпожи Иосифа, которая возложи на него очи своя (Быт.39:7), и даже для Давида, который увидел Вирсавию моющейся, не говоря уж о праматери, которую обманула даже не красота лиц, но древо добро и угодно очима видети (Быт.3:5). Благородный же Иов говорит: Завет положих очима моима, да непомышлю надевицу (Иов.31:1), и таким образом, оградив все чувства, он не утратил воздержания по совету лукавой жены, не дал богохульству поразить свой язык или девичьей красоте соблазнить свои очи. Ведь, не видя ее с самого начала, он не мог посмотреть с вожделением; не пожелав, не прелюбодействовал в сердце; а от прелюбодеяния в сердце не перешел к телесному, чтобы совершенно погрузиться в разврат. А ведь именно это совершил и претерпел Давид. Вот как совершение или несовершение блуда зависит от того, открыть ли или смежить вовремя веки.

28. О, как легко предостеречься, но еще легче подвергнуться прилогу! Взгляд любопытных глаз устремляется, как стела из лука, и, встретившись с женским взором, возвращается назад, уже зараженный неуместными образами и несущий смерть сердцу взирающего. Напротив, тот, кто смеживает очи или отворачивается от красоты, словно от громовой стрелы, которая, поразив лицо, возжигает пожар, мгновенно охватывающий душу, тем самым спасает себя от пламени. Ведь иногда и из случайного, а не любопытного, взгляда, словно из маленькой искры, зарождается гроза, которая быстрее молнии выжигает душу. Так враги сначала издалека мечут стрелы и, если смогут поразить нас ими, тотчас же сходятся врукопашную; если же первая атака окажется неудачной, то они отказываются от первоначального намерения и не желают сражаться дальше. И если глаз, как я только что начал говорить, не будет уязвлен суетливым взором, то и дух блуда не сможет напасть с близкого расстояния, чтобы вонзить в сердце наконечник пре любодеяния, так что и меч растления не поразит оба тела, как творящее несправедливость, так и претерпевающее ее; если же глаз посмотрит с вожделением, то зло не остановится, пока не проникнет повсюду.

29. Точно так же, если мы остерегаемся клясться, храня язык за оградой зубов, то можем совершенно не опасаться и клятвопреступления; если же осмелимся принести клятву, то от множества клятв легко переходим к их нарушению. Такова же брань и вокруг гневной части души. Сделано ли или сказано что-то оскорби тельное или бесчестное – и вот огненная стрела печали устремляется к сердцу. Но если мы прикроемся щитом веры, добавив: «Сдержись, сердце²: и Бог сдерживался, слушая и перенося позорнейшие оскорбления», то стрела тотчас гаснет, отраженная щитом, сердце же остается бесстрастным, не подвергаясь дальнейшему раздражению и беспокойству. Если же оно, оказавшись беззащитным, будет поражено жалом гнева, тотчас же кровь вокруг него вскипает, жаждая мщения, а за этим следуют отвратительные вспышки ярости, распаляемые бесом, который ликует при виде еще большей дерзости. Но как описать безобразные образы безумия? Глаза попросту извергают огонь, ноздри дышат дерзостью, язык извергает дурно пахнущие ругательства, уста от ярости покрываются пеной, всё лицо, оскаленное в язвительной усмешке, багровеет, бледнеет или наливается синевой, как если бы некий злобный художник раскрасил его цветами дерзости, волосы же встают дыбом, как щетина у кабана, встречающего охотников. В такое-то смятение ввергает гнев тех, кто по неосторожности позволит ему напасть на себя, разжигая в них жар мщения из жажды причинить ответную обиду. Но было бы хорошо, если бы беда заканчивалась только этим злом! А ведь люди, ведомые гневом, по большей части мстительно вооружаются против тех, кто попадет под горячую руку, причиняя им увечья, так что иной раз крайним последствием гнева становится смерть.

30. Не будет также неуместным, но, напротив, окажется весьма своевременным и рассказ о брани вокруг чрева. Ведь и она поначалу кажется незначительной, но, если не погасить ее быстро, достигает величайших размеров. Голодающий, который ищет лишь избавления от голода, нуждается только в простом хлебе, укрепляющем сердце, а жаждущий в любом доступном питье, будь то простая вода, или смешанная с вином, или, возможно, чистое вино, если человеку из-за избытка влаги в желудке требуются нерастворенные лекарства, как Тимофею, ученику апостола Павла (1Тим.5:23). Ведь если нам и дадут простой хлеб без всяких иных яств³, однако снабженный наилучшей приправой, то есть голодом (ведь, говорят, голод – приятная приправа⁴), то мы с жадностью набросимся на него, пусть даже это будет опреснок ячменный (3Цар.19:6) или черствая лепешка, испеченная не в печи, а в золе, и замешанная не от тука пшенична (Пс.80:17). Когда же мы не голодны, а утопаем в роскошной пище и, как сказано в книге Притчей, сотам ругаемся (Притч.27:7), то заботимся о разнообразных приправах и всяческих редкостях, которыми тщится угодить нам поварское искусство, колдуя над данью, поставляемой ему и землей, и воздухом, и морской пучиной. Так что и те, кто не голоден, вынуждены есть и, несмотря на отсутствие аппетита, присоединяться к трапезе, набивая несчастный желудок тяжелыми для него изысканными яствами чуть ли не по самый язычок нёба.

