Карамзин Н. М.

Карамзин, Николай Михайлович, знаменитый русский литератор и историк, родился 1 декабря 1766 г., умер 22 мая 1826 г. Он вырос в деревне отца, симбирского помещика (Михаила Егоровича), в ранней юности лишившись матери (Екатерины Петровны). Выучившись грамоте у дьячка, он пристрастился к чтению старинных романов. На развитие в Карамзине религиозного чувства, по собственному его призванию, повлиял тот случай в детстве, когда он благополучно избавился от печальных последствий встречи с медведем, который как раз в тот момент был убит громом. На 14-м году Н. М. Карамзин был отдан в пансион московского профессора Шадена, умного педагога и высоконравственного человека, который находил, что в системе воспитания первое место должна занимать религия. Здесь Карамзин практически познакомился с немецким и французским языками; учился и другим языкам, как новым, так и древним. Понятно, что при такой подготовке он начал свою литературную деятельность переводами. Литературная деятельность Карамзина шла первое время (1785–1788 г.) под влиянием масонского кружка Новикова. Масонство, оцениваемое с православной точки зрения, имело в себе положительную сторону, заключавшуюся в противодействии неверию и в благотворительной деятельности, и отрицательную, состоявшую в самочинных обрядах, получавших значение таинств. Таких же приблизительно взглядов на масонство держался и Карамзин, которому не нравилась мистическая сторона этого общества. Большое значение имела для впечатлительного Карамзина его поездка заграницу (по Германии, Швейцарии, Франции и Англии) в 1789–1790 гг.; плодом этой поездки явились знаменитые в истории русской литературы „Письма русского путешественника», которые по своему легкому слогу, интересному идейному содержанию и умеренному сентиментализму надолго привлекли к себе симпатии русской читающей публики. Являя себя в „Письмах“ пламенным патриотом, Карамзин в то же время твердо стоял за общечеловеческое просвещение. Интересно отметить его отношение к Вольтеру: осуждая в последнем цинизм и насмешки над религиею, Карамзин ценил его, как проповедника религиозной терпимости и был согласен с ним в том, что благодѣтельные для народа реформы должны идти от просвещенного правительства. Вообще, просвещению Карамзин придавал особенное значение и в просвещенности англичан видел „истинный их палладиум», а не в конституции. „Письма“ были печатаемы в „Московском журнале“, который издавался Карамзиным в продолжение 2-х лет (1791 и 1792 гг.), и потом в сборнике „Аглая» (в двух выпусках 1793 и 1794 гг.). Другой сборник под названием „Аониды“ появился тоже в 2-х книжках в 1796 и 1797 гг. При издании „Пантеона иностранной словесности“ (в 3-х томах с 1798 до 1803 гг.) он, как и многие другие русские писатели, испытал такие загруднение со стороны цензоров, запрещавших между прочим печатать „республиканцев» Демосфена, Дицерона и Саллюстия, что хотел прекратить занятия литературой и по этому поводу писал своему другу известному Дмитриеву: „умирая авторски, восклицаю: да здравствует российская литература!“. Но еще далеко было до авторской смерти Карамзина. В 1801 г. он поместил несколько кратких биографий в „Пантеоне российских авторов», изданном П. П. Бекетовым; а в следующем году стал издавать свой новый журнал „Вестник Европы» (1802–1803 г.). Здесь вполне определились общественные взгляды Карамзина. Он считал освобождение крестьян мерою преждевременной и опасной, но допускал постепенное усовершенствование и медленный прогресс в общественной жизни. Особенное внимание он обращал на народное образование и приветствовал проектируемые для этого при императоре Александре I меры, как зарю новой для России эпохи. В „Вестнике Европы“ (за 1803 г. № 5) им была помещена статья „О новом образовании народного просвещения в России“, где проводится тот взгляд, что „учреждение сельских школ несомненно полезнее всех лицеев“. По мнению автора статьи, должность сельских учителей должна быть предоставлена сельским пастырям, дабы на первом плане стояло нравственное воспитание учащихся. Кроме того, Карамзин мечтал о дружеском снижении помещиков со священниками и высказывал пожелания, чтобы духовные лица обладали, между прочим, познаниями в естественных науках, – в физике, ботанике и, особенно, в медицине („Вестн. Европы“ 1803, № 17: письмо за подписью: Лука Еремеев). Эти мысли Карамзина нашли себе практическое приложение, – хотя несколько в ином виде, – гораздо позднее. В своем журнале Карамзин поместил несколько исторических статей и задумал, наконец, написать полную историю России. С этою целию он выхлопотал себе в конце 1803 г. чрез попечителя московского округа М. Н. Муравьева звание историографа и ежегодную пенсию в 2.000 руб.; независимо от сего на издание труда Карамзина было потом назначено государем 60.000 р. Карамзин с жаром предался научным занятиям; первые 8 томов „Истории Государства Российского» были им изданы в течение 1816–1818 гг., 9-й том – в 1821 г., 10 и 11 – в 1824 г.; 12 том был издан уже но смерти автора Д. Н. Блудовым. Для Карамзина при составлении истории на первом плане была художественная задача – прекрасным изложением привлечь внимание не только русских, но и иностранцев к интересным и глубокопоучительным событиям из русской истории. Он достиг своей цели и, по выражению Пушкина, открыл для русских читателей историю их отечества. Первое издание разошлось в 25 дней в количестве 3.000 экземпляров, несмотря на довольно высокую цену (55 р.); еще при жизни Карамзина его „История“ была переведена на французский язык (Thomas'oм и Jauftret'ом), на немецкий (Гауэншильдом), польский и итальянский язык (Москини и Гамба). Но добросовестность Карамзина заставила его не ограничиваться одним художественно – патриотическим изложением фактов, а обратиться к серьезному детальному изучению источников. Состояние русской исторической науки ко времени Карамзина было не высокое: история Татищева была только сводом летописей, история Щербатова не отличалась критицизмом и талантливостию, а „Нестор“ Шлецера только еще выходил; памятников было издано мало. Приходилось обращаться к рукописям, которые Карамзин находил в московском архиве министерства иностранных дел, в синодальном хранилище и в частных собраниях рукописей Мусина-Пушкина и Румянцева. Примечания к „Истории“ Карамзина изумляют своею ученостию; ценность их увеличивается оттого, что они знакомят читателей с некоторыми источниками, и до сих пор не общедоступными и частию даже утраченными; в заслугу Карамзину нужно поставить еще то, что он первый указал подложность некоторых памятников. В авторе „Истории Государства Российского“ чрезвычайное трудолюбие счастливо соединилось с пламенным патриотизмом, высоким нравственным чувством и мощным художественным талантом. В письме к императрице Елизавете Алексеевне Карамзин сам говорит про себя: „я писал с любовию к отечеству, ко благу людей в гражданском обществе и к святым уставам нравственнности“. Развитие русской истории ставится им в причинную зависимость от развития монархической власти, усиление которой он приветствует, как спасение для русской земли от внешних врагов и внутренних нестроений. Поступки исторических деятелей он оценивал, кроме того, и с нравственной точки зрения, указывая на соответствие, или несоответствие их с нравственным законом.

Ввиду указанных качеств «Истории» Карамзина воспитательное ее значение для русского общества не подлежит никакому сомнению. Она привлекла на себя внимание не одного русского общества, вызвав и в иностранной печати нисколько сочувственных рецензий: Герен восхищался „истинно-немецким“ прилежанием Карамзина и его ученостию („Göttingisshe gelerte Аnzеigen» 1822 г., т. II, № 133 и 134, стр. И321); неизвестный французский критик называл «Историю» Карамзина добросовестным исследованием, проникнутым национальным чувством («Моniteur Univеrsеl» 1820 г., 1 ноября, № 306), и др. Общая идея и некоторые частные пункты Карамзиновской „Истории“ разбирались разными русскими критиками, в числе которых видим: Арцыбашеза, М. Ф. Орлова, М. И. Погодина, Полевого, Ходаковского, Ф. Вулгарина, М. Н. Муравьева (декабрист), Лелевеля и Соловьева (историка). Критика, указав на несомненные научные достоинства „Истории Государства Российского“, указала и на ее более или менее важные недостатки, к которым относится: 1) Одностороннее описание первоначального быта славянских племен, в характере которых Карамзин отмечает преимущественно хорошие качества; 2) идеализация первых русских князей, как бы представителей самодержавия; 3) сбивчивое изложение удельного периода, на который он смотрел, как на безводную пустыню африканскую; 4) односторонний взгляд на литовское княжество; 5) чрезмерное восхваление Иоанна III, и 6) стремление подогнать факты под предвзятую мерку, особенно заметное в изложении царствования Иоанна IV, которого в первую половину его царствования Карамзин представляет чуть не ангелом, а во вторую – совершенно неожиданно олицетворением всякого зла и порока. Осуждали Карамзина даже за его политические убеждения, особенно рельефно выразившиеся в представленной государю Александру I „Записке о древней и новой России“ (1810 г.) и в записке „Мнения русского гражданина“ (1819 г.); так, барон М. А. Корф считает изложенное в этих записках лишь искусною компиляцией всего того, что Карамзин слышал вокруг себя. Но мы знаем, что убеждения Карамзина были основаны на многостороннем знании современных ему обстоятельств, на многолетнем изучении русской истории и на горячей любви к отечеству. Вот подлинные слова Карамзина: „если государство при известном образе правления созрело, окрепло, обогатилось, – не троньте этого правления; видно, оно сродно государству и введение другого было бы гибельно“. На великие заслуги Карамзина в области развития русского слова и русского самосознания прекрасно указал в своем юбилейном „слове“ известный ученый преосвященный митроп. Макарий (Булгаков). Даже противники Карамзина согласны в том, что на его „Истории Государства Российского“ воспиталось не одно поколение русских людей и что она является как бы „знаменем“ национального направления.

А. В. Попов