[Рец. на:] Н. Марр. Крещение армян, грузин, абхазов и аланов святым Григорием (арабская версия)

Проф. Н.Я. Марру, известному ориенталисту, посчастливилось найти на Синае арабский текст «Мученичества св. Григория и св. Рипсимии с ее сподвижницами», проливающий новый свет на миссионерскую деятельность Григория Просветителя, до сих пор считавшегося просветителем одних армян. Однако, дефектный в начале, этот памятник дает нечто новое для биографии святителя и для истории совершенного им дела только с помощью огромной эрудиции своего издателя, его широкого знакомства с другими агиографическими документами и серьезной филологической подготовки.

Для того, чтобы понять, как доселе стоял в русской науке вопрос о крещении армян Григорием, обратимся к новейшей «Истории армянской церкви» Александра Аннинского (Кишинев, 1900), рассказы которого (стр. 7–14) воспроизводит еще более новая биография святителя в Православной богословской энциклопедии (т. IV, 1903г., 643–649).

Григорий, сын персидского вельможи Анана, убившего армянского царя Хозроя II (287), счастливо спасенный от постигшей отца и его семью казни, провел детство на родине няни – христианки – в Кесарии Каппадокийской. Выросши в христианских убеждениях, он пожелал загладить грех своего отца и, оставив жену и двоих детей, отправился в Рим, где находился сын Хозроя Тиридат, в 297 г. провозглашенный царем императором Диоклетианом. Во время войны Тиридата с персами за отцовский престол, Григорий оказал ему много важных услуг и сделался одним из его приближенных. Но вот в 303 г. в Римской империи начались гонения на христиан, отразившиеся и в Армении. Тут обнаружилось, что Григорий – христианин и сын убийцы Хозроя. Тиридат сначала убеждал его отречься от веры, затем велел пытать и, наконец, приказал бросить на всю жизнь в глубокий колодец.

Прошло несколько лет. Около 316 года несколько знатных римлянок, в том числе девица Рипсимия с воспитательницей своей Гайянией, избегая преследования со стороны развратных римских правителей, бежали в Великую Армению и укрылись в пустых виноградниках вблизи г. Вагаршапата. Случайно ли открытые здесь или отысканные преследователями, они стали известны народу, который сложил об иностранках целую историю, а о Рипсимии, самой красивой, рассказывал, что она – невеста римского императора, отвергшая его предложение сделаться женой и бежавшая в Армению. Заинтересовался ею и Тиридат, приказавший привести её во дворец. Пораженный её красотой, он возгорелся страстью и хотел употребить насилие, но в происшедшей между ними борьбе был побежден девой. Пылая местью, он велел предать Рипсимию и всех её подруг (36 чел.) смерти. Но после того почувствовал угрызения совести и однажды на охоте сошел с ума: вообразив себя свиньей, он стал хрюкать, рыть лицом землю и щипать траву. Тогда семейные царя и придворные вспомнили другого невинно пострадавшего христианина Григория, которого извлекли из его земляной тюрьмы, умолили возвратить царю разум. Григорий похоронил с честью тела св. мучениц и обратился с проповедью христианства к исцеленному им Тиридату и к вельможам. Проповедь имела успех. Народ видел, что все уже принимают христианство, что их единомышленники в Верхней Месопотамии уже более двух веков были христианами, и что за ними пошли живущие в Киликии, Каппадокии, Малой Армении, Понте. Первым плодом проповеди Григория было устроение царем и армянами часовни над могилами мучениц. Вслед за тем началось разрушение языческих храмов. Сам царь в сопровождении сильного отряда войска ходил по городам с Григорием и ниспровергал капища. Народ в виду этого не противился и даже помогал уничтожать твердыни идолопоклонства. Но по местам жрецы так упорно отстаивали свое достояние и богов, что храмы приходилось брать приступом, как крепости. Отобранное имущество или раздавалось бедным и нищим, или переходило в казну для утверждения новой веры. Места разрушения капищ Григорий отводил под церкви, окружая их стенами и ставя кресты; кресты он водружал повсюду: на площадях, на перекрестках, в начале улиц.

