Елеосвящение

Какое-то странное переживаем мы время. Ныне все чаще и чаще раздаются голоса о подъеме церковной жизни, о необходимости освежить и как бы возродить наши православные приходы. И если посмотреть на действительность, то, с одной стороны, и на самом деле увидим, что жизнь прихода как будто становится полнее, свежее: и храм приходский благолепен, и школа церковно-приходская возле него стоит, и попечительство функционирует, иногда даже общество трезвости значится. Но как только поближе приглядишься к этой жизни, то и заметишь, что в ней чего-то недостает, чего-то не хватает, и притом важного, существенного.

Взглянув на эту нынешнюю жизнь приходов и сличив ее с жизнью древних христиан, сразу же и видишь, что нынешняя жизнь приходов отличается какой-то замкнутостью, изолированностью, бегством от общения с другими приходами па почве строгих церковно-религиозных отношений. Каждый приход и их предстоятели-иереи хотят образовать из своей общины особую, отдельную единицу, стоящую вне соприкосновений и общения с другими приходами; иными словами: стремятся уничтожить самую существенную черту церковно-христианской жизни, именно общение любви и молитвы, чем так особенно дорожили древние христиане. Часто теперь приходится наблюдать такое, напр., явление. Вот стоит сельский приход с храмом, положим, в честь Смоленской иконы Б. М., или вел.-муч. Пантелеймона, или св. бессребреников Космы и Дамиана. Кругом этого прихода стоят села в 10-ти, 15, 18 (а в Европейской России в 4, 5, 7) верстах. Наступает храмовый праздник. В соседних селах нигде в тот день богослужение не совершается. Ведь, почему бы не приехать священникам этих окрестных приходов на храмовой праздник и принять участие в молитве с местным пастырем и тем самым придать праздничному богослужению более торжественный вид? Нет, ни один из них не принимает такого участия. Явление очень прискорбное¹, а в городах даже сугубо печальное.

В нашей епархии можно наблюдать и еще более разительные факты. Мы разумеем прежде всего погребение священника одним лишь священником без участия других иереев. Эти явления сделались в нашей епархии как бы обычными. Умирает предстоятель известного сельского прихода, и воздать последний долг ему приезжает один лишь заведующий приходом; остальные же священники соседних приходов, хорошо знавшие покойного и нередко разделявшие с ним трапезу в его же доме, теперь не считают себя обязанными вознести свои молитвы о душе почившего перед его гробом с бренными останками². По-видимому, наши приходские священники убеждены, что их церковно-религиозная деятельность безусловно не должна выходить за пределы прихода, что молитвенно-церковное общение их с предстоятелями соседних приходов есть дело лишнее и не важное.

Но если упомянутые явления печальны и нежелательны, то все-таки с ними еще можно кое-как мириться. Но есть одно явление в церковно-религиозной жизни православных христиан, ныне все чаще и чаще повторяющееся, с которым уже никак невозможно примириться. Это – совершение таинства елеосвящения над болящим христианином только одним священником без участия и молитвенного содействия других пресвитеров. Такое совершение елеосвящения ныне входит в практику не только в селах, где собрать законное количество совершителей сего таинства, действительно, не слишком легко, но даже и в городах, где священников всегда бывает более или менее значительное количество. Между тем совершение таинства св. елея только одним священником есть действие незаконное и неправильное. Оно явно противоречит и Священному Писанию, и церковному установлению, и содержанию молитвословий этого таинства и, наконец, самому смыслу этого таинственного священнодействия.

Относительно таинства елеосвящения в Свящ. Писании есть очень ясные слова, читающиеся и при самом совершении таинства: болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему (Иак. 5:14–15). Здесь ясно говорится, что болящему может быть дано телесное здравие и прощение грехов, если о нем помолятся пресвитеры Церкви. Апостол не сказал: «да призовет пресвитера церковного», но – пресвитеры церковные. Этим самым апостол указывает, что больной требует сугубой, усиленной молитва, молитвы не одного, но нескольких пресвитеров. Для своего исцеления и душевного здравия больной нуждается в молитве не родных только и близких к нему лиц, не своего только ближайшего Пресвитера, но и иных пресвитеров, принадлежащих другим общинам, другим приходам. Он нуждается в молитве более глубокой и усиленной, в молитве более широкого круга христиан, в такой молитве, в которой должны принять участие и люди, принадлежащие к другим приходам, и прежде всего лица, стоящие во главе приходов, так сказать, представители их, облеченные благодатью священства. Апостол не указывает, какое именно количество пресвитеров должно быть приглашено болящим. Но в этой апостольской заповеди важно то, что таинство елеосвящения должно совершаться целым собором пресвитеров: усиленная «молитва веры», которая может исцелить болящего, должна быть молитвою не одного, а нескольких пресвитеров.

