XX. Интересный вопрос

Откровенное объяснение Владиславлева с Людмилою и ее матерью совершенно успокоило как самого Владиславлева, так и Людмилу. Теперь им оставалось возложить всю свою надежду на Бога, верить в свое будущее счастье и ждать того времени, когда Промыслу Божию угодно будет окончательно решит их судьбу, – и они сделали это. И, вот, началась для них новая жизнь, полная спокойствия душевного, радости и утешения.

Людмила засияла счастьем и радостью, и вокруг себя, если можно так выразиться, разливала радость, желая, чтобы вместе с нею все так же радовались. В первый же вечер, едва ушел от них Владиславлев, чудные звуки ее игры на фортепиано разнеслись по всему дому в тишине ночной: в них она излила все радостные мысли и чувства своего сердца. Давно уже никто в доме не слышал таких звуков и невольно каждый с наслаждением слушал эту игру; Одна только графиня знала, что значит внезапная перемена, происшедшая во всех действиях Людмилы, да горничная Людмилы своим женским сердцем чуяла, предугадывала истинную причину этой перемены. Что же касается графа, то он находился по этому поводу в полном заблуждении. Ему казалось, и он был даже в том уверен, что со времени возвращения своего из Мутноводска Людмила сделалась совсем иною, чем какою была прежде, вследствие любви своей к молодому красавцу Голицыну. Он весьма был этому рад и надеялся вскоре устроить судьбу своей дочери, полагая, что молодой Голицын – истинный образ и подобие своего отца, самого душевного его друга, человека прекраснейшего во всех отношениях. Это он прямо высказал графине в тот же вечер и, разумеется, теперь был выведен ею из заблуждения, хотя и не узнал еще истинной причины радостного настроения своей любимой дочери.

– Наша девочка со времени своего возвращения из Мутноводска совсем неузнаваема стала, – сказал он.

– Да, – ответила графиня, – особенно со вчерашнего вечера.

– Кажется, она совершенно увлеклась молодым Голицыным, приняла его предложение и живет сознанием скорого устроения своего счастья... Слава Богу, наконец то она нашла человека по себе, и мы можем устроить ее судьбу и умереть спокойно...

– Ну, нет!., здесь совсем не то... ты ее не понимаешь.

– Что же иное может быть?..

– Она не увлеклась Голицыным, а напротив, как она говорит, раскусила этот позолоченный орех и нашла, что внутри его одна только гниль... Голицын и в умственном отношении, и особенно в религиозно-нравственном совершенно несостоятелен... Она совершенно уверена в том, что у нас здесь он вполне выскажет себя и так осрамится пред всеми, что сам же потом со стыда убежит он нас, и мы избавимся от необходимости отказывать ему в ее руке...

– Вот это для меня новость... И если Голицын действительно таков, то пусть он не рассчитывает на то, чтобы я мог с ним связать судьбу моей любимой дочери... Пусть лучше она совсем не выходит замуж, чем будет несчастною в супружестве....

– Она говорит, что выйдет замуж не иначе, как по любви и с нашего на то благословения, и при том за такого человека, который и в умственном, и в религиозно-нравственном отношениях отнюдь не ниже ее и в спорах с тобою может постоять за себя...

– Если так, я против этого ничего не имею...

– Но здесь может встретиться неожиданное препятствие к ее счастью в неравенстве состояний...

– Это она должна заранее предвидеть и делать выбор такой, чтобы не было никаких препятствий...

– Сердце, друг мой, не подчиняется соображениям нашего ума и житейским расчетам, по само пленяет ум и восстает против житейских расчетов... оно живет своими собственными законами... Любовь не терпит ограничения...

– Это так, но человеку на то и даны разум и воля свободная, чтобы он мог управлять своими чувствами...

– Да... Но разум и воля делаются бессильными, когда любовь превращается в страсть… Что же тогда, как это случится? Ты будешь ли противиться ее счастью?..

