Старокатолицизм, его происхождение, история и теперешнее состояние⁴¹

Протесты против ватиканского догмата. – Напрасные ожидания и печальная действительность. – Движение среди профессоров. – Заявление Деллингера, и начало старокатолицизма, как независимой от Рима общины. – Распространение старокатолицизма в Швейцарии. – Отклики в других странах. – Объявление начал вероисповедания старокатолицизма в 1889 г. Международные старокатолические конгрессы. – Формальные комиссии по вопросу о воссоединении. – Теперешнее состояние старокатолицизма.

Ватиканский догмат, как мы видели, еще до его окончательного определения вызвал многочисленные возражения со стороны многих епископов и особенно виднейших представителей науки. Но когда он был окончательно утвержден, и надежды благомыслящих католиков на то, что благоразумие возьмет верх и ватиканский догмат в его крайней форме не будет принят собором, не оправдались, то это с очевидностью убедило представителей оппозиции в том, что в римско-католической церкви окончательно восторжествовало ультрамонтанство с его боготворением папства, и что для спасения истины остается одно только средство – открыто выразить протест против него. И этот протест нашел себе выражение в лице лучших представителей римско-католической богословской науки, – профессоров университетов мюнхенского, бреславльского и мюнстерского. Почив в этом протесте взял на себя пражский профессор Шульте. 1 июля 1870 года он отправил к профессорам: тюбингенского университета – Куну и мюнхенского – Деллингеру письма, в которых проводилась мысль, что противникам ватиканского догмата хорошо было бы устроить в Штутгардте, или другом каком-нибудь городе по их выбору, съезд для обсуждения положения дела, причем сам брал па себя задачу, сообща с ними, составить особую записку с выражением протеста против решения ватиканского собора и дать ей возможно широкую огласку. Оба профессора отнеслись с полным сочувствием к предложению пражского профессора. Получив благоприятные ответы, Шульте немедленно приступил к составлению записки, которая затем была разослана в различные немецкие рим.-католические университеты с предложением, кому угодно из профессоров подписаться под ней, дабы с этими подписями можно было затем обнародовать самый протест. В ответ на это предложение Шульте вскоре же получилось до 60 профессорских подписей от университетов: мюнхенского, тюбингенского, боннского, бреславльского, мюнстерского и вюртембергского; имена всех выдающихся ученых Германии, как: Деллингера, Фридриха, Рейша, Лянгена (профессора богословия в боннском университете), Рейнкенса, Вебера и др., красовались в длинном ряду этих подписей. Заручившись согласием таких авторитетов науки, Шульте оставалось только обнародовать составленный им протест. Однако, обстоятельство, последовавшее затем, именно оставление представителями меньшинства ватиканского собора прежде его окончания, затормозило начатое с таким заметным успехом дело, тем более, что некоторые из профессоров, подписавших его, как напр. Кун, Рейш и некоторые другие, узнав о том, что епископы оппозиции оставили собор без всякого заявления своего протеста против его решения, потребовали свои подписи назад, потому что без поддержки епископов считали этот протест едва ли могущим иметь какое-либо значение. Но эта первая неудача не могла уже остановить возникшего движения. Уже одно обилие выдающихся лиц, подписавшихся под протестом Шульте, ясно говорило за то, что это движение не есть что-либо мимолетное, скоро преходящее, что оно не может скоро заглохнуть. И действительно, вскоре оно возгорелось с еще большей силой, особенно когда во главе его стал более опытный вождь – знаменитый мюнхенский профессор церковной истории Игнатий Деллингер. В конце июля и начале августа он разослал по различным местам Германии циркуляр с приглашением собраться 25 августа в Нюренберге для выражения общего протеста определениям ватиканского собора, дабы, как говорилось в циркуляре, «через молчание и единичные поступки отдельных вождей образующегося общества не способствовать усилению иезуитской партии». Само собою разумеется, голос такого высокоуважаемого лица, как Деллингер, должен был возбудить сильное волнение в среде римско-католического мира. В конце августа 1870 года, таким образом, готовилась громадная анти-ватиканская манифестация. Но еще ранее этого, сначала в Мюнхене а потом в Мюнстере и Бреславле, движение было вызвано к жизни следующим, чисто случайным обстоятельством. В Мюнхене всех возмутило бестактное поведение мюнхенского архиепископа Шерра, который первоначально принадлежал к оппозиции, но затем, по прибытии в Мюнхен, вдруг сделался горячим поборником ватиканского догмата, так что определение его поместил даже в приложении к своему пастырскому листку. Такое поведение архиепископа возбудило сильное негодование в городе, в особенности в университете, профессора которого, в числе 43 лиц, в конце июля опубликовали протест следующего содержания: «Принимая во внимание то обстоятельство, что действительная и полная свобода заседаний на ватиканском соборе была затрудняема порядком делопроизводства; что многие члены собора находились в безусловной зависимости от римской пропаганды, и, сверх того, на епископов от папы было употреблено сильное моральное давление, мы, нижеподписавшиеся, единодушно объявляем, что не можем признать ватиканского собора свободным вселенским собором, и его заключениям не можем придавать никакого значения, в особенности же отвергаем положение о личной непогрешимости папы, как не имеющее основания ни в св. Писании, ни в св. предании, и как явно противоречащее церковной истории». Едва это объяснение было опубликовано в «Аугсбургской Всеобщей Газете», как в той же газете появилось заявление от 12 профессоров бреславльского университета и 6 профессоров мюнстерского о том, что они, вполне разделяя мнение ученых коллег мюнхенского университета, присоединяют свои имена к именам этих последних в их протесте против ватиканского догмата. Еще не успело изгладиться впечатление, произведенное этими протестами, как в этом же духе заявлен был протест и со стороны не одних только представителей науки, но и вообще представителей общества. 14 августа 1870 года, под влиянием главным образом адвоката города Кобленца, Адамса, и старшего учителя того же города Штумпфа, в городке Кенигсвинтере, лежащем неподалеку от Бонна, состоялось громадное собрание (до 1.359 человек), в котором приняло участие, кроме профессоров университета, множество купцов, фабрикантов, аптекарей, офицеров и представителей других сословий. От лица этого разнохарактерного собрания, соединившегося для одной общей цели – протеста папству, под руководством профессоров Диринга, Рейша и Лянгена, было составлено и затем опубликовано в «Кельнской Газете» следующее заявление: «Принимая во внимание то обстоятельство, что состоявшемуся в Ватикане собору недоставало полной свободы, и важные решения его были составлены не с должным согласием, нижеподписавшиеся католики объявляют, что они не признают декретов ватиканского собора об абсолютной власти папы и его личной непогрешимости, но отвергают эти декреты как новшество, стоящее в противоречии с древнею верою церкви». Спустя несколько дней после этого многочисленного собрания состоялась, наконец и давно ожидаемая конференция в Нюренберге, на которой движение приняло вполне определенный характер, не только в смысле протеста против папства, но и в смысле первого шага к образованию самостоятельной общины, независимой от Рима. На этой конференции было заявлено решительное требование созвания в христианском мире истинного вселенского собора для осуждения римской церкви, как зараженной ересями «Мы убеждены, – говорится в заявлении от имени этой конференции, – что продолжительное молчание о возвещенных через буллу Pastor aeternus папских декретах и нам неприлично и для церкви вредно. В III главе Constitutio dogmatica prima de ecclesia Christi как догмат веры выставляется то, будто бы римский епископ имеет не только верховный надзор и верховное руководительство над церковью, но будто бы он обладает всеми церквами и каждою в отдельности, будто бы он имеет неограниченную и непосредственную власть над всеми церковными предстоятелями и каждым отдельно, и даже над каждым христианином. В IV главе затем выставляется, как богооткровенное учение веры, будто бы римский епископ, как учитель всех христиан в предметах веры и нравственности, обладает обещанною Христом церкви непогрешимостью, и что поэтому его решения будто бы непогрешимы сами по себе, а не в силу согласия с церковью. Эти положения мы не можем признать за изречения истинного вселенского собора; мы отвергаем их, как новое, церковью никогда не признававшееся учение». Сказав затем подробно о том, почему нельзя признать вышеуказанные два пункта вероучения ватиканского собора за определение собора истинно вселенского, составители нюренбергского заявления закончили его следующими многознаменательными словами: «Ввиду заблуждений, которые уже теперь внесены в церковь чрез новое учение и которые еще могут возникнуть в последней в будущем, мы просим тех епископов, которые восстали против этого учения и своим поведением на соборе заслужили благодарность католического мира, чтобы они всеми находящимися в их руках средствами содействовали скорому созванию истинного, свободного, и поэтому не в Италии, а вне ее, собора».

Это нюренбергское заявление, составленное от лица лучших представителей науки и даже смешанного общества, было тем шагом, который выводил новое движение прямо за пределы римской церкви. Так оно и понято было ультрамонтанской партией, от лица которой в официальном органе папы, «Catholic», прямо говорилось: «Нюренбергское заявление наполняет нас глубочайшею болью; оно возникло не на католической почве, оно есть формальное отречение от нашей общей матери – церкви. Впрочем, это заявление имеет и хорошую сторону: благодаря ему кризис кончился; тому опасному положению, при котором еще существовала известная неясность, так что истина и заблуждение, друг и недруг могли идти рука об руку, – этому положению зараз положен конец. Кто, посему, теперь подпишет это заявление, будет ли он мирянин или священное лицо, того постигнет анафема, которою ватиканский собор оградил оба пункта вероучения, отвергаемые здесь как новое, никогда не признававшееся церковью учение».

