XXVIII. «Новое свидание с Дикопольскими»

По возвращении своем из села Никольского, Владиславлев нашел мать свою в самом печальном расположении духа, очень бледною и истомленною.

– Милая мамаша! что с вами случилось? – невольно воскликнул он при свидании с нею.

– Ничего со мною не случилось особенного, – ответила мать: – в отсутствие твое я все думала о тебе.

– И все плакали целых два дня, – пояснила Владиславлеву сестра: – и есть ничего не ели и спать не спали.

– Ах, мамаша!.. Как вам не грешно печалиться о том, за что от всей души нужно бы было вам и день и ночь благодарить Господа Бога!..

– Я мать, и не могу не печалиться о тебе... Твоя затея лишает меня возможности и с тобою по временам видаться попросту, как и с прочими детьми, и с твоею будущею женою... Это для меня весьма прискорбно. Ведь ты этого не понимаешь, а я тебе скажу, что для меня, например, видеть малюток внучат, понянчать их, покачать, позабавить их большая отрада, а еще более отрады видеть себя окруженною в праздник своими детьми, невестками и внучатами как в церкви, так и дома.

– Даю вам, мамаша, честное и благородное слово, что, если только Господу Богу будет угодно, чтобы я женился на Людмиле, ежегодно во время каникул мы будем приезжать к вам в гости недели на две или на три, а если будет возможно, то и на целую половину каникул.

– Я уверена в том, что ты это готов исполнить; но в том беда, что обстоятельства всегда бывают выше наших желаний... Очень может быть, что и в пять-то лет ты ни разу у нас не побываешь... А это для меня будет большим горем... Но мне вообще твой выбор не нравится... не по сердцу он мне. Мы все люди самые простые; куда нам лезть в такую знатную родню?.. Лишь себя только срамить.

– Успокойтесь, мамаша!.. Бог даст, все будет хорошо и вы будете за все благодарить Бога.

Мать немного успокоилась; но ненадолго. Чрез неделю была получена Владиславлевым бумага об определении его на должность учителя в институт, и мать снова пришла в такое состояние, что Владиславлев не знал, что и делать.

– Мамаша! – сказал он наконец: сделайте такую милость для меня… Поедемте со мною в Дикополье... Мне все равно ехать-то... Крюку будет очень немного... стоит только днем раньше выехать.

– Зачем же мне ехать туда и что из того выйдет?

– Там вы увидите и Людмилу и ее родителей, и поймете, что это за добрые люди... И о. Александр с Софьею Ивановною уверят вас лично в том, что все семейство графское живет с ними по-просту душа в душу, как бы самые близкие родные.

– Это благоразумно, – сказал о. Петр: – на это и я сам решусь... Кстати же, мы и у о. Александра ни разу еще не были и не знаем, как он живет... А главное, мы своими собственными очами увидим то отношение всего графского семейства и к тебе, и к нам, которое сразу может дать нам понятие о том, чего нужно будет ожидать нам в будущем от своего родства с графским семейством…

– Вот благодарю вас, папаша! Вы этим принесете большую пользу и самим себе, и мне.

– Когда же думаешь ехать?

– Я полагаю, что чем скорее, тем будет лучше: нужно немного поспешить именно из-за того, чтобы застать в Дикополье все графское семейство.

Через два дня после того, Владиславлев вместе с отцом и матерью отправился в Дикополье. По пути опять он заехал в село Петровское к о. благочинному Ненарокомову и к удовольствию своему узнал, что Митрофан действительно сосватался за дочь благочинного Знаменского. Что же касается до о. Петра и о. благочинного Ненарокомова, то уж и говорить нечего о том, как они, бывшие друзья-товарищи по семинарии, рады были теперь своему свиданию друг с другом после 25-ти лет разлуки: вся ночь у них прошла в самых задушевных беседах и воспоминаниях о былом. Это радостное свидание с своим товарищем было для о. Петра первым самым приятным сюрпризом, но еще больше удовольствия доставило ему потом свидание с о. Александром и графским семейством. Это было нечто особенное, казавшееся ему совершенно невероятным, как будто видимым во сне. Таковым же это свидание показалось и матери Владиславлева.

– Какой это город впереди нас? – спросил о. Петр у Владиславлева, когда издали показалось чудное Дикополье.

– Это Дикополье, – спокойно ответил Владиславлев.

– А этот громадный дворец чей? – спросила мать.

– Это дом графа Дикопольскаго.

– Да ты, в самом деле, Вася, не в здравом состоянии ума находишься, если вообразил себе, что и тебя, и нас могут принять в такой дворец без презрения... Вот уж именно к тебе идет русская поговорка: «задумала ворона залететь в барские хоромы».

