О посланиях св. Игнатия Богоносца

Между творениями апостольских отцов более всего спорны послание св. Игнатия. И хотя споры, начавшиеся еще в 16-м веке, привели к многим весьма важным открытиям; но и до сих пор остаются нерешенными окончательно.

Первые начали высказывать сомнение в подлинности посланий Игнатие магдебургские богословы, подобные Кальвину, Хемницу, Социну. Их сомнение впрочем не было совершенно неосновательным; потому что текст посланий Игнатия, бывший в руках писателей 16 века, заключал в себе много весьма важных ошибок. При том же в числе посланий, стоявших с именем Игнатия, было несколько таких, которые действительно не могут принадлежать ему; разумеем восемь следующих посланий: 2 к Иоанну Богослову, 1 к св. Деве Марии, 1 к Марии кассобелисской, 1 к Тарсийцам, 1 к Антиохийцам, 1 к диакону Герону, 1 к Филиппийцам.

Первые три очень кратки, и дошли к нам только в переводе латинском. В 1-м послании Игнатий, только что просвещенный христианством, просит св. Иоанна Богослова придти к нему вместе с Матерью Божией и Марией Саломией. Во 2-м высказывает Иоанну желание видеть Богоматерь и брата Господня св. Иакова, по прачине наружного сходства его с Спасителем, и для исполнение этого желание испрашивает у св. Иоанна позволение отправиться в Иерусалим. В 3-м послании Игнатий предлагает Пресвятой Деве вопрос: действительны ли те происшествия, о которых говорил ему св. Иоанн? Св. Дева отвечает ему письмом, в котором говорит, что ручается за правдивость любимого ученика Христова, и дает ему обещание посетить верных Антиохии.

Такого рода содержание посланий, конечно, еще не дает права заподозрить их в неподлинности: св. Игнатий мог писать письма и к св. Иоанну и к св. Деве. Но писал ли? Это весьма важный вопрос, который не может быть решен положительно, потому что древние писатели не дают на него никакого ответа.

Что касается остальных пяти посланий, которые писаны, по видимому, во время путешествие св. Игнатия в Рим, то в них очень трудно заметить какое либо сходство с подлинными произведениями Игнатия. Изложение их представляется безжизненным, и текст исполнен разного рода ошибок, исторических и хронологических.

Послание к одной новообращенной, по имени Марии кассобелисской, писано будто бы по случаю просьбы ея о том, чтобы св. Игнатий послал в Кассобелис одного епископа и двух пресвитеров, не смотря на то, что эти лица очень молоды для столь высоких постов. Изысканность ответа, приписываемого Игнатию, изобличает латинского ритора, а не христианского пастыря. Автор делает такие сравнение между беседой письменной и беседой устной. Он называет письмо второю гаванью, доставляющею кораблям удобное пристанище. Праведников уподобляет фонтанам, которые привлекают своей красотой даже тех, кои не чувствуют никакой жажды. Такого рода напыщенная риторика несвойственна мужу апостольскому. Есть в этом послании и анахронизм: именно здесь говорится, что Игнатий пишет это послание во время первосвященничества Климента Римского, находясь под военнои стражей (т. е. пред своей мученической смертию); но исторически известно, что мученичество Игнатие свершилось чрез несколько лет спустя по смерти Климента.

Послание к диакону Герону есть извлечение из посланий ап. Павла к Тимофею и Титу или нечто в роде комментарие на них.

В письме к церквам Тарса и в письме к Антиохийцам автор касается весьма важных догматов: божества Иисуса Христа и Его вочеловечения. Конечно, нельзя отрицать того, что и подлинные письма Игнатие касаются этого же самого предмета; но дело в том, что автор забывает эпоху св. Игнатия, как в изложении истин, которые защищает, так и в опровержении заблуждений. Так напр. он относит к 1-му веку те церковные должности, которые имеют позднейшее происхождение, т. е. должности иподиакона, чтеца, певца, привратника, заклинателя.