31. Смотрите же, какая стойкость в брани необходима ради воздержания: ревнители его стремятся удержаться в рамках самодостаточности, сластолюбивый же противник тщится заставить их уклониться за пределы того, что необходимо для поддержания жизни; ибо он знает, что перешедший от необходимого к чрезмерному не может не погрузиться в бездонную пучину излишеств и наслаждений. Посему и Соломон предписывает: Аще дух владеющего взыдет на тя, места твоего не остави (Еккл.10:4). Ибо стоит уступить ему в ходе брани небольшой участок, как он не удовольствуется этим, но, пользуясь им, как прорехой в ткани или военном строе, станет непрерывно продвигаться вперед, восходя, как по ступенькам, от уже переданного к тому, чем еще не овладел. Так и в умной брани: сначала прилог лукавого, потом сложение, потом брань, в которых еще нет греха. Если же ужасный противник заметит, что ум ослабел в брани, то склонит его к снисхождению; а одержав верх с помощью снисхождения, наконец забирает его в плен и влечет к страсти.

32. Но, возможно, некоторые из вас не могут уследить за моими словами, и нуждаются в каком-либо примере, способном облегчить понимание? Итак, вспомните повествование о нашем божественном Мартиниане⁵, ибо оно поможет понять, что такое прилог и сосложение, брань и снисхождение, а также переход к действию. Как-то раз тельхин⁶, позавидовавший целомудрию праведного, напал на него с помощью женщины, которая, украсившись, подобно блуднице, ворвалась в его жилище. И это был прилог: первая встреча и столкновение со злом. Сосложение же это беседа о браке и совет той женщины, а брань когда подвижник не сразу подчинился лукавому совету, но поначалу как бы противился ему, возражая, что ему не позволено, да и вообще невозможно жениться по многим причинам. Снисхождение же в том, что он дал свое согласие, убежденный разговором о браке, после чего вышел из хижины, заботясь о том, чтобы кто-нибудь из обычных посетителей не застал его на месте преступления. И был бы он, как за хваченный в плен и порабощенный, увлечен ко греховному деянию, если бы Тот, кто возвращает плен Сионь (Пс.125:4) и подкрепляет руку праведных (Пс.36:24), дабы они не упали и не были сокрушены, избавил и его, как некогда Сампсона, связанного двема ужы (Суд.15:13): снисхождением и переходом к действию. Ибо и на него сниде дух Господень, и быша ужя на мышцах его яко изгребие (Суд.15:14), егда коснется ему огнь (Суд.16:9). Так и Мартиниан выскочил из огня и избежал уз искусителя. Поняли вы, каков бывает прилог, сосложение и брань, каково следующее за ними снисхождение и пленение, ведущее к действию? Ибо то, что на деле пережил сей подвижник, будучи побуждаем к телесному деянию, ведущие мысленную брань испытывают в своих помыслах, когда склоняются к страсти, за долгое время угнездившейся в их душе, которая влечет к себе несчастный ум, словно добровольного перебежчика.

33. Вот куда привел нас ход речи, словно вечно изменчивое течение, пока мы приводили примеры последовательных степеней порока, и того, как он тщится непрерывно нападать на противника, если только сможет занять начальную позицию, чтобы оттуда, как из удобной опорной точки, с легкостью восходить дальше. Теперь же надлежит вернуться к тому, с чего мы начали. Надлежит, о слушатели, остерегаться, остерегаться, насколько возможно, чтобы не открыть супостатам какого бы то ни было слабого места. Ведь страшные воины, осаждающие душу, умеют творить зло, и если только обнаружат, что какое-то из чувств не охраняется, то, словно через предательски приоткрытую дверцу, тайно подбираются к самому акрополю души. Если же страж его, ум, будет застигнут спящим, то они похищают его с помощью наслаждения и разоряют всего человека. Итак, до́лжно, как говорится, следить за враждебной головой, чтобы она не проскользнула тайно, увлекая за собой и всё тело; если же отсечь ее или сокрушить, то и весь змий погибает.