И православная церковь, следуя апостольской заповеди, не дала полномочий священнику совершать таинство елеосвящения без собора и совместной молитвы других священников. В апостольской заповеди не указаны молитвословия, которые пелись и читались над болящим в древнее время. В виду этого и сам чин елеосвящения па протяжении всей церковной истории неоднократно изменялся и дополнялся, но соборное совершение этого таинства оставалось всегда неизменным. В настоящее же время уже с давних пор в наших требниках чин этого таинства носит такое заглавие: «Последование святого елея, певаемое от седми священников, собравшихся в церкви или в дому». Это заглавие есть вместе с тем, и церковное определение, учение всей православной церкви о таинстве елеосвящения, как о священнодействии, совершаемом не единичным лицом, но собором нескольких и именно семи священников. А это определение есть вместе с тем и церковное узаконение относительно совершения этого таинства. И в добрые старые времена наши православные священники, действительно, никогда не дерзали превышать свои полномочия и совершать это таинство без молитвенного участия и содействия других священников. Елеосвящение всегда совершалось, если не семью священниками, то во всяком случае собором священников, почему наш русский народ это священное таинство привык чаще называть не елеосвящением, а «соборованием», т.е. соборной молитвой священников. В виду ясных слов апостола и определенного требования Церкви, выраженного в священном предании, никогда не было разрешения ни в греко-восточных патриархатах, ни в нашей русской церкви совершать это таинство одному священнику, и ни один из русских архиереев не давал официального разрешения в своей епархии на единоличное совершение елеосвящения. Да православные епископы, пока они остаются именно православными, а не уклоняются на путь заблуждений, могут быть не разрушителями, а только блюстителями и охранителями церковного вероучения, церковного предания и церковных установлений. Поэтому единолично совершенное священником таинство елеосвящения есть действие незаконное и самовольное. И всякий священник, дерзающий совершать то, что может совершить только собор священников, есть нарушитель апостольской заповеди, христианского предания и церковного устава. Неправильно и без собора пресвитеров совершенное, вопреки Свящ. Писанию и церковному преданию, таинство не может быть признано действительным, как недействителен и тот неканонический поступок, каким является, например, рукоположение какого-нибудь лица в архиерейский сан одним только епископом, а не собором иерархов³.

Удивительно то обстоятельство, что все такие священники, предвосхищающие недарованные им Церковью полномочия, совершают елеосвящение, очевидно, не вникая в содержание и смысл молитвословий, входящих в состав чинопоследования этого таинства. Если бы они внимательно прочитали канон, стихиры и молитвы этого таинства, то никогда бы и не решились приступить к единоличному совершению елеосвящения. Весь чин, все молитвословия сего таинства имеют в виду не одного, а нескольких священников, собор пресвитеров. В самом тексте тропарей канона мы находим несколько таких указаний. «Призывали повелеваяй немощствующим священнодействители божественные Твоя и сих молитвою и помазанием елеа Твоего, Человеколюбче, спасатися, спаси Твоею милостию страждущего» (Кан., 4 и., 3 тр.). «Мечь есть над демоны, Спасе, Твоя печать, огнь же, попаляяй страсти душевные, священников мольбы» (Кан., 7 п., 3 тр.). «Струями милости Твоея, Христе, и помазании священников Твоих, омый, яко благоутробен, Господи, болезни и озлобление»... (Кан., 8 и., 2 тр.). «Даждь ныне заступление Твое и крепость Твою приступающему к Тебе, божественным помазанием священников Твоих, Человеколюбче» (Кан., 9 и., 1 тр.). Такое же указание на соборное совершение елеосвящения находится и в тексте стихир, поящихся после канона; именно, третья стихира начинается следующими словами: «Помазанием елеа Твоего и священников, Человеколюбче, осязанием раба Твоего освяти свыше». Но всего яснее, всего рельефнее мысль о соборном совершении елеосвящения выражена в заключительной молитве таинства, которую первенствующий священник, «глаголет велегласно». В этой молитве есть такие слова: «не полагаю руку мою грешную на главу пришедшего к Тебе во грехах и просящего у Тебе нами оставление грехов, но Твою руку крепкую и сильную, яже во святом Евангелии сем, еже сослужители мои держат на главе раба Твоего (имя-рек) и молюся с ними»... И вот предвосхитивший право совершения таинства священник является вынужденным в торжественную и священную минуту обманывать и Бога, и людей, и самого себя мыслью, что в это время Евангелие, никем не поддерживаемое, держат все-таки отсутствующие священники, и что сам он молится со своими сослужителями, которых на самом деле при нем нет и которые, быть может, даже и не подозревают о существовании данного болящего. Приведенные слова заключительной молитвы, действительно, смущали некоторых из наших духовных писателей, которые признавали законным и правильным совершение елеосвящения и единичным лицом. Но не будучи в праве и не имея никакой власти выкинуть из молитвы эти ясные и решительные слова, они стали давать священникам совет, чтобы последние, при единоличном совершении ими таинства елеосвящения, воображали в своем уме, будто с ними присутствуют и другие священники, и произносили бы эти молитвенные слова от лица всего воображаемого собора священников. Но такой совет обманывать себя силой своего воображения только открывает широкие двери ко всевозможным злоупотреблениям этой психической способностью. Следуя подобным советам, можно будет, пожалуй, и совсем не совершать никаких ни таинств, ни священнодействий, а довольствоваться одним только воображением их совершения.

