Речь при гробе Владимирского кафедрального отца протоиерея Феодора Михайловича Надеждина. (17 декабря 1876 г.)

Не у явися что будем (1Ин. 3:2) – вот поистине красноречивая и характерная надпись к нашей многомятежной и скоротечной жизни земной. Но эта неизвестность того, что с нами будет на том свете, эта гробовая тайна и мрак могильный кажется еще мрачнее и таинственнее делается подле свежего гроба и вблизи только что усопшего, а в особенности и близкого и родного нам человека. Давно ли почивший отец наш любомудрствовал вместе с нами о жизни загробной и устремлял свой светлый и верующий ум туда, где таится вся разгадка и конечная цель всего земного существования человеческого? Давно ли с умилением сердечным искал он укрыться под милосердную десницу своего Спасителя, и обретши ее во святых таинствах покаяния, елеосвящения и евхаристии, с покойною торжественностию готовился вступить в ту область, куда потокам жизни влечется все человечество? И вот теперь непроглядный мрак осенил чело его, в непробудном и роковом молчании застыли уста его! Ни полслова, ни жеста, ни намека не получим от него насчет того, что за таинство произошло с ним, куда девалась душа его, что она теперь мыслит и чувствует. Боже, как это прискорбно, как это страшно и непонятно для нашего обычного и земного чувства!

Но в этом мраке и скорби светлым лучем блестят, и как бы из самой загробной жизни слышатся успокоительные слова апостола Павла: не хощу вас, братие, неведети о умерших, да не скорбите, якоже и прочии не имущии упования! Что же ты поведаешь нам, святый апостоле? Вразуми и поддержи наше немощное и колеблющееся сердце! Если ми веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших во Иисусе Бог приведет с Ним, – вот что вещает нам апостол Христов! (1Фес. 4:13, 14). Но мы видели, как почивший умирал во Иисусе, и как искренно к нему стремился угасавший дух его: да позволено же будет нам утешаться надеждою, что возлюбленный отец наш не будет отриновен от Господа, который и сам сказал, что грядущего к нему он не изженет вон, и что где будет он сам, там будет и слуга его. Конечно единому Господу в подробности ведомы все дела и помышления людей и живых и умерших, и потому лишь на суде Господнем определяется поистине все значение и достоинство человека; но и мы, сколько по любви к почившему, столько же и по любви к самой правде, не можем у сего гроба не засвидетельствовать о тех светлых и христианских сторонах его души и характера, которые единодушно были признаваемы всеми знавшими почившего. Кому например не известны – это мягкое его и гуманное отношение к людям, этот снисходительный и великодушный взгляд на их слабости и проступки, и в тоже время, это уменье сочетать правду и милость в отношении к подчиненным этот честный и благородный взгляд на свой долге и службу, это отвращение от всякой фальши, криводушия и фарисейства? А кто знал его ближе и короче, тот не может не засвидетельствовать о его глубокой и смиренной вере и сердечном благоговении ко всему, и запечатленному святыней религии, хотя это чувство и не любил он мелчить в обыденных житейских беседах многословными и нарядными речами, которыми так не редко думает придать себе силы поверхностная набожность или лицемерное маловерие, и за которыми думает укрыться от обличительных укоров людских и своей совести – фарисейство. Но там, где его отеческое и христиански-пастырское влияние в особенности могло быть сильно и потребно, – там он открывал всю свою душу с обычной ему силой слова и основательностию христианского убеждения. Но в особенности достолюбезна и достоподражательна была в почившем отце нашем эта кроткая деликатность и снисходительность в общественных и служебных отношениях к людям. Происходила ли она от христианского и смиренно-строгого сознания своих собственных немощей, или вообще от основательного знания просвещенного взгляда на натуру человеческую, – во всяком случае это было поистине редкое и высокое украшение почившего. Чего, кажется, проще и естественнее должна бы быть снисходительность и всепрощение в людях, которым, по апостолу, только и можно похваляться немощами своими? А между тем всегда ли мы и везде ли найдем около себя людей, умеющих соблюдать это высокое апостольское правило?! Не одна только родственность и совсем не общепринятый обычай похвалять умерших – движет нашими устами в настоящую минуту, а искреннее уважение и любовь к почившему отцу нашему, которые, как видно, разделяют с нами и посторонние люди, – наиболее же всего потребность христианского успокоения и утешения о почившем, которое так естественно может опереться для нас на христианских качествах дорогого нам усопшего. Мы знаем слова Господа, что его милости и снисхождения наиболее всего могут ожидать те люди, которые сами добры, снисходительны и благожелательны, – и эти слова мы с надеждою дерзаем вспомнить при гробе нашего отца, когда настала для него самая великая нужда в Божием милосердии.

Благочестивые отцы, братие – сослужители и все предстоящие гробу сему! Дозвольте мне с моим личным скорбным чувством в настоящие минуты обратиться несколько и к вашему общему христианскому чувству, дабы сообща воздохнуть и потужить о наших общих немощах человеческих, за которые придется некогда и нам отвечать на суде Божием. Боже, как страшен час смерти, с каким усилием стараемся мы отдалить его, от себя в своей мысли, и как он грозен и неотвратим является пред каждой новой жертве смерти! Какими бедными и неоплатными должниками являемся мы пред Богом у врат смерти, и как бы следовало нам поменьше увлекаться суетой мирской и больше, гораздо больше думать о своей душ и о загробной участи своей! Ведь вот уж находясь в этом положении ничего не изменишь, ничего не переделаешь в своей жизни, ничего не вычеркнешь из нее, ничего не исправишь и ничего не надбавишь себе, чего не успеем мы приобресть и заработать на сем свете. В положении подсудимых со страхом и трепетом будем и мы стоять на суде Господнем: может быть тысящекратно придется пожалеть, что и то могли бы мы легко сделать доброе, и к другому имели все средства и тысячу побуждений, – но и то нами опущено, и это забыто и другое пренебрежено. Чем тогда оправдаться, и чем защититься? Господи, даждь нам память смертную и христианское умиление, и вонми молитвам нашим об оставлении грехов и упокоении незабвенного и дорогого отца нашего, новопреставленного протоиерея Феодора!

***