Часть II. Переговоры о единстве Церквей между Императором Константинопольским Михаилом Палеологом и Григорием I Папой Римским и Догматическое послание святогорских отцов Императору Михаилу

Переговоры о единстве Церквей между Императором Константинопольским Михаилом Палеологом и Григорием I Папой Римским и Догматическое послание святогорских отцов Императору Михаилу

После отделения Латинской Церкви от Православной Восточной Церкви Императоры Константинопольские и Папы Римские часто задумывали объединить разделённые Церкви, но ни разу это единение не было осуществлено. Ибо как императоры, так и папы думали не об истине веры. Императоры думали о единении с целью обеспечить себе защиту от врагов политическими средствами Пап, а Папы – о том, чтобы подчинить Православную Восточную Церковь Латинской Церкви. Поэтому начиная с XII века много раз предпринимались различные попытки объединить Церкви. Часто папские энциклики призывали Восточные Церкви к единению. Но все эти попытки заканчивались провалом (точно так же оказывались бесплодными и папские призывы к единению, раздававшиеся в поздние века; последний такой призыв прозвучал из уст нынешнего Папы Льва XIII в 1894 году, когда я уже писал этот труд). Ибо Православные Восточные Церкви не могут признать какое-либо другое основание или какую-либо другую главу Церкви, кроме Христа, Единородного Сына Божия, Который есть поистине Глава Церкви.

Далее мы расскажем о самой значительной в истории Византии попытке единения Церквей. Никогда с бо́льшим рвением не стремились к осуществлению этой цели, как при Михаиле Палеологе, Императоре Константинопольском, и Григории I, Епископе Римском. Но чтобы читатели легче поняли причины искажения веры у латиномыслящего Императора Константинопольского Михаила Палеолога, мы дадим обзор состояния политических дел на тот момент.

В 1184 году Андроник Комнин, ослепив законного наследника Византийского престола Алексия Комнина и затем убив его, захватил власть. Его правление всё состояло из мерзких злодеяний и потому оказалось кратковременным. Андроник был убит после истязаний, о которых сохранился страшный рассказ Никиты Хониата⁴⁶. Низложенный Император был приведён в оковах к Исаакию. Как повествует Никита Хониат, он был подвергнут издевательствам: его бичевали, рассекли ему весь зад, вырвали бороду, выбили зубы, выкололи один глаз, обрили голову и отдали на общее поругание. Избили кулаками, отрубили правую руку и наконец бросили в тюрьму без еды, питья и всякого ухода. Через несколько дней выкололи и другой глаз и, посадив на вшивого верблюда, вывели на площадь, где подвергли невыносимым насмешкам и издевательствам. Наконец, его стащили за ноги и закололи. Но Божественное правосудие не оставило без возмездия эти деяния Императора Исаакия Ангела. Он был свергнут собственным братом Алексием, ослеплён и отправлен в заточение в монастырь Виру, который построил отец Андроника. Исаакий содержался там под арестом вместе со своим сыном Алексием, в полной мере испытав жестокую превратность человеческих судеб.

Алексий, пребывавший в монастырской темнице вместе с отцом Исаакием, обманул стражей и смог бежать. Вместе с несколькими спутниками он отправился на Запад в надежде, что тамошние правители помогут ему взойти на Византийский престол. Сперва он обратился к князю Германии Филиппу, супругу своей тётки (а по другим источникам – сестры) Ирины. «И было воинство латинское великое,– пишет Никита Хониат,– под предводительством Балдуина, графа Фландрии, и Эриха Дандула (Дандоло), дуки (дожа) Венеции, готовое вторгнуться в Палестину, чтобы воевать с сарацинами». К предводителям крестового похода и отправился сын Исаакия Алексий, получив письма поддержки от Папы Иннокентия и Императора Германии Филиппа. В этих письмах военачальникам повелевалось помочь Алексию вернуться на императорский престол. «Алексий же не только был готов предоставить морские пути для прохода военных кораблей, но также обещал пополнить ромейскими воинами войско крестового похода. А триер предоставить числом пятьдесят. А самое великое и нелепое – он одобрял искажение веры, дабы угодить латинянам. Он выступал за признание (лат.: инаугурацию) греками привилегий Папы, за перемену и отмену древних ромейских обычаев».

Предводители крестового похода сразу поняли, что перед ними открывается возможность не освобождения Иерусалима, а захвата такого важнейшего центра, как Константинополь. Теперь у них появился благовидный предлог – восстановление Алексия на императорском престоле. Они поплыли в Константинополь. Император Константинопольский Алексий после некоторых колебаний решил оставить город. О своём намерении он сказал только нескольким людям. Взяв с собой десять кентитариев золота и различные драгоценности, ночью он отправился в Дельвет. Ночь прервала подготовку к обороне. Жители города все уже заснули, отдыхая от своих трудов. Город погрузился весь в глубочайшее молчание, когда вдруг на улицах раздался крик: «Алексий Комнин бежал! Тиран скрылся! Он ушёл!» Смятение охватило всех жителей, в окнах зажглись светильники, везде только и было речи о будущем города. «Кто же нас теперь защитит?»– спрашивали одни. «Нет, кто нас выдаст франкам?»– говорили другие. Все единогласно стали упрекать Алексия, называя его узурпатором, лживым и гнусным. Наконец народ вывел из темницы слепого Исаакия, чтобы полагаться на него, как на священный якорь, и в нём иметь надежду и провозгласил его снова Императором. Исаакий, чтобы заплатить латинянам обещанные сыном деньги, ввёл новые налоги и взял из церквей серебряные и золотые сосуды. Это разгневало народ, который, восстав, провозгласил новым Императором некоего Николая Канава. Но по прошествии некоторого времени Алексий Мурцофл арестовал Канава и велел задушить сына Исаакия Алексия, правление которого, таким образом, оказалось очень кратким. Мурцофлу уже не угрожали соперники. Придя к власти и понимая, что скоро предстоит война с франками, он стал укреплять город. Мурцофл мужественно противостоял нападениям латинян, непрерывно отбивая их атаки. Латиняне смогли взять Константинополь только 12 апpeля 1204 года, в понедельник шестой недели Великого поста. Мурцофл, видя, что нет уже никакой надежды на спасение, опасаясь захвата в плен, бежал. Его правление продлилось два месяца и шестнадцать дней.

Поведение крестоносцев в охваченном Константинополе византийские историографы описывают очень мрачно: «О град, град городов!– вопиет очевидец разрушений Никита Хониат,– око всех, слышание всемирное, видение надмирное, церквей питатель, предводитель веры, основание Православия, училище наук и обитель всего прекрасного, какие же злостные силы захватили тебя и подчинили тебя? Что это за нечестивцы, завистливые и неумолимые бесы, дико надругались над тобой?» И даже западные летописцы открыто признают, что «до захвата Константинополя крестоносцы были святыми, а после захвата – стали бесами». Поистине, для них не было ничего святого, ничего священного, и «только для благозвучия они назывались крестоносцами, а на самом деле были кресторазносцами»⁴⁷.

Они глумились над всеми божественными и человеческими законами. Они совершали зверства. Будучи христианами, они казались более неверными, чем самые неверные. «О чём мне сказать сперва, о чём потом и о чём в конце,– спрашивает свидетель всех событий Никита Хониат,– если эти погибельные мужи на такое дерзали? Они в своём нечестии сбрасывали на землю чтимые иконы. Они выбрасывали в отхожие места мощи святых, пострадавших за Христа. И просто страшно слышать, что они выливали на землю и попирали божественные Тело и Кровь Христову. И это только для того, чтобы похитить честные сосуды для причащения. Некоторые из них они дробили и украшали свою грудь драгоценными камнями, которые были на них. А некоторые из сосудов употребляли для пищи и вина на своих пирах. Всё разоряли предтечи антихриста. Ведь они начинатели и возвестители будущих его всенечестивых деяний. Вновь этот род, утративший paзумное обличье, как древле, бесчестил Христа и ругался над ним, и раздирал Его одежды и делил их, и разве что не уязвил копьём бок, из которого опять полилась бы боготекущая кровь на землю. А о нечестиях в величайшем храме даже слышать невозможно». Дома, храмы, дворцы, могилы Императоров одни за другими грабились и опустошались. Священные сосуды сваливались в кучу среди обычных сосудов, когда пересчитывали награбленное и на мулах или лошадях перевозили на корабли. Святые мощи и церковные украшения забирались силой. Пускай же только в исторических книгах подробно рассказывается об изнасилованиях и подобных непотребствах, ибо если крестоносцы презирали всё божественное, то вряд ли они могли пощадить что-либо человеческое. «Потому тяжко было всякой голове, и слышались в переулках рыдания, вздохи и сетования, на перекрёстках крики, в храмах стоны, досада мужей и вопль женщин. Что говорить о насилии, пленении, грабежах и пытках! Родовитая знать подвергалась бесчестию, почтенные – поруганию, богатые – ограблению. Так было на площадях и на улицах, в алтарях и убежищах». Вот каковы были страдания свободных людей! Вот как страдало христианство!⁴⁸