Таинство елеосвящения есть усиленная молитва, испрашивающая у Бога с дерзновением исцеления болящего от его телесного недуга и освобождения его от грехов. Это таинство, по общему церковному обычаю, совершается над христианином не при простом его заболевании и недомогании и не при какой-нибудь острой, но скоропреходящей болезни, какою, напр., бывает зубная боль, но при болезни серьезной и тяжкой, Когда надежда на простые человеческие средства и на медицинскую помощь становится уже слабой, и когда больной имеет достаточные основания опасаться за саму жизнь свою. При таком состоянии болящего и сам больной, и окружающие его христиане могут просить у Бога и ожидать от Него только чуда. И эта молитва о чудесном исцелении больного, в силу самого предмета её, должна быть молитвой усиленной, напряженной, энергичной, молитвой целого сонма христиан и целого собора иереев-пресвитеров. Здесь должна выразиться глубокая, живая любовь христиан к страждущему брату по вере; здесь должен объединиться пастырь не только со своими пасомыми, но и с пастырями других приходов, чтобы молитва его была более дерзновенной и чтобы она свидетельствовала о связующей всех христиан в одну вселенскую церковь любви. Таинство елеосвящения – не колдовство или суеверие, полагающее всю суть в елее, а есть проявление таинственной силы христианской любви и живой вдохновенной «молитвы веры».

Апостольские чтения и молитвы, входящие в состав чинопоследования сего таинства, прекрасно раскрывают вам смысл таинства елеосвящения. В них вся сущность этого таинства сводится к живой любви, которая, объединяя христиан в общей молитве, преклоняет милосердого Бога на дарование болящему Своей таинственной силы и благодатной помощи. Так, второе апостольское чтение начинается следующим увещанием: «Братие, должни есмы мы сильнии немощи немощных носити и не себе угождати. Кийждо же вас ближнему да угождает во благое к созиданию». В пятом апостольском чтении апостол упоминает о своей болезни, которая постигла его в Асии, так что он стал уже ожидать себе смерти, и если избавился от этой тяжелой болезни, то только усиленной молитвой христиан разных церквей – не только асийской, но и коринфской: «поспешествующим и вам (т. е. коринфянам) по вас, да от многих лиц еже в нас дарование, многими благодарится о нас». В шестом апостольском чтении дается заповедь: «друг друга тяготы носите и тако исполните закон Христов». Такая же заповедь о внимательном отношении и любви к ближнему дается и в последнем чтении: «Братие, молим вы: вразумляйте бесчинные, утешайте малодушные, заступайте немощные, долготерпите ко всем». Но всего ярче это учение о любви и её силе выражено в третьем апостольском чтении. Там преподается учение о том, что христиане в общей их совокупности суть тело Христово, а каждый порознь из них – только член этого тела; что все эти члены объединяются в целое тело только силою христианской любви. В церкви Христовой есть «первее апостолы, второе пророки, третие учители, потом же силы, таже дарования исцелений, заступления, правления, ради языков». В Церкви Христовой, таким образом, есть лица с самыми различными благодатными дарами и способностями. Но разве все христиане-апостолы или пророки? «Еда вси апостоли? еда вси пророцы? еда вси учители? еда вси силы? еда вси дарования имут исцелений? еда вси языки глаголют? еда вси сказуют?» Конечно, нет! Один из христиан – чудотворец, другой – учитель, третий – прозорливец и т. д. Тем-то и сильна Церковь Христова, что в ней все эти люди силой любви объединяются в один живой, целый организм.

