Слово в день тезоименитства Благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича. (30 августа 1868 г.)

Приидите ко мне вси труждающиися и обремененнии, и аз упокою вы. Возьмите иго мое на себе, и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим. Иго бо мое благо, и бремя мое легко есть (Днев. Еванг. Мф. 28–30).

Кому из вас, слуш., незнаком этот трогательный голос небесной любви, призывающей к миру и покою грешное человечество, измученное и стенающее под бременем жизни! Сколько безграничной любви к человечеству, но вместе и необыкновенной простоты в этом божественном голосе! «Бедные люди, – как бы так говорил Спаситель наш, – несчастные потомки, падшего праотца! Напрасно вы изобретаете так много средств, чтобы найти свой потерянный рай на той самой грешной земле, которая стала для вас местом изгнания и наказания не доказали ли вам тысячелетия, что вам не уйти от грозного приговора, который вы заслужили от правосудия небесного? Тщетно же вы ищете иных путей к своему счастию и покою, кроме меня. Я есмь путь, истина и живот; обратитесь же ко мне, – и я упокою вас. Возьмите только на себя мое иго, примите мой закон, подчините свою колеблющуюся и грешную волю моей святой воле и идите туда, куда я поведу вас, – и обрящете покой душам вашим; по тому-что иго мое благо, и бремя мое легко». Что же мы видим? Как отвечает человечество на столь любвеобильный голос Богочеловека? – По слову самого Спасителя, – меньшинство только идет на призыв Его, большинство же стремится по тому гладкому и широкому пути, который ведет – страшно сказать – в пагубу! Обратимся к своему времени, и поглядим на себя. Как много, в самом деле, среди нас людей, которые, называясь христианами, о христианстве знают только почти понаслуху, которые ничем не заявляют, что высокие обетования христианские им не чужды, что евангельские правила жизни для них вожделенны, что они не чужие, а родные дети Христовой церкви? Как много среди нас таких людей, который напротив открыто заявляют, что они хотят жить сами по себе; что они, не мешая жить всякому по своему, и себя не желают стеснять никакими чужими правилами нравственности; хотя бы то были евангельские правила; что они даже считают себя, по своим привычкам, по роду своей жизни, по своему образованию и по многим другим причинам, выше всей церковности христианской, пред которой благоговеет будто бы одна простодушная, но недалекая толпа, что – и они люди иного духа. Но всего грустнее видеть, как за взрослыми и незрелая юность, за отцами и дети, едва вкусившие от древа познания, уже считают себя в праве неблагоговейно относиться в святым уставам церкви, с самодовольной улыбкой готовы докладывать всем и каждому, что они не соблюдают напр. постов, неохотники молиться и т. п., т. е. подразумевается, – люди современные и образованные, а не фанатики какие-нибудь и невежды. Что это такое? Один ли только юношеский задор и напускное вольномыслие? Но, к сожалению, это грустное явление повторяется нередко в среде людей научного образования, с которых очевидно только снимается мода. Даже преимуществу в нашей так называемой образованной среде и встречается эта непонятная холодность к христианству, это жалкое какое-то предубеждение против него, это легкомысленное отрицание евангельского духа, доходящее до самохвального щегольства, до какой-то богохульственной моды. Уж коли человек образованный, – того и жди, что отрицатель всего священного. Что же это такое? Раззудите беспристрастно.

Прежде всего нам кажется, что не нужно считать этого явления ни слишком странным, ни особенно знаменательным, и на этом основании не спешить никакими выводами ни против веры, ни против науки, как многие это делают, считая на основании только что заявленных нами фактов науку и откровенную религию несовместными, и поэтому либо гнушаются просвещением, боясь потерять веру, либо отрицают веру для одной науки, выше которой они ничего не хотят знать. Здесь сами собою чувствуются крайности и недоразумения. Повторяем, что ничего особенно мудреного в том нет, что люди так называемого научного образования, привыкшие все исследовать, разлагать и понимать до тонкостей, больше бывают склонны верить в могучую силу и непогрешимость разума, и потому, соприкасаясь в своих умозрениях с вышеопытными и откровенными тайнами Христовой религии, становятся пред ними в тупик, и натурально – либо отвергают их как нечто непонятное, либо остаются к ним равнодушными как к делу, по их мнению, до них не касающемуся. Согласитесь сами, что такое отрицание ничего страшного в себе не содержит. Другое дело, если бы наши остроумные и вечно самодовольные отрицатели доказали нам, что они отрицают откровенную религию как нечто им совершенно известное, испытанное и собственною жизнию дознанное дело, – тогда другое дело. Но могут ли они доказать это? А если нет, то не могут и не должны, при всей своей многочисленности, смущать здорового и твердого религиозного чувства православных христиан. Есть напротив весьма много людей с глубоким многосторонним образованием, которые отличаются необыкновенною религиозностию, и божественные истины и правила Христовой религии ставят задачею всей своей жизни. Одного этого в высшей степени было бы достаточно для верующих сердец учеников Христовых. Пусть себе толпы других легкомысленных людей, хвастливо называющих себя образованными, упорно чуждаются небесной пищи, предлагаемой святейшею религиею Христовою, – Господь с ними! Пусть делают, что знают! Придет конечно и для них пора расплаты за свой образ мыслей и жизни. Но что делать? и Господь насильно никого не хочет вести за собою!...