Когда прошла Пасха, начальники крестоносцев распорядились, чтобы каждый из рыцарей под страхом отлучения от Церкви сложил в трёх определённых церквах свою добычу, дабы затем поделить её поровну. Так крестоносцы разделили богатые сокровища Византийской державы и потом предались невоздержным наслаждениям и издевательствам над местными жителями. Они не замечали, что преступно разрушают страну, которую они должны почитать, как второе отечество. Они не задумывались над тем, что унижение побеждённых может впоследствии быть перенесено и на победителей и они, как теперь греки, тоже рано или поздно окажутся бедствующими.

Когда они хоть ненадолго протрезвели от своего опьянения, они решили прежде всего утвердить свою власть над Константинополем и поставить Императора. Но так как каждый из народов, участвовавших в крестовом походе, именно себе предназначал скипетр и корону, то бароны и графы, чтобы избежать бедствий гражданской смуты, избрали двенадцать выборщиков, из которых шесть были венецианцами, а шесть – французами. Эти двенадцать поклялись перед священным Евангелием ответственно отнестись к избранию Императора. Больше всего голосов набрали Эрик Дандоло, маркиз Монтфератский, и Балдуин, граф Фландрский, которого любили его солдаты и почитали даже греки. Ему и было предназначено стать Императором. 23 мая 1204 года Балдуин торжественно вступил в Святую Софию и получил порфиру из рук папского экзарха, который исполнял обязанности Патриарха.

Только увенчавшись короной, новый Император разделил между своими союзниками главные должности Империи. Но графам и баронам не терпелось поделить и города и области, которые они ещё не завоевали. На совещании, на которое собрались двенадцать венецианских патрикиев и равное число французских рыцарей, вся Византийская Империя была поделена между двумя нациями. Пока бароны и графы делили все области и города Византии, тщеславие латинского клира не хотело ни в чём отставать от рвения рыцарей. Оно стремилось утвердить себя на обломках греческой Церкви. Все храмы были поделены между французами и венецианцами. Священство обеих наций поделило между собой православные алтари, и по Константинополю неслось эхо латинских молитв.

Крестоносцы ещё до избрания Балдуина постановили, что духовный предводитель новой Империи должен избираться из того народа, которому не досталась светская верховная власть. Следовательно, если Императором стал француз, Патриархом должен был стать венецианец. Константинопольским Патриархом был избран живший в Венеции Фома Морозини⁴⁹, который за свою невероятную полноту был назван у Хониата «более упитанный, чем свинья в канаве». Вселенский же Патриарх Иоанн Каматир бежал в час захвата, не попав в руки латинских убийц, без обуви и в одной рубахе. Он верхом на осле приехал в Дидимотих, где через некоторое время умер.

После взятия Константинополя латинянами греки, бежавшие оттуда в Никею, провозгласили Императором Феодора Ласкариса, зятя Императора Алексия III Ангела. Его увенчал и благословил знаменитый своей добродетелью и образованностью Патриарх Михаил Авториан. Феодор Ласкарис умер в 1222 году, и правление его продолжалось 18 лет. Его преемником стал его зять Иоанн III Ватац Дука, который правил со славою, и отвоевал немало островов и городов. Он запер латинян в Константинополе и взял их в окружение. Он умер 30 октября 1255 года. Его преемником был его сын Феодор II Ласкарис, одарённый мудростью и великими способностями. Этот Император написал книгу о природе Евхаристии.

После трёх лет правления Феодор II Ласкарис заболел и принял монашеский постриг, сменив царское облачение на монашескую рясу. Он раздал множеству людей все свои огромные средства ради спасения души. Почил он в возрасте тридцати шести лет в 1259 году, назначив регентов, так как его сыну Иоанну было только шесть лет. Этими регентами стали Патриарх Арсений и верный сотрудник его Георгий Музалон. Когда в присутствии умирающего Императора было во всеуслышание зачитано его завещание, то все поклялись, что будут хранить эти распоряжения неуклонно. Но через девять дней после кончины Императора, когда его похоронили, солдаты по наущению завистливых начальствующих безжалостно убили Музалона прямо в храме монастыря Сосандров, перед божественным священным алтарём. Тогда Михаил Палеолог, который «радовал взор, был чинен своим нравом, гибок в своих делах, наделён благородством», был назначен регентом, будучи сам великим дукой. Он стал льстить Патриарху, замышляя зло против Иоанна. Так, он встречал Патриарха, когда тот собирался направиться во дворец, затем брал под уздцы мула, на который садился Патриарх, и вёл мула ко дворцу. Палеолог был назначен «Владыкой», то есть первым министром и, показав себя лучшим образом в войнах против эпирцев-латинян, был признан правителем в Магнезии, и местный митрополит увенчал его императорской короной. Об этом позднее свидетельствовал историк Григора. По другим сведениям Патриарх Арсений обязал Михаила страшными клятвами подтвердить, что он никогда не будет покушаться на жизнь законного Императора Иоанна, который ещё не достиг совершеннолетия. После принесения клятв Патриарх увенчал его короной под тем условием, что он сразу отречётся от власти, когда настоящий правитель достигнет возраста вступления на престол. Но Михаил, преступив эти клятвы, сослал истинного Императора в Магнезию и ослепил его там, хотя тому было только десять лет. А Патриарха Арсения, который за это нечестие отлучил его от Церкви нерушимым отлучением, низложил с патриаршего престола и отправил в изгнание. Трём сёстрам ослеплённого Иоанна он запретил выйти замуж за государственных мужей, опасаясь того, что эти супружеские пары или их дети позднее будут претендовать на императорский престол. Поэтому первую он выдал за Матфея Валенкуртского, дворянина из Франции, вторую за болгарского князя, а третью – за графа Гийома де Виндимимья. Вот так он основал своё царствование на неудержимом страхе за свою жизнь.

Через два года после провозглашения себя Императором Михаил отвоевал Константинополь и изгнал Балдуина благодаря мудрому командованию кесаря Алексия Стратигопула. Тот вёл войну против латинского правления в Эпире и подослал лазутчиков, которые осмотрели, что из себя представлял Константинополь под властью латинян. По донесениям лазутчиков он убедился, что охраняется город очень слабо, и вошёл в город ночью вместе с тремястами молодыми солдатами через лаз, который показал ему один старик. Этот лаз был старым канализационным проходом. Когда он прибыл в императорский дворец, то поднял шум и устроил пожары в разных местах города. Тогда такой страх и трепет охватил жителей города и окрестностей, что все зарылись, как кроты, и никто не смел выходить из своего дома.

Тут наступил счастливый миг для Алексия. Он мужественно прошёл через город и, ничего уже не боясь, открыл ворота и ввёл в город ещё семьсот пятьдесят солдат, ждавших в засаде. Так ромеи 25 июля 1261 года отвоевали прославленный Константинополь, пятьдесят восемь лет угнетаемый латинянами. Император вновь правил всей Византией, и был положен конец Латинской Империи в Константинополе⁵⁰.

Балдуин II, латинский Император, успел скрыться и прибыл в Италию, прося поддержки против Императора Михаила у тогдашнего короля Сицилии и Неаполя Карла, пообещав ему в случае заключения военного союза, выдать свою дочь за его сына Филиппа. А приданным будет ныне утраченный Константинополь. Карл охотно принял это предложение и начал готовить большой флот, склоняя к этому походу и Папу и прося у него ополчение для похода на Константинополь. Папа, в конце концов, согласился и пообещал большую помощь. Император Михаил, опасаясь нападения латинян на Константинополь, построил новые укрепления со всех сторон и завёз достаточно еды, чтобы выдерживать долгую осаду. Но, не удовольствовавшись этим, отправил послов к Папе Урбану IV с дарами. Одного из послов звали Никифорицис, а другого Алувардис – прежде они работали в секретариате латинского Императора Константинопольского Балдуина. Но латиняне, назвав этих послов предателями, подвергли истязаниям Никифорициса, и только Алувардис, вовремя предупреждённый, избежал мести.