Письмо к Филиппийцам напоминает еще позднейшее время. Автор старается доказать, что не три Отца, не три Сына и не три Утешителя, что не три лица Святой Троицы воплотились, а воплотилось одно лице – Сын Божий. Подобная утонченность напоминает 5-й век.

Особенно же критика обратила внимание на то, что доказывать подлинность всех 15-ти посланий – значило идти против свидетельства истории, потому что Евсевий и Иероним упоминают только о семи посланиях Игнатия: Ефесеям, Магнезианам, Траллианам, Римлянам, Филаделфийцам, Смирянам и Поликарпу.

В половине 17 века, именно в 1644 г., Уссерий, архиепископ ирландский, отыскал латинский манускрипт этих семи посланий, и в манускрипте не оказалось ничего противоречащего свидетельствам отцов Церкви первых столетий. Спустя два года, Исаак Фоссий нашел в библиотеке Флоренции греческий текст посланий Игнатия, в котором недоставало только послание к Римлянам. Но в 1659 году Руинарт нашел и это послание на греческом языке в библиотеке парижской. Греческий манускрипт во всем согласовался с латинским, и потому ясно было, что наконец найдены подлинные сочинение св Игнатия.

Но когда отыскан был греческий текст, протестантские богословы начали иным образом нападать на послание Игнатия. Встречая в этих посланиях довольно подробное учение об иерархии и божестве Иисуса Христа, они стали доказывать, что во времена Игнатие не могло быть столь подробного учение об этих предметах, и что следовательно послания, приписываемые этому отцу Церкви, должны быть писаны кем либо спустя один или два века после смерти Игнатия.

Узнав об открытии Фоссия, Блондель начал с энтузиазмом хвалить это открытие, называя XVII-й век счастливейшим, потому что он отыскал такой манускрипт, которым за XIII веков пользовался Евсевий. Но после подобных восторженных фраз ученый переменяет тон речи и говорит, что автором посланий, приписываемых Игнатию, должно быть лицо, жившее спустя век после епископа антиохийского Игнатия.

Когда критики, подобные Блонделю, были опровергнуты Уссерием и Фоссием, – явился новый противник посланий Игнатия, именно Делле, один из лучших ученых кальвинистов. Он вполне согласен был признать найденный текст посланий Игнатие тем самим, которым пользовался Евсевий; но всеми мерами старался доказать, что послания, приписываемые св. Игнатию, написаны кем-либо другим, спустя два века после смерти Игнатия.

Пеарсон честерский, в своем сочинении: Vindiciae Ignatianae, представил свидетельства XIV-ти веков о посланиях Игнатия, и с такою силою отвечал на важнейшие возражение против подлинности этих посланий, что спор об них, может быть, и не возобновился бы, если бы новое открытие не подало пищи этому спору.

Когда британский музей приобрел в 1847 г. архив монастыря св. Марии (в Нитри), и поручил Кюртону разобрать его то между древними манускриптами оказался сирийский текст трех посланий Игнатия: (к ефесеям, римлянам и Поликарпу). Сравнив этот манускрипт с манускриптами Уссерие и Фоссия, Кюртон заметил, что в нем недостает некоторых мест относительно иерархии и божества Иисуса Христа. Обрадовавшись такому открытию, он объявил, что прежде-найденный текст посланий Игнатие должен быть произведением IV-го века. Защитником его мнение явился Бунзен, который употребил все дипломатическое искусство для того, чтобы нанести удар церкви католической. Он доказывает, что только три сирийские послание можно почитать подлинными, – прочие же четыре суть послание апокрифические и принадлежат ко временам Тертуллиана.

Против мнения Бунзена восстали Баур и Гильгенфельд, но с целью не доказать подлинность греческих посланий Игнатия, а отвергнуть и послание сирийския. Баур осыпал богослова-дипломата множеством насмешек, и доказывал, что довольно минутного сравнение древнего текста с новым, дабы убедиться, что те места, которые сохранились в греческих манускриптах и почитаются вставочными, так тесно соединены с целым, что или не должно почитать все подлинным, или же все надобно отвергнуть. «И так», пишет он, «последуйте нашему примеру: вместо того, чтобы восхищаться лоскутками Игнатия, пожертвуйте всеми его творениями... Игнатий сирийский не меньше скажет вам неприятного, как и Игнатий греческий».

