Гордость

Гордость. Это – такого рода внутреннее настроение человека, когда он «слишком высоко ценит свои достоинства, считает себя превосходнее других и презрительно относится к» последним; это, – кратко сказать, «надменность, высокомерие, кичливость», состояние противоположное «смирению, скромности» (см. академич. словарь русск. яз.). Это – ложно понятое самолюбие (о нем, а равно, о смирении, скромности см. ниже в соответствующих местах); словом, явление, в существе своем, фальшивое. Как такое, оно должно быть признано нравственно-дурным. И действительно, гордый человек всецело несправедлив. А всякая неправда, как попрание истины, как такое или иное ее искажение и нарушение, – само собою понятно, – не должна иметь места в нравственной жизни человека. Гордый человек несправедлив прежде всего в отношении к самому себе. Взяв фальшивую мерку для определения степени и цены своих личных качеств, он видит их в ненадлежащем их объеме, в слишком большом, созерцает их, так сказать, сквозь увеличительное стекло. С другой стороны, гордый несправедлив и в отношении к окружающим его людям, так как их достоинства измеряет уже иною меркою, сравнительно меньшею. Забыв, что нравственная природа всех людей сама по себе тождественна, что теории Платона, Аристотеля и др. в данном случае уже давно отжили свой век, – забыв, таким образом, что, при суждении о внутренней стороне как его я, так и я прочих людей, должен быть избираем один и тот же масштаб, – он обнаруживает крайнее пристрастие, когда в настоящем случае рассматривает внутренний мир ближнего сквозь уменьшительное стекло. Раз себя гордый созерцает через увеличительное стекло, а других – через уменьшительное, – естественно в нем возникает «высокомерное, надменное, кичливое» отношение к последним, по сравнению с которыми, как своего рода пигмеями, он сознает себя, так сказать, великаном. Несправедлив, наконец, гордый и в отношении к Творцу, создавшему, в лице наших прародителей, всех людей равными по их природе, одинаково всех их искупившему через Единородного Сына Своего Господа нашего И. Христа и проч., и отсюда неодобрительно относящемуся ко всяким проявлениям с чьей бы то ни было стороны Г. (Дан.4:34; Лев.26:19; Ис.2:12; Иез.30:18, 33:28; Иак.4:6; 1Пет.5:5 и друг.). Гордый совершенно произвольно обвиняет Творца в том, что Он будто бы пристрастно наделил людей, именно их внутреннюю, духовную природу, неодинаковыми качествами, возвеличив одних пред другими... То обстоятельство, что человек пользуется в рассматриваемом случае фальшивою меркою, объясняется, конечно, различными причинами: особенностями воспитания данного лица, особенностями окружающей его среды, вообще, условиями всей его жизни и проч. Раз человек стал на ложный путь, для него уже трудно, а иногда и совсем невозможно повернуть на путь правый, найти и признать мерку надлежащую. А эта мерка, между тем, ясно и определенно указана в слове Божием, как во всем его внутреннем духе, так и во множестве отдельных мест. Если от нас требуется любовь к ближним, равная нашей любви к самим себе, доходящая, если понадобится, до нашего полного самопожертвования в их пользу (обо всем этом см. ниже в параграфе о любви), то ясно, что о какой-либо Г. нашей пред окружающими не может быть и речи в христианстве. В понятие любви даже и призрачно не может входить, и не входит, элемент кичливости (ср. 1Кор.13:4). Сознание же нами множества своих недостатков, постоянных своих нравственных промахов скорее всего должно возбуждать в нас как раз противоположное чувство – смирение (о нем речь будет, как и сказано уже, ниже), чувство страха пред нелицеприятным Судьею нашего поведения (ср. Рим.11:20). Там, где человек не может даже и приблизиться к своему нравственному идеалу (Мф.5:48), речь о Г. безусловно и неуместна, и непонятна. Отсюда естественно слово Божие и предостерегает нас от этого порока (ср. Иер.13:15). Неуместная в христианстве, где освещается истинный внутренний мир человека, где ясно и правильно начертывается его положение во вселенной, ввиду ближних его, а особенно в отношении к Богу, – где, словом, налицо все, безусловно враждебные ей, данные, – Г. может быть понятна только там, где этих данных нет: напр., в этике Платона, в этике Аристотеля, не признававших тождества нравственной природы всех людей (ср. отчасти и выше) и отсюда естественно находивших возможность говорить о Г., как даже, своего рода, добродетели (чит. особенно речь Аристотеля об одной из важнейших добродетелей его этики – о «великодушии» и пр.); или в этике стоической, преувеличенно смотревшей на значимость человеческих сил, благодаря которым стоический мудрец, достигавший, казалось ему, особенного совершенства нравственного, в конце концов так проникался Г., что считал себя не только равным божеству, но даже, в известном смысле, высшим его; или в этике Ницше с его фальшивым учением о человеке и его внутреннем мире, и проч. Коротко сказать: там, где налицо нормальная нравственная жизнь, Г., как всецело с ней несовместимая, отсутствует; по мере проникновения последней, первая стушевывается все более и более: вместе они не могут ужиться (См. еще под сл. Эгоизм).

А. Бронзов.