Император Михаил несколько раз обращался к Папе, прося его предотвратить войну Карла с греками и обещая за это единение Церквей. Об этом он несколько раз сообщал и напрямую, и через некоторых братьев-францисканцев, и через собственных послов, которых он время от времени направлял к Папе, пытаясь драгоценными дарами склонить к себе и кардиналов, и через всякого человека, кто был в дружественных отношениях с Папой и мог повлиять на него, полагая, что, может быть, кто-нибудь сможет убедить Папу воспрепятствовать Карлу в его замыслах. Так и случилось, и поход Карла не состоялся⁵¹.

После кончины Урбана Император Михаил начал вести тем же самым образом переговоры о соединении Церквей уже с его преемником – Папой Климентом IV. Ибо Михаил имел сведения об огромной военной силе Карла, так как союзником Карла стал его брат Алоизий. Византийский Император находился в постоянном страхе. Папа Климент знал о том, чего боится Император Михаил, и поэтому был уверен, что он охотно примет любую формулу единения Церквей. Он написал Императору, что для единения Церквей не нужно никаких переговоров и никаких Соборов, ведь все догматы Западной Церкви уже утверждены соборно. Поэтому, чтобы единение состоялось, Император, Патриарх и все представители Восточной Церкви, подчиняющиеся Императору, должны подписать исповедание веры, которое он им посылает. В нём будет содержаться всё папское учение. Подписав, это исповедание необходимо отправить обратно в Рим, в память вечную о великом событии соединения Церквей.

До этого времени Император Михаил добивался единения Церквей словами и обещаниями, но тайно посылал средства для войны с Карлом и для его ослабления соседним по Италии правителям, особенно венецианцам. Тем временем Климент IV умер и предстоятелем Римской Церкви стал Теобальд. Когда в 1272 году он отправился в Палестину вместе с Эдуардом, принцем Англии, то остановился в Птолемаиде. Там он получил документ, в котором его провозгласили Папой под именем Григория I. Он знал об истинных целях Императора Михаила и, ещё будучи на пути в Италию из Сирии, передал Императору, что он более всего желает мира между Церквами. Вскоре, взойдя на папский престол, он отправил послов из Рима в Константинополь вести переговоры о соединении Церквей. Среди послов был некий весьма учёный и сообразительный монах Иоанн, который очень старался казаться богословским союзником Восточной Церкви, дабы ввести в заблуждение греков⁵². Папа помешал походу венецианцев против Карла. Это был тот поход, организации которого содействовал Император Михаил. Он повелел письменно всем правителям Европы явиться с архиереями на созываемый им в Лионе на следующий год Собор. Папа написал и Императору Михаилу в Константинополь, призывая его обязательно появиться или самолично, или через своих представителей на «предвозвещённом (объявленном) Соборе». Там он должен зачитать и подписать перед Собором то исповедание веры, которое прислали ему предшествующие Римские архиереи, без всяких колебаний. Папа пообещал ему за это дружбу латинян и их помощь во всяком затруднении, какая только может понадобиться.

Император Михаил оказался в сложнейшем положении и решил на деле осуществить то, что задумал. Он считал, что единственным средством отвратить месть врагов и укрепить свою власть может быть только унизительное подчинение Православной Восточной Церкви Западной Церкви. Ведь вожделение власти в надменной душе, желающей царствовать над миром, истребляет всё священное и святое. Такая душа отрекается от своей природы, ожесточается против родных и презирает друзей. Михаил осуществил всё это, потому что был оставлен Богом,– ведь он преступил страшные клятвы, когда совершил безумные деяния, лишив власти Императора Иоанна и уничтожив весь его дом. Михаил часто неправедно низлагал Патриархов. Освободивший Константинополь от власти латинян, он не возлагал надежду на Бога, милующего его, но льстил папам Римским, особенно названному Григорию. Он опасался Карла, жестокого и бесчеловечного и ставшего совсем неистовым после брака детей, династически связавшего его с Балдуином.

Михаил вызвал к себе Патриарха Иосифа, архиереев и некоторых клириков, побуждая их принять унию Церквей, утверждая, что нет ничего противоречащего канонам в поминании имени Папы. Патриарх поручил хартофилаку Иоанну Векку, учёному мужу, опровергнуть сказанное и объявить то, что он думает о латинянах. Векк взял слово и сказал, что латиняне, хотя и не называются еретиками, но ими являются. Сразу же он был схвачен и по императорскому приказу заключён в тюрьму, где его охраняли кельтские стражи. Император Михаил ничего не добился, так как на созванном Соборе его точку зрения поддерживали только императорский архидиакон Константин Мелитиниот и протапостеларий Георгий Кипрский. А все остальные участники Собора стояли на прямо противоположной позиции⁵³. Тогда Император, призвав на помощь учёных клириков, написал томос, в котором попытался, приводя различные свидетельства, убедить духовенство в том, что все доводы против латинян бездоказательны. Император отправил томос Патриарху и велел ему немедленно на него ответить, основывая ответ на знании исторических событий и письменных изречениях святых отцов. Император рассчитывал на то, что никто не будет составлять возражение на томос. Единственный, кто мог бы это сделать, учёный хартофилак Иоанн Векк, находился в тюрьме. Но его надежды не оправдались. Патриарх и его архиереи, рассмотрев томос, созвали всех единомышленников, всех лучших и учёных клириков на собрание, чтобы дать ответ на томос Императора. Составление ответа взял на себя Иов Иасит, привлекший нескольких соавторов, самым выдающимся из которых был Георгий Пахимер. Очень скоро они создали ответный томос. «Но Император, получив ответ и внимательно его прочитав, понял, что ему нечего сказать на это. Если ответ архиереев будет обнародован, то он будет посрамлён. Поэтому он стал вести себя не робко, а презрительно, хотя на самом деле боялся. Он надменно презирал ответ на томос и откладывал его рассмотрение»⁵⁴. Патриарх осуждал в своём ответе прибавление латинян к Символу Веру и доказывал множеством неопровержимых доводов, что имя Папы не следует поминать в диптихах⁵⁵. Император, ничего не достигнув, пошёл другим путём, повелев приглашённым клирикам собрать из разных церковных писателей все высказывания в пользу богословской позиции латинян. Все эти места, которые казались говорящими в пользу латинской догматики, были отправлены заключённому в тюрьме хартофилаку Иоанну Векку. Иоанн Векк был уже измучен бедствиями тюрьмы. Вероятно, ему было обещано, что в случае поддержки Императора он станет Патриархом. Он перешёл в партию Императора и стал предводителем латиномыслящих. Все эти выдержки он истолковал против правил логического искусства и софистически – как цитаты из Писания, так и из святых отцов,– и тем самым сознательно согрешил. Как говорит Пахимер: «Он, прежде неуклонный меч обоюдоострый против латинян, вдруг сокрушённый, принёс славу врагам. Когда он взошёл на патриарший престол, он весь принадлежал Императору: и язык его, и рука, и перо ловкого секретаря. Он говорил, писал и учил догматам, а сотрудниками его и борцами в первом ряду были Мелитиниот и Метохит, архидиакон императорского клира»⁵⁶.

