Отдел третий. Дела и учение Иисуса Христа от первой до второй Пасхи

С приближением праздника Пасхи из Галилеи по обычаю потянулся в Иерусалим огромный караван пасхальных паломников, и между ними был и Иисус Христос с своими учениками. Это посещение Иерусалима ознаменовалось весьма важным событием, которое сразу обратило на Иисуса Христа внимание не только простого народа, но и ученых книжников, фарисеев и священников.

К празднику Пасхи в Иерусалим обыкновенно стекалось отовсюду множество народа, и эти бесчисленные толпы паломников, прибывавшие обыкновенно с некоторым запасом денег, естественно привлекали множество продавцов и промышленников, старавшихся поживиться на счет простодушных пришельцев. Для пожертвовании в храмовую сокровищницу и раздачи мило­стыни требовались мелкие деньги, а для жертвоприношений различные животные, и вот для удовлетворения этих потребностей все пространство по обеим сторонам восточных врат города до самого притвора Соломонова превращалось в необозримое тор­жище, с бесчисленными рядами лавок различных торговцев и столов денежных менял. Если бы это торжище ограничи­валось улицами, прилегающими к священному зданию, то оно было бы извинительно, хотя и не совсем благопристойно. Такие торжища, по свидетельству языческих писателей, происходили около некоторых знаменитых храмов языческих (как напр. около храма Венеры на горе Эриксе, в Сицилии, и сирийской богини в Иераполе). Но зло не ограничивалось этим. Примыкавшие ко двору язычников обширные помещения и длинные арки представляли слишком сильное искушение для алчности иудеев. Из талмуда известно, что некто Бава Бен-Бута первый ввел три тысячи овец во двор язычников, и значит в священные пределы храма. Этому кощунственному примеру быстро последовали все. Лавки торговцев, меняльные лари ростовщиков постепенно про­никли в священную ограду. И вот на самом дворе язычников, испуская пар от жары знойного апрельского дня и наполняя зловонием и нечистотой храм, теснились целые стада овец и волов, около которых шумно совершали свои сделки скотопро­мышленники и паломники. Торговцы с большими плетеными клет­ками, наполненными голубями, предлагали беднякам дешевую жертву, а под тенью аркообразных сводов, образуемых че­тырьмя рядами коринфских колонн, сидели менялы у своих столов, уставленных кучками различных мелких монет, и с сверкающими от алчности глазами вели счеты и расчеты своей гнусной торговли. И это входной двор ко храму Всевышнего! двор, назначением которого было свидетельствовать, что этот храм должен быть домом молитвы для всех народов, был превращен в место, которое по неопрятности скорее по­ходило на скотный загон и по торговой суматохе – на многолюдный базар. Мычание волов, блеяние овец, вавилонское смешение языков, выкрикивание и споры торгашей, звон монет и бренчание весов, к тому же быть может и не всегда верных, – все это было слышно издалека и заглушало пение левитов и мо­литвы священников. Исполненный праведного гнева при виде такого низкого кощунства, пылая неудержимым и святым негодованием, Иисус, войдя в храм, сделал бич из веревок, лежавших на полу, и чтобы очистить священный двор от его наибольшего осквернения, прежде всего выгнал без разбора овец, волов и низкую толпу, занимавшуюся куплей-продажей их. Затем, подойдя к менялам, Он опрокинул их столы, рассыпав тщательно разложенный кучки разнородных монет, владельцы которых бросились искать и собирать их по грязному полу. Он велел выйти также и продавцам голубей, хотя и не так строго; голуби были жертвою бедняка и присутствие их, как символов невинности и чистоты, менее оскорбляло и осквер­няло храм, однако же и торговцам голубями Он властно сказал: «возьмите это отсюда». В оправдание своих действий Он обра­тился ко всей этой смятенной, злобно кричавшей о понесенных убытках, ропщущей толпе единственно только с торжественным укором: «дом Отца Моего не делайте домом торговли». И уче­ники Его, видя этот порыв праведного гнева, вспомнили, что некогда Давид писал о служении этому самому храму: «ревность по доме Твоем снедает Меня».

Пораженная этим внезапным проявлением праведного гнева со стороны неизвестного галилейского пророка, толпа не осмелилась открыто протестовать против такого поступка, так как он был лишь водворением нарушенного порядка и благочиния в храме. Но на более сановных лиц –священников и левитов, книжников и фарисеев –Он произвел еще более силь­ное впечатление. Чувствуя угрызение совести, что они, глав­ные хранители религии и благочиния, не сделали этого сами, и в тоже время тайно негодуя на незнакомца как бы за вторжение в область их исключительного ведения, они не замедлили присту­пить к Иисусу Христу и стали требовать у Него какого-нибудь знамения в доказательство своего права поступать так. Тут в первый раз эти вожди иудейского народа выступили с затаенным ожесточением против Спасителя мира и при виде праведного дела не просто просили доказательства, достаточного для того, чтобы убедить их в Его божественном праве на такие властные действия, а требовали сверхъестественного знамения, которое только одно и могло, по их собственному сознанию, за­ставить их ожесточенные и закоснелые сердца поверить этому праву. Поэтому Христос отверг их требование, но в то же время дал понять, что требуемое ими знамение со временем дано будет им. «Разрушьте, сказал Он, храм сей, и Я в три дня воздвигну его». Такой ответ для слуха ожесточенных совопросников мог прозвучать лишь непостижимым богохульством, хотя они, при большей внимательности к этим словам, и могли бы лучше понять их. Но они не достаточно вникли в смысл этих слов и понапрасну утруждали себя рассуждением о том, как это можно разрушить и в три дня воздвигнуть опять храм, который требовал для своего построения многих лет и несчетного богатства. «А Он говорил о храме тела Своего», замечает евангелист Иоанн, и прибавляет, что и ученики Его только уже по воскресении Христа вполне поняли эти слова.