Гильгенфельд хотя отдавал предпочтение греческому тексту (краткому) пред сирийским, но относил происхождение его ко 2-й половине II-го века и доказывал, что во времена Игнатие не могло быть ни такого устройства Церкви, о каком здесь говорится, ни такого развитие гностицизма.

Подлинность всех семи посланий защищали с особенною силою: Гефеле, Ульгорн и Петерсон. Последний сравнивал послание Игнатие с армянским переводом этих посланий, который был сделан в V или VI-м веке с языка сирского. И так как в этом переводе находятся все семь посланий Игнатия, то Петерсон выводил такое заключение, что и прочие четыре послание Игнатие непременно должны быть где-нибудь на языке сирском.

Как же должно думать об этих посланиях?

Несправедливо было бы доказывать, что подлинно только сохранившееся на языке сирском. Безпристрастные критики сочинений Игнатие приходили к той мысли, что сирийский текст есть сокращение посланий Игнатия, сделанное кем-либо с добрым намерением. «Автор сирийского манускрипта», говорит Гефеле, «имел в виду цель нравственную. Для того, чтобы достигнуть этой цели, он выбросил из посланий те места, в которых заключалось развитие догматов, а ограничился только замечаниями практическими».

Эта мысль весьма вероятна; потому что те места, которых нет в сирийскйм тексте и которые существуют только в греческом, не заключают в себе ничего такого, что изобличало бы умышленный подлог.

Нет в сирийском тексте 2-й главы послание к ефесеям. Но какая была нужда подделывать эту главу, когда в ней ничего не содержится больше, кроме похвального воспоминание о некоторых лицах посольства? Нет в сирийском тексте начала 3-й главы, глав 4-й, 5-й, 6-й, 7-й, начальных слов 8-й главы, глав 11-й, 12-й, 13-й, 14-й, 16-й, 17-й, бóльшей части 18-й и 19-й глав, наконец глав 20 и 21. Но в этих главах нет ничего особенно нового, нет ничего такого, чтó противоречило бы сказанному в сирийском тексте. Главы 4-я, 5-я и 6-я заключают в себе увещание к церковному единению и к повиновению епископу, с которым верующие должны быть соединены так тесно, как Церковь с Иисусом Христом, как Иисус Христос с Отцем. Но эта же самая мысль высказана и в сирийском тексте 3-й главы: «Иисус Христос», сказано там, «общая наша жизнь, есть мысль Отца, как и епископы, поставленные по концам земли, находятся в мысли Иисуса Христа». В 7-й главе, начале 8-й, в 16-й, 18-й и 19-й главах говорится о людях, которые коварно носят имя Христово, а между тем делают дела недостойные Бога, которые растлевают веру ложным учением о христианских таинствах. Но указание на подобных людей заключается и в 9-й главе, сохранившейся и в сирийском тексте, и эта глава имеет тесную связь с предшествующими ей главами, как показывают отчасти и начальные слова этой главы: «Узнал я», пишет св. Игнатий, «что пришли оттуда к вам с злым учением, но вы не позволили рассеевать его между вами». 11-я глава говорит о страхе Божием, 12-я заключает похвалу ефесянам, 13-я представляет увещание собираться для богослужения, в 14-й содержится побуждение к вере и любви, в 20-й говорит Игнатий, что еще будет писать к ефесянам, в 21-й просит молиться за него и за Церковь сирскую. Словом, во всех этих главах нет ничего догматико-полемического.