– Неравенство брака есть не счастье, а напротив, беда, и я обязан этой беде противиться... Но, я надеюсь, до этого дело никогда не дойдет... Людмила знает цену себе и своему роду, и потому никогда не позволить себе увлечения каким-нибудь человеком незнатного рода и бедняком, достойным не любви, а только сочувствия...

– Но ты забываешь, что она имеет характер пылкий, по временам бывает эксцентрична, имеет свои собственные убеждения и взгляды на жизнь и занимает известное положение в обществе по званию учительницы института... Учительница легко может полюбить учителя того же института: это так естественно и очень-очень часто случается... Общность интересов, равенство положения, ежедневное свидание друг с другом и взаимная симпатия друг к другу легко сближают молодых людей на столько, что в их сердцах загорается пламя страстной любви друг к другу, особенно в таком возрасте, как двадцати двухлетний...

Графиня нарочно все это говорила, подготовляя графа к будущей его встрече с таким именно жизненным явлением и наводя его на мысль подумать об этом заранее; но граф этого и знать не хотел, не признавая этого возможным.

– Нет, – сказал он: – это невозможно... Людмила знает цену себе и своему роду и не дозволит себе полюбить какого-нибудь учителя института... Разве это будет какой-нибудь выдающийся ученый... ну, немудрено, что она может увлечься им... Но такого, слава Богу, пока у них в институте нет, да и едва ли когда-либо будет... поэтому не стоит и тревожиться понапрасну и толковать о пустяках...

А Людмила между тем все с большим и большим одушевлением продолжала свою игру, и чудные звуки этой игры то громко раздавались по всему дому, то вдруг как будто замирали в воздухе. Граф невольно остановил свое внимание на ее игре и стал прислушиваться к ней. Вот на минуту все стихло, и потом снова раздались чудные звуки, привлекшие на себя особенное его внимание.

– Экая прелесть! – воскликнул граф. – Что это она играет так хорошо?

– Неужели ты, друг мой, не догадаешься?.. Слышишь, как явственно выливаются слова:

С ним одной любви довольно,

Чтобы век счастливой быть;

Но сердечку очень больно

Через злато слезы лить...

– Да, теперь я это отчетливо слышу... Экая прелесть!.. Как она хорошо играет!..

– Вот тебе ответ на твое мнение о том, что она знает цену себе и своему роду... Она ищет счастья не в золоте и знатности, а в любви...

– Экая прелесть!.. Жаль, что рано ушел Владиславлев... Он с удовольствием послушал бы такую игру.

– Именно жаль... И он послушал бы, и она еще лучше для него сыграла бы, зная, что ее слушают...

Долго еще Людмила играла, и граф неоднократно с особенным вниманием и удовольствием прислушивался к ее игре; не раз он подходил и к той комнате, где играла Людмила. И жаль ему вдруг стало расставаться с своею любимою дочерью. Невольно пришло ему теперь на мысль, не следует ли ему принять себе зятя в дом, чтобы не разлучаться с нею. С такою мыслью он вскоре совершенно освоился, так что решился привести ее в исполнение. В обычное время Людмила пришла к нему по обыкновению за тем, чтобы проститься с ним на ночь и получить от него родительское благословение. Она была очень весела и счастье сияло на ее лице. Взглянувши на нее, граф решился сейчас же с нею объясниться.

– Правда ли, милая моя девочка, что Голицын тебе не нравится и ты не хочешь за него идти? – спросил он Людмилу

– Совершенно верно, papa! Он мне не нравится и не может никогда понравиться: он человек очень пустой, без религии и нравственности, имеющий самое превратное понятие о браке и супружеских обязанностях.

– А знаешь ли, что я тебе скажу?.. Мне очень жаль расстаться с тобою; поэтому мне хотелось бы принять к себе зятя в дом.

– Что Бог даст, papa, то пусть и будет; а я больше всего желаю найти себе человека умного и религиозного, которого бы вы могли достойно назвать своим сыном и любить так же, как и меня...

– Надеюсь, что ты в своем выборе не ошибешься.

Граф осенил Людмилу крестным знамением и простился с нею до благополучного свидания утром.