Наконец, в 317–318 гг. Тринидат, созвав начальников и предводителей армянского народа, с общего их согласия решил обратить Армению в христианство и признать Григория духовным руководителем и учителем веры. Составлена была пышная депутация и отправлена с Григорием к кесарие-каппадокийскому архиепископу Леонтию для поставления Григория в епископы. Леонтий исполнил письменную просьбу Тиридата, созвал собор местных епископов, рукоположил Григория и, отпуская, снабдил его святынями.

Возвратившись в Армению, Григорий первым делом разрушил после упорного сопротивления два храма в округе Тароне, в которых приносились жертвы индийским идолам. Этого требовали огромные богатства храмов и большой авторитет коллегии жрецов, находившихся в вассальных отношениях к царю. На месте храмов была заложена церковь во имя Иоанна Крестителя, которую Фавст Византийский называет матерью армянских церквей. Здесь же были крещены армянские князья, сопровождавшие Григория в Кесарию, и многие из местных жителей. Сам царь с семейством и множеством народа был крещен в р. Евфрат, у подошвы г. Небат, в Араратской области.

После того св. Григорий, путешествуя по стране, в живой и одушевленной беседе проповедовал слово Божие, крестил желавших принять христианство и строил церкви. У армян тогда не было письменности и приходилось совершать богослужения и читать Священное Писание на греческом или сирийском языке. В виду этого, не легко было св. Григорию найти сотрудников, которые владели бы одним из этих иностранных языков и живым армянским для устной проповеди. В его распоряжении было несколько монахов, взятых им из Севастии, и несколько бывших языческих жрецов, которые искренно прониклись христианством и могли послужить его распространению своим прежним влиянием на народ и своим образованием: они были рукоположены в священные степени, некоторые даже в епископскую. Для обеспечения полноты клира в будущем св. Григорий воспитывал при себе нескольких мальчиков, а затем завел школы, где молодые армяне изучали греческий и сирийский язык и Священное Писание. Наконец, в тех же просветительных целях Григорий, по совету архиепископа Леонтия, устроил в Армении несколько монастырей, в том числе один в Таронской области при храме Иоанна Предтечи (Глаский) и содействовал развитию монашеской жизни. Нередко сам он оставлял на время кафедру и уходил с некоторыми из учеников в горы и там жил уединенною жизнью в гротах и пещерах. Все это имело глубокое влияние на армянское население, укрепляя христиан в истинах веры и нравственной жизни, а язычников располагая к принятию христианства. К укреплению христианства в Армении послужило также свидание Григория и Тиридата где-то на востоке (в Никодимии) около 325 г., с императором Константином, отнесшимся с большим почтением к их личности и с сочувствием к их просветительным трудам.

Благодаря деятельности св. Григория и его сподвижников и могущественной поддержке Тиридата, почти вся Армения в короткое время просветилась учением Христовым и церковь армянская получила полное устройство. Св. Григорий учредил архиерейские кафедры во всех более важных провинциях, поставил епископов и хореписков¹ и организовал церковное управление. При устройстве армянской церкви он во всем следовал указаниям её матери – кесарие-каппадокийской церкви, от которой та зависела иерархически. От Леонтия св. Григорий получил и постановления I вселенского собора, на котором не было представителя от Армении.

С 334 г. св. Григорий совершенно отказался от управления армянской церковью и, представив заведывание ею епископу Аристакосу, своему сыну, удалился на гору Себух, в пещеру Мане, где и умер в полной безызвестности…