Эти апостольские слова, читаемые, по церковному установлению и чину, в последовании св. елея, как нельзя лучше освещают самый смысл таинства. Лежащий на одре болезни, страждущий христианин нуждается не во врачебной только помощи, по и в сердечном утешении, в нравственном ободрении и в молитвенной поддержке со стороны окружающих его лиц. Но если болезнь усиливается и осложняется, если человеческая врачебная помощь оказывается уже почти бессильной, если молитвы окружающих, ближайших к больному лиц становятся уже недостаточными, то в общий молитвенный хор сливаются голоса и ближайших, и дальнейших христиан, и их руководителей и представителей, пресвитеров церкви. И тогда на алтарь святой любви к болящему христианину пресвитеры церкви несут, по силе своей, свои духовные дары: один – молитвенный порыв и вдохновение, другой – утешительное слово, полное надежды на Бога, третий – светлый, ободряющий взгляд, исполненный сердечной нежности и ласки и т. д. И здесь, при помазании болящего освященным елеем этим символом милосердия и сострадания, совершается таинство святой любви и надежды. Во имя этой живой любви, связующей христиан, и дерзают собравшиеся пресвитеры ходатайствовать пред Богом о чудесном исцелении и освобождении от душевных недугов страждущего христианина. Каждый же сам по себе пресвитер может свидетельствовать пред людьми и пред Богом только о своем недостоинстве, как это и делает пятый священник в своей молитве, обращаясь к Богу с словами: «иже мене смиренного и грешного и недостойного раба Твоего, во мнозех гресех сплетенного и страстми сластей валяющагося, призвавый во святый и превеличайший степень священства». Каждый священник, по собственному сознанию, есть только грешник, недостойный милости Божией, и лишь во имя любви, объединяющей христиан и пресвитеров, искореняющей и заглушающей в их сердцах страстные, эгоистические элементы, они просят у бога благодатной помощи Св. Духа. И эта благодать осеняет прежде всего самих пресвитеров, возносящих молитву, и уже от них и через них, при посредстве внешних действий, сообщается болящему: «Сам призри, благоутробный Владыко, с высоты святые Твоея, соосенив нас грешных и недостойных рабов Твоих благодатью Святого Духа в час сей, и всели в раба Твоего (имя-рек), познавшего своя согрешения» (мол. 2-го свящ.). И на это ниспослание благодатных чудодейственных даров, на эту неизреченную милость преклоняет Господа в таинстве елеосвящения прежде всего христианская любовь, собравшая под один кров людей с разными духовными дарованиями. Здесь один пресвитер призывает благодать своим глубоким христианским смирением живым сознанием своего недостоинства, другой – силой своей теплой сердечной любви к ближним, иной – необыкновенным самоуглублением и молитвенной сосредоточенностью, иной – преданностью себя в волю Божию и светлой надеждой на Божественный промысл. И все эти личные особенности духовных дарований пресвитеров сливаются здесь в один таинственный хор, в одну незримую струю, а сами пресвитеры соединяются в один живой «союз любви», так что и самое елеосвящение можно определить, как таинство, в котором (воспользуемся словами св. Василия Великого) «многие составляют одного и каждый не один, но в ряду многих». Здесь сильна молитва тем, что она – общая молитва. Здесь духовная сила и молитва одного пресвитера восполняется молитвой и духовным даром другого, так что каждый пресвитер в отдельности является только «удом от части», все же они вместе составляют то целое, ту соборную единицу, которая, по полномочию от Церкви, низводит свыше благодатную силу Св. Духа и с дерзновением, с непреклонной, живой надеждой взывает к Богу об исцелении болящего: «Ей, Господи, врачебную Твою силу с небесе низпосли, прикоснися телеси, угаси огневицу, укроти страсть и всякую немощь таящуюся; буди врач раба Твоего (имя-рек), воздвигни его от одра болезненного и от ложа озлобления цела и всесовершенна, даруй его Церкви Твоей благоугождающа и творяща волю Твою» (Мол. 3-го свящ.). Здесь, при соборном совершении таинства, и недостойный, порочный иерей может воспрянуть духом под влиянием молитвенно-настроенных собратий своих и вдохновиться их настроением, как в древности отвергнутый Богом Саул, ища погибели Давида, с приближением к жилищу Самуила, исполнился Духа Божия и стал пророчествовать (1Цар.19:22–24).

