Мелхиседек (Паевский Михаил Львович), архп. Енисейский и Красноярский

Родился 15 ноября 1879 года в с. Витулине, Гродненской губ., где отец его был священником. Он был вторым сыном многочисленной семьи – 9 человек детей, которым почти всем, отец, часто отказывая себе в самом необходимом, дал среднее и высшее образование. С малых лет ребенком привык он быть в храме маленькой сельской церковки, на соломенной крыше которой примостилось гнездо аиста. Уже с восьми лет, когда его детские руки еще не в состоянии были держать большой книги, он читал «Апостол”, а книгу перед ним держали «братчики» – солидные прихожане с перевязями на рукаве и большими восковыми свечами в руках по западному обычаю. Унаследовав от матери кроткий и нежный характер и ее живую веру в Бога, он до самой смерти с любовью вспоминал церковную атмосферу, окружавшую его в детстве. Окончив духовное училище, он перешел в духовную семинарию в Петербурге, откуда по слабости легких был переведен в Симферопольскую семинарию, на последнем курсе которой 25 марта в день Благовещения, принял рясофорный постриг, имея 18 лет от роду. Поступив в Казанскую духовную академию, на первом курсе принял пострижение в мантию с именем Мелхиседека, на 22-м году жизни. Будучи студентом 2-го курса академии, он изъявил желание поступить в состав Пекинской духовной миссии.

Ввиду этого 18 января 1902 года он был отчислен из состава студентов академии, но по сложившимся обстоятельствам в миссию поехать ему не пришлось и 8 марта того же года он снова был принят в число студентов.

В 1904 году окончил Академию со степенью кандидата богословия и назначен преподавателем Могилевской духовной семинарии.

В 1905 году возведен в сан архимандрита и назначен настоятелем Могилевского Братского монастыря.

1907 год – настоятель Херсонисского монастыря.

1909 год – настоятель Новгород-Северского Преображенского монастыря.

1910 год – смотритель Владикавказского духовного училища.

1914 год – ректор Тифлисской духовной семинарии.

В 1916 году был вызван в Петербург. Отъезд его горячо оплакивали духовная семинария, которой он предоставил возможность совершать богослужение на родном грузинском языке, за что немало пришлось ему понести неприятностей со стороны гражданской власти, считавшей, что только на славянском языке может быть совершаемо там богослужение, хотя бы и чужд и непонятен он был ученикам грузинам.

8 сентября 1916 года в Казанском соборе он был хиротонисан во епископа Кронштадтского.

17 июня 1917 года – епископ Ладожский, вик. той же епархии.

В 1919 году переведен на кафедру Минскую и Туровскую.

Приехав в Минск в среду на Страстной неделе, он в кафедральном соборе застал всего шесть человек молящихся. Епархия была запущена. Архиепископ Минский Георгий ушел с оккупантами немцами в Варшаву, захватив с собой все средства и ризницу.

Полгода епархия никем не окормлялась. Городское духовенство влачило голодное существование. Владыка обратился к епархии с просьбой помочь духовенству и из приходов стали поступать продукты и духовенство ожило. Двери у него для всех нуждающихся, без различия национальности, всегда были широко открыты.

После польской оккупации 1920 года евреи со слезами говорили о нем, называя его «святым епископом», вспоминая, как он сам ходил по улицам, уговаривая польских солдат прекратить погром.

Несмотря на слабое здоровье, особенно когда у него образовалась опасная болезнь закупорка вен, он неопустительно совершал богослужение каждое воскресенье, после литургии сам руководил общим пением и уезжал из собора около четырех часов дня, а в шесть часов снова был в соборе на торжественной вечерне с обязательными проповедями и общим народным пением, уезжал из собора уже в десять часов вечера. Собор всегда был переполнен.

В Успенский пост верующие просили его устроить общую исповедь, так как в переполненном соборе было до пяти тысяч молящихся. Просьба верующих была исполнена. Причем причащал сам владыка и в приделах два священника. Святых даров не хватило, и ключарь привез со всех городских церквей запасные Святые Дары.

И это было через два-три года после его приезда, т.е. когда в Великую Среду в этом же соборе было всего шесть человек молящихся.

В тяжелое время обновленчества, ввиду настойчивого требования ВЦУ его признания, верующие и духовенство, чтобы сохранить свое православие в многолюдном собрании в кафедральном соборе вынесли постановление объявить автономию Белорусской Церкви, возглавив ее митрополитом Белорусским и Минским, единогласно избрав на это своего архипастыря.

/Опубликовал 29 марта 1922 г. воззвание к пастве, призывающее к сдаче церковных ценностей/.

В июле 1923 года на многолюдном собрании в кафедральном соборе во время литургии была прочитана декларация об автономии Белорусской Церкви и делегация из духовенства и мирян поднесла владыке белый клобук, принимая который владыка сказал, что принимает на себя терновый венец, вполне отдавая себе отчет в своем поступке, но надеется, что в будущем беспристрастная история поймет необходимость этого.