Изложенная «история» обращения армян св. Григорием имеет своим источником рассказ так называемого Агафангела², о котором долго существовало мнение, как о писателе IV в., секретаре царя Тиридата, писавшего о том, что видел собственными глазами³. Но этот рассказ даже в критической отделке заключает в себе некоторые несообразности. Тем больше их в источнике, который и является потому предметом спора между учеными, как со стороны своего автора, так и содержания, и своих первоисточников, и во всяком случае дает основание утверждать легендарный характер жития Григория Просветителя. На этой почве стоит и г. Марр. Не то, чтобы он говорил о легендарности самого св. Григория. «Напротив, Григорий Просветитель, по всей видимости, действительно был живою исторической личностью, легендарен лишь тот образ, в каком он представлен нам в дошедших до нас историях обращения Армении св. Григорием» (Н. Марр 152, 153). Дело в том, что исторические данные позволяют говорить о миссионерской деятельности св. Григория только в западной части Армении, а не во всей стране, которая была просвещена скорее из Сирии, чем из Каппадокии. Просветителем же всей Армении, при том на греческой основе, Григория сделала потом литературная традиция. Для проф. Марра ясно, что когда, в период слияния армянских племен в национально-политическую единицу составлялась история крещения всей идеализованно единой Армении, то первоначальное предание о миссионерской деятельности Григория в известной области взяло перевес над аналогичными преданиями других местностей и таким образом значение этого героя поднялось и расширилось до степени общеармянского апостола, как это было в Грузии с св. Ниной. Но «если в Армении затмила славу других просветителей личность св. Григория, а в Грузии – св. Нины, то мы не должны еще торопиться с заключением о соответственно широком реально-историческом значении их проповеди. Причины их популярности могут быть в значительной степени литературного характера. Она может быть и, сдается мне, действительно была детищем какого-то сильного литературного течения. Такое течение, надо думать, по какому-либо сродству, и в этом смысле не без исторического основания, облюбовывало известное областное предание и давало ему такую авторитетную и популярную обработку, что все дальнейшие поколения должны были считаться с ним. Предание, получившее литературным путем широкое распространение, и всеармянское или всегрузинское значение, с этого момента фактически получало господство, и оно навязывалось, как готовый сюжет для изложения начала армянской или грузинской церкви, каждому местному церковно-литературному направлению сообразно с его интересами» (149).

Проф. Марр указывает следующие «основные отложения в литературе», «от развития культа св. Григория у армян», помимо первоначального устного или письменного сказания об областном, западно-армянском проповеднике-мученике.

«1) Книга о св. Григории, называвшаяся различно, так, пожалуй, и Агавангелие, произведение, действительно, Месропа или приписываемое Месропу, из Тарона, грекофильская кафолическая редакция VI-го века. Она не дошла до нас. Вероятно, она была переведена на греческий язык.

2) Халкедонитская редакция VIIVIII в., возникшая в области Таии и сохранившаяся дефектно в издаваемом теперь арабском переводе с греческого. Она переводилась, вероятно, и на грузинский язык.

3) История Агафангела, национальная редакция VIII в. С неё вскоре был сделан перевод на греческий язык, изданный в последний раз de Legard'ом. Она только и сохранилась на армянском языке, но с некоторыми позднейшими поправками и дополнениями» (182).

Этой табличкой определяется место и генеалогия издаваемого г. Марром текста и ею вместе с тем подтверждается основная мысль его о легендарности истории о миссионерской деятельности св. Григория, именно их поздним появлением в общецерковной литературе. В самом деле, «обращение такой политически важной, близко лежавшей к сердцу византийцев страны, пограничной с их империей, как Армения, притом при посредстве миссионера греческой же церкви, такое крупное явление, что молчание о событии заинтересованных в деле греков может быть истолковано лишь неизвестностью им ни самого факта, ни какого-либо греческого предания о нем. Апокрифичное слово о Григории, приписываемое Иоанну Златоусту, делу помочь не может. Более любопытно то, что на армянский язык это слово было приведено только в 1141г. Авраамом Грамматиком» (153). Не менее знаменательно, что об обращении Армении Григорием и именно из Кесарии, не говорит ни св. Василий вел., арх. Кесарии Каппадокийской, ни Григорий Богослов, которых некоторые считают армянами⁴, и которые могли бы знать об этом событии – по близости Каппадокии к Армении – и имели повод рассказать о нем. По рассказу армянского историка Фауста Византийского, при Василии великом прекратился обычай ходить в Кесарию за посвящением в армянские патриархи, следствием чего был созыв в Кесарии собора, на котором было постановлено, что отселе армянский архиепископ не поставлял епископов, но чтобы все армянские епископы посвящались в Кесарии (?)⁵. – Из писем же св. Василия знаем, что он в 372 г., по поручению императора, ездил в армянский город Саталы для поставления епископа, примирения армянских епископов и увещания к соблюдению законов и увеличению заботы о церквах Господних. В Саталу он поставил своего родственника Пимения. С епископами Армении Василий вел. находился в частых письменных сношениях⁶.