Но если таинство елеосвящения есть таинство любви христианской, где только совокупность и взаимодействие духовных даров, присущих каждому в отдельности из пастырей, и общая, соединенная их молитва низводят благодать Св. Духа на болящего, то не ясное ли дело, что священник, дерзающий сознательно заменить собой собор священнослужителей, впадает только в нравственное самообольщение, или духовную прелесть? Заменить собой собор в данном случае – значит пасть под бременем гордости своей, вообразив себя и сильным в молитве, и обладающим полнотой любви христианской и исполненным других духовных дарований. Конечно, не все священники совершают елеосвящение единичными силами по нравственному самообольщению; многие совершают и по другим причинам, чаще всего по непониманию смысла этого таинства и по невнимательному, легкому отношению к содержанию самого чина и к церковным постановлениям относительно сего таинства, по странному, почти граничащему с суеверием, взгляду на елеосвящение, полагающему всю сущность последнего в деревянном масле и в «обвитых бумагою стручцах». Но и эта причина нимало не извиняет незаконного и неправильного действия, тем более что она дает повод врагам нашей Церкви (напр., графу Л. Толстому) обвинять последнюю в том, что она содержит нелепое и грубое колдовство. Следуя ясной заповеди св. апостола, Церковь не дала полномочий священнику совершать елеосвящение единолично, а предоставила право совершения этого таинства только собору иереев. Поэтому всякий священник, намеренно и сознательно решающийся совершать елеосвящение без участия других священников, есть ослушник Церкви, расторгающий вместе с тем и тот священный союз любви, которым связывается, подобно апостолам, собор пресвитеров. Такому иерею можно дать тот же совет, который преподан был Самуилом царю Саулу, поторопившемуся принести Богу жертву: «неужели всесожжения и жертвы столько же приятны Господу, как послушание гласу Господа? Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов, ибо непокорность есть такой же грех, как волшебство, и противление то же, что идолопоклонство» (1Цар.15:22–23). Есть и такие священники, которые приступают к единоличному совершению сего таинства во имя любви к болящему, уступая его просьбам и не решаясь отказать ему в совершении над ним тайны елеосвящения. Но и такая любовь не должна побуждать священника к незаконным и неправильным действиям. Он должен прежде всего пояснить своим прихожанам, что единолично он не может совершить это таинство христианской любви и церковного общения, что необходимо присутствие еще нескольких пресвитеров, по меньшей мере, двух, чтобы был собор. Он должен расположить и самого болящего и его родственников, пригласить соседних священников. Если же невозможно таковых пригласить, то ни в каком случае не должно самонадеянно приписывать себе той силы и того духовного влияния, какое принадлежит только собору. Ибо если таковой священник, действительно, усердный молитвенник, если в его сердце есть, действительно, искра священной, сострадательной любви, то он должен быть вместе с тем и христиански смиренным человеком. Если он поистине полон нелицемерной любви к болящему и если он подлинно от всего сердца молится о нем, то, при невозможности с его стороны созвать сослужителей-иереев, пусть возложит он все упование свое на милосердие Божие, и Господь, по силе веры и молитвы его, даст болящему исцеление и помимо елеосвящения. Ведь, в распоряжении священника остается еще ни мало благодатных средств и священнодействий, на совершение которых он получил от церкви полномочия. Пусть, во имя любви к больному, совершает он Божественную литургию с поминовением на ектениях имени болящего и с присоединением на проскомидии особой молитвы за него; пусть чаще сподобляет болящего таинства причащения св. Тела и Крови Христовых; пусть отправляет в доме болящего и нарочитую службу о недужном; пусть служит молебное пение или Спасителю, или Божией Матери, или какому-либо иному небесному заступнику и чудотворцу; пусть совершает последование малого освящения воды; пусть, наконец, усилит и свою домашнюю молитву о недугующем, – и Господь, видя искреннюю любовь пастыря к болящему, «скорое свыше покажет посещение страждущему рабу Своему и избавит его от недуг и горьких болезней».

Свящ. А. Юрьевский.