11/24 сентября 1923 года в Донском монастыре состоялось расширенное заседание Священного Патриаршего Синода в присутствии 23 святителей. По докладу Высокопреосв. Илариона, архиепископа Верейского, о необходимости перейти с Покрова на новый церковный стиль, Святейший высказался за принятие предложения, также митрополит Тихон Уральский, митрополит Серафим (Александров) Тверской, архиеп. Петр Крутицкий (Полянский) и еще архиеп. Иларион и 13 святителей (имена которых в тот момент зафиксировать не удалось). Воздержался от голосования один и четыре архиерея высказались против введения нового стиля, а именно: б. митрополит Минский и Белорусский Мелхиседек, архиепископ Борис Рязанский и Зарайский и епископ Мануил Лужский, управляющий Петроградской митрополией и еще один малоизвестный святитель (имя которого так и не запомнилось).

На этом же заседании Синода Святейший Патриарх Тихон убеждал митрополита Мелхиседека отказаться от самовольно принятого митрополитства и в протоколах заседания Синода подписаться только епископом по старшинству хиротонии. На убеждения Патриарха он не склонился и под протоколами Синода подписался «Митрополит Минский и Белорусский».

В течение нескольких лет белорусская церковь управлялась им и тремя викарными епископами: Николаем Слуцким, Филаретом Бобруйским и Иоанном Мозырско-Туровским, борясь и не допуская обновленчества. Все три епископа из белоруссов: епископ Николай и Иоанн из вдовых протоиереев, епископ Филарет – целибат. Рукоположен владыкой и епископом Смоленским.

И только после отъезда владыки из Минска туда пробрался обновленческий епископ, сурово встреченный народом, который не допускал его даже войти в собор, а когда он вошел – собор совершенно опустел.

В январе 1926 года уклонился в григорианство, подписав Послание ВВЦС.

В конце июня 1926 года принес покаяние перед митрополитом Сергием и подал ему заявление, что слагает с себя звание митрополита Белорусского, считая себя только епископом.

Митрополит Сергий, лично знавший владыку во время студенчества и любивший его, принял его в свое общение и возвел его на Пасху 1928 года в сан архиепископа, а в сентябре назначил на кафедру Енисейскую и Красноярскую.

Нелегко было владыке найти путь к суровым сердцам сибиряков. По приезде в Красноярск с первого же богослужения он пришел сильно огорченный и сказал: «Как тяжело было молиться, точно стена была между мною и народом, везде я всегда чувствую невидимые духовные нити, связующие меня с молящимися, а здесь – пустота...»

Прошло три года и здесь, насколько возможно было для сибиряков, полюбили владыку. Последнюю Пасху, отслужив в переполненном душном соборе пасхальное богослужение, владыка благодарил пришедших его поздравить певчих и сказал, что как трудно им петь в такой жаре и духоте, а они ответили, что и не чувствовали тяжести и что силы в них вливал сам владыка, переполненный пасхальной радостью.

Действительно, эту последнюю свою Пасху на земле он пережил как-то особенно, весь сияя неземной пасхальной радостью, передавая ее и другим.

Через две недели он был вызван в Москву для участия в сессии Священного Патриаршего Синода.

Три года, проведенные в Красноярске, были как бы приготовлением к переходу в будущую жизнь.

Живой, деятельный до увлечения, глубокообразованный (он знал двенадцать языков, в том числе древнееврейский – один из самых трудных), он все свое свободное время проводил в чтении разной литературы и научных книг, кажется, не было той области, в которой он не разбирался бы свободно.

В Красноярске же, лишенный книг и образованных людей, с которыми можно было бы обменяться мыслями, он весь ушел в себя, ежедневно посещал кафедральный собор, сам пел и читал, канонаршил на клиросе и вся будничная служба одухотворялась. Совершаемое им богослужение производило на всех неотразимое впечатление. По словам одного профессора, он был «художником слова». Чтение им Евангелия, Великого Канона и др. производило впечатление художественной картины, запечатленной в сознании молящихся. Он сам этого не замечал и удивлялся, когда ему это сказали. Некоторые слитные слова, как например: «Дух животворящий, Присносущий» и др. в его произношении было: «Живо­творящий», «Присно-сущий» и др. и перед мысленным взором молящегося вставал образ Св. Духа жизнь творящий и пение. Вся служба была проникнута глубоким пониманием, сердечной верой и благоговением. Сам, будучи очень мягким в обращении с людьми, в службе он был очень строгим и, по словам одной матушки игуменьи, у него во время богослужения «все ходили как по струнке», особенно доставалось ключарю за весь порядок. От молящихся он тоже требовал дисциплины, не выносил сидения и разговоров во время богослужения.

А как любили его дети и молодежь, не тяготясь длинной службой они всегда толпой его провожали домой или по пути в храм.

И как много могла дать людям эта богато одаренная Богом душа, но здесь на земле ему не дано было возможности умножить данные ему Господом таланты и все ушло с ним в будущую жизнь.