34. Как же отсечь ее, или с помощью каких ухищрений одержать верх над осаждающими? Вспомним, как праведный Езекия готовился к осаде, и таким образом научимся отражать врагов от крепостных стен⁷. Ибо написано, что, когда виде Езекия, яко прииде Сеннахирим воевать на него, то советова со старейшины своими и с сильными, да заключат воды источников, иже беша вне града…, и заключи воды источников, и поток текущ посреде града, глаголя: да не приидет царь ассирийский, и обрящет вод много, и укрепится (2Прлп.32:2–4). Что же это за источники, и что за воды, иже беша вне града (2Прлп.32:3)? Что за поток, текущ посреде града? Источники – это чувственные зрелища, окружающие нас и внешние по отношению к душе; воды же их – это проистекающие из них мечтания, которые посредством органов чувств, словно через некий водопровод, проника ют в душу. Итак, когда Сеннахирим, то есть неприятельская сила, осаждает душу при помощи страстей, надлежит, чтобы душа, как у Езекии, была заграждена от чувственных мечтаний, и больше не омывалась ими, но, обращенная в себя и пребывающая в покое от всего внешнего, затворила чувства, через которые враг, осаждающий град души, тщится ворваться в него и способен его разорить, как сказано: да не приидет царь ассирийский, и обрящет вод много, и укрепится. Вместо этого пусть призывает она божественную защиту молитвою и телесными страданиями. Ибо об этом говорят нам вретище Езикии и его молитвенное восхождение к святилищу (4Цар.19:1). Так обстоит дело с источниками, под которыми понимаются чувственные предметы, и с водами-мечтаниями.

35. Полагаю, что те из вас, кто достаточно внимательно следил за моими словами, уже постигли значение реки, которая наполняется от сих вод и протекает посреди города, ибо оно не так уж трудно для восприятия. Впрочем, чтобы все могли приблизиться к нему безо всякого труда, я постараюсь сделать проходимым путь, выщербленный и затемненный недоумением. Ибо, возможно, и от более проницательных из вас скрылся в глубине смысл той ее части, которая, как сказано, течет посреди града. Итак, повторяю, что градом зовется человеческая душа, рекою же, текущей посреди нее мечтательный ум. Река сия наполняется, как из источников, расположенных вне града, чувственными предметами и происходящими от них мечтаниями, которые препровождаются в нее органами чувств; ибо в нее вливаются отпечатки и воспоминания об увиденном, услышанном и иных чувственных образах. Проходит же она посреди града потому, что сила воображения стоит промеж ума и чувства. Ведь эта последняя, поскольку она, движимая мечтаниями, и без вторжения и участия чувственных образов способна стать источником прилога, в этом отношении удаляется от чувства и приближается к уму; поскольку же в своем мышлении она не может обходиться без размеров, форм и расстояний, то ускользает от ума и встречается с чувством, как с расположенным по соседству. Вот каким образом мечтательный ум отделяет разумную часть души от чувственной, стоя промеж них и будучи причастным к обоим началам, но не являясь в полной мере ни тем, ни другим. Итак, чтобы не укрепилась мысленная Ассирия, обретя вод много, надлежит заграждать не только все чувства (ибо это и есть вода, находящаяся вне города), но и реку, то есть воображение, поскольку из-за него мы, даже при полностью закрытых чувствах, спим ли мы или бодрствуем, несем в себе отпечатки увиденного и услышанного.

36. Итак, я полагаю, что, даже не будь у врагов иного оружия, кроме этого, нам надлежало бы исполниться великого опасения и тревоги. Ведь как же не страшиться, не бояться того, что противники наши не знают ни сна, ни усталости; столь сильны и враждебны; облекаются в наряд незримости; мечут огненные стрелы; окружают нас со всех сторон, словно рыболовной сетью; если же мы об нажим хоть какую-то часть тела, тотчас атакуют ее, а получив хоть ничтожную зацепку, укореняются и нападают сильнее, пока не одержат верх? Как не счесть битву безнадежной, хотя и сами мы неплохо подготовлены к ней: прекрасно снаряжены панцирем справедливости, шлемом спасения и щитом веры, вооружены мечом духа, прикрыты со всех сторон ангельским покровом, этим неутомимым и бессонным стражем, предводители же ободряют нас передачей пароля и боевым кличем? Теперь же, когда мы вспомним и услышим и об иных хитрых уловках врагов, робость наша должна увеличиться, а ужас возрасти.

37. Но восстаньте и обратите слух и разумение к моему рассказу об этих вещах. Ибо если рассказ о брани удручает вас и вызывает скуку, то тем менее вы будете в состоянии перенести подобные ужасы на самом деле. И, конечно, нет ничего плохого в том, чтобы интересоваться тем, как обстоят дела у врагов, и как можно подробнее описывать их: ведь тем надежнее будет наша защита, чем точнее мы будем знать о таких вещах. Если помните, я говорил выше о том, что нам сопутствуют естественные семена добра, святые силы и благое расположение, в то время как союзниками неприятелей являются страсти и искаженная воля. Но самое печальное явление, которое мне многажды приходилось оплакивать, состоит в том, что мы, как говорится, бываем поражены своими собственными стрелами⁸. Ведь Давид и все прочие доблестные воины, однажды взяв меч и копье, с их помощью сокрушили оружие врага; наш же неприятель иной раз обращает наши собственные члены, словно стрелы, против нас самих. Сначала он ослабляет наше благое расположение, испортив его леностью; затем, словно лучник, с помощью наших собственных снарядов разит ядом плотской любви или зависти, употребляя оружие света для ночной битвы с нами; словно пращник, забрасывает градом дерзких, поносных или лживых словес (ведь язык, произносящий подобное, ему легко обратить против нас, поскольку стрелы брани, клеветы или дерзости от того, против кого они были обращены, возвращаются к стрелку, и больнее ранят второго, нежели первого); и, словно мастер ближнего боя, то овладевает нашей раздражительной способностью, которая дана нам для защиты от него же, то атакует, почти сойдясь для рукопашной, а иногда обезоруживает и желательную силу, притупляя любовь божественную и перековывая ее в плотскую.

