Древо жизни
Древо жизни. Среди разных деревьев, украшавших рай и одновременно служивших в пищу человеку, Библия на первом плане ставит «древо жизни» (ez hahajim – буквально, «древо жизней», гебраизм), получившее свое название от чудесного свойства его плодов – сообщать вкушавшим их вечную продолжительность жизни (Быт.2:9 и Быт.3:22). Указанная особенность «древа жизни» не была, разумеется, его естественным физическим свойством, чем-либо вроде жизненного эликсира, а зависела исключительно от особого, сверхъестественного действия божественной благодати, избравшей вкушение от плодов данного древа своим внешним, символическим знаком. Однако, Св. Писание дает, по-видимому, основание думать, что «древо жизни» не утратило чудесных своих свойств и после грехопадения человека, ввиду чего последнему и был прегражден самый доступ к этому древу (Быт.3:22).
С тех пор «древо жизни», вместе с самым раем, перестало фактически существовать для человечества, оставивши свой след лишь в универсальном предании о «первоначалах человеческой истории. В этих последних вспоминание о райском «древе жизни» принадлежит к одним из самых ярких и живых. Здесь, прежде всего, отметим предание древней Халдеи («халдейский генезис»), имеющее, по причине его монументального характера и фамильной близости к преданиям еврейского народа, особенно важное апологетическое значение. Правда, в клинообразной литературе доселе еще не открыто аналогичного с библейским описания «древа жизни», но упоминания о «роще при саде богов» (припомним самое название Вавилона – Тин-тира, т. е. роща богов) в ней довольно часты. Еще чаще на различных памятниках ассиро-вавилонской древности («геммах», «барельефах», «стенах дворцов и храмов») встречаются изображения какого-то таинственного дерева, ревниво оберегаемого крылатыми гениями, что так близко напоминают известную библейскую деталь об охране «древа жизни» (Быт.3:22).
Значительно яснее говорится об этом древе в древних преданиях арийской расы. Так, по верованиям индусов, главнейшим украшением рая, лежавшего на вершине горы Меру, служило одно, произраставшее там, дерево, источавшее особо сладкий и целебный сок, но имени «сома» – своего рода, божественный нектар бессмертия. В преданиях древнего Ирана этот общеарийский миф принимает еще более яркую окраску и более близкую к библейской форму: так, на первой же странице Вендидад – древнейшей части Зенд-Авесты в повествовании о рае, Агурамазды, говорится, что среди множества прекрасных его дерев стояло одно, по имени «гаокерена», или «белая саома», плоды которого имели свойство сообщать вкушавшим их бессмертие.
Предание о «древе жизни» имеется также и в индийских Ведах, где «сома», истекающая из древа жизни, не только обладает силой бессмертия, но и заключает в себе семена всех растений, и служит тем материалом, из которого сделаны лучшие украшения неба и земли.
Близко родственное указанным предание сохранилось также и в древнейших верованиях Китая, где, напр., мы находим следующее предание: «На средине горы (Куень-Лунь) есть сад, в котором постоянно дышит нежный зефир, мягко шелестящий листьями прекрасного дерева – тонга. Этот чудный сад лежит у запертых врат неба. Орошающие его, воды вытекают из обильного источника, который называется «источником бессмертия», потому что пьющие из него не умирают». В другой китайской легенде прямо говорится, что райское бессмертие зависело от плодов одного дерева.
Аналогичные вышеуказанным предания можно также находить в преданиях Египта о рае Озириса, в классических преданиях о так называемом «золотом веке», в древнегерманской легенде о рае «асгарде», т. е. «саде богов», где растут особые яблоки, которые едят сами боги, чтобы не стареть, и т. п., так что предание о «древе жизни» мы с полным правом можем назвать одним из самых универсальных и устойчивых преданий человечества, дающих убедительное доказательство исторической подлинности библейского сказания об этом чудесном древе.
Но не так думают и говорят представители отрицательной критики: им такое поразительное совпадение библейского предания с универсальным дает лишь повод заподозрить исторический характер первого. Из указанных фактов они делают совершенно иной, противоположный нашему вывод, трактуя библейское повествование, наряду со всеми прочими, аналогичными ему преданиями, в смысле мифологических остатков человечества, ключ к разгадке которых лежит в общепсихологической склонности идеализировать «доброе, старое время». Несмотря на свое видимое остроумие, данная гипотеза лишена, однако, глубины и основательности. Миф о древе жизни она считает простым продуктом младенчествующей фантазии; но это еще не объясняет дела: ведь фантазия – не творение из ничего, а своеобразная комбинация уже готового материала. Следовательно, и в данном случае, даже допуская сильное влияние фантазии, мы все же не можем устранить известной фактической первоосновы, лежащей в глубине указанных преданий. Та психологическая настроенность, на которую, как на мотив образования сходных преданий, указывают рационалисты, разумеется, не могла дать необходимого материала: она могла сообщить ту или иную окраску уже готовому материалу, но тем самым заранее требовала допустить наличность этого материала.
Затем, если бы в возникновении и образовании так удивительно сходных между собою преданий все дело было предоставлено одной фантазии, то она, как бесконечно живая и продуктивная сила, не стала бы так бесплодно повторяться, а постоянно создавала бы новые и самые причудливые образы. Если же на самом деле мы наблюдаем обратное, то ясно, что творческие порывы фантазии сдерживались здесь чем-то посторонним, очевидно, тем фактическим материалом, который заключал в себе основные черты, хотя и далекого, но все же исторического прошлого.
Что касается, наконец, более частной попытки рационализма – вывести библейское предание из родственного ему древне-халдейского, то достаточно указать на ту диаметральную противоположность, какая существует в общем духе и характере этих преданий, чтобы понять всю произвольность подобного предположения: халдейское предание насквозь проникнуто политеизмом, тогда как библейское дышит строгим монотеизмом: следовательно, о каком-либо взаимодействии между ними не может быть и речи.
Независимо от своей исторической реальности, «древо жизни» как в самой Библии, так, в особенности, у оо. церкви имеет еще и символическое значение. Так, в кн. Притчей проводится параллель между «древом жизни» и «премудростью», и указывается их совпадение в различных отношениях (Притч.3:18, 11:30, 13:12, 15:4 и др.). В. Апокалипсисе неоднократно упоминается небесный рай с новым, чудесным «древом жизни (Откр.2:7, 22:1, 2, 14). У свв. оо. чаще всего встречается сопоставление «древа жизни» с крестом Христовым – этим новым живоносным древом (излюбленный мотив, и наших церковн. песнопений), а также и с таинством евхаристии, которая, по подобию плодов «древа жизни», точно так же дарует верующими вечную жизнь, хотя не в физическом а в духовном смысле.
Литература: Бл. Августин «O граде Божием» ХIII, 30, и XIV, 26. «Тр. Киев. Дух. Ак.» 1 ч. Vigouroux «La Bible et la critique rationaliste» II. Paris 1891. Dillman «Die Genesis», Leipzig 1886. Покровский Л. И. «Библейское учение о первобытной религии». Троицкая лавра 1901.
А. Покровский