Император Михаил отправил к Папе Григорию послов: Германа, незаконно возведённого на место Иосифа и ставшего Патриархом Константинопольским, и митрополита Феофана Никейского, а из членов синклита великого логофета Георгия Акрополита, протовестиария Панарета и великого толмача Верроиота. Они поплыли на двух триерах: на одной находились клирики и великий логофет, а на другой – придворные. Посольство отправилось в Рим в начале марта 1274 года, везя с собой множество даров, златотканные одежды и золотые иконы, Папе и кардиналам. Вечером святого Великого Четверга, когда Рим был ещё далеко, их застал страшный шторм, так что триера с членами синклита и императорскими дарами потонула около Малеи и спасся только один человек, который и сообщил о катастрофе. А другая триера, на которой ехали клирики, среди которых был и Георгий Акрополит, достигла Рима. Через несколько дней послы явились к Папе и исполнили своё поручение. «Папа доброжелательно принял послов, которых почтил тиарами, митрами и перстнями, как было принято одаривать архиереев. Они пробыли там всю весну и лето, и Папа оказывал им подобающий приём. Когда все дела посольства были улажены, то в конце осени посольство в полном составе вернулось в Константинополь»⁵⁷. Так о посольстве рассказывает Пахимер. Некоторые латинские историки сообщают, что послы Императора появились на Лионском Соборе, что приняли на нём все нововведения латинян, и что Георгий Акрополит поклялся именем Императора в том, что он будет блюсти унию Церквей и что он принимает прибавление в Символе Веры. Но неосновательность этих сообщений видна уже из того, что Георгий Акрополит является автором двух слов против латинян, написанных с целью опровержения прибавления в Символе Веры. Об этом упоминает Патриарх Иосиф в ответе Императору. А Григора пишет об этом так: «Папа доброжелательно принял посольство и пообещал, что легко может всё быть исполнено так, как хочет Император. Он сразу же свёл с императорскими послами тех, которые будут восстанавливать общение Церквей. Они пришли, и был принят общий документ, содержащий три пункта. Первый пункт: в священных песнопениях греки будут поминать Папу в диптихе вместе с остальными четырьми Патриархами. Второй пункт: право преимущества Папы, то есть в самых больших и сложных вопросах церковной жизни можно прибегать к Архиепископу Рима, как к судье. Третий пункт: признание первенства Папы во всех церковных делах. А по поводу прибавления, которое латиняне внесли в священный Символ, или о других каких-то вопросах не состоялось никакого положенного обсуждения»⁵⁸. Император Михаил, созвав в Константинополе клириков, во всеуслышание объявил, что осуществлено единение Церквей и никакая иная мера не могла бы предупредить страшные войны и кровопролития. Император попытался убедить их, что Церковь осталась, как и прежде, неприкосновенной, ибо ни один из её обычаев, даже самый малый, не был отвергнут. Было принято только три пункта, связанные с отношениями Церкви с Римской Церковью. А именно: поминание, право преимущества и первенство. Из всего сказанного о ходе событий очевидно, что всё, что рассказывают об этом латинские историки,– вымысел. Итак, хотя уния и состоялась, в ней участвовали только Император и его немногочисленное окружение. А Патриарх Константинопольский Иосиф и большинство из окружавших его архиереев и клириков отвергали унию. К тому же и Патриархи Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский, вместе со всеми епископами и клириками своих Церквей, совершенно не имели никаких дел с этой унией. Ибо им никто и не сообщал, что происходит, а переговоры о единении Константинопольская Церковь вела самостоятельно.

О различных злодеяниях, совершённых над православными Императором Михаилом Палеологом, и о пытках и мученичестве, которое претерпели от руки Императора не поддержавшие унию монахи и миряне

Уже после отъезда посольства в Рим, когда оно было ещё в дороге, Император Михаил начал производить аресты тех, которые твёрдо стояли в отеческих догматах, подвергать их пыткам, конфисковывать их имущество, отправлять в ссылку. Он не уставал злодействовать и, как говорит Григора: «Всё было в ходу у Императора: истязания, изгнания, тюрьмы, выкалывания глаз, бичевания, отрубания рук». Он отправил в ссылку свою сестру Евлогию, которая воспитывала его, когда он был маленький, хотя и до его восшествия на престол, и после она показывала к нему самое тёплое отношение и сестринскую любовь – и только за то, что она отвергла унию. Он бросал в тюрьму, заковывая в тяжёлые железные оковы, всех, кто открыто противостояли искажению Православия. Это были члены синклита, некоторые из первых должностных лиц и его родственники, например, протостратор Андроник Палеолог, Мануил Рауль и брат Исаакий, племянник протостратора Иоанн. Он велел отрезать витии Великой Церкви Оловолу нос и губы, а затем бесчеловечно истязал в тюрьме, а потом связал длинной верёвкой его, Иасита, племянницу Оловола и ещё десять человек, и двух первых обмотал овечьими кишками, полными кала, а Оловола велел специально пытать, выплёскивая на уста овечью желчь, и так он распорядился провести их по всему городу для всеобщего издевательства. Острова Лемнос, Скирос, Кос и город Никея принимали ссыльных. Он велел отсечь нос у своего врача Пердики. Он приказал ослепить некоего Пахомия, почтеннейшего мужа, как и знаменитого монаха Галактиона Галисиота, и благороднейшего Лазаря Горианита. Он распорядился отсечь язык у писавшего в ямбических стихах против латинян монаха Мелетия и вырвать все его зубы с корнем⁵⁹. Макария Перистеру он, не зная жалости, отправил в изгнание. Монахов из Коккоса он подверг различным пыткам. Калоидосу он прижигал голову раскалёнными пластинами и отсёк нос. Феодора Редистина он подверг бичеваниям и потом замуровал, и содеял множество других зверств.

Многие, видя, какие ужасные деяния творит этот тиран, молчали. Патриарх Иосиф, снявший с Императора отлучение, видя, что Церковь подвергается насилию за то, что не хочет иметь ничего общего с ересью папизма, поднял свой голос и сразу был низложен после прибытия послов из Рима, и Патриархом стал Векк. Удалившись от дел, Иосиф поселился в монастыре, расположенном в Анаплусе (согласно Григоре, это местность, идущая от Босфора до Иероса). Туда к нему прибыли те, которые не принимали унию, и обратились к нему, и таким образом возникал некоторый раскол, чем были недовольны униаты. Когда Императору об этом донесли, он повелел закрыть доступ к Патриарху. Но тот ответил, что он предпочитает лучше быть сосланным, чем отвергнуть православных. Император его и отправил в ссылку в Хили. Император отправлял в ссылку и других людей, которые были привержены Патриарху. Во время этих событий к Императору явились папские послы, заявив, что он должен показать не только на словах, но и делами, что он латиномыслящий. Он позвал к себе клириков и сказал им, что он совершает вселенское единение и они должны показать перед послами, что разделяют его намерение. Чтобы убедить папских послов в том рвении, которое он имеет к унии, он приказал Исааку Эфесскому проводить послов в тюрьму, чтобы те увидели, как в узах томятся родственники Императора за то, что они не принимают унию. Затем он отправил послание Папе, подписанное всеми епископами, как будто это соборное решение. Как говорит Пахимер: «Тогда сфабриковали послание с ответом Папе, под которым стояло множество подписей уже умерших епископов или на самом деле не епископов, сделанных одной рукой, как будто послание поддержано великими и священными людьми». Он отправил к Папе и некоторых своих сторонников, которым Папа вручил подарки и велел проводить обратно в Константинополь.

Архиепископ Афинский Мелетий мужественно обличал нарушение веры и, получив слово на одном из Соборов, сказал речь в защиту Православия и затем отдал свою рясу придворному слуге, сказав, что он готов отправиться в изгнание. То же самое сказал и сделал архиепископ Эфесский. Что же до благородных мужей, членов синклита, родственников Императора, о которых мы упоминали, то протостратор Андроник Палеолог умер в тюрьме, получив мученический венец. А троих оставшихся, о которых мы сказали, Михаил приказал привести к себе. Мануилу и Исаакию он велел выколоть глаза за то, что они гневно изобличали его за искажение веры, а затем отправил их в изгнание, разлучив друг с другом. А Иоанна, брата деспота Михаила, как и Музалона, членов синклита и своих домашних, он выслал из города. И только Кантакузину, одному из четырёх синклитиков, которые были в тюрьме, из-за страха перед людьми было разрешено вернуться во дворец.

Этот тиран Михаил Палеолог ненавидел монахов, отвергавших унию, и поэтому даже в изгнании причинял им зло, придумывая для этого различные поводы⁶⁰: «Все они стали беженцами в чуждой стороне из-за того, что не испили погибельного питья ереси. У них отбирали имущество, их истязали в темнице, бросая туда множество людей, так что всё наполнилось смятением и страхом»⁶¹. А те насилия, грабежи и пытки и убийства, которые чинили латиномыслящие на Святой Горе Афон, не творили даже гонители-идолопоклонники. Латиномыслящие совершили преступления на Афоне в году от сотворения мира 6793 (от Рождества Христова 1285)⁶².

Послание исповедническое, отправленное всеми святогорцами Императору Михаилу Палеологу, потщившемуся, сколько было в его силах, безрассудно соединить италийцев с нами, хотя те неисправимо пребывают во всех своих ересях и не собираются меняться. Вот это послание⁶³.

