Павел (Флеринский Петр димитриевич), еп. Покровский, вик. Саратовской
епархии

Родился в 1871 году 29 июня в с.Федоровке, Ставропольского уезда, Самарской епархии в семье псаломщика.

Образование получил в Самарской духовной семинарии.

Около двух лет прослужил учителем церковно-приходской школы в г.Самаре.

В1695 году рукоположен во священника.

до 1910 года служил в селах: Тарасовке и Александровне Самарской епархии.

Вел миссионерскую работу против сектантов-баптистов и хлыстов; боролся с пьянством; устраивал чтения, организовывал общества трезвости.

В 1909 холерном году прошел в Самаре земские курсы по борьбе с холерой и, возвратившись в село, подготовил себе помощников из добровольцев-крестьян. При первом же случае заболевания холерой в селе, эти «санитары» начали обходить закрепленные за ними участки, выявляли больных, учили родственников уходу за ними, ухаживали и сами. О.Петр тоже все время ходил по селу, исповедуя больных и следя за правильностью принятых санитарных мер и лечения. В результате, в то время, когда в соседних селах каждый день было несколько покойников, в Александровке умер только первый заболевший и еще один в конце эпидемии. Когда эпидемия уже пошла на убыль, тяжело заболел и сам о.Петр и двое его детей. По словам родных, он остался жив благодаря энергии местного пастуха. Взяв резвых батюшкиных лошадей, пастух разыскал в отдаленном селе измотавшегося земского врача и умолил его приехать к больному. Лошади, не выдержав скачки, пали у самого дома, но врач приехал вовремя, его вмешательство спасло о.Петра и девочку. Мальчик, сын батюшки, стал второй и последней жертвой холеры.

Почти в то же время о.Петр перенес и другое испытание. Его жена заболела трахомой и ослепла, несмотря на то, что ее возили к лучшим врачам в Казань и Москву. Приехав еще к в Петербург, она решила обратиться к о.Иоанну Кронштадтскому. О.Иоанн отслужил молебен в ее комнате в гостинице, окропил слепую святой водой и посоветовал ежедневно промывать глаза чистой водой из родника. Вернувшись, она аккуратно выполняла указанное. Очень быстро прекратились боли и нагноение в глазах, а через некоторое время болезнь совсем исчезла и зрение восстановилось.

Разговаривая с о.Иоанном, матушка попросила его молиться о ее муже. Он обещал и просил взаимных молитв, прибавив: “ему приличнее молиться о мне, я просто священник, а он будущий архипастырь“.

В 1910 году о.Петр был переведен в с.Большую Глушицу и назначен благочинным. В течение пятнадцати лет он выполнял эти обязанности. При этом он продолжал свою противосектантскую деятельность и борьбу с пьянством.

В 1920 году умерла его жена, оставив пятерых детей, из которых только старшая была на своих ногах, а двое младших еще не учились.

В 1923 году, когда начало распространяться обновленчество, о.Петр, как и многие, не разобравшись, присоединился было к нему, но быстро возвратился к православию и, поняв всю беззаконность обновленчества, стал твердым его противником.

До конца жизни не переставал он раскаиваться в своем кратковременном отступлении; стоило при нем упомянуть о ком-то, что тот был обновленцем, как владыка, смиренно склонив голову, говорил сокрушенно: “многие из нас были ими“.

В конце 1923 года отца Петра вызвал митрополит Тихон Уральский и предложил ему принять епископскую хиротонию. Горячо помолившись и посоветовавшись с старшей дочерью Марией, на которую теперь ложилась вся тяжесть воспитания младших детей, о.Петр дал согласие.

18 марта ст./ст. 1924 года после пострижения в монашество, он был хиротонисан во епископа Пугачевского, вик. Уральской епархии. Хиротонию совершали: митрополит Тихон (Оболенский) Уральский, архиепископ (вскоре после того митрополит) Серафим (Александров) Тверской и епископ Иоанн (Братолюбов) Березовский, вик. Тобольской епархии.

В Пугачеве еп. Павел прожил недолго. Летом 1924 года он безвыездно поселился в своем прежнем приходе Большой Глушице,ставшем теперь центром викариатства и вторым центром епархии, т.к.митрополит Тихон продолжал жить в Москве и мало вмешивался в дела управления. Туда, в удаленное от железнодорожных и водных путей сообщения степное село, хлынули духовенство и миряне, фактически более года не имевшие православного епископа. Основную массу посетителей составляли уклонившиеся в обновленчество и приехавшие каяться священники и миряне тех приходов, где засели особенно активные обновленцы; этим еп. Павел давал советы, как воздействовать на упорствующих в расколе священников.