Он очень не хотел умирать в далеком Красноярске, все вспоминал свою родную Белоруссию и когда заболел перед Рождеством, то сказал: «Не хочу здесь умирать, и похоронить как следует не сумеют».

А перед этим он сам отпевал умершего настоятеля собора и на всех сильное впечатление произвела эта удивительная глубокая служба. И по желанию его – Господь и дал ему погребение!

Прибыв в Москву II мая, он два раза был на заседании Синода, а 16 мая на наречении архимандрита Павла во епископа назначен был для сослужения митрополиту Сергию в его хиротонии.

Придя к литургии 17 мая в церковь Покрова Божией Матери, что на Красносельской, в воскресенье, он для облачения прошел в правый придел, почувствовал сердечный припадок, около него в это время находились – архиепископ Алексий (ныне Святейший Патриарх) и епископ Минский Феофан. Владыка попросил положить его на пол и лег около престола, а архипастыри ушли для встречи митрополита.

Пролежав немного, он несколько раз осенял себя крестным знамением и до прибытия врача незаметно отдал преданную Богу душу, Которому беззаветно служил с малых лет и вел за собой людей.

Это случилось 17 мая 1931 года.

По окончании литургии, тело его, облаченное в архиерейские одежды, через царские врата было вынесено на середину храма и митрополитом Сергием отслужена была первая лития. После этого началось чтение священниками Евангелия.

Неожиданная кончина владыки у св. престола произвела на всех сильное впечатление.

Вспоминали кончину у св. престола приснопамятного старца Гефсиманского скита о. Варнавы.

Три дня ежедневно совершались заупокойные службы архиерейским служением.

Во вторник – в день отдания Пасхи, любимого праздника владыки, митрополитом Сергием, в сослужении 18-ти архиереев и около тридцати священников, при большом стечении молящихся, было совершено отпевание. Всем молящимся розданы были свечи, храм сиял от огня.

Дивная это была служба: пели канон «Волною морскою», пасхальные песнопения перемешивались с погребальными, казалось, что не отпевание происходит, а какой-то особенный праздник.

Всю дорогу до Семеновского кладбища большая толпа народа провожала гроб и всю дорогу по Московским улицам (что тогда было необычайно) раздавалось пасхальное пение, столь любимое покойным.

У владыки был обычай: всех просивших его помолиться, он записывал и уже не вычеркивал из помянника и поэтому всегда долго поминал у св. жертвенника, так что певчие без конца повторяли «Херувимскую”, на что даже обращали внимание владыки, но он не отступал.

Видно поэтому и ему Господь собрал столько молитвенников при его погребении, которые и после записали его в свои помянники, как было в Красносельской церкви, не говоря уже об его любимой Белорусской пастве и в Красноярске.

ТРУДЫ:

«Участие правительственной власти (в лице генерал-губернатора) в восстановлении православия в северо-западном крае 1839–1867 гг.” (Исторический очерк).

См. указ. на лит. труд: «Прав. Собес.» 1905, июль-авг., стр.25.

Речь при наречении его во епископа Кронштадтского.

«Приб. к «ЦВ» 1916, № 41, стр.989.

Литература:

«Церк. Вед.» 1916, № 37, стр.331.

-«- 1917, № 27, стр.177.

-»- 1917, № 35, стр.295–296.

«ЖМП» 1931, № 4, стр.1.

«Прав. Собес.” 1904, июнь, стр.993.

-«- 1904, дек., стр.1159.

-»- 1905, июнь, стр.26.

-«- 1905, нояб., стр.93.

-»- 1905, июль-авг., стр.51.

«Изв. Каз. Еп.” 1903, № 24, стр.891.

«Церк. Вед.” 1914, № II, стр.84.

-«- 1914, № 22, стр.259.

-»- 1914, № 35, стр.415.

-«- 1914, № 45, стр.522.

-»- 1916, № 10, стр.79.

«Состав Св. Прав. Всер. Син. и Рос. Церк. Иерархии

на 1917 год», стр.34–35.

Елевферий митр. «Неделя в Патриархии». Париж.

1933, стр.140–141.

ФПС III, стр.4.

ФАМ I, № 158, стр.13.

/"Известия», 1922, 29 марта./

М. Pol'skij, Novye mučeniki II, 120, 319.

Cerk. Vest. Zapadno-Evrop. Ep. 1928, 18, 15.

Golos Carkvy 18(1972)36, 7–9.

Nach einem im «Golos Carkvy» (18/1972/36,7–9) veröffentlichten, doch ungenauen Lebenslauf des Metropoliten sei er im D Ščytniki, in der Nähe der Stadt Kobrin, geboren (1876 ?).

Sein Vater soll psalomščik an der Klosterkirche in Kobrin gewesen sein.

1924 soll er in Moskau verhaftet und nach Sibirien in das Narymskij Lager zur schwersten Zwangsarbeit verurteilt worden sein.