Державнейший, боговенчанный, боговозвеличенный святый наш Владыка, к твоему державному и святому царствованию наш Бог невидимый вложил во все наши сердца духовное и огненное стремление, незримо и теми путями, какие знает Он, вдохновляя нас в этом. Да известит Он твою святую душу, что, сообща и по отдельности, и в самой сердцевине наших душ, как записанную, храним мы твою память на веки и неустанно показываем её Богу, ибо о тебе благодарственные возглашения Богу всецело каждый и все мы единомысленно воссылаем. Ибо Бог, украсив тебя императорской властью, прежде всего увенчал тебя светлым, как день, и богосплетённым венцом православной веры. И за это воспеваем и хвалим Его. Ибо знает Господь своих людей и «кого предузнал», по слову великого апостола, того и счёл справедливым избрать. И его Бог превознёс на великую высоту славы и владычества и показал его царём на земле, царствующего по вышней воле благоубедительно, то есть всеблагочестиво и боголюбезнейше. Но милостив будь к нам, всегдашним молитвенникам о твоём державном царствовании, с почтением обращающимся к твоему владычеству. Ибо мы говорим не нечто непривычное, но, напротив, дружелюбивое и приятельское и, можно сказать, с почтительным приветствием ради конечного благочестия; и ради блаженной памяти всеблагочестивых родителей и предков твоего державного и святого царствования, их же жительство на небесах, которые ступали прямо, без преткновений преодолевая все труды здешнего к Богу пути. Они, показав двойное благочестие – и в вере, и в делах – и потому неотступно предстоя Богу, удостоились будущей жизни и блаженства. Благодарим твоё царствование и за то, что по владычнему своему повелению ты показал и разъяснил нам то, что мы слышали очень по-разному и потому высказывали сомнения, а теперь всё ясно узнали. Знает твоё державное и святое царствование, что вся Христа Бога нашего паства есть единое тело, управляемое единой главой, которая есть Иисус Христос. Знает и закон любви, а закон любви – это закон Святого Духа. Если страдает один член, вместе с ним страдают все члены. И чтобы члены действовали воедино, держась друг за друга, они движимы единым Духом. И выносят они друг друга с любовью, и друг друга тяготы носят, и так исполняют закон Христов. Так и приходит истинное и полезное в души всей полнот      ы верующих. И прежде всего приходит в святую душу твоего величества,– и мы скажем только для напоминания мысли, которые знает и твоё святое величество. Ибо мы немощны для того, чтобы помыслить что-либо как будто от самих себя. Все наши способности – от Бога, Который и делает нас способными «сердцем веровать в праведность, а устами исповедовать во спасение». Поэтому нам не кажется безопасным молчать перед Богом, если недавние события были очень опасными, и мы убеждены, что святая твоя душа ни в коем случае не примет всего происходящего, ибо свыше она богобоязненна и убоится даже самого малого. Но только смущающие тебя, кто бы они ни были, понесут свою вину, как сказал великий апостол. Но по милости твоей, кроткий, как Давид, и христоподражательный Царь, окажи нам милость, даруй малое, преклони царственный и божественный слух к бедным монахам, которые поистине любят от всей души твоё святое царствование. Великий апостол Павел, который всю землю по кругу объял Благой вестью и имел Христа, глаголющего в нем, так сказал Галатам, один пункт закона нарушившим: «Если вы обрезываетесь, то вам никакой пользы от Христа», и ещё: «Вы отделили себя от Христа и отпали от благодати» и прежде этого: «Если бы не было некоторых, смущающих вас и желающих извратить благовествование Христово». Апостол Павел говорит о тех, которые ниспровергают Евангелие Христово, внося хотя бы одну иоту в древле положенный закон, высочайший закон благодати. Зачем нужно, греясь под сенью Солнца Правды сияющего, предавать свободу, меняя её на рабство. Ибо двум господам никто не может служить, как говорит Господень глас, а также указано, что даже малая переделка оскверняет целое. Тогда Христово Евангелие и ниспровергается. Поэтому великий светильник и учитель Церкви, преемник Павла по благодати, дышавший Павлом так, как тот дышал Христом, отец наш Иоанн Златоуст в толковании на приведённое Послание к Галатам апостола, среди многого другого говорит: «Как раз это является причиной всех зол: не высказывать негодования в защиту малого. Ведь наибольшие из прегрешений случаются тогда, когда малое не получило надлежащего исправления. Как те, которые не обращают внимание на малые язвы тела, потом заболевают лихорадкой, или гнилостной болезнью, и умирают, так и в случае души. Те, которые презирают малое, те допускают великое. Если бы те, которые посмели отойти от божественных установлений и переменить хоть что-то малое, с самого начала получили возмездие по делам, то не охватили бы Церковь нынешняя чума и нынешняя буря. Ибо тот, кто даже самое незаметное отвергает в здравой вере, тот во всём оскверняется».