Между тем слух о появлении необычайного учителя из Галилеи разнесся по всему Иерусалиму и успел возбудить живейший интерес даже среди членов синедриона. Один из них решился поближе разузнать, что это за учитель; но чтобы не подвергнуть себя какому-нибудь нареканию со стороны других членов верховного совета, он решил побывать у Иисуса Хри­ста ночью, чтобы тайно и наедине побеседовать с Ним. Придя к Нему, он обратился к Нему с несколько сдержанною и не лишенною отчасти фарисейского высокомерия речью. «Равви, сказал он, мы знаем, что Ты учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудесь, какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с Ним Бог». Скажи же, в чем заключается истинный путь ко спасению? – Спаситель видел искренность его сердца и прямо ответил ему выражением великой христианской истины: «истинно, истинно говорю тебе: если кто не ро­дится свыше, не может увидеть царствия Божия». В словах этих раскрывались тайна и способ духовного возрождения человека, и Никодиму, как ученому иудею, слова эти не могли представлять чего-нибудь необычайного. Но он предпочел от­нестись к ним с видом удивленного совопросника, выставил, будто он понял их в физическом смысле, и с при­творною наивностью спросил Иисуса Христа: «как может человек родиться, будучи стар? неужели может он в дру­гой раз войти в утробу матери своей и родиться?» Но Христос не обратил внимания на это пустое совопросничество и прямо дал дальнейшее разъяснение своему изречению, заявив, что Он говорил не о плотском рождении, а о духовном возрождены, которое совершается водою и Духом (в крещении), и если «рожденное от плоти есть плоть, то рожденное от Духа есть дух». Все это могло показаться Никодиму таинственным, но ведь Дух сам по себе есть тайна. «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит; так бывает со всяким рожденным от Духа». Никодим ответил только выражением крайнего недоумения. Язычник, по его мнению, мог нуждаться в новом рождении, когда его допускали к общению с иудеями; а он, сын Авраама, раввин, ревностный блюститель закона, мог ли он нуждаться в этом новом рождении? Как это может быть? – «Ты учитель Израилев, и этого ли не знаешь»? сказал ему Иисус. Ты член синедриона, и не знаешь этого первого, простейшего урока, необходимого в приготовлении к царству небесному? Если твое знание такое плотское, такое ограниченное, если ты спотыкаешься на пороге, как можешь ты понять те глубочайшие истины, которые может открывать только пришедший с неба? – Христос сказал это с некоторою грустью и укоризной, но затем продолжал открывать это­му «учителю Израилеву» еще более великие и необычайные истины; говорил о спасении человека, которое делается возможным через страдания и вознесение Сына человеческого; о люб­ви Бога, явленной Им в послании своего Единородного Сына не для того, чтобы судить, но спасать; о прощении всех чрез веру в Него и об осуждении, долженствующем постигнуть тех, которые с злобным упорством отвергают возвещенные Им истины. Таковы были тайны царства небесного, истины неслыханные прежде, а теперь явно открытые. Они разрушали все прежние убеждения, ниспровергали все ближайшие надежды престарелого вопрошателя; чтобы постигнуть новые истины, ему нужно было забыть все, чем он дотоле жил в своей ду­ховной жизни и что усвоил с детства. Тем не менее мы знаем из последующего, что они глубоко запали в его душу. С течением беседы ночь сумрачнее надвинулась кругом, и Спаситель, косвенно упрекнув великого раввина в ро­бости, заставившей его прикрываться полуночным мраком для дела, которое не было делом тьмы, нуждающимся в сокрытии, а было стремлением к истине и свету, закончил свою беседу знаменательными словами, что «поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны».

Какие уроки были преподаны или какие знамения совершены Христом в течение остальных дней первой Пасхи, в евангелиях не сообщается никаких дальнейших подробностей. Встретив упорное противодействие, Спаситель оставил Иерусалим и пошел с учениками своими к берегам Иордана, где ученики Его начали крестить народ. Крещение это имело такой же подготовительный характер, как и крещение Иоанна, кото­рый также продолжал еще крестить, хотя и вышел из пус­тыни и остановился в Еноне, близ Салима, местности, изобилующей ручьями и удобной для пребывания стекавшегося на­рода. Но слава Иисуса Христа и Его учеников уже затмила Иоанна и число его последователей стало быстро уменьшаться и переходить в число последователей Христа. Для некоторых однако же появление двух учителей в одном месте могло по­казаться как бы соперничеством между ними; некоторые из иудеев досаждали ученикам Иоанна спорами об очищении, и при этом не преминули насмешливо указать на то, что новый Учитель отнимал у них последователей. Огорченные этим, ученики подошли к своему великому учителю и не без грусти спросили его, каким образом случилось, что Тот, о котором Иоанн так торжественно свидетельствовал на берегах Иордана, теперь видимо вытеснил его с поприща общественной деятельности. «Вот Он крестит, и все идут к Нему». Иоанн воспользовался этим случаем, чтобы произнести окончательное свидетельство о Христе, замечательное как по ясности изложения евангельской истины, так и по глубине смирения и самоотречения. Напомнив им о том, что он всегда выставлял превосходство Христа над собою, он объяснил при этом, что таков именно закон домостроительства Божия: «Ему должно расти, а мне умаляться». И этому закону Иоанн подчиняется с полными сознанием своего священного долга. Он не только не находить себе источника скорби и уныния в таком положении, а напротив, как «друг жениха, стоящий и внимающий ему, радостью радуется, слыша голос жениха», так и Предтеча радуется теперь, слыша голос Мессии Христа. «Сия-то радость моя исполнилась» теперь. Хотя ему самому суждено было, как последнему представителю ветхого завета, остаться вне церкви новозаветной, он все-таки заключил указанием своим ученикам и всем своим слушателям пути в нее. Его деятельность достигла теперь предназначенных ей пределов, и он сам отсылал их теперь для получения неизмеримых даров Духа святого к Тому, который пришел с неба и выше всех на земле, общая вечную жизнь вся­кому верующему в Сына Божия и гнев Божий за неверие в Него (Ин. 3:25–36).