– Слава Богу, – сказала про себя Людмила, выходя из кабинета графа и осеняя себя крестным знамением: – началось мое дело хорошо; надеюсь, что и кончится оно благополучно.

Простившись потом с матерью, Людмила вернулась в свою комнату, села у открытого окна и долго-долго сидела здесь, любуясь красотами природы и тишиной ночи и уносясь своими мыслями в беспредельное пространство неба. Невольно припомнилось ей известное прекрасное стихотворение Хомякова: «В час полночный близ потока ты взгляни на небеса», и она углубилась в познание дел премудрости Божией в мире вообще и в частности в устроении судьбы человека. Размышление это привело ее к тому, что она совершенно предала себя и свою судьбу воле Божией, в полной уверенности, что Господь по своему премудрому и всеблагому промыслу все устроит к лучшему. С полным спокойствием духа она и спать перед рассветом легла и встала на следующее утро в обычное свое время. Прежде, чем графиня вышла из своей спальни, она успела уже обежать весь свой сад и побывала во всех тех местах, где она шесть лет тому назад в первый раз точно бабочка порхала меж кустов и деревьев, показывая Владиславлеву все редкости этого роскошного сада. Приятно было ей вспомнить все подробности первой своей встречи с ним и последовавшего за нею короткого знакомства, и она с удовольствием теперь предалась воспоминанию прошлого. Под живым впечатлением своих воспоминаний она и домов вернулась веселою и живою, с улыбкою на устах и большим букетом цветов в руках, и как раз попалась на глаза матери.

– Здравствуйте, милая maman! – сказала она. Поздравляю вас с добрым утром, желаю вам веселого дня и дарю вам этот букет, который приготовила было для себя.

– Для себя? – возразила мать. – А я думала, для Владиславлева, которого ты небось теперь ждешь, не дождешься.

– Для него, я знаю, он не нужен... А ждать его действительно я жду, не дождусь, чтобы рассказать ему, почему я осталась дома, а не за границу махнула слушать университетские лекции. Это, без сомнения, ему интересно узнать.

– Еще бы нет!.. Кому же и интересоваться этим, как не ему?.. Но едва ли ты успеешь в этом сегодня... Едва он покажется к нам, отец опять по-вчерашнему завладеет им до самого вечера.

– Конечно так, и потому я хотела было просить вас сегодня после обеда пойти со мною к батюшке, оттуда мы все прошлись бы в лес, а к чаю вернулись бы домой... во время этой прогулки мы и побеседовали бы с ним на свободе и порадовались бы вместе тому, что я не сделала большой ошибки в своей жизни, послушалась наставлений своего архипастыря и осталась здесь.

– Хорошо, пойдем... я против этого ничего не имею...

После обеда действительно графиня с Людмилою отправились к о. Александру, но пришли туда как раз в ту пору, когда от местного благочинного получено было известие о том, что владыка приедет в Дикополье чрез два дня и будет тут служить всенощную и литургию. Предстояла необходимость заранее приготовить все нужное для приема преосвященного и свиты его, тех священно служителей, которые назначены были для служения с ним, и того духовенства соседних сел, которое вызывалось сюда для получения благословения преосвященного и объяснений с ним по своим служебным обязанностям. По этому поводу о. Александру и матушке нужно было обо всем подробно переговорить с графом и графинею, чтобы не вышло потом какого-нибудь промаха. Хлопот всем теперь предстояло много и подумать сообща было о чем. Неудивительно, что теперь мысль о прогулке в лес была совершенно оставлена, и сейчас же все отправились в дом графа. Там о. Александр и матушка занялись с хозяевами обсуждением важного для них вопроса о принятии владыки и многочисленных гостей и приготовлении всего необходимого для торжественного архиерейского служения в их храме, а молодые люди были предоставлены самим себе.

– Maman! – сказала Людмила: ваши рассуждения о приеме преосвященного нас не касаются; поэтому позвольте нам пока отправиться в сад.

– С Богом! – сказала графиня.

