Слово в день восшествия на престол Благочестивейшего Государя Императора Александра Александровича. (2 марта 1885 г.)

Приглашаем вас, благочестивые слушатели, обратить внимание на смысл евангельского чтения, полагаемого церковию в святительские дни, каков между прочим и нынешний день, в который празднуется память святителя Божия Феодота. В этом чтении всегда повторяется для нас известная притча Христова о пастыре добром, полагающем душу свою за овец, и об овцах мирно пасущихся под бдительным надзором любящего пастыря, а равно и о татях и разбойниках, вторгающихся разными незаконными путями во двор овчий, и о волках, расхищающих и разгоняющих овец, и о наемниках, нерадеющих об овцах при появлении волков. В этих приточных чертах рисуется образ как отдельных обществ церковных, управляемых святителями Божиими, так и всей церкви Христовой, стрегомой и управляемой невидимым и верховным главою ее, Господом Иисусом Христом. Но образ стада, управляемого добрым пастырем, приложим и ко всяким человеческим обществам, устрояемым для достижения каких-нибудь частных добрых целей, и руководствуемым какими-нибудь отдельными идеями блага. Так все политические общества, все государственные собрания людей, рассыпанные отдельными группами по лицу земному, с их отдельными задачами и назначениями в общей истории человечества, самую чистую и прочную идею своего гражданского благоденствия назидательно могут заимствовать из того же евангельского образа о крепко сплоченном и послушном стаде под охраною доброй, самоотверженной и крепкой власти правительственной. Ради нынешнего молитвенного торжества о нашем верховном властителе и монархе, извлечем из евангельской притчи о пасомом стаде и пастыре несколько мыслей и соображений о том, при каких условиях возможно наше истинное и прочное гражданское благоденствие и мирное житие.

Предлагая в своей притче о пастыре добром наглядный образ того крепкого нравственного единения между Собою и своею церквию, тех близких и взаимно доверчивых отношений, какие должны существовать между земными представителями Его невидимой власти и между руководимыми чадами церкви, при которых только и может быть благоденственно и непоколебимо все общество церковное, Господь говорит, что как пастырь добрый знает своих овец, так и они знают его, и слушаются голоса его. Он зовет своих овец по имени и выводит их. И когда выведет своих овец, идет перед ними; а овцы за ним идут, потому что знают голос его. За чужим же не идут, но бегут от него, потому что не знают чужаго голоса. (Ин. 10:3–5). Так и в обществах гражданских первым условием их политической силы и благоденствия должно быть крепкое, непринужденное и доверчивое единение между правительственною властию и между подчиненными и управляемыми членами общества. Там же, где авторитет правительственной власти расшатан и объединяющая сила его подорвана, где отдельные члены общества, увлекаемые лишь жаждой самоуправления и руководимые только личными своими вкусами и самодельными идеями об общественном благе, мечтают лишь о неограниченном просторе для своих страстей и беспрепятственном приволье для своих социальных измышлений и гражданских причуд, а вследствие всего этого с подозрительною критикою относятся ко всем правительственным распоряжениям, там нет, и быть не может основательных надежд на правильный и здоровый рост этих обществ и на политическое восхождение от силы в силу. Ибо как можно представить правильное и стройное движение там, где руководящая и правительственная власть хочет например двигать свое общество вперед, а оно уклоняется в сторону или направляется назад; или же наоборот: правительство хочет задержать и остановить бурное движение народных страстей, а они вопреки его воле все рвутся вперед и вперед? Некоторые современные государства, даже не без основания хвалящиеся своим высоким просвещением, могут однако же служить для нас наглядным и печальным примером тех неустройств, какие бывают там, где вместо единения существует разъединение между народом и правительством его. Не с тех ли пор стала сокращаться сила и богатство и нашего отечества и омрачаться слава его, как стали умножаться в нем противники верховной власти и проявляться те неистовые крамолы супостатов, об исчезновении которых св. церковь до сих пор принуждена молиться, после мученической кончины покойного освободителя и отца народного Александра 2-го? А все великие деяния и подвиги, совершенные народом нашим и обессмертившие его в истории, не вдохновлены ли были его безграничною любовию к своим государям и благоговением пред их священною властию, как венчанных помазанников Божиих? Поистине так! И покуда будет жить в народе нашем эта вековая любовь к своим государям и это благоговение пред их священною властию, до тех пор надежда на наше всецелое оздоровление и вера в доброе наше будущее будет с нами, и будет основательна. Таким образом, если мы не на словах только, а на самом деле желаем прочного мира и благоденствия своему отечеству; то нашею первою заботою должно быть соблюдение нравственного единения между нами и верховною властию и верноподданническое охранение ее прав и ее достоинства. Эти чувства и это