Вскоре после этого свидетельства Иоанн подвергся преследованию со стороны фарисеев, по навету их был схвачен Иродом Антипой и заключен в темницу, где он и томился до самой смерти, хотя и имел возможность сноситься с сво­ими бывшими учениками и продолжал следить за служением Иисуса Христа.

Насильственно прекратив общественное служение Иоанна Крестителя, фарисеи не успокоились на этом успехе, а услышав, что новый Учитель привлекает еще больше последователей, чем Иоанн, они не преминули бы употребить насилие и по отношению к Нему. Но так как час Его еще не пришел, то Он оставил опять Иудею, чтобы продолжать свое служение среди более восприимчивых галилеян.

Самый прямой и короткий путь из Иудеи в Галилею вел чрез Самарию. Иудеи однако же редко пользовались этой дорогой и предпочитали окольный путь чрез Перею, так как между ними и жителями Самарии существовала непримиримая вражда, которая длилась уже несколько столетий. После переселения де­сяти израильских колен в плен ассирийский, Самария была заселена языческими колонистами из различных областей Ассирийской монархии, беглыми жителями Иудейского царства, а также и беглецами израильскими, находившими возможность бежать из плена ассирийского. Первые поселенцы–язычники, устрашенные необычайным размножением диких зверей в земле их нового местожительства, особенно, львов, и объясняя это местью им со стороны Бога этой земли, добыли одного из пленных священников иудейских и при помощи его ввели у себя и поклонение Иегове, которого они, впрочем, едва отличали от других своих чисто языческих богов. Вместе с тем они усвоили себе и закон Моисеев, который впоследствии соблюдали даже строже самих иудеев. По возвращении иудеев из плена самаряне хотели присоединиться к ним, чтобы вместе с ними образовать один народ, но вожди иудейские отвергли этот союз, кото­рый мог грозить потемнением истинной религии и у самих иудеев, и с этого времени между иудеями и самарянами начались ожесточенные споры о религиозном преимуществе, переходившие часто в открытую вражду и даже побоища. Вопреки иудеям самаряне построили себе собственный храм на горе Гаризим, но он разрушен был Иоанном Гирканом, который вместе с тем разрушил и самую Самарию. За своей горой они признавали больше прав на религиозные преимущества, чем за горой Мориа, так как, по их преданию, на этой именно горе был земной рай, на ней брали свое начало все реки земные, Адам сотворен был из ее праха, на ней остановился Ноев ковчег, на ней Авраам намерен был принести в жертву своего сына Исаака, Иаков молился на ней в ту ночь, когда видел чудесную лествицу, Иисус Навин построил на ней по вступлении в землю обетованную первый жертвенник Богу и на ней именно зарыл двенадцать каменных плит, на которых написан был весь закон Моисеев. К горе Гаризим каждый самарянин обращался лицем при молитве, и все они веровали, что на ее именно вершине впервые должен появиться Мессия Христос. Строго держась Моисеева закона, они обвиняли иудеев за принятие других св. книг, кроме Пятикнижия; преданы были Ироду, которого ненавидели иудеи, и сохраняли верность римлянам. Самим иудеям они причиняли всевозможные неприятности, нападали на их паломников, зажигали ложные огни, чтобы произвести путаницу в их определении новомесячий и для осквернения их храма однажды набросали в нем мертвых костей. С своей стороны иудеи относились к самарянам с безграничною ненавистью, считая их народом нечистым и проклятым. Самое имя их считалось позорным, и на всякого самарянина они смотрели как на одержимого бесом (Ин. 8:48). Ни один истый иудей не считал для себя позволительным есть ту пищу, которой коснулся самарянин, так как это значило бы все равно, что есть свинину. Ни один самарянин не мог сделаться прозелитом, и за ними не признавалось права на воскресенье из мертвых. Иудей мог иногда нахо­диться в дружественных отношениях с язычником, но ни­когда с самарянином, и все сделки с последним считались недействительными. В иудейских судах не принималось свидетельство самарян, а принять кого-нибудь из них в дом свой значило прямо навлечь на себя проклятие Божие. Но если такая вражда существовала в сердца всякого иудея, то во всяком случае не так смотрел на самарян Спаситель. Он видел в них таких же детей одного Отца Небесного, какими были и иудеи, и отправившись чрез Самарию, нашел случай сделать одно из величайших откровении о своем Божестве.