– Вот увидите, мамаша, что нас примут с радостию.

– Немыслимо, и я туда ни за что не решусь пойдти.

– Решитесь, мамаша!.. Одно сердечное слово прелестной Людмилы, и вы готовы будете за нею идти туда.

– Так ты еще воображаешь, что она сама придет нас звать?.. Господь с тобою!.. Образумься пожалуйста.

– Не воображаю, а уверен в этом.

– И говорить с тобою более не хочу об этом... Очевидно, ты помешался умом.

У матушки даже слезы навернулись на глазах, потому что она в самом деле подумала, что ее сын находится в ненормальном состоянии ума.

– Плакать теперь не хорошо, – сказал ей о. Петр: – этим мы делу не поможем... Но нужно быть осторожными и, если есть нечто неладное, предупредить беду.

Подъехали к дому о. Александра. Сейчас же и отец Александр и Софья Ивановна выскочили им на встречу, и с распростертыми объятиями приняли их в свой дом. Уже один вид этого, чисто барского дома, поразил их, но еще более они поражены были первыми же словами о. Александра после обычного приветствия.

– Какими это судьбами, милые дяденька и тетенька, вы вздумали навестить нас стол неожиданно? – сказал он. О, я по всему вижу, что вы приехали ко мне не ради свидания с нами, а для того, чтобы хоть одним глазком взглянуть здесь на свою, будущую милую невестушку!.. Прекрасно сделали… И она от души будет рада видеть вас... Это такая добрейшая душа, каких на свете мало... Я заранее знаю, что вы не поверили самой возможности того, чтобы сон вашего сына сбылся наяву, но это непременно будет так.

– То же самое и я с своей стороны скажу, – подтвердила матушка Софья Ивановна: – я уверена в этом.

– Слушаю вас и изумляюсь, – сказал о. Петр: – не знаю, что и подумать в самом деле о том, что вы говорите нам. Так это мне кажется невероятным, что право я не удивлюсь тому, если вы потом скажете мне, что захотели немножко и над нами подшутить, и над Васею посмеяться, чтобы он вперед не сходил сума.

– Вот это мило! – сказал о. Александр. Неужели вы могли допустить то, чтобы я когда-нибудь осмелился даже подумать о чем-либо подобном? Ни мой и ваш сан, ни наши родственные отношения не позволяют мне относиться к вам иначе, как с особым уважением.

– В таком случае мне остается только извиниться пред вами обоими и ждать, что будет дальше.

– Извиняться перед нами не стоит, но ждать нужно.

Владиславлев поспешил известить Людмилу о своем приезде, и она вскоре пришла к о. Александру.

– Не ожидали и даже во сне не видали, чтобы я снова мог увидеться с вами здесь-же? – сказал ей Владиславлев, едва она переступила через порог.

– Нет, извините! – ответила она с живостью и улыбкою на лице. Я вас ожидала и потому именно ожидала, что уже три дня сряду я видела вас во сне... Я уверена была в том, что вы получили бумагу о своем определении в преподаватели нашего института и не упустите случая на пути в Петербург заехать сюда.

– Но я не один приехал... Со мною здесь и родители мои.

– Прекрасно... Как я рада видеть их!.. Надеюсь, вы уже объяснили им тайну нашего сердца?

– Да, объяснил все в подробности.

Пока Владиславлев объяснялся с Людмилой в передней, о. Петр и матушка уже успели рассмотреть свою будущую невестку и слышали весь ее разговор с Владиславлевым. И сердце каждого из них забилось трепетно, как голубь, от радости: Людмила самою личностью своею и простотою произвела на них глубокое впечатление, до такой степени неотразимое, что сразу же они полюбили ее от всей своей души.

Войдя в гостиную и помолившись Богу, она прежде всего подошла под благословение к о. Александру и с усердием поцеловала его благословляющую руку, потом подошла к о. Петру.

– Позвольте, достопочтеннейший батюшка, – сказала она о. Петру, – попросить благословения у вас не только как у служителя алтаря Господня, но и как у моего будущего дорогого родителя, если то будет угодно Богу.

О. Петр, не ожидавший ничего подобного, от радости прослезился и дрожащею рукою благословил Людмилу.

– От всей души благословляю вас на будущую счастливую жизнь с моим сыном, если то Господу Богу и вашим родителям будет угодно, – сказал потом о. Петр, когда Людмила, по получении от него благословения, горячо поцеловала у него руку. – Простите меня... Прежде я был против вашего намерения, а теперь очень этому рад.

