Этика «снаружи» и «изнутри»

Вопрос этот может быть не имело смысла задавать, если бы речь шла об университетском уровне. Там своя традиция, восходящая к XVII–XVIII вв. Там поведение и нравственный выбор людей обычно рассматривается именно как внешний объект изучения. Это взгляд «снаружи». Причем, в таком подходе с секулярной этикой едины также все богословские традиции, независимо от конфессиональной принадлежности, хотя конфессия, без всякого сомнения, определяет содержание курса и его богословскую направленность. В качестве примера можно привести три учебника христианской этики, университетских по своему уровню. Все три вышли из печати в 1994 г.

Так православный учебник проф.-архим. Платона (Игумнова)¹ отличает антропологический угол зрения, свойственный восточной патристике и аскетической литературе. Чтобы в этом убедиться, достаточно привести основные темы этого курса: развитие и формирование личности; естественный нравственный закон; эмоции, влечения и потребности; нравственное сознание; свобода нравственного самоопределения; ценностная ориентация и нравственное достоинство личности.

Католическому учебнику Ю.А. Шрейдера², напротив, более интересны морально-нравственные закономерности межличностного общения, это – функциональный подход. Автор распределил свои лекции по следующим основным разделам: различные представления об истинном благе; абсолютизм и реализм этических требований; реалистическая этика; принцип сочувствия; справедливость; совесть; модель моральной рефлексии; свобода и моральный закон.

В качестве примера аналогичного протестантского учебника можно взять вышедший в том же году, что и упомянутые два, курс христианской этики профессора Калифорнийского государственного университета (США) Роберта МакЛарена³. Его отличает еще большая дистанцированность от антропологической тематики; здесь скорее можно говорить о социологическом уклоне. Основные разделы: библейские основы; культурные основы; современное основание: вызов и ответ; Церковь и церкви; человеческая природа и христианская личность; сексуальность и христианская этика; семья в процессе трансформации; христианин как гражданин; культура и этика государства; христианин в нехристианском мире.

Общим, однако, для этих трех авторов является то, что все они как бы «извне» анализируют предмет своего исследования, рассматривают его как внешний по отношению к себе объект. Безусловно, к этому надо относиться как к неизбежным издержкам «жанра». Ведь сегодня этика, это – один из разделов классической философии, включивший в себя элементы философской антропологии и психологии. Курс философских и богословских дисциплин, в состав которых входит и этика, и нравственное богословие, по своему тематическому делению приспособлен для образования университетского уровня. В этом качестве предмет этики сделался частью современной культуры и безусловно заслуживает изучения и сам по себе, и в эпистемологическом, и культурологическом аспектах.

Другое дело чисто прикладная задача – нравственное воспитание школьников. Невооруженным глазом видно, что такой теоретический подход к этике, наподобие изучения химии, математики, или иностранного языка, едва ли даст ощутимый результат. Требуется, чтобы учащиеся интериоризовали объект науки, то есть в качестве предмета анализа стали воспринимать свой собственный нравственный выбор.

По понятным причинам сегодня православная педагогика в России еще только формулирует принципы поиска наиболее эффективных методик преподавания нравоучительных дисциплин. Но ведь можно обратиться к опыту западного христианства. И здесь мы встретимся с первой неожиданностью. Независимо от возраста тех, кому адресованы современные этические курсы, их принципиальная структура мало чем различается. Когда речь идет о взрослых студентах, то здесь все ясно – им надо освоить определенный пласт наследия европейской цивилизации. Когда же дело касается воспитания подрастающего поколения, казалось бы, какой смысл держаться за университетский стереотип, если он препятствует рассматривать нравственный выбор людей, их поведение изнутри собственного опыта учащихся! Однако в действительности мы сталкиваемся с совершенно иным. Нельзя не заметить, что внешний подход западной этики к своему предмету обусловлен более глубинными вещами, чем традиционная структура курса. Это принципиальный подход.

Вот пособие для преподавания христианской этики детям, созданное большим коллективом авторов в США. Оно замышлено в качестве универсального учебника для разных возрастов и различных регионов мира, а в 1994 году впервые издано на русском языке и сейчас активно внедряется в российскую среднюю школу⁴. <4> Удивляет то, что формулировки темы уроков и разделов порой прямо-таки вопиют о необходимости самоанализа, но раскрываются они всё также на «почтительной» дистанции от «объекта» изучения. Первый раздел пособия для старшеклассников, например, многообещающе назван: «Осмысление мотивов». Однако четыре урока, включенные в него, разочаруют того, кто ожидал, что наконец разберется в мотивах собственного поведения. Уроки называются так: 1) от чего зависят наши поступки (но речь идет о полезности для общества той или иной этической системы – МД.); 2) поиск нравственного ориентира; 3) два рода любви; 4) золотое правило. И в этом же духе весь учебник.