Отправившись в путь ранним утром, Спаситель к по­лудню прибыль в Сихарь, небольшое поселение, находившееся неподалеку от города Сихема. Там у восточного склона горы Гаризим, верстах в двух от города, находился знаменитый колодезь Иакова, на участке, подаренном им некогда своему сыну Иосифу. Над колодцем был навес с сиденьями для путников, и так как Спаситель крайне утомился от продолжительного пути под палящим солнцем, то Он, отпустив своих учеников в город произвести нужные закупки провизии, Сам остался один у колодца. И вот, когда Он отдыхал здесь, пришла за водой одна самарянка, которая принесла с собой кувшин с длинной веревкой для доставания воды из священного колодца, имевшего не менее пятнадцати сажень глубины. Появление ее было совершенно неожиданным так как женщины обыкновенно ходили за водою вечером и притом целыми партиями. Но она предпочитала запастись водой в это именно не­урочное время, как бы избегая встречи с другими женщинами, среди которых она не пользовалась доброй славой. Страдая от жажды, Иисус Христос не мог не обрадоваться ее приходу, и лишь только она почерпнула воды кувшином, как Он обра­тился к ней с просьбой: «дай Мне пить». По одежде и языку женщина сразу увидела, что Он иудей, и удивленно заметила Ему: «как Ты, будучи иудей, просишь пить у меня, самарянки? ибо иудеи с самарянами не сообщаются». Спаситель видел ее простодушие и захотел не только просветить ее великими исти­нами, постигнуть которые не дано было величайшим мудрецам древнего мира, но и сообщить ей страшное откровение о Себе Самом. Возводя ее мысль от простой материальной воды, утоляю­щей временно телесную жажду, Он напомнил ей о существовании другой воды – дара Божия, утоляющего жажду духовную. «Если бы ты знала дар Божий, сказал Он удивленной женщине, и кто говорит тебе: дай Мне пить; то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую». Мысль была ясная, но не для простого разума самарянки, и она могла только удив­ленно заметить, как и где Он может взять эту воду живую, – уж конечно не в этом колодце, так как Ему нечем и почерпнуть из него. Но если у Него есть другая, лучшая вода, то неужели Он выше отца их Иакова, который сам и его се­мейство пил из этого именно колодца, считая ее годною и хоро­шею даже для себя? Любопытство ее видимо было крайне затро­нуто подобным заявлением, и она готова была продолжать беседу и дальше. Вода эта несомненно хороша, отвечал ей Спаситель; но «всякий, пьющей воду сию, возжаждет опять: а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать во век; вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную». Заинтересовываясь все более и более и чувствуя, что видит пред собою необыкновенного человека, женщина наконец просит у Него этой воды живой; но ее мысли еще не вполне постигли сущность этой воды, и она просит ее лишь для того, чтобы, напившись ее, не иметь больше жажды и не приходить сюда опять за водою.

Но сделанных объяснений было достаточно для того, чтобы пробудить мысль самарянки к возвышенным предметам, и Спаситель, круто порывая эту беседу, обратился к ней с сло­вами, которые должны были показать ей, что она имеет дело с Сердцеведцем. «Пойди, сказал Он ей, позови мужа твоего, и приди сюда». Слова эти болезненно затронули совесть жен­щины, и она поспешила смущенно ответить, что у нее нет мужа. Но на это последовал ответ, который сразу обнаружил все тайны ее греховной жизни. «Правду ты сказала, что у тебя нет мужа: ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе; это справедливо ты сказала». Как громом поразили ее эти слова Сердцеведца, и она благоговейно воскликнула: «Господи! вижу,       что Ты пророк», и в это время молниеносно озарила ее мысль, уж не права ли иудейская вера, от которой могут являться такие пророки? И вот от ее соб­ственной жизни, на которой ей конечно отнюдь не хотелось останавливаться дольше, ее живая мысль быстро переносится к дру­гому вопросу, из-за которого постоянно шел ожесточенный спор между ее народом и соотечественниками Того, с кем она говорила, вопрос, который был причиной их взаимной вражды. Случай свел ее с великим учителем: нельзя ли было воспользоваться им для улажения бесконечного спора между иудеями и самарянами о том, что собственно – Иерусалим, или Гаризим должно считать священным местом Палестины: Иерусалим, где Соломон построил храм, или Гаризим, это древнейшее святилище, где Иисус Навин произносил свои благословения и где Авраам готовился принесть в жертву своего сына? Ука­зывая на вершину горы, вздымавшейся на восемьсот футов над ними и увенчанной развалинами древнего храма Манассии, разрушенного Гирканом, она предложила Спасителю занимавший ее вопрос: «отцы наши поклонялись на этой горе; а вы гово­рите, что место, где должно поклоняться, находится в Иерусалиме»; кто же прав? Кратко и только стороной Спаситель разрешил ее недоумение. В споре с самарянами на стороне иудеев бесспорно было более правды. Иерусалим был тем местом, которое избрано Самим Богом; сравнительно с смешанным и грубым культом Самарии, иудейство было гораздо чище и правильнее. Но, коснувшись земного спора, Спаситель изрек ей великое и достопамятное пророчество, что настанет время, даже настало уже теперь, «когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме» истинные поклонники будут поклоняться Отцу, но на всяком мест будут поклоняться Ему в духе и истине. «Бог есть дух: и поклоняющиеся Ему должны покло­няться в духе и истине». Самарянка была глубоко тронута и поражена; но как можно было по простому случайному слову неизвестного чужестранца отказаться от своей веры, в кото­рой она и ее отцы родились и воспитались? Лучше отложить окончательное решение этого и подобных вопросов и подождать, пока придать Мессия, Который окончательно разрешить все недоумения и откроет всякую правду. И тогда-то Иисус Христос изрек простые, но страшные слова: нет надобности ждать этого; Мессия пришел, и «это Я, который говорю с тобою».

Рождение Его впервые было открыто ночью немногим безвестным и невежественным пастухам; первое полное объявление Им своего мессианства было сделано у колодца в томный полдень одинокой безвестной самарянке. И этой бедной, грешной, невежественной самарянке изречены были бессмертные слова, в которых Сам Иисус Христос торжественно открыл себя Мессией и Спасителем мира.

Между тем ученики возвратились из города и были крайне удивлены, что их Учитель одиноко беседовал с женщиной. На востоке, при низком взгляде на женщину вообще, открытое общение с нею считалось неприличным, а тем более с женщиною с непокрытым лицом. Но правило тем с большею строгостью применялось к учителям и раввинам, так что для них считалось крайним позором говорить с женщиной на улице, хотя бы и с своею женою. Еще непристойнее говорить с ней о религии и законе. «Лучше сжечь слова закона, говорит один из строгих раввинов, чем вверять их женщине». Между тем ученики видели, что Иисус Христос вел долгий и серьезный разговор с женщиной – и притом видимо грешницей! – очевидно именно о делах религии и закона. Однако они не осмелились заметить Ему об этом и заговорили о произведенных покупках.