38. А что же сердце, созданное отдельно? Не находит ли в нем неприятель колчана, попросту скрывающего лукавые помыслы: убийство, прелюбодеяние, блуд, кражу, лжесвидетельство, хулу, и всё прочее, что он, извлекая оттуда, выпускает в нас? А слух – не орудие ли спасения, если обратить его к божественным установлениям и согреваться беседами друг с другом, служащими для умножения любви? Почему же мы с трудом внимаем божественным заветам, или же вовсе не слушаем их, затыкая уши словно аспид, но зато широко раскрываем их перед клеветой друг на друга? Не ясно ли, что враг не без нашего согласия обращает сие орудие жизни в нашу собственную смерть, причем сие злоумышление берет начало с самой праматери, которую он поразил лживым нашептыванием змия?

39. Опять-таки, и руки оснащаются по Богу, когда научаются на ополчение, и персты на брань (Пс.146:1), мышцы же возлагают на себя лук медян (Пс.17:35). И труды их тогда – Давидова чистота, кроткое устремление к Богу, забота о нуждающихся, разделение хлеба для бедных, раздача богатства обеими руками, так что левая не ведает о том, что творит правая, как у обоеруких бойцов, которые перекладывают щит из левой руки в правую. Вот как надо драться, чтобы не бить воз дух и не захватывать пустое место, но по возможности ухватиться за слово жизни и грядущее блаженство. Но эти-то руки, которые по природе предназначены для столь великих дел, люди используют для противоположных целей, либо вооружая их гневом, так что они поражают кулаком смиренных, а иной раз и омываются в родственной крови, либо лишая их силы при исполнении подобающих им дел. И тогда руки либо вовсе не простираются в молитве, либо, поднятые напоказ, с трудом слушаются нас, и, бессильно сжатые, падают вниз, или же открываются под звук трубы, чтобы получить взамен славу от людей, и, будучи ленивыми в заботе о нуждающихся, проявляют деятельность и ловкость, когда предаются воровству и хищническому любостяжанию. Таким образом мы, захваченные во грехе, который творим своими руками, как бы вручаем противникам свою десницу, но не затем, чтобы убедить их заключить перемирие, скрепив его рукопожатием, а чтобы они могли воспользоваться ею против нас.

40. Не говорю уж о чреве, которое из питательного органа обращается во враждебного бога, а также чреслах и пупе чрева, в которых, говорят, сила врага (Иов.40:11). Одним словом, в нашей власти сделать свои члены как рабами праведности, по слову апостола, так и рабами нечистоты (Рим.6:19), и либо употребить их как оружие света, либо позволить врагам обратить их против нас в качестве орудий тьмы. Однако злоупотребляем мы не только своими членами, но и своим вооружением для десницы и шуйцы: богатством и бедностью, здоровьем и болезнью, и вообще, благоприятными и противоположными им состояниями. Ведь имен но такими средствами проклятые низвергают людей или поражают смертельной печалью. А сверх того, они делают своими соратниками и наших братьев, и нападают с их помощью. О, сколь безмерно испытание! Мало нам собственной злобы и жестокости врагов, с которой они сражаются, мало этих стрел, хоть они и огненные, мало того, что наша дурная воля предательски вручает неприятелям наши страсти и члены, мало прочих предметов, пребывающих вне и внутри нас, но они выводят против нас еще и подобных нам наставников, знакомых, друзей и помощников. Этот прилог – последний и самый тяжкий. Так для благородного Иова искуситель приготовил последнее искушение в лице его жены и друзей, а от Спасителя, которого всячески искушал собственноручно, отошел, – как говорит Лука, – до времени (Лк.4:13) очевидно, до времени Его страдания. Ибо тогда враг вновь напал с помощью иудеев, и как прежде говорил собственным устами: «если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз» (Лк.4:9), так теперь через распинающих: «если Он Сын Божий, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него» (Мф.27:42).