«Популярностью Григорий Просветитель в греческой литературе начинает пользоваться с патриарха Фотия (858–867, 878–886), так много старавшегося об единении армянской церкви с греческой. Наличный греческий текст истории обращения Армении св. Григорием (Paul de Legarde, 1887, стр. 4–87) переведен с Истории Агафангела, и этот перевод, по всей вероятности, появился во время Фотия, но никак не ранее. Известность же Григория Просветителя в греческой литературе не прослеживается глубже VII-го века». До VIII в. не были осведомлены о Григории Просветителе и сирийцы. В сирийскую литературу сведения о нем впервые внес лишь Георгий, епископ арабов, в письме 714 г. к Иисусу Столпнику, причем изложение дает видеть, что Георгий говорит о предмете, ранее неслыханном в сирийском церковном мире. Памятники, свидетельствующие о культе Григория у грузин, тоже не древни – VIII–IX вв. и во всяком случае не древнее VII ст. Да и у самих армян трудно доказать широкую повсеместную популярность св. Григория до VII в. Лишь в век католикосов – халкедонитов Езреа и Нерсеса III видим явные следы обновления и заметного роста культа св. Григория: в это время построен был великолепнейший храм в честь св. Григория (153–155).

Еще выразительнее говорит о легендарности истории сопоставление их данных с «живыми свидетельствами самих фактов древне-армянской церковности и древне-армянского литературного языка». В то время, как все редакции истории Григория Просветителя исключительное внимание посвящают грекам и все дело христианского просвещения Армении изображают как успех миссионерской деятельности греческой кесарийской церкви, – факты «воочию свидетельствуют, что фундамент местной армянской церкви положен сирийцами или под влиянием сирийцев» (155, 156).

В основе легенды о св. Григории, как всеармянском просветителе, лежит предание о деяниях его, как местного мученика-миссионера греческой каппадокийской церкви в западной Армении, в сфере ближайшего влияния римской империи: все редакции сохранили тяготение Григория Просветителя, даже всего его рода, к этой окраине Армении… Не выясненным является вопрос, была ли эта первичная форма легенды закреплена в письменности, или вращалась только в устах. Но затем, спустя некоторое время, где-то в V веке, это предание было переработано так, что из местного проповедника создался тип обще-армянского просветителя на греческой основе, с тенденциозным игнорированием сирийской церковности. Проф. Марр справедливо говорит, что такое отношение к истинным основателям родной армянской церкви мог проявить не армянин, а или грек, или грекофил, сторонник греческой церковности. Более того, тут необходимо допустить даже целое греческое церковное течение, ибо созданный им тип всеармянского просветителя повлиял даже на писателей национального армянского направления, каков анонимный Агафангел. На основании некоторых данных г. Марр предполагает, что первая расширенная редакция деяний св. Григория Просветителя принадлежит писателям – эллинофилам из кружка монаха Месропа (Vв.), которому приписывается изобретение армянского алфавита или точнее усовершенствование древнего армянского письма сирийского происхождения по греческим нормам и первый перевод Священного Писания, собственно исправление древнего его армянского перевода с сирийского по греческим подлинникам (157).

Но этой-то первичной переработки легенды в повествование о широкой деятельности св. Григория, переработки, известной по ссылкам на «Книгу св. Григория» или «Историю св. Григория», – до нас не дошло, как не дошло и греческого ее перевода. Сохранившаяся в «Истории Агафангела» древнейшая редакция ее моложе ее на два века и притом представляется уже национально-армянской. Важно было потому хотя несколько приблизиться к первоначальной редакции. С этой стороны и ценна находка проф. Марра, им опубликованная в арабском тексте и в русском переводе. Это, во-первых, арабский перевод редакции более древней, чем Агафангелова, но такой, которая отсутствует теперь и в армянской литературе, и в греческой, хотя перевод сделан с греческого языка (158, 159, 162, 163). Хотя список этой истории IX-X века и арабский текст не древнее первой половины IX в. (159, 160), а греческая редакция, с которой сделан перевод, не древнее VII–VIII в., однако она сохранила некоторые черты и особенности, указывающие на ее сравнительную с Агафангелом древность и на большую близость к первичной грекофильской переработке легенды о св. Григории. В то время как в Агафангеловой, национально-армянской редакции говорится только о крещении армян, арабская версия рассказывает о просвещении Григорием и других народов: грузин, лазов (абхазов) и албанцев (аланов)⁷, как раз тех, которые населяли Лазику и Иверию, страны, смежные с западной Арменией, в которой Григорий действительно подвизался и которую уже, очевидно, грекофильствующий автор первой переработки легенды включил в сферу его миссионерской деятельности. И замечательно, что и у Агафангела сохранилось отражение этой черты первоначальной редакции: он «называет пределы именно всех перечисленных народов и далее еще, как район просветительной деятельности св. Григория», хотя, «выражается так, точно речь идет об одной Армении» (175).