настроение естественно должно поддерживаться в каждом русском человеке уже тем простым соображением, что Государь наш, независимо от его царского помазания, есть родственный нам по крови и единоверный русский человек, есть первейший и независимый радетель всего русского: нашей православной веры, нашей русской национальности, нашего богатства, нашей славы, – всего нашего дорогого. Этим одним соображением должны кажется умиротворяться всякие посторонние и чуждые соображения, которые могли бы быть навеяны неблагонамеренными людьми или книгами, или даже нашими собственными непроверенными чувствами или огорченными наблюдениями над разными неизбежными нестроениями или опущениями в таком большом государстве, как наше. Кто же больше поскорбит об этих нестроениях и опущениях, как не отец отечества, когда узнает об них? И кто же, как не он, всех больше имеет не только желания, но и средств порадеть об устранении разных русских зол и о насаждении в пределах нашей страны всякого добра и блага?! Таким образом в наших патриотических исканиях добра своему отечеству, а равно и в гражданских скорбях о его невзгодах и неустройствах – не критикой какой-либо, и особенно не горделивой, раздраженной и непослушливой критикой правительственных распоряжений можем мы уврачевать наше государственное зло и создать его благо а отзывчивым послушанием на глас отца отечества, призывающий нас к соответственным гражданским подвигам, подобно тому, как в евангельской притче, овцы отзываются на голос доброго пастыря, и он кличет своих овец по имени и выводит их.

Обращается ли, например, Государь к своему благородному дворянству порадеть о народных нуждах и своим просветительным и благожелательным примером пособить народу в его материальном и нравственном убожестве, – и дворянство должно это сделать, а не уклоняться от этого благородного назначения в самолюбивых исканиях только своих сословных прав и преимуществ и не охлаждаться в своей просветительной деятельности горькими воспоминаниями о сокращении и утрате некоторых своих дворянских льгот и удобств с освобождением народных масс на волю и на свое собственное попечение. Призывает ли Государь сословие, творящее суд и правду в его царстве, к этой именно судебной правде и бескорыстному обереганию человеческих и гражданских прав его подданных, – и оно должно с готовностию откликаться на этот зов, служа одному только долгу, совести и правде Божией и не раболепствуя пред извращенными и новоизмышленными учениями человеческими о правде, не покровительствуя страстям и преступной воле человека и не колебля общественной веры в правду и суд своими опрометчивыми, поспешными решениями и не беспристрастными приговорами. Внушает ли Государь своими правительственными распоряжениями мужам науки и печатного слова, что к слову их доверчиво прислушиваются сотни и тысячи младших и менее, чем они, зрелых членов государственной семьи, и что следовательно надлежит им крайняя осторожность и рассудительность, дабы не соблазнены были и не повреждены те именно, которых думают развивать и воспитывать научным словом, – и это должно быть послушливо исполнено, и тем охотнее и чистосердечнее, чем больше может выдти зол и бед от их непослушания в этом случае. Спокойная и бесстрастная работа в тиши ученых кабинетов без напрасной траты времени на препирательства с цензурными постановлениями, – вот что нужно для движения науки вперед, а не торопливое ученое разглагольствие в недозрелых и недоразвитых народных массах. Зовет ли Государь торговое, ремесленное и всякое другое производительное сословие на соответственные труды и попечения, – и они должны разумно вникать в этот зов и понимать то, что от них требуют, а не стремиться к бессердечной наживе денег, без всяких дум и забот о рабочих массах, без соревнования о возможном усовершенствовании своих материалов, дабы сравниться в сем с образованными иностранцами, дабы умножалось от сего и возрастало не личное их только, а общее народное богатство, и росла бы повсюду гражданская русская честь и слава. Обращается ли наконец государь к служителям религии, к людям духовного сана, облеченным пастырскою властию, дабы порадели они о духовных и религиозных нуждах общества, дабы учительным словом своим, а наипаче примером жизни своей потрудились поддержать и распространить благочестие в народе, – и они должны приложить к этому все свои усилия, призывая в помощь вседеятельную благодать невидимой главы церкви – самого Христа Спасителя; а не должны погружаться сами в земное и тленное, под предлогом неотвратимости и обширности своих собственных житейских нужд и потребностей, и своею беспечностию и нерадением не должны сшивать мягкие изголовья и подушки для человеческой лени и религиозной сонливости по пророческому и библейскому выражению. Вот если бы все-таким образом сословия сочувственно и ревностно стремились на зов венценосного главы нашего отечества и несли бы ему в дар свою безупречную и посильную службу; то оправдалась бы над нашей обширнейшей, но все еще ищущей своего благоустройства страной, евангельская притча о мирном и счастливом стаде, пасущемся на тучных пажитях под охраною мудрого и доброго царя – пастыря!