Некоторые обращались с подобными вопросами письменно, по почте, это было хуже. “Как я им отвечу? – колебался владыка, – Если вот так, – пожалуй, не поймут; а если так, яснее, как бы не нарваться на неприятности. “Господи, благослови!» И, осенясь крестным знамением, писал, чтобы было понятно, а более близким священникам говорил: «Я ведь архиерей-то деревенский, может быть, я Церкви только тем и могу послужить, что пострадаю».

В конце 1925 года или в самом начале 1926 года епископ Павел переехал в г.Покровск (Энгельс), который принадлежал к Уральской епархии, а в административном отношении подчинялся Саратову. Отсюда владыка некоторое время управлял уже всей епархией, т.к. после смерти митр. Тихона (в мае 1926 года) другого епископа довольно долго не назначали.

30 декабря 1927 года еп. Павел был переведен в г.Котельнич, но по усиленному ходатайству духовенства и мирян своего викариатства, был оставлен митрополитом Сергием на прежней кафедре.

В июне 1928 года он возвратился в г.Пугачев и поселился при кафедральном т.н.Новом соборе, в ограде которого ему было отведено помещение при сторожке – небольшая комнатка и совсем маленькая кухонка. Общее материальное положение владыки соответствовало этой обстановке. Приходы, за редкими исключениями, бедные, доставляли скудное содержание, так что в первую зиму жизни в Покровске еп. Павел очень сильно голодал. В Пугачеве он имел самое необходимое, но часто сидел без денег; при этом он ухитрился из своих скудных средств еще помогать нуждающимся.

Панагия и крест у него были резные деревянные на цепочке из точеных, деревянных же, шариков, четки – самые недорогие. Нo, несмотря на такую простоту, а может быть, и благодаря ей, внешность у него была чрезвычайно привлекательная. Он был выше среднего роста, в меру плотный, с длинной, окладистой седой бородой и большими, кроткими, по-детски чистыми голубыми глазами. Голос у него был не сильный, но приятного тембра, мягкий тенор, чуть-чуть, как-будто, надтреснутый; обращение одновременно и мягкое и величавое.

«Впечатление от него можно выразить только музыкой», – определила побывавшая у него интеллигентная дама. А постоянно общавшийся с владыкой городской протоиерей, говорил: «единственным недостатком епископа Павла является его доброта».

Видя мягкость епископа, некоторые вначале опасались, что он распустит епархию, но быстро успокоились. Когда нужно, епископ Павел умел сказать слово и со властью, и постепенно подтягивал ослабевшую церковную дисциплину. К этому времени в Пугачевском викариатстве почти не осталось обновленцев; оставались, в основном, второженцы. Под влиянием владыки резко сократилось и другое зло – самовольный переход священников из прихода в приход. Зато появились новые трудности – это текучесть, нехватка священников, кратковременное пребывание их на приходе. Были храмы, куда епископ Павел одного за другим, назначал троих, а то и четверых священников; потом и назначать становилось некого, и храмы закрывались.

Сколько молитвенных слез было пролито владыкой «помощи и вразумлении», сколько нужно было энергии, чтобы приглашать священников из других епархий, уговаривать своих. Один, еще молодой, многодетный священник рассказывал, как он со своим старшим собратом явились к еп. Павлу с просьбой уволить их за штат.Много они говорили о тяжести своего положения, а владыка сидел, печально опустив голову, и молчал. Что он мог сказать? Они правы, безусловно, трудно... И вдруг он тихо проронил, не поднимая головы: «А апостолы за штат не уходили!».

«Меня как кипятков обварило, – добавлял рассказчик, – и я взял свое заявление обратно».

В этот критический момент, ввиде крайней меры, по согласованию с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергием и митр. Серафимом Саратовским (Пугачев в это время принадлежал уже к Саратовской епархии), была выработана и начала применятьсяпрактика разрешения молитвенных собраний без священника. Находили руководителя, обычно грамотного старичка из певчих. Владыка проверял знание им устава, тщательно инструктировал, что из молитвословий всенощной, часов и обедницы они имели право читать и петь и, убедившись, что все усвоено, благословлял возглавлять молитву (но отнюдь не «служить» – это различие он всегда подчеркивал). Повторяю: это была крайняя мера, допущенная только ввиду особо тяжелого положения викариатства, применялась она только в крайних случаях, и епископ Павел внимательно следил, чтобы не превышались данные им инструкции и чтобы не начинали молиться без его благословения.