Между тем женщина, от поразившего ее изумления забыв даже свой водонос, побежала в город рассказать о своей чу­десной встрече. Явился человек, который открыл ей самые тай­ны ее жизни. Не Он ли Христос Мессия? Самаряне, которые во всех евангельских замечаниях о них являются более про­стыми и податливыми на убеждения, чем иудеи, скоро побежали из города по ее указанию, и когда уже видно было их приближение, ученики побуждали Спасителя есть, потому что было уже за-полдень, а Он так истощился в пути. Но всякий голод в Нем был утолен удовлетворением цели Его служения. «У Меня есть пища, сказал Он, которой вы не знаете». Разве они не знали, что с самого детства Он жил не хлебом одним? Но ученики, при своем обычном простодушии, не поняли это­го замечания и подумали, что вероятно кто-нибудь принес Ему есть. Можно представить, как тяжело было Ему таким образом на всяком шагу, даже в своих собственных избранниках, встречаться с такою странною неспособностью понимания более глубоких духовных мыслей. Но нетерпения не было в том, кто был кроток и смирен сердцем. «Моя пища, сказал Он, есть творить волю пославшего Меня, и совершить дело Его». И затем, указывая на жителей Сихема, стекавшихся к Нему по равнине, Он продолжал: Вы говорите, что еще четыре месяца до жатвы. Взгляните на эти поля, как они пожелтели для духовной жатвы. Вы будете радостно пожинать жатву, которую Я посеял трудом и страданьем; а Я, сеятель, раду­юсь при мысли об этой радости грядущей.

Личная беседа с Христом убедила многих из самарян гораздо глубже, чем рассказ женщины, которой Он впервые открыл себя, что Он именно есть давно ожидаемый Спаситель мира, Христос. Милостиво снисходя к их просьбе побыть у них. И. Христос прибыл там два дня с своими учениками, и это двухдневное учение несомненно и было главной причиной многочисленных обращении ко Христу в их среде в последующее время (Деян. 8:5). И с своей стороны Христос не раз награждал эту веру самарян, выставляя их добродетельнее закоснелых в своем узком законничестве иудеев. Так в бессмертной притче о любви к ближнему примером ее Он выставил именно самарянина. Из среды десяти исцеленных прокаженных оказался благодарным опять именно один самарянин. Более простые и здоровые души самарян оказались более склонными и способными войти в царство Божие, чем гор­дые души, мнившие себя исключительными сынами Авраама и наследниками данных ему обетований.

Из Самарии Спаситель, продолжая путь, отправился в Га­лилею, но не в Назарет, где жители, привыкшие видеть Его в обыденных условиях жизни, членом одного хорошо знакомого им семейства плотников, по обычной человеческой слабости, менее всего способны были смотреть на Него как на про­рока, и тем менее как на Мессию, Спасителя мира. Указывая на это обстоятельство, Он «Сам свидетельствовал, что пророк не имеет чести в своем отечестве». В других городах галилейских напротив уже была подготовлена почва для Его приема, так как помимо совершения Им общеизвестного чуда в Кане Галилейской многие из галилеян были очевидцами и то­го, «что Он сделал в Иерусалиме в праздник». И Спаси­тель опять прибыл «в Кану Галилейскую, где претворил во­ду в вино».

Появление в этом небольшом городке человека, который совершил известное всем чудо, не могло долго оставаться тайным. Слух о Нем быстро распространился в соседние города и селения и даже проник до дворца Ирода Антипы в соседнем Капернауме. Услышав об этом, один из царедворцев последнего нарочито прибыл к Нему в Кану, чтобы попросить Его прийти к нему в Капернаум и исцелить его умирающего сы­на. Но царедворец руководился при этом не столько верою в Того, Кого он считал способным исцелить его сына, сколько родительским себялюбием, и смотрел на Иисуса Христа как на какого-нибудь простого благотворительного врача, готовым тру­диться над исцелением больных, не имея при этом никаких высших целей. За это он должен был понести некоторый укор от Спасителя, который сказал ему, что веру в нем надо пробуждать такими сильными средствами как знамения и чудеса. Но уступая глубокой заботливости отца, Он отпустил его с уверением, что сын его здоров. Разговор этот происходил в седьмом часу, то есть по-нашему в час попо­лудни. Царедворцу можно бы было возвратиться в Капернаум в тот же день, потому что Кана находилась не более как в пяти часах пути от Капернаума. Но душа отца была успокоена верой в обещание Христа, и он переночевал где-то на пути. На следующий день на дороге с ним встретились слуги его, и сказали ему, что сын его выздоровел и именно в тот час, как оказалось, когда обнадежил его Иисус. Это уже во второй раз Христос ознаменовал свое пребывание в Галилее совершением важного чуда. «И уверовал сам (царедворец) и весь дом его». Положение царедвор­ца дало чуду обширную известность, и это несомненно содействовало тому, что в этот светлый, еще ничем не омраченный период служения Христа на спасение страждущего человечества Его повсюду встречали с радостью и восторгом.

Молва о новом великом чуде быстро разнеслась по всем окружающим городам и местечкам, которые густо унизыва­ли прекрасное побережье великолепного Геннисаретского озера, и имя Иисуса как нового пророка было у всех на устах. Но чудеса Христа имели своею целью пробуждение дремлющего сознания народа к восприятию великих истин Евангелия, и восполь­зовавшись произведенным впечатлением, Спаситель стал учить народ по синагогам и «от всех был прославляем» (Лк. 4:15). Проповедь свою Он пока ограничивал чужими для Него городами, но очередь дошла и до Его родного Назарета. Предпола­гая, что молва о Нем успела распространиться и в Назарет и подготовила также почву для проповеди, Он наконец благоволил явить Себя и в своем родном городе. Прибыв в Назарет, Он в первый же субботний день вошел в синагогу, где собирались богомольцы для совершения молитв и назидания в слове Божием.