41. Ведь если неприятель и отступится от нас, встретив упорное сопротивление, то вскоре явится вновь, приведя с собой всемеро большую силу. Страсти и разжишающие их духи любят возвращаться, и во второй раз нападают еще злее, если только застигнут нас врасплох. Посему требует Бог никогда не пренебрегать войной против сих врагов, то говоря устами Иеремии: Проклят человек, творяй дело Господне с небрежением, и проклят возбраняй мечу своему от крове (Иер.48:10), то предписывая, чтобы мы, однажды или многажды одержав верх над чревоугодием, этим предводителем и спутником прочих страстей, не пребывали впредь в спокойствии, покуда и производные от него страсти не подвергаются опасности. Ибо оно не только предводительствует проистекающими из него и следующими за ним страстями, но, единственная в своем роде, преследует сзади, как бы обращая поражение в победу. Это можно уяснить из священных речений, которые словно воспевают количество и качество причиняемых ею бед. Ибо сказано: Помяни, елика тебе сотворих Амалик на пути, исходящу тебе из Египта: како сопротивоста тебе на пути и посече задний полк твой утружден за тобою; ты же алчен был еси и утружден (Втор.25:17–18). Вы, конечно, помните, что Амалика следует принимать за чревоугодие, как это было разъяснено выше; а то, что она не только встречает первый натиск бегущих из Египта, но и, преследуя их, причиняет зло, явствует из только что прочитанного. Посему предписывает Бог: И будет егда упокоит тя Господь Бог твой от всех враг твоих, иже окрест тебе…, да погубиши имя Амаликово от земли, яже под небесем, и да не забудеши (Втор.25::19). И поистине блажен тот, кто, сохранив в сокровищнице памяти сей божественный завет, не забудет совершенно истребить имя чревоугодия, когда упокоится от окружающих его страстей, главой которых оно является, как и Амалик – глава язычников.

42. Ибо знаю я, знаю многих, кто по причине болезни, старости, или потому, что страсти от него обманчиво отступили, примирился с чревоугодием, и таким образом, постепенно скатившись к обожествлению чрева, лишился царственного положения по добродетели. Как уничижил Господь Саула, не быти ему царем во Израили (1Цар.15:26), за то, что тот не истребил поголовно амаликитян, но пощадил их царя и сохранил лучшие из стад крупного и мелкого скота для пиров и жертвоприношений, так обычно бывают наказаны и те, кто, по видимости одержав верх над чревоугодием, затем проявили к нему терпимость, принося жертвы и угощая друг друга за праздничным столом. Ибо чревоугодию свойственно возвращаться, и для этого оно не только пользуется старческой либо болезненной слабостью, но и рядится в одежду дружеского отношения, хватаясь за послабления, допускаемые в честь празднеств в качестве свидетельства любви к Богу и ближнему. И подобно тому, как дух чревоугодия умеет прикрываться небезосновательными доводами, завязывая битву прежде других, так и, отступив ненадолго, он вновь возобновляет ее, пользуясь благовидными и достаточно убедительными предлогами, и сражается наравне с другими страстями, пока не захватит позицию, удобную для того, чтобы биться самостоятельно.

43. Если же сей дух и падет, его сменяет другой единоборец: тщеславие. Ибо оно тотчас же прирастает к тем, кто уже увенчал себя победой над остальными страстями, и прежде, чем они смогут возложить на голову венец, вступает в последний бой, как преемник остальных врагов. Посему один из внешних мудрецов назвал тщеславие последним хитоном, который совлекает с себя душа⁹. И натиск его столь неотступен, что вредит и мертвым, выражаясь в посмертных почестях или великолепных украшениях надгробий. Посему о смерти нищего Лазаря говорится лишь то, что он был отнесен ангелами, к словам же о смерти богатого добавляется, что его похоронили (Лк.16:22), и тем самым показано, что он не только при жизни выделялся всяческой роскошью, богатством и одеянием из виссона и порфиры, но и после смерти хотел прославиться пышными похоронами, вкладывая средства в ничтожный идол тщеславия и пустой призрак. Но тщеславие тех, кто чванится блеском века сего, лишь дополняет союз иных страстей; к людям же достойным и уже заставившим страсти обратиться в бегство оно является в гордом одиночестве, хвастаясь одержанной над ними победою.

44. Вот, братия, сколь великая и многоообразная брань предстоит тем, кто следит и наблюдает неусыпным оком, как бы не оказаться пораженным в одно из чувств, или воображение, или в какой бы то ни было из членов тела. Ибо нет на свете никого, кто ни разу не попался в ловушку. Возможно, именно это означает упомянутый пророком сосуд птицеловца (Амос.8:1), то есть сию чувственную жизнь, в коей кто в большей, кто в меньшей степени, кто с плохими, а кто и с совсем ужасными последствиями, но так или иначе попадаются все без исключения. Я ведь и в самом деле видал ловчую сеть, в которой одни из пташек запутались обеими ногами, другие только одной, третьи были привязаны за грудь, шею или спину, а иных удерживал только кончик коготка или ключа, однако никто из них не мог самостоятельно улететь в отечество пернатых. Так попались и двое блаженных мужей, Моисей и Давид, которые возвышаются над остальными, подобно вершинам: первый из-за малодушного словечка, а второй из-за неудачного взгляда. А что это были за люди! Давид предзреша Господа пред собою выну (Пс.15:8) и очи его вынуко Господу (Пс.24:15); однако он, всегда обращенный к Богу, случайно взглянув на женскую красоту, впал в сеть прелюбодеяния. Великий же Моисей, чья верность в служении Богу засвидетельствована всеми, наяву и непосредственно беседовал с Богом, как со своим другом, разнствова устнама своима (Пс.105:33), и позволил себе неуверенное речение: «Послушайте мене, непокоривии: еда из камене сего изведем вам воду?» (Числ.20:10). А оказавшись в этом расхождении уст, как в могучей ловушке, он лишился начальствования войском, отстраненный от него суровым судом Божиим, и погиб где-то за пределами земли обетованной, хотя и свидетельствовал о ней, что называется, по звездам¹⁰.