Послание к Полакарпу на сирском языке состоит из 6-ти глав, а из остальных двух глав есть в нем только две мысли. Но в 7-й главе Игнатий убеждает Поликарпа созвать совет и избрать какого-либо достойного человека, который мог бы отправиться послом в Сирию. В 8-й – присовокупляет, чтобы и другие церкви отправили в Антиохию послов, или же письма. Если предполагают, что контрафактор посланий Игнатие руководился мыслию о возвышении прав епископа; то увещание, заключающееся в приведенных главах, он должен был выбросить, а не вставить, потому-что в этом увещании говорится скорее об ограничении, чем о распространении власти епископа.

Послание к римлянам также сокращено в сирийском тексте. Но так как и в пространном тексте развивается одна и та же мысль, мысль о предстоящем Игнатию мученичестве, то нет ни малейшого основание видеть в развитии этой мысли умышленный подлог¹.

Нет серьезных оснований сомневаться в подлинности и всех семи посланий Игнатия. Подобные Блонделю, Делле, Бауру, Гильгенфельду указывали на анахронизмы, встречающиеся будто бы в этих посланиях. Но анахронизмов нет, если безпристрастно рассмотреть содержание посланий.

В шести посланиях (ефесеям, магнезианам, траллианам, филаделфийцам, смирнянам и Поликарпу) Игнатий говорит о том, чтобы христиане всеми мерами старались о единении со Христом, которое может быть двояким: «по плоти и по духу», т. е. внешним и внутренним.

Единение по духу должно выражаться в вере и любви, которые связуют христиан теснейшими узами со Спасителем, связуя их в тоже время и друг с другом.

Но так как Игнатий писал свои послание в то время, когда еретики силились расстроить это духовное единение со Христом отрицанием или божества Слова, или Его вочеловечения; то он почел необходимым укрепить веру христиан в Спасителя как Богочеловека, соединившого в своем лице два естества, божеское и человеческое. Против евионитов, которые смотрели на Иисуса Христа только как на человека, хотя и высшого обыкновенных смертных, св. Игнатий учит, что Иисус Христос пребывал с Отцем прежде всякого времени, что Он есть Слово вечное, неразлучное от Отца, который чрез Него открыл себя в Ветхом Завете. Против докетов, которые почитали воплощение недостойным Бога, и потому учили, что Христос родился, жил на земле и пострадал только призрачно, а не действительно, Игнатий очень часто повторяет, что Иисус Христос наш Господь и Бог, воплотился истинно, что Он, по человечеству, носим был во чреве Пресв. Девы, что Он, как человек, ел и пил, крестился от Иоанна, и был плотию пригвожден ко кресту при Понтии Пилате.

Единение со Христом по плоти, или внешнее, должно выражаться в единении с епископом, который изображает собою самого Иисуса Христа, и поставлен для того, чтобы собирать пасомых в едино стадо этого единого Пастыря. Епископ составляет внешнее средоточие, к которому пасомые необходимо должны примыкать, чтобы не оторваться от невидимого своего средоточия, невидимой Главы.

Единение верующих с епископом должно выражаться в том: 1) чтобы никто из них не отказывался от общественных церковных собраний, в которых председательствует епископ, потому что в таких собраниях невидимо присутствует сам Иисус Христос, и молитва епископа, воссылаемая от лица всей Церкви, бывает благоугоднее и действительнее, чем молитва частная. 2) Чтобы были признаваемы истинными только те священнодействие и таинства, которые совершает епископ, или же кто либо другой по его поручению и дозволению. Всякое священнодействие, совершаемое без дозволение епископа, т. е. отдельно от него, по словам св. Игнатия, есть служба диаволу.

Хотя каждый епископ в своей церкви составляет средоточие, в котором верующие, объединяясь видимо, входят в невидимое единение со Христом; однакоже он выполняет свое назначение не один. Для управление церковию дано ему еще пресвитерство, которое находится в таком же отношении к епископу, в каком были апостолы к Иисусу Христу; и если епископ занимает место Бога и Христа, то пресвитеры образуют совет апостольский. Третья степень иерархии есть степень диаконов: они подчинены епископу и пресвитерам; но миряне обязаны их уважать и им повиноваться.

Вот общее содержание посланий! И, кажется, нет здесь ничего такого, что не гармонировало бы с состоянием того времени, в котором жил св. Игнатий.