Владиславлев и Людмила вышли в сад. Сейчас же Владиславлеву припомнились все сцены первой его встречи с Людмилою и первой прогулки по этому саду с прелестною институткою, а потом и все то, что случилось шесть лет тому назад в первый приезд в Дикополье. Вскоре дошли они до той самой аллеи, где вечером в день рождения графини они тогда гуляли одни и в первый раз вели речь о необходимости для Людмилы получить высшее образование, чтобы удовлетворить своему стремлению к обогащению себя познаниями. До этой аллеи они шли молча как будто нарочно для того, чтобы здесь же, именно теперь начать свой разговор о том, почему Людмила не отправилась за границу слушать там университетские лекции. Владиславлев весьма интересовался этим вопросом, и потому первый же заговорил о нем.

– Меня весьма интересует один вопрос, – сказал он, обращаясь к Людмиле: – и я желал бы слышать от вас ответ на этот вопрос.

– Знаю, какой, ответила Людмила: я и сама хотела именно теперь говорить с вами о нем.

– Очень возможно, что нас обоих интересует один и тот же вопрос... Скажите, пожалуйста: как могло случиться то, что вы остались здесь, а не отправились заграницу слушать там университетские лекции, когда, по-видимому, все уже было готово к исполнению вашего искреннего желания обогатить себя познаниями?

– Это случилось совершенно неожиданно для меня... Когда все уже было готово к нашему отправлению заграницу, я отправилась с папою к преосвященному за тем, чтобы узнать от него, чем кончилось ваше дело о поступлении в академию и на ком именно женился ваш друг Голиков, и испросить у него благословение на путь и задуманное мною слушание заграницею университетских лекций... Владыка, по обыкновению, принят нас очень любезно и долго беседовал с нами о разных предметах так, что я невольно заслушалась его. Вдруг он обратился ко мне с вопросом, неужели я в самом деле думаю слушать университетские лекции? Я, конечно, отвечала ему утвердительно.

«И вы, граф, решаетесь на то, чтобы оставить свою дочь заграницею слушать лекции?» – обратился он к папе. «Да, – ответил ему папа: – я против ее желания ничего не имею, потому что вижу в ней большое стремление к обогащению себя познаниями». Владыка глубоко вздохнул, и на глазах его блеснули слезы. Я поняла, что он принимает во мне самое искреннее, истинно-христианское участие пастыря церкви, и имеет какую-нибудь основательную причину не соглашаться с моим желанием.

– Конечно, так... И вам нельзя было не поинтересоваться его взглядом на это дело.

– Да. «Владыка, – сказала я: – я вижу, что вам тяжело согласиться с моим намерением, и я желала бы знать, почему вы стоите против высшего образования современной женщины, когда этому следует радоваться всем и каждому, и в особенности вам, человеку, столь высоко стоящему в обществе и церкви».

Владыка снова вздохнул, и потом после минутного молчания ответил мне тихим и спокойным тоном: «В том-то и дело, что я стою высоко... Для того и орлец у меня под ногами во время священнослужения, чтобы я постоянно памятовал об этой высоте и стоял на ней... С высоты лучше все видно, чем внизу... Орел с высоты воздушной усматривает свою добычу… И я должен быть дальновиден и проницателен, должен непременно видеть то, чего другие могут не видеть. В современном стремлении женщин к высшему образованию при том положении, в каком у нас вообще находится дело образования женщин в открытых учебных заведениях и слушания ими лекций заграницею, я вижу большую опасность для церкви, семьи и общества. Змий прельстил Еву не красотою только запрещенного плода, но и желанием познать добро и зло, и быть, яко Бог, и она весь род человеческий повергла в печаль и рабство греху, диаволу и смерти. Дщери человеческия развратили все племя сынов Божиих, потомков Сифа, и весь первый мир погубили потопом. И наши современные передовые женщины – это те же Евы и те же дщери человеческия! они и сами погибнут и все свое потомство погубят, если позволят змию прельстить их мнимым познанием истины в виде современных учений нигилистов, атеистов, материалистов, дарвинистов и многих других развратителей современного поколения, а змий не дремлет и ухаживает около них... Ведь я все знаю, я вижу сам и слышу от других, что ныне делается в наших женских гимназиях, как там ведется великое дело воспитания женщины, и что потом в жизни из этого выходит... вижу слезы отцов и матерей, слышу вопли и стоны мужей от поведения новомодных, воспитанных по теория реализма, жен; знаю, как они смотрят на свои материнские и супружеские обязанности, как относятся к первоначальному воспитанию своих детей и как вообще смотрят на детей... вижу, слышу и знаю все это, и лью свои слезы об этом и в церкви, и дома... Знаю и то, что такое современные заграничные университеты, столь прельщающие женщин своими лекциями, и лью слезы о тех Евах, которые прельщаются плодом древа познания добра и зла и потом становятся дщерями человеческими без души, без религии и нравственности... В последнее время мысль о вас мне покоя не давала: мне очень вас жаль, и я большой дам ответ пред Богом, если вы прельститесь запрещенным плодом и погибните».