45. Но не расстраивайтесь и не отчаивайтесь, размышляя об этом. Или, может быть, вам время от времени приходит на ум, что, если праведные и даже столь праведные люди едва смогли спастись, то что уж говорить о нечестивых и грешниках? Ибо не для того я упомянул о том, что Моисей некогда проявил небрежность в деле веры, а с Давидом случилось нечто человеческое, чтобы побудить вас к отчаянию, но скорее чтобы поощрить к битве, напомнив о том, как необходимы осторожность и внимание, коль скоро даже богоравных мужей зависть не совершенно оставила в покое, но и с ними не могла обойтись без искушений, выбрав подходящее время для нападения. Ведь изначальный враг замечает всякий звук, взгляд или побуждение, наблюдает за всем, будь то пища, одежда или время препровождение, интересуется и внешним, и внутренним человеком, чтобы, если где-то обнаружится слабое место, тотчас воспользоваться случаем и, выпустив стрелу, нанести смертельную рану.

46. Поразмыслите же, в какое время напал он на двух названных пророков. На законодателя в то время, когда тот оплакал смерть сестры, так что был опечален и нуждался скорее в сочувствии и утешении. Враг же, дополнительно растравляя рану, выставил против него шумное сонмище. Когда же сии мятежники собрались вместе и сбежались к палатке мужа, то принялись браниться, требовать воду и порицать его за освобождение из Египта и от египетских зол. Он же, будучи удручен этим (и не без оснований), уступил малодушию; проявив малодушие, впал в маловерие, а потому с его языка и сорвалось неуверенное речение. Итак, против Моисея зависть выбрала момент уныния, обратив его в момент неуверенного расхождения уст; на Давида же напала внезапно после сытной и роскошной трапезы и легкого сна.

47. И бысть при вечере, и воста Давид от ложа своего, и хождаше на крове дому царскаго, и увиде жену… мыющуюся; жена же взором добра вельми (2Цар.11:2). О искушение! Вот каковы степени злого умысла и многообразные прилоги. И увиде жену не одетую, которая бы лишь отчасти ранила взглянувшего на нее видом лица, но, как нарочно, моющуюся и обнаженную, так что всё ее тело оказалось перед очами Давида, и всё зло, проникшее посредством глаз, всецело овладело душою. Жена же добра вельми. Видите, какова туча стрел, подобная зимнему снегопаду? Довольно того, что увидеть женщину – уже зло; а тут она обнажена, и не только это, но и прекрасна; и не просто в той или иной степени прекрасна, но добра вельми. Увы, какой колчан опустошила зависть, выпустив все стрелы (а каждая из них огненная!) против Давида, когда застала его безоружным и неспособным выдержать атаку. Ибо когда он насытился пищей и сном, был расслаблен бездельем и проводил время в пустом хождении, блуждая взглядом, внезапно нападают на него сразу все несчастья: жена, да жена чужая, да прекрасная, да вельми прекрасная, да моющаяся и, конечно, обнаженная, то есть облаченная в любовное всеоружие, снабженная всяческими стрелами, мечущая их внутрь царского дворца, поражающая лучами своей красоты очи Давида, раня через них и самое сердце и поджигая его новым огнем.

48. Итак, стрелы, брошенные в Давида посредством Вирсавии, как из неприятельской метательной машины, не пропали впустую и не нанесли легких ран. Кто же не смутится, услышав, что и Давид, который с юности был благородным воином и полагался на Бога, как на защитника, поддался прилогу прелюбодеяния, и был смертельно ранен, причем не однажды, но даже и во второй раз? Однако надлежит вспомнить не только об этом, но и о том, что человеку не свойственно сражаться без потерь; если же он и будет ранен в битве, то этому не стоит удивляться, поскольку дело мужественно подвизающихся состоит в том, чтобы по большей части наносить удары, но иногда и получать их, ибо меч оружие обоюдоострое. Поведение же божественного Давида и превыше всякого чуда, и достойно всяческого подражания: ибо он, пострадав от ран, как человек, исцелил их быстрее и лучше, чем свойственно человеку, обратив тем самым поражение в победу. Он ведь, великодушно приняв обличения пророка, словно медицинскую операцию, приложил к ранам и другие лекарства покаяния: публичную исповедь, груз несчастий, вседневную угрюмость, всяческие лишения, смирение и рыдания стонущего сердца, так что и ложе мужа еженощно омывалось слезами, и подстилка его орошалась ими, и о вкушении пищи он позабыл; если же и вспоминал о трапезе, то хлебом ему был прах, и питье его было смешано с рыданиями. Таков был Давид славный в счастливые дни мужественных подвигов, но и в несчастиях не осквернивший блаженства, а стремившийся и здесь явить благородство мужественной души и, может быть, заслужить еще большую славу для счастья.