Но где причина зла, и нельзя ли помочь ему? Потому-что все-таки гибнут и гибнут люди, наши братья о Христе, терпит общество, даже много теряет сама наука; ибо под знаменем ее люди ходит все-таки в потемках и ощупью отыскивают истину, когда к ней есть прямая и царская дорога. На чем основывается и чем поддерживается такое, можно сказать, нездоровое направление людей, ищущих науки, и действующих во имя ее? Поверьте, наука здесь ни при чем. Винить ее не в чем. Она делает свое дело, шаг за шагом идя вперед и постепенно расширяя область человеческих познаний по всем возможным отраслям. Кто же виноват? Виноваты сами люди, в руках которых она делается обоюдуострым орудием, и незаметно для них наносит им глубокие язвы. Известен путь, которым развивается наука. Этот путь слагается из бесконечного ряда теорий, взаимно расширяющих и дополняющих себя, и во всяком случае сменяющих одна другую. Какой же истинно-ученый, помня это колеблющееся и изменчивое свойство науки, станет выдавать хотя бы то последние выводы науки за нечто непогрешимое и законченно достоверное, и эти выводы станет обращать в оружие против богооткровенных истин религии Христовой, вовсе не подлежащих научной области? И что однако выходит, и всегда выходило из этих научных нападков на религию Христову? Тысяча научных теорий сменили одна другую, волнуя немногочисленный кружек ученых; а святые истины веры Христовой тысячелетия стоят непоколебимо, покоряя себе нисчислимые тысячи людей. Давно ли знаменитую теорию о происхождении видов, наделавшую столько шума в ученом мире, провозглашали как некий догмат, и в силу этого догмата человека производили от животных, вопреки евангельскому учению о духовной природе и небесном назначении человека? Но вот сами же ученые, по взаимном сношении между собою, в торжественных своих заседаниях недавно объявили эту теорию несостоятельною пред судом здравой науки, – чего и следовало, разумеется, ожидать. Такого же приговора от самих же представителей науки должен, конечно, ожидать и вообще весь современный материализм. Но немудрено, что вместо этой мрачной теории, явится другая еще более мрачная, и еще с большей самоуверенностию станет подкапываться под здание церкви Христовой, но потом сама же наука, в лице лучших своих представителей, назовет все это пустыми затеями, летучею ошибкою времени, переходной научной теорией. А здание церкви Христовой, построенное божественным домостроителем, будет стоять непоколебимо во веки вечные. А святая религия Христова, с своими – сколько возвышенными, столько же и близкими к душе человека, и понятными для чистых сердец истинами, будет царить вечно над родом человеческим. Как бы то ни было, наука не есть что-то враждебное религии Христовой, по самой природе своей; все дело зависит от того, в чьих она руках и какого рода люди заправляют ею. Мы хотим сказать, что не наука, собственно говоря, создает отрицателей; а на оборот – люди или с готовым отрицательным направлением, или предрасположенные к нему, создают науку по роду и по подобию своему.