– Какое же впечатление произвели на вас слова владыки?

– Потрясающее... Тут мне невольно припомнились некоторые из знакомых мне молодых дам и девиц, окончивших курс в гимназиях, зараженных современными теориями социализма и материализма и потерянных для церкви, семьи и общества, и я поняла, что владыка был вполне прав. Тем не менее я осмелилась возразить ему, что не все же женщины Евы и дщери человеческия: есть, а если их нет, то могут быть и дщери Божии, которые своим умом, своею нравственностью и религиозностью принесут миру много добра и поставят женщину на подобающую ей высоту нравственной чистоты, веры в Бога и служения Ему всем сердцем. «В семье, – сказала я потом, не без урода; и в числе 12 апостолов один был диавол, предатель своего Спасителя». Владыка снова вздохнул и сказал мне: «Вот в том-то и дело, что вся эта ученая новомодная семья есть ничто иное, как урод, но урод не физический, а нравственный: современные нелепые учения разных противников христианства уродуют женщину, калечат ее и развращают до мозга и костей... Но вы прежде скажите-ка мне: для чего это современной женщине понадобилось теперь высшее образование, когда и мужчинам немногим оно действительно нужно, посильно и полезно? Тогда я скажу вам, что нужно сделать для удовлетворения насущной потребности высшего образования женщин, если она есть».

– Прекрасно. Необходимо было выслушать и противную сторону: иначе вы остались бы в раздумье на счет того, знает ли он, для чего нужно высшее образование женщины и правильно ли он смотрит на эту современную потребность.

– Разумеется, так бы это и случилось... Я рада была предложенному мне вопросу и с жаром стала ему доказывать, что высшее образование для современной женщины необходимо в двух отношениях: во-первых, для удовлетворения ее жажды научных познаний и стремления к обогащению себя этими познаниями во всей их полноте, а во-вторых, для того, чтобы женщина могла быть действительною, разумною помощницею своему мужу во всех его делах, заниматься литературою и обогащать науку своими исследованиями и открытиями, помогать своему мужу добывать средства к жизни честным трудом и следить за воспитанием своих детей не только в юности, но и в совершенном их возрасте, и что если это нужно вообще для женщины, то тем более для женщины высокопоставленной для того, чтобы она умело и достойно могла стоять на высоте своего общественного положения.

«И кто это вам внушил такие мысли о необходимости высшего образования для женщины?» – со вздохом спросил владыка.

«Ваше преосвященство! – ответила я: – такие мысли теперь, так сказать, в воздухе носятся, сами собою рождаются в голове и выходят наружу... И у меня они явились сами собою, а потом были укреплены в моей голове моим бывшим учителем и другом, Владиславлевым».

– Так прямо и сказали?

– Да. Что было, то я и сказала.

– Что же владыка заметил вам на это?