Но обратимся снова нашим вниманием к этой евангельской притче, дабы извлечь из нее все заключающееся в ней для нас назидание. Овцам приточного стада, как мы видели, потому хорошо живется, что они находятся в крепком единении с своим пастырем. Но в таком же единении они изображаются и между собою. Это новая черта, или другая сторона приточного стада. Овцы не рассеяны разъединенными группами и не гуляют вдали одна от другой, но все в одном месте, и потому при появлении чужого пастуха, не смотря на хитрые и ласковые призывы его, все как одна бегут от него. Много воров и разбойников приходило к такому стаду в отсутствие истинного и любимого пастыря, но овцы не послушали их; чужой и непривычный голос этих хитрых лицедеев не увлек их; ибо фальшь его, может быть не безопасная для некоторых отдельных членов и отбившихся овец, тотчас же сказалась и почуялась для целого и объединенного стада. Так, – вторым условием благоденствия и для гражданских обществ, условием их безопасности и силы политической, должно быть крепкое общение и единение между его составными частями. Должно быть что-нибудь связующее его различные сословия и служебные области; должно быть нечто скрепляющее даже всех отдельных членов его, не смотря на их разнохарактерность и может быть разноплеменность. Этим связующим и объединяющим началом, конечно, прежде всего должно быть крепкое национальное чувство. Так, например, мы русские люди до тех пор не дождемся внутри своего государства полного развития своих политических сил, до тех пор не поставим себя на подобающей нам высоте в ряду других просвещенных народов, не смотря на внешние и видимые связи с ними, до тех пор, наконец, не оградим мы себя от нашествия разных непрошенных учителей и развивателей наших, – этих волков в овечьей коже, этих татей и разбойников под видом радельных пастырей, пока не научимся дорожить, как священным, всем, что есть коренного и хорошего русского, пока не придем к сознанию своего мощного национального духа и его потребностей и не отучимся преклоняться пред всем, что заклеймено иностранною печатью. Пора бы, кажется, нам исцелеть от этого давнишнего нашего недуга слепого благоговения пред всем иностранным в унижение своего родного; но справедливость требует сознаться, что мы все-таки больны этим недугом. Всякую безбожную иностранную книгу мы и до сих пор не только с удовольствием прочтем, но и переведем на свой родной язык и готовы распространить ее учащенными изданиями по всей своей родине. Всякую новомодную теорию, изобретенную за границей, хотя бы прямо противогосударственную, мы готовы усвоить и головой и сердцем, и для проведения ее в общественное сознание и по сие время рады бываем учреждать целые нарочитые литературные органы. Говорят, что и самые-то финансы наши много страдают, между прочим, от излишнего поклонения экономическим учениям, созданным чужеземною наукою. Так случается у нас и во многом другом. Впрочем, слава Богу есть, кажется, у нас и признаки возрождающегося национального духа; но все же люди, смело и открыто заявляющие себя в этом духе, не пользуются еще сочувствием большинства. Все еще тянуть на заграничный запад и там искать источника всяческого просвещения для нашей родины считается у нас первым признаком истинного ума и образованности; а радеть о своем русском и находить недостатки в иноземном все еще считается признаком отсталости и некоторой даже тупости. Отсюда возникла и еще крепко держится политическая рознь между членами нашего русского общества; дух партий и вражда между ними выражается довольно сильно в наших литературных органах, и конечно только зловредно и гибельно может отзываться и в самой жизни. Не оттого ли все реформы прошедшего славного царствования, благодетельные по своему замыслу и по своим идеям, не принесли всех своих благих плодов, что проводились они в русскую жизнь без применения к ее коренным потребностям и совершались под влиянием враждебности разных политических кружков и людьми разъединенными между собою по убеждениям и взглядам на то, что должно считать истинно полезным для русского общества и что нет.

