Бухарев

Бухарев, архимандрит Феодор, в мире Александр Матвеевич, происхождением – сын диакона Тверской епархии, родился в 1822 г., скончался в 1871 г. 2 апреля, в Переславле Залесском, от чахотки, в крайней бедности. Внешняя история недолгой жизни Б. в конце своем далеко отошла от обычного течения жизни ученого монашества. Третий магистр из 47 воспитанников XV курса (1846 г.) Московской Духовной Академии, Б. отличен был ректором Евсевием за скромность и благочестие и убежден принять монашеское пострижение (8 июня 1846 г.). Оставленный при академии бакалавром, о. Феодор в октябре 1846 г. назначен был к преподаванию греческого языка и библейской истории, в следующем году перемещен на кафедру Священного Писания, в 1852 г. сделан экстраординарным профессором, в 1853 г. получил сан архимандрита, в сентябре 1854 г. перемещен на кафедру догматического и обличительного богословия в Казанскую академию, и в том же году получил звание ординарного профессора, в 1855 г. назначен инспектором академии, в 1857 году читает нравственное богословие, в январе 1858 г. получает место цензора Спб. Дух. Цензурного Комитета и занимает его до февраля 1861 г., засим начинается дело по прошению о. Феодора о снятии сана и монашества, пребывание просителя в Переславском Никитском монастыре на увещании, снятие сана в 1863 г. и подвижническая жизнь с женитьбой на весьма достойной особе, неустанным трудом и материальными лишениями даже до смерти.

Сложение сана и монашества, послужившее поворотным пунктом во внешней судьбе Б., не было, однако, неожиданным или странным для тех, кто его понимал, а с тем вместе и не свидетельствовало о какой-либо перемене в направлении или настроении его. Блестящее окончание академического курса, двенадцатилетний профессорский опыт в изучении и преподавании богословских наук, самое исправление должности духовного цензора и беспрерывный литературный труд – все свидетельствует, что в лице Б. наша богословская наука имела серьезного, образованного представителя. Подтверждение этому читаем в словах такого строгого судьи, как митр. Московский Филарет, который рекомендовал Б., как полезного деятеля академии, и в восторженных отзывах студентов-слушателей о. Феодора. Равным образом все свидетельства единогласно сходятся в показаниях касательно мягкого, доброжелательного смиренного и прямодушного характера его. Ни единого пятна ни до, ни после 1863 г. не было на его репутации. При таких данных сложение арх. Феодором сана и монашества является событием особенно знаменательным. К уразумению его, независимо от повествований лично знавших Б., вести может изучение своеобразной системы его богословствования.

Из печатных работ арх. Феодора (до 1863 г.) и Александра (после 1863 г.) Бухарева известны:

1) О втором псалме (Приб. к Твор. Св. От. 1849 г. VIII, 1).

2) О второй части кн. пр. Исаии (то же, 1850 г., IX).

3) О послании ап. Павла к Филиппийцам (1854, XIII).

4) О принципах или началах в делах житейских или гражданских, Спб. 1858.

5) О картине Иванова – Явление Христа миру, Спб. 1859.

6) Странники (Странник 1860 г. Янв.).

7) О современности в отношении к православию (Стран. 1860, I–II).

8) Несколько статей об ап. Павле, Спб. 1860 г.

9) Об Ив. Як. Корейше (в Дух. Бес. 1800 г. № 12).

10) Евангелие, чит. на царск. молебнах (Дух. Бес. и перепеч. в соч. № 11).

11) О православии в отнош. к современности, Спб. 1860.

12) Три письма к Гоголю, писанные в 1848 г., Спб. 1861 г.

13) Изъяснение I гл. кн. Бытия, Спб. 1862 г. О миротворении.

14) Св. Иов Многострадальный (Дух. Вести. 1862), отд. изд. 1864 г.

15) О Св. Пр. Исаии и его книге, М. 1864.

16) Св. Пр. Иеремия, М. 1864 г.

17) Св. пр. Иезекииль, М. 1864 г.

18) Св. Пр. Даниил, М. 1864 г.

19) О подлинности и целости кн. св. пр. Исаии, Иеремии, Иезекииля и Даниила, М. 1864 г.

20) Исследование о достоинстве, целости и происхожд. 3 кн. Ездры, М. 1864 г.

21) Печаль и радость по слову Божию – очерки кн. Плача Иеремии и Песни Песней с приб. об Апокалипсисе и 3 кн. Ездры, М. 1864 г.

22) Письма о благодати св. таинств, М. 1864 г.

23) Современные дух. потребности мысли и жизни, особенно русской, М. 1865 г.

24) О подлинности посланий ап. Павла, М. 1866 г.

25) Апология по поводу отзывов о кн. Совр. дух. патр., М. 1866.

26) Об упокоении усопших и о здравии живых, М. 1866 г.

27) Книга для обучения чтению и письму, М. 1867 г.

28) Воспом. о преосвящ. Афанасии (Душ. Чт. 1868 г. III).

29) Посмерт. изд. Воспоминания о митр. Филарете (Прав. Обозр. 1884 г. кн. 4).

30) О романе Достоевского «Преступление и Наказание» по отношению к делу мысли и науки в России (Пр. Обозр. 1884 г. и отд. оттиск).

В этом перечне главное наше внимание невольно останавливается на том, что автор во втором периоде своей жизни, выступив из ряда официальных служителей богословской науки, вращается неизменно в круге тех предметов, какими занят был главным образом в первой половине своей профессорской деятельности. Изучение же творений Б. убеждает воочию, что это был цельный и верный себе человек и богослов. В этих творениях, как видно уже и по самым заглавиям, обнимается содержание Св. Писания обоих заветов, от книги Бытия до Апокалипсиса. По представлению автора, все содержание Св. Писания раскрывает одну и ту же стройную систему домостроительства нашего спасения. Катехизически простая, вполне православная мысль раскрыта ученым богословом в оригинальном синтезе таким образом, что значение каждой книги Св. Писания, какого угодно отдельного места его, а с другой стороны и любого человеческого действия в истории и в личной жизни определяется с поразительной ясностью. Поэтому богословие Б. не следует изучать в отдельности, как напр. истолковательное, догматическое, нравственное, обличительное. Оно едино, потому что это живое богословие; отличительная его особенность не в логических схемах, совершенно согласных с общими построениями православного богословия, а в своеобразном душевном устроении автора, которое обнаруживается во всех его суждениях по богословским вопросам. По этому самому такое богословие наиболее понятно было в живой речи самого профессора; менее производит действия на читателя, отделенного от автора пространством десятилетий, когда и наша литературная речь значительно изменилась в своих приемах; а еще менее поддается переложению, так как предъявляет к интерпретатору чрезвычайные требования не только умственного, но и нравственного порядка. Таким образом, остается каждому читать и повторять чтение творений Бухарева. Что же касается изложения его системы, то, насколько это возможно, такое изложение сделано в превосходном труде проф. П. В. Знаменского – История Каз. Дух. Акад. (особ. I вып., стр. 124–136, II в., 205–221), которым мы и пользуемся. Жизнь Б. была олицетворением его богословия. Маленького роста, очень худой, с крупно развитым черепом, добрым и милым лицом и каким-то мечтательным взглядом больших ясных глаз, Б. вел аскетическую, благоговейную, молитвенную жизнь и пользовался искренним почитанием от всех, его знавших.

Он весь жил возвышенной, всеобъемлющей идеей Единородного Сына Божия, на Котором вся, во всей полноте божественной, почила любовь Отца со всеми силами Св. Духа и уже чрез Него только изливается на все существующее, храня и благоустрояя всяческая, Который есть источник живота для всего мира, Агнца, принявшего в Существо своего Я все человеческое, и все искупившего и освятившего кровью Своего заколения. Все человеческое, оттого, стало уже собственностью Единородного, каждое наше действие должно уже совершаться во Христе и по образу Христа как бы ни было оно иногда маловажно, должно совершаться как дело Божие, богослужение, участие в Искупительной тайне Единородного; дело дурное, или только совершенное не но Христе – это отделение от Него – единого источника жизни и любви Божией, отвержение от этой любви и омертвение, и все мы должны принимать это омертвение, кем бы оно ни было допущено, как свое собственное, потому что все мы уды одного тела, след. и жизнь и омертвение у нас общие, страдать за всех по образу Христа, сраспинаться Христу и за себя и за других одинаково. Во время своих лекций или частных наставлений Б. забывал и время, и свои силы, и говорил до изнеможения, стараясь влить в душу слушателя всю свою мысль и всю свою любовь к Единородному. Когда он служил в церкви (богослужение всегда затягивалось надолго), он был весь религиозное благоговение, способен, кажется, при первых же словах возглашения имени Отца и Сына и Св. Духа погрузиться в свои умилительные и молитвенные размышления о тайне Св. Троицы до тех пор, пока со стороны не напомнят ему о продолжении возгласа. На свое инспекторское служение в академии он тоже смотрел, как на богослужение. Сообразуясь, по своей религиозной системе, Единородному, он сам смотрел на себя, как на члена одного со студентами тела, одной небольшой Христовой церкви, каждую вину студента считал своею, страдая за нее, как за проявление собственной мертвенности, вследствие удаления от Единородного. Дисциплинарная система инспекции была совершенно несвойственна его понятиям; он смотрел на нее, как на подзаконное пестунство, основанное только на внешнем законе, на страхе, работающем точию пред очима, чуждом любви и свободы чад Божиих. И студенты не могли не любить своего инспектора, не могли не беречь его от огорчений. – Митрополит Филарет отзывался об арх. Феодоре, как о человеке «с образом мыслей, не подлежавшим сомнению» и с таковою же «нравственностью». Однако и образ мыслей, и образ действий незлобивого учителя открывал много поводов к злоупотреблениям его сочинениями.

Некоторые из крайних охранителей (в том числе В. И. Аскоченский), пользуясь смирением о. Феодора, открыли на него недостойный поход, изощряя над ним неуместное остроумие, обвиняя едва ли не в ереси. Плодом этого было недоумение тех, кто знал творения арх. Феодора, смущение тех, кто об нем слышал, и недовольство начальства на невольного виновника литературной смуты. К своим литературным недоброжелателям арх. Феодор был снисходителен, хотя и строго осудил некоторые из замеченных им литературных направлений; на неодобрение же начальства, принятое с особенной впечатлительностью, он ответил просьбою открыть ему другую среду для действий, но при этом не выразил и тени протеста против начальства, не оказавшего ему защиты. Проведение духовных, благодатных начал во все стороны и углы мирской человеческой жизни всегда было самой задушевной задачей арх. Феодора, делом всей его жизни. Находя себя не в состоянии по совести согласиться с воззрениями духовного начальства на способы служения его миру, он решился довести свое схождение в жизнь мира с проповедью тех же христианских начал до последней степени, испытать позор расстрижения и продолжать дело своего служения в мирском звании. Насколько при этом страдало сердце архимандрита Феодора, по самой природе своей избранного служителя Божия, страдало при отказе от благодати священства, это его тайна. Но ему «так хотелось (письмо к Погодину), чтобы знамя Христово прямо и твердо поднято было, как единственно верное руководство и прочное основание на все среди всяческих нестроений и потрясений нынешних, когда другие требовали какой-то постепенности». В свое время рассуждая о латинстве, он усматривал сущность его заблуждений не в том, что в римской церкви один епископ поставлен во главе других, а в уклонении этой церкви от непосредственного возглавления в самом Христе, что изобретенный земной глава церкви препятствует вере направляться во всем прямо к Самому Христу, отчего эта церковь и болит мертвенною подзаконностью, бездушною формальностью. В таком же роде он рассуждал и о других вероисповеданиях, и особенно ярко и часто любил раскрывать дух иудейства, подзаконной праведности, желающей оправдаться формальным исполнением закона и заменяющей правду Божию своей фарисейской правдой, дух, проникающий сплошь и рядом и в христианство, и еще дух язычества, проявляющийся у христиан в изгнании Христа из разных областей духовной, всего чаще умственной, научной жизни и поставляющий на место служения Христу служение идолам страстей, или разума, или моды. Раскрывая подобные уклонения людского шатания от Единородного, он был чужд в своих обличениях всякого сухого и черствого фанатизма; он только болел о них душою, как об омертвении удов общего тела и старался в самом их омертвении отыскать хоть какое-нибудь утешительное, здоровое место. И ему так легко это удавалось. Во Христе возглавлено все человеческое, так как Он принял в Свое Я не разум только, а все душевные способности человека. Во Христе возглавлены и наука, и литература, и искусство. Оттого история, политика, астрономия, медицина, роман, драма, картина, статуя, – все может быть предметом нашего внимания, занятия, изучения, но при свете Христовом, при направлении нашей души к Тому, Кто принял на Себя все человеческое, Кто стал Агнцем заколения за все греховное в человечестве и Кто служат источником всякого блага, истины и добра, не только в их совершенстве, но и в разных едва заметных их светениях по многообразным отраслям человеческой жизни. Итак, сообразуясь Единородному, архимандрит Феодор явил собою некую жертву, за уклонение братий своих в сторону подзаконной праведности, лишил себя величайшего на земле счастья, но сохранил утешение во всем, всегда и повсюду совершать дело Божие, так как и сама смерть не могла разлучить его от Христа, возглавившего в Себе все человеческое. Бывший архимандрит, Александр Бухарев даже на смертном одре занимался выяснением своего живого богословия, и за несколько часов до смерти говорил о некоторых дополнениях к сочинениям своим о 3 кн. Ездры и Апокалипсисе. Господь судил ему умереть на пасхальной неделе после христианского напутствия, с именем Воскресшего Победителя смерти на устах, и весь город провожал А-ра М-ча до места его погребения.

Библиограф. и биограф. сведения о Б., кроме упомянутой «Истории Каз. Акад.» проф. Знаменского, имеются в Истории Моск. Дух . Акад. С. Смирнова, в ст. «Благие деятели» (Прав. Обозр. 1890 г. кн. 1). Некролог в «Голосе» 1871 г. № 121. Воспоминания Погодина, ст. Церковно-Общ. Вестн. 1874 г. № 43). Несколько указаний в Собр. Отзывов и Мнений митр. Филарета.

А. 3.