Так началось старокатолическое движение: возникнув сначала в Германии, оно потом быстро нашло себе сочувственные отклики по разным странам Западной Европы, возбуждая сочувствие во всех тех, для кого были еще дороги интересы религии и церкви. Ввиду такого живого сочувствия, встреченного новым движением, можно бы ожидать, что оно, как соответствующее назревшим потребностям, получит быстрое развитие, и действительно представит из себя грозный протест против крайностей папизма. Так этого и ожидали многие, и сочувствовавшие ему в различных странах громко высказывали уверенность, что, наконец, явилось движение, которое сломит своеволие Рима и послужит поворотным пунктом к возвращению его на путь раскаяния в своих исторических прегрешениях. Однако этой надежде не суждено было осуществиться, для чего были весьма важные причины. С самого начала движение обставлено было крайне неблагоприятными условиями, которые сильно тормозили его развитие. В ряду этих, неблагоприятно сложившихся для развития нового движения обстоятельств самым главным было вообще состояние западноевропейского общества того времени, к которому относятся появление и история старокатолицизма. Это было время, когда в среде западноевропейского общества, вследствие укоренившегося на Западе разлада между религией и культурой, получил сильное развитие материалистический скепсис, повлекший за собою охлаждение по отношению ко всякой религиозной истине. Проникнув в среду протестантских обществ, этот скептицизм не только не миновал высшего римско-католического мира, а напротив нашел в нем еще более благоприятную для себя почву – быть может отчасти потому, что там в гораздо большей степени, чем в протестантском мире, издавна чувствовалось противоречие между научной и религиозной областью. Старокатолицизм с его религиозным воодушевлением, с его верой в откровенную истину и с его ревностью против религиозного заблуждения, естественно при таком религиозном состоянии цивилизованного западного общества должен был показаться последнему анахронизмом. Подобное состояние западного общества не могло не отозваться тем более невыгодно на развитии нового движения, что оно, как движение не только религиозное, но вместе с тем и научное, могло, особенно на первых порах своего существования, найти себе отклик и сочувствие лишь в среде именно образованного общества; масса же простого народа первоначально не могла сочувствовать ему по той простой причине, что ватиканский собор в глазах ее являлся собором вселенским, а противники его – еретиками, так как именно в таком духе изображала их доступная для ее понимания мелкая ультрамонтанская пресса, из которой простонародье, по невежеству и неспособности читать ученые сочинения, и могло только получать сведения о совершавшихся в западном церковном мире событиях. Немало значения затем имели в этом отношении и политические обстоятельства времени. Как раз во время зарождения старокатолицизма возгорелась война между двумя главнейшими европейскими государствами – Германией и Францией, сосредоточившая на себе все внимание правительств не только этих государств, но и вообще всего европейского мира, так как от того или другого исхода этой борьбы зависело то или иное положение всех вообще европейских государств. При таких обстоятельствах, как германское, так и другие правительства, естественно могли упустить из вида то, что совершалось внутри римско-католического мира, и оставить новое движение без всякой поддержки. Так оно действительно и было. Старокатолическое общество долго после своего возникновения обращало на себя очень мало внимания со стороны правительственных сфер, оставаясь обществом юридически непризнанным. А так как от этого признания зависело, в сущности, все – и право на беспрепятственное удовлетворение разного рода церковных нужд, и материальное благосостояние нового общества, то это последнее, действительно, сразу же, при самом начале своего существования, оказалось в крайне стесненном положении, – в полнейшей материальной и религиозно церковной зависимости от курии. Последняя воспользовалась этим обстоятельством, чтобы сначала в Германии, а потом и в других государствах подавить только что зарождавшееся движение.

Оставляя пока в стороне простой люд, все свое внимание римская курия сначала сосредоточила на вождях старокатолицизма, в которых заключалась вся сила его. К какой тактике при этом прибегала курия, об этом можно судить по характерным словам, которые генерал иезуитов Беккс произнес еще на ватиканском соборе: «Если, – сказал Беккс – изменяется ветер, то изменяются и флюгера, причем прежде всего, конечно, те из них, которые находятся высоко. Дайте теперь убедиться высшим церковным князьям в том, что им остается на выбор: или принять ватиканский догмат и продолжать жить в своем великолепии и славе, или лишиться должности, быть отлученным от церкви, обесчещенным и опозоренным, взять в руки нищенский посох, – дайте им хорошенько понять это, и тогда не нужно будет ни одного из них склонять на нашу сторону: все они поспешат сами, все». И тактика эта возымела силу. Еще в конце сентября 1870 г., когда главные вожди старокатолицизма, узнав о том, что некоторые из епископов оппозиции приняли составленное в Фульде послание в защиту нового догмата, собрались в Вене и разослали оттуда к остававшимся на ватиканском соборе верными своим убеждениям епископам особое послание – с увещанием не изменять своих убеждений, то из последовавших затем ответов можно было заключить, что из шести епископов, к которым были разосланы послания, только двое – Гефеле ротенбургский и Штроссмайер дьяковарский – остались верными высказанным ими прежде взглядам, остальные же четверо – Раушер венский, Шварценберг пражский, Грейн галленский и Михаил бамбергский – перешли на сторону ультрамонтанской партии. Вскоре затем сделалась также очевидной измена прежним убеждениям и со стороны епископов: Эбергарда трирскаго, Конрада Мартина паденбергскаго, Динкеля аугсбургского, Кеттелера майнтского и Фюрстенберга ольмютского. За ними, наконец, последовали и Гефеле ротенбургский и Штроссмайер дьяковарский; так что немецкое старокатолическое общество, таким образом, осталось совершенно без епископов. При таком положении, не имея пред собою оппозиции со стороны епископов, курии было не особенно трудно действовать прямо насилием по отношению к профессорам, как уже лицам подчиненным. При том некоторые из епископов не только изменили своим прежним убеждениям, но даже еще старались подслужиться Ватикану, и с этою целью стали принимать разные насильственные меры, чтобы поколебать убеждения у тех старокатоликов, которые остались верными им, и, конечно, прежде всего, у тех из борцов за старокатолическую истину, которые своею ученою деятельностью могли быть особенно вредны для папства, т. е. у профессоров рим.-католических факультетов. Особенно усердным оказался в этом отношении мюнхенский архиепископ Шерр, который 20 октября 1870 г. отправил богословскому факультету мюнхенского университета отношение с требованием «ясно и определенно высказать свои мнения относительно определений ватиканского собора». Семь профессоров университета, после долгих колебаний уступили епископскому давлению, признав в отправленном 29 ноября архиепископу объяснении «вселенский характер ватиканского собора, и определений ого, в особенности определения о церкви Христовой». Зато двое из профессоров, наиболее известных своею ученою деятельностью – Деллингер и Фридрих – решительно отказались изменить своим убеждениям. Напрасно архиепископ принимал всякие меры, чтобы склонить выдающихся профессоров к подчинению Ватикану, и прибегал даже к заискиваниям. Но когда все средства оказались безуспешными, то архиепископ решил прибегнуть к строгим мерам, и угрожал им отрешением от должности. Обоим профессорам был назначен срок; но вот прошел и срок, а непреклонные борцы за церковную истину остались при своем убеждении, и сначала проф. Фридрих (15 марта), а затем и Деллингер (29 марта) дали окончательное объяснение, в котором стояли на своем убеждении, решительно отвергая ватиканский догмат. Особенно замечательно было объяснение Деллингера, которое, по силе духа и основательности суждений, стало одним из замечательных церковно-исторических памятников нового времени. В нем, прежде всего, с беспощадною ясностью доказывалась несостоятельность нового догмата, как противоречащего св. Писанию, св. преданию и всей истории церкви; потом, с не меньшею ясностью и обстоятельностью, доказывался невселенский характер ватиканского собора, который по тирании, выразившейся на нем, напоминал собою разбойничий собор 449 г., и наконец, в заключении говорилось о тех ужасных последствиях, которые неизбежно повлечет за собою ватиканский догмат. «Власть, присвояемая папе по ватиканским определениям, – говорилось в этом объяснении, – безгранична, необозрима, она может простирать свои действия всюду, где, – как говорит Иннокентий III, – есть грех, может каждого подвергать наказанию, не терпит никакой апелляции... При новом догмате папа всегда одним словом urbi может каждое положение, учение и требование сделать непогрешимым догматом веры... Как христианин, как богослов, как историк и как гражданин, я не могу принять нового догмата. Как христианин: ибо он несовместим с духом Евангелия и с ясными изречениями Христа и апостолов...; как богослов: ибо он стоит в непримиримом противоречии со всем истинным преданием церкви; как историк: ибо я знаю, что... выражающее в этом догмате стремление осуществить теорию мирового господства обагрит Европу потоками крови, опустошит страны и разрушит прекрасное здание древней церкви... Как гражданин, наконец, я не могу принять нового догмата, ибо он, с его притязанием на подчинение государств, монархов и всего политического строя папской власти... поведет к гибельной розни между церковью и государством... И если бы это учение, от последствий которого погибла древняя Германская империя, восторжествовало, наконец в католической части Германии, оно немедленно бы посеяло семя неисцельного разложения в только что созданной новой империи».