В Назарете, как небольшом городе, имевшем не более десяти тысяч жителей, была только одна синагога. Как можно судить по сохранившимся кое где развалинам древних синагог, это было простое прямоугольное здание, обращенное «святилищем» по направлению к Иерусалиму, который со времени Соломона сделался священным местом, куда всякий иудей обращался лицом в молитве. В более богатых городах синагога стро­илась из белого мрамора и совне убиралась скульптурными украшениями, резными изображениями виноградных листьев и грозди, расцветающего жезла и сосуда с манной. Внутри были сидения на одной стороне для мужчин, на другой, за решеткой, для женщин, которые сидели, закутавшись в свои длинные покрывала. На одном конце помещался ковчежец или ящик из крашеного дерева, содержавший св. Писание, а в стороне возвышалось высокое сиденье для чтеца и проповедника. Духо­венства, собственно говоря, не было никакого, и самое богослужение в синагоге было очень простое. После молитвы обыкно­венно прочитывалось два места из Писания, одно из закона и одно из пророков, и так как особых посвященных лиц для совершения богослужения совсем не было (служение священников и левитов ограничивалось одним храмом в Иерусалиме), то эти чтения не только читать мог всякий умеющей, получив только позволение от начальника синагоги, но мог так­же присоединить и свое толкование или назидание. Чтение из Пятикнижия было уже кончено, и оставалось прочесть только дневное чтение из пророков. Спаситель раскрыл поданный Ему свиток и нашел место из 61 главы пророка Исаии. Все собрание встало для выслушания чтения. Чтение обыкновенно продолжалось от трех стихов до двадцати; но Иисус Христос прочитал только первые два стиха, которые гласили: «Дух Господень на Мне, ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедовать лето Господне благоприятное». Затем Он закрыл свиток и, как было в обычае иудеев, сел, чтобы произнести проповедь и обратиться к слушателям с назиданием. Прочитанное Им место было и само по себе весьма замечательное, но оно получало еще больше величия и торжественности в устах Того, на котором исполнилось. Глаза всех в синагоге с выражением напряженного внимания были устремлены на бож. Проповедника, и все с затаенным дыханием и трепетным сердцем слушали Его проповедь, в которой Он раскрывал, что Он Сам и есть тот Мессия о котором возвещал велики пророк семьсот лет тому назад. Слова Его звучали любовью, властью и силой, и вызыва­ли у всех невольное изумление. Но с течением проповеди Он стал замечать перемену в настроении слушателей, и она росла по мере того, как эти грубые и жестоковыйные назаряне на­чали понимать все значение Его слов. У иудеев было в обычае во время самых собраний в синагогах открыто выражать свои чувства по поводу той или другой проповеди, и Христос скоро внятно услышал пробегавший по собранию ропот негодования и возмущения. Глаза слушателей, дотоле устремленные на Него с выражением благоговейного удивления, начали сверкать злобным огнем зависти и ненависти. «Не плотник ли это? Не брат ли Он таких же ремесленников как и Сам Он, – Иакова, Иосии, Симона, Иуды, и сестры Его не живут ли между нами? Разве мы не знаем, что даже в Его собственном семействе не веруют в Него?» Такие и подобные возгласы на­чали раздаваться среди слушателей. Это не был молодой ученый раввин из школ знаменитых учителей и законников того времени (Гамалиила или Шаммаи), и однако-же Он говорил со властью, какой не принимали на себя даже великие книжники! Даже велики Гиллель, когда оказывалось невозможным убедить на основании своего собственного учения, мог рассчитывать на успех, только ссылаясь на авторитет прежних законников. Этот же учитель не ссылался ни на кого, и притом учитель, который был только их городским плотником! Какое право имел Он учить? Откуда Он мог знать даже хорошенько пись­мена, никогда не учившись в высших школах раввинских? – Спаситель не оставил без внимания этой перемены в своих слушателях, и прямо сказал им, что Он есть тот Самый Иисус, которого они хорошо знали раньше, и вполне понимал их состояние, так как «истинно, никакой пророк не прини­мается в своем отечестве». Правда, они могут сказать, что как пророк Он должен бы проявить свои знамения и чудеса не в соседних городах, где Его мало знают, а именно в своем родном городе, где Он известен всем от мала до велика, и потому у них естественно вертелось на языке язви­тельное присловие: «врач! исцели самого себя», т. е. не на словах только, а на самом деле покажи свою сверхъестествен­ную силу, слухи о проявлении которой в Капернауме доносились до них. Но Спаситель ответил им, что чудеса не ограничиваются местностью и родством и для совершения своего требуют известного душевного предрасположения к принятию их. Ведь им известно из ветхого завета, что «много вдов было в Израиле во дни Илии, когда заключено было небо три года и шесть месяцев, так что сделался большой голод по всей земле; и ни к одной из них не был послан Илия, а только ко вдове в Сарепту Сидонскую. Много также было прокаженных в Израиле при пророке Елисее; и ни один из них не очистился, кроме Неемана Сириянина». Эти спокойные доводы на основании исторических примеров еще более раздра­жили слушателей, которые в своем предубеждении не хотели слушать слов правды. Что же из этого? кричали они. Неужели они, по Его мнению, по мнению этого «плотника», не лучше язычников и прокаженных? Это было выше всего, что могли они вынести от своего собрата-горожанина, которого они хотели ставить в ряд с собою, и при этих словах долго сдержи­ваемая ярость их разразилась открыто. Проповедник был прерываем теперь уже не ропотом негодования, а ревом бешенства. При одном из тех порывов кровожадного возбуждения, кото­рыми отличался этот страстный, буйный, запальчивый народ, – народ, умы которого возбуждались столь же неожиданными бурями, как и те, что мгновенно разъяряли зеркальную поверхность их озера, они все вскочили, схватили Его, вывели за город и там повлекли на вершину горы. Назарет гнездится на южной впадине горы; крутые утесы во множестве торчать на ее склонах, и две тысячи лет тому назад эти утесы вероятно были еще гораздо круче и обрывистее. На один из этих скалистых обрывов они и повлекли Иисуса, чтобы свергнуть Его. Жестоковыйные назаряне готовы были совершить преступление, которое покрыло бы их вечным позором. Но они избавлены были от этого преступления Самим Спасителем. Еще не пришел час, когда Он должен быль понести смерть за грехи человечества, и поэтому, «прошедши посреди» ослепленных буйною яростью сограждан, «Он удалился». Он оставил их навсегда; слово Его уже никогда не раздавалось в синагоге Назаретской, и Он окончательно переселился в соседний город Капернаум, где было больше возможности и простора для проповеднической и благотворительной деятельности.