С 8 января 1931 года (второй день Рождества Христова) епископ Павел епархией не управлял, хотя числился Пугачевским до 3-го сентября.

С 3 сентября 1931 года он числился епископом Покровским, но вуправление не вступал, проживал в Усть-Куломе на Печоре. И оттуда он поддерживал переписку с некоторыми из своих пасомых, любовно руководил их духовной жизнью.

Весной 1936 года епископ Павел переехал в Казань к дочери – инвалиду труда. У него уже развивалась тяжелая болезнь сердца.

В письмах духовным детям он так измерял состояние своего здоровья: «Когда соберусь в церковь и иду к трамваю, отдыхаю у каждого телеграфного столба». Или: «Чувствую себя лучше, отдыхаю через один, а то и через два столба».

Если не мог поехать в храм, владыка молился дома до 12 часов, затем писал письма и только после этого подкреплялся пищей.Потом он отдыхал до 4-х часов, а вечером служил дома всенощную. Молился он со слезами, особенно если думал, что его никто не слышит. Летом все свободное время проводил в садике за чтением Добротолюбия и др. святоотеческих книг или за своими помянниками. Трудно сказать, сколько людей было записано в этих помянниках. Из-за них владыка, как бы рано ни вставал, не мог попасть в церковь к ранней литургии – едва до поздней успевал прочитать их. Там же, в садике, он принимал посетителей.

Как и раньше, он писал своим близким поучительные, содержательные письма. В тот период, когда почти нигде не было епископов и верующие были предоставлены самим себе, его слово приобретало громадное значение. Больной, не занимая никакого официального поста, он в большой степени направлял духовную жизнь Казани, Куйбышева и некоторых других городов, не давая верующим уклоняться от правильного пути. К нему обращались с недоуменными вопросам, и он, не присваивая себе административных функций, давал советы, с которыми верующие очень считались.Об этой его деятельности знал и митр. Сергий, высоко его ценивший. «Чтобы управлять, не обязательно быть штатным» – говорил ему Блаженнейший.

Епископ Павел скончался I/14 октября 1940 года, от кровоизлияния в мозг. После удара он пролежал десять суток и почти все время молился. Ничем не показывал, что чувствует приближение смерти, но явно готовился к ней; молился о родных и близких, перебирал на память помянник о живых и каждого благословил заочно. Много говорил о силе молитвы, о силе любви, о силе и необходимости поминовения усопших. Затем шопотом служил молебен Заступнице Усердной. Еще за день до смерти можно было, наклонившись к нему, разобрать слова молитвы. В последний день ничего не стало слышно, но все время он шевелил губами и крестился, сначала опираясь локтем на руку, а потом с помощью других.

Минут за пятнадцать до смерти он высоко поднял руку и широким, большим крестом благословил весь дом; а минуты за три – истово, широко перекрестился сам и затих.

Похоронен епископ Павел в Казани на северо-востоке от кладбищенской церкви, на участочке, издавна облюбованном монахинями для погребения умерших сестер. Его могилка находится в трехпяти метрах левее широкой дороги, ведущей от ворот и метрах в 20–30 восточнее площадки, где погребались профессора духовной академии.

Всего неполных семь лет пробыл епископ Павел на кафедре маленького, захолустного городка. Образование он имел небольшое. Судя по этому, его можно отнести к числу «незначительных» архиереев, но такая формальная оценка будет глубоко ошибочной по существу. Оценивая его значение в жизни нашей Церкви, нельзя по-казенному ограничиваться этими данными и пренебрежительно думать: «может ли быть что доброе из Пугачева?»

Глубокая вера епископа Павла, его преданность воле Божиейи готовность всегда и во всем служить Богу, его необыкновенная кротость и доброта, – вот чем привлекал и покорял сердца этот пастырь добрый, скромный труженик на своем участке Христовой нивы.

Не только в Пугачевском викариатстве о нем сохранилась светлая память вместе с глубоким теплым чувством. Даже и в Казани, где он только жил, а не служил, через много лет после его смерти чужие люди, не слышавшие о нем при жизни, приходили искать могилку “праведного епископа“.

Литература:

ФПС I, № 197, стр.8.

ФПС II, стр.4.

ФПС IX, стр.6.

ФПС V, № 144.

ФАМ I, № 205, стр.16.

ФАМ

«Списки архиереев 1897–1944 гг. Патр.Алексия», стр.22.

Regel‘son 550: 8. 1. 1931 bis 1936 in Haft.