Можно себе представить, какой переполох и раздражение вызвало в ультрамонтанском лагере только что приведенное объяснение Деллингера! Ультрамонтанская пресса, еще недавно провозглашавшая Деллингера величайшим церковным историком, теперь метала на него громы и молнии, называя знаменитого маститого историка еретиком, вторым Лютером, демагогом, Иудой предателем, поклонником лжи, изменником Богу, церкви и себе, и, наконец, даже помешавшимся в уме стариком. Со своей стороны и архиепископ Шерр, сделав еще раз попытку в пастырском послании убедить Деллингера, наконец пригрозил ему и его собрату Фридриху торжественным публичным отлучением от церкви. Вскоре затем угроза была осуществлена: 17 апреля 1871 г. был отлучен от церкви Деллингер, а в следующий день проф. Фридрих, причем об отлучении того и другого было доведено до сведения короля и министерства. В то же самое время подобные же репрессалии ультрамонтанской партии против ученых вождей старокатолического движения начались и в других местах. 20 сентября 1870 г. кельнский викарный епископ Баудри, от лица архиепископа Мельхерса, обратился к профессорам боннского университета Рейшу, Гильгерсу и Лянгену с требованием признать содержащееся в ватиканских декретах учение за богооткровенную истину. После того, как профессора решительно отказались подчиниться этому требованию, как противоречащему их убеждениям, Мельхерс (8 октября) уже сам лично потребовал подчинения его велениям, в противном же случае грозил им не только запрещением преподавания богословия в университете и вообще запрещением права учительства где бы то ни было, но даже высшей мерой духовного наказания, т. е., отлучением от церкви. Вследствие нового отказа профессоров, первая из этих кар действительно (4 ноября 1870 г.) постигла Рейша, Гильгерса и Лянгена. Вслед за тем та же кара постигла профессоров: браунсбергской коллегии Михелиса и бреславльского университета Бальцера, Рейнкенса, Вебера и др. (20 ноября 1870 г.). Такая система насилий и гонительства, конечно, тяжело отзывалась на всем движении, ставя в безвыходное положение главных его вождей; к счастью, самая крайность этих мер вызвала протест со стороны некоторых правительств, и особенно Пруссии. Вслед за отнятием кафедр кельнским архиепископом у профессоров боннского университета – Рейша, Гильгерса и Лянгена – 18 ноября 1870 г. последовало на имя министра народного просвещения Мюллера категорическое заявление от совета боннского университета о той громадной опасности для науки, какую может повлечь за собою образ действия ультрамонтан. епископов в роде кельнского. Вследствие этого заявления, министр после безрезультатной переписки с архиепископом издал два рескрипта, в коих содержались, с одной стороны, осуждение незаконного образа действий кельнского архиепископа, как превысившего в своих действиях принадлежавшую ему власть; с другой стороны, дозволение отрешенным профессорам снова начать прерванные чтения, причем министр добавлял, что за отказ этих профессоров подчиниться требованиям архиепископа относительно признания ватиканских определений, и вообще за все их поведение во время столкновения с Мельхерсом, «государство не может сделать им никакого упрека». Вследствие этих рескриптов, Рейш и Лянген снова возобновили свои прерванные было чтения в университете. Ввиду того, что прусское правительство, само почувствовав силу папского абсолютизма, в это время открыло поход против него, особенно в области народного образования, старокатолическое движение, как составлявшее живой протест против того же абсолютизма, было ему на руку, и знаменитый государственный канцлер Германской империи князь Бисмарк открыто стал принимать сторону старокатоликов, чем оказал – к сожалению только на время – большую поддержку всему движению. Одновременно с благоприятным поворотом в отношениях светской власти к старокатолицизму в Пруссии, такой же поворот в отношениях к нему обнаружился и в другом государстве, союзном Германской империи – в Баварии. И там, как и в Пруссии, видимым выражением этого служило, прежде всего, сочувствие правительственной власти к отлученным от церкви профессорам Деллингеру и Фридриху. Вскоре же после объявленного им отлучения, обоим им было высочайше даровано звание членов капитула Максимилианского ордена, и_; кроме того, Деллингер получил от баварского короля Людвига II письмо, в котором глава государства, с одной стороны, хвалил его за твердость, обнаруженную в вопросе о признании догмата папской непогрешимости, а с другой сожалел о поведении архиепископа Шерра, объясняя это поведение малодушием, происшедшим от старости. Кроме Пруссии и Баварии, старокатолицизм встретил некоторое сочувствие и со стороны других германских государств, как в Бадене, Вюртемберге и др. Все это в значительной степени подняло дух старокатоликов, и они могли заняться внутренней организацией своей общины. С этою целью созван был первый старокатолический конгресс в Мюнхене (22 – 24 сент. 1871 г.), который дал санкцию для образования самостоятельных общин, высказав желание, чтобы «во всех местах, где существует потребность и где есть достаточное количество людей, составлялись правильные приходы». С этого времени собственно, начинается появление старокатолических общин в различных местах, как в Германии, так и в Швейцарии.

Общины эти, в большинстве случаев, впрочем, далеко еще не представляли из себя строго организованных приходов, так как даже и в Германии старокатолики все еще находились в крайне тяжелом положении, затруднявшем всякую более или менее правильную церковную организацию. Препятствием к такой организации, прежде всего, служил крайний недостаток в священниках, происходивший оттого, что старокатолики, вскоре после своего отделения от римской церкви, остались совершенно без епископов, так что поддерживать в их обществе благодать священства таким образом было некому, а между тем остававшихся верными своему убеждению священников до-ватиканского рукоположения было слишком мало, чтобы они могли вполне удовлетворять нуждам всего старокатолического общества. К 1873 году всех старокатолических общин в Германии было более сотни, а священников только 34, притом некоторые из них состояли профессорами университетов, как напр. Рейш в Бонне, будучи связаны таким образом посторонними занятиями. При таких обстоятельствах, в некоторых местах умершие из старокатоликов погребались без отпевания, потому что римско-католические священники решительно отказывались делать это, а своих священников вблизи но было; в иных местах дети росли без крещения, без конфирмации, и проч. С целью устранить эти ненормальности, мюнхенский центральный комитет решил обратиться к архиепископу утрехтской церкви Лодсу, вероисповедная система которой оказалось в существенных чертах сходной с вероисповедной системой старокатолицизма, в самом же начале существования последнего с приглашением в Германию для совершения необходимых рукоположений. Лодс действительно прибыл в Мюнхен, побывал в разных городах, посещая старокатолические общины, но, в общем, это путешествие утрехтского архиепископа принесло мало пользы немецкому старокатолическому обществу, так как вся деятельность Лодса во время его путешествия, в сущности, ограничивалась только совершением конфирмации и богослужения в разных местах; поставлений же в священники, вследствие отсутствия формального объединения между германским старокатолическим обществом и утрехтскою церковью, было совершено им крайне ограниченное количество. Поэтому главное препятствие к правильному устройству нового общества – недостаток священников – осталось по-прежнему в силе. Тогда по необходимости возник вопрос о том, как добыть для старокатолической общины своего собственного самостоятельного епископа. С этою целью учрежден был особый комитет из семи профессоров, в том числе Фридриха, Михелиса, Рейша и Шульте, которому поручено было исследовать вопрос. Как раз в это время культурная борьба в Пруссии достигла крайней степени напряжения, происходили лишения кафедр, аресты и даже тюремные заключения ультрамонтанских епископов. Правительство искало всевозможных средств для борьбы с курией, и внимание его невольно остановилось на старокатоликах, которыми, как противниками папизму, оно задумало воспользоваться в своих видах. Когда поэтому в начале 1873 г. проф. Шульте, по поручению епископской комиссии, прибыл в Берлин для переговоров касательно избрания епископа, то он был встречен с полным сочувствием. Князь Бисмарк в личной беседе высказал ему: «Мой принципиальный взгляд тот же, что и ваш. Я считаю старокатоликов единственными католиками, которым собственно должно принадлежать все. Изберите себе епископа и приходите за его признанием: мы не можем отказать вам, так как с Ватиканом у нас все покончено». Старокатолики не преминули воспользоваться таким благоприятным по отношению к ним настроением прусского правительства Они приступили к делу избрания епископа, и па особом собрании членов комиссии в Бонне (19 апреля того же 1873 г.) было решено произвести это избрание в Кельне 4 июня. Всех кандидатов на епископскую кафедру было намечено тридцать священников: двадцать из северной Германии и десять из южной. Из этих тридцати общий голос указывал, конечно, на Деллингера, как на самого достойного из всех кандидатов. Но великий старец решительно отказался от кандидатуры, мотивируя свой отказ частью трудностью для его лет епископского служения, частью разногласием с большинством вождей старокатоличества по некоторым вопросам. За отказом его, главными кандидатами остались Рейнкенс, Рейш, Михелис и Лянген, и первый из них, громадным большинством (69 из 77) и был избран в епископы. С избранием епископа старокатолическая община в Германии получила законченность в своей церковной организации, и так как она признана была несколькими германскими правительствами, то и материальное положение старокатолической общины значительно упрочилось.