Конечная цель этого курса, как в нем заявлено, – в процессе занятий привить детям определенный набор нравственных качеств. Наряду с такими отличительными чертами «стопроцентного американца», как инициативность, жизнерадостность и исполнительность здесь поставлены также: сострадание, милосердие, умение прощать. Понятно, что общество инициативных и напористых граждан уничтожит самое себя, если в нем не останется места «умению сопереживать» другому.

Ясно и то, что такой «социальный заказ» выполним лишь на основе христианского мировоззрения. Но как убедить детей и подростков, что милосердие и самопожертвование лучше эгоизма, если они живут в современном американизированном мире, где безраздельно царствует гедонизм – поклонение удовольствию, где индивидуализм – нравственная норма? Это возможно лишь, если они всерьез примут Христа и Его Евангелие. И надо сказать, обе части американского пособия добросовестно снабжены примерами из священной истории и вероучительными элементами, в объеме обычного протестантского катехизиса.

Однако вся современная протестантская догматика умещается в простую схему-комикс, часто мелькающую в баптистских приложениях к Библии: на первой картинке нижняя полоса – человек; верхняя – Бог, их разделяет грех. На второй картинке широкий крест Христов соединил между собой Бога и человека⁵>. Хотя на эту схему зарегистрировано авторское право Билли Брайта (1965 г.) – она входит в один из Четырех духовных законов, сформулированных им – эта схема, тем не менее, точно соответствует краеугольному камню протестантизма вообще, то есть оправданию одной только верой. Но эта схема не отвечает на главный вопрос: как и каким образом верующий во Христа оправдывается? Ведь первородная поврежденность делает верующего одинаково не гарантированным от греховных искушений вместе с неверующим. Протестантизм проигнорировал, во-первых, средство оправдания, установленное Самим Христом: Его Церковь, Евхаристию и таинства. Во-вторых, неизбежный путь борьбы с искушениями плоти и мира, вытесняющими из зараженного грехом сердца любовь к Богу. Протестантизм основательно занизил планку единения человека с Богом в любви и поэтому, соответственно, сделался ненужным духовный подвиг сопротивления искушениям.

Как же в таких условиях прививать подрастающему поколению христианские нравственные качества? Едва ли удастся что-то большее, чем воспитать идеал разумного эгоизма, признающего полезность взаимопомощи и альтруизма.

По этой же причине – из-за принципиального отказа от внутреннего аскетического подвига – американский детский учебник христианской этики лишен антропологического и психологического аспектов. Взгляд на этические проблемы здесь исключительно как на проблемы межличностного общения. «Изучая урок за уроком, – предлагают свой план работы авторы этого учебника, – мы узнаем, насколько разные представления о добре и зле имели люди в различные времена. Но большую часть времени мы посвятим изучению христианских идей и выяснению того, как эти идеи могут повлиять на наш образ жизни.»⁶

Как мы видим, это типичный взгляд на этику «снаружи». Поэтому задача интериоризации учащимися изучаемого материала в нем решается не за счет внимания учащихся к собственному опыту нравственного выбора в реальной жизни, а за счет группового проигрывания различных образцовых ситуаций. Об игровом методе преподавания этики следовало бы поговорить отдельно, а сейчас лишь позволим себе усомниться в том, что это самый эффективный метод усвоения нравственных законов: едва ли такая «дрессировка» может принести значительный успех в выработке нравственной позиции.

Самоочевидно, что внешнее поведение человека – результат его внутреннего нравственного выбора; а последний принимается на основе «векторного» сложения многих факторов: склонностей, привычек, врожденных черт характера и т.д. Но все же решающее значение остается за сознанием человека, в особенности, если он ясно отдает себе отчет, в результате взаимодействия или борьбы каких внутренних интенций он принимает то, или иное решение. Таким образом взгляд исследователя, скользящий по поверхности человеческих взаимоотношений, для подлинного их понимания должен вернуться в собственную душу, чтобы в ней наблюдать рождение и угасание тех, или иных мотивов поведения. Здесь уже необходимо знание особенностей устроения духовного организма человека, <5> то есть знание, являющееся предметом традиционной христианской антропологии.