49. На него-то и надлежит нам постоянно взирать, как на первообраз мужества, подражая ему, насколько возможно, и, с помощью Божией, проявляя мужество и доблесть. Если же кто-то, открывшись перед врагом, и будет ранен, пусть даже смертельно, и окажется мишенью для стрел, пусть не низвергается в отчаянии, не позволяет ранам гнить и испускать зловоние, как если бы он был обречен на смерть или не мог далее сражаться, но, избавившись от страсти с помощью покаяния, пусть вновь обретет мужество и вспомнит о битве. И как великодушных героев рана лишь делает сильнее, придавая жажды отмщения и заставляя решительнее бросаться в битву, так и мы воспрянем всем духом, чтобы смыть позор поражения. Ведь заслуживает почестей не тот, кто, находясь вдали от вражеских стрел, не сделал ничего достойного и не претерпел ничего неприятного, но предпочитает добавлять к одному злу другое, к постыдному безделью безвестное и бесславное житие, но тот, кто в надежде совершить нечто славное устремляется навстречу трудностям, и, даже ошибившись в чем-то из-за противодействия зависти, поднимается вновь и с усердием старается вторично удостоиться благ. Лучше быша язвении мечем, нежели изгублени гладом (Плач Иер.4:9), – говорит Иеремия; таким образом, по словам пророка, те, кто сражается и переносит раны, лучше тех, кто не принимает в ней участия и страдает от голода то есть, конечно, от того, что не слышит слова Господня. Да и в мирских сражениях большего восхищения заслуживает тот, кто «разящего поражает»¹¹, или, будучи тяжело ранен и, по всей видимости, близок к смерти, неожиданно обретает новую силу, чтобы сражаться в передовых рядах.

50. Но об этом довольно; я же опасаюсь того, как бы речь моя не заставила вас помыслить противоположное тому, чего я желаю. Я ведь полагал, что смогу настолько повысить ваш дух в предстоящей битве, научив лучше защищаться и сражаться с большей решительностью, насколько подробнее опишу силы врагов. Посему и следовало последовательно рассказать о естестве врагов, лишенном плоти и крови; об их всеоружии, и о том, что они прикрываются панцирем неправедности и щитом неверия, защищают ноги приготовлением ко греху, используют шлем погибели и меч неразумия: ведь, по словам премудрого Дионисия, бесам свойственны бессмысленная ярость, неразумная похоть, дерзкое мечтание¹². Далее, следовало поведать о том, как силы миродержца окружают нас и нападают со всех сторон, привлекая на свою сторону не только тех, кто сражается открыто и лицом к лицу либо окружает нас, но и наши собственные страсти, члены, нашу дурную волю, так что даже среди наилучших мужей нет никого, кому они не осмелились бы причинить никакого зла.

51. Посему я и перечислил всё это; но теперь меня внезапно поразила иная мысль, как бы мы, постигнув всю гордость и хитроумие вражеского ополчения и, с помощью моей речи, словно бы созерцая ее своими глазами, не оказались настолько поражены страхом, что не сможем сдержать даже первый натиск или осмелиться взглянуть в лицо врагов, а вместо этого тут же обратимся в бегство и постараемся убраться подальше, так что враждебной силе даже не понадобится вступать в рукопашную схватку. Итак, чтобы не случилось с нами ничего подобного, вспомним, что, хотя враги и таковы, как я описал их, но и наша сторона, союзник коей Бог, обладает немалою силой, с которой не сравнится вражеская, поскольку Христос врагов уничижил, нас же укрепил, чтобы мы могли не просто сражаться на равных, но и одерживать верх, если только не будем расслабляться добровольно. Ибо хоть естество их и выше нашего, однако они, изначально изгнанные, ослабленные и павшие наземь, оказались намного слабее нас. Связан был сильный, и сосуды его, расхищенные сильнейшим, провезены в триумфальной процессии. Не дерзают жалкие нападать даже на стадо свиней, не говоря уж о пастве Божией. Врагу оскудеша оружия в конец (Пс.9:7), ловушки уничтожены, отверсты вертепы разбойников, рассеяны лукавые фаланги.