Вторым важным центром старокатолицизма была Швейцария. Первые начатки старокатолического движения в Швейцарии относятся уже ко времени самых заседаний ватиканского собора, за ходом дел на котором население, как и правительство этой страны, следили с напряженным вниманием. Для этого были свои причины. Швейцария пережила перед тем немало церковно-политических треволнений, причиной которых почти исключительно служили интриги иезуитов и римско-католической иерархии. Уже с первых десятилетий настоящего века в Швейцарии начались попытки сбросить с себя папское иго, одну из которых, между прочим, сделал свободомыслящий викарий Вессенберг, навлекший на себя немилость Ватикана старанием ввести богослужение на немецком языке, заботой о лучшем образовании клира, ограничением праздников и другими преобразованиями в крайне запущенной области церковно-религиозной жизни народа. В сороковых годах дело дошло до открытой борьбы с ультрамонтанством, и в 1848 г. издана была особая конституция, в силу которой иезуиты изгонялись, и объявлялась полная свобода совести и равноправность вероисповеданий. Несмотря на это поражение, ультрамонтанизм не смирился, и по-прежнему продолжал вести агитацию в наиболее преданных ему кантонах, куда не замедлили, несмотря на строгое запрещение, мало-помалу и под разными предлогами проникнуть и возвратиться главные слуги папского престола – иезуиты, скоро опять сосредоточившие в своих руках все нити ультрамонтанских стремлений и домогательств. Иезуиты по-прежнему раскинули сеть своих школ и воспитательных учреждений, производили вольные или насильственные обращения, вторгались во все области жизни, даже в область промышленности и торговли, повсюду производя крайнюю смуту и раздражение в обществе. Ввиду означенного состояния вещей не удивительно, что общественное мнение Швейцарии отнеслось к ватиканскому собору, имевшему своей задачей дать догматическую санкцию ненавистному для него ультрамонтанству, с самым серьезным вниманием. За ходом дел на соборе повсюду следили с напряженнейшим вниманием, и возбуждение умов дошло до высшей степени, когда стало несомненным, что большинство собравшихся в Риме епископов выскажется на догматизирование учения о папской непогрешимости. В немецкой Швейцарии это учение дотоле не проповедовалось ни при религиозном обучении юношества, ни в богословских заведениях, ни с кафедр. Даже еще после открытия собора в строго папистически настроенных, но менее осведомленных кругах немецкой Швейцарии, с полною серьезностью утверждали, что это просто лишь изобретение врагов церкви, которые со злонамеренною целью распространяли молву, что собор объявит папу непогрешимым. Главный орган римско-католической Швейцарии («Люцернская Газета», теперь Vatorland) с радостью, поэтому, приветствовал тот факт, что епископ базельского диоцеза Евгений Лашо взял с собою в Рим известного противника учения о папской непогрешимости, каноника проф. Таннера из Люцерна. И когда позже услышали, что, по крайней мере, один швейцарский епископ, Грейт сен-галленский, примкнул к меньшинству на ватиканском соборе, то в римско-католических кантонах так обрадовались этому, что даже лица, отличавшиеся строго папистическим направлением, составили одобрительный адрес названному епископу и пустили его для подписи. Адрес, однако, не был отправлен в Рим. Слабохарактерный епископ Грейт, услышав о предположении приветствовать его по поводу его положения на соборе, немедленно же велел сообщить, что адреса он не примет, и увещевал его виновников, чтобы они лучше позаботились об успокоении возбуждения умов среди народа. Дело, очевидно, было уже решено. Если кто в это время высказывался против нового учения, то его клеймили названием возмутителя, а то и прямо врага церкви, и римские органы печати не принимали уже больше статей, направленных против тенденции большинства на ватиканском соборе.

В таком положении находилось дело, когда в апреле 1870 года в Люцерне четверо духовных лиц (это были: люцернский пастор Шюрх, два учителя гимназии – Гельфенштейн и Суппигер, и проф. Герцог) решили, в защиту старого католического учения, как выражались они, издавать особую еженедельную газету. В первый раз она вышла 22 апреля 1870 года под заглавием: «Католический Голос из Вальтштеттена». В программе газеты находились следующие знаменательные слова: «Ничто не может оттолкнуть нас от любви и преданности к нашей общей матери, – нашей старой католической церкви и ее достойных преданий; напротив, то именно и служит знаком неизменной верности и преданности ей, что, во времена опасности, даже страх, даже опасение гнева ревнителей, не мешает нам говорить истину, как мы чувствуем себя обязанными к тому в своей совести. Во всяком случае, нашим девизом пусть будет: fidecialiter agam et non timebo» («буду действовать верно, и не устрашусь»). «Голос» оставался верен этому девизу. С неустрашимостью доказывал он, на основании Св. Писания и церковной истории, ложность и вред ватиканских доктрин, рассказывал печальные события из ватиканского собора, сообщал извлечения из сочинений епископов меньшинства, заявлял о начале борьбы в Германии, и т. д. Результат был необычайный: газету повсюду читали в католической Швейцарии, и статьи ее перепечатывались во всех либеральных газетах. Тогда, для подавления соблазна, швейцарские епископы издали пастырское послание, в котором верующие католики увещевались не поддаваться внушениям «Голоса». Тем четырем священникам, которые издавали газету, оставался один только выбор: или прекратить газету, или, в противном случае, закончить разрывом с римской иерархией. Они решили в пользу первого; только один из них (это был проф. Герцог) продолжал борьбу в политических газетах, и осенью 1871 года он неоднократно был вызываем в епископскую комиссию с требованием откровенно объясниться касательно своего положения по отношению к новому догмату. Этой комиссии проф. Герцог открыто заявил, что он не признает нового догмата, считает своим долгом стоять за истину, и сбросит с себя анонимность, лишь только с достаточностью убедится, что его личность и положение могут оказать действительную услугу истине. На этот раз он не подвергся никакому церковному наказанию. Год спустя (в сентябре 1872 г.) он отправился на старокатолический конгресс в Кельне и заявил оттуда в открытом письме к епископу Лашо о том, что он примкнул к старокатолическому движению и принял на себя пастырские обязанности во второй старокатолической общине в Пруссии – Крефельде (дотоле была еще только одна старокатолическая община в Кельне).

Между тем в Швейцарии противодействие ложному ватиканскому учению принимало все более серьезный характер Особенно это обнаружилось в диоцезе базельском. Тамошний епископ Лашо, вскоре после 18 июля 1870 г. возвратившись в свой диоцез, был очень холодно принят в Солотурне, где находилась его резиденция. Правительства некоторых кантонов уже решили не признавать видоизмененного на ватиканском соборе католицизма за католическую религию, которой, согласно с конституцией, обеспечилось полное покровительство государства; так что ватиканским собственно декретам решено было отказать в государственном признании. Об этом 8 сентября 1870 г. от имени правительств тести кантонов, через правительственного советника кантона Солотурна (ландаманна Бижье), было официально сообщено епископу Лашо, и, согласно с этим, предъявлено было ему требование – прекратить публикации нового учения веры. В случае, если бы Лашо захотел придать церковно-правовое значение новым постановлениям посредством официальных действий, заявлена была угроза о закрытии диоцеза. Тем не менее, в великопостном послании от 6 февраля 1871 года, епископ Лашо пространно говорил о новом учении, объявляя, что каждый католик обязав веровать в него, и тех, кто не хотели принимать его, называл «лжеучителями и вратами церкви». Для официального прочтения этого пастырского послания в церковных диоцезах, требовалось получить разрешение от правительств отдельных кантонов Епископ Лашо старался получить разрешение, но так поздно, что напр., в кантоне Берн чтение послания уже состоялось, когда правительство еще только узнало о нем. В других кантонах (Ааргау, Базеле) разрешение не было дано, а в некоторых отдельные пасторы самолично позволили себе вычеркнуть те места епископского послания, которые относились к ватиканскому собору. Последнее сделал в Люцерне, между прочим, тюремный пастор Эгли. Он сам немедленно заявил о своем поступке епископской комиссии в Люцерне, присоединив в заявлении протест против нового лжеучения. Вследствие этого, он был торжественно отлучен 10 марта 1871 г. и когда затем в мае 1871 года управление перешло в руки приверженцев папства, то был лишен своего места. Эгли оставался верен своему убеждению, но терпел большую нужду, пока в декабре 1872 г. его не избрала единогласно своим пастором небольшая община Ольцберга в Ааргау. С не меньшею стойкостью восстал против ватиканских декретов пастор Павлин Гшвинд из Штаркирха (в Солотурне). Под именем Перегрина он уже в 1870 г. издал сочинение против целибата. Кто был автор этого сочинения, это была, так сказать, общеизвестная тайна. Потребованный епископским канцлером к объяснению по поводу этого сочинения, он не отрекся от него. А когда затем Гшвинд не прочел в своей общине той части епископского послания, в которой говорилось о папской непогрешимости, то епископ Лашо объявил его низложенным. Отлученный пастор обратился с просьбой о защите к солотурнскому правительству, и так как большинство общины оставалось ему верным, то он продолжал свою пасторскую деятельность. Правительство объявило произнесенное епископом Лашо низложение необоснованным и не имеющим силы, и созвало представителей кантонов диоцеза, чтобы сообщить им о таком действии епископа. На собрании явились уполномоченные от кантонов (Ааргау, Базеля, Берна, Солотурна и Торгау). Они сделали 19 ноября 1872 г. письменное заявление епископу Лашо, в котором повторяли, что ватиканские декреты в области их кантонов не имеют никакого правового значения, и поэтому никто из духовных лиц, отвергающих эти декреты, не может подвергаться наказанию. На основании этого, от еп. Лашо было потребовано, чтобы в течение трех недель он безусловно отменил произнесенный над двумя пасторами, Эгли и Гшвиндом, приговор отлучения.