Вот что говорит отец Церкви, а до него апостолы. И что сказать о тех, которые вводят опресноки и субботний пост? Мы смеем сказать, что такими обычаями они вновь дают нам ветхий Закон, делая нас общниками тех, кто не знает Христа, заставляя блюсти субботу по Закону. Но разве не было упразднено всё законное вместе с тем знаменитым храмом ветхого Израиля? Разве не запрещает строго пост по субботам 64-е правило святых Апостолов, за исключением Великой субботы? Не повелевает за это лишать сана всякого священника, а народ отлучать от Церкви? И откуда опресноки у мыслящих по-иудейски? Разве не оттуда, откуда субботы? Опресноки были самым главным на иудейских праздниках. Это явствует из того, что со всей земли собирались в Иерусалим в это время чтители опресноков. Но у нас из всех Таинств самое великое – таинственное вкушение Тела Господа. А если то, что самое великое у нас, уподобить тому, что самое великое у иудеев, разве это не будет прямым иудейством? Как же они могут дерзать на это на виду у всей вселенной, и не краснеть, и обнажить главу, как говорится? Не будут ли они, как показано в благовествовании к Галатам, вырождением веры, и не подпадут ли под апостольскою анафему? Где мы найдём бо́льшую дерзость, чем у них? Ведь Таинство – это самое главное в нашей вере. Они скажут, что опресноки они приносят не в иудейском смысле, но как тело Господне. Но как сказано, они очи имеют, но не видят, и ум имеют, но не разумеют. А ведь истина налицо. Если Закон, оттиск и тень, привёл к Образу – Христу Богу нашему, то нет уже ничего несовершенного, ничего не должно быть ущербного. Как же они дерзают несовершенное, незаквашенное, бессильное и безвидное приносить как Тело жизнеподательное, как всесовершенного Агнца благодати. И даже в Законе эти опресноки не были вовсе прообразом Христа, но они исключительно хранили память об исходе из Египта, о лишениях по пути в пустыне. Поэтому-то с горькими травами изначально ели их. А мы благодатию Христовой семя христианское и никогда не были в рабстве у египетского угнетателя. А если мы Христа вкушаем (под видом опреснока) как Пасху Закона, как открытие Новой Пасхи, то и от этого нам нет никакой пользы. Ибо опресноки Пасхи Закона елись вместе с мясом агнца и вкушение должно было быть и того, и другого. Чтобы соблюсти Закон, нельзя было есть в одно время агнца, в другое время опресноки, а в третье время горькие травы. Господь вкусил Пасху Закона и сразу же её упразднил, и не осталось уже опреснока Закона. Ибо Господь возлег на Вечере и, воспользовавшись преимуществом этого дня, смог вкушать квасной хлеб. Ведь этот день был до дня опресноков, по словам великого апостола и евангелиста, припавшего ко груди Господа, Иоанна, который отчётливо свидетельствует о том, что было на следующий день, и говорит так: «Ведут Иисуса от Каиафы в преторий. Было утро, и они (иудеи) не вошли в преторий, чтобы не оскверниться, но есть пасху». Господь тем самым предвосхитил Собственные Страсти, которые совпали с Пасхой иудеев, и так тень сошлась с истиной. Ибо были предвосхищение и само событие в один день, и новая Пасха была передана ученикам, и самый день не препятствовал употреблению квасного хлеба – так всё устроил всемудро Господь, что в день новой Пасхи можно было вкушать квасной хлеб, и новая Пасха настала. Так осуществилось пророчество о Господе: «Ты иерей вовек по чину Мелхиседека». Мелхиседек принёс в жертву хлеб и вино, тогда как Аарон агнца, опресноки и горькие травы. Поистине нет ничего более ясного и удобопонятного, чем это пророчество в Духе о великом Таинстве. А если они хотят держаться ветхого Закона, то лучше пусть приносят в жертву агнца, как прообраз Христа, оставаясь под сенью Закона. Пусть они приносят животное в жертву, чтобы опять быть изобличёнными тем же Пророком, сказавшим, что жертвоприношению по Закону Бог не благоволит и что тело Господне должно «свершиться». А если они так не поступают и привержены Христу, то зачем же им опресноки ветхие и ущербные, которые только показывали бедствия перехода по пустыне? Ведь апостол вопиет велегласно: «Древнее прошло, теперь всё новое». Пусть все услышат, что всё новое. И если всё обновляется, то почему же главное в нашей вере, то есть тело Господне, в котором ознаменованные мы отличаемся от иудеев и всех других инославных народов, Господь не должен был совершенно изменить? Больше, чем что-либо другое, оно самое новое, и Господь и наименовал его Новым Заветом. А если оно новое, как же оно не будет отличаться от ветхих праздников и обычаев? И если они не призна́ют, что они иудействуют, то в другую пропасть упадут и разобьются, ибо они еретически ставят выше святого Евангелия предание Аполлинария. Видишь ли, святый царь, что они по большей части изгнаны с божественного пути. Господь наш и Владыко открыто говорит миру так: «Я есмь дверь, путь, истина, жизнь. Кто через Меня входит, спасётся, а входящий иначе – тот вор и разбойник». И ещё: «Овцы мои гласа моего слышат, и за чужим не последуют, но бегут от него, ибо не знают гласа чужого. Земля и небо прейдут, а слова Мои не прейдут». И пророки сказали о Нём: «Верен Господь во всех словах Своих. Верны все Заповеди Его. Утверждены во век века. Сотворены во истине и прямоте». И апостол: «Основание положил Я вам, и другое положить, кроме уже лежащего, нельзя». Он на примере из человеческого мира подтверждает мысль о Господе. Ведь никто не будет отвергать человеком подписанное завещание, не будет его переправлять. Послушай, царь святый, ибо ты радуешься, слыша, и судишь судами прямыми и справедливыми, руководствуясь божественными установлениями. Честь царя любит суд и особенно царя во всём благочестивого. А тот, кто дерзает переправлять утверждённое и отвергать что-либо из написанного, и вводить что-либо из не написанного, он разве христианин? Разве не явно он отпал от веры? Какой же он христианин, если он не собирается следовать за Христом, но требует спора и столкновения с Ним. Даже великий Моисей, который во многих вещах был прообразом Христа, не искал ничего такого! Он сказал, что ведает Господа, и почитал задняя, и умолил о (даровании) представляющих Господа скрижалей. А они ещё дерзают вставать на пути Господа. Поэтому Он прямо обращается к ним: «Не увидите лица Моего никогда, решающиеся пойти против Меня». И к тому, что великий Моисей сказал, получив это от Бога,– что решающиеся пойти против Бога более всех пострадают,– добавить нечего. И нельзя ничего убавить, потому что Моисей всегда шёл вслед за Богом, по следам Божиим. И другим он предписал этот страх и благопослушливость в посвящении себя Богу. И, пользуясь каноном, можно увидеть, что они обратились к противоположному, как говорится – «диаметрально» противоположному. Позволь же нам обратиться к ним хотя бы с небольшой речью. «Бога никто никогда не видел, а только единородный Сын, сущий в недрах Отца», как проясняет нам Он Сам. Сей же несомненный Богослов страшных таинств сказал о Духе, сродном и сочисленном Ему, так: «Когда придёт Утешитель, Которого Я пошлю от Отца, Дух истины, Который от Отца исходит». Внимай сказанному, латинянин! Во свете свет узрится, как свидетельствует Давид. Как в луче-Сыне мы увидим, что свет-Дух от Него исходит. Дважды Сын говорит о Духе «от Отца», подтверждая причину Духа и единоприродность. А твой подложный и подброшенный догмат – в котором Он «и от Сына». Ты нам ответишь, что это прибавлено для того, чтобы показать единосущие. Но разве богословия Господа недостаточно, чтобы показать единосущие, единоприродность и сочисленность Духа? Ведь оба исходят от одного и того же Божества-Источника: от одного и того же Отца, и Один отличается способом рождения, а Другой – способом исхождения. Именно так утверждали богоносные отцы, когда составляли Символ Веры, который непреложен. А ты считаешь, что ты больше знаешь и более посвящённый, чем святые отцы и Единородный Сын Божий. Это истинное безумие, что ты не повинуешься сказанному Христом! Ты перевёртываешь вверх ногами священные божественные догматы. Ведь снизу – владычний промысл, а сверху – высочайшее богоначальное богословие. А ты убавлениями и прибавлениями оскверняешь веру и вносишь в неё смешение. А лучше сказать – ты вводишь какую-то новую веру и другое Евангелие – то есть возмущает веру через тебя диавол. Разве не очевидно, что это догмат сатанинский – вводить безбожно два начала Святого Духа и принижать Его? И разве возникновение от Отца и Сына не будет означать не единосущие, а только присущность одному из Них? Если способность Отца порождать двойная, способом рождения и способом исхождения, и она, как ты говоришь, есть свойство не ипостаси Отца, но природы, то почему Сыну она дана только наполовину, а Духу вообще не дана? Ведь всё, что природное, непреложно общее для всех Трёх богоначальных ипостасей. Откуда у Духа может быть недостаток того, что общее? Так что здесь более всего применимо такое богословское изречение: если принизить хотя бы одно Лицо Святой Троицы, то вся Троица будет тем самым отрицаться. Тогда мы и Отца не будем почитать, потому что мы бесчестим Тех, которые от Него, раз Сын и Дух находятся на разных уровнях. Ты знаешь, что сказанное не имеет обратной силы. А тот, кто хочет ввести собственное помешательство, которое вы называете справедливостью, не повинуется справедливости Божией. Поэтому мы и рассматриваем тебя открыто как еретика, что ты изменил Символ Православной Веры. Раз и навсегда был догматически объявлен Дух Святой на Святых Вселенских Соборах – седмичисленных столпах Христовой Церкви, которые утвердили в Церкви из сказанного Апостолами, Пророками и Учителями этот Символ всякого православного христианина, ради совершенного богопознания святых. А ты не оставил этот Символ в неприкосновенности своими опасными дополнениями и поправками. Если, владыка наш святый, мы перечислим все их искажения церковных Божественных преданий и установлений, то наша речь окажется слишком длинной, утомив твой царственный и божественный слух. Дабы такого не было, мы опустим остальное, что можно найти в написанном против латинян – в трудах благочестиво и преподобно жизнь свою завершивших святейших Патриархов и Архиереев, которые подвергались пыткам и позору. Мы это скажем кратко. Те, которые самое главное в вере подвергли извращению и издевательству, отсечены от во всём правильного и прекрасного по виду тела Христова и преданы сатане. Об этом говорит апостол, когда запечатывает всё евангельское и апостольское учение. Его слова обращены не столько уже к Галатам, которые только в одном пункте учили чуждому, но к Италийцам, которые учат чуждому в тысячах пунктов, потому что они низвергли всё евангельское, апостольское, каноническое и святоотеческое предание. «Если кто будет благовествовать вам помимо того, что вы прияли, будь то даже мы или ангел с Неба, анафема да будет. Но также и Святой и Вселенский Шестой Собор Трулльский, подтверждая Духом Божественным предшествующие Соборы, говорит в первом своём божественном и священном правиле: «Если кто-либо не будет содержать и одобрять названные догматы благочестия, и прославлять их и возглашать, но решится их напротив менять, да будет анафема». По этому определению, принятому блаженными отцами, такой человек отделяется и отвергается от всего собрания христиан, как чуждый. И мы совершенно не можем, по этому правилу, что-либо прибавлять или отнимать. Здесь ясно сказано, что враждебно догматам благочестия не что-либо, а именно прибавления и отъятия. Как же нужно относиться к тем, которые дерзнули на это, и утвердили в своей Церкви, и публично, и на площади, и во всех своих городах учат во весь голос?