Антихрист по учению раскола

Антихрист по учению раскола. Русские старообрядцы, не смотря на то, что объявляют себя сынами древней православной церкви, с 1666 года сохранившейся будто бы только в их обществе, содержат учение об антихристе несогласное с ее учением. Прежде всего, они утверждают, что царство антихриста уже настало, и именно: с 1666 года он воцарился в грекороссийской церкви и царствует ныне «духовно». По этому учению, антихрист есть совокупность «ересей», содержимых якобы православной церковью. Антихрист, следовательно, не есть человек; под женою, от которой должен родиться антихрист, следует разуметь общество нечестивых людей; под рождением – отступление этих людей от евангельского учения; три с половиною года, в продолжении которых предопределено антихристу царствовать, означают время неопределенное. Самые признаки антихристова царствования имеют своеобразный смысл: «отступление», о котором говорит апостол Павел, началось при патр. Никоне и по его вине, когда были введены в церковное употребление так называемые «новые» обряды и книги; учение антихриста будет заключаться в незначительных, по-видимому, изменениях в буквах и обрядах, – отсюда греко-российская церковь имеет и книги Св. Писания, и иерархию, и таинства, и богослужение, но все – в превратном виде; печать антихриста не единообразна – она заключается не в одном каком-нибудь предмете, или знаке, а в разных: имя Христа Спасителя «Иисус», четвероконечный крест, троеперстие – все это печать антихриста. Явление видимым образом обличителей антихриста Еноха и Ильи также не следует ожидать: Енох и Илья, по мнению раскольников, должны явиться не собственным лицом, а чрез обличителей отступления от веры и в их лице, каковым образом эти обличители антихриста и явились уже в лице их, раскольников. Такого учения об антихристе держатся, впрочем, не все раскольники, а только так называемые беспоповцы; поповцы же отвергают это учение, как неправильное, и в большинстве чужды таковых обвинений против православной церкви. Но есть и беспоповцы, которые, отвергая учение об антихристе духовном, проповедуют воцарение антихриста видимого, «чувственного». Таковы, так называемые, бегуны или странники, которые указывают видимого антихриста в лице царствующих особ. Уже из этого разногласия между поповцами и беспоповцами, а равно и в среде самих беспоповцев, открывается несостоятельность раскольнической доктрины об антихристе. Но еще яснее она видна из всей истории этой доктрины. В виду этого проследить эту историю весьма важно, хотя бы только в главных чертах.

Вопрос об антихристе современен появлению раскола. Это объясняется тем, что самое раскольническое движение возникло, главным образом, на почве существовавших тогда на Руси эсхатологических чаяний. Весьма важно изложить здесь сущность этих чаяний, потому что при этом выясняется с одной стороны то, каким образом могло зародиться и укрепиться столь ложное учение в расколе, как учение об антихристе, а с другой – и самая эта его ложность, так как окажется, что и почва для его возникновения была ошибочная.

Сущность эсхатологических чаяний, существовавших на Руси, заключалась в представлении «о восьмой тысяче лет от сотворения мира, как такой, в которую должна последовать кончина мира, и в представлении о Москве, как о последнем Риме». Представление о восьмой тысяче лет, о «восьмом веке», сложилось, как известно, после 1492 года, когда прошел 7000-й год от сотворения мира, к которому, т. е. году, ранее этого приурочивался день второго пришествия Христова. В конце XVI века эту мысль, между прочим, провел защитник православия Стефан Зизаний в толковании на 15 слово св. Кирилла Иерусалимского об антихристе; это толкование вошло в так называемую Кириллову книгу, напечатанную в Москве в 1644 году. В 1648 году в Москве был напечатан другой сборник под именем Книги о вере: в нем также была повторена мысль о кончине мира в восьмой тысяче лет. Можно сказать, что книги эти записали ходячее русское мнение, но вместе с тем они способствовали и закреплению его. Таким образом к половине XVII века уже был решен вопрос о том, когда ожидать явление антихриста? Оставался другой вопрос: где последует явление антихриста? В древнейший период христианской истории пришествие антихриста тесно связывали с падением римской империи. Когда, в V веке, Рим политически пал, идею вечного Рима перенесли на Константинополь, а в XV веке, когда и Константинополь пал, указали третий Рим. Именно, стали думать, что под Римом нужно разуметь не древний Рим и не второй – Константинополь, а третий – Москву. Москва есть третий Рим и последний, четвертому не быть. Москва, так сказать, не допускает открыться антихристу, она есть апостольское «удерживающее», так что с падением Москвы последует кончина мира. Тут соединились два представления о Москве, – с одной стороны, как о «самодержавном» государстве, с другой как о едином в целом мире хранителе православия. Когда падет московское православие – падет и «самодержство» Москвы; а не станет последнего в христианском мире государства – настанет и свету конец. Первая мысль, именно мысль о том, что политическое могущество Москвы тесно связано с ее православием, складывалась и крепла постепенно, по мере того, как складывалось и крепло убеждение русских, что другие христианские народы, потерявшие политическую самостоятельность, отпали от православия и вновь падают все глубже и глубже. В XV веке исконная недоверчивость русских к грекам перешла в полную религиозную подозрительность. «Трагедия достохвальная с концом злым и жалостным» – Флорентийский собор покрыл тенью свет греческого православия в глазах русского общества. Едва было получено известие об унии, русские открыто стали высказываться, что греки «к своей погибели от истины свернулись и печать антихристову на челе и деснице прияли». А между тем Константинополь скоро после того пал под напором османов. Это политическое несчастие русские тогда поставили в прямую связь с изменой греков православию. «Непоколебимо стоял царствующий град доколе как солнце сияло в нем благочестие, а как покинул истину, да соединился с латиной, так и впал в руки поганых». Так рассуждали русские, и имели повод, чтобы продолжать мысль. Случилось, что иго своих двухсотлетних поганых владык русские тогда свергли. Опираясь на эти два факта, русские книжники построили особую теорию об исключительном призвании Москвы в последние времена. Современными внешними обстоятельствами русского государства теория эта оценивала прошедшее русского народа, от них же она делала заключение к будущему. Все, что имеет теперь Россия, дано ей за сохранение чистоты православия. Но и впредь пред нею тот же путь: она должна по нему следовать и будет следовать, – в этом заключается ее задача и конечное назначение. Два Рима: ветхий Рим и Рим – Константинополь пал первый неверием аполлинариевой ереси, второй – от утеснения внуков агарянских; старые звезды благочестия померкли; поэтому все христианские православные царства теперь сошлись в одно царство – русское; во всей поднебесной один стал христианский царь – русский, одно православное царство – русское; оно ярче солнца светится православной верой; здесь-то ныне и обретается святая, соборная и апостольская церковь. И как стоит благодатью Христовой русское царство, так и будет стоять вечно, – другим оно не достанется. Москва есть третий Рим и последний, ибо четвертому не быть; ей назначено быть хранительницей православия до тех пор, пока не наступит царство, которому не будет конца. «Подобает все это держать со страхом Божиим». Так русская церковь с ее православием в представлении русских стала синонимом церкви вселенской и ее православия; идеал церкви вселенской был заключен в географические пределы церкви русской. Всякая здесь перемена, думали, может быть только изменой православию, падением и всего православия, и это будет уже окончательное падение, последнее в целом мире, такое, за которым последует явление антихриста. А такая перемена будет, ибо должна быть, по Писанию. В ответ на вопрос, откуда надо ждать «тяжкого поветрия» для московского православия? – упорно указывали на латинский запад. Под влиянием исконных суждений русских о латинской вере, как «злой» и «поганой», и под впечатлением от чтения тех древнеотеческих творений, в которых нарождение антихриста полагалось в римской империи, в латинском мире, легко пришли к убеждению, что антихриста нужно ждать с запада, из веры латинской, по крайней мере в том смысле, что явление антихриста будет иметь тесную связь с тем отступлением от веры, которое началось на западе со времен разделения церквей. Судьбы русской церкви и отечества в конце ХVІ в. и в начале ХVІІ, когда от папистов надо было защищать и веру, и государство, усилило мистическое настроение русских умов в отношении запада. В этой борьбе уже прямо был высказан взгляд на представителя латинства – папу, как на лицо, способствующее скорее осуществиться тому «отступлению», с которым последует явление антихриста. Папа, по крайней мере, «наивысший предтеча» антихриста: такой взгляд был проведен и в Кирилловой книге. Соображая при этом далее, делали другие догадки. Припомнили, что сатана, по Апокалипсису, был связан на тысячу лет и что Рим пал духовно именно через тысячу лет: решили, что это было первым действием развязанного сатаны. Припомнили также другое апокалипсическое число: 666, число зверя, присоединили его к тысяче, сумму обозначили суммою лет, и увидели, что она падает на восьмую тысячу лет: одно, думали, отступление от веры в течении восьмой тысячи лет было, когда западные униаты приступили к римскому костелу: по числу 666 надо ждать нового отступления и явление самого зверя. Такое мнение обстоятельно изложил составитель 30-й главы Книги о вере. «По тысяче лет Рим пал духовно: тогда исполнилась апокалипсическая тысяча; в 1596 году уния была заключена: это второе оторвание христиан от веры; по числу 666 не непотребно и Москве иметь от сих вин опасение, чтобы не пострадать тем же, чем пострадал запад и униаты. Кто весть, 1666-й год – не есть ли год явления явственных предтеч антихриста, или даже его самого». Легко понять, что воображение читателя Книги о вере не могло быть настроено спокойно. Когда книга появилась, опасный 1666 год приближался. Что же удивительного, если и противники исправления церковных книг и обрядов в своем протесте стали на почву ходячих эсхатологических чаяний? Им казалось, что они рассуждают по Писанию и здраво.

Выходя из мысли, что кончина мира должна последовать в «осьмом веке», они рассуждали так. Замена старых книг и обрядов «новыми» совершилась в восьмой тысяче лет, сиречь «на конце века сего». Следовательно, можно понять, куда ведет эта замена, потому что в последнее время, по Писанию, «не исправление веры» будет, а «отступление» от веры: восстанут лжеучители, чтобы уготовать путь противнику Христа. Мало этого: замена «старины» «новизною» совершилась близко 1666 года, заключающего в себе сумму апокалипсических чисел сатаны и зверя и, по проречению Книги о вере, опасного для веры. Следовательно, дело «исправления» книг патриархом Никоном не есть ли дело того же развязанного сатаны, по действию которого пострадали запад и униаты, и в существе своем не есть ли оно то, «последнее отступление», с которым нужно ждать явления антихриста? Проверяя свое положение, противники церковных исправлений брали другую сторону ходячих эсхатологических чаяний. Исправление книг совершилось в Москве и для Москвы; но Москва есть хранительница православия до скончания века. Следовательно, это «исправление» есть ли в действительности исправление? Напротив, как-бы не пострадать от имеющего «на последок возмутить вселенную?» На такой вопрос отвечали: «хотят они, ученики Никона, чтобы никто не остался в прежней православной вере: это – последнее знамение пришествия антихриста». Так как «тяжкое поветрие» для московского православия ожидалось с запада, то в новых книгах и обрядах противники их усмотрели латинские ереси. И троеперстие, и четвероконечный крест, и пятипросфорие: все это, уверяли, плевелы латинской веры, равно как и все изменения в богослужебных книгах, и все это, по этому самому, суть признаки «присвоения антихристу».

Если и до 1666 года эсхатологические чаяния немало волновали противников книжных исправлений, то после этого года, когда раскол был осужден окончательно, толки еще более усилились. Так как теоретические рассуждения стояли в полном разногласии с действительностью, то вопрос был решаем далеко не всеми одинаково. В самом деле, 1666 год прошел, а мир стоял по-прежнему: солнце обычным порядком восходило и заходило, настала ночь – и луна давала свет. Что настали последние для земного мира времена, в этом все соглашались между собою, но в понимании этого положения и в решении связанных с ним частных вопросов произошло великое разделение. Такие столпы раскола, как протопоп Аввакум и диакон Феодор, держались того мнения, что антихрист еще не приходил, хотя кончина мира «близ есть»: началось то «последнее отступление», которое предварит второе Христово пришествие, – «скоро» и антихрист «будет». В понимании личности антихриста и вообще в учении о нем Аввакум и Феодор стояли, говоря вообще, на почве церковного учения. В этом отношении к ним примыкал и инок Авраамий; но на почве ходячих эсхатологических чаяний он шел далее пустозерских узников. Так, он думал, что антихрист должен явиться не где-либо, а именно в России и здесь утвердить свое царство, и что, затем, патриах Никон «зело подобится» антихристу. Но так как антихрист, по Писанию, явится лишь за три с половиною года до кончины мира, а последняя по вычислениям Авраамия должна была последовать в 1691 году, то Авраамий, писавший свои сочинения приблизительно за двадцать лет до этого срока, естественно оставил вопрос открытым. Между тем, даже тогда уже делались решительные попытки доказать, что година последнего антихриста уже настала. Это течение имело два направления, причем каждое из них в свою очередь выражалось в нескольких видах. Одно направление выходило из понятия о видимом антихристе, личном. В теоретическом отношении оно имело под собою твердую почву, так как и Св. Писание учит о личном антихристе; но в приложении к действительности, насколько требовалось безотлагательно указать антихриста в определенном лице, это учение сразу оказалось несостоятельным. Попытка была направлена собственно только на два лица: одним из них был патриарх Никон, другим – царь Алексей Михайлович. Молва о Никоне, как антихристе, бродила в народе еще ранее 1666 года. Известна этого рода проповедь монаха Ефрема Потемкина, жившего за Волгой в дремучих нижегородских лесах. Около 1669 года эта мысль была проведена в повести о старцах Петре и Евдокиме. Несколько позднее раскольники обращались с данным вопросом даже в Пустозерск, к заключенным там расколоучителям. Мало этого, молва изощрялась даже после смерти Никона: то говорили, что Никон не умер, а живет в Пскове, то утверждали, не отрицая факта смерти, что скоро Никон воскреснет. Сопоставления Никона с антихристом были разнообразны, но исходной точкой для всех этого рода суждений было то единственно, что Никон «веру переменил», т. е. исправил книги и обряды. Другие искали антихриста в лице Алексея Михайловича. Преимущество этого взгляда пред первым, какое прямо бросалось в глаза раскольнику, заключалось в том, что антихрист, как говорит Писание, будет царем. Дело в том, что хотя «перемену в вере» произвел Никон, но он сделал это с согласия Алексея Михайловича, который явился даже охранителем и узаконителем дела патриарха. Решительную попытку вытолковать антихриста в лице Алексея Михайловича мы встречаем в общине раскольников города Тюмени, обращавшихся за разрешением этого вопроса к одному неизвестному по имени расколоучителю, находившемуся в заточении в Далматском монастыре. Если отсюда было прислано опровержение мнения, что антихрист – царь Алексей, то из Пустозерска, от Аввакума и диакона Феодора, было получено неоднократное изобличение ложных толков о патриархе Никоне. Из Пустозерска же были направлены стрелы и против другого течения в решении данного вопроса, выразившегося в учении об антихристе духовном. Это учение уже в XVII веке имело сторонников в разных местах: в Москве, Поморье, Новгороде, на Дону и в Сибири. Таковы были расколоучители: диакон Игнатий Соловецкий, Козьма Косой, Яков Лепихин, и др. Под воцарением антихриста они разумели: то воцарение диавола, губителя веры евангельской, то распространение отступления, что совершилось, конечно, также по действу того же диавола. Особенно подробно было раскрыто учение о духовном антихристе в послании из Далматского монастыря в Тюмень: «об антихристе и тайном царстве его». По богохульному учению далматского расколоучителя, антихрист – это агнец православной церкви, запечатленный четвероконечным крестом. Обличение против этого лжеучения мы находим у нескольких авторитетных расколоучителей XVII века, преимущественно же – у протопопа Аввакума, который боролся с такими кривотолками в течение всего своего пустозерского заключения. Такое же разногласие по вопросу об антихристе находим в расколе и в XVIII веке. В первой четверти этого столетия видимого антихриста вытолковывали в лице императора Петра I. Известные реформы этой эпохи были причиной того, что подозрительные толки об их виновнике упорно держались даже в среде православного русского народа. По воззрениям старой Руси все в жизни носило религиозный характер. Отсюда и указы о брадобритии и немецком платье, и перемена нового года, и подушная перепись, и уничтожение патриаршества, – все нововведения Петра I истолковывались с религиозной точки зрения, как «нарушение веры». Царь ездит в немецкую слободу, путешествует к немцам за границу и других посылает туда учиться, теснит за непринятие немецких обычаев, дает привилегии иностранцам: как судить о таком царе, который совсем не похож на прежних «благочестивых» царей русских? Начав толками о том, что Петр «родился от немки», кончили уверениями, что он – антихрист. Эту мысль развивали на разные лады, и священник, у которого отобрали пчельник и требовали небывалых прежде сборов, и бродячий старец, которого ловила полиция, и крестьянин, которому приходилось не в мочь от тягостей нового тягла, и сын боярский, изнуренный службой, и вдова-стрельчиха после колесованного мужа, и нищий, которому не велено было просить милостыню, – все, кого только коснулись новые порядки. Одни распространяли свои мысли чрез подметные письма, другие прямо лезли на казни, чтобы побороться с антихристовой прелестью, поносили царя на площадях, на улицах, в церквах... При таком состоянии общества была богатая почва и для сеяния раскола, и для проповеди раскольников о наступлении царства антихриста. Систематическое изложение учения о явлении в мире антихриста в определенной личности и именно в лице императора Петра I мы находим отчасти у сибирского расколоучителя Ивана Смирнова, главным же образом в «сказании о антихристе еже есть Петр I». В этом последнем произведении раскольнического пера сделано немало сопоставлений черт из жизни и деятельности Петра I с теми чертами, какими в Писании характеризуется сын погибели. Правда, в том виде, в каком это сказание известно в настоящее время, оно появилось сравнительно поздно и проводит мысль скорее о воцарении духовного антихриста; но основа его, несомненно, относится к временам Петра I, когда оно проповедовало воцарение чувственного антихриста. Что касается учения о духовном антихристе, то и в данный период оно не только не заглохло, но и усилилось, будучи пропагандируемо авторитетнейшими расколоучителями. Так, более или менее подробный опыт раскрытия этого учения был сделан еще в 1708 году известным расколоучителем Феодосием Васильевым, основателем феодосеевщины, в обширном сочинении «Ответы о пришествии последнего антихриста»? Уже одно то обстоятельство, что раскольники и теперь продолжали разногласить между собою: одни вытолковывали антихриста видимого, личного, другие – духовного, мысленного, – показывает, что вопрос этот неразрешим для раскола. Проповедывание учения о духовном антихристе очевидно сознавали невозможность указать его в определенной личности; но и собственное их заблуждение было не менее очевидно для их противников, так как учение о духовном антихристе стоит в полнейшем противоречии с учением Св. Писания; а между тем и проповедники духовного антихриста, и защитники учения об антихристе чувственном одинаково признавали, что царство сына погибели уже настало. В таком взаимном противоречии мы находим беспоповщину и в последней четверти того же XVIII века. Учение об антихристе, как «отступлении», в это время было особенно подробно раскрыто в «книге об антихристе, свидетельство от божественного писания», состоящей из 35-ти статей. Старую раскольническую мысль о Петре I, как антихристе, теперь повторил известный Евфимий, основатель «бегунского» беспоповщинского толка. Евфимий подыскал к этой мысли как можно более мнимых доказательств и указал чувственного антихриста в лице царствующих особ, как преемников Петра I и исполнителей воли его. В таком положении вопрос об антихристе остается в беспоповщине и доселе. Таким образом история раскольнического учения об антихристе, как видно из сделанного нами краткого изложения ее, говорит далеко не в пользу беспоповщины. Ведь беспоповцы признают это учение за догмат, полагая его в основу и устройства собственной общины, и своего взгляда на состояние православной церкви, – и этот-то «догмат» подвергался стольким видоизменениям и стольким возражениям и обличениям из среды самого же раскола! Более подробное ознакомление с данным предметом читатель найдет в специальной литературе.

Литература: П. С. Смирнова, Внутренние вопросы в расколе в ХVІІ веке: здесь подробно изложена внутренняя полемика по этому вопросу в самом расколе в XVII веке. И. Ф. Нильского, Об антихристе против раскольников: здесь дан разбор беспоповщинских писаний ХVIII века. О. архим. Павла Прусского, Собрание сочинений, ч. 1: эта книга знакомит с живою современною постановкою раскольнических доказательств. А. Беляева, О безбожии и антихристе: в этом ученом труде дана историко-критическая оценка всех когда-либо существовавших и ныне существующих мнений об антихристе, в том числе и беспоповщинского. Кроме того полезно ознакомление с Книгою об антихристе, Е. Перевощикова, как с произведением бывшего беспоповца Спасова согласия. Выдержки из старопечатных и старописьменных книг о событиях последнего времени читай в «Выписках» А. Озерского ч. 1, стр. 6.

П. Смирнов.