В тоже время состоялось несколько больших собраний мирян, которые явились выражением настроения большой части римско-католического населения. Когда именно известие о догматизировании папской непогрешимости и папского полновластия проникло за Альпы, то возбуждение по случаю столь позорного ига, налагавшегося теперь на верующих, было так велико, что старокатолическое движение охватило бы все слои населения, если бы, одновременно с этим известием с юга, не пришло ужасное известие с севера, немедленно поглотившее всеобщее внимание, – именно известие об объявлении войны между Францией и Германией. Но как только война отодвинулась от границ Швейцарии, общественное мнение ее опять занялось церковным вопросом. Конечно, некоторые при этом были равнодушны, другие боязливы, иные предусмотрительно осторожны. Но во всех более крупных местах целые сотни и тысячи откликнулись на призывы, когда некоторые ревнители церковной правды сделали приглашение к общественному обсуждению положению церковных дел. Так, 31 марта 1871 г. в Люцерне состоялось, в присутствии нескольких сот римско-католических граждан, собрание, которое единогласно высказалось за отверждение ватиканского догмата и положений силлабуса. Подобное же собрание, состоявшееся в епископском городе Солотурне, объявило (20 апреля 1871 г.) ватиканские декреты издевательством над разумом, протестовало против предположения преподавать их в школе или церкви, и пришло к мысли об основании такого союза, который бы мог обнимать в себе всех единомысленных людей в Швейцарии. Но вот отлучение пастора Гшвинда послужило знаков к более практической борьбе против вторжения ватиканского лжеучения. Во всей Швейцарии господствовало лишь одно настроение, что нужно поддержать оставшуюся верною своему отлученному пастору небольшую сельскую общину Штаркирха. Но на успех этого дела нельзя было особенно рассчитывать, когда она оставалась единственно старокатолической общиной в Швейцарии. Поэтому, теперь серьезно началась работа над образованием новых старокатолических общин. С этою целью на 1 декабря 1872 г. созвано было общее собрание швейцарских католиков. На него был приглашен также и профессор Рейнкенс из Бреславля. Издавна отличавшийся свободомыслием город Ольтен предоставил собранию, состоявшему из нескольких тысяч человек, свою приходскую церковь. Проф. Рейнкенс и профессор права в бернской высшей школе Мунцингер – весьма ученый человек и красноречивый оратор – своими речами довели собрание до небывалого одушевления. Мунцингер составил проект основания швейцарского союза свободномыслящих католиков, – проект, который единогласно был принять собранием. В высшей степени блестящий исход ольтенского собрания ободрил друзей старокатолического движения и в других местах. Рейнкенс был приглашен для чтения лекций из Ольтена в Солотурн, Люцерн, Берн, Базель и Рейнфельден. Повсюду он находил необычайно многочисленных слушателей, которые с сочувствием внимали его одушевленной речи. Ввиду столь благоприятного оборота, завязаны были сношения с проф. Герцогом, остававшимся пастором за пределами своего отечества, в Крефельде, и просили его возвратиться в отечество, причем ему предоставлялось на выбор место в Ольтене или Солотурне. Герцог действительно возвратился, и в марте 1873 г принял место пастора в ольтенской общине. Примеру Ольтена чрез несколько недель последовала соседняя община Тримбах, где также римско-католический пастор был уволен, а на его место избран и введен в должность Герцогом старо-атолический священник Кильхман из Люцерна. Во многих других городах и деревнях немецкой Швейцарии состоялись общинные собрания, имевшие своею целью формально объявить об отвержении учений силлабуса и ватиканского собора. В некоторых общинах кантона Ааргау это состоялось в полном согласии с духовенством; в других (напр. Цюрихе, Солотурне, Базеле и др.) такое решение повело к новому избранию духовных лиц, или, в случае если большинство оставалось на римской стороне, по крайней мере к основанию особых старокатолических общин: затем во многих других общинах дело ограничилось только этим словесным решением, потому что в данный момент оказался недостаток в духовных лицах, которые могли бы отречение от ватиканизма осуществить в соответствующей церковно-общественной жизни.

То же самое движение проявилось и во французской Швейцарии, хотя там почва для старокатолического движения было гораздо менее благоприятна. Там, напр., не оказалось ни одного такого духовного лица, которое имело бы достаточно проницательности и мужества, чтобы выступить с открытым протестом против нового лжеучения. Духовенство, воспитанное на французский лад, в семинариях, привыкло к рабскому повиновению, а либеральные миряне, как и в самой Франции, по большей части относились к религиозным делам с холодным равнодушием. Тем не менее, и там проявилось стремление к освобождению от ультрамонтанства, и в женевском кантоне образовалось несколько старокатолических общин. Этому движению одно время значительно посодействовал французский пастор Гиацинт Луазон, славившийся своим церковным красноречием в Париже. Луазон уже раньше примкнул к старокатолическому движению, женился, и этим фактически отменил целибат. Приглашенный в Женеву, он немедленно объявил и частную исповедь делом личного желания, что также равносильно было фактической отмене римской исповедальни, и с самого начала стал совершать литургию на французском языке. Эти преобразования по местам возбудили в немецкой Швейцарии смущение даже у тех, кто в действительности не не одобрял движения; в общем высказывалось то мнение, что такие радикальные преобразования могут быть предпринимаемы только правильно установленным церковным начальством, именно синодом, и что отдельные личности должны бы пообождать до установления такого начальства. Поэтому и проф. Герцог, пасторствовавший в Ольтене, сначала отказался вступить в какие-либо сношения с Луазоном.

Эта рознь показала, что движение для обеспечения себе успеха нуждалось в более прочной организации, и должно было выработаться в стройную церковную систему. Вождям движения приходилось пройти в высшей степени трудный и тернистый путь, прежде чем они в состоянии были заложить твердую основу для новой церковной организации. Кроме массы открытых противников, им более всего приходилось опасаться еще так называемых друзей, для которых религиозный вопрос был только средством для политических целей. Самыми опасными друзьями их были так называемые свободные мыслители, для которых одно имя епископа представлялось чем-то вроде пугала, между тем как движение могло получить устойчивость только именно в том случае, если оно в состоянии было выработаться в систему епископата. На ольтенском собрании 22 августа 1873 г. от более чем 40 общин и союзов явилось 90 представителей, но там рассуждения касательно новой церковной организации ограничились постановлением, чтобы действительное устроение церкви отложить на неопределенное время. На втором собрании уполномоченных, состоявшемся 4 июня 1874 г. в Берне, только еще резче обозначились внутренние несогласия. Только уже на третьем собрании 21 сентября 1874 г., в Ольтене настолько была заложена основа церковного правления, сосредоточенного в синоде и епископе, что вслед затем могли состояться необходимые выборы. 14 июня 1875 г. действительно состоялся первый старо· католический или (как стал выражаться в Швейцарии) «Христово-католический» национальный собор⁴². Но даже и теперь, несмотря на настойчивое желание женевцев, дело не дошло до избрания еписпопа. Только уже второй синод от 7 июня 1876 г. сделался днем рождения швейцарско-католического национального епископата, а вместе с тем и самой Христово-католической церкви в Швейцарии. Большинством голосов на должность епископа был избран проф. Герцог, племянник и наследник духовных дарований известного люцернского пробста Лея, прославившегося в 30-х годах своей борьбой против ультрамонтанства, и избранник был торжественно хиротонисован 18 сентября 1876 г. немецким епископом Рейнкенсом в приходской церкви в Рейнфельдене. Предоставленное новому епископу содержание было сначала чрезвычайно бедно, но ему нельзя было отказать в государственном признании, и чем меньше были внешние средства, тем более юная церковь должна была искать себе укрепления в духе древних исповедников. После избрания епископа, развитие Христово-католической церкви приняло более правильное течение. Ежегодно собирались предписанные уставом синоды, на них обсуждались церковные преобразования, читались отчеты о важнейших событиях в отдельных общинах, вновь избирались должностные лица, упорядочивались дела общего правления, и т. д. Вследствие этого, внутренние реформы, даже внешнее возрастание церкви могли делаться предметом общего интереса. Уже на том синоде, на котором избран был епископ, составлены были преобразовательные решения, имевшие принципиальное значение. В Бонне уже состоялись унионистские конференции (в сентябре 1874 и 1875 г.), и, ввиду их, престарелый президент Христово-католического синодального совета, ландаманн Келлер из Ааргау, предложил синоду выразить свое сердечное сочувствие начавшимся стремлениям к единению. Профессор Мишо, воспользовавшись этим поводом, предложил синоду заявление, которым Христово-католическая церковь точнее определила свою собственную богословскую основу. Оба предложения были с несущественными изменениями приняты синодом. Синод заявил, что он «стремление старокатолической церкви в Германии к достижению единения с протестантской, греческой и англиканской церквами приветствует как великое, уже Основателем христианской религии предсказанное и в воле Божественного Промысла заключающееся дело, и по мере сил готов содействовать благополучному завершению оного». Единым Главой церкви был затем признан Сам Христос; вселенскими соборами признаны только соборы неразделенной церкви Востока и Запада; католической нравственностью – только нравственность Евангелия, как она понимается по всеобщим, постоянным, единогласным свидетельствам поместных церквей; католической дисциплиной и литургией – только та дисциплина и литургия, как она вообще принималась и совершалась в неразделенной церкви. Это принципиальное решение первого синода послужило основой для всех отдельных церковных реформ. Так выработан был особый служебник для богослужения. Затем с вопросом о богослужении связывался вопрос о причащении под обоими видами. Ввиду многочисленных и неоднократных петиций, синод от 1877 г. значительным большинством объявил, что причащение под обоими видами есть причащение католическое, позволительное. 18 сентября 1878 г. епископ издал архипастырское послание, где установил и форму, в которой должно было совершаться причащение. В Рождество 1878 г. во всех церквах женевского кантона причащение давалось верующим под обоими видами. В большинстве немецких общин, впрочем, причащение, в виду привычки народа, совершалось под одним видом, хотя никому не отказывалось и в чаше, кто только желал ее. Рядом с этими преобразованиями состоялась и отмена принудительного целибата. Когда именно синод в 1876 г. объявил, что «правоспособность занимать духовные должности не зависит от того, женат ли, или не женат соответствующий священник», духовенство французской Швейцарии почти все переженилось, и из духовенства немецкой Швейцарии около половины также вступили в брак.