Именно так, с позиций устроения человека, то есть с позиций антропологии, в патристической письменности всегда расматривалось внешнее социальное поведение людей. Антропологические модели и концепции, в свою очередь, выстраивались из опыта аскетических наблюдений. Если университетская этика исторически зародилась в недрах западной философии, то в изначальном христианстве функцию науки о поведении людей выполняла святоотеческая аскетика. Святые отцы даже и называли ее христианской философией, например, пр. Нил Синайский. Именно этот практический опыт духовной брани стимулировал христианских богословов к разработке антропологических моделей, а также конкретизации догматических концепций о зле и добре, учении о грехе, демонологии и др.

Надо сказать, что в начале XX в. позитивистская наука пришла к признанию реальности психического опыта человека. Психоанализ, основанный З.Фрейдом, в качестве предмета исследования принял «бессознательное» в человеке. Примерно в то же время русское богословие вернуло статус научной дисциплины святоотеческой аскетике, письменное наследие которой несопоставимо превосходит литературные опыты психоаналитиков как по числу памятников и их объему, так и по тонкости в понимании духовной жизни и разработке мотивационных моделей.

Ключевая роль в этом принадлежит архиепископу Феодору (Поздеевскому), ректору Московской духовной академии, который в 1911 г. очертил основные позиции аскетики как современной богословской дисциплины⁷. Прежде всего, это – неразрывная связь догматического учения, антропологии и практики духовной жизни. К тому времени аскетика как направление богословской науки в своем активе имело немало исследований. «У нас пожалуй с аскетикой, как наукой, дело обстоит лучше, чем на западе, – оценивает отечественную ситуацию архиеп. Феодор, – не в смысле обилия трудов, а в смысле ее постановки – не на историческую только почву, а на принципиальную, в смысле выяснения основ, существа аскетизма,– построения целых систем аскетики или монографий, имеющих целью выяснение идей аскетизма в приложении к известной личности или эпохе или даже в исторической преемственности их (труды еп. Феофана, еп. Петра, проф. Пономарева, Зарина, Кожевникова и пр.). Да на Западе, – продолжает он, – едва ли возможна аскетика в том ее построении (чисто научном), какое она имеет и может иметь у нас. Католический запад признает только больше дисциплину, а не процесс духовно-аскетического творчества; протестантский запад отрицает совсем и самый подвиг при спасении только верой и в признании себя уже спасенным, а не спасающимся. А у нас – православных Аскетика и может быть и должна быть наукой.»⁸ Среди отмеченных владыкой Феодором авторов особой научной основательностью отличается С.М.Зарин, оставивший обширный труд «Аскетизм по православно-христианскому учению»⁹.

Коль скоро речь все время возвращается к антропологии, то нельзя не упомянуть фундаментальный труд профессора Казанской духовной академии В.И. Несмелова «Наука о человеке» (впервые опубликован 1895–98 гг.). Методологически Несмелов предвосхитил многие положения европейской философии первой половины XX в. (феноменология, персонализм, герменевтика) и его труд был необычайно высоко оценен как академическим богословием (митр. Антоний Храповицкий), так и либеральной религиозной философией (Н.Бердяев). Конечная задача труда – апологетическая, философская позиция Несмелова в том, что человек объективно по своей онтологии выпадает из ряда всех вещей этого мира. Тем не менее, работа несет и аскетические выводы: также объективно человек способен созерцать и опознавать в себе собственную неотмирность и в этом его неразрешимая загадка для самого себя. То есть речь идет о важности самопознания.

Для всей святоотеческой аскетики, которую по-другому можно назвать «наукой самопознания» необычайно важна антропологическая модель, условно разделяющая богодарованные способности человека на три основных: ум, чувство и волю. Названия этих трех «сил души» варьируют у разных писателей-аскетов, но все авторы аскетических творений проводят анализ поступков и состояния души человека в свете именно этой трехчастной антропологии. Да и появилась она как плод самонаблюдения, поэтому предназначена не для изучения некоего внешнего «объекта», а для приобретения внутреннего опыта самоконтроля и духовного роста.

Поскольку сегодня остро стоит вопрос об эффективных методиках нравственного воспитания, о нравоучительном предмете, формирующем личность нравственную, творческую, законопослушную, то пришло время, отбросив уже неактуальные идеологические ограничения, обратиться к той этической науке, которая одна способна решить эту задачу. Этическую дисциплину для школьного использования, задача которой не образовательная, а воспитательная, надо основывать на христианской аскетической традиции, рассматривающей свой предмет – поведение и самоопределение человека – изнутри, а не снаружи.