Вторым связующим нашим началом, дабы мы русские люди не изображали из себя разъединенную и разнохарактерную толпу народную, в виде разбредшихся по разным распутиям овец, а походили бы на благоденствующее евангельское стадо, на благоустроенный народ с известным отличительным характером, или же на здоровый организм, в котором все отдельные члены живут общею жизнию, – таким скрепляющим началом должна быть наша вера православная. Известно, что ничто так сильно не движет сердцем человеческим и ничто так не волнует всей душой его, как религия; ибо предметом и содержанием ее служат самые дорогие и священные для человека истины, от которых зависит вся его судьба, в особенности будущая загробная судьба, и по такому или иному отношению к этим истинам устрояется весь склад и порядок всякой отдельной человеческой жизни. Бесхарактерность и изменчивость людская, это непрерывное их колебание между долгом и собственными выгодами, между требованием совести и личными удовольствиями, эта постоянная измена наша своим внутренним убеждениям, эта, можно сказать, ежечасная рознь между нашими от чего? Именно – от недостатка религиозности! Тот человек, в душе которого глубоко и прочно стоят религиозные основы, находит в самом себе неистощимый запас сил для всякого рода деятельности; дремать и спать он не любит, слово у него сходно с делом на нем примечается определенная физиономия, запечатленная силой и отличающая его от массы других колеблющихся и поверхностных людей, которые одно говорят, а другое делают, и больше всего любят именно говорить, дел же добрых ждут и требуют всегда от других, более их сильных людей, которые не прохлаждаться и рассуждать только умеют, но и работать и действовать. Это именно люди религиозные; ибо они живут для Бога, а не для людей, которых легко обмануть одною видимостию добрых дел они же руководствуются в своей деятельности не мелкими какими-нибудь и земными соображениями, а самыми чистыми, святыми и небесными. Таким образом если бы все мы сделались порелигиознее, то и наша гражданская жизнь поднялась бы в своем значении и своей силе, стряхнула бы с себя вялую сонливость и косность, очистилась бы от многих недостойных и грязных дел, и украсилась бы единством самых благонамеренных, святых и чистых целей. Это сразу бы нас сделало могучим и сильным обществом и сплотило бы нас во единый согласный и здравствующий во всех отношениях организм народный. Но религиозное начало внесло бы единство не только в нашу деятельность нравственную, но объединило бы нас и единством настроения, или гражданским взаимным сочувствием, которое проистекало бы из единоверной близости и общности нашей друг к другу. Господь Спаситель наш сказал, что где будет сокровище наше, там будет и сердце наше. Если же наивысшим и священнейшим сокровищем души человеческой по справедливости остается ее религиозная святыня, ее сокровенные убеждения и заветные верования; то естественно, что ничто не может так крепко соединять людей, как единство их религиозных верований, и наоборот ничто так глубоко не разобщает людей, хотя бы объединенных политически, как разность их вероисповеданий. Не из этого ли вероисповедного единства, не из этой ли любви к вере православной черпали свою несокрушимую силу и мощь наши благочестивые предки, когда выходили на брань с иностранными врагами и внутренними недругами русской народности? И не она ли, не эта-ли преданность вере православной вместе с любовию к царям православным создала политическое величие для нашего отечества? Следовало бы нам, по обстоятельствам нынешнего времени, наиболее чем когда-нибудь подражать в религиозной ревности нашим предкам; ибо опередивши их во многом на пути просвещения и гражданственности, мы при многих случаях и во многих делах оказываемся далеко позади их насчет политической предусмотрительности ибо все надеемся создать свою политическую силу лишь единством образования, единством гражданских прав для всех разноплеменных народностей, составляющих обширное наше царство, а также общностию разных гуманных государственных мероприятий для всех политических наших собратий и сограждан по обитанию на русской земле. Но при этом мы забываем, что ничто не приведет нас к общению и не создаст нам политической силы, если мы будем равнодушны к своей вере, и может быть даже непрочь содействовать успехам и процветанию чужих вер в нашей родной стране по особого рода нашему национальному свободомыслию; забываем, что всеми благами гражданственности и самыми широкими политическими правами никогда не обратим мы к себе сердца и искреннего сочувствия людей, хоть и русских по обитанию вместе с нами в одной земле, но чужих нам по вере; что до тех пар, пока соотечественники наши не суть православные христиане, до тех пор в большинстве случаев они и не могут быть названы и вполне русскими. Первый искусительный случай откроет их истинные чувства и