Понятно, что движение еще столь молодое, хотя и стремящееся стать на незыблемую почву древней неразделенной церкви, не могло сразу выразить свою вероисповедную сущность в догматически твердых положениях, и потому нельзя было не замечать по временам некоторых колебаний, так сказать, исканий точки устойчивости. Но симпатичным представляется уже то, что старокатолицизм в Швейцарии постоянно обнаруживал стремление стать именно на почву древнего неразделенного христианства, и к этому направлены были многие архипастырские послания епископа Герцога к своей пастве. Из этих посланий особенною полнотою и обстоятельностью отличается послание от 1 февраля 1882 г.; в нем излагается, так сказать, сущность старокатолицизма, как вероисповедной системы. Коснувшись вопроса об устойчивости дела старокатолицизма, «сила которого в будущем». Герцог затем говорит, что основной принцип старокатолицизма есть знаменитый принцип Викентия Лиринскаго, что «католическая вера есть та которая неизменно содержалась везде, всегда и всеми», та вера, которая «однажды предана святым» (Иуд. 3), следовательно – вера неизменная. Высший авторитет вселенской церкви сосредотачивается во вселенских соборах, и глава ее есть Христос, Сын Бога Живаго, а не самозваный наместник Христа, обоготворенный на лже-вселенском соборе Ватикана. Отсюда и истинные католики, т. е., члены католической церкви, суть те, кто не признают этого обоготворенного папства. А с отвержением папства сами собою отвергаются и все измышления и незаконные новшества – мертвый латинский язык при богослужении. принудительное безбрачие для духовенства, лишение мирян евхаристической чаши. Епископ Герцог сюда же относит и частную исповедь, конечно имея в виду те ужасные злоупотребления, которым она подвергалась и подвергается в руках римского духовенства. В противовес папскому абсолютизму выдвигается избирательный принцип в деле пополнения иерархии и духовенства. И все послание заканчивается ободрительным изречением апостола·"Если Бог за нас, то кто против нас?»

Кроме Германии и Швейцарии, старокатолицизм нашел себе приверженцев и в других странах, как Австрия, Италия и Франция. В Австрии были, по-видимому, все данные для развития старокатолического движения: клир на первых порах был против нового догмата, о чем свидетельствовали многочисленные заявления австрийских епископов на соборе, как то заявления Раушера, Шварценберга, Штроссмайера и др. Само правительство было против ватиканского догмата, и когда министр исповеданий Стремайер доложил императору (26 июля 1870 г.), что новый догмат чрезвычайно опасен для государства, ибо при той власти, какая присвояется им римскому первосвященнику, светская власть не может существовать далее, то император запретил опубликование определений ватиканского собора в Австрии, о чем дано было знать в Рим. При таком отношении к ультрамонтанству, австрийское правительство на первых порах довольно снисходительно смотрело на появившееся анти-папское движение, и поэтому старокатоличество, появившись сначала в самой Вене и не стесняемое ничем, быстро охватило всю Австрийскую империю, так что к началу 1872 г. число старокатолических общин в Австрии достигла весьма внушительной цифры. Но затем положение дела в Австрии изменилось, когда в ней вновь возобладал папизм, и когда само австрийское правительство, в видах централизации, стало противодействовать освободительному от папства движению. В виду этого, старокатолические общины были лишены своих прав, их священники были признаны не имеющими никаких церковных прав и привилегий, так что все обряды и таинства, совершаемые ими, в частности все браки, заключенные с благословения старокатолических священников, были признаны недействительными, и дети от таких браков незаконнорожденными, как бы прижитыми в конкубинате. Такое отношение правительства послужило сильным тормозом для дальнейшего развития старокатолицизма в Австрии, где он и доселе не получил никакого дальнейшего движения.

Протесты против ватиканского догмата раздались и во Франции, где выразителем их явился, прежде всего, доктор богословия, священник при церкви св. Магдалины в Париже, Мишо, отправивший 5 февраля 1872 г. к парижскому архиепископу Гиберу открытое письмо, в котором, на требование последнего подчиниться ватиканским определениям, решительно заявлял, что он «старокатолик, и навсегда останется старокатоликом, отвергающим еретические воззрения ультрамонтанства, и твердо держащимся православных принципов древнего католичества…, что он священник, и навсегда останется священником, и потому, несмотря на запрещение епископа, будет по-прежнему отправлять свое священническое служение, т. е., будет совершать таинства покаяния, крещения и прочие таинства, будет сопровождать умерших на место их последнего упокоения и молиться за них, будет говорить, проповедовать и писать, дабы показать верующим истинную церковь, будет в сообществе с другими бороться за Христа с Его евангелием в руках, – бороться против папы и тех, которые будут стоять за последнего против Христа при посредстве силлабуса». Примеру Мишо в том же году последовал Жюнка, аббат в городе Бордо, обнародовавший в местной газете Tribuna (10 марта 1872 г.) обращенное к архиепископу бордоскому Донне письмо с решительным заявлением, что он отделяется «от лицемеров, от механических исполнителей внешних обрядов, которые прежде не знали хорошо и теперь не знают, во что они веруют, и потому готовы боготворить нового ватиканского идола». Подобные же письма вскоре затем были обнародованы частью в той же газете, частью в других журналах, еще священниками Мулем, Маре и некоторыми другими. Проблески старокатолического движения в том же 1872 году обнаружились в Испании, где к протесту против ватиканского декрета, заявленному первоначально священником Антонием Агуайо, примкнули сначала 7, а потом еще 48 священников, составивших из себя «общество друзей церковной реформы», с обширной программой, ставившей своею целью очистить христианское учение от примеси чужеродных элементов. Наконец, отголоски нюренбергской конференции вскоре же после нее достигли даже самой родины папизма – Италии, в которой протест против ватиканских определений нашел себе сочувствие в образовавшемся еще в 1862 году обществе, известном под именем «общества для национального освобождения и взаимной помощи итальянскому духовенству».

Наконец, к старокатолическому движению примкнула и независимая церковь Голландии, получившая свое начало еще в XVI веке, и состоящая из небольшого числа членов (около 5.000 человек), находящихся под ведением утрехтского архиепископа и подчиненных ему двух епископов – гарлемского и девентерского.

С образованием значительного количества независимых от Рима общин в различных странах, явилась потребность в объединении их на основе одного общего положительного вероучения, и в этом отношении особенно большое значение имели мюнхенский и кельнский конгрессы, на которых сделана была старокатоликами попытка определить свое вероисповедное и церковно-каноническое положение. Уже на мюнхенском конгрессе 1871 г. выработаны были следующие три руководящих принципа для развития старокатолической церкви: 1) задачею старокатолического движения поставлено было восстановить и держаться учения древней нераздельной церкви, извращенного папством при его стремлении осуществить папскую систему; 2) восстановить и сохранять в своем обществе древнее устройство христианской церкви, также извращенное папизмом в западной церкви; и наконец, 3) уничтожив таким образом средостение между Востоком и Западом, произвести воссоединение между тем и другим. «Мы, – заявляли члены конгресса, – держимся старой католической веры, как она засвидетельствована в Св. Писании и св. предании; поэтом у отвергаем догмат о непогрешимом учительстве и высшей законодательной и непосредственной юрисдикции папы». «Мы твердо держимся древнего устройства церкви: поэтому, при содействии богословской и канонической науки, стремимся к преобразованию церкви» которое устранило бы, в духе древней церкви, настоящие недостатки и злоупотребления, и исполнило бы желание католического народа участвовать в церковных делах». «Мы надеемся на воссоединение с греко-восточной и русскою церквами, так как разделение последовало без вынудительных причин и не основано ни на каком существенном догматическом разногласии». «Мы надеемся, при посредстве, необходимых реформ и путем науки и христианской культуры, постепенно достигнуть соглашения с протестантской и евангелической церквями». Эти принципы нашли затем еще более определенное, более ясное выражение на кельском конгрессе (20–22 сентября 1872 г.). Мюнхенский конгресс сделал только общее определение этих принципов, как представляющих собою желание сохранить древне-католическое вероучение, но не указал критерия для определения последнего. Кельнский конгресс устранил этот недостаток. Образовавшаяся, по его распоряжению, так называемая богословская комиссия для воссоединения старокатолического общества с различными христианскими обществами, постановив произвести это воссоединение на почве древне-католического вероучения, критерием для определения этого древне-католического учения избрала известное правило Викентия Лиринского: «Мы должны держаться того, во что веровали всегда, везде и все», каковой критерий и лег в основу раскрытия старокатоликами их вероучения на все последующее время. Выражение же такого всегда, везде и всеми христианами исповедуемого вероучения второй старокатолический конгресс нашел в определениях семи вселенских соборов.