– они подпадают под эту самую каноническую анафему. О том же самом говорят и другие божественные и священные каноны. Ибо говорит божественный священный Собор Единения, последний из всех, утвердивший в Божественном Духе предшествующие Соборы, так как он был последним: «всему, что вопреки церковному преданию и учению и запечатлению у блаженных и почтенных отцов введено и содеяно, анафема». «И тем, которые презирают священные и божественные каноны святых наших отцов, передавших Церкви каноны, которые украшают всё христианское жительство и руководят к божественному благоговению, анафема». А если мы сейчас будем излагать все божественные каноны, напрямую обличающие латинян, то мы ещё очень долго не сможем сдержать свою речь. Ибо если напротив каждого из деяний, совершённых ими вопреки божественным установлением, мы запишем божественные священные каноны, которые их низлагают, отлучают и анафематствуют за отвержение божественных преданий, то наша простая и мужицкая речь вынуждена будет перейти положенную меру. Мы упомянем только 15-е правило святого и великого Первого Собора о том, что не только не подвергаются никаким санкциям, но и восхваляются те, которые откалываются от таких людей ещё до соборного осуждения, если они публично преподают еретические учения и явным образом являются еретиками. Православные откалывались не от епископов, а от лжеепископов и лжеучителей, и эти их деяния заслуживают похвалы. Они являются долгом православных христиан, и это не раскол Церкви, но избавление от разделений и удержание истины. Ибо разве будет законным соединяться нам с теми, от кого мы по справедливости и по канонам отсекли себя, как от закосневших в ересях? Если мы согласимся на это, то мы, погрешив в одном против Православия, отвергнем всё Православие. Ибо говорят божественные и священные каноны: «Если кто с отлучённым от церковного общения даже дома помолится, да будет отлучён». И в другом месте: «Кто причащается с отлучёнными от церковного общения, да будет отлучён от причастия, как уничтожающий церковное правило». И ещё: «принимающий в церковное общение еретика будет обвинён в том же, что и он». И точно такое же наказание понесём и мы, если будем действовать вопреки божественным канонам, явленным во Святом Духе. Ибо это незаконно и даже упоминать об этом не следует, ибо это искушение лукавого. Он, будучи тьмой, притворяется светом. И теперь он выдвигает единение с ними, коварно замышляя погибель всего тела церковного. Так как он не может открыто убедить это сделать, то принимается за это втайне, чтобы каким-то способом отворить ворота и сокрыть зло. Если они хотят объединиться, пусть изменятся, и тогда мы будем едины. А если они хотят объединения, оставляя у себя всё своё зло, то это никак невозможно. А если единение ограничивается просто названиями, то что общего между церковным общением и пустым названием? Мы именно так считаем, а они думают только о выгоде. Потому они неисправимы, что принимают только то, что хотят. Так что споры они ведут и обсуждения не ради благочестия, и это очевидно. Ибо какие нужны заботы, если благочестие общее, не знает выгоды и затруднений и одинаково для всех: рабов и господ, бедных и богатых, благородных и низкородных, податных и не податных – как дуновение ветра и излияние света, смена времён года и зрелище творения, великого и общего для всех нас наслаждения, и «равный удел веры», согласно великому в богословии Григория. Пусть они его, как и других великих отцов, Василия Великого и Иоанна Златоуста, и других, ни во что вменяют, хотя слава их речей и сила их духа обошли всю землю. Послушай же, святой владыка, обетование в словах, внушённых всесвятым Духом, словах, ни одна черта в которых не может сместиться. Великий апостол Господень и евангелист Иоанн говорит: «Если кто придёт к вам, а этого учения не принесёт с собой, то не говорите ему «радуйся» и в доме не принимайте. Ибо тот, кто говорит ему «радуйся», имеет общение с его лукавыми делами». И если нам запрещено даже просто на улице говорить ему «радуйся», то как же это можно делать, вводя его в общий дом, и даже уже не в дом, а в храм Божий, в само недоступное место таинственного и страшного престола Сына Божия, нежертвенно закалываемого как Бог и как Агнец Непорочен, чтобы миловать нас перед Отцом и Собой, и наши грехи Собственной кровью очистить, ибо Он безгрешен. В каком аду окажется поминание тех, которые правильно и по достоинству были отсечены от Церкви Святым Духом, ибо они подняли голову против Бога и всего божественного и потому стали врагами Божиими. И если простое приветствие «радуйся» создаёт общение с делами лукавыми, то сколь более это происходит от публичного поминания перед страшными Божественными Тайнами? Ибо если на Литургии перед нами Самоистина, то величайшая ложь – поминать (Папу) как православного Патриарха среди других Православных Патриархов в час страшного Таинства. Это подобно театральной игре. Этого не может вынести православная душа, и она не может не отойти от церковного общения с поминающими (Папу) и не может не считать их продающими на вынос Божественные Таинства. Божественная Православная Церковь, возглашая в недоступном никому алтаре имя архиерея, тем самым вступает в совершенное с ним общение. Ибо написано в изъяснении на Божественную литургию, что священнослужитель, поминая имя архиерея, показывает и своё подчинение вышестоящему, и то, что он – его общник и преемник веры и Божественных Таинств. Великий наш отец и исповедник Феодор Студит говорит об этом в своём замечательном послании: «Ты мне сказал, что боишься сказать своему священнику, чтобы он не поминал ересиарха. Я не дерзаю тебе ничего говорить, кроме того, что осквернением будет церковное общение через поминание на Литургии, даже если православен тот, кто поминает». Вот как сказал святой отец, а до него Бог указал на это, сказав так (через пророка): «Священники отвергли Закон Мой и надругались над святынями Моими». Каким образом? Тем, что они не отличали скверного от преподобного: для них всё было едино. И эти слова просвещённейшие и истиннейшие. Но, может быть, мы будем поминать по икономии? Но разве допустима икономия, которая оскверняет божественное согласно только что приведённому слову Божию и таким образом отталкивает от божественных святынь Дух Божий – и делает верных непричастными оставлению грехов и божественному усыновлению. Что можно придумать вреднее такой икономии! Разве общение с ними уже наметилось как самоочевидная реальность? Разве они отпали и солгали в одном только пункте? А тот, кто принимает (в церковное общение) еретика, тот подпадает под те же самые обвинения. Причащаясь, он остаётся непричащённым, ибо не может стать причащённым тот, кто разрушает правило церковное. Ибо эти глубокоуважаемые люди тем самым, что не подчинились церковным установлениям, уже сообщаются и с иудеями, и армянами, и иаковитами, и несторианами, и монофелитами, и, говоря проще, со всеми еретиками, и уже по этой причине, не говоря о других, остаются вне прощения, что все признаю́т, и вне церковного общения, и повинны во всех богомерзких ересях тех людей. Очевидно, что из-за того, что они не отделяются от еретиков,– вопреки церковным канонам и данному свыше Божиему закону, а не по какой-либо другой причине,– они оказываются исполненными всякой ереси. А давать примат еретику, который еретичествует против всей Христовой Православной Церкви – разве это правильно? Это совершенное злоупотребление, а не икономия. Он недостоин поминовения даже на самом последнем месте. Ибо говорит великий отец наш Григорий Богослов о кающихся, изрекая божественное слово: «Если они не покаются и не осозна́ют своей вины, я не приму их в церковное общение,– если они не придут с повинной головою, что было бы их достоинством, и не возьмут на себя исправление зол. А когда я их приму в церковное общение, то и отведу им подобающее место». А где же исправление – в нём и в тех, которые с ним? Где принятие на себя доброго дела? Так что они недостойны даже последнего места, какой же им нужен примат? И в ущерб кому они собираются иметь власть над божественными Церквами? Увы, разве не ко вратам ада приближаются те, которые «ведомы слепыми вождями», по неложному слову Евангелия? И если свет их тьма, то будет так, как сказал великий Григорий Богослов: «Любит начальнику уподобляться всё ему подначальное». Исходя из каких церковных установлений он сам и его епископат претендуют на это? Они полностью отбросили божественные каноны святых Соборов и не имеют даже запаха или следа духовного осуществления своей жизни, но во множестве пунктов еретичествуют. Поистине, они наполняют Церковь смятениями и соблазнами. Ибо нельзя смешать то, что неподвластно смешению. Нельзя соединить то, что никак не соединяется. «Ибо какое может быть причастие между справедливостью и беззаконием? Или какое общение света со тьмой?» Тем более мы должны различать, совершенно и полностью, согласно божественным словам, между православными и еретичествующими. Сам Бог заповедовал это свыше, сказав: «И изымется лукавый из среды вашей». И в немалом числе мест Писания Он сказал так же. Так, в Новом Завете: «Если око твоё соблазняет тебя, вырви его», и далее о соблазняющих тебя членах. О ком это сказано, если не о таких людях? И великий Павел через своего Господа и в Нём глаголя, проясняет таковые слова и говорит: «Еретика человека после одного и другого вразумления, отвращайся. Знай, что такой человек развратился, и грешит, будучи самоосуждённым», и ещё: «отходите от всякого бесчинно ходящего, не по Преданию, которое вы получили от нас». Так же апостол в других местах своих посланий вообще велит не есть вместе с ними. В согласии с ним возвещает богоносный великий отец наш Игнатий, который в послании предостерегает нас от человекообразных зверей-еретиков, которых мы не только не должны принимать, но и, если возможно, вообще не встречаться с ними. Нам не позволяется есть вместе с ними. И если мы не должны говорить им «радуйся», чтобы не смешиваться с ними, и обязаны избегать встречи с ними, как же мы сможем признать их первыми, их – судьями православных Церквей, и поминать их (Папу) как правого в церкви, и трубить при престоле таинств, который освящает нас при условии, что мы не позволяем престолу быть осквернённым. Так что никаким образом этого не допускай ради своей святой души. Ни в коем случае, царь святой, богонаставляемый самодержец и во всём христожеланный и христолюбивейший. Пребывай на том, на чём пребываешь, благодатью Христовой, чему ты научен и во что уверовал. Зная тот благой залог, который ты постиг через обучение у других людей, храни его. И отвращайся, согласно поучению великого апостола, от скверных новшеств лжеименного знания, возвещая которое, некоторые погрешили в вере. И тогда ради тебя и вместе с тобой и со всем твоим домом богопрославленных и мы, вся христианская полнота, православнейше, как друзья Божии, сохранимся до дня пришествия Господа и безупречно станем вместе с тобой и мы наследниками Его Царствия навечно. Верен Бог, призывающий нас, что и сотворит, если заповеди Его соблюдём, благодатью Христовой в Духе Святом. Аминь.

