Глава 2. Св. Писание и первое поколение христиан

Тематика первой главы библейской Книги Бытия, безусловно, подразумевает использование терминов, смежных с греческим понятием «природа». В Септуагинте мы, однако, не находим здесь термина «φύσις», а только аналог древнееврейского понятия «земля». Современный библеист и знаток семитских языков профессор И. Ю. Тантлевский связывает происхождение слов «небо и земля» из первого стиха Библии с «шумеро-аккадским понятием «ан-ки» (буквально «небо-земля»), служившим для обозначения всей Вселенной»²⁵⁷. Теоцентричность и антропоцентричность Библии дает иное направление человеческой мысли, о котором не знали естествоиспытатели, и только смутно догадывались самые проницательные философы Древней Греции.

Открывшись Мо­исею как «Сущий» (Исх 3. 14), Бог Библии ориентирует человека на понятие и память о Его непреложной изначальности, абсолютности и личностности. Бог Библии, конечно же, – не предмет науки, и богословие радикальным образом отличается не только от естествознания, но и от философского мышления. «Богослов не ищет Бога, как ищут какой-либо предмет, но Бог Сам овладевает богословом, как может овладевать нами чья-то личность… Бог богословия – это “Ты”, это живой Бог Библии... Абсолют личностный, которому мы говорим “Ты” в молитве»²⁵⁸.

Но в Ветхом Завете при сравнении с полнотой христианского откровения мы видим некоторые ограничения. Здесь Бог скрывает глубины Своей природы: Он проявляет Себя только Своей властью, Промыслом, обетованиями, но даже само имя Его непроизносимо. С другой стороны, в Ветхом Завете область откровения Бога тоже ограничена – пределами избранного народа. Таковы главные причины того факта, что ни в одной из канонических книг Библии ни разу не встречается исследуемый нами термин.

Для нас, однако, особенно важно, что в своих толкованиях на первые стихи Библии св. отцы Церкви использовали наряду с термином «ὕλη», определяющим материю, термин «φύσις». При этом святоотеческие толкования были направлены в основном на утверждение всемогущества Божия и факта сотворения материи «из ничего» в противовес построениям древнегреческих философов и гностиков. Так, свт. Василий Великий в Беседах на Шестоднев (в толковании первого библейского стиха) предписывает касательно земли «не любопытствовать об ее сущности, что она такое, не тратить времени на умствования»²⁵⁹, призывая нашу мысль не исследовать то, что сокрыто и от чувственного взора, и от мысленного. Святитель называет «землю» из книги Бытия 1. 1 и естеством (природой), и материей. Далее он говорит, что Бог сотворил «самую сущность (οὐσίαν)»²⁶⁰ земли, потому что Он есть «Зиждитель самого естества существ (φύσεως τῶν ὄντων)»²⁶¹. Под сущностью и естеством здесь Святитель подразумевает вещественную составляющую земли, вещественную природу материи (φύσις τῆς ὕλης)²⁶².

Впервые в самих ветхозаветных текстах «φύσις» появляется в книгах, которые были написаны в Александрийской еврейской диаспоре – Премудрости Соломона, 3-ей и 4-ой книгах Маккавейских. Значения, в которых здесь употребляется термин, довольно разнообразны и свидетельствуют о значительной языковой и культурной интеграции иудеев в античную культуру ко времени написания этих книг. Так, в книге Премудрости Соломона говорится о природе животных «φύσεις ζῴων» (Прем Сол 7. 20), об угашающей огонь природе воды «σβεστικῆς φύσεως» (Прем Сол 19. 19–20), о суетности природы людей, не познающих Бога (Прем Сол 13. 1). В Маккавейских книгах встречаем понятия природы «всякого cмертного существа» «πάση̨ θνητῆ φύσει» (3Мак 3. 29), добрых даров природы «φύσεως χάριτας» (4 Мак 5. 9), законов природы (4 Мак 5. 25), природы человеческих эмоций «παθῶν δὲ φύσεις» (4 Мак 1. 20), природы братского союза (4 Мак 13. 27) и даже некоторую персонализацию материнской любви к детям – «ὦ φύσις ἱερὰ (4 Мак 15. 13, 15. 25, 16. 3).

В Новом Завете термин «φύσις» ни разу не употреблен в Евангелиях, и 23 раза сам термин, а также его различные производные использованы в 14 стихах апостольских Посланий. Значения, в которых встречается этот древнегреческий термин в Посланиях апостольских, варьируются от самых приземленных до самых возвышенных.

Во-первых, это группа значений, отражающих естественные действия и законы, вложенные в тварную природу животных и человека. Так, в Послании к Римлянам св. апостол Павел обличает иудеев примером язычников, которые, не имея закона, «по природе законное делают» (φύσει τὰ τοῦ νόμου ποιῶσιν) и тем «показывают, что дело закона у них написано в сердцах» (Рим 2. 14–15). Здесь под природой подразумевается естественная высшая часть человеческого естества – нравственная и умственная, – ибо, объясняя ее действие, Апостол указывает на «совесть… и мысли… то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» в уме и сердце язычников (Рим 2. 15). В то же время, в Соборных посланиях святых апостолов Петра и Иуды в тех стихах, где обличаются еретики (Иуд 1. 10; 2Пет 2. 12), они сравниваются с «водимыми природою» бессловесными животными, растлевающими себя и своих последователей действиями «вслед скверных похотей плоти» (2Пет 2. 10). Здесь уже термин «φύσις» употреблен для описания низших потребностей человеческого естества, доминирование которых приводит к растлению тела и души, а лжеучителя определяются как «душевные, не имеющие духа» (Иуд 1. 19), «нечестивые, обращающие благодать Бога нашего в повод к распутству» (Иуд 1. 4).

В таком же низшем, физиологическом, смысле употреблено апостолом Павлом и производное от «φύσις» прилагательное «φυσικὴν», которое в синодальном русском тексте переведено как «естественное» (Рим 1. 26). Описывая тяжкие содомские грехи (ср. 2Пет 2. 6), Апостол указывает на оставление «естественного употребления» и введение «противоестественного» (παρὰ φύσιν, Рим 1. 27).

Наконец, как бы олицетворяя природу, апостол Павел пишет к Коринфянам о покрытии женщинами головы на молитве: «Не сама ли природа учит вас…»²⁶³. Здесь также разумеется естественный закон природы, вложенный Господом Богом в человеческое естество (находящий отражение в сравнительной длине женских волос)²⁶⁴.

Другая группа примеров употребления «φύσις» связана со значением близким к предыдущему, но с акцентом на генетическое наследие в растительном мире и человеческом социуме. В таком значении термин употребляется только апостолом Павлом и в основном в качестве сравнения иудейского народа и язычников с ветвями маслины хорошей и дикой, родными и привитыми (Рим 2. 27; 11. