Новое поприще для миссии Св. Православной Церкви: несториане или сирохалдейцы

Новооткрывающееся поприще для миссии св. Православной церкви

Недавно ещё на всём христианском западе господствовало общераспространённое мнение, что православнорусская церковь не обладает главным признаком жизненности, именно духом миссионерства или апостольства, что она не исполняет последнего завета Господа И. Христа на земле: «шедше, научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Св. Духа», и потому в духовном отношении есть церковь мёртвая. Благодарение Господу Богу, – ошибочность этого странного мнения, образовавшегося отчасти вследствие незнакомства с нашей церковью, её духом и жизнью, а ещё более вследствие недоброжелательного отношения в ней со стороны Рима главным образом, с каждым годом становится всё очевиднее даже для ослеплённых предубеждением глаз, и все теперь и на западе, у кого есть глаза, чтобы видеть, с изумлением, а некоторые даже и с испугом следят за величавым движением православнорусской миссии, которая ежегодно открывает для себя всё новые поприща деятельности и ежегодно же пожинает обильную жатву. В прошлом году около этого же времени мы сделали сообщение о настоящем положении и будущих надеждах св. миссии православия на далёком западе, за океаном, на девственной почве С. Америки¹. Тогда поводом к нашему сообщению послужила радостная весть о новом успехе нашей американской миссии в деле утверждения и распространения православия на отдалённом заокеанском западе. Теперь мы находим благовременным обратить внимание своих читателей совершенно в другую сторону, – для большинства, быть может, совсем неожиданную. От отдалённого запада обратимся к глухому востоку, который хотя и ближе для нас, но известен нам ещё гораздо менее, – или, пожалуй, – даже и совсем неизвестен большинству; между тем знакомство с ним, безусловно, необходимо для всякого, кто только хочет сознательно следить за движением нашего великого отечества к осуществлению им возложенной на него Промыслом Божиим поистине вселенской миссии, одинаково охватывающей и восток, и запад, и север и юг. Именно мы намерены обратить внимание читателей ещё на одно новооткрывающееся для православной миссии поприще, – и притом такое, которое обещает увенчаться необычайным успехом.

Осенью минувшего года в наших духовных², а через них и в светских газетах появилось известие, что наше духовное начальство отправило двух русских православных миссионеров к так назыв. «несторианам», живущим к югу от нашей закавказской границы, в Курдистане, – в той гористой области, которая, лежа между знаменитыми солёными озёрами Урми и Ваном (проще говоря – в верховьях рек Тигра и Евфрата, священные имена которых напоминают о рае земном и колыбели человечества), отчасти принадлежит Персии и отчасти Турции. Это известие само по себе конечно не представляло бы никакого особенного интереса для нашего так называем. интеллигентного общества, как известно, весьма равнодушного ко всяким нашим миссиям, которые оно привыкло считать делом правительства, а не общества. Но в данном случае, по крайней мере, для избранного меньшинства, это известие не прошло незамеченным, и именно потому, что миссия эта имела необычайный успех, который отразился целым переполохом во многих странах – в Риме, Англии и даже в Америке. Что же именно случилось? – Да просто то, что весь несторианский народ, числящий в себе до 300–400 т. душ, встретил наших миссионеров как своего рода ангелов-благовестников, буквально носил их на руках, не отходил от их дверей и к ужасу латинских и особенно пресвитерианских миссионеров, уже давно свивших себе гнёзда пропаганды среди этого народа, выразил готовность оставить своих западных учителей-просветителей и броситься в объятья православных московов. Охватившее несториан движение было так велико, что можно было опасаться даже беспорядков, а смущение инославных пропагандистов дошло до того, что они буквально потеряли голову, и глава напр. пресвитерианской миссии даже прямо взывал к американскому правительству, требуя от него дипломатического вмешательства в это дело – с целью настоять пред турецкими и персидскими правительствами об удалении русских миссионеров, которые-де просто явились политическими эмиссарами русского царя! Всё это дело у нас для большинства так. наз. образованного общества прошло почти незамеченным; но что это дело отнюдь немаловажное, об этом ясно свидетельствует указанный переполох западного общества, лучше умеющего оценивать и предугадывать значение крупных событий. А таким, несомненно, крупным событием обещает быть и это вновь начинающееся дело миссии нашей православной церкви. И вот по поводу этого события мы и намерены представить несколько данных, которые могут осветить для нашего сознания значение зарождающегося крупного церковно-исторического факта.

Прежде всего, конечно, возникает вопрос: кто такие эти несториане, где они живут, откуда произошли, какое их прошлое и в чём их настоящие идеалы? Вот на эти вопросы ми и постараемся ответить вкратце.

Не знаем, случалось ли кому из читателей когда-нибудь лично встречаться с этими несторианами или так назыв. асорами и халдеями, или ещё иначе – сирохалдейцами. Но нам в недавнее время случилось иметь две встречи, которые впервые и возбудили в нас интерес к ним. Одна встреча была так сказать у хладных финских берегов, а другая чуть не у пламенной Колхиды. Года три тому назад летом во время моего дачного пребывания в Финляндии, в Териоках, ко мне на дачу пришли два загорелых чёрных бородатых незнакомца и заявили, что они халдеи и производят в России сбор на поправку разорённых курдами церквей. Достаточно было одного названия «халдеи», чтобы во мне, как раз в то время занимавшемся историей древней халдейской монархии, оно пробудило живейший интерес к моим незнакомым носителям, как к живому, наглядному пережитку древнейшего в мире народа с его глубоко-интересной культурой. Неужели, подумалось мне, это, в самом деле, живые представители того, уже тысячелетия тому назад похороненного историей, халдейского народа, о самом существовании которого мы стали подробно знать только в самое недавнее время, благодаря новейшим раскопкам в Месопотамии и разбору клинообразных надписей? И внешность незнакомцев как будто подтверждала, что это так. Их дюжие фигуры с чёрными большими бородами в особого рода полукафтаньях, точь в точь воспроизводили передо мною те знаменитые фигуры, с которыми мы так хорошо знакомы теперь по снимкам с ассиро-вавилонских барельефов, – с фигурами тех грозных царей, которые с каким-то сверхчеловеческим высокомерием давили на своих победоносных колесницах бегущего неприятеля, воздвигали целые пирамиды из отрубленных голов, сами лично выкалывали глаза пленным царям, или лично схватывались со львами на царской охоте; – одним словом с фигурами тех ассиро-вавилонских царей, пред которыми некогда трепетал весь мир. Самые полукафтанья моих незнакомых посетителей напоминали собой полукафтанья тех же царей или халдейских жрецов, славившихся своей мудростью на весь древний мир. Под влиянием таких впечатлений я разговорился с ними, и узнал, что они оба диаконы, принадлежат к 7-му ангельскому чину и посланы каким-то мар-Ионой в землю Белого царя за сбором подаяния, в доказательство чего представили и удостоверительные документы. Бедные, жалкие потомки некогда великого и грозного народа! – невольно подумалось мне, когда я подавал им свою скромную лепту. В древности сами цари окружающих народов несли ему в его столицы, к подношению его грозных царей целые слитки золота, будучи несказанно счастливы, если какой-нибудь Ассурназирпал или Сеннахирим благосклонно взглянет на них своим грозным оком и не прикажет тут же посадить их на кол или собственноручно не выколет им глаз, о чём так красноречиво говорят ниневийские барельефы³. Теперь же потомки этого грозно-победоносного народа униженно кланялись мне за тот жалкий бумажный рубль, который я подал им! Великая ирония исторической судьбы, думал я, провожая своих интересных гостей, и вместе с тем грозное предостережение и для великих монархий новейшего времени. Другая встреча с этим же народом была у меня в Крыму, в Балаклаве – позапрошлым летом. Сидя однажды в знойный день на веранде, я вдруг поражён был раздирающими звуками какой-то до необычайности странной музыки, раздавшейся под верандой. Подойдя к перилам веранды, я увидел внизу сразу двух каких-то восточных человеков, которые, по-восточному расположившись на земле и как будто от восторга зажмурив глаза, задавали отчаянно восточный концерт, производя какую-то невообразимо дикую музыку, способную положительно выворачивать всю душу непривычного к ней слушателя. На мой вопрос, кто они такие, музыканты ответили, что они асоры и опять жаловались на разоренье от курдов. К вечеру того же дня мне случилось остановиться у знаменитого балаклавского родника, из которого по преданию пил некогда воду даже сам хитроумный Одиссей, когда он во время своих бесконечных блужданий однажды занесён был бурей и к людоедным лестригонам, отдалённым предкам теперешних мирных рыболовов этого уютного греческого городка Балаклавы. У родника я разговорился с греком, черпавшим из него воду, как вдруг к нему подошёл один из моих уже знакомых музыкантов-асоров и попросил у грека воды напиться. «Ты не христиан»! – резко ответил ему грек, отстраняя жаждущего асора от своего ведра. Асор весь вспыхнул, в глазах его сверкнул огонь и он, перебегая бойкими глазами от грека ко мне, в глубоком волнении заговорил: «я – я не христиан!? Вот видишь!» и загорелой костлявой рукой начал усиленно делать на себе крестное знамение. «Что? – а? – видишь? – не христиан?! нет, я христиан, а ты не христиан!» укорительно бормотал обиженный асор. Грек убедился, наконец, этим и хотел предложить ему воды, но асор уже был неумолим: в крайнем негодовании он пошёл прочь от родника, повторяя: «нет, я христиан, а ты – ты – собака»! и когда он в своём безграничном негодовании потрясал всеми лохмотьями своего странного халата, то мне почему-то опять вся его фигура, быть может, по закону бесконечного контраста, напомнила фигуру какого-нибудь древнеассирийского Саргона или Тиглат-Пелассара, когда он выражал своё негодование пред трепещущими пленниками, потрясая узорчатой бахромой своего дорогого царского кафтана⁴.

Вот мои первые встречи с народом, составляющим предмет моего сообщения. Впоследствии я познакомился и с другими его представителями, и убедился, что это народ весьма даровитый и сохраняет в себе, несмотря на самые неблагоприятные условия своей жизни, много задатков духовной и нравственной силы, – задатков, которые ждут только благоприятных условий для своего проявления. Интеллигентные представители его – врачи и учителя, с которыми я познакомился, а отчасти и члены духовенства, по большей части люди, говорящие на нескольких европейских языках (и почти непременно на английском) и являются самыми горячими ходатаями за свой народ, изнывающий в духовном и политическом рабстве. Из знакомства с ними я убедился, что этот народ вполне заслуживает самого серьёзного сочувствия, и не просто потому лишь, что это народ страдающий, постоянно разоряемый и избиваемый хищными курдами, но и потом, что этот народ имел славное прошлое, много поработал для распространения христианства и просвещения, много пострадал и пролил крови ради Христа и в действительности в течение целых веков оставался на историческом востоке единственным оплотом христианства против всесокрушающей силы ислама.

Глубокий интерес связан с самим происхождением этого народа. Он живёт в той местности, которая издавна считалась колыбелью человечества, к которой предание приурочивает самый рай земной и где некогда процветали могущественные державы Ассирия и Вавилония, дававшие тон жизни для всех остальных народов. Конечно, слишком много исторических бурь пронеслось над этой благодатной страной, которую Господь наделил всеми благами Своих неизреченных щедрот, но которую сам человек в бесконечной взаимной вражде чуть не превратил в пустыню, – чтобы можно было определённо сказать, кто предки этого народа: не есть ли это действительно пережиток некогда славных халдеев и грозных ассириян, культурные останки которых, находимые в развалинах Ниневии и других знаменитых городов, доселе изумляют учёных исследователей богатством и разнообразием своих форм? Мысль весьма заманчивая, но, к сожалению, она не имеет для себя достаточных оснований – ни в данных исторической археологии, ни в преданиях, ни в языке самого народа. Напротив, у нас имеется немало данных, придающих вероятие другому предположению, быть может, неожиданному для большинства, но тем не менее в высшей степени важному и плодотворному в историческом смысле. Разумеем уже давно высказанное, но мало разработанное предположение, что это потомки тех десяти израильских колен, которые, уведённые некогда в плен ассирийскими царями Тиглат-Пелассаром и Салманассаром, так и остались где-то в Ассирии и с того времени сделались загадкой для истории. Ведь иудеи, уведённые в плен вавилонский, впоследствии возвратились на своё старое попелище, где и продолжали жить, пока не совершили страшного преступления богоубийства, за которое и рассеяны были по всей земле, сделавшись поношением человечества. Израильтяне же навсегда остались в стране своего пленения, – даже и после того, как их властительница Ассирия, после разгрома её гордой столицы Ниневии в 625 г. до Р. Хр. коалицией трёх царей, прекратила своё существование. Куда же девались эти уведённые в плен израильтяне? Учёные историки истощали своё остроумие над решением этой исторической загадки, и было не мало высказано предположений – вплоть до того, что эти десять колен переселились на север и сделались родоначальниками разных европейских народов, и в том числе особенно англичан, самый остров которых Британия получил своё название от Библейско-еврейского слова Б’рит – завет, так что Британия есть-де «страна завета». Не знаем, насколько основательны эти притязания англичан на своё происхождение от израильтян, – но если кто вправе заявлять притязание на это славное происхождение, то это несомненно несториане, асоры, халдеи или просто сирохалдейцы, как принято вообще называть их. Ведь главная их масса и доселе живёт именно в той стране, в которую некогда израильтяне уведены были в плен ассирийскими воителями, – в той местности, которая лежит между озёрами Урми и Ваном и о которой ясно говорит Библейское повествование⁵. Эта прекрасная гористая область с чрезвычайно плодородными равнинами и долинами не только способна была всегда кормить значительное население, но вместе с тем могла служить превосходным убежищем от разрушительных исторических бурь, которые много раз проносились над востоком, нередко сметая с лица земли не только целые города, но и целые царства и народы. И это предположение, нужно признать, находит себе массу и прямых и косвенных подтверждений, хотя бы в том, что сам этот народ положительно признаёт себя потомками пленных израильтян и во всём укладе своей жизни, в своих обрядах, нравах и обычаях. наконец в своём языке сохранил много такого, что явно напоминает собою древне-библейское, и притом в его первоначальной, так сказать Моисеевой, простоте, – без всякой примеси позднейших раввинских измышлений⁶. Против этого могут возразить (как и действительно возражают некоторые), указывая на то, что среди сирохалдейцев есть и доселе евреи, и, однако, у них с ними нет ничего общего, так что как будто это два совершенно различные народа – и по духу, и по телу. Но это возражение упускает из вида ту простую историческую истину, что ведь не только теперь, когда разделительной гранью между ними служит такой могучий фактор, как религия, всегда способная глубоко преобразовать всю натуру народа, но уже в Библейско-исторические времена между и у д е я м и, с которыми мы только и знакомы теперь в лице современного еврейства, и и з р а и л ь т я н а м и было глубокое различие, которое рано, почти с самого поселения избранного народа в Палестине, положило резкую грань между ними, дошедшую впоследствии до полного и непримиримого разрыва (при Ровоаме). Это две совершенно разные ветви одного народа, и между ними нет ничего общего. Тот народ, который нам так хорошо известен под именем евреев или жидов, как выражаются наши старые летописцы и теперешние братья-славяне, это в собственном смысле и у д е и, Juden, juifs, jews, как их называют различные европейские народы, – и у д е и, предки которых составляли царство иудейское, народ до крайности исключительный, коварный, вероломный, – народ, который, не смотря на все расточаемые ему блага и милости Божии, закончил свою историческую жизнь тем, что отверг и распял на кресте своего Божественного Искупителя – Мессию, в своём гнусном ослеплении сам навлёк на себя проклятие своими иступлёнными криками: «кровь Его на нас и на чадах наших»! В отличие от этого чёрствого, узкоумного и коварного народа северные племена, сложившиеся в царство израильское, всегда отличались большей мягкостью и широтой нравственного кругозора. Недаром в жилах главного из их колен Ефремова текла отчасти египетская кровь⁷. Эти израильтяне также много грешили против завета Божия, – в некоторых отношениях даже больше, чем сами иудеи; но их грехи были грехами так сказать блудного сына, в душе которого всегда тлелась искра полного откровенного раскаяния. За свои многие грехи они были наказаны тяжёлым пленом ассирийским; но в награду за свою нравственную простоту и чистосердечность они были награждены тем, что, навсегда оставшись в плену, они тем самым избавились от соучастия в ужаснейшем преступлении своих злополучных соплеменников: они не распинали Господа Христа и на них не легла невинно пролитая кровь Мессии – Богочеловека!

Здесь нет никакой возможности долго остановиться на этом глубокоинтересном предмете, способном пролить поразительный свет на всю дальнейшую судьбу не только избранного народа, но и всего человечества. Для этого потребовалось бы гораздо больше и времени и места, чем сколько находится его в моём распоряжении. Поэтому ограничусь лишь кратким сообщением, что эта ветвь избранного народа, не участвовавшая в распятии Господа Христа, исполнила завет с Богом, возлагавший на него долг быть «светом для народов», в том отношении, что послужила первым орудием и посредством распространения христианства на далёком востоке. Об этом мы имеем ясные свидетельства в истории распространения христианства в апостольском веке. В то время, как истые иудеи постоянно с ожесточением преследовали апостолов, обильно проливали кровь христиан и за ап. Павлом напр. во время его проповеднического странствования гонялись как озлобленные, бешенные от фанатизма звери, мы видим совершенно другую картину там, где обитали израильтяне; там христианское благовестие встречалось с радостью и быстро распространялось по городам и сёлам Парфии, Мидии, Элама и Месопотамии, – т.е. тех именно областей, в которых жили израильтяне. Очевидно, в этих странах христианство принимали не в собственном смысле мидяне, эламиты, парфяне, – эти дикие и необузданные сыны востока, а именно поселённые между ними пленные израильтяне, которые, окончательно потеряв надежду на своё политическое возрождение, составлявшее мечту их гордых братьев-иудеев, поэтому самому не разделяли и ложного взгляда их на Мессию, как на могучего завоевателя, имеющего покорить под ноги иудеев весь мир и всякого самого жалкого и бедного иудея одеть в пурпур и виссон. Для них Мессия был Избавитель духовный, освободитель от тяготевших на их душе грехов многих, и об этом они могли узнать раньше всех других народов – из первоисточника и свидетельства очевидцев. По их преданию, те восточные мудрецы или волхвы, которые, по указанию таинственной звезды, ходили в Вифлеем поклониться новорожденному Богомладенцу, были их соотечественники, происходили из главного города Урмии, где по возвращении и основали церковь, – древнейшую в мире церковь, которая и доселе существует та (Март-Мариам). И конечно, волхвы, видевшие Господа И. Христа не в величии земной царственности, а в крайнем унижении и бедности, не могли уже распространять по востоку тех ложных идей о Мессии, с какими носились иудейские книжники и фарисеи, а проповедовали истину о Христе, как Искупителе от рабства греху, проклятию и духовной смерти. И эта проповедь пала на добрую восприимчивую почву.

Вот почему христианство быстро распространилось по востоку – до самого Вавилона и дальше к востоку от Месопотамии, и к концу V века это была уже в высшей степени цветущая церковь, которая славилась высотой своей духовной жизни, своими славными подвижниками и писателями, как Ефрем Сирин, и сонмами своих мучеников, которые мужественно проливали кровь во время свирепого гонительства на христиан со стороны персидских царей. Насколько велико было значение этой церкви, показывает тот факт, что она, находясь сначала в зависимости от патриархата Антиохийского, получила некоторую независимость, и митрополиту её, имевшему свою резиденцию в Селевкии, дан был не в пример другим высокий титул «кафоликоса», т.е. вселенского наместника антиохийской патриаршей кафедры.

Одним словом всё по-видимому предвещало великую и славную будущность этой церкви, которой явно предназначалась великая миссия просветить весь необъятный восток светом христианства, как Римской церкви предназначено было просветить весь запад. Но к великому несчастью для неё и для всего необъятного востока, светлый образ этой церкви внезапно омрачился: в 431 году она, по непонятному умопомрачению, стала на сторону своего соотечественника, константинопольского патр. Нестория, осуждённого 3-м вселенским собором за ересь, угрожавшую исказить самую сущность христианства: поддавшись увлечению страстей, она не признала решения вселенской церкви, и впала в ересь несторианства.

Нет надобности подробно входить здесь в рассмотрение того, что такое эта ересь несторианская по своему существу. Достаточно сказать, что это было извращение существеннейшего догмата о воплощении Богочеловека и оскорбление Пресв. Его Богоматери, которую несторианство не хотело признавать Богородицей в полном смысле этого слова, а только Христородицей, т.е. родившей не Бога воплотившегося, а просто человека Христа. Напрасны были все доводы и увещания такого поборника православия, как св. Кирилл Александрийский. Несторий остался при своём нечестивом мнении, а за ним последовала и вся сирийская церковь, которая поэтому не признала 3-го вселенского собора, осталась при двух прежних соборах и – отпала от союза в церковью вселенской. Это было великое бедствие, всю громадность которого мы можем постигать только при свете минувших веков. В лице Ангела этой церкви вселенская церковь потеряла такого великого благовестника евангелия, который навсегда остался незаменим. И если теперь пред нами стоит доселе неразрешимая мировая загадка, почему Азия, этот громаднейший мир с миллиардом человеческих существ и с бесконечным запасом духовных сил, доселе остался вне ограды церкви Христовой и тысячелетия прозябает во тьме и сени смертной разных форм язычества, – то она отчасти находит себе разрешение именно в том, что Ангел церкви, которому предназначено было просветить этот ми евангелием, сам помрачился духом и не исполнил, да и не мог уже исполнить своего великого назначения. А что действительно эта «церковь востока», как она стала называться потом, могла бы совершить эту великую просветительную миссию в Азии, об этом ясно свидетельствуют те поразительные успехи, которых она смогла достигнуть в этом отношении даже по отпадении от союза со вселенской церковью. Известно, что миссионеры её смело пошли с проповедью Христа по всем странам и следы из проповеди мы встречаем в Аравии, Персии, Индии и даже в Китае, где в главных городах основаны были епископские и митрополичьи кафедры. Об успехах их проповеди в Китае свидетельствует один замечательный памятник с надписью на китайском и сирохалдейском языках, в которой содержится список христианского духовенства за период с 725 по 781 год⁸. Из этой надписи видно, что уже в это древнее время в Китае был особый митрополит и много хорепископов, в том числе и в тогдашней столице Китайской империи (Чум-дан). Особые митрополии были затем в глухих дебрях Закаспийского края – в Самарканде, Мерве и даже в Герате, где до самого недавнего времени (до появления там русского орла) господствовал, да и теперь господствует мрачный ислам. Высшего своего процветания эта церковь достигла в XI–XII веках, когда она охватывала почти всю Азию, в том числе и необъятную Монголию теперь погружённую во тьму язычества.. Известен знаменитый рассказ о татарском царе Кераите, который обращён был в христианство несторианами и за своё благочестие возведён был в сан священника с именем Иоанна, хотя и остался в то же время царём. Вместе с ним крестилось 200,000 монголов, которые и благоденствовали под управлением целой династии своих священников-царей, неизменно носивших имя Иоанна. Кто знает, как изменилась бы судьба всей Европы, и особенно нашего отечества, если бы действительно христианство вполне обуздало эту страшную монгольскую орду, которая подобно разрушительной лавине потом двинулась на Европу, всё ниспровергая пред собою. Но этому не суждено было свершиться.

Несторианская церковь в это время поднялась на опасную высоту. Под главенством её католикоса считалось до 30 митрополитов, епархии которых обнимали всю громаду Азии и своей численностью, величием и богатством в это время она превосходила весь остальной христианский мир, обе церкви – восточную и западную, взятые вместе. В этом необычайном возвышении еретической церкви заключалась великая опасность для православия, и потому над ней произнесён был грозный приговор. Над ней разразился страшный бич кровожадного Тамерлана, который, как ураган пронёсшись по всей Азии с особенной свирепостью обрушился именно на несториан, мстя им за обращение своей любимейшей жены в христианство. После этого – от великой церкви остались только жалкие развалины. Католикос с ничтожными остатками своего народа укрылся в недоступных ущельях Курдистана, где и доселе прозябает, представляя как бы жалкий обломок разбитого бурей громадного корабля. Но и в этих недоступных дебрях, несториане, окружённые со всех сторон дикими ордами фанатичных курдов, постоянно терпя всевозможные гонения, насилие, убийства и всякие оскорбления, забытые всем остальным христианским миром, однако сумели отстоять и свою веру и свою народность, и в этом отношении их не без основания сравнивают с доблестными сынами Чёрной Горы: как Черногория послужила непреоборимым оплотом православия для славянского мира к западу от Царьграда, так католикос со своим народом послужил таким же оплотом христианства против всесокрушающей силы ислама к востоку от него.

И вот католикос Мар-Шимун (т.е. госп. Симон, – 70-й этого имени, по наследству передаваемого от одного к другому) печально сидит в своём орлином гнезде – Кочанисе, возвышающемся на 7,000 ф. над уровнем моря. Грустно положение и его самого, и его бедного, отовсюду расхищаемого и избиваемого курдами народа. Кругом царит буйный, кровожадный ислам, а все другие христианские народы где-то далеко от него, и до недавнего времени даже забыли о самом его существовании. Нет у него другой опоры и другой помощи, как его церковь, которая поэтому и осталась единственным якорем спасения для его народа, который иначе давно погиб бы и потонул в магометанском море. Эту спасающую силу церкви сознаёт и весь народ, который поэтому глубоко предан своему духовному главе и церкви, в благолепном, отзывающемся маститой древностью богослужении которой он черпает и всё своё духовное просвещение и силу для страшной борьбы за существование. Но силы, при отсутствии притока их от источника вселенской церкви, всё более ослабевают; народ расхищается и курдами и разными пропагандистами, которые, почуяв лёгкую добычу, как орлы на труп слетелись и из Рима и даже из далёкой Америки. Где же ему искать помощи и опоры в этом бедственном положении? Не видя иного исхода, он со слёзным, глубоко трогательным письмом, как бы написанным слезами и кровью, – 30 лет тому назад обратился к великому митрополиту и примасу Англии, архиепископу кентерберийскому, прося его оказать помощь по братству во Христе его гибнущему народу. «Притеснения, писал он в 1868 году, довели наш народ до такого презренного состояния, что живые между нами завидуют упокоившимся мёртвым. Глаза наши тускнеют от слёз, когда мы смотрим на печальное состояние дщери нашего народа, и если вы в отеческом сочувствии не придёте нам на помощь, – от нас не останется ни одного человека, и мы уподобимся Содому и Гоморре». Это глубоко слёзное письмо главы погибающей церкви востока произвело в своё время сильное впечатление на общественное мнение в Англии, и архиепископ кентерберийский, с целью помочь католикосу, снарядил особую так называемую «Ассирийскую миссию», которая с того времени и трудится среди несториан, немало содействуя духовному ободрению народа, особенно благодаря тем просветительным учреждениям – школам, типографии и пр., которые заведены миссией и успешно поддерживаются, находя живое сочувствие и в английском и даже в американском обществе, поддерживающем миссию и добровольными приношениями, и усердием отдельных лиц, отдающих свой личный труд на дело возрождения некогда великой церкви востока.

Но при виде того, как бедный потомок славных католикосов востока, окружённый со всех сторон смертельными врагами или гибельными, не менее опасными для его церкви друзьями, в роде латинских патров и американских пресвитериан – пропагандистов, невольно возникает вопрос: неужели у него, прежде чем обратиться за помощью к далёкому и чуждому для него архиепископу кентерберийскому, не явилось мысли о том, чтобы за этой помощью обратиться к гораздо более близкой покровительнице христиан, – к России, которая своими границами почти совсем соприкоснулась с его духовным царством? Это было бы непонятно, если бы было так. В действительности же католикос обратился за помощью к Англии только потому, что неоднократные обращения его к России оставались бесплодными. Эти обращения начались ещё с конца прошлого столетия и с того времени сделались так сказать идеалом бедного главы бедствующего народа. Тогда именно впервые стрелка истории показала, что после векового владычества ислама на востоке перевес стал явственно клониться в пользу Белого царя, а этот Белый царь – царь христианский, унаследовавший своё величие от великих царей некогда могущественной Византии! И вот с того времени, по мере того, как Россия всё более приобретала значение на востоке, всё более выступала со своей великой миссией освобождения христианских народов из-под векового ига ислама, и среди бедного, заброшенного в глубину исламизма, сирохалдейского народа всё более стала разгораться надежда, что авось Белый царь вспомнит и о нём, и его также освободит наконец от тягостного ига неверных и примет под свою высокую отеческую руку. Эта мысль сделалась последним якорем надежды погибающего христианского народа, и она не ограничилась только высшими его представителями, способными иметь некоторое понятие о политике, а проникла во все слои народа, в душу последнего поселянина или пастуха, укрывающегося со своим стадом в горах – из опасения хищных курдов, и нашла себе яркое выражение в том, что, несмотря на всю смертельную опасность от зверских курдов и их подстрекателей – турецких чиновников, эти поселяне украшают стены своих глинобитных мазанок портретами Белого царя. При всех самых ужасных бедствиях от хищных и кровожадных курдов, которые то и дело нападают ночью, а иногда и среди бела дня на христианские деревни, расхищая всё, превращая жилища в груды развалин и производя поголовное избиение христиан, не щадя ни жён, ни детей, у злополучных сирохалдейцев остаётся всё-таки надежда, что не всегда же будет так, а вот скоро-скоро придёт Белый царь христианский и навсегда положит конец всем этим вековым бедствиям. Надежда эта, несмотря на все горькие разочарования, возгоралась с новой силой всякий раз, как оружие Белого царя вновь одерживало победу над тёмными силами ислама, и после персидской войны 1829 года часть несториан даже переселилась в Россию и, поселившись около Эривани, безусловно приняла православие. Эти переселенцы существуют и доселе – в количестве до 2,000 душ, и находясь в постоянных торговых и даже родственных отношениях со своими соотечественниками, изнывающими под игом ислама, своими рассказами ещё более воспламеняют в них желание – поскорее и всем им вообще отойти под высокую руку Белого царя, в царстве которого нет свирепых курдов, безнаказанно грабящих и убивающих беззащитный народ, а все пользуются одинаковым попечением, живя в мире и благоденствии. Такое же обращение за помощью к России было и после Крымской войны, а затем когда после последней русско-турецкой войны, сломившей самую грозную турецкую твердыню – Карс, русская граница придвинулась почти к самому Курдистану, то давняя надежда бедствующего народа вновь вспыхнула в нём с небывалой силой, и теперь он даже не может понять, как это Россия, будучи уже так близко к нему, всё-таки не берёт его под своё отеческое попечение. Но народ убеждён, что это будет – не сегодня, так завтра, и вот почему, когда весной минувшего года к несторианам, после их многолетних домогательств и просьб, были посланы два русских миссионера, то они были встречены народом как ангелы-благовестники, народ тысячами высыпал к ним навстречу и на протяжении нескольких вёрст с триумфом, в праздничных одеждах провожал их до самого города Урмии, а восточная фантазия уже начала чрез тысячеустую молву распространять по всем базарам и караван-сараям, что наконец-то Белый царь услышал их вопль и прислал к ним вестников избавления! И тут сразу сказалось, куда действительно клонятся задушевнейшие стремления этого народа, куда лежит его сердце. Как только прибыли русские миссионеры, так народ массами стал оставлять всех других своих иноземных просветителей – папистов, пресвитериан и даже англикан, и положение особенно пресвитериан, трудившихся там уже более пятидесяти лет, оказалось столь шатким, что начальник пресвитерианской миссии г. Шедд, видя крушение миссии, жалобно взывал ко всему зап. христианскому миру о помощи и даже, как уже сказано выше, не постеснился чрез американский журнал «Индепендент» требовать вмешательства в это дело со стороны американской и вообще западно-европейской дипломатии, уверяя, что русские миссионеры не кто иные, как политические эмиссары Русского Царя! К сожалению, эта низкая инсинуация не осталась бесследной: турецкое правительство, под влиянием посторонних интриг, начало выражать недовольство причинённым русскими миссионерами возбуждением в народе, и дело кончилось тем, что наши миссионеры, по последним известиям, отозваны обратно, а злополучные сирохалдейцы, так неосторожно выразившие свою радость прибытию московов, поплатились новым разграблением и избиением со стороны курдов, с радостью воспользовавшихся этим недовольством турецкого правительства на несториан, чтобы удовлетворить свои хищные и кровожадные инстинкты. Избиение это угрожало принять ужасные размеры, и не принял таковых только потому, что местные европейские консулы, устрашённые ужасами недавних избиений армян, своим энергичным вмешательством заставили турецкое правительство обуздать эту дикую кровожадную орду.

В таком положении дело находится и в настоящий момент. Итак, что же нам делать? Неужели так и оставить этот бедствующий, простирающий к нам руки народ в его беспомощном состоянии? – Да не будет этого! Конечно, бедный, забытый и избиваемый народ в своём бедственном положении не умеет разделять стремления к своему духовному благу от блага материального, и выражая необычную радость прибытию русских миссионеров, а также и готовность принять православную веру, вместе с тем в глубине души своей лелеет сладкую мечту и вообще найти себе облегчение и успокоение от вековых бедствий под могучим покровом Белого царя, – и у кого хватит сил бросить в него камнем осуждения за то? Конечно, ни у кого, кроме разве как у пресвитерианского миссионера, пришедшего в раздражённое отчаяние при виде того, как зашаталось и затрещало всё здание его миссии, оказавшееся очевидно построенным на песке. Но помощь, этому стучащемуся к нам в двери народу, мы можем оказать и помимо всякой политики. Политика – не наше дело, да она и совершается независимо от нас и даже от кого бы то ни было. Сам Промысл Божий совершает эту политику, с каждым годом всё шире раскрывая пред православной Россией двери в недра далёкого востока, и кто в данном случае осмелится дерзновенно прать против столь могучего рожна? Со своей стороны мы сделали бы для этого народа великое благо, если бы просто не оставили его без духовной помощи и дали бы ему православных учителей-миссионеров, которые открыли бы ему глаза на истинную сущность православия и таким образом дали бы ему возможность не инстинктивно и только по смутному влечению, как теперь, а сознательно и с полным разумением стремиться в лоно св. православной церкви. Что стремление это есть и даже весьма жизненно, в этом не может быть никакого сомнения. Несторианство как ересь очевидно уже отжило своё время и испарилось в сознании и народа и его вождей. Пресвятая Владычица Богородица, в своём бесконечном милосердии к бедствующему народу, презирая времена его неведения и покрывая своим всепрощающим покровом наносимое ей ересью оскорбление, очевидно сжалилась над ним и озарила его разум, направляя его к свету истинной веры. Единственное своё духовное спасение он видит теперь только в православии, которое, по его немудрой, но глубоко-основательной логике, не может не быть истинным уже потому, что оно есть вера великого Белого царя, оружие которого так неизменно и постоянно благословляет Бог успехом в борьбе с неверными. Поэтому можно быть уверенным, что заявленная несторианами готовность перейти в православие теперь же, отнюдь не притворная или призрачная, а есть действительная потребность наболевшего сердца. Наше поэтому дело должно состоять в том, чтобы помочь ему в этот глубоко-важный момент его жизни. Для этого нет надобности прибегать к каким-нибудь необычайным усилиям. Достаточно основать небольшую миссию, – хотя бы в тех скромных размерах, в каких существует «ассирийская миссия» архиепископа кентерберийского, которая теперь, ввиду выяснившейся наклонности народа к православию, готова уступить своё место православно-русской миссии, так как, по заявлению её членов, она и учреждена была лишь с целью подготовления несториан к переходу в православие. Миссия архиепископа кентерберийского состоит из семи миссионеров и двух сестёр, и обходится всего в каких-нибудь 40,000 рублей, на которые она сумела открыть до сотни школ по деревням и среди них даже пять так называемых high schools, «высших школ», в которых обучается и духовенство. Этой миссии оказывает помощь и Америка, где существует под председательством нью-йоркского епископа, известного сочувственника прав. востока, Поттера, особый комитет, собирающий ежегодно до 1,000 долларов. Усердие к духовному просвещению бедного христианского народа так велико в Америке, что даже некоторые воскресные школы ежегодно собирают среди своих питомцев по 25 долларов в пользу этой ассирийской миссии.