И поскольку дела обстояли так, Римские Папы⁶⁴ очень хорошо поняли, что всё, что они сделали ради унии, оказалось суетным, потому что не только монахи Афона отвергли унию, но и большинство жителей Константинополя порицали это деяние Императора. Когда Папа Николай умер в 1281 году, его преемником стал Мартин IV. Император Михаил отправил к нему послов: Льва Ираклийского и Феофана Никейского, с целью сохранить и поддержать унию. Но Папа Мартин отказался принимать послов, а Императора Михаила отлучил от причастия, как учинившего унию из корыстных целей⁶⁵. Когда Император Михаил узнал об этом от Феофана Никейского, который вернулся один, потому что Лев Ираклийский умер в дороге, то так разгневался на дерзость и бессовестность Папы, что когда диакон собрался, как обычно, помянуть Папу на Литургии, Император Михаил громко, чтобы все слышали, запретил ему это делать, приказав, чтобы впредь Папа не поминался. Так расстались те, которые собирались соединить других.

После этих событий Император Михаил пошёл в поход против князя Фессалии Иоанна. Раскинувшись лагерем около какой-то деревни под названием Пахомион⁶⁶, он внезапно умер. Это было в декабре 1282 года. Его сын Андроник, который тяжело переносил уклонение своего отца от правого догмата Православной Восточной Церкви, хотя присутствовал там, не удостоил его законного погребения, но велел только засыпать его грудой камней, чтобы он не стал добычей зверей, а Синод в Константинополе лишил его вечного поминовения. Это синодальное решение подтвердила и вдова Михаила Феодора в следующем ливеллоне:

Феодора, во Христе Боге верная Августа и Самодержица Ромеев, Дукена Комнина Палеологиня.

В благочестии, как я думаю, не так обстоит дело, как в других свершениях, которые человек может совершить ради своего спасения. Ибо прочие деяния лучше скрывать и всегда сохранять невидимыми, чтобы видящий втайне Бог Небесный Отец воздал явно. А благочестие, которое источник и       матерь всякой добродетели, спасительно не скрывать, но являть всем и обнародовать. И это и есть, как мне видится, наш свет, который священные Евангелия повелевают, чтобы он светил перед людьми. Поэтому моё царствование (т.е. «моё величество») никогда не смущалось показать благочестие к Богу, и сейчас не смущается. Ибо благочестие прежде всего разъясняет и утверждает во всех веру, которую свыше Церковь получила, чтобы право исповедовать и веровать. Это знает Бог, Который исследует глубины сердец наших. Пусть об этом знают все люди, что мы ни о чём больше не заботимся, как об истинном Православии Вселенской Церкви. Так как об этом думает, благодатию Божией, и об этом ходатайствует моё царствование, то совершенно очевидно, что оно отвращается от губительного замысла и дела, которое не ко благу в недавнем времени произошло в Церкви и в конце концов привело её к смятению. От этого губительного замысла и дела оно отвращается из глубины души, ненавидит, как нечто мерзкое, даже если это обманно было наименовано «миром», или «икономией», или чем-то похожим. И тех, которые до сих пор восхваляют это дело и привержены ему, считает врагами Церкви Божией, замышляющими против собственного спасения, врагами и осквернителями того, что им было поручено, и отвергает, как несущих погибель душам. И если даже некоторое время душевредность была неочевидной, то теперь для моего царствования она очевидна. Ибо моё царствование изучило все вопросы и истинные и надёжные принципы решения этих вопросов. По благодати Божией, когда необходимо было принимать решение, царствование моё очень тяготилось и смущалось непривычностью и новизной вопроса, и выражало негодование, хотя бы оно не изучило досконально всё значение вопроса. А теперь оно гораздо более гневается, так как отчётливо видит, что недоброму замыслу соответствует не-благое его осуществление. Но вот как сейчас обстоит дело. Так как Церковь Божия осудила Векка за его хульные догматы, а также Мелитиниота и Метохита, как его единомышленников, гласно отлучила их и отделила от церковного общения, то таковыми должно их считать и моё царствование: отлучёнными от церковного учния и общения и отвергнутыми,– поскольку моё царствование следует решению Церкви. И так как Святая Церковь изволила не удостоить узаконенного поминовения моего скончавшегося властителя, царя и супруга,      из-за названного события и произошедшего смятения, то моё царствование, избирающее страх Божий и благопослушливость Святой Его Церкви, почитает и принимает то, что изволила Церковь, и никогда не будет принуждать творить поминовения над моим властителем и супругом, и что-либо другое, противоречащее её распоряжениям. Мое царствование во всём держится и следует Церкви Божией, думая всегда о своём собственном спасении и желая, чтобы благочестие моего царствования было известно и очевидно всем, так как его моё царствование приняло свыше от отцов и осуществляло в жизни до настоящего времени, и сохранит до самого конца, хранимое силой создавшего моё царствование и хранящего его Бога⁶⁷.

После смерти Михаила Палеолога на ромейский престол вступил в 1283 году его сын Андроник Палеолог. Как только он вошёл в Константинополь, он сразу принял на себя великий труд восстановления Церкви, что и при жизни его отца было главной его заботой. Хотя он её тщательно скрывал, боясь гнева отца, но показал наглядно для всех после своей смерти. Он повсюду разослал императорские декреты, возвещающие исправление дел Церкви и освобождающие сосланных за стойкость в отеческом благочестии. На патриаршество он призвал престарелого Иосифа, столпа Православия и славу монашествующих. Из ссылки во дворец вернулась Евлогия, покаявшимся было даровано прощение и, наконец, новые догматы Западной Церкви были преданы анафеме.

Из сказанного ясно видно, что переговоры Императора Михаила с Папами Римскими о единении Церквей ни в коем случае не вдохновлялись благочестием к Богу. Ибо Михаил добивался унии только из-за страха, потому что боялся захвата Константинополя Карлом, а Папы движимы были к этому только своим сатанинским славолюбием и властолюбием, как выразились Пахимер и Патавий. Поэтому никакого результата эта попытка соединения Церквей не имела и не могла иметь. Для доказательства мы только напомним читателям, как Император возвещал, что уния заключена «по икономии», то есть как некая временная мера, а Папам было достаточно признания на Востоке первенства, права преимущества и церковного поминовения имени Папы, и они совершенно не интересовались не только тем, приняты ли на Востоке другие их нововведения, но и тем, как на Востоке относятся к важнейшему догматическому вопросу о прибавлении к Символу Веры.