Капернаум находился на самом берегу Геннисаретского озера и был промышленным и умственным центром всей окружающей местности. Вследствие этого и деятельность Спаси­теля, на значительное время сосредоточившаяся в этом городе, который как бы стал «Его собственным городом», заменившим для Него Назарет, могла удобно простираться не только на все соседнее города и селения, но и на более отдаленные местности, как напр. Дамаск, Тир и Сидон, с которыми Капернаум соединялся оживленными путями сообщения. По этим путям постоянно происходило оживленное движение, и поэтому Христос даже по дороге из Назарета в Капернаум мог заняться про­поведью, собиравшею около Него больше и больше народа. Когда Он прибыл к самому берегу озера, то толпа оказалась уже весьма большою, и народ с жадностью теснился услышать бла­годатное слово. Многие теснились до того, что самое положение божественного Проповедника становилось небезопасным на бе­регу озера. К счастью Он увидел на озере две рыбачьих лодки, и так как одна из них оказалась лодкой Его учеников, которые, не получив еще окончательного призвания оста­вить все земное и следовать за бож. Учителем, на досуге за­нимались своим привычным ремеслом, то Он крикнул ап. Петру, чтобы тот подъехал к берегу и взял Его в лодку. Затем Он велел отплыть несколько от берега, так чтобы Ему можно было поучать народ из лодки. С этой удобной и свободной от всякой тесноты кафедры Он и поучал народ, покачиваясь на лазурной ряби озера, сверкавшего под утрен­ними лучами солнца. И когда проповедь Его кончилась, Он думал не о Себе и о своем утомлении, а о своих бедных, потерпевших неудачу учениках. Он знал, что труд их был напрасен; Он заметил, что во время Его беседы они, будучи заняты своим ремеслом, в то же время слушали Его учение и готовились к будущему делу, обещавшему им больше успеха. Чтобы поддержать в них бодрость духа, Он велел Петру отплыть на глубину и вновь закинуть сети свои для лова. Петр был в унылом настроении духа, но для него было достаточно слова со стороны Того, кого он так глубоко чтил и свидетелем могущества которого он уже был столько раз. И его вера была вознаграждена. Сети мгновенно наполнились множеством рыбы. Ученики оживились и захлопотали. Симон и Андрей дали знать Зеведею и его сыновьям с рабочими, чтобы они плыли сюда с своей лодкой и помогли им вытащить необычайный улов, грозивший прорвать самые сети. Обе лодки были доверху наполнены грузом, и тотчас же по окончании работы Петр, признавая всю силу чуда, с свойственным ему порывом припал к коленам Иисуса и в страхе за такую близость к Нему великого чудотворца воскликнул: «выйди от меня, Господи! потому что я – человек грешный». Луч сверхъестественного озарения открыл ему как его собственное греховное недостоинство, так и то, Кто был с ним в лодке. Это был вопль самообличения, первый порыв страха и изумления, – тех чувств, которые впоследствии возросли до степени обожания и любви. Петр не разумел в собственном смысле «вый­ди от меня», а разумел только – и это было известно Сердцеведцу: «я крайне недостоин быть подле Тебя, но позволь мне остаться». И на это последовал ободряющий ответ: «не бойся; отныне будешь ловить человеков». Спаситель, как и во всем своем учении, воспользовался внутренним смыслом наличных обстоятельств. Подле них в лодке кучами лежала животрепе­щущая добыча озера, животрепетанье которой однако же начинало уже стихать – пред вечным покоем смерти. Отселе этот грешный человек, омытый и очищенный, искупленный и освященный, должен был преследовать, в более благородном труде, добычу, которая, будучи поймана сетью Евангелия, не умрет, а будет жить вечно. И его брат, и его товарищи по промыслу должны были также сделаться «ловцами людей».

Затем Спаситель отправился в самый Капернаум и там начал в обширных размерах проявлять свою проповедническую и благотворительную деятельность. Как и в Назарете, Он прежде всего направился в синагогу, где и поучал народ, во множестве собравшийся послушать великого проповедника. Проповедь на этот раз нарушена была не бурным ропотом собрания, а одним несчастным, который, одержимый силою злобы, не в состоянии был вынести присутствия Сына Божия, пришедшего ниспровергнуть царство злобы. Среди безмолвной тишины собрания, всецело поглощенного потоком божественного благовестя, вдруг раздался пронзительный крик несчастного, который начал исступленно кричать: «Оставь; что тебе до нас, Иисус Назарянин? Ты пришел погубить нас; знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий» (Лк. 4:34). Подобные несчастные люди, одержимые нечистыми духами, в древности не пользовались ника­кими приютами, и болезнь их считалась неизлечимою. Но Христос хотел открыто показать, что Он пришел спасти погибших. Он обернулся к беснующемуся страдальцу и, призна­вая в нем раба нечистого духа, обратился к духу с строгим повелением: «замолчи и выйди из него». Сила божественного повеления была непреодолима. Бесноватый упал на землю, в страшных судорогах, крича и корчась. Но все это скоро прошло. Человек встал здоровым; все в нем показывало, что он освободился от подавлявшей его силы, и теперь был в своем здравом рассудке. Никогда прежде не совершалось такого великого и поразительного чуда, и все присутствовавшие разошлись по домам с чувством неописанного изумления.