– Он покачал головою, снова вздохнул и сказал: «эхма! ведь все это молодо да зелено, неопытно и опрометчиво. Вот такие-то пылкие головы и сбивают с толку вашу сестру и являются пред вами в роли ваших змиев-искусителей. Впрочем, я знаю и уверен в том, что Владиславлев человек честный и действовал пред вами без всяких задних целей, по одной только своей неопытности: не зная света и людей, он не знает и того, что может выйти из внушения вам такого рода мыслей, и потому так говорил вам об этом. Но спросите вы его о том же чрез два-три года, когда он познакомится в Киеве со светом и людьми, и вы увидите, что он отречется тогда от своих слов, если он сам не свернет с истинного пути...

– И владыка, скажу я вам, был прав: теперь я совершенно иначе смотрю на этот важный современный вопрос, чем как смотрел на него прежде...

– В этом я сама заранее была уверена, когда познакомилась с жизнью... Но я продолжаю. Владыка мне потом сказал: «Молите Бога, что вашим советником был Владиславлев, а не какой-нибудь нигилист или злонамеренный человек. Я вижу, вы по своей неопытности способны увлекаться красноречием. Легко могло бы случиться, что напались бы вы на недоброго человека, и он с задними мыслями, стал бы вам говорить о высшем образовании для приобретения равноправности, о свободе мысли и чувств, и совсем сбил бы вас с толку». Я спросила владыку, что он имеет против моего мнения о потребности высшего образования для женщины. «Во-первых, – сказал он мне в ответ, – для удовлетворения стремления к знанию не требуется непременно слушание университетских лекций, да при том еще на одной скамье с студентами, на чужом, неудобопонятном для вас языке, из уст какого-нибудь иноверца-врага всего русского и в особенности православия. Истинными познаниями вы можете обогатить себя сами чрез чтение ученых сочинений и литографированных лекций, чрез собственное упражнение в исследовании ученых предметов и чрез живую беседу с людьми высокообразованными и строго религиозными. Вы знаете А.П. Елагину? Вот вам пример обогащения себя научными познаниями. Ни в каком университете лекций она не слушала. Однако, побеседуйте с нею подолже о серьезных предметах и увидите, что это, по русской поговорке, женщина ума палата: она и философ, и богослов, и историк; о чем ни заговорите с нею, обо всем она может судить совершенно правильно. Я заранее знаю, что вы мне укажете на ее близость к поэту Жуковскому, Хомякову, Аксакову, Погодину и многим другим ученым людям и славянофилам. Но несомненно известно, что не Жуковский на ее воспитание имел влияние, а напротив, она имела влияние на его поэзию, и в кружок любителей русской словесности, славянофилов и ученых она принята была, как женщина высокообразованная и мать философа Киреевского… И я уверен в том, что она своим умом, познаниями и трудами принесла большую пользу тому ученому кружку, в котором она вращалась... Не все, конечно, указанным мною способом могут достигнуть высокого образования: самообразование вообще дается трудно, за то оно гораздо прочнее, основательнее и полезнее. Для многих, разумеется, необходимы посторонняя помощь и руководство; но для того, чтобы это руководство было правильно и целесообразно, нужно не совместное слушание лекций с студентами, а открытие особых высших женских учебных заведений на строго-религиозных началах и для лиц только избранных, отличающихся выдающимися способностями и посвящающих себя на служение науке... Это дело будет иного рода, и до этого еще далеко... Прежде, чем открывать высшее женское учебное заведение, необходимо позаботиться о правильной постановке дела воспитания в средних учебных заведениях... Итак, удовлетворить жажду научных познаний можно и без получения высшего образования в университете, путем самообразования. И вы имеете полную к тому возможность, благодаря тем благоприятным условиям, в которых вы находитесь: у вас под руками громадная библиотека, вы можете приобрести литографированные университетские лекции, вашими занятиями может руководить ваш высокопросвещенный отец-богослов, философ и историк. Изберите себе сначала один предмет и потрудитесь над всесторонним изучением его; хотите одну науку, примитесь за другую... Ведь университет ваш, в который вы стремитесь поступить, не учит юношей, как гимназия или институт, а только лишь дает известное направление их мыслям и самостоятельному труду в исследовании предмета: кто сам там не работает самостоятельно, кто лишь слушает лекции или довольствуется одним чтением лекций пред экзаменами, тот напрасно тратит дорогое время юности на пребывание в университете, не обогатит себя познаниями и не принесет пользы ни науке, ни обществу... Теперь, во-вторых, для того, чтобы быть помощницею мужу и истинною матерью своих детей, нужно не университетское образование, а внимание к своим обязанностям, уменье их исполнять и усердие к их исполнению. Если хотите, я вам скажу, жена даже необходимо должна быть несколько ниже своего мужа по своему умственному развитию, чтобы она не возгордилась перед ним своими мнимыми достоинствами и преимуществами и не впала в суд диавола, по выражению апостола Павла, не начала над ним властвовать вместо того, чтобы быть у него в подчинении, и тем не разрушила семейного счастья. Ум кичит, а вера созидает, поэтому жене нужно более всего заботиться о религиозном просвещении своего ума и сердца. Любовь супружеская есть главное основание супружеского счастья: побольше этой любви и нежности в обращении с мужем и, поверьте, жена будет хорошею помощницею мужу и без высшего образования. Материнская любовь и пример религиозности и доброй жизни суть самые главные, самые существенные условия правильного воспитания детей: побольше этой любви и примеров усердной молитвы, милосердия, воздержания и других христианских добродетелей, и дети воспитаются так, как университетское образование не научит женщину воспитать их. А чтобы высокопоставленной женщине умело и достойно стоять на высоте своего общественного положения, для этого опять-таки не университетское образование нужно, а усердное исполнение лежащих на ней обязанностей жены, матери семейства, гражданки и воспитательницы окружающего ее общества добрыми нравами: побольше приветливости ко всем, умения держать себя достойно жены-христианки, сострадательности к несчастным и заботливости о детях и доме, и поменьше роскоши, чванства, изнеженности и лени и, поверьте, все будет в порядке. Что же касается до литературных или научных занятий или приобретения трудовой копейки, то первое есть дело призвания и таланта, а последнее есть пустая затея, бред самолюбия и расстроенного воображения: жена и без того не чужой, а свой трудовой ест хлеб в доме, если она не злоупотребляет своими обязанностями... Ведь это только новейшие умники выдумали для женщины какой-то свой собственный беспопречный хлеб и трудовую копейку, и произвели разлад в семье и в обществе, а прежде она не знала этого хлеба и этой копейки, и все себе была счастлива, не слышала попрека куском насущного хлеба и пользовалась отцовскою или мужниною копейкою свободно, хотя и отдавала отцу или мужу отчет в этой копейке, для соблюдения порядка в хозяйстве… Не так ли, граф»? – обратился вдруг владыка к папе, возвысивши свой голос.