– Что вы были прежде против моего желания быть вашею дочерью, я этому ничуть не удивляюсь... Это так естественно в вашем положении... вы представляли меня не таковою, какова я на самом деле, и имели в виду большую разницу между мною и вами в общественном положении... Но, слава Богу, теперь пришел конец всем вашим недоумениям и сомнениям... Мы стоим лицом к лицу и имеем возможность понять и полюбить друг друга...

Поздоровавшись с матушкою Софьею Ивановною, Людмила подошла наконец к матери Владиславлева.

– Позвольте, матушка, – сказала она: – и с вами поздороваться как с будущею моею дорогою мамашею и замечательною матерью, воспитавшею прекрасных детей, и воздать вам должную дань своего почтения и глубокого уважения.

Людмила с чувством глубокого уважения и искренней детской любви поцеловалась с матушкою по русскому обычаю трижды и потом поцеловала у нее руку. И стыдно вдруг, больно и горько стало матери Владиславлева, что прежде она позволила себе выразиться о Людмиле, будто она и видеть-то ее не пожелает, а если где увидит, то и к руке своей не подпустит ее, подобно Струковой.

– Милая графиня! – сказала она со слезами на глазах: – благодарю вас за такое выражение любви... Я этого не стою...

– Ах, матушка! вы многого стоите, и я давно уже заочно люблю и уважаю вас... Вы меня не знали, а я уже шесть лет знаю вас, люблю и уважаю...

– Почему же вы меня знаете? Где вы могли меня видеть!

– Я знаю вас по рассказам о вас вашего дорогого сына. Еще в ту пору, как он шесть лет тому назад рассказывал мне свою биографию, я обратила свое внимание на то, какую великую услугу вы оказали ему в самые ранние годы его детства, заботясь о том, чтобы сын ваш был добр, великодушен, сострадателен и благочестив. Затем я после того неоднократно беседовала с ним о вас и вполне убедилась в том, что вы исполнили свое призвание матери с честью и достоинством, и прониклась любовью к вам. И не я одна, матушка, ценю по достоинству вашу заслугу в этом отношении; но и владыка наш, бывши у нас на празднике Преображения Господня, во время своей беседы с дамами о воспитании детей, указал на вас, как на примерную женщину, и пред всеми воздал вам заочно должную честь.

– Но он меня совсем не знает.

– Это правда... Но дерево познается по плоду, и мать познается по детям, воспитанным ею самою. Если вы не одного а несколько прекрасных сыновей воспитали, то, значит, и вы сами прекрасны душею.

– Ах, милая графиня! Я ничего особенного не сделала, кроме того, что и каждая мать должна делать... И если мои дети действительно вышли хороши, то за это Богу слава и благодарение. Я только свой долг исполнила так, как сумела и как могла...

– Нет, дорогая матушка, вы так много сделали, что я невольно преклоняюсь пред вами... Благодаря уму, честности и благородству вашего сына Василия Петровича, и я теперь совсем не та, чем какою я могла бы быть, если бы не встретилась с ним, и он не произвел бы на меня самого благотворного влияния… Следовательно, чрез него я и вам обязана многим, и во всю свою жизнь не могу этого забыть. Позвольте же принести вам за это глубокую свою благодарность...

Людмила горячо-горячо поцеловала матушку и крепко пожала ее руку. И снова матушке стало стыдно и больно при мысли о том, что она прежде неблагоприятно отозвалась об отношении к ней Людмилы.

– Простите, милая графиня, – невольно вырвалось у нее из груди: – я была пред вами виновата...

– Предполагали, что я девушка гордая, чванная, недоступная для вас?.. Да ведь это предположение очень естественно... Я, может быть, и была бы именно таковою, если бы по выходе из института не встретилась с Василием Петровичем и закружилась бы в вихре светских удовольствий. ’

Таким образом уже с самых первых минут свидания между Людмилою и родителями Владиславлева установились самые искренние и нежные отношения друг к другу. И чем дольше, тем пошло все лучше и лучше. Своим умом, простотою, необыкновенным благородством характера, живостью и веселостью Людмила совершенно очаровала их, так что матушка не раз обращала свой взор к иконе Спасителя и мысленно благодарила Господа за указание ее сыну такой прекрасной во всех отношениях невесты. Среди самых задушевных разговоров о разных предметах и не заметил никто, как прошло около двух часов в этих разговорах.

