Варлаам и Иоасаф

Варлаам и Иоасаф царевич и отец его царь Авенир, – индийские преподобные. Житие их столько же замечательно по своей общеизвестности в народных литературах (средних веков) востока и запада, сколько и по историко-литературной судьбе. Содержание его в общих и главных чертах следующее. – Индийский царь язычник Авенир, жестокий гонитель христиан, узнает от одного из прорицателей и волхвов, что его юный сын Иоасаф, отличавшийся «безмерной телесной красотою», прознаменовавшей «велию красоту душевную», – обратится в христианство. Услышав «то и решившись всячески воспрепятствовать исполнению опасного, по его взгляду, предсказания, Авенир не только усиливает гонение на христиан, старается истребить, или разогнать их всех до единого, но и принимает особые меры, чтобы, по возможности, вполне обезопасить и охранить своего сына от соприкосновения с христианами и от их влияний на него. Он велит построить отдельный великолепный дворец для своего сына, помещает его в нем и здесь растит и воспитывает его в кругу юных и весёлых сверстников, среди роскоши и наслаждений, совершенно замкнутым и в полном отдалении от сует, горестей и печалей обыкновенного мира; при нем были оставлены только его «пестуны» – воспитатель и сверстники, вместе с которыми он был заключён, вырастал и получал образование; никто из посторонних не мог иметь к ним доступа, не мог ввести их в общение и сношение с внешним миром. Тревожные вопросы о причине такого удаления от мира и о самом мире, тем не менее, начинали волновать юного царевича, и отец должен был уступить его настоятельным просьбам – дозволить ему выходить и выезжать за стены дворца. Давая своё дозволение, Авенир и в этом случае тщательно озаботился о том, чтобы во время выходов и выездов царевича из дворца ему не встретилось ничего из «зол и печалей» мира сего. Как и следовало ожидать, тщетны были всякие предосторожности: однажды царевич увидел прокажённого и слепца, в другой раз – дряхлого, седого, сгорбившегося старца, наконец, он узнает и о смерти, как неизбежном конце всякого земного существования. Все это вызывает его на размышления, будит жгучие, неотразимые вопросы: отчего это, в чем причина и вина всего, как жить и что потом, по смерти?.. Он спрашивает окружающих, но они ничего не могут ответить, они могли только сказать, что на такие вопросы ответили бы те, которых его отец жестоко преследует и которых отец почти всех истребил – христиане и христианские пастыри – отшельники, так как они занимаются подобными вопросами и много говорят по поводу их. Царевич начинает скорбеть, впадает в печаль, и уже ничто не может утешить его: «вся сладкая и прекрасная мира сего» является «в очесах яко нечистота и мерзость». И вот, тогда-то, «по человеколюбию и милости Божией», ведущей человека на путь правый и спасительный, некто старец священник, по имени В., живший отшельником в пустыне, «божественным некием откровением наставляемый», узнает о царев. Иоасафе, – о том, что происходит с ним, и идёт к нему. Переодевшись и назвавшись заезжим, из далёкой страны, купцом, чтобы иметь возможность проникнуть во дворец, он предлагает, через ближайшего к царевичу «пестуна», показать ему «камень драгий, ему же подобен николиже нигдеже обретеся». Доступ во дворец ему открыт, царев. Иоасаф принимает его, и преп. В. сначала прикровенно и приточно, а затем открыто, в продолжительных беседах, излагает ему основные истины христианского вероучения и нравоучения, и кончает тем, что юноша царевич, уже предрасположенный к принятию христианства, узнает веру Христову, убеждается в её истинности и принимает крещение от В., давая при этом обет, при первой же возможности, покинуть мир и все, яже в нем, отдаться всецело подвигам пустыни – отшельнической жизни, по примеру своего наставника в вере – В. После этого Иоасаф отпускает В., и последний снова удаляется в пустыню, неведомо куда. Продолжительные беседы царевича с В. и обращение его в христианство не могли долго оставаться тайной: отец скоро узнает о всем, приходит в страшный гнев, но, удержанный приближенными от жестокостей в отношении к преступному сыну, всячески старается, при помощи всех волхвов и мудрецов своей страны, отвратить его от христианства. Все оказалось напрасным: ни угрозы, ни искушения и обольщения не могли поколебать веру молодого царевича, а мудрейшие волхвы, которые, по приказу царя, устраивали прения с христианами, в присутствии царевича, чтобы обличить и посрамить их, сами обращались в христианство, убеждаясь в его истинности и силе. Тогда царь Авенир, также поколебавшийся в своих языческих верованиях, по совету мудрых советников, разделил своё царство на две части и одну из них отдал сыну, предоставив ему править и царствовать в нем по своему усмотрению. Иоасаф деятельно принялся за уничтожение язычества и обращение в христианство своих подданных, разрушал идольские капища и на месте их строил христианские церкви, – со всех сторон стекались к нему христиане, изгнанные его отцом. Между тем, Авенир, горячо и настоятельно убеждаемый сыном, решился, наконец, принять христианство, и радостный Иоасаф был восприемником его от купели крещения. После этого, Авенир все царство отдал сыну, а сам удалился в уединение, оплакивая свои великие прегрешения в язычестве и по прошествии четырёх лет уединённой покаянной жизни, «приимши грехов своих прощение от Бога», скончался, – «с миром к Богу представися». Царевич Иоасаф, через 40 дней по кончине отца, торжественно отказался от престола: никакие просьбы и мольбы его подданных не могли изменить его решения. Он указал достойного ему преемника Варахию, который надзирал во время его заключения в уединённом дворце и был христианин, и, не взяв собою ничего, удалился в пустыню к своему духовному отцу и наставнику В. Долго он искал его, блуждая по знойной пустыне и питаясь травой и кореньями, и только через два года хождений по пустыне нашёл он в диком «вертепе» пр. В., остался при нем вместе вести равноангельское житие, подвизался вместе с ним до его кончины, похоронил его и сам скончался здесь же, в пустыне. – Время жизни препп. В., Иоасафа и Авенира – неизвестно.

Житие св. В. и И. в историко-литературном отношении представляет памятник в высшей степени интересный и ещё не достаточно обследованный с разных сторон. Обыкновенно, оно приписывается св. Иоанну Дамаскину, но едва ли справедливо, так как только в некоторых и, притом, позднейших греческих рукописях оно имеет в надписании имя И. Дамаскина, в большинстве же древнейших рукописей встречается указание, что «эта назидательная история о св. В. и Иоасафе была принесена из Индии в Иерусалим Иоанном, монахом монастыря св. Саввы». Поэтому думают, что оно было составлено в Палестине, в монастыре св. Саввы (в Иерусалиме) монахом Иоанном в VII-VIII вв. В этом житии В. и Иоасафа, как оказывается, помещена значительная часть считавшейся потерянной апологии афинского философа и апологета Аристида, поданная импер. Антонину Пию (138–161). Апология эта, о которой историк Евсевий говорит, что в его время «она имелась у многих» (Ц. ист. IV, 3), – до 1891 г. оставалась почти совсем неизвестной, а в этом году был открыт и издан, по Синайской рукописи, сирский перевод её, и вместе с тем, оказалось, что значительная часть греческого подлинника апологии, с некоторыми сокращениями, находится в житии В. и Иоасафа.

По содержанию житие В. и И. само представляет (независимо от внесённой в него апологии философа Аристида) пламенную апологию христианства и, вместе, восторженное прославление иноческо-отшельнического – в частности пустынного – жития. Этим объясняется его особенная распространённость и известность в средние века: оно, как нельзя более, отвечало господствовавшим тогда церковно-религиозным взглядам и запросам относительно мирской и не мирской, отрешённой от всего земного, жизни аскетов и отшельников, вдали и в стороне от людей и от всяких приражений мирских зол, земной греховной суеты и всяческих общественных волнений и треволнений. Старец В. с его простой, но мудрой и глубоко проникновенной христианской речью, обращённой к пылкому, пламенному юноше, жаждущему познать истину, и этот юноша, смиренный и скромный, но смелый и решительный в своём поведении, прекрасный телесно и ещё более сияющий душевной красотой – представлялись идеально возвышеннейшими носителями и выразителями христианских начал мудрствования и личного поведения человека – христианина. Пред ними преклонялись, их противопоставляли всему идеальному в обыкновенной мирской среде. Вот почему житие св. В. и Иоасафа было столь известно и так любимо в народе в средние века. Кроме греческого оригинала этого жития в многочисленных списках (от X до XVI – XVII вв.), оно дошло до нас в переводах и переделках на восточных языках: еврейском, сирском, арабском, ефиопском, армянском, грузинском; на западноевропейских: кроме латинского, на итальянском, французском, испанском, немецком, английском, на славянских языках – чешском, польском и др. На западе это житие становится известным с XI в., со времени того огромного культурного движения с запада на восток и с востока на запад, которое открылось со времени крестовых походов. В XII в. неизвестный французский поэт переложил житие св. В. и И. в стихи; в XIII в. знаменитый немецкий поэт Рудольф Эмский составил из него целую поэму в 16,244 стихов; прозаические изложения и переделки его на разных европейских языках, до и после появления книгопечатания, были многочисленны.

На церковно-славянском яз. житие В. и И. появилось, вероятно, очень рано – в X-XI вв., а в XII-XIII вв. было по частям внесено в число нравоучительных статей Пролога и через Пролог, главным, образом, и сделалось у нас известным, так как Проложные статьи читались у нас в церкви, во время богослужения, хотя, кроме того, и отдельными книгами, содержащими полное житие (греческие оригиналы таких книг сохранились от X-XI вв.) и в разнообразнейших отрывках и извлечениях, по разным сборникам, оно встречается во множестве списков, до первопечатных изданий включительно. Первое печатное издание жития св. В. и И., на славянском яз., появилось в 1681 г. В нем оно имеет такое заглавие: «История или повесть св. и преп. отца нашего, иже из Дамаска, о преп. отце Варлааме пустынно-жителе и о Иоасафе царе индийстем». Книга начинается выходным листом, на котором представлены, по обеим сторонам текста, налево – «мир» в образе Девы, увенчанной лавровым венком, с пальмовой веткой, лирой и рогом изобилия в руках, а направо – «брань», в виде воина с мечем и копьём в руках, – под рисунками подпись известнейшего русского рисовальщика и гравёра: «начертал Симон Ушаков 7188 (1680) г.»; другой рисунок того же гравёра, сделанный совместно с известнейшим также русским гравёром Афанасием Трухменским (см. об них у Ровинского, Рус. народ. карт.), находится пред самым началом «Истории» и представляет В. беседующим с цар. Иоасафом. Вслед за выходным листом в книге находится «предисловие к читателю», кратко передающее силлабическими стихами содержание «Истории», затем служба св. В. и Иоасафу и «стиси краесогласнии» в похвалу им, а потом уже – и самая «История». Хвалебные силлабические вирши – «стиси краесогласнии», помещённые впереди «Истории» – поветствования о св. Варл. и Иоас. обращают на себя внимание в том отношении, что служат переходом к народным каличьим духовным стихам об этих святых, через которые их житийное повествование сделалось чрезвычайно популярно в нашем простом народе, особенно в мире раскольничьем. Служба свв. В. и Иоасафу своим внесением в печатные служ. Минеи, как полагает архиепископ Сергий, обязана патр. Иоасафу I (1634 – 1641). Пам. В. и Иоасафа у нас 17 ноября, у греков по Синаксар. и Служ. Мин. 30 мая, в Рим. Мар. 27 ноября.

Литература: греч. подлин. житие Вар. и Иоас.: Boissonade, Anecdota graeca, 1832, t. IV; MPG. 96 col. 859,–дополнительные изд., перевод, исследов. и пр. см. у Крумбахера, GBL, 2 изд., 889, НН., RE., t. II, (изд. 3). – На слав. яз. – в Макар. Чт. Мин. и по ним у Димитр. Рост. (с сокращением), на рус. яз. в стихотворном изложении в «Страннике» 1887 г. т. I; исследования на рус. яз.: Кирпичникова, Греч. романы в новых литературах. Харьк. 1876, и по поводу этой кн. – акад. А. Н. Веселовского, в «Журн. Мин. народ. просвещ.» 1877 г. т. 192. Житие В. и Иоас., в отношении его к предполагаемому индийскому первоисточнику и как относящееся к числу так называемых «странствующих повестей», после одновременных почти указаний Лабулэ, Биля (Вeal) и Либрехта, было подробно рассмотрено известным санскритологом Максом Мюллером в 1870 г.– см. его „Essays“ Bd. III С. 323 etc.

А. Пономарев