– Что же граф сказал на это?

Он ответил владыке, что совершенно с ним во всем согласен и что, если и соглашался прежде со мною, то единственно из желания сделать мне угодное, так как видел во мне искреннее желание обогатить себя познаниями, а сам по лености и небрежности не хотел заняться со мною.

«Видите, – сказал мне владыка: – вот и граф согласен со мною. Останьтесь-ка здесь, и будете счастливее. Послушайтесь меня, вашего архипастыря, и своего отца, и Господь вас наградит за это так, что вы после будете вечно благодарить Его и молиться за нас». Владыка опять взглянул на меня так, что я готова была пасть ему в ноги за то, что он с такою отеческою заботливостью относился ко мне, и я от чистого сердца сказала ему: «Слушаюсь вас, владыка, и остаюсь». Владыка осенил себя крестным знамением и благословил меня, заплакавши от радости, что успел меня уговорить:

– И вы успокоились?

– Да. Я стала присматриваться к жизни и раскрашивать знакомых мне университантов о том, как у них идет дело, и увидела, что владыка был прав. Я заперлась в стенах своего дома, и три года провела за книгами, серьезно изучая историю вообще – и церковную, и гражданскую, и русскую, и всеобщую, и знакомясь с ее источниками. Недавно я с самим Костомаровым состязалась и обличила его в извращении фактов нашей отечественной истории.

– Это все хорошо. Честь и слава вам. Я за вас радуюсь.