– Ах, мне уже пора идти домой! – с живостью сказала Людмила. – Maman еще не знает, зачем я сюда пошла, потому что она была занята делом, и я не хотела ее беспокоить, а велела Кате сказать, что иду сюда... Теперь, может быть, она уже ждет меня, чтобы отправить на почту письма...

– Надеюсь, – сказал о. Петр: – мы еще будем иметь удовольствие видеться с вами сегодня или завтра?

– Как же... непременно... Я надеюсь, вы сегодня будете у нас кушать вместе с батюшкою о. Александром и матушкою Софьею Ивановною... Papa непременно будет вас просить к обеду по-просту, как это у нас в обычае...

– Нет, графиня, извините! – сказал о; Александр. – Дяденька и тетенька еще небывалые у меня гости, и я сегодня ни за что не отпущу их к вам... Лучше вы попросите от моего имени графа и графиню сегодня ко мне на обед вместе с нами разделить радость нашего свидания с дорогими моими родными и небывалыми гостями.

– Прекрасно... передам вашу просьбу, и, если у нас самих нет гостей, непременно все придем к вам.

Людмила наскоро простилась со всеми и ушла.

– Необыкновенная девушка, – сказал о ней о. Петр: – много мне приходилось видеть барышень дворянок, но таких простых, умных и добродушных среди них я еще не встречал... Неужели и родители ее таковы же?

– Да, – ответил о. Александр; – это редкие люди... Я с ними живу душа в душу, как бы с самыми близкими родными... Вот придут к обеду, и увидите, что это за необыкновенные люди в своем роде.

С своей стороны и Людмила осталась очень довольна своими будущими родными и очень была рада тому, что отец и мать Владиславлева приехали теперь в Дикополье, и ее родители заранее могут познакомиться с ними,

– Милый папочка! – сказала она, возвратившись домой: – сейчас я была у о. Александра и принесла вам радостную весть!.. Василий Петрович уже отправляется в Петербург и по пути заехал сюда, чтобы еще раз с нами повидаться здесь...

– Действительно, – сказал отец: – это для меня радостная весть... Теперь мы с ним еще побеседуем кое-о-чем... Отчего, однако он теперь же не пришел к нам вместе с тобою?

– Нельзя, papa! Он здесь не один: его провожают отец и мать. Они такие небывалые гости у о. Александра, что батюшка нас всех просит к себе сегодня на обед ради их приезда.

– Хорошо. Я этому очень рад: родителям, имеющим такого прекрасного сына, я готов воздать должную честь...

– Что же это такое? – сказала Людмиле мать. Вероятно, Василий Петрович уже объяснил им все, и они нарочно приехали сюда, чтобы заранее взглянуть на тебя и познакомиться с нами?

– Да, maman, – ответила Людмила. И я нахожу, что это сделано очень хорошо, благовременно и целесообразно.

– Не испортить бы этим всего вашего дела... Помилуй Бог, если они чем-либо не понравятся графу. Тогда и сама твоя высокая покровительница не в силах будет заставить его согласиться на ваш брак... Ты видела их?

– Да, видела и уверяю вас, что и отец и мать Василия Петровича и папочке и вам очень понравятся. Матушка – женщина, конечно, простая, но за то очень добрая, практичная и занимательная собеседница. Она мне очень понравилась... Что же касается до о. Петра, то это человек очень умный и чрезвычайно серьезный, держит себя именно с тем священническим достоинством, которое папочке так желательно видеть в хорошем священнике, как лице священном... Я уверена, что папочка от него будет в восторге, встретит в нем образец сельского пастыря и полюбит его всею душою...

– Дан Бог. Я этому очень буду рада...

– Вообще, maman, я очень рада тому, что они приехали теперь: из разговора с матушкою я узнала, что и они с своей стороны были против нашего брака, находили его неравным и видели в этом неравенстве несчастие как для себя, так и для нас. Они нас представляли себе людьми недоступными для них, способными относиться к ним с брезгливостью... Чтобы успокоить их, особенно матушку, которая много по этому случаю плакала, Василий Петрович предложил им проводить его до нашего села и здесь повидаться с нами...

– Вот, видишь, и они с своей стороны не обрадованы были до бесконечности тем, что сын их хочет жениться на графской дочери, наследнице Дикополья, а напротив, были этим встревожены и опечалены до слез... Значит, разница в вашем происхождении и общественном положении есть дело весьма важное, препятствие к вашему браку очень серьезное... Не будь же в претензии на отца за то, что он по своим сословным убеждениям противится вашему браку.

– – Я, maman, это очень хорошо понимаю и надеюсь в этом случае не на свое собственное, можно сказать, исключительное положение по званию учительницы, а на милость Божию ко мне и помощь Божию мне.