Дальнейшую важную стадию в развитии старокатолического движения представляет в высшей степени знаменательная декларация всех старокатолических общин, состоявшаяся на собрании старокатолических епископов в Утрехте. Там именно выработаны были следующие положения, признанные всеми старокатолическими общинами, и ярко характеризующие вероисповедное и каноническое положение старокатолической общины. 1) Мы твердо держимся основного правила, которое Викентий Лиринский выразил в положении: «держимся того, во что верили повсюду», во что верили всегда, во что верили все, потому что это только и есть в истинном и собственном смысле вселенское». Посему мы твердо держимся веры древней церкви, как она выражена во вселенских символах и всеобще признанных догматических определениях вселенских соборов неразделенной церкви первого тысячелетия. 2) Отвергаем ватиканские декреты от 18 июля 1870 г. о непогрешимости и об универсальном епископстве или о церковном всевластии римского папы, как противоречащие вере древней церкви и разрушающие древне-церковное устройство; но это не препятствует нам признавать историческое первенство, как оно было усвоено римскому епископу, как первому среди равных (primus inter pares), многими вселенскими соборами и отцами древней церкви, с согласия всей церкви первого тысячелетия. 3) Отвергаем также объявление Пия IX от 1854 г. о непорочном зачатии Марии, как не имеющее основание в Св. Писании и предании первых столетий. 4) Что касается других, изданных в последнее столетие римским епископом догматических декретов, булл Uni genitus, Auctorem fidei, силлабуса 1864 г, и т. д., то мы отвергаем их, поскольку они противоречат учению древней церкви, и не признаем обязательными. Кроме того, возобновляем все те протесты, которые в прежнее время уже сделала Риму древняя голландская католическая церковь. 5) Мы не принимаем тридентского собора в его определениях, касающихся дисциплины, а догматические его определения принимаем лишь настолько, насколько они согласны с учением древней церкви. 6) Принимая во внимание, что святая евхаристия издревле составляла истинное средоточие богослужения в католической церкви, считаем своею обязанностью заявить также, что мы, со всею верностью, в целости и твердо содержим древнюю католическую веру относительно святого таинства алтаря, веруя, что под видом хлеба и вина мы принимаем тело и кровь Господа нашего Иисуса Христа. Евхаристическое богослужение в церкви не есть продолжающееся повторение или возобновление примирительной жертвы, однажды навсегда принесенной Христом на кресте: но жертвенный его характер состоит в том, что оно есть не престающее воспоминание ее и совершающееся на земле действительное присутствие того единого приношения Христа за спасение искупленного человечества, которое по Евр. 9:11, 12, продолжает совершаться Христом на небе, так как Он ныне предстоит за нас пред лицом Божиим (Евр. 9:24). При таком характере евхаристии в отношении к Христовой жертве, она есть в тоже время освященная жертвенная вечеря, в которой верующие, причащающиеся тела Господня и крови Господней, имеют общение между собою. 7) Надеемся, что усилием богословов удастся, твердо держась веры неразделенной церкви, достигнуть соглашения относительно разностей, возникших со времени церковных разделений. Священников, подлежащих нашему руководительству, мы увещеваем иметь в проповедях и на уроках на первом плане существенные христианские истины веры, исповедуемые всеми, разделенными в церковном отношении вероисповеданиями; при обсуждении существующих еще противоречий старательно избегать всякого оскорбления истины и любви, и словом и примером располагать членов наших общин относительно иноверных держать себя по духу Иисуса Христа, Который есть Искупитель всех нас. 8) Твердо и со всею верностью содержа учение Иисуса Христа, отклоняя от себя все примешавшиеся к нему по человеческой вине заблуждения, все церковные злоупотребления и иерархические домогательства, мы надеемся с наибольшим успехом противодействовать неверию и религиозному равнодушию – наихудшему злу нашего времени. Дано в Утрехте 24 сентября 1889 года.

Из всех этих церковных основных положений, которыми старокатолические архипастыри, по их заявлению, доселе руководились и впредь обещают руководиться в своей епископской власти, важнейшим, с православной точки зрения, надобно признать то общее начало, которое поставлено ими на первый план в 1-м пункте, и по отношению к которому не только все другие положения, но и вся вероучительная деятельность старокатолического духовенства, должны составлять только вывод или естественное последствие. Это общее старокатолическое начало вероучения потому для нас особенно важно и интересно, что оно есть то самое, которым искони руководствуется православная церковь, в частности православное богословие. «Истинная церковь есть та, – говорит преосвященный Макарий в своем Введении в «Православное богословие», – которая право, неизменно сохраняет непогрешительное учение древней церкви вселенской, и во всем пребывает ей верною. Это начало ясно указывается самым наименованием церкви нашей, которым она привыкла отличать себя от прочих, – церкви православной, т. е. правоверующей». А так как непогрешимое учение церкви вселенской уже выражено на вселенских соборах, и это выражение завещано ими для всех будущих родов, как правило веры неприкосновенное и неизменное, и так как относительно тех догматов, о которых на вселенских соборах не было повода рассуждать, церковь выразила свои непогрешимый голос в согласном учении всех своих знаменитых отцов и учителей, и эту веру завещала также для всех будущих родов, как неприкосновенную и неизменную (1-е правило 6-го вселенского собора), то преосвящ. Макарий из того одного общего правила, которым определяется православие или истинность церкви, выводит следующие два частные: 1) имя церкви православной должно принадлежать только той из ныне существующих церквей, которая всецело сохранила, без малейших прибавлений и убавлений, вероопределения вселенских соборов; 2) та только из ныне существующих церквей есть воистину православная, которая все проповедуемые ею догматы может утверждать, и справедливо утверждает на согласном веровании отеческом или всего древнего христианства. Старокатолические епископы в первом пункте своего заявления коротко выражают, очевидно, то же самое, что преосв. Макарий подробно излагает и доказывает на многих страницах; он даже ссылается на Викентия Лиринского, западного учителя V века, и его сочинение, из которого заимствовано старокатол. епископами вышеприведенное изречение, рекомендует как прекрасное. А профессор Чельцов, когда ему оказалось необходимым в его сочинении: «Собрание символов» изложить взгляд на то, что и в какой степени должно признавать православным, из всей древне-отеческой литературы ничего лучшего для ответа на этот вопрос не нашел, как только то же рассуждение Викентия Лиринского, на которого ссылаются и старокатолики; он перевел это рассуждение в своем сочинении почти вполне, и заключил свой перевод следующими словами: «Более 1.400 лет прошло с той поры, как написано это рассуждение, но и теперь нет особенной надобности прибавлять к нему что-либо». И преосвященный Сильвестр в первом томе своего «Догматического Богословия», излагая сущность теории Викентия Лиринского, замечает, что эта теория «весьма замечательна по строго-церковному, ясному и отчетливому взгляду на то: какими началами должен руководиться догматист при исследовании, раскрытии и доказательстве истинной христианской веры». Короче, старокатолические епископы усвоили себе то же основное начало вероучения, которым искони руководствуется православное богословие. Это характеризует старокатоликов не с отрицательной уже стороны, а с весьма серьезной и положительной, хотя еще только теоретической. Раз та отрицательная черта старокатоликов открывает им свободный путь к сближению с православною церковью, то эта положительная, в теоретическом отношении, прямо ставит их на почву православия, подчиняя всю их вероучительную деятельность контролю непогрешимого богооткровенного учения, как оно выразилось во вселенских символах, в вероопределениях вселенских соборов и в согласном учении отцов древней неразделенной церкви первого тысячелетия⁴³.