Вот прекрасный пример, которому могли бы последовать и мы. Очевидно, миссия эта будет стоить немного, а для великой необъятной России расход на неё будет каплей в море. Между тем мы спасём духовно погибающий народ и обрящем заблудшую овцу, которая так много веков блуждала по горам и пустыням. Да это и наш долг, который лежит на нас ввиду той вселенской миссии, которая возложена на прав. Россию Промыслом Божиим. Мы видим, как даже на наших глазах какая-то непреодолимая сила всё шире раскрывает пред нашим отечеством необъятные глубины далёкого востока, как она всё ближе приходит в соприкосновение с тем огромным человечеством, которое доселе оставалось в стороне от христианства, представляя собою неразрешимую загадку для истории. Кто знает, не настал ли теперь время для разрешения этой мировой загадки и не предназначено ли именно прав. России разрешить её? Вот недавно три наших миссионера отправились со светочем православия в такие отдалённые страны, как Корея, Япония, Аргентина, и мы имеем основание надеяться, что свет прав. веры, зажжённый этих тёмных убежищах язычества и иноверия, не погаснет, а будет разгораться всё более и более. Тем настоятельнее для нас нужда подать руку духовной помощи этому бедному христианскому народу, который, несмотря на несовершенство своей догматики и на своё еретическое заблуждение, много поработал ради Христа и ещё больше пострадал и пролил крови ради Него, так что этими страданиями он уже достаточно искупил своё заблуждение. В теперешнем своём положении он погибнет – от расхищения со стороны политических или духовных своих врагов, и единственное для него спасение – именно возвратиться в лоно св. матери Церкви, от которой он некогда отпал. И принимая этот гибнущий народ, мы не только спасаем его, но и приобретём, быть может, драгоценную жемчужину, которая тысячекратно вознаградит нас за малую жертву в пользу неё. России в Азии с её бесчисленными миллионами населения предстоит колоссальный труд христианского просвещения этого необъятного материка, и кто знает, не приобретём ли мы в этом неофите православия такого сотрудника в этом великом просветительном деле, который окажется незаменимым. Если даже и пребывая в заблуждении, этот народ некогда сумел пронести свет христианства во все страны, вновь потом погрузившегося в язычество, азиатского материка, то по принятии православия, дающего силу и жизнь, не воспрянет ли в нём вновь великий миссионерский дух? Во всяком случае, в этом христианском народе, сумевшем в неприкосновенности сохранить свою веру, несмотря на все бури и ужасы исторических переворотов и невообразимых бедствий, Россия получит такой оплот для своего христианского воздействия на Азию, лучше и естественнее которого невозможно и представить себе. И в этом оплоте быть может и лежит ключ к разрешению предстоящей нашему отечеству великой задачи – вывести необъятный материк Азии из его заколдованного омертвения в язычестве и привести его к подножию Креста Христова, который один только и может дать истинную жизнь этому необъятному миру, доселе, к стыду христианского мира, пребывающему во тьме и сени смертней.

* * *

Когда уже закончена была эта статья, явилось новое весьма важное доказательство высказанных в ней мыслей: в С.-Петербург прибыла депутация несториан-сирохалдейцев во главе с епископом Мар-Ионой с целью просить Св. Синод принять их в православие, в доказательство чего представила прошение за подписью 60,000 сирохалдейцев! Поистине готовится славное торжество Православия на историческом востоке.