Спустя каких-нибудь полчаса, граф уже собрался к о. Александру. Ему не терпелось: хотелось поскорее и с Владиславлевым побеседовать, и его родителей увидеть. С ним же вместе отправились туда графиня и Людмила.

– А, друг мой! – воскликнул граф, увидя Владиславлева при самом же входе своем в дом о. Александра. – Как я рад, что снова увиделся с вами так скоро!.. Без вас я тут соскучился... Теперь мы снова с вами в сладость побеседуем и поспорим кое-о-чем...

– Ну, граф, извините, – ответил Владиславлев. Теперь мне нужно будет о многом побеседовать с Людмилою Александровною, как со своею сослуживицею; а вам я представлю вместо себя иного собеседника...

– Хорошо... хорошо... Рад буду и этому...

– Рекомендую вам, – сказал Владиславлев, когда они вошли в зал: – мой папаша, отличный знаток священного писания и дорогой собеседник... Надеюсь, что вы побеседуете в сладость и останетесь друг другом довольны в этом отношении.

И точно, о. Петр и граф долгое время, до самой глубокой ночи, в сладость беседовали друг с другом о разных предметах и вопросах, относившихся до свящ. писания, и остались друг другом очень довольны.

– Вот это священник так священник, – сказал граф по возвращении домой: – д аром что простой сельский священник, а какой он умница и какой удивительный знаток свящ. писания, как он серьезен и деликатен. Правда, он немного отстал от современности, судит о некоторых предметах с своей только точки зрения, но и это в нем составляет некоторого рода достоинство... священнику неприлично гоняться за своевременностью и быть неустойчивым в своих убеждениях... Как служителю церкви, конечно, ему и судить обо всем следует с точки зрения религиозной... Право, я его ни за что не променяю на некоторых, известных мне, столичных батюшек.

– А матушка-то какова? – сказала в свою очередь графиня. – Я все время провела с нею в разговорах, и она успела находить интересные предметы для разговора со мною. Оказывается, например, что она прекрасно знает простонародную медицину, простыми средствами успешно лечит разные болезни, и даже такую болезнь, как коклюш, вылечивает в самое короткое время, когда и доктора наши в борьбе с нею оказываются бессильными.

– Чем же она вылечивает коклюш?

– Поддорожником... Средство это, как видишь, самое простое, а оказывается действительным даже и в застарелых случаях, сопровождающихся кровохарканьем.

– Честь и хвала ей за это... Если бы и другие матушки в селах занимались простонародною медициною, то нам не нужно было бы иметь в уездах земских врачей, столь дорогостоящих нам и ничего не делающих для народа. Лучше бы было каждой таковой матушке дать рублей по пятидесяти или по сту в год, чем содержать в двух или трех местах санитарные пункты.

– Конечно... И для народа было бы больше пользы, и для этих тружениц пятьдесят рублей в домашнем их быту много значили бы.

На следующий день о. Александр с своими гостями был приглашен графом на утренний чай и обед. И опять граф все время провел в беседе с о. Петром, а графиня с матушкою Владислав левою, и все остались довольны друг другом. Владиславлев же, между тем, все это время провел с Людмилою в разговоре об институте и существующих в нем порядках. Ему хотелось теперь заранее ознакомиться со всем, что есть в институте и хорошего и дурного, чтобы потом можно было действовать самостоятельно при преподавании своего предмета. И Людмила все, что было нужно, сообщила ему.

– О чем это вы сегодня целый день так сладко беседовали друг с другом?.. Или о развязке своего романа? – подшутила над ними графиня.

– До романа ли теперь, графиня? – ответил Владиславлев. – Мне приходится решать трудную педагогическую задачу, вступать в борьбу с своими же сослуживцами и готовиться ко всякого рода служебным неприятностям. Чтобы выйти из этой борьбы с честью победителя и решить трудную задачу, нужно для этого заранее запастись некоторыми сведениями о тех порядках, какие существуют в институте, и о тех личностях, с которыми мне там придется встретиться, как с врагами. Об этом-то мы теперь и беседуем целый день.

– Значит, заботы о развязке своего романа отлагаете до времени окончания своей борьбы и одержания блистательной победы.

– Конечно, maman, так... ответила Людмила. – Победителю дается заслуженная награда. И Василию Петровичу тогда дана будет награда...

– В виде твоей руки?

– Конечно... Это будет для него самою лучшею наградою.

Людмила вскочила и вышла из комнаты, и вскоре чудные звуки ея игры на фортепиано разнеслись по всему дому.