Оставив синагогу, Христос удалился в дом Симона. Здесь Его также встретили мольбою о помощи в болезни и страдании. Симон, которого Он уже навсегда призвал к апо­стольству, был женат (1Кор. 9:5), и теща его находилась в сильном припадке горячки (Лк. 4:32). Опечаленное се­мейство обратилось к Христу с мольбою о помощи. Спаситель остановился над больною, взял ее за руку, поднял ее и запретил горячке; голос Его, потрясши все ее существо, победил источники болезни, и больная, мгновенно выздоровев, встала и служила им по хозяйству.

Строгость соблюдения субботы, которою отличались иудеи, дала Спасителю короткий промежуток для отдыха и подкрепления, но только что начало заходить солнце, как множество народа, ожидавшего только полного окончания субботних часов, стало искать Его помощи. Со всего города народ столпился у дверей Его скромного жилища, приведя с собой бесноватых и больных всякого рода, и Христос исцелял их, невольно сострадая страждущему человечеству. Теснота при этом была так велика, что не все больные могли проникнуть к Спаси­телю, и один расслабленный спущен был к нему чрез разо­бранную кровлю дома. За эту смелость, доказывавшую непоко­лебимость его веры, он получил не только телесное исцеление, но и прощение грехов.

Молва об этом чудесном событий разнеслась по всей Галилее и Перее, и даже до отдаленных пределов Сирии (Мф. 4:24), и можно представить себе, как сильно утомленный Спаситель нуждался после этого в продолжительном покое. Но лучшим и самым приятным для Него отдыхом было уединение и безмолвие, где Он, не тревожимый никем, мог быть наедине с своим Отцом небесным. Равнина Геннисаретская была еще окутана глубокой тьмой, наступающей перед рассветом, когда, незамеченный никем, Иисус встал и удалился в одно пустынное место, и там подкрепил свой дух тихой молитвой.

С наступлением утра Он опять готов был продолжать свое спасительное служение. Но благодеяния Его не должны бы­ли ограничиваться одним Капернаумом. Рядом находилось много других городов и селений, которые также нуждались в просвещении и благотворении, и Христос хотел распростра­нить свое служение и на эти города. «Пойдем, сказал Он своим ученикам, в ближние селения и города, чтобы Мне и там проповедовать царстве Божие, ибо на то Я послан». Но прежде чем отправиться в эти города, Он нашел благовременным восполнить сонм своих постоянных учеников еще одним членом, призвание которого состоялось при замечательных обстоятельствах. В Капернауме или близ его находилась таможня, для сбора пошлин. Будучи расположен в узле дорог, расходившихся к Тиру, Дамаску, Иерусалиму и Сепфорису, город этот был оживленным торговым центром страны, и потому представлял удобное место для сбора податей и пошлин. Налоги эти были особенно ненавистны иудеям. Са­мая обязанность платить их уязвляла священнейшие для них чувства. Они были не только знаком политического рабства, но и постоянным и ужасным свидетельством того, что Бог как бы оставил свой народ и что все светлые мессианские на­дежды и обетования, которыми полна была их прежняя истори­ческая жизнь, померкли в страшном сумрак чужеземного ига жестоких и высокомерных покорителей; отсюда самая уплата их для чувствительной и щепетильной души истых иудеев ка­залась почти вероотступничеством. Она казалась нарушением основных начал теократии и могла быть извиняема только под условием неизбежной принудительности. Неудивительно поэтому, что чиновники, собиравшие эти налоги, были крайне нелюбимы народом. Нужно помнить при этом, что в отдаленных областях сборщиками были не римские чиновники – настоящие publicani, а их простые подчиненные, часто набиравшиеся из подонков общества, и они так славились своими злоупотреблениями, что на них смотрели почти с ужасом и всегда причисляли к одному разряду с блудницами и грешниками. И если иудей едва мог убедить себя в правоте самой уплаты податей, то мож­но представить, каким ужасным преступлением было в его глазах сделаться орудием, и притом сомнительной честности, в собирании их. Если ненавидели мытаря вообще, то понят­но какое омерзение в народе возбуждал мытарь из иудеев. Но тот, кто пришел взыскать и спасти погибших, кто мог водворить христианскую святость в среде языческого растления – мог даже из мытаря-иудея сделать апостола и первого еванге­листа новой и живой веры. При избрании апостолов Он руководился не внешними какими-либо побуждениями, а проникновением в глубину сердца человека. Он отверг важного книжни­ка (Мф. 8:19) и избрал презираемого и ненавидимого всеми сборщика податей. Это было славное дело божественной про­зорливости и совершенного человеколюбия, и св. Матфей вполне оправдал его, обратив свое знание письма на священное дело и сделавшись первым жизнеописателем своего Спасителя и Господа. Можно думать, что Матфей слышал некоторые из бесед и видел некоторые из чудесь Христа. Сердце его было тронуто ими, и в глазах Того, кто не презирал никого и не гнушался никем, мытарь этот, даже когда он еще сидел у «сбора пошлин», был уже готов для призвания. Для него довольно было одного слова: «следуй за Мною». Оно показывало Матфею, что Господь возлюбил его и готов был воспользовать­ся им как избранным орудием в распространении благовестия в царств Божием, и потому его было достаточно для того, чтобы заставить мытаря победить в себе все искушения алчности и порвать с прежним занятием. «И он встал и последовал за Ним», нравственно возрожденный чудесной силой всепрощаю­щей и искупляющей любви.

И вот в сообществе шести преданных учеников-апостолов Спаситель обходил города и селения по берегам Геннисаретского озера, повсюду проповедуя евангелие спасения и исцеляя больных и страждущих. В этих неустанных трудах прошел целый год, и опять приблизился великий праздник иудейский. По обыкновению, Иисус Христос отправился в Иерусалим, и там совершились события, которые отмечают собою новый период в земной жизни Спасителя.