Откуда же берется все-таки, и как образуется это гибельное направление в людях, и нельзя ли – повторяем – принять против него какие-либо меры? Многое прояснится в этом вопросе, если вспомним, каким образом идет современное воспитание юношества. Известно, что детский и юношеский возраст есть самое лучшее время для насаждения религиозных начал. Что посеяно в детской душе, чем питалось восприимчивое сердце юноши, то и взойдет, такие плоды и придется пожинать в зрелом возрасте. Но обращают ли у нас достодолжное внимание на это важное обстоятельство при воспитании детей? К сожалению, очень мало. Делают все возможное для развития головы ребенка, не щадят никаких жертв для научного его образования; между тем как об образовании его сердца и о христиански-религиозном направлении всей его души заботятся как-то второстепенным образом. По самой большей мере стараются привить к воспитаннику общие начала нравственности, напр. приучить его к честности и благородству, развить сознание долга, уважение к чужим правам – и только. О христианском же воспитании заботятся мало. Напитать душу ребенка животворными истинами евангелии, образовать в нем церковно-православные навыки, одним словом, перелить в него тот дух, каким живет святая церковь Христова, – это считается у многих излишним, даже вредным? Что ж удивительного, если ум, воспитанный вне религиозной атмосферы и питаясь одной сухой научной пищей, станет относиться отрицательно к религии, когда почувствует свои силы, и будет ограничиваться одной узкой естественной нравственностию? Не знаем, наверное, как шло воспитание современных ученых знаменитостей, стоящих во главе антирелигиозного направления; но, по всей вероятности, указанные нами ошибки воспитания имели не маловажное влияние на образование их ученого направления. Что же касается нашего отечества, то нам слишком хорошо известно, на каких идеях хотели, а может быть хотят до сих пор, у нас построить теорию воспитания. Горькие плоды этого модного воспитания мы вкушаем, можно оказать, до сего времени. Не имея прочных нравственно-христианских начал, не создавши для себя трезвого и светлого взгляда на мир и на отношение к нему человека, какой предлагает нам св. религия Христова, наше юношество с каким-то неудержимым азартом рвется изучать всякую ученую и заграничную ложь, и с благоговением, достойным лучшей участи, становится на колени и покланяется, как неким богам и оракулам, современным ученым мужам, знаменитым столько же своею ученостию, сколько противухристианским и отрицательным направлением. И что из всего этого достается нашему обществу испытывать и чувствовать? Шаткость нравственных начал в нашем юношестве, мрачный или беспечный взгляд на жизнь, какое-то легкомыслие и в довершение всего – тьма в голове и отсутствие истинной учености, – да, и отсутствие учености; ибо наука может процветать только на свободе, а не в этом египетском рабстве, в котором находятся наши молодые ученые. Наши же лучшие и, так сказать, национальные ученые, сколько известно, были глубоко религиозные люди. Заключим наше собеседование словами одного из наших родных, и притом истинно ученых людей: «одни научные сведения, сколько бы они ни были полезны, рассевают дух, и как бы влекут его в разные стороны. Наука должна расширять умственный кругозор человека и вместе сосредоточивать на прочном незыблемом основании. Таким основанием, навсегда неизменным, могут быть для разума только нравственно религиозные убеждения. Такие убеждения не дают ей теряться в разнообразных сведениях, которых сообщение полезно и необходимо. Пока обучение будет не более как сообщение разных сведений, до тех пор жалоба на безнравственность, будто бы распространяющуюся с распространением познаний, будет основательна.

Обратим же все наше внимание на это обстоятельство, и, во-первых, перевоспитаем себя, если то окажется нужно. Отбросим все эти современные ученые предрассудки и до странности фальшивые научные теории, которые как дым, как изгарь какая, мешают нам видеть чистую истину, и просвещаться небесным светом евангелия. Да будет оно в нас единственным мерилом истины и задачею всей нашей жизни; это не только не помешает быть нам учеными людьми, если мы к тому призваны, а напротив сообщит нашей учености истинное достоинство, зрелость и силу; это пособит нам быть истинно полезными гражданами и надежными слугами отечества; это даст иное лучшее направление всей нашей жизни, – это сообщит нам все. А потом озаботимся воспитанием наших детей в строго христианском и православном духе. Ошибки, допущенные в нашем воспитании, постараемся вознаградить на наших детях. Пусть они с юных ногтей знакомятся с святыми уставами церкви, и приучаются делать их уставами своей собственной жизни. Пусть святое евангелие вкореняется в их молодые, и еще не испорченные умы, и объемлет всю их душу. Это только одно и может спасти их со временем от тех опасностей, искушений и ошибок, которыми угрожает жизнь всякому вступающему в нее молодому человеку. Не о сем ли прилагает все свое попечение и наш преблагословенный государь, за благоденствие которого собрались мы молиться в сегодняшний праздник его тезоименитства? Да будет же он утешен, видя новые и светлые христианские начала льющимися в умы и сердца его подданных, и дающими православно-христианский характер всей жизни русского народа! Да поможет нам Господь! и да будет славно и благословенно имя преблагословенного Александра, нашего возлюбленного монарха. Аминь.

***