52. Нашу же немощь наполнил силой Спаситель: как закон, ослабленный плотию, был бессилен, то Бог послал Сына Своего в подобии плоти греховной за грех и осудил грех во плоти, чтобы оправдание закона исполнилось в нас, живущих не по плоти (Рим.8:3–4). Итак, плотское мудрование лишено своей самостоятельности, а биение ее непокорства, и сама она больше не расслаблена, не открыта жалам врага и нелегко поддается ранам, будучи закалена крещением, освещена духом, опечатана помазанием благодати, в то время как каждый член ее и всякое чувство питается хлебом жизни и пьет кровь Слова. Я уж не буду вновь говорить о вооружении: панцире праведности, шлеме спасения, щите веры и прочей на шей защите. Добавьте к этому крест, которым, словно копьем, вооружена наша десница, и меч духа.

53. Так что же? Неужели мы, столько хорошо защищенные изнутри и снаружи, устрашимся схватки, покинем строй, расточимся и проявим робость, когда речь зовет нас к битве? Но что же страшного в том, чтобы наступить на уже поверженного противника? Ибо разве не дано нам попирать всю силу врага, которая, стало быть, уже низвергнута долу, и всё еще жива и бьется в агонии лишь потому, что надлежало остаться на свете чему-нибудь враждебному, что побуждало бы к битве и заставляло сражаться, дабы мы, совершенно забыв об оружии, не жили впредь в совершенном мире и праздности, и из-за своей изнеженности не лишились венца добродетели, который дается за доблесть? Итак, поскольку Христос, обессилив общего врага, оставил его в живых еще ненадолго, чтобы побудить нас поднять оружие и упражняться в благочестии, как в течение всей жизни, так и в особенности в настоящее время, давайте вновь подготовимся, начистим оружие, вдохновимся мужеством и, распрощавшись с житейскими заботами, тщательно снарядимся в битву.

54. Мы привычны к сей ежегодной брани; итак, не будем небрежными или нерешительными, не устрашимся перед битвой, но, укрепив себя христианским духом, с готовностью претерпим предстоящее страдание, как добрые воины Иисуса Христа. Пусть ум, самодержец страстей, предводительствует нами, как некий военачальник, и не расслабляется, не засыпает, но хранит и бодрствует; разумный же гнев и осмысленное желание охраняют его, исполняя команды и приказания начальника; всякое же чувство и все члены пусть сражаются во Христе. И я не буду говорить по-спартански, что «мы умрем и они не умрут»¹³, но что мы, уже умершие во грехе, оживем в справедливости. Пусть же язык издает боевой клич в псалмопении, пусть руки и персты, наученные от Бога на ополчение и брань (Пс.143:7), простираются в молитве и мечут крестообразное копье; пусть мышцы, на которые возложен лук медян (Пс.17:35), не устают метать молитвенные стрелы, пусть очи испускают слезы, а биение в грудь поражает врагов шумом, пусть уста приготовят меч духа, то есть слово Божие, коль скоро, согласно откровению ученика наперсника, из владычных уст исходил обоюдоострый меч. Колени же пусть настолько же усилятся, насколько они ослабели от поста, и не гнутся под тяжестью чрева, но совместным преклонением сокрушают колени неприятелей; спина же, склоняясь вместе с ними, пусть заставит врагов обратить тыл. А чрево, некогда тянувшееся к земле, пусть повергнет на землю беса чревоугодия.

55. Облечемся и в милосердие щедрот иное выкованное Богом всеоружие, ибо в тех, кого изначальный чеовекоубийца сумеет лишить этой брони, он вонзает множество шипов братоненавистничества. Сначала он поражает сердце смертельной раной немилосердной жестокости, а затем увечит и уши, и глаза, так, чтобы они, видя единоплеменных братий, не замечали, как те, уязвленные нищетой, валяются у наших ног, и слыша, не слышали их жалобной мольбы. Наконец, и руки он только что не отсекает, чтобы они не могли открыться перед нуждающимися и по мере сил помочь им. Итак, чтобы не испытать боль от сердечной раны, не стать жертвой смертельного бесчувствия, не желая сострадать находящимся в тяжком положении братиям, облечемся в милосердие щедрот, и таким образом предохраним себя от ран бесчеловечного жестокосердия, или даже отомстим за них, противопоставив руки рукам: любостяжательным щедрые, избивающих кулаками нищих готовые заступиться за несправедливо страдающих.

56. Таким образом сможем мы сделать свои члены орудиями справедливости, таким образом по-доброму проведем добрую брань поста, великодушно совершим сорокадневный путь, соблюдем веру, или, лучше сказать (ведь мы по-прежнему можем пользоваться образами), не откажемся от панциря веры и, угасив с его помощью все стрелы врагов, воздвигнем трофей в честь Спасителя. Ибо брань эта Господня, и Господь тайно воюет за нас. А в качестве участников борьбы, сможем мы воспользоваться и победой, и вообще причаститься триумфа Победителя смерти, сами сделавшись победителями страстей, уводящих в смертельный плен, и насладиться полнотою Его мира, которому нет предела. Ибо Ему держава и слава вечная. Аминь.