подлинное настроение, особенно там, где они живут в соприкосновенности с пограничными и разноверными нашими соседами. Даже так, что чем развитее и выше по гражданственности какая-нибудь община, живущая в пределах нашего отечества, но разноверная с нами; тем она ненадежнее так сказать для нас в смысле политического с нами общения. После неоднократных исторических уроков пора бы нам в этом окончательно убедиться. Пора бы принять к сердцу ту истину, что наикрепчайшее единение между народами может быть основано на единении религиозном, а равно и то, что наибольшую живучесть и силу всякой национальности сообщает ее вероисповедная сила. Это очень хорошо понимают там, где хотят например унизить и если можно истребить вовсе русскую и вообще славянскую народность; там чаще и фанатичнее всего воздвигаются на наших же просвещенных глазах гонения именно на православную русскую веру в том справедливом расчете, что с исчезновением ее пропадет и русская народность. Конечно, мы не учим этими словами подражать фанатизму некоторых недружелюбных нам общин или племен; но хотим внушить однако же, что сколько естественная, столько же и священная наша обязанность – ревновать о своем собственном вероисповедании, как о наивысшей и драгоценнейшей святыне; заботиться о том, чтобы в пределах по крайней мере нашей собственной родины была полная возможность расти, укрепляться и расширяться нашей православной вере, и чтобы устранены были все неблагоприятные и мешающие сему обстоятельства, – и как же иначе сему быть? Люди холодные и равнодушные к вере вообще говорят обыкновенно по этому случаю, что примешивать к делам политическим и государственным дела религиозные есть дело не безопасное, не гуманное, и даже не религиозное. В устах таковых людей эти слова означают только то, что им действительно нечего примешивать, ибо у них вовсе нет никакой религии, никакой вероисповедной особенности; что своя, что чужая вера, – им все равно. Но как же государственному мужу и истинному сыну своего отечества, если он человек цельный и имеющий крепкие религиозные убеждения, проникающие всю его душу, как возможно ему двоиться и оставлять в стороне то, что для него всего дороже, при каких бы-то ни было мероприятиях и рассуждениях о делах своей родины? Это ненатурально! Иное дело, какими мерами проводить религиозные вопросы в жизнь государственную, и какие средства употреблять для защиты и ограждения прав своего родного вероисповедания, – насильственные или справедливые, жесткие или кроткие. Выбора и сомнения здесь конечно и быть не может. Но чтобы совсем забывать о религии, когда решаются вопросы государственные и общественные, – это неестественно и невозможно для людей сколько-нибудь религиозных, любящих свое отечество, и не смутно, а ясно понимающих, какое огромное влияние может иметь религия на дела общественные и гражданские. Сам Господь Спаситель, сказавший, что царство его не от мира сего (эти слова Господни любят особенно повторять политики, равнодушные к религии), велел однако же своим апостолам, по его собственному примеру, настойчиво, не избегая всяческих истязаний и не боясь даже самой смерти, проповедовать народам и племенам, возвещать царям и владыкам принесенную им с неба религию; проповедь же апостольскую называл уловлением человеков в свое невидимое царство, в смысле положительного и прямого и притом настойчивого влияния на совести людей и их убеждения; а преобразование и обновление грешного и заблудившегося мира людского своим учением и всею своею искупительною деятельностию Господь назвал победою; дерзайте, говорит, яко аз победих мир: А победа, как известно, предполагает брань и борьбу, т. е. вообще усиленную и напряженную деятельность, хотя бы и в самой мирной области религиозной. Вялым и сонливым отношением к самым возвышенным и просветительным идеям можно ли что-нибудь хорошее сделать для общества? Между тем люди сильные и могучие столько же верой, сколько и любовию к отечеству, суть истинные сыны его и могут быть самыми благодетельными его преобразователями.

Сводя в заключение весь смысл настоящего поучения нашего к нескольким кратким словам, мы просим вас запомнить и потрудиться исполнить в жизни своей следующее правило, если вы хотите истинного блага своему отечеству: «мы должны быть в крепком единении во-первых с верховною властию, а во-вторых с самими собою. Условием для первого единения должно быть наше искреннее повиновение и служба за совесть, а не за страх только; а для второго единения потребно прежде всего наше живое национальное чувство любви к России, а наипаче всего живое и деятельное религиозное чувство и ревность к православной вере русской».

О, если бы Господь поскорее успокоил нашу страну, умиротворил бы нас с самими собою и крепко объединил бы и с венценосным монархом нашим, дабы было в нашем православном русском царстве едино стадо и един пастырь! Аминь.