Иоанн, сын его Евфимий афонский и Георгий Святогорец

Иоанн, сын его Евфимий афонский и Георгий Святогорец, главные деятели грузинских монастырей на Афонской горе. – Иоанн происходил из знатного рода, до пострижения в монахи занимал высокое место при Давиде Куропалате и был приближенным лицом царя. Подробностей о его государственной деятельности до поступления в иноки биограф не сообщает. По неизвестным причинам Иоанн оставил службу и тайно бежал в монастырь, Лавру четырех церквей, где и принял пострижение в иноки от рук известных тогда отцов Моисея и Геласия. После того, как местопребывание Иоанна стало всем известным, он выехал в Византию, на гору Олимп. Спустя некоторое время за уступленные Византией Давиду Куропалату грузинские провинции, находившиеся до того в руках императора, последний потребовал заложников из детей знатных дворян, и в числе других оказался малолетний сын Иоанна Евфимий. Узнав об этом, Иоанн принужден был открыться и поехать в Константинополь. Здесь ему удалось получить разрешение взять к себе сына, с которым он и вернулся в монастырь на Олимпе; но так как слава о нем стала распространяться среди грузин и греков, то Иоанн вскоре и оттуда удалился на Афон, в лавру Афанасия великого. Туда же прибыл родственник Иоанна, знаменитый грузинский полководец Торникий и постригся в монахи; за ними последовали и другие грузины на Афон. Потом, как их собралось много, – и с благословения Афанасия, Иоанн и Торникий со всеми грузинами-иноками вышли из лавры и основали неподалеку монастырь и церковь во имя Иоанна Богослова.

Благодаря победоносному походу Торникия, которому по просьбе императрицы, матери малолетних Василия и Константина, пришлось выйти временно из монастыря и стать в 976 году во главе 12,000 грузинского войска против Варды Склира, монастырь приобрел большое богатство, полученное Торникием в вознаграждение за поражение, нанесенное возмутившемуся сановнику. На эти средства Торникий совместно с Иоанном смогли начать постройку знаменитой Иверской лавры во имя Пресвятой Богородицы и Иоанна Крестителя. Монастырь был снабжен всеми необходимыми для ведения хозяйства постройками и угодьями. Ктиторы этой знаменитой грузинской лавры Иоанн и Торникий решили ограничить доступ в обитель только своими соотечественниками, а греки не должны были туда приниматься; исключение было сделано для греков монахов, которые знали корабельное и морское дело, так как сами грузины-монахи были в этом малосведущи. Все внимание знаменитых ктиторов лавры было обращено на просветительную и переводческую деятельность братии. Кто только был способен на это дело, – привлекался к дружной совместной работе. Из этой Иверской лавры вышли и в ней подвизались многие выдающееся грузинские духовные писатели и ученые. Во главе, их стоял сын Иоанна Евфимий, которого отец старательно подготовлял к переводческой деятельности с малолетства. Душою и инициатором такой культурной миссии афонского монастыря был именно Иоанн. До нас дошли записи его во многих рукописях, из которых ясно видно, как он хорошо чувствовал настоятельную нужду, чтобы все современные образцовые произведения, а также те из классических творений отцов церкви, которых в грузинском переводе еще не имелось, стали доступны грузинскому обществу на родном языке. Иоанн следил за византийской церковной литературой и постоянно делал указания своему сыну; многие из переводческих трудов Евфимия внушены именно отцом и закончены еще при его жизни. Евфимий и сам лично был весь поглощен переводческой деятельностью и все свободное от монастырских трудов время посвящал ей. Увлечение его доходило до самозабвения, так что некоторые из своих произведений выполнял он в пути или по ночам в виду того, что днем и в остальное время ему приходилось отдаваться административным заботам по монастырю. Сам Евфимий не раз указывает в записях на это обстоятельство, да и биограф его подтверждает.

Перечень его трудов простирается до 60 названий, из которых бо́льшая часть дошла до нас. Кроме переводов новых произведений, – большое значение для грузинской духовной литературы; и церкви имели редакторские труды Евфимия. Он сличил все важнейшие книги Ветхого и Нового Завета, а также патриотические сочинения древнего периода с современными ему греческими оригиналами и всюду, где это было, по его мнению, необходимо, Евфимий сделал соответственно с греческим текстом исправления. Этим было достигнуто сближение древнегрузинской литургической традиции с византийской – и, так как подобная работа вполне отвечала желаниям грузинских богословских кругов, то исправленные тексты были немедленно приняты в церковь и вытеснили из употребления древнегрузинские; почему изучение древнейшей литургической практики иверской церкви теперь значительно затруднено. Таким образом Евфимий начинает собой строго ортодоксальное течение в грузинской церковной литературе и практике. Сам он не отличался формализмом и узостью взгляда, но позднее это течение привело к чрезмерному увлечению нивелировкой. Иверская лавра на Афоне, благодаря ее ктиторам и важнейшим подвижникам, выдавалась своим ясно выраженным националистическим направлением. Еще Торникий, вернувшись с победоносного похода против Варды Склира, как только совместно с Иоанном приступил к постройке лавры, постановил, чтобы в обитель никого больше не принимали, кроме грузин. Несколько времени спустя пришлось допустить маленькое отступление от этого категорического решения в виду того, что монастырю нужны были для управления барками монахи, хорошо знающие морское дело, а таковыми считались преимущественно греки. Поскольку это было необходимо для данной цели, пришлось открыть грекам-монахам доступ. Скоро афонский Иверский монастырь сильно разросся и управление им представляло немалые трудности. Поскольку же первый игумен лавры Иоанн вскоре после окончания постройки ее был разбит параличом и должен был лежать в постели, то управление монастырем перешло к его сыну Евфимию, который занимал должность эконома.

Громадное монастырское хозяйство с его большими угодьями и пахотными землями, всяческими мастерскими и службами требовали, – особенно в виду множества келлиотов, – неусыпных, напряженных трудов со стороны Евфимия. В монастыре был принят строго демократический принцип; монахам было категорически запрещено иметь частную собственность в каком бы ни было виде; ни покупать, ни продавать, без соизволения каждый раз на то игумена, не разрешалось; даже платье и облачение и те не должны были считаться собственностью одного лица, а ими могли пользоваться и другие братья в случае надобности. Биограф Евфимия приводит один случай, когда этот знаменитый грузинский церковный деятель за то, что какой-то диакон знатного происхождения не хотел, чтобы другой одел его облачение во время богослужения, приказал сжечь облачение, сказав при этом виновному: «Нам заповедано душу свою положить за братьев своих, а ты эту тленную вещь предпочитаешь брату своему!» Вся братия должна была принимать участие в различных полевых, садовых и других хозяйственных работах; сам Евфимий первый подавал пример и всегда, когда ему позволяло время, находился среди работающей братии. Такой порядок казался чересчур суровым некоторым послушникам знатного происхождения, и это еще более осложняло и без того тяжелое бремя управления; таким лицам Евфимий после годичного испытания обыкновенно отказывал в пострижении. Вся тяжесть административных забот по монастырю обрушилась на Евфимия, когда умер его отец Иоанн, который перед смертью передал власть игумена Евфимию и даже завещал, кому быть преемником последнего. Обязанности игумена отнимали у Евфимия столько времени, что продолжать свою литературную деятельность было ему весьма затруднительно: поэтому после 14-летнего игуменства он решил оставить все административные дела, передал игуменство завещанному Иоанном преемнику, а сам всецело предался любимым занятиям. Новый игумен оказался не на высоте своего назначения; в монастыре начались беспорядки и дрязги; тяжело было видеть Евфимию родной монастырь в таком положении: и устав и заведенные порядки все больше нарушалось. Слух о нестроениях в Иверской лавре дошел до императора, и он вызвал Евфимия для объяснения по данному вопросу. В Константинополе Евфимий уладил все дела и уже должен был вернуться на Афон, но был сброшен лошаком с седла, когда протягивал подаяние одному бедняку, сильно разбился и в тот же день 13 мая 1028 года скончался.

Преемник Евфимия продолжал свою деятельность в прежнем направлении: он отменил почти весь устав и порядки Евфимия и открыл доступ в монастырь грекам; он пользовался любовию и расположением императора Романа, но потом был обвинен в соучастии в заговоре против монарха, пойман и отправлен в ссылку. Иверский афонский монастырь подвергся опале. Этим воспользовались греки монахи, недружелюбно и с завистью смотревшие на грузинскую обитель, подвергли троекратному разграблению всю лавру и добились конфискации монастырского имущества. Антогонизм между грузинами и греками чрезвычайно обострился: греки хотели добиться удаления грузин с Афона и, быть может, успели бы в этом, если бы усиленные ходатайства Арсения, Чорчанели и Парсмана, а также заступничество за них перед византийским императором грузинского царя не повернули бы дело в благоприятную для афино-иверских монахов сторону. Император Михаил велел вновь пересмотреть дело, следствие же дало благоприятные грузинам результаты, почему монарх вернул все конфискованные у лавры имения и подтвердил прежние права. Эта упорная борьба сильно повлияла на подъем национального чувства у грузин афонитов: они собрались вместе и сделали клятвенное постановление никого из греков монахов ни под каким предлогом не допускать в монастырь и не отдавать им в аренду участков; всякий, нарушивший это постановление, подвергается проклятию, как предатель Христа. Для того, чтобы память об этой борьбе между грузинами и греками не исчезла, вся братия решила поручить составить жизнеописание ктиторов Иверской афонской лавры и историю преследования греками грузин-монахов.

Эта работа была поручена знаменитому грузинскому ученому и реформатору Георгию Святогорцу. Это был тоже человек знатного рода, ибо отец Георгия Иаков был одним из самых приближенных сановников царя Георгия I. Семилетнего Георгия отец его Иаков, согласно данному обету, отослал в женский монастырь Тадзриси, где воспитывалась и старшая сестра Георгия; там мальчик пробыл три года и обучался Свящ. Писанию; потом его взяли в Хахульский монастырь на воспитание двое его дядей, которые отдали юного племянника к известному тогда грузинскому богослову Илариону Туалели. Немного времени спустя, когда один из дядей мальчика поехал вместе с феодалом, Ферисом, сыном Джоджика, в Византию, то он взял с собою и Георгия. Там последний пробыл двенадцать лет, овладел в совершенстве греческим языком и получил в Константинополе под руководством «мудрецов и риторов» философско-схоластическое образование. Когда Георгий вернулся на родину, то уже не застал в живых матери, повидался с отцом и пришел к своему второму дяде в Хахульский монастырь, где и постригся двадцати пяти лет от роду в монахи. Однако тут Георгий пробыл недолго: тайно бежав из обители, он прибыл на Черную Гору и поступил учеником к известному грузинскому подвижнику Георгию Молчальнику; тот поместил своего ученика в монастырь св. Романа, где и провел Георгий три года. Вскоре, учитель постриг Георгия в схимники и отправил, его в Палестину поклониться св. местам. Когда он вернулся, то Георгий Молчальник посоветовал ему приняться за переводческую деятельность и закончить то, что не успел сделать Евфимий. Георгий должен были, уступить настойчивым просьбам наставника и отправиться на Афонскую гору в Иверскую лавру, где хранились все труды Евфимия. По приходе своем, он принялся за изучение всех памятников, относящихся к истории Иверского монастыря, причем по образцу Евфимия начал вести строгую аскетическую и трудовую жизнь. На Афоне все обратили на него внимание: Георгий был посвящен вскоре во священники, деканы и регенты хора. С этого момента Георгий начал переводческую деятельность: по изучению трудов Евфимия он знал, в каком направлении была начата работа, знал, что было сделано, и мог ясно себе представить, что ему предстояло сделать.

Литературная деятельность Георгия проявилась вследствие этого в трех видах: во-первых, он докончил переводы тех, произведений, которые были начаты еще Евфимием, но по разным причинам остались невыполненными; во-вторых, он перевел те, из патристических произведений, которые но имелись до того на грузинском языке; в-третьих, он сличил с греческими текстами и проредактировал новозаветные памятники, переведенные в древности с армянского. Кроме того им написано жизнеописание ктиторов Иверского монастыря; этот памятник, как по своим историческим достоинствам и богатству собранного в нем материала о монашеской жизни на Афоне, так и по своим литературным качествам может сделать честь любой литературе. Литературные и ученые труды Георгия были по достоинству оценены братией, и он был избран игуменом лавры. При вступлении в отправление своих обязанностей Георгий прежде всего постарался восстановить устав Евфимия. Георгию пришлось много поработать, чтобы ввести в разграбленном монастыре порядок и деловитость. Административная деятельность отнимала у него массу времени: хозяйственные дела монастыря, хождение в Константинополь для ходатайства об имущественных вопросах лавры и для испрашивания хрисовулов, участие в Протате отвлекали Георгия от литературных занятий; поэтому после нескольких лет игуменства он решил покинуть этот пост и предаться литературной работе, что и привел в исполнение. Получив отпускную грамоту от императора, Георгий отправился на Черную гору и там предался литературной деятельности. Слава о его высоких подвигах, выдающейся эрудиции и переводных трудах быстро облетела все грузинские монастыри, находившиеся в Палестине, Сирии и в самой Грузии: его переводы во множестве списков распространялись: ученики из различных мест Грузии стекались к нему, получали образование и возвращались обратно на родину, где посвящали себя пастырскому служению. Он получил также приглашение грузинского царя Баграта IV приехать к нему и заняться распространением своих переводов. Георгий принял приглашение и в 1060 году осенью пустился в путь.

Его приняли блестяще всюду и всеми ему были оказаны большие почести. В Грузии в это время был сильный голод: к моменту приезда Георгия голод уже начал стихать, но и те бедствия, которые пришлось видеть ему на родине, произвели потрясающее влияние; между тем он замечал, что многие архипастыри хладнокровно относились к народному бедствию. Одни из них в безграничном тщеславии старались увековечить свои имена драгоценными вкладами в монастыри, дабы их фамилии красовались в монастырских синодиках и передавали потомству об их выдающихся заслугах перед святыми обителями, другие копили просто-напросто богатство для личного удовольствия, когда жители – их паства погибала кругом от голода. Это происходило от того, что многие пастыри получали места благодаря симонии, а не по личным этическим заслугам и не по искреннему влечению; некоторые из таких пастырей не проходили до епископства даже соответственного пути. И вот Георгий Святогорец начал смелую обличительную проповедь и против пригласившего его царя, чтобы тот не продавал епископство людям недостойным, а «выбирал лиц достойных, святых, воспитанных в монашестве и одобренных богодуховновенными учителями», одним словом, чтобы царь поступал согласно церковным канонам: и против епископов, чтобы они не копили золота и серебра, а больше всего были бы милосердны к бедным и немощным. Он предостерегал епископов от чрезмерных затрат на украшение монастырей и соборов в то время, когда народ бедствует: не это, а помощь страдальцам должна была, быть, по его мнению, идеалом духовных пастырей. Так, одному епископу, занимавшемуся в это время украшением церквей и взносом богатых вкладов в монастыри, дабы имя его поминалось в церкви, Георгий Святогорец сказал: «Владыко, это – искушение диавола с той целью, дабы под предлогом украшения церквей погубить тебя твоим бессердечием к бедным; ведь не говорит же нам Бог: «украшайте-де Церкви», а то, что «я был голоден и вы меня не накормили», как сказал Златоуст». Георгий Святогорец не ограничился, однако, ролью обвинителя духовенства, а выступил сам в качестве активного деятеля и реформатора и попытался провести в грузинской церковной среде свои демократические идеалы: он решился нарушить аристократические традиции грузинского духовенства и первый постриг во священники людей, происходивших из среды крепостных и рабов. Впечатление произвело это обстоятельство в Грузии необычайное: еще после смерти Георгия его биограф считает необходимым разъяснить правильность этого смелого шага знаменитого реформатора грузинской церкви. Своим смелым поступком он хотел поколебать традиционный строй родной церкви, основанный на сословных принципах и феодальных институтах; он выдвинул вперед значение личных, а не сословных достоинств и тем признал за членами всех сословий право получать духовный сан; кратко сказать, он сделал попытку демократизировать грузинскую церковную иерархию, – шаг для того времени – смелый: ведь и в Западной Европе демократизацию монашества провел только св. Франциск в XIII веке. Пять лет провел Георгий Святогорец на родине в такой интенсивной работе; его обличительные речи имели сильное влияние: сам царь, даже католикос и многие епископы исповедовали ему свои грехи и каялись, народ массами стекался к нему, чтобы послушать наставление и принять от него благословение, так что у него едва оставалось время, чтобы принять пищу. После пятилетней напряженной деятельности Георгий Святогорец простился с царем, духовенством и народом, взял с собою восемьдесят человек, которых приютил у себя во время голода, и поехал обратно на Афон, но умер на пути в Константинополе 29 июня 1065 года.

И. Джавахов