«Перерабатывая однако, легенду, о деятельности греческого миссионера в соседних с империей странах в национальную повесть о действительно общем обращении всей Армении в христианство и в связи с этим расширяя район миссии св. Григория еще более на юг, Агафангел, понятно, не мог не считаться хотя бы в слабой степени с реальным положением церковного дела у армян. Он не мог вполне игнорировать и сирийское влияние. И в результате стремления примирить непримиримое получилось, что под руководством св. Григория, питомца и деятеля греческой кесарийской церкви, армянский царь Тиридат, получивший воспитание в Риме, собирает армянских детей для обучения «одних сирийской, а других греческой грамоте». Отсутствие какого бы то ни было упоминания о сирийском языке в арабской версии для легенды о св. Григории безусловно архаичная черта» (176).

У автора арабской версии ясная задача: «объединить все внеимперские восточные христианские народы, армян, грузин, лазов (абхазов) и аланов (албанцев), идеей общего их рождения в Христе с мыслью о политическом покровительстве великой христианской империи – Византии, духовно соединть их всех в одну церковь идеей общего первопастыря св. Григория, получившего воспитание и посвящение в греческой церкви» (180). Этой основной идее служат большие подробности относительно зарубежного пребывания св. Григория, его отношений не только к кесарийской, но и севастийской епископии (123, 127–129, 131, 178) и такие особенности, как принятие Григорием канонов Никейского собора прямо к руководству (по армянскому тексту Агафангеловой редакции Григорий к «светозарным» канонам делает добавления, – очевидная попытка обяснить древние традиционные отличия армянской национальной церкви (147, 148, 176)⁸ и свидание с императором Константином великим (141 слл). Симпатии автора к Константину, доходящие до того, что Тиридат, вызванный им между прочим для уплаты подати, отправился «к царю более великому, чем он, с миром для того, чтобы стать под его властью», и действительно будто бы обязался с армянскими князьями платить дань императору (143, 147), убеждали даже первоначально г. Марра, что этот автор – грек. Но затем «любовный и в высшей степени интимный его интерес к описываемым народам» поставил для издателя «вне сомнения его негреческое происхождение». Преобладающее же внимане, уделяемое им армянам, обрисовкам старшинства Тиридата в легендарных чертах и низведение грузинского, лазского (абхазского) и албанского (аланского) царей на второстепенные роли так же ясно указывают, что автор был армянин, но армянин халкедонист, писавший свое сочениние, понятно, на армянском языке (181, 182).

Не внося в свой рассказ никаких новых деталей, арабская версия отличается главным образом идейной трактовкой сюжета, – независимостью от традиционного текста, сохранившегося в армянском подлиннике и в различных переводах, восходящих к армянскому непосредственно или посредственно: в греческом, грузинском, эфиопском и кратком арабском. С этой стороны «версия привносит в вопрос много нового и любопытного материала», хотя и не решает выдвигаемого ею вопроса о характере первоначальных армяно-грузинских церковных отношений (64, 65). Издаваемый текст имеет также значение для генеалогии Агафангела и для реабилитации «Истории» Моисея Хоренского, знаменитого армянского историка, подвергшегося было на западе жесткой критике и развенчанию. В изданном арабском тексте г. Марр находит новые данные для обеления его памяти.

Труд г. Марра, доказывающий лишний раз, как много обязана церковная история языкознанию, дает, однако, повод отметить, что первоначальная история армянской церкви, как и грузинской, даже при свете новейших открытий, все еще полна легендарного тумана и неразрешенных по-видимому противоречий. Русская церковно-историческая наука мало занята прошлым церквей, некогда процветавших на Кавказе. Тем приятнее отметить на страницах академического журнала появление работы представителя университетской филологической науки!

К. Х.