Эти основные положения старокатолического епископата возбудили живой интерес во всем христианском мире и находили себе дальнейшее разъяснение на тех периодически правильных собраниях, которые постановлено было на этом утрехтском совещании созывать под названием международных старокатолических конгрессов. Уже первый конгресс этого рода, состоявшийся в Кельне в 1890 году, показал, что старокатолицизм продолжает неизменно держаться основных своих начал, стараясь проводить их и в жизнь, и неизменно развивает лежащую в его основе здоровую идею восстановления истинной католичности на Западе. Не удивительно, поэтому, что все друзья движения (а среди них числятся известнейшие представители богословской науки во всех странах, не порабощенных папством), которые продолжали зорко следить за церковно-религиозным развитием старокатолицизма, сердечно откликнулись на братский призыв к христианскому взаимообщению на международных конгрессах. И особенно второй конгресс, состоявшийся в одном из живописнейших швейцарских городов, Люцерне, был в полном смысле конгрессом международным, так что на нем присутствовали виднейшие представители не только всех старо-католических общин из разных государств, но и представители других независимых от папства церквей Востока и Запада. Так, кроме собственных вождей и представителей старокатолицизма, среди которых достаточно назвать имена известных епископов Рейнкенса и Герцога, и голландского архиепископа Гула, представителями других церквей были следующие высокопоставленные лица. Из Греции прибыл в качестве представителя афинского митрополита архиепископ патрасский Никифор Калогерас; из России или от нее духовник Их Императорских Величеств протопресвитер И. Л. Янышев, настоятель русской посольской церкви в Берлине протоиерей А. П. Мальцев, парижский протоиерей Васильев, священник М. Казанский (из Выборга) и известный поборник старокатолицизма, светский писатель и богослов, генерал А. А. Киреев; из Иерусалима прибыл в качестве представителя армянской церкви профессор богословия Исаак; из Англии епископ салисберийский и вустерский, представитель архиепископа кентерберийского, ректор Ольдгем, известный основатель англо-континентального общества каноник Мейрик со многими другими духовными лицами, и издатель одного из самых распространенных английских ежемесячных журналов «Современное Обозрение», г-н Бунтинг; из Ирландии архиепископ Плюмкет дублинский; из Германии известные своими учеными церковно-историческими трудами профессора Бейшлаг (автор «Жизни Иисуса Христа» и др.) и Ниппольд (автор обширной «Истории христианской церкви в XIX столетии»); из Франции известный поборник галликанизма знаменитый проповедник, о. Гиацинт Луазон и несколько других пасторов; от англо-американской церкви д-р Невин и другие духовные лица этой церкви; и наконец от церкви острова Гаити, представитель местного епископа Голли, советник гаитского посольства в Лондоне негр д-р Жанвье. Таким образом, на втором конгрессе в Люцерне, почти без преувеличения можно сказать, как и некогда в Иерусалиме, «находились люди набожные, из всякого народа под небесем» (Деян. 2:5). В виду такого блестящего и многочисленного собрания представителей богословия различных церквей и стран, неудивительно, что происходивший на нем обмен богословских мыслей получил чрезвычайно глубокий интерес – как по широте постановки самых вопросов, так и по тому духу, которым проникнуты были все богословские рассуждения на нем. Присутствие особенно православного греческого епископа послужило поводом для проявления того духа, с которым старокатолики относятся к православной церкви. Греческий архиепископ Никифор Калогерас, как носитель высшего иерархического достоинства среди православных представителей конгресса, был предметом особого внимания и почтения со стороны хозяев конгресса, швейцарских старокатоликов. Особенно замечательной в этом отношении была приветственная речь, в которой епископ Герцог, приветствуя представителей православной церкви на конгрессе, с особою радостью и благоговением, по его выражению, приветствовал высокодостойнейшего господина архиепископа Никифора патрасскаго. «Господин архиепископ, – говорил оратор, – прибыл из страны, где ап. Павел неоднократно проповедовал евангелие в различных местах. Он говорит на языке, которым пользовался первый служитель Господень при распространении благовестия о спасении, и на котором написаны священные книги Нового Завета. При своем богослужении он пользуется теми обрядами и молитвами, которые были в употреблении уже во времена св. Златоуста и других великих отцов церкви греческого языка. Но что еще важнее всего, это то, что он епископ церкви, которая всегда строго держалась того основного положения ап. Павла, что никто не смеет проповедовать другого евангелия, кроме того, которое возвещено было вначале. Посему, эта церковь не признает никаких других догматов, кроме тех, которые были признаны древней неразделенной вселенской церковью. Церковь греческая, поэтому, несомненно, апостольская и в истинном смысле католическая. Мы преисполнены высокой и благодарственной радости, что к нам прибыл епископ этой церкви, чтобы засвидетельствовать нам, что мы стоим на той же священной основе». Эта речь произвела на всех присутствующих сильное впечатление, которое еще более усилилось, когда греческий архиепископ, который, по его собственным словам, сказанным одному из высокопоставленных представителей православно-русской церкви, по Евангелию и своей совести всегда готов благословлять, а не проклинать, действительно вышел после этой речи к алтарю, ведомый под руку епископом Герцогом, сделал по православному три поклона пред алтарем и, обратившись к присутствовавшим, битком наполнявшим всю церковь, благословил их, произнося по-гречески сказанные в речи епископа Герцога слова апостольского благословения. Этим знаменательным событием кончилась старокатолическая обедня, и православные представители, выходя из церкви, где они, между прочим, слышали символ веры без незаконной прибавки Filioque, невольно, от всего сердца желали, чтобы это православное архипастырское благословение послужило старокатолической церкви к укреплению в ней того здравого истинного католического духа, к которому она стремится с похвальною жаждою⁴⁴.

Такие же международные конгрессы, на которых обсуждались самые серьезные вопросы, касавшиеся не только старокатолической церкви, но и всего христианского мира, с целью воссоединения его разрозненных частей, происходили затем в Роттердаме (в Голландии), где произведено было дальнейшее уяснение отношения независимой голландской церкви к старо католическому движению, и затем в Вене, где особенное внимание обращено было на отношение старокатолицизма к славянству, как стихии, исторически заключающей в себе зародыши для восприятия итого независимого церковного движения. Конечно, было бы преждевременно делать какие-либо положительные выводы из тех рассуждений и взглядов, которыми обменялись на этих конгрессах представители столь различных церквей, а еще менее уместно предаваться каким-либо гаданиям и мечтаниям на счет будущего. Как бы мы ни смотрели на старокатолицизм, он во всяком случае представляет собою в высшей степени знаменательное явление в новейшей истории церкви, – доказательство того, что, не смотря на господство грубой материалистической культуры, давящей своего тяжестью все благороднейшие и идеальнейшие порывы, на Западе еще не угас тот живительный огонек, который пробуждает и возжигает в тысячах сердец искреннее стремление к церковно-религиозной правде, хотя бы достижение ее было сопряжено с самыми тяжелыми жертвами и лишениями. С этой точки зрения нельзя не сказать, что старокатолицизм есть движение великое и знаменательное, но этим самым исключаются все нетерпеливые сангвинистические ожидания от него. Великие события никогда не совершаются скоро, и тот, кто стал бы предъявлять к старокатолицизму слитком большие требования, обнаружил бы в себе крайний недостаток исторического смысла, а вместе с тем и недостаток вселенской широты христианского сознания. При настоящем положении дела, для нас не может быть неутешительным уже и то, что на инославном Западе существует такое движение, как старокатолицизм, «это единственное», по словам протопресвитера И. Л. Янышева, «на всем христианском Западе светлое и глубоко сочувственное для восточной православной церкви явление», и отвертываться от этого светлого явления с холодным пренебрежением фарисейской самоправедности значило бы совершать не только преступление пред историей, но и грех пред Богом. Для нас старокатолическое движение полезно уже тем, что оно впервые, после целых веков полного взаимоотчуждения, дало возможность православному научному богословию, в его лучших представителях, войти в непосредственное соприкосновение с научным богословием Запада в его лучших также представителях; а насколько важно и благотворно подобное богословское взаимообщение, можно судить по тому, что оно имело своим результатом отвержение старокатоликами в принципе всех заблуждений римской догматики и возвращение их на почву древней неразделенной церкви. Это есть истинное торжество православия на Западе, пренебрегать которым значило бы в действительности обнаруживать полное равнодушие к успехам и торжеству истины.

Одним из важных результатов второго люцернского конгресса было, между прочим, основание «Международного богословского журнала»⁴⁵, который с того времени, под умелым руководством профессора бернского университета Мишо, успел приобрести важное значение, в смысле посредника для сближения между богословами различных вероисповеданий и для обмена богословских воззрений. На страницах этого журнала, в течение восьми лет его существования, помещено было столько важных, в богословском и церковно-историческом смысле, статей различных богословов, среди которых выступали, кроме собственно старокатолических немецких и швейцарских богословов, также и богослова англиканские и даже русские, что этот журнал навсегда останется важным памятником старокатолического движения, как стадии в церковно-историческом развитии новейшего времени.

Несмотря на всю симпатичность старокатолицизма как здравого церковно-исторического явления на западе, положение его к концу ХIХ века оказывается далеко не утешительным. Наше время слишком глухо к возвышенным порывам богословской мысли и церковно-исторической жизни, чтобы могли преуспевать такие исполненные благородного идеализма движения, как старокатолицизм, и потому он в сущности никогда не имел большего успеха в массе. Народная масса оказалась слишком погрязшей во тьме римско-католического суеверия, чтобы ее мог серьезно затронуть протест высокообразованных профессоров, отделившихся от папства и дел его в силу глубоких научно-богословских исследований, а западно-европейская интеллигенция, погрязшая в не меньшем суеверии материализма и рационализма, отнеслась к симпатичному движению еще холоднее, и таким образом доблестные борцы за церковную правду на Западе в сущности остались одинокими – «штабом без войска», как выразился один историк, и это против огромной воинствующей системы, располагающей всеми средствами подавлять всякие неприятные для нее движения! А между тем и из самих доблестных борцов за правду большинство успели ужо покончить свой жизненный путь, и между ними такие видные вожди и представители, как Деллингер (†1889 г.), Рейнкенс (†1896 г.), Рейш (†1900 г.) и другие, так что в настоящее время остались лишь единицы из той славной плеяды светил, которые некогда стали во главе старокатолического движения. Даже в Бонне, где некогда особенно живо было движение, почти совсем опустел старокатолический факультет. Это конечно служит источником крайнего злорадства для таких поборников папизма с его ватиканскими догматами, как иезуиты. Но мы можем только скорбеть, что Запад оказался глух к такому движению, которое, несомненно, заключало в себе задатки возрождения истинной церковной жизни, и чем немощнее становятся наши братья по духу, тем ревностнее должны мы подавать им руку помощи, хотя бы нравственным ободрением в их тяжелом положении.