Критики говорят, что полемика против докетов, в посланиях Игнатия, не кстати соединяется с полемикою против иудейства, и указывают на выражения, подобные следующим: «Если кто будет проповедывать вам иудейство, не слушайте его; ибо лучше от человека, имеющого обрезание, слышать христианство, нежели от необрезанного – иудейство» (Филад. 6). «Некоторые говорят: если не найду в древних писаниях, то не поверю написанному в Евангелии... Но для меня древнее – Иисус Христос, крест Его. Его смерть и воскресение» (Филад. 8). «Хороши священники, но превосходнее Первосвященник, Которому вверено святое святых, Которому одному вверены тайны Божии. Он есть дверь ко Отцу, которою входят Авраам, Исаак и Иаков, пророки и апостолы и Церковь... Но Евангелие имеет в себе нечто превосходнейшее: это пришествие Господа нашего Иисуса Христа, Его страдание и воскресение; ибо возлюбленные пророки только указывали на Него, а Евангелие есть совершение нетления» (Филад. 9). Из этих выражений можно бы заключить, говорят критики, что автор обозначает две различные партии, которые являлись и развивали свою деятельность в разных местах. Но в послании к Магнезианам он пишет: «Берегитесь, чтобы не впасть в сети ложного знания, а веруйте несомненно в рождение, страдание и воскресение Христа, во времена Понтия Пилата» (Магн. 11). Эти слова, по видимому, указывают уже не на две отдельные ереси, а на одну и туже партию, т. е. или иудействующих гностиков, или гностических иудеев. Если допустим последнее, то не найдем на это подтверждение в истории; а если первое, т. е. если будем разуметь две отдельные ереси, – то в таком виде, в каком здесь представляются, оне принадлежат не одной эпохе...

Подобное рассуждение критиков заслуживало бы особенного внимание в том случае, если бы у нас не было Евангелие и посланий св. Иоанна Богослова, которые скажут нам почти тоже самое. Когда св. Иоанн, пиша свое Евангелие, с особенною подробностию рассуждает о божестве Слова; то это рассуждение его, как известно исторически, было направлено против иудействующих еретиков Коринфа и Малой Азии, которые отвергали – с одной стороны – божество Христа, а с другой – доказывали необходимость исполнение закона Моисеева. Но что св. Иоанн не оставил без внимание и докетов, отвергавших человечество во Христе, тому доказательством служат следующие слова его 1-го послания: «Еже бе исперва, еже слышахом, еще видехом очима нашима, еще узрехом, и руки наша осязаша, о словеси животнем»...

Касательно еретиков есть только одно выражение у Игнатия, которое очень долго было предметом недоумений. Именно в послании к Магнезианам сказано: «Иисус Христос есть вечное Слово Отца, происшедшее [не] от молчания». Прежние критики утверждали, что слово молчание (σιγή) указывает на ересь Валентина, который существовал позже времен св. Игнатия. Но в настоящее время и это выражение объяснилось; потому что в философуменах (принадлеж. св. Ипполиту) нашли отрывок из великого откровения Симона Волхва, где весьма ясно говорится, что Симон во своей системе давал первое место молчанию. Это показывает, что в посланиях, приписываемых Игнатию, разумеется ересь Симона, а не Валентина.

Рассматривая содержание посланий Игнатия, мы видели, что он, кроме внутреннего единения, требует от верующих единение внешняго, общественного. И так как порядок в обществе не мыслим, если не будет различие между теми, кои руководят и теми, кои руководятся; то св. Игнатий старается доказать необходимость иерархии. – Но в том, что относится к должности представителя общества, мы находим у Игнатия, говорят критики, нечто особенное, находим дальнейшее развитие учение об иерархии, новый stadium. Из Нового Завета мы знаем только о коллегиальном представителе, который называется то епископом, то пресвитером; но в посланиях, приписываемых Игнатию, мы встречаем учение о различии между одним епископом и множеством пресвитеров, или-так сказать – учение о епископстве монархическом. Автор этих посланий называет себя епископом, называет также Онисима епископом ефесян, Поликарпа епископом смирнян, и таким образом ясно показывает, что ему очень хорошо известно различие власти епископской от пресвитерской. Мало этого, автор требует от верующих безпрекословного повиновение епископу, и в этом повиновении указывает единственное средство для избежание ересей: «Пребывайте», пишет он, «в единении с Богом и епископом (Полик. 8). Подчиняйтесь епископу, как заповеди Божией, равно и пресвитерам (Тралл. 8). Ничего не делайте без епископа (Тралл. 2). Где пастырь, там должны быть и овцы» (Филад. 2). Но самое важное то, что автор хочет не только возвысить, но даже отделить епископство от пресвитерства, в смысле специально-иерархическом. Он почитает епископа как бы олицетворенной волей Христа, как бы единственным лицем, способным низводить на человека благодать Божию. «Что епископ почитает хорошим», говорит он, «то благоугодно и Богу» (Смирн. 8). Епископу мы должны внимать как самому Господу, ибо он имеет председание на месте Христа, как пресвитеры на месте синедриума апостолов (Ефес. 6. Магн. 6). Кто почитает епископа, тот почитает Бога; кто тайно делает что нибудь без епископа, тот служит диаволу (Смирн. 8).

Что сказать об этом?

То правда, что относительно должности епископа мы находим у Игнатие самые точные и определенные сведения, каких, пожалуй, доселе и не встречали. Но этого надлежало и ожидать, потому что учение об иерархии, как и всякое христианское учение, постепенно развивалось. Мысли св. Игнатие могли бы показаться невероятными только в таком случае, если бы оне противоречили мыслям прежних мужей апостольских. Но св. Климент Римский, писавший прежде Игнатия, говорил почти тоже самое. В своем послании к Коринфянам он выставлял разные основание необходимости повиноваться лицам иерархии, особенно же епископу, которого авторитет был тогда унижаем высокомерием некоторых членов Церкви. Он указывал коринфянам и на устройство нашего тела и на порядок в римских легионах и на ветхозаветную иерархию, и почти в тех же выражениях, как и Игнатий, говорил о происхождении власти епископской. Гораздо больше, конечно, чем Климент, говорит Игнатий о правах епископа; но не настолько больше, чтобы из его слов можно было выводить новую идею, идею о том, что епископ есть единственное лице, которое способно низводить благодать Божию на человека. Епископство есть, по Игнатию, только церковная должность; епископ есть только страж и руководитель единение и нравственного порядка в обществе. И если Игнатий пишет Поликарпу, что брак должен быть заключаем не иначе, как с согласие епископа; то непосредственно после этого прибавляет: «ибо все должно делаться для прославление Бога; брак, заключенный с согласие епископа, есть брак по Богу, потому что честь Божия требует поддержание порядка в обществе чрез епископа, – а не потому, что Бог чрез епископа сообщает брачущимся особенное, таинственное действие (гл. 5). И так как епископ не должен ничего делать без воли Божией, так как он обязан наблюдать величайшую верность в исполнении своих обязанностей; то весьма естественно, что такому лицу надобно оказывать безпрекословное повиновение.

Остается сказать несколько слов о 7-м послании Игнатия: «к Римлянам».

К написанию этого послание был повод особый: св. Игнатий, узнав, или предполагая, что жители Рима душевно желают сохранение его жизни, убеждает их не только не препятствовать, но содействовать ему принять мученический венец.

Отрицающие подлинность послание говорят, что Игнатий не имел никаких оснований опасаться ходатайства римлян об избавлении его от смерти; потому что смертный приговор был подписан императором, который в то время находился далеко от Рима, и следовательно ходатайство не только не могло иметь успеха, но даже было невозможно. – Но на это мы должны заметить, что в послании дело идет о ходатайстве не пред императором, а пред Богом, который, как крепко верил Игнатий, всегда мог, по молитвам верующих римлян, избавить его от мученической смерти.