(Поминовение Преосвященного Иова)

«Ты не знаешь, – говорил он⁷⁵ – чего для меня стоишь». Что сие значит? Дитя, когда начнет приходить в разум, видит и смыслит, с какой заботливостью ходит за ним матерь его, но какие болезни претерпела она с его рождения, того еще не разумеет. Так и я, хотя видел старания Преосвященнейшего поставить меня как-нибудь на ноги и утвердить в порядке добром, но как для него дорого было введение в новый род жизни, и посвящение меня на служение в таинствах Божиих, о том я совсем не помышлял, пока от него самого не услышал слова сего. В какой нечистоте валялся я и душой, и плотью в светской жизни! Но Ты, Всемилосердый, по множеству щедрот Твоих, меня помиловал, и не только простил мне тяжкие грехи мои, но которым я недостоин был называться христианином, но и к лику отроков твоих сопричислил, и благодатью священства облек меня. Кто преклонил, воспаленный моим нечестием, гнев твой на милость толикую? Ты отверз сердце мое пред духовным Отцом моим, старцем Ливерием, а он, как я знаю теперь, должен был, по церковному установлению, открыть Святителю зловонные раны души моей. Конечно, сии рабы твои понесли перед тобой великий подвиг, дабы отверзлись для меня двери твоего милосердия. Конечно, они приобщились страданий твоих, которые ты претерпел за меня, которыми избавил меня от клятвы закона и вечной смерти, дабы всеспасительные язвы твои приложит к язвам твоим.⁷⁶ Конечно Тайноводитель мой, прилежной молитвой и борением с вечной правдой твоей, испросил для меня во извещении веры благословение, и я помню, что он, посвятив меня, был радостен.

Знаешь ли ты, что я твой истинный отец? Сии слова были для меня тем знаменательнее, что в нем и Промысл твой, Господи, предуказал мне Святителя, коего имя в связи с моим, преднаписано было в судьбах твоих, и который был предназначен в орудие наказующей и милующей грешника, десницы твоей. Но, Господи! Отверзи уста мои, и они возвестят хвалу твою. Господь, Господь Бог щедр и милостив, долготерпелив, и многомилостив, и истинен! Ты знаешь, что человек прегрешит пред тобою, прегрешит по своему произволению, ибо ты не отымаешь у него свободы, без которой не было бы ни добродетели, ни блаженства для человека, ни человека. Не потому прегрешит, что ты предвидишь, но ты предвидишь потому, что и видишь уже, чего мы не видим еще, и что увидим. Но желая всякому одного блага, Ты прилагаешь все меры, изобретенные твоей любовью и премудростью, для отвращения сих своевольных событий; и в истлевшей природе нашей оставляешь залогом восстановления совесть разумную, которая показывает сынам Адама ветхого, различие между пороком и добродетелью. Если бы они верны были в сем малом, то было бы им дано и большее. Что же сказать о человеке, которого ты снова рождаешь водой и духом, которого усыновляешь себе, печатлеешь печатями дара Духа Святого, облекаешь в Христа, яко во всеоружие для победы над плотью, миром и князем его. Исходит младенец из купели крещения, не менее как и Адам невинный, укреплен против соблазнов, и после, столь же виновным образом, как и Адам, нарушает благодатный завет с тобой. Я помню самые первые ко греху поползновения моего отрочества, и не помню ни одного из грехов моих, от которого бы ты не отвлекал меня стыдливостью, беспокойством души, внешними наставлениями, увещаниями и наказаниями, и сильными извещениями и страхованиями внутренними. Но своеволие мое прорывалось сквозь все сии оплоты, которые отеческая любовь твоя, полагала греху во мне живущему. Силы твои, Всемилосердый, и видимые и невидимые стекались на помощь ко мне, и укрепляли слабое место. Но как только настала бурная юность: ветры страстей завыли, вихрь рассеяния нашел, налегла сила примера, свет истины во мгле вольнодумства сокрылся, надулся поток нечестия, воскипели волны похотей разжигаемых огнем геенским, размыли, и разрушили твердыни и естественной честности, и воспитания благочестивого, и благодати. Увы! Кто даст главе моей воду, и очесам моим источник слез, да оплачу горькие грехи мои! (С семнадцатого года жизни, начал я, окаянный, погрязать в тине сладострастия самого грубого, осквернял храм твой, Душе святый, истощал крепость души и тела, расточал богатство дарований твоих, Отче небесный, в блудодеянии).⁷⁷ Но благость твоя не преставала гнаться за мной по всем распутьям, которыми я убегал от лица твоего. И кроме того, что естественное к плотским грехам омерзение следовало за наслаждением кратким, ты посещал меня скорбями, которые побуждали меня искать в тебе утешения, поражал душу мою ужасами суда твоего, привлекал сердце мое красотой в деснице твоей; (ибо, при всем распутстве моем, когда бывало в церковь приду,) песни духовные производили во мне благоговейные чувствования и умиление, особенно в день Пасхи на утрени, и в день Пятидесятницы. Тогда я получал желание и намерение исправиться, но всегда лгал пред тобой, Вечная Истина, обращаясь, как пес на свою блевотину, к прежним студодеяниям. Мать моя, (даруй ей, Господи, царство небесное) еще в детстве моем скончавшаяся, уже предчувствовала главную страсть моей юности, и прещением клятвы, желала внушить мне ужас и отвращение к ней. За несколько дней перед тем, как грех, в первый раз содеянный, породил смерть, и в тот именно день, как похоть зачавши, родила грех, сестра моя (даруй ей, Господи, царство небесное) напомнила мне о сем проклятии матернем... да оправдишися, Боже мой, в словесах твоих, и победиши, всегда судити ти, ибо ты сделал все, дабы отвести меня от глубокого рва сего, и никто кроме меня не был виновен в том, что я стремглав повергся в пропасть. По дару Христа твоего, Отче! творю о сем воспоминание с миром, ибо верую (и сие не от нас, Божий дар), верую и исповедую, яко Христос прииде в мир грешных спасти, бысть по нас клятва, дабы избавить нас от приговора смертного: проклят всяк, иже не пребудет во всем писанном в книге закона сего! Но Агнец Божий взял на себя и грехи мои, и то проклятие, которому грехи подвергли меня, снял с меня рукой духовного Отца моего, старца Ливерия, и рукой Святителя моего, архиепископа Иова, излил на меня благословение. И ныне верую, Господи, что ты хочешь меня помиловать вечной милостью. И если благоугодно тебе наказать меня вмале страданиями временными, сие есть милость твоя и чаша спасения, которую да прииму с благодарением, и имя Господне да призову с веселием. Но было время, когда слово проклятия матернего, как тяжкий камень лежало на сердце моем, или жгло и опаляло душу мою, как огонь твоей правды, или как молния во мраке ночном, сверкало в уме моем, покрытом густой тьмой, и ужасало меня. И Ты един спас меня от отчаяния, в которое враг старался низринуть бедного грешника, когда плен Вавилонский стал для него уже несносен, когда он начинал посещать с Даниилом уединенную горницу, открывать в ней окно к Востоку вечному, обращать взоры к Иерусалиму возлюбленному, напоминать тебе, Всещедрому Владыке, твои щедроты древние, и клятву, которой ты клялся Давиду – Христу твоему, и обязался не забывать до конца сынов его. Иногда пленник пылал мщением против пленивших его: Дщи Вавилоня окаянная! Блажен, иже воздаст тебе воздаяние, еже воздала еси нам, блажен, иже иметь, и разбиет младенцы твоя о камень. Но то были минутные порывы и безуспешные желания. Всякий ребенок в Вавилоне был неприкосновенным Господином для пленника уничиженного. Не было у него в Вавилоне своего камня, не было камня, о который разбиваются сии порождения ехидны, и не смел он воззреть на врагов своих, но раболепствовал им в унылой дряхлости. Однажды, когда уснул я в горестной скорби о греховной неволе своей, вижу во сне высокий амвон со многими степенями, и на амвоне старца монашеского звания, таинника Божия, имевшего главу откровенную и вид Боголепный. Внизу у амвона стоит родитель мой, и в сильном негодовании обличает меня перед Богом и сим рабом его. Но я будто взошел на тот амвон, и Старец, внушавший мне благоговение видом своим тихо покрыл епитрахилью и приобщил меня. (Сие сновидение впечатлелось в душу мою, я получил утешительное чувство о том, что Бог еще не отринул меня, но как, между тем, соответствовал сему благотворному посещению Божию? Оставил темные дела свои? Оторвал от груди пиявицу черную, которая сосала кровь мою? Нет! Все еще подымался из адского жерла дым плотской похоти, и омрачал неразумное сердце мое. В сем омрачении враг, наконец, привел меня к морю мертвому, где был Содом погибельный, и толкнул меня в смрадную грязь, дабы я поползнувшись снишел до ада. Но, Господи! Ты, услышавший молитву Ионы во чреве зверя морского, и мой вопль услышал, и ускорил на помощь ко мне, утопающего извлек, и оскверненного омыл, очистил и освятил меня кровью непорочного и пречистого Агнца Иисуса Христа, на кресте за меня распявшегося и прободенного в ребра, иже есть Бог благословен во веки, аминь).

Кто был сей Боголепный Старец? (В Петербурге сердце мое не обрело его. Приехавши в Екатеринославль,⁷⁸ я решился вступить немедленно или в супружество, или в монашество, но не мог сам собой установить влающейся мысли моей. (Наконец) в благословенный тобой, Господи, час вечерний, обрел я сердце мое, чтобы представить Тебе мое недоумение, предать воле твоей временную и вечную участь мою, дабы Ты указал мне путь мой, и был моим руководителем. И Ты покрыл меня благой десницей, так что я в мире уснул, без размышления в сердце моем, и слова своего не взял назад. Вижу во сне, будто еду по зеленому лугу, переехал реку не вброд, и не по мосту, но по воде, однако в санках, как посуху, вхожу в горницу дома огромного, и нахожу Преосвященного Иова. «Подай мне воды» – говорит. Я налил воды из самовара, и подал ему. Проснувшись, ощущаю в душе решительное, мирное и безопасное расположение к иночеству, как вдруг входит ко мне одна особа почтенная, без дальних околичностей предлагаете мне руку девицы достойнейшей, а я без околичностей дальних, отказываюсь. Слава тебе, Господи, слава Тебе! Когда о пострижении и посвящении меня из Синода указ пришел, опять вижу во сне Преосвященного Иова, в горнице величественной и светлой, и весьма легкий и чистый воздух имеющей. Но здесь не я подавал ему пить, а он, посадив меня подле себя, дал мне испить виноградного вина приятного и чистого. По сим маниям, вопреки людским суждениям и представлениям лукавого разума моего, я положил за верное в сердце моем, что всеблагий Промысл твой, Господи, дарует мне Святителя в Преосвященнейшем Иове (тайноводителя), и меня предает руководству его. И с того времени, как я, вооружившись сей мыслей, подал Преосвященнейшему прошение о принятии меня в чин монашеский, в течение почти шести месяцов до пострижения, жил я в особенной помощи твоей, под кровом крыл твоего защищения, как птенец слабый, в мире и в тишине глубокой, которой не возмущали ни шепот, ни говор мирской; но и домашние враги мои, плотские мысли и похоти, были прещением твоим связаны на сие время. Уже за несколько дней перед пострижением, сии звери дубравнии и скимны рыкающие, кои скрывались дотоле, и как убитые лежали в порах своих, вдруг все возбудились, и как бы с цепи сорвавшись, устремились на меня с яростью. Но мысль, которую ты, Спаситель мой, вложил тогда в сердце мое, мысль, что я предстану святому твоему жертвеннику, и бескровную жертву приносить должен с чистой совестью, мысль сия подкрепила и удержала меня, уже склонившегося к падению. Велия милость твоя, Господи! И конечно ее молитвы Святителя моего, и духовного Отца моего, низвели на меня, ибо сам я и был, и есмь сущая немощь, и не умею против врагов помолиться к тебе.

В суждении о некоторых поступках Преосвященнейшего Иова, не представляет их для поверхностного взгляда ничего, кроме странности, и даже беспорядочности, и я погрешал вместе с другими. Но когда открывалось его намерение в полезном конце, который был не приметен в начале, тогда я удивлялся в нем верному знанию сердца человеческого, и опытному искусству обнаруживать внутреннейшие расположения в людях, для них самих неизвестные. Желанию моему вступить в монашество, сначала он не только не дал приема ласкового, но еще противопоставил вопрос, не могу ли я отложить сие желание до другого времени; потом, когда увидел решимость мою,⁷⁹ хотя и стал хвалить сей путь, но дал заметить, что человек двоедушный неустроен во всех путях своих, и хотя приказал мне подать прошение, но с видом такой угрозы, которой я совсем не чаял, и понимать не мог. Наконец, почти полгода надлежало мне ожидать пострижения, а я надеялся оного, непосредственно за получением указа Синодского, который скоро последовал (притом же, около трех месяцев Преосвященнейший и Отец ректор с ним осматривали в то время отдаленные страны Eпapхии, а я, между тем, оставлялся во всех положениях на своей воле, среди сетей, которые мир не преставал расставлять для меня). Но после я сам увидел, что все сие Преосвященнейший делал ради открытия истины моего назначения и звания. Один из моих сотрудников вздумал вступить за мной в монашество; но как только Преосвященнейший вложил испытательный жезл свой в душу его, то и обнаружилось, что пылкое желание его было временное воспаление воображения. Преосвященнейший указал ему путь супружеской жизни, и состояние его устроил благотворнейшим образом.

Не надлежало ли мне с благодарностью лобзать руку, которая подавала мне врачевство спасительное от Бога, сколь оно ни было горько для моего самолюбия? Писания и опыты св. Отцов свидетельствуют, что для плененных плотской похотью, всего полезнее быть в тесноте со всех сторон, в напраснине, в поругании и во всяком оскорблении чувственности. Сему-то правилу Преосвященнейший Иов подверг меня для низложения моего высокоумия, для очищения воскипевшей червями души моей, хотя, по должности моей ученой, и не мог на меня действовать со всей свободой, во всей обширности видов своих. Как полководец перед сражением старается узнать силы неприятеля, осматривает и назначает место для кровавого действия, располагает полки, и дает подчиненным военачальникам приказания разные, дабы все они действовали во время свое, и в своем месте для совокупного исполнения общего предначертания, так Преосвященнейший Иов, объявив войну страстям, надо мной господствовавшим, поступал с великой осторожностью, всегда имея в виду закон Вечной любви и Премудрости, не позволяющей искушениям превышать силы, предварительно человеку дарованные для претерпения оных. Посему он тогда возлагал на меня бремя, когда усматривал во мне способность и даже готовность к подъятию оного. И когда Бог, рукою его, так сказать, наряжал меня в платье праздничное, и тем показывал, что время сотворити Господеви, время совлекать с меня кожу старую, потому что в первом жару я готов был отдать ее на совлечение, дабы всегда быть в сем украшении, хотя после, когда начиналось сие болезненное действие, Тебе известно, Серцеведче Господи, я начинал во весь голос кричать, противился, рвался из рук, и тем усугублял только страдание, и препятствовал оному совершить во мне очищение решительное. Главное содействие в касавшихся меня намерениях Преосвященнейшего Иова, имел Отец Архимандрит Никифор.⁸⁰ Но когда открывалась продолжительная игра многосплетенных случаев, то входили в нее своим участием (не только ученики и сотрудники, но) и служители, и друзья мои, и посторонние люди, и те, кои дотоле были совсем для меня неизвестны. И когда разгоралось сражение, тогда все вокруг меня пылало, все что могло смять и обессилить меня, приходило в движение. Между тем, Преосвященнейший смотрел то на меня, то на часы, и смотря по времени и моему состоянию, изменял ход приключений моих. И если в большом изнурении видел меня, то укреплял меня разными образами. Тогда я рад был и слову ласковому, и один взгляд его мог как огорчить, так и утешить меня. Но постоянный долг и характер утешителя, во всех внешних и внутренних скорбях моих, ты имел, Богом дарованный мне наставник и благодетель мой, Отец Ливерий! Преосвященнейший Иов был против меня вооружен правдой Божиею, а ты был для меня постоянным служителем бесконечной любви и благости. Преосвященнейший давал мне на время отдых, и простудив раскаленное железо в воде, опять бросал в горнило, опять полагал на наковальню, опять поражал тяжким молотом. А у тебя, мой Ангел добрый, во всех переворотах я имел верный запас прохлады утешительной. Уязвляли ли меня змии помыслов скверных? Ты учил меня прибегать к Иисусу распятому, и я получал исцеление. Нападал ли на меня нетерпеливый дух ропота и малодушия? Не дожидаясь объяснений моих, ты проникал мою внутренность, приказывал мне пить с тобой чашу вина за здравие Владыки, и угашал огонь злобы во мне. Стеснялось ли сердце мое от печали неизъяснимой? Бог через тебя подавал мне облегчение, и в скорби распространял меня. Накоплялись ли в мыслях моих разные недоумения? Я собирался изложить тебе все с подробностью, входил к тебе, но мысли мои терялись, и я не знал, о чем вопрошать, а отходил с таким удовольствием и насыщением, как бы на все получил самое ясное наставление и разрешение, и как туман, рассеивались все сомнения. Таким образом, кротость любообильного Отца моего, в соединении с палящей строгостью Святителя, составляла врачебное сорастворение, десницей твоей, Боже мой, от века предуготованное для исцеления грешной души моей, сего малого атома вращающегося в бездне творения. Но ты знаешь сей атом, как и солнечную систему, и печешься о каждом из нас, как и о целом роде Адамовом. Слава Тебе! Ты соглашаешь противные силы, и составляешь из них дивную гармонию мира, которой услаждается слух умных сынов твоих, которая возвышает их к созерцанию Божественного единства твоего, Единосущный Боже, в Божественном разнообразии ипостасей твоих, Отче, Сыне и Душе Святый! В мире великом и в микрокосме, Твой есть день и Твоя есть ночь! и Ты творишь зиму и лето в природе видимой и в душе человеческой, когда соделываешь ее новою во Христе тварью. Верую, Господи, что Святитель мой и Духовный Отец мой в Тебе едино. Они заодно и действовали на меня, и дело одно производили во мне: да будут они едино в сердце моем! Да буду и я с ними едино в тебе, Премудрость единая и многоразличная, и пред Ангелами да восхвалю тебя, Господи мой! Что бы во мне произвел Преосвященнейший Иов без Отца Ливерия? Может быть, я пришел бы в ожесточение и отчаяние. Но что бы сделал со мной и Отец Ливерий без Преосвященнейшего Иова? Младенческая рука его была бы слишком легка для гордости ученой, а в гордости, как в крепком замке, и плотские страсти держались и содержали душу мою в рабстве греха и смерти.

Но, Господи мой, Господи! Насаждает ли кто, напоевает ли кто, Тебе единому дающему семя и возрастающему насаждение, да будет о всех и за вся благодарение, слава и поклонение! Не только ныне, издали обозревая поприще, которым открылся для меня путь жизни иноческой, я усматриваю во всем, что Ты ни делал со мной, чудный порядок. Но и тогда, как Промысл твой влек меня, бедного червя, по сим скалам, которые для сильных людей покажутся малыми камешками, и тогда я примечал премудрую связь между прошедшим и преходящим, между внешними происшествиями и внутренними моими нуждами, видел, что один человеческий разум не мог составить столь прекрасной системы случаев, которую преподавал мне Преосвященнейший Иов. Господи, Иисусе Христе! Ты един ведаешь человеческого естества немощь, и Ты един умел терпеть болезнь нами заслуженную! Услыши и помилуй меня! Прости мне грех моего своеволия, по которому я оставил сие училище, не научившись сию врачебницу, не исцелившись! Избави всех меня знающих от соблазна, в который может привести их худой пример мой, дабы они не на меня смотрели, но имели бы перед очами Тебя, начальника и совершителя веры, Иисуса Христа, послушного до смерти и смерти крестной, и вместо предлежащей радости претерпевшего крест, несмотря на посрамление. Верую, Господи, что давно оставил мне долг мой в разрешении духовного Отца моего, старца Ливерия. Но ты не вдруг сообщил моему сердцу свидетельство о сем прощении милостивом, ибо мне под ударами гнева твоего надлежало восчувствовать тяжесть греха, состоящего в неблагодарности и нечувствительности к твоим отеческим обо мне попечениям, в невежестве и ослеплении, по котором вздумал я сам себя лишить сожития с сими рабами твоими и руководства их, в малодушии самолюбивом по которому я, услышав от мира: сойди со креста, не только сошел со креста, но и сбежал с Голгофы, не дал моему Ангелу Хранителю, вместе с его небесными братьями, порадоваться, между тем как весь ад, казалось, восплескал руками, видя мое постыдное бегство. (Но, Господи мой, Господи! Ты, наконец, дал мне приметить и даешь ощущать по временам, что Ты прощаешь мне и сие согрешение. Ибо, не самый ли трогательный знак помилования Ты благоволил подать мне, побудив меня прервать долговременное молчание перед Архипастырем, и внушив мне потребность просить у него отеческого прощения за огорчения, какие он претерпел от меня, и в особенности за то, что я оставил его по своеволию? О сколь приятное успокоение после сего распространилось в душе моей! Но вот извещают меня что Преосвященнейший Иов, получив письмо мое, оставался в земном пришествии, с небольшим, помнится, десять недель, и отошел ко Господу с отеческой ко мне любовью. (Думаю, что он почел за излишнее отвечать мне чернилом и хартией, а обратился с молитвой к невидимому посетителю душ скорбящих, и просил его известить душу мою, что Он есть ее спасение; и без сомнения Архипастырь предвидел, что за бегство из стана воинского сквозь строй прогонять меня, потому и поспешил вскоре, по прибытии моем в Кострому, в сосуде малой хартии сообщить мне, на случай нужды, бальзам утешения. Но прежде бальзам сей только кусал, по-видимому, когда я возливал его на язвы мои; а после действовать стал живительной силой. И в сих словах: Отец Архимандрит! каково вам в том краю? Всеусерднейший Богомолец ваш Архиепископ Иов, виновная, но все еще сыновняя любовь получает ответ великодушной любви отеческой, покрывающей многое множество прегрешений моих милосердием непобедимым. Боже мой! Вечная Любовь! Вечная Премудрость, имеющая веселие свое с сынами человеческими! Ты утешаешь душу мою, как малое детище, да буду мал и прост, как дитя, пред тобою! Воля твоя открыла для меня путь на высшую священноначалия степень, а правда твоя в мучительную борьбу повергла меня. И в том волнении мысль, что Святитель мой преднарек меня Архимандритом, дала призыванию власти перевес пред намерением противным, ибо слову Святительскому, думал я, не подобает упасть на землю. За день пред посвящением буря совершенно прекратилась в душе моей, и мысль моя тихо-тихо склонилась к священнодействию, совершиться надо мною долженствовавшему, как вдруг слово: аксиос, как бы пронзило меня с головы до глубины души, и вдруг отверзлись хляби небесные, я пал пред тобою, Всемилосердый! под водопадами твоими, и тогда миновались все страхи мои. Таким образом, Преосвященнейший Иов не переставал на меня действовать и в Костроме. Ибо хотя я с ним и разлучился по плоти, но в духе всегда желал быть с ним в союзе, и кажется, не проходило дня, когда бы я не вспоминал о нем, и о духовном Отце моем. (Притом же, некоторые семена, насажденные ими в душу мою, уже здесь начали развертываться, по твоему благоволению обо мне, Промыслитель Небесный, и под Твоим влиянием свыше. От разных огорчительных, для самолюбия моего, случаев Екатеринославских, мало по малу, как из слияния песчинок малых составляются большие камни, скопилась в сердце моем злоба против людей, через которых десница твоя, Господи, смиряла и очищала меня. Как я ни бился, не мог своими силами освободиться от сей ехидны, засевшей во мне, а когда Ты пришел на помощь, то в одну ночь совершил дело Твое, так что я проснувшись приметил в себе перемену счастливую, на которую было во сне и указание, и с человеком, на которого прежде не мог взглянуть спокойно, обошелся в то утро, как с другом своим. Это случилось незадолго перед отъездом моим сюда, но тогда еще я ничего не знал о сем перемещении. Впрочем, осталось еще в душе моей место, в котором жила и питалась ехидна злобы, тонкая тина гордой самоправедности, которой я не мог бы приметить в себе, если бы не помог Преосвященнейший. Он и прежде еще старался открыть сего неприятеля, таившегося в изгибах моего сердца, но его поиски оставались недействительными. Наконец, когда я был уже для семинарии Екатеринославской как отрезанная ломоть, к откровенной доверенности и благосклонности Архипастыря присоединилась, с представлениями своими, дружба, и удалось ей приметить во мне врага, скрывавшегося под прикрытием опасений и любви моей к ученикам некоторым. Она вытеснила его из окопов молчания, а ласка начальника выманила его в открытое многословия поле, так что я, при обличительном свете совести, не мог не узнать в себе любомщения, переодетого в ревность ко благу общему. «Откровенно скажу, – говорил я Преосвященнейшему, – что О. Ректор нашел бы лучшего друга в Г. Понизовском.». И едва выговорил сии слова, как входит и О. Ректор в залу, и сильная во мне тревога произошла. В архиерейской рясе, которую тогда своеручно надел на меня Преосвященнейший, и с творениями Св. Макария Египетского в руке, которыми он благословил меня тогда же, стоял я как оплеванный. «О нашем О. Макарии можно теперь, О. Архимандрит, сказать: на камени мя веры утвердил, расширил еси уста моя на враги моя». Тут, как кипятком, обварило меня. Нечего (было) делать, падение было явное, и тот, которого я почитал прежде виновником перед собой, стал свидетелем и судьей моим. Посоветовавшись с Почтеннейшим О. Калинником, я решился во всем признаться ему, дабы ты, Судия Праведный, оставил мне нечестие сердца моего, и ночью перед тем снилось мне, будто я извергаю черный яд из внутренности. Но, Господи! Тебе известно, что гордость не допустила меня до совершенства в сем деле, и хотя я подробно рассказывал человеку тому весь разговор мой с Преосвященнейшим, но не за все укорил и осудил себя, и потому не вся тина самоправедности из меня вышла, и на новом месте долго мне было от нее дурно, так что в собственном смысле я ощущал истину слова сего: всяк ненавидящий брата своего, человекоубийца есть, пока не сознался во глубине души, что всех огорчений, в которых я обвинял других, сам я виною был, пока гордость моя, как лягушка не запищала под тяжким камнем, которым Ты подавляешь ее. И тогда наконец милость Твоя утешила и облегчила душу мою.

Для чего я говорю о сем перед тобой, Серцеведче Господи? Все сие тебе известно, и Ты проницаешь и знаешь меня лучше меня. Но я желаю лучше познать худость и ничтожность свою, нежели как познаю доселе, и лучше познать благость Твою, нежели как познаю доселе, и вспоминать о великих благодеяниях и щедротах Твоих, на меня, изверга, излиянных туне, рукою Святителя моего, Архиепископа Иова и духовного Отца моего, старца Ливерия). Для приближенных друзей Твоих, о вездесущий Боже! исчезает расстояние мест. Ты действуешь через них вблизи, а они чрез Тебя и вдали могут действовать, воздыханиями неизглаголанными, в которых Дух Святой за нас ходатайствует, и от которых, о Любовь всеобъемлющая! потрясается сердце твое. (Вскоре по прибытии моем в здешний город, некто привлекал меня в духовную связь с собою и с друзьями своими, но как я представлял свои рассуждения сей связи сомнения, то он или не чаял, что столько решителен буду, или столько уверен был в правоте своей, что предложил мне просить у тебя, Покровитель мой, разрешения. Прости моему дерзновению, Господи! Я помолился немного, и притом слабо, уснул, вижу Преосвященного Иова, будто он отдает мне мое прошение, на котором была резолюция написана рукой его, рассмотреть дело о. Макарию. И скоро тот человек обнаружился передо мною столь грубым образом, что для меня нетрудно было без всякого указания чрезвычайного, рассмотреть водоворот, к которому я столь близок был).⁸¹ Нужно ли было усладить для меня горесть раскаяния (в том, что я оставил своевольно Екатеринославль родной)? Бог простит, говорил мне во сне Преосвященнейший Иов, совершая литургию на том престоле, где посвящал меня. В другое время я упадал к ногам Святителя, и лобзал его в руку, и в рамена и в грудь, и получал облегчение в скорби моей от сего сновидения. В то время, когда ему надлежало преставиться, не помню, задолго ли до его преставления, только не после, снилось мне, будто я в алтаре стою, и с одной стороны престола хочу перейти на другую, но боюсь Преосвященного, литургию совершающего. Когда во время Трисвятой песни вышел он осенять народ, я поспешаю, будто пройти через горнее место, но вижу, что он уже перед престолом взирает на меня, и осеняет меня свечами горящими. Я подошел к жертвеннику, и здесь он передо мною, но уже без светильников и без омофора. Когда упав к ногам его, облобызал я руку его: что ж ты? сказал он с твердой строгостью, до земли преклонился передо мною, и стал невидим. (После сего перед иконою местною вижу сидящую благолепную Деву. Лицо ее объимал огонь, и не только не опалял ее, а еще умножал красоту ее, невозбуждавшую во мне ничего несовместного с благоговейной ужастью, какой было исполнено сие сновидение. Как знаменательно и важно для меня сие воззвание: что ж ты? Адаме! где еси? Что ж ты, ленивый и лукавый раб, когда отдашь торжникам талант свой в рост? Когда начнешь творить, чему учишь других? Доколе будешь плоть свою нежить? Доколе будешь кружиться, как легкое перо в вихре, в человеческих мнениях? Что ж ты? Когда начнешь ходить достойным твоего звания образом? Се, тебе гроб предлежит, се, тебе смерть предстоит, се тебе суд угрожает, се геенна огненная пылает, се, небеса отверсты, и готовы принять тебя: что ж ты коснишь? Восстании спяй и воскресни от мертвых, и осветит тя Христос. Что ж ты такое делаешь? Что ж ты говоришь неправду? Что ж ты помышляешь суетная и ложная в сердце твоем? Или не знаешь, что Бог пред тобою, Бог, Владыка жизни и смерти? Что ж ты о себе много мечтаешь, о гной, о пепел, о прах, о ничтожность и сущий грех? Но что ж ты и унываешь? Уповай на Иисуса Христа. Он есть твое спасение, твоя правда, твой мир, твоя радость, крепость, премудрость, твое освящение и избавление, твое блаженство. Что ж ты, если не одна немощь? Что ж ты доселе не исполняешь моего совета отеческого, и меры в пище своей не назначаешь, отъемля мало помалу из меры, которой довольствуешься? Что ж ты? (Макарий? Будь хоть малым Макарием, если великим не можешь быть, и прочее). (Не так давно был я в большом недоумении по случаю одного дела в Консистории производившегося, и вижу во сне, будто Преосвященнейший Иов, в облачении архиерейском, благословив меня, сказал: не оступитесь Бога ради. И при помощи Божией пришло мне на ум подать от себя такое мнение, которое оградило спокойствие совести моей со стороны вины известной и неизвестной невинности. А когда вы, Почтеннейший Григорий Тимофеевич, известили меня о преставлении Преосвященнейшего, мне снилось, что вы подаете мне кадило с фимиамом курящимся, дабы я покадил его, на смиренном одре лежавшего).

(Да исправится молитва наша, яко кадило пред тобою, Отче небесный)!

«Боже духов и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивый, и живот миру твоему даровавый, сам, Господи, покой душу усопшего раба твоего, Архиепископа Иова в месте светле, в месте злачном, в месте покойном, откуда же отбежит болезнь, печаль и воздыхание, всякое согрешение, содеянное им словом, или делом, или помышлением, яко благий человеколюбец Бог прости, яко несть человек, иже жив будет, и не согрешит: ты бо един кроме греха, правда Твоя, правда во веки, и слово твое истина».

Если мы, Отцы и братия! желаем, чтобы Господь простил Святителю Иову все его согрешения, то осуждать его пожелаем ли? Ты кто еси судяй чуждему рабу? Своему Господу стоит или падает, и Бог силен восставить его. Не судите, да не судимы будете, да не впадете в суд диавола, восхотевшего быть равным Богу. Осуждающий ближнего, а тем паче раба Господня, похищает и присвояет власть, принадлежащую Богу единому. Но когда Бог за нас, то кто против нас? Бог оправдывает, кто осуждать дерзнет? Черные и кровавые пятна, которые злопамятное воображение представляет тебе в прошедшей жизни ближнего, Бог убелил уже, яко снег и яко волну, кровью Агнчей, они остались только в душе твоей. Ты видел согрешающего, и осудил его, за сие Бог не судил тебе кающегося видеть. (Старец Ливерий, духовник Преосвященнейшего сказывал мне, что он с прискорбием жаловался на свою вспыльчивость. А я отвечаю, говорил старец: «надобно, Преосвященнейший Владыко! воздерживаться… Ангел мой!).

Заключим сие поминовение Преосвященного Иова, размышлением о следующих полезных мыслях одного основательного писателя...

12⁸².

Незабвенный благодетель мой Григорий Тимофеевич!

Если бы я забыл Вашу любовь и толикие благодеяния Вашего усердия ко мне, услаждавшего горести пришествия моего в Екатеринославе, в Костроме, в Глинской Пустыни, то и перед Богом соделался бы человеком самым неблагодарным, но совесть моя свидетельствует, что я всегда питал в душе моей память о Вас искренними желаниями, которые предавал Господу, и хотя долго молчал перед Вами, иногда по обстоятельствам внешним, иногда по состоянию душевному, однако учился и говорить о Вас присутствующему со всеми нами всеобщему Благодетелю человеков, особенно же в приношении Жертвы искупления нашего. Умоляю вас сею Жертвою, возлюбленный; оставьте мне всякий долг, в каком, может быть, себе представляли меня по человечеству, и дайте братолюбию свободу, которой требует. Между тем вздумалось поплатиться сколько-нибудь, хотя и поздно. Отправившись из Глинской Пустыни⁸³, откуда была к Вам послана мной записка краткая с отцем Пантелеймоном, я приехал в Москву, где хотел дожидаться зимней дороги; но пожелал, наконец, ехать в Тобольск осенним путем, и 1 сентября выехал, быв напутствован благословением Святителя и Благодетеля моего⁸⁴; а в последний день сего месяца благополучно достиг места назначения моего. В Тобольске маялся десять месяцев, пока в распоряжениях Епархиального Начальства поспело все, что требовалось для введения меня в саму службу. Наконец, 3 августа 1830 года выехал я из Тобольска с двумя сотрудниками из тобольских семинаристов, и 29 дня того же месяца приехал в Бийск. Но старший сотрудник⁸⁵ в ноябре того же года скончался, а младший,⁸⁶ на втором году службы женился на дочери приказного чиновника, и вышел в гражданскую службу. За год же перед сим переворотом, принял я в сослужение одного семидесятилетнего переселенца, который в старости пожинает плоды молодых лет, проведенных в трезвости и воздержании, и третий год проходит при Миссии труды всякого образа с бескорыстным терпением и послушанием, ожидая по обещанию Епархиальной Власти, введения в церковное звание и в монашество⁸⁷. Кроме него служит при Миссии толмач, с семейством из новокрещенных, которому сто пятьдесят рублей в год жалованья мною положено.⁸⁸ Стан Миссии у самых врат Алтая, близ деревни Маймы, называемой так по речке, которая впадает здесь в большую реку Катунь, а Катунь, в верстах 25-ти, соединяется с такой же рекой Бией, и обе составили Обь, которая течет в Северный Океан.

Помните ли того Ивана, который ехал со мной в Киев, и с которым я разлучился в Глинской Пустыни?⁸⁹ И он теперь на Майме. Он хотел из Глинской Пустыни пройти в Молдавию, и вступить в Немецкий монастырь, но бумаги его не оказались удовлетворительными на границе, а в дальнейших допросах он объявил себя непомнящим, и отослан в Сибирь. Я нашел его в Тобольске сверх чаяния моего, и свидание наше было исполнено радости и удивления. Скоро два года исполнится, как он сюда приехал, поставил домик, обзавелся хозяйством, и приучается к земледелию: услуживает по временам и миссии, взаимно получая и от меня вспоможение в домоводстве. Он женился в Тобольске, не дождавшись меня, и узы сего супружества весьма тяжелые цепи на нем.

О действиях миссии теперь только то скажу, что мы по силам, по случаям, какие получаем от Провидения Божия, говорим полудиким здешним татарам о Боге истинном, Который, явившись на земле в человеческом теле, взял на себя грех человеков, и за наши грехи страдал и умер на Кресте человеческим телом, а по смерти – воскрес в третий день, и вознесся на небо, и всех верующих во имя Его, избавляя от беззаконий, от гнева Божия и вечной муки, берет к себе при смерти на небо, где они будут вечно безгрешны, беспечальны, бессмертны, в Божием свете, довольстве и радости. Кого Господь приводит к Церкви своей, тому мы отворяем дверь в св. крещении, и таковых доселе немного не сто. Стараемся, между тем, не терять из виду новокрещенных, посещаем их, и поучая их познанию Иисуса Христа Распятого, и обязанностей христианских, вкупе с ними, и сами поучаемся тому же. Миссия имеет походный храм. Летом и осенью прошедшего года производилась в стане постройка нового дома, в котором в одной связи с нашими кельями, поставлена довольно приличная и пространная по деревенскому быту, горница для церкви. С 8 ноября начали мы, по милости Божией, совершать и литургию Божественную в сей новоустроенной горнице. Но постройка сия ввела меня сверх чаяния в долги, из которых не могу скоро выпутаться без особенной помощи. Помогите мне, Григорий Тимофеевич, если можете, и разделите еще раз со мной тяготу мою. Можете ли прислать 150 рублей? Если мера сия велика по теперешнему состоянию Вашему, то умереннейшую назначьте, а я обещаюсь впредь толикими требованиями не беспокоить Вас.

Где теперь Г. Матвеевский?⁹⁰ И в каком состоянии? Не найду ли помощника и сотрудника в нем по настоящей службе? Если моим намерениям, к нему относящимся, откроется путь в Вашем рассуждении и соизволении; то доставьте ему прилагаемую записку. Впрочем, сие самое слово Господа нашего: «Шедше научите вся языки крестяще их во имя Отца и Сына и Святого Духа, учаще их блюсти вся, елика Аз заповедах вам, и се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века, аминь», сиe слово Иисуса Христа, никогда не умолкая, непрестанно гремит над всей святой, Апостольской нашей Церковью. Будьте убо и Вы, и друг Ваш о Господе, князь Шихматов,⁹¹ оглашены сим благодатным словом Христовым, и как оно отзовется в ваших душах, тако да будет. Скажите князю Шахматову, что я его в особенности представляю себе в оглашенных оным словом Спасителя, ибо слышал о нем, что он посвятил себя Господу обетом иночества, и пребывает в пустынножительстве. О вас же, что Вы вступили в супружеское состояние. Если Вы в самом деле вдвоем, то да приидет на Вас и сугубое благословение. Известить прошу покорнейше, уведомьте также о Дмитрии Тимофеевиче, и о детях его, Николае, Георгие и Надежде. Господь со всеми вами. Простите преданного Вам Архимандрита Макария.

1834 г. Января 4 дня.

P. S. Адрес ко мне: Служащему в Церковной миссии Архимандриту Макарию в Бийске.

13⁹²

Достопочтеннейший Григорий Тимофеевич милостивый Государь.

Усмотрев нечаянно в Московских Ведомостях, что директором гимназии Екатеринослава уже не братец ваш, и что сами Вы, по упразднении должности Вашей, к Министерству внутренних дел причислены, предполагал я за возможное, что Вас нет теперь ни в Екатеринославе, ни в Петербурге, а Дмитрий Тимофеевич, думал я, может быть в лучший мир переселился, и таким образом, я осмелился самым кратким письмом попросить кн. Петра Серг. Мещерского⁹³ о доставлении Вам письма моего, будучи уверен, что место пребывания Вашего ему известно. С прискорбием до глубины души, читал я описание горестей, которые суждено Вашему братцу испить, по исполнении тридцатилетнего, столь достохвального и беспорочного служения, и которые были в связи с последними приключениями N.N.,⁹⁴ с сею целью страданий, томлений, уничижений, лишений и обнажений, кончившихся такой смертью! Сии вопиющие на небо обиды, умножаясь и накопляясь, наконец, составляют огромную массу греха, и страшную тяжесть суда и гнева Божия, поражающего землю, и живущих на ней. О, если бы мы хотя в сии торжественные посещения узнавали то, что служит к истинному благосостоянию нашему! Но мир спешит рассеяться, и в оных шумных собраниях, где люди пособляют друг другу забывать смерть и бедствия жизни, спасательная печаль по Богу, дружная с благодарной радостью о попечениях Отца Отечества, не обретает места. Братец Ваш долженствовал совершить Богоугодную жертву терпения и смирения, не жалуясь на притеснявших; и знамение Креста, отличающее избранных, является в определительнейших и правильнейших чертах, когда огорченному самолюбию не дают воли искажать воздаянием зла за зло сии священные характеры, по которым Ангелы отличают сынов света от сынов века сего. Ибо обетования Ветхого Завета, как говорит один не новый уже, но во всякое время оригинальный Писатель, суть утешения и наслаждения, а Нового Завета благословения, суть кресты и страдания. Но в сих крестах и страданиях верующая душа обретает, непостижимые для плоти и крови, и столь блаженные наслаждения и радости, что св. Златоуст не хотел променять Павловых уз на все сладости рая. Скажите от меня Вашему братцу, что у него трое детей, которых Бог ему дал. Итак, для блага их да соблюдаешь себя от расстройства, да возмогает о Господе, который даровал вам победу, и да врачует полученные в сражении раны, елеем милосердия помазуя, дабы предотвратить опасные воспаления. Я хотел бы уделить ему от своего здоровья что-нибудь, если бы мог это сделать, а Господь может уврачевать все немоществующее, и восполнить все оскудевающее. Итак, будем учиться сами себя, и друг друга, и всю нашу жизнь предавать Его милосердию. Преданность воле Божией, есть великое и чудное врачевство не для душевных токмо, но даже для телесных недугов. Присоединим же к ней трезвость и воздержание, по правилу благоразумия и благочестия устроенный чин ежедневного, пред Богом, хождения. Поместите сюда же благословенные удовольствия сельской жизни и простоты, освобожденной от пустых обрядов лжеименного приличия, утехи уединения, чтение добрых книг и преимущественно Библии, с высоты гранитного утеса надежды на покровительство Отца Вашего, сущего на небесах, на которой вы утверждаете настоящее упокоение от попечений открытой службы, с высоты сей твердыни, неприступной для ненавидящих, созерцание в современных событиях мира волнений моря житейского воздвигаемого напастей бурею, беседы с немногими, и наипаче с Тем, который в образе Божии сыи, не стыдится называть человеков братьями, с сим верным и истинным другом и благодетелем нашего рода. Не забудьте, притом, и молитв за напаствовавших, легких и вольных трудов телесных, например, в садоводстве и рыбной ловле, присмотра за работами по земледелию, вечерних с детьми прогулок, и наипаче благотворения по телу и душе в кругу земледельцев, о которых вам подобает пещись как о чадах, а сверх всего того и святой церкви, которую Господь благословил вам соорудить в Карабиновке. Представьте себе все сие и другое многое, согласное с сим в единстве разнообразном, и в высших мыслях, составится прекрасное изображение христианского возможного на земле благополучия, которое приготовляет и ведет в блаженную вечную жизнь, и к которому всеблагое к Вам Провидение Божие открывает самый удобный доступ в теперешнем состоянии Вашем. Посему, как Вы меня приглашаете, я простираюсь к Вам духом, дабы возносить имя Господне вкупе, и как Вы благодарите Бога о моем недостоинстве, так и я от обнищавшего сердца приношу Его непостижимому Величеству хвалу о вас, мои Возлюбленные Господе, что Он вас напоил слезами в меру, что Он провел вас сквозь огонь и воду, и ввел в покой, который да введет вас в другой покой, т. е. в упокоение воли и разума вашего, в воле и истине Божией, а отсюда паки в иной покой да прейдете, т. е. в небесное царствие, Иисусом Христом Господом нашим, Которого имя буди благословенно отныне и до века, аминь.

Известиями о друзьях и знакомых мне в Вашем краю, Вы возбудили в душе моей весьма различные воспоминания. Господь да упокоит души усопших рабов своих, братий моих иереев Стефана и Михаила. Доселе я поминал их, и представлял себе живыми. Уповаю же, что они и в самом деле живы, ибо веровали в Того, который есть путь, истина и жизнь животворная. Да укрепит Господь Клеопатру Васильевну⁹⁵ в крестоносном вдовстве, дабы добрый конец увенчал хорошо начатый подвиг. А кто хорошо начал, тот половину дела сделал. Эта мысль у меня в памяти с детства, когда меня учили латинскому языку по грамматике Лебедева. Но теперь вижу, что сие истинно не только в кругу земных, но и в высшем порядке вещей, ибо св. Отцы ослабевающим в продолжившемся пришествии и воинствовании, между прочим, советуют ободрять себя воспоминанием первой бодрости, ревности и горячности. Богопреданной вдовице посылаю в подарок псальму, которую пою и сам по временам. Сложить ее желание возбуждено известной страстной песнью Западных христиан: Stabat Mater dolorosa. Деятельность Андрея Степановича⁹⁶ восхищает меня, веселюсь, помышляя о нем. Благодарю его за это чувство радости и, следственно, счастья. Благословения Божия усердно желаю ему на благие его, в общую пользу, предприятия и труды. Да соберет он от сеяния в юных душах чистого семени богатую жатву блаженного бессмертия на небесах. Впрочем, я желаю писать к нему особо, так как и к о. Иоанну Герболинскому. Поздравляю Дмитрия Тимофеевича по случаю благополучного окончания учебного курса в гимназии, Николаем Дмитриевичем. Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа да сотворит сию прекрасно зеленеющую ветвь на виноградной Лозе своей многоплодной, и плоды ее да будут благоприятны Всевышнему, и спасительны для человеков! Известите меня, вступит ли Николай Дмитриевич в университет или в какое другое училище высшее для совершенствования себя в приобретенных познаниях, и обучился ли в гимназии французскому языку. Латинскому, помнится, он обучался, ее знаю. Греческого касался ли, а надлежало бы, если ему идти путем учености. Я хотел бы даже, чтобы он, сколько можно, лучше познакомился с языками английским и итальянским. Разумеется, что это стыд будет несносный, если при всем том, он не будет знать, как должно, российского. В таком случае, разве из одной милости кто-нибудь назовет его россиянином. Впрочем, верх блаженства и не в том, чтобы называться и даже быть россиянином, а надобно быть еще искренним и основательным христианином, чтобы получить диплом на гражданство в небесном Иерусалиме. Вот это глава всему, и средоточие, к которому все должно относиться. Уведомьте также, сын отца Калиника,⁹⁷ Николай, жив ли, и в каком состоянии? Вам известно, сколь драгоценна, любезна и священна для меня память отца Калиника, и в каких трудных по моей немощи, обстоятельствах и состояниях, его отеческая любовь ко мне о Господе утешала и поддерживала меня, изнемогавшего. Что касается до ложного слуха в рассуждении Вас, я получил его от бывшего директора Тобольского почтамта, Ивана Богдан. Миллера, который утверждал, что вас коротко знает и служил вместе с вами. Усвояю себе ту мысль, с которой Вы, несмотря на теперешние обязанности о. Аполлония,⁹⁸ бывшие некогда и моими, решились послать к нему записку мою. Сердце человеческое глубоко, а судьбы Божии – бездна неисследимая. И те пути, которыми человек, по-видимому, далеко устраняется от назначения своего, часто ближайшим образом ведут его к оному. Предложение Ваше, в рассуждении церковной утвари, для меня весьма приятно и благотворно. Доселе употреблял я, как в крещении инородцев, так и в других действиях Богослужения, тот самый Крест, который вы прислали мне в Глинскую Пустынь, а тот, которым о. Ливерий благословил меня при отъезде моем в Кострому, унесен у меня тайно в Москве на пути в Тобольск.⁹⁹ Подрясник же Преосвященнейшего Иова, который я по простым дням носил наизнанку, а в праздничные налицо, донашивает теперь один мальчик между новокрещенными. Но подрясника нового или другого чего-нибудь тому подобного, не извольте присылать мне, а покорнейше прошу устроить, если не трудно, Крест из кипариса с живописным изображением И. X. распятого. Сей новый употреблял бы я только в церкви, а прежний был бы со мной в походах. Если при отсылке потребно будет для удобности что-нибудь кроме Креста положить во влагалищи; то положите плат для антиминса, плат для покровения всего престола, плат для употребления в причащении. Вы, европейцы, недостаточное о Сибири понятие составляете, воображая себе эту страну землей изгнания, одной Барабинской степью печальной, или царством лютых бореев. Кроме ссылочных, в Сибири живут многие тысячи русских, свободно переселившихся, а впрочем, и между ссылочными мелькают люди, которые человечества не бесчестят своими нравами и поведением. Писал ли я в первом письме о почтенном сотруднике моем, старце Петре? Не могу довольно возблагодарить милосердое Провидение Божие, пославшее мне самого верного помощника в нем, а он из ссылочных. В записках Земского Суда означено, что он сослан «за пропущение племянника в ревизии», а сам он уверяет меня, и я имею причины верить, что и эта вина есть вымысел подьячих. Южная Сибирь совсем не то, что Северная, и Вы можете судить о климате в Бийском округе потому, что пчеловодство здесь в самом цветущем состоянии, и составляет один из богатейших источников промышленности. Приношение Ваше, состоящее в ассигн. на 200 рублей, мной получено. Да воздаст вам Господь, богатой своей милостью и в сем веке и в вечности! Простите и помолитесь о преданном Вам А. Макарие.

P. S. Письма Ваши, достопочтеннейший Григорий Тимофеевич, писанные в Кострому ко мне, и все другие, у меня целы и сохраняются, как запас приятнейших утешений. Хотя же мы года четыре не писали друг к другу, но получив теперь Ваше письмо, я не почувствовал, чтобы сношения наши были доселе прерваны, и ныне возобновляемы. Не обещаюсь быть всегда исправным в переписке и ныне, но питать и укреплять свою душу в союзе с Вами о Господе благодарными воспоминаниями Вашей любви ко мне и усердия, в котором не могу не усматривать благодеяния Божия, есть, и пребудет священнейшим и непременным долгом моим. Я не писал и к отцу Филарету,¹⁰⁰ однако всегда сохраняю утешительную память моего пребывания в его обители, опытных наставлений его и отеческих благотворений, и собираюсь писать к нему. Так и в соответствовании Вашему усердию, я желаю и думаю быть исправнее, и по письмам, но столько раз испытав немощь свою и неустойчивость, не смею слово дать, напротив, требую в том от Вас же слова, что Вы будете снисходительны, и по временам самое молчание мое будете принимать за согласие с Вами в существенном. Помнится, Вы объясняли мне в одном письме, на которое я ее отвечал Вам, почему Жизнеописание покойного Архиепископа Иова, Святителя моего, напечатано с именем Вашего братца. Искренно уверяю вас, что сие обстоятельство не огорчает меня, и я уверен, что братец Ваш совсем не думал искать здесь какой-нибудь чести и славы, и что так сделалось без его намерения и хотения, но не без воли же Божией. Неприятно было то одно, что или в Екатеринославе, или в Петербурге, или и там, и здесь, корректура была весьма нестрогая, и, как мне меланхолику, представляется, недовольно и серьезная, ибо вместо того, чтоб напечатать: «Промысл привел его (о. Анастасия?) из Афонской горы в Петербург», напечатано: Промысел и т. д., а инде я не добился и смысла. Но так тому и быть, я давно спокоен и с сей стороны.¹⁰¹ Простите, мои возлюбленные Господние, и помяните в святых молитвах Ваших преданного Вам слугу А. Макария.

Псальма¹⁰²

Стояла при Кресте

Страдальца Иисуса,

И распиналась с Ним

Его Святая матерь.

Увы! лилася кровь

Лилась кровь Иисуса,

Сладчайшего Ее

Единственного Сына.

Увы! Очей ее

Свет угасал во мраке;

На древе Иисус,

Любовь ее, был распят.

Безжалостно заклан

Всенепорочный Агнец,

Как явный всем злодей,

Сынами Синагоги.

Святая кровь Христа

Всю землю освящает;

Пречистая струи

Слез кротких проливает.

Померкшие свои

Возводит к Сыну очи,

На девственной груди

Крестом сложились длани.

Безмолвствуют уста,

Но в ней вещает сердце:

О Божий меч! О смерть!

Господня буди воля!

И преклонив главу,

Прильнула сердцем к сердцу

Распятого Христа,

Христос давал ей крепость.

Открылась Богу в ней

Самопреданья бездна,

И там терялась вся

Смертей горчайших бездна.

Все помнила она,

И верила, и знала,

Но Иисус страдал:

Любила и страдала.

Кто может так любить,

Как всесвятая Дева?

Кто может так страдать,

Как всесвятая Матерь?

Кто в глубину твоей

Прозрит святой печали,

Мария, таинств рай,

Запечатленный кладезь?

Заступница! Моли

О нас Христа и Бога,

(Он твой и нынe Сын,)

Да пощадит нас грешных.

14¹⁰³.

1834 г. Декабря 24.

Достопочтеннейший Григорий Тимофеевич милостивейший Государь,

Извещаю Вас, что честный Крест из кипариса, с изображением Господа Иисуса Христа распятого, и все усердия Вашего, и других вкупе с Вами, рабов Господних, дары и приношения по описи Вашей в совершенной целости мной получены,¹⁰⁴ и если Господь благоволит, вскоре Ему – Отцу нашему всеблагому, трепетной рукой грешника уповающего на милость Его, будут представлены, как знамения детской любви и благодарности, да приимет и освятит оныя взором отеческого благоволения и любви к чадам своим, и сим же благодатным взором своим да возбудит и множит в каждой душе спасительные помышления, чувствования и желания. В начале нового года надеюсь послать к вам другую грамотку вместе с письмом к Его Превосходительству Степану Дмитриевичу,¹⁰⁵ а теперь успеваю только сказать: благословение Господне на всех вас! Благословляет Вас исполненная радостной признательности душа моя.

А. Макарий

15¹⁰⁶

Милостивый Государь Григорий Тимофеевич.

Дары и приношения Ваши в походную Церковь здешней миссии, будучи выражениями благочестия и любви к Богу, составили также весьма благовременную помощь, которую получил я от постоянного, и мной незаслуженного, усердия Вашего. Осенью прошлого года, находясь в Барнауле, упросил я г. академика Мягкова написать шесть икон на железных листах, а одному из тамошних столяров поручил сделать новый иконостас, которого устроение подавало бы как можно больше удобности при открытии и закрытии походной церкви, в обыкновенных домах по деревням, и во время ее движений с места на место. В сем предприятии намерение мое – первый экземпляр походной церковь имеет всегда в стане миссии, а с новой посещать иногда селения, весьма удаленные от приходских церквей, и приглашать народ к таинству Евхаристии, после благопотребного к оному приготовления, которое, не отлучая земледельцев от семейств и работ, не угрожало бы хозяйству их замешательством, уничтожало бы суетные предлоги, служащие убежищем нашей плачевной лености и небрежения о душе. Теперь к самому тому времени, когда Вашу посылку надлежало получить в Бийске, все было совершено и в Барнауле, и вскоре потом благополучно доставлено. Такая встреча согласных случаев, сколько решительна, столько и наставительна, ибо внушает, что было бы только с нашей стороны прилежание, а за помощью Божией дело не станет. В заготовлении необходимого для другой походной церкви, еще имел я в виду потребность другого миссионерского стана, который бы, заняв избранное по хорошему соображению место, подавал настоящему руку издали. Но я не знаю, когда получу благонадежных сотрудников, без которых нельзя приступить к исполнению таких предположений. По крайней мере, когда они явятся, а нас уже в земном мире не будет, то может статься, они приметят, что мы несколько помышляли о них, и некоторые запасы в пользу их приготовить хотели, и помянут нас, пожелают нам милости Божией в вечности.

В первом письме упомянули Вы, что чувствуете слабость в зрении, и у меня оно ослабевает, напоминая, что сии окна в хижине бренного тела скоро закроются, как говорит Соломон в живописном изображении старости. А между тем, скажу опять словами Екклесиаста, и миндальное дерево у меня уже давно расцветает, и седины, в темно-русых волосах умножаясь, давно серебрят грешную голову. Все это знамения, которые возбуждают в душе мысли о смерти и чувствования, сообразные оным, и при всем том, представьте себе, я собираюсь еще приступить к изучению еврейской Библии. Охота открылась недавно в прикосновении по службе к некрещеным евреям. И хотя я не надеюсь уже прочитать все книги Ветхого Завета на еврейском языке до смерти, однако думаю, что Господь, не оставивший тщетными усилий моих в знакомстве с безграмотными наречиями полудиких племен, дарует некий плод в возобновлении занятий, начавшихся в семинарии, и продолжавшихся в Академии, впрочем, давно уже, к чувствительнейшему раскаянию моему, пресеченных. Но пожелайте, чтобы познание чудес от закона Божия не прервалось для меня смертью, и чтоб сие позднее обращение к священному языку Пророков приготовляло и вело меня к слышанию и разумению сих великих органов Слова Божия на небесах. Я желаю, чтоб эти очи не служили более орудием для греха, но исчезали в Слово Твое, Всеблагий Боже, и наконец, совершенно исчезли в испытании святых Писаний, чтоб и сей труд вошел в то всесожжение, о котором св. Павел говорит в послании к Римлянам сими словами: «Умоляю вас, братия, милосердием Божиим, принесите ваши тела в жертву Богу, в жертву живую, как сего требует разумное служение ваше, как сие долженствует быть необходимым следствием единой за всех, и за все, принесенной жертвы Христовой, если только мы христиане и члены тела церкви Его». И вмещается в нас сие слово того же Апостола: «Если один умер, то и все умерли». Но поддерживайте, подкрепляйте, молю, Верный сотрудник, сие желание мое молитвой Вашей, для того Вам и открыл я мое намерение.

Требования службы не позволили мне писать к Вам так скоро, как я желал и обещался. Судите по этому о состоянии моем во множестве развлечений, возьмите, притом, в соображение мои недуги, которые часто самый досуг делают недосужным, и для иного дела совсем неспособным, хотя вижу потребность и нахожу в душе искреннее желание заняться тем делом. И Вы легко сделаетесь уступчивыми и снисходительными там, где ни Ваша, ни собственная моя взыскательность не помогает. Давно уже не пишу ничего и о действиях миссии, хотя само начальство предполагало под условием возможности, правилом для меня, вести записки и представлять епархиальному епископу. Но мне кажется, начальство еще более требует, чтобы у нас было что записать, и прощает нас, когда мы опасаемся упущать представляющиеся в настоящем случаи и дела, для обозрения и описания прошедших, и не в одном отношении полезно держаться сего правила Павлова: Задняя забывая, в передняя да простираемся.

Благодарю Вас, Григорий Тимофеевич, в особенности за честный Крест с изображением распятого Иисуса Христа. Теперь сей Крест на святом престоле в походной церкви нашей, и взирая на сие знамение победы и спасения, Вашего о Господе любовью и добродетелью водруженное здесь, я нахожу, что мыслям о любви Божией к человекам, преизобильно открывшейся в распятом Иисусе Христе, и слышанью всемирной проповеди покаяния Иисусом Христом распятым, нашим праведным Ноем перед огненным потопом проповедуемой, не препятствует воспоминание о милосердом ко мне, ради Христа, благорасположении Вашем. Но сей Крест пребудет в священном употреблении во время общественного Богослужения в миссионерской церкви, а мы имеем нужду еще в таких иконах, которыми бы могли благословлять новокрещенных. Итак, прошу Вас, если только не весьма затруднительно будет, поручить иконописцу изображать на малых дщицах, или холстинках, или крестах распятого Иисуса Христа. Чем больше таких, отнюдь небольшой меры и незначительной тяжести, образов и крестов старались бы Вы доставлять миссии, тем плодоноснее и благотворнее было бы Ваше содействие мне, и сотрудничество в настоящем служении. Одна девица благороднейшего происхождения и воспитания, проходящая путь сокровенного иночества, узнав о нужде моей, нарочно выучилась писать иконы, и кистью своей уже давно помогает миссии и новым о Христе братиям нашим.¹⁰⁷ Итак, вот послушание Ваше, почтеннейший благодетель мой, если только имеете иконописца в виду, которого работа была бы сносна и по цене и по правильности. Что касается до меня, я уверен, что когда христианского образования, и в изобилии живущая госпожа или дева, с искусством рисования уже знакома, то остается для нее один шаг до прекрасного навыка изображать распятие Христово, хотя без предстоящих, и просто, как Божественные струны на арфе небесной, красками на яичном белке или на масле. Только бы они пожелали и возымели ради Бога усердие непринужденное и радостное, а там радость на радость, и утешение последует за утешением. Кроме того, воображению и всей душе освящение, хранение, всеоружие, Церкви Христовой служба и добрым людям польза. А что у нас хорошего искусства иконы в цене, для бедных людей, слишком высокие, в том виноваты не столько живописцы, получающие от икон пропитание, сколько благовоспитанные и богатые госпожи и девицы, которые выучившись нарисовать какую-нибудь гирлянду, и потом приколоть ее к ридикюлю или к ометам одежды своей, далее не простираются, между тем, как могли бы без дальнего труда украшать благоприличными и правильными, по крайней мере, единого на потребу священными изображениями хижины бедных.

Но пора и мне за послушание обратиться к вопросам Вашим в рассуждении здешнего края. Он отнюдь не так скуден, как у Вас думают, может быть. Искусству и трудолюбию дает и наша земля, как в Малороссии, рожь, ярицу, просо, пшеницу, ячмень, овес, коноплю, лен. По местам сеют и гречку, но, во-первых, таких мест немного, где она созревать успевает, во-вторых, мне случилось однажды получить от г. исправника здешней гречки на несколько каш, но сколько мы ни добивались до крутой и рассыпной вашей каши, одна размазня выходила. В исследование причин углубляться не время. И что же? Неужели Ваша гречневая каша такая прелесть, по которой тужить надлежало бы? Я ем по большей части ячную и овсяную, а просяною мысленно поминаю незабвенную Вашу Александру Федоровну,¹⁰⁸ которая при отъезде моем в Кострому, на прощанье угощала меня просяной кашей из небольшого горшочка в чистой салфетке. Добрая барыня и раба Христова! Воспоминание о ней не дает ни мне, ни Вам, милостивые государи, обращать внимание на какой-нибудь картофель, о котором мне хотелось сказать, что он водится и в Сибири. Но, чтоб заняться какой-нибудь картофелью, надобно Вам на картофель променять мысль об Александре Федоровне, о Вашей общей с нею Отчизне, которой нам не найти ни в Сибири, ни в Малороссии, и в которой она, без сомнения, ныне блаженствует, Вас поминает, Вас ожидает к себе и умоляет о том Царя небесного. Ах! Она достигла цели; а нам гроб предлежит, нам еще смерть предстоит, и страшный суд по смерти. Благополучно ли мы пройдем эти станции, и цель ли паспорт у нас, дорогое свидетельство очищенной от всех грехов кровью Христовой совести, в котором кровью Сына Божия утверждено сие торжественное объявление. Бог оправдал, кто осуждать дерзнет? Христос Иисус умер, но и воскрес, и ныне одесную Бога о нас ходатайствует. Простите, приснопамятные благодетели и Господние мои, Дмитрий Тимофеевич с детками, и Вы, Григорий Тимофеевич. Я поспешаю послать к вам благодарственное письмо, для доставления Его Превосходительству Степану Дмитриевичу.¹⁰⁹

1835 г. Марта 29 дня.

16¹¹⁰

Христос воскресе, Достопочтенный Благотворитель мой Григорий Тимофеевич! Покорнейше прошу посылаемые при сем письмо и стихотворение запечатав, как должно, и пакет надписав, препроводить к Его Превосходительству Степану Дмитриевичу Г. Нечаеву. Стихотворение, впрочем, если благоугодно, и Вам подношу, и всякому, кто пожелает списать для себя сие произведение Симеона Нового Богослова,¹¹¹ но во-первых, Вам, верный и усердный сотрудник мой. Письмо к Его Пр-ву прочитать Вы имеете непререкаемое право, но другим его показывать не для чего, и даже небезопасно. В понедельник страстной седмицы послано мной письмо к Вам. Я желаю писать к Вам часто, но не могу исполнять собственного желания в этом. Как хорошо, и как прекрасно было бы, если бы мы пребыли вкупе неразлучными в Господе нашем Иисусе Христе во веки веков. Аминь.

17¹¹²

Благодарю Вас достопочтеннейший Григорий Тимофеевич, за книжицы, которые Вы прислали мне для раздачи,¹¹³ и за денежные вспоможения,¹¹⁴ которые все мной получены. Благодарю Вас за постоянное, и моею неисправностью в переписке, непобедимое усердие к делу службы, при котором я нахожусь доселе, и в котором Вы восприемлете столь достойное христианского сердца, участие. Благодарю. Но что значит это человеческое благодарю? Да воздаст Вам Господь благими дарами любви Своей, и по делам благотворения, как бы путями многими и различными, да изливается любовь Божия в сердце Ваше Духом Святым.

Стефан Дмитриевич писал ко мне во время последнего путешествия своего в Одессу;¹¹⁵ и во-первых, сотворил истинное благодеяние, известив о назначении Отца Амфилохия на упразднившееся архимандричье место в Томске, и сим известием успокоил душу мою, потому что я, по некоторым причинам, боялся, чтобы меня не посадили на это место. А во-вторых, вызвал меня к сообщению ему мыслей моих о важнейшей нужде не только миссии здешней, но и вообще наших миссий, и даже всей Российской Церкви. Но к прискорбию моему, я и доселе ни получаю ответа на длинное письмо мое, и начинаю помышлять, что как Стефан Дмитриевич уже не прокурор в Синоде, то отзыв мой, не остался ли в его мнении вне круга новых обязанностей и отношений.¹¹⁶ Узнав же, из письма Вашего, о кончине супруги его,¹¹⁷ я послал ему немного стихов, написанных по приглашению чувства душевного, и содержащих, без сомнения, те же самые истины, которые в душе его суть − жизнь и поэзия. Я посылаю Вам эти стихи, чтобы письмо, по крайней мере, не совсем было пусто. Впрочем, если Вы пишете к Стефану Дмитриевичу, то о длинном письме напоминать ему вовсе не советую и не прошу Вас.

Вы предложили мне, в одном из писем Ваших, вопрос, чем бы Вы могли послужить и помочь мне. В ответ на это расскажу Вам нечто, оставшееся у меня на душе от путешествия моего из России в Сибирь. Приближаясь к Нижнему Новгороду, я увидел впереди ехавшую повозку и услышал, что некто, сидящий в повозке, увеселяется псалмопением. Я подошел, и нашел одного средних лет человека, который хотя был покрыт пылью, однако в чертах лица своего имел столь резкое и определенное выражение благородных правил и свойств души, что я невольно восчувствовал к нему почтение. По приглашению моему, предоставив спокойным волам своим тащить телегу, пошел он со мной пешком, и святая Псалтирь была первым предметом разглагольствия нашего. Здесь еще раз увидел я свидетельство опыта о истине сего изречения: «Заповедь Господня светла, и просвещает очи душевные». Потому что, хотя собеседник мой, не более как служитель при доме одного дворянина, но я не мог без удивления слушать его суждения о предметах Божественных. Я видел в его суждениях лучи духовного просвещения, и сие просвещение было прекрасным плодом искреннего упражнения в исполнении заповедей Господних. Поручая себя молитвам сего раба Божия, я обещался воспользоваться всяким удобным средством к освобождению его от горькой работы помещичьей; и вот, в Вашем ко мне благотворном расположении мне теперь представляется это средство. Вспомните о слове Пилатовом: «Се человек!», и выкупите бедного Николая Андреева Балахонского, которого называют «человеком» в оскорбительном для человечества смысле. Он писал ко мне в Сибирь, напоминая мне о моем обещании, и уверял, что неволя под ярмом помещика, отвлекает от упражнений благочестивых, и что он в освобождении от сего ярма ищет пользы души своей. Если Вам благоугодно будет мое желание, то вот и господин Балахонского, Нижегородской губернии, Горбатовского уезда села Подвязья помещик Андрей Богданович Приклонский. Не вздумаете ли побывать летом нынешнего года на ярмарке Нижегородской? В таком случае Вы легко нашли бы Г. Приклонского, и все дело было бы в шляпе. Вы можете отнестись письмом к Епископу Нижегородскому Иоанну,¹¹⁸ и ни слова не говоря обо мне, искать его посредничества и ходатайства в этом деле, весьма приличном священному сану Пастыря. Между тем приведите в движение Ваши титулы и ордена, тут они, кстати, и будут производить полезное действие. Только вот сомнение. Помещик не застыдится ли продавать человека при посредстве епископа? Но никакие сомнения не удержат Вас в стремлении к цели благотворения, которое будет иметь тем высшее достоинство перед Господом, чем более препятствий преодолеет, чем более трудов подымет добрая воля твари, подражающая благости Творца и Господа, и сей благостью осуществленная из ничтожества.

Извещаю Вас, достопочтеннейший Григорий Тимофеевич, что 8 ноября, т. е. в день Ангела моего, получил я указ, которым от имени Святейшего Синода спросили меня, не соглашусь ли переместиться в Иркутскую епархию для обращения бурят в христианскую веру? Этот вопрос возбудил во мне борьбу различных мыслей, и после многих переворотов в душе, я наконец, решился, с согласия с двумя юношами, служащими при миссии,¹¹⁹ отозваться, что «обретаю в себе и желание ехать к бурятам, и желание сойти в уединение, и желание продолжать здесь же службу до совершенного изнеможения, и желание посвятить остаток сил своих приготовлению молодых сотрудников моих к благонадежнейшему служению при обращении евреев, магометан и язычников». Я представил, между тем, свои предположения и способ сего приготовления, по которым бы все мы трое пожили года три-четыре в Москве, чтобы в университете и в других учебных заведениях тамошних, запастись благопотребными в миссионерской службе познаниями, например, познакомиться с арабским языком, оригиналом Алкорана, с естественной историей и физикой, с анатомией и другими науками медицинскими, не забывая между тем философских и богословских, по которым сотрудники мои получали бы уроки в семинарии Московской, находясь по всем отношениям в зависимости от меня, и во всех учебных трудах под надзором моим, и в сожитии со мной, последуя правилам общежительного монашества. Наконец, предав сии предположения соизволению начальства, я сказал, что пошлют ли меня в Иркутск, или позволят пожить в Москве (принадлежа, впрочем, в Томской епархии и притом к миссии здешней), или прикажут трудиться здесь, или благословят возвратиться в уединение и покой. Всякое определение Святейшего Синода надеюсь при помощи Божией принять благодушно, как откровение воли Всевышнего.

Вы видите, достопочтеннейший Григорий Тимофеевич, каким туманом неизвестности покрылся путь мой. Но буди воля Господня! Поминайте меня в святых молитвах по временами. Как я желал бы писать к Вам часто! Но почему, и как это желание мое, без сомнения, согласное с чувством Вашей души, не исполняется, ответ особого досуга требует. А теперь я только поручаю себя и Вас милосердию Отца нашего, сущего на небесах, и желаю, чтобы Вы были благополучны во всем. Простите, преданный Вам архимандрит Макарий.

1837 г. Февраля 19 дня.

Д. Улала.

P. S. Я старался исполнить поручение Ваше в рассуждении соболья меха, но доселе не имел никакого успеха. Лучший соболь едва ли здесь добывается, притом все лучшее, что инородцы приобретают от звероловства, идет в ясак, т. е. в уплату подати, которую стараются получить от них мехами, и всегда хотят, чтобы мехи были лучших сортов. Что касается до купцов здешних, они что успеют купить у инородцев, то поспешают увезти на Ирбитскую ярмарку, чтобы там продать повыгоднее.

В намерении Вашем, внушенном благодарностью к почившему в бозе Архиепископу Платону,¹²⁰ я ничего не усматриваю, кроме доброго, и думаю, что Вы сие намерение уже исполнили.

Стихи на поминовение одной Госпожи, в утешение супруга и чад ее¹²¹

В деснице Божией душа

Омытая в крови Христовой,

И Бог, от плоти разреша,

Родил ее для жизни новой.

В покое Божием душа,

Христовой окропленна кровью,

Стихией радости дыша,

Она живет святой любовью.

И зрит Христа лицем к лицу,

Кого не видев возлюбила,

И молится о тех Отцу,

Которых в смерти не забыла.

О вы, дражайшие ее!

Не Божии ли все вы чада?

Не Иисусу ли друзья?

¹²²

Не вечного ли дети града?

Итак вы с нею во Христе,

Итак вы с ней не разлучились!

Земля и небеса в Кресте

На вечность всю соединились.

Един вчера и днесь Господь,

На небе и везде под небом.

Здесь в пищу кровь свою и плоть

Нам дал, чтоб всем одним быть хлебом.

¹²³

И там питает всех своих

Начальник жизни Сам собою,

Во светлостях святых Твоих,

Отец! Семейство все с Тобою!

Уснувшая в Христе душа

Чужда с Христовыми разлуки,

Она не может не греша

Восчувствовать столь горькой муки.

Воскресшая в Христе душа!

Тебе был тесен дом телесный,

И Бог, сей мир тебя лиша,

Тобой украсил мир небесный!

Так Ангелов блаженный лик

Ее приял в свою беседу.

Господь велик, поют, велик!

¹²⁴

Над змием сотворил победу!

Руками дружества сплетясь

И Ангелы и человеки,

Там ходят, чудесам дивясь

Создавшего премудро веки.

И видны на главах венцы

Из лилий девственных нетленных,

И им не видимы концы

В сих наслаждениях священных.

Но если их блаженство нам

Дано от части видеть верой,

То и они нас видят там,

Но видят все своею мерой.

И в Боге познают они

Труды любви – молитвы наши,

И тяжких искушений дни,

¹²⁵

И горесть нам врученной чаши.

И помогают со Христом,

И соболезнуют без боли,

И все одно блаженство в том,

И чистота Господней воли!

Благословим щедрот Отца,

И всяких утешений Бога!

Смирим пред Ним свои сердца,

Умолкни чувств земных тревога!

Грядет тот час, когда душа,

¹²⁶

За коей в вечность вы стремитесь,

Явится, встретить вас спеша,

На небе все соединитесь.

18¹²⁷

Достопочтеннейший благотворитель мой Григорий Тимофеевич.

Весной нынешнего года, претерпевал я сильные искушения от уныния и тоски, и думаю, что Само Провидение Божие, милосердо пекущееся и о таком грешном черве, как я, навело меня на одно занятие, в котором душа моя находила утешение и подкрепление. Это перевод книги Иова с еврейского языка на российский. Началось дело на Пасхальной неделе, и в полночь, накануне дня Иова праведного,¹²⁸ при помощи Божьей, кончено.¹²⁹ С приятнейшим чувством благодарности, и некоторого соответствия Вашей любви к недостоинству моему, приношу Вам, незабвенный мой благодетель, плод трудов моих, которым Вы, как я уверен, будете утешаться в простоте искреннего сердца. К окладу миссии прибавили другую тысячу, и меня оставили здесь. А о тех предположениях, по которым хотел я, чтобы мои сотрудники приготовились к благонадежнейшему миссионерству, посредством обучения в Московском университете и в тамошней же семинарии под собственным надзором и руководством моим, сказали и написали, что они не совсем удобны и затруднительны к достижению желаемой цели.¹³⁰ Не скорбите, милостивейший благодетель мой, если мое прошение о выкупе известного Вам человека из неволи,¹³¹ не по мере достатка Вашего. Почему же не быть нам свободными друг перед другом? Не огорчил бы меня чистый отказ Ваш, между тем, как молчание Ваше склоняет меня к различным мнениям, из которых ни в одном может быть нет справедливости. С этой же почтой посылаю подарок Вашей племяннице Надежде Дмитриевне, псалом 28/29, с нотами, которые показывают, как я распеваю его в моих прогулках и путешествиях по службе.¹³² Благодарю Вас за те речи Преосвященнейшего Владимира, которые Вы сообщили мне. Я всегда питал искреннее почтение к особе сего Святителя, и мне известны его высокие достоинства и прелюбезные нравы. Совет его был одним из сильнейших побуждений, которые извели меня на стогны града искать работы.¹³³ Нынешнее лето здесь тяжело на скот, и в особенности на птицу домашнюю, а по местам и на людей. Жатвы ожидают благополучной, кажется также, что пчелки будут богаты. Простите, достопочтеннейший Григорий Тимофеевич, и поминайте меня по временам в светлых молитвах. Преданный Вам А. Макарий.

1837 г. Июля 25 д.

Бийск.

19¹³⁴

Приятнейшее письмо Ваше, достопочтеннейший Григорий Тимофеевич, и потом письмецо с двумя ассигнациями на сто рублей мной получены с чувством радостного благодарения, потому в особенности, что мы имели ощутительнейшую нужду в этом пособии. Будьте благословенны Богом и Отцом светов, от Него же всякое даяние благое, и всякий дар совершенный нисходят, чтобы Вы, упражняясь в сем общении, преуспевали в добродетели, расточая имение теми мерами и образами, какие Провидение Божие Вам предназначило, собирали богатство нетленное и некрадимое на небесах, и истощаясь с одной стороны для ближних, с другой, в тоже время, обогащались любовью к ближнему, и ею приобретали друга в Самом Господе, как поет св. Церковь. Знаю, что мысли такие издавна знакомы Вашему сердцу, но я хочу, чтобы они предстали вниманию Вашему и воздействовали при чтении письма моего, и потому говорю о том, что Вам известно, что написано в Вашем сердце. Говорю Вам, а совесть, между тем, все это обращает на меня самого, и шепчет: «исцелись сам». Жалоба также Ваша на леность свою, в эту минуту делается вразумительной для меня, и я думаю, что Вы искусным обличением возбуждаете сонливую, вялую и унылую душу мою. Если же, в самом деле, страдаете от припадков этой болезни, то без сомнения, знаете все Вам Богом дарованные, и Богом сильные врачевства против нее. Описание Глинской Пустыни,¹³⁵ и письмо от незабвенного Аввы¹³⁶ получены, все хорошо, и слава Богу о всем! Впрочем, скажу при свидетельстве совести, что письмо Ваше, прежде, нежели было прочитано, при одном взгляде на Вашу руку, восхитило меня в чувствительнейшую радость, независимую от пенязей. Был свидетелем тому и родной брат мой, вдовый священник О. Алексей,¹³⁷ который осенью прошедшего года прибыл ко мне служить при миссии, совершенно нечаянным образом оставив богатейший в Вязьме приход, распродав все свое имение, поручив двух своих малолетних дочерей покровительству Божию, и попечению родной сестры, усопшего в Господе о. Аникиты,¹³⁸ игумении Августы,¹³⁹ которая приняла этих птенцов в свой монастырь на воспитание. Судите о моем удивление и о других чувствованиях, волновавших душу мою в первые дни пребывания его с нами! Тут не одна радость была. С ней соединялось нечто печальное, но опять и печальное это было вместе нечто приятное, то и другое до слез. Сказать ли еще, как он достиг здешних пределов? От Казани до Тюмени пешком шел, и до Томска издержал три целковика, а в Томске занял десять рублей, чтобы ко мне приехать. Обветшавшая ряса родительская, поношенный нанковый подрясник, сумка кожаная, которую он нес за плечами, и в которой принес Евангелие напрестольное небольшое, это его имение. Но покройте, достопочтеннейший Григорий Тимофеевич, покройте его святой молитвой Вашей, чтобы не была для него вредной откровенность моя перед Вами, и чтобы Тот, который начал в его душе великое дело спасения, совершал оное до явления Иисуса Христа. Он был во всех школах¹⁴⁰ семинарии Смоленской, и потом несколько лет обучал мальчиков греческому языку в уездном училище. Знает столько же как и я латинский язык, и свободно читает и разумеет французский. Трезв, кроток, послушен, любит молитву и слово Божие, и усердно поучается исполнению заповедей Христовых. Провидение Божие посетило меня милостью и утешением в нем.

Красноречива и прелюбезна для меня подпись достопочтеннейшего старца нашего Дмитрия Тимофеевича. Таким образом, и отец наш о Господе старец Ливерий подписал свое последнее письмо ко мне из Пустыни.¹⁴¹ Благодарю от всего сердца за известие о блаженной кончине о. Аникиты.¹⁴² Я удостоился видеть его в доме князя Петра Сергеевича,¹⁴³ и как теперь вижу его сияющего на меня двумя светильниками очей своих, так он стоял и смотрел на меня при отходе моем. Вы делали бы для меня доброе дело, если бы по временам сообщали мне извлечения из писем, какие от него получали. Братец мой также знает достоинства друга Вашего в Господе, и читал некоторые письма его к сестре, нынешней игуменье Августе. Простите, и будьте здравы и по всем отношениям благополучны в Господе.

Преданный Вам слуга Архимандрит Макарий.

1838 г. Февраля 7 д.

20¹⁴⁴

Достопочтеннейший Григорий Тимофеевич.

Спешу уловить небольшой меры досуг, дабы сказать Вам, что хотя я весьма долго молчал перед Вами, однако нахожу по милости Божией, что союз наш в Господе не расторжен. Да поможет нам Божественная благодать соделывать и хранить сей невидимый путь общения молитвенными друг о друге, воспоминаниями и воздыханиями перед Господом, а в свое время и письма должны выражать взаимные мысли и чувствования, и таким образом, содействовать Провидению Божию в укреплении благословенного единения. Уверенность моя в том, что Вы мирствуете со мной так полна, что я считаю за излишнее перебирать разнообразные причины молчания моего в разные времена, и мирствуя также под покровом Вашей любви и молитвы, хочу поскорее написать о том, что понужнее.

Кажется, все Ваши (письма) были получены мной, но ни одно из них не принесло мне столько утешения, сколько полученное в Петербурге в 39 году. По отъезде Преосвященного Митрополита¹⁴⁵ в Москву, я перешел с Троицкого подворья на Васильевский Остров, где живет купец Арешников, получивший от правительства привилегию на лечение глазных болезней, и многими весьма удачными опытами оправдавший свое искусство. Там один из обер-прокуроров Сената предложил мне приют и хлеб-соль ради Христа, в квартире своей на берегу Невы. Отсюда я и ходил в дом врача своего по два раза в день. Лечение было благополучное и безмездное. Но когда я думал уже отправляться в Москву, лихорадка положила меня в постель, долго томила, и была очень сильна. В тот день, когда мне надлежало в первый раз принимать лекарство поутру после исповеди, Господь сподобил меня причаститься Святых Тайн, и даровал мне по причащении, обильное утешение и веселье. И когда я находился в этом, более торжественном, нежели болезненном состоянии, сверх всякого чаяния принесли мне с Троицкого подворья письмо Ваше. Оно столько обрадовало меня, что я исполнен был приятнейших чувствований благодарения, но всего письма не мог прочитать, по запрещению глазного лекаря, а прочел уже в Москве, и прежде устно просил Преосвященного Митрополита за Отца Николая,¹⁴⁶ рассказав ему все, что надлежало рассказать о покойном Отце Каллинике, и получил от Владыки обещание постараться о том, чтобы желания ваши касательно Отца Николая исполнились. А когда Преосвященный Митрополит был уже в Петербурге, тогда я и письмом повторил прошение, употребив для объяснения, в чем состоит дело, рассказ Ваш, хотя и с исключением некоторых подробностей, в которых не было большой надобности.

О теперешнем состоянии миссии и моем, кратко теперь скажу, что дело службы продолжается благополучно, но что силы мои оскудевают. Впрочем, я имею в виду благонадежнейшего преемника в одном из младших моих сотруднике, именно в Стефане Васильевиче Ландышеве.¹⁴⁷ Воспримите его в благоволение Ваше, и удостойте Вашей доверенности. А Отец Алексей ищет входа в монашеский чин и в братство Киевской Лавры. Он долго томился в Казани, где мы расстались после всех объяснений в мире, в любви и в добром согласии. Но теперь он, думаю, уже в Киеве, и я надеюсь получить скоро письмо от него, если он только жив. Для меня весьма сладостна мысль, что Вы, может быть, будете жить с ним в одной обители, и что он в Ваших советах, в Вашей любви найдет благопотребную для себя помощь. Словом сказать, в намерении Вашем водвориться в Киевской Лавре, усматриваю и я знамение благоволения Божия и к Вам. Итак, от полноты радующегося сердца, молю Господа Бога, да благословит Он сей путь для Вас, и да будет Сам руководителем, и покровителем, и утешителем вашим на сем пути, который имеет свои тернии и теснины. Но Вы знаете, возлюбленный, и всегда чтимый мною о Господе брат и благодетель, что такой путь выводит человека в пространство и широту свободы евангельской, а пространный и широкий путь непрестанно становится уже и горестнее, и оканчивается погибелью. Но вот уже для меня и темно, между тем, как другие свободно еще могут читать и писать. Без очков я не делаю уже ни того, ни другого. Сегодня великая Суббота. Господь удостоил меня, по милосердию Своему, совершить Божественную литургию. Поминать Вас и братца Вашего с детьми его, и с покойной Александрой Федоровной¹⁴⁸ на проскомидии, для души моей наслаждение. В продолжение зимы, я видел его во сне. Он представился мне в полном параде директора гимназии, и как будто куда-то ехал. Я не заметил на лице его ни тени печали, ни черты безобразия, ни следа болезни и слепоты, но он был бодр и спокоен без надмения гордости. Мне подумалось, уже не взял ли его Господь к Себе. Как же зовут дочь Клеопатры Васильевны?¹⁴⁹ Она так близка к моему сердцу, как родная сестра. А Андрею Степановичу напишите, что я нашел желание свое нерассудительным, и прошу его не исполнять таких затей.

Преданный Вам Архимандрит Макарий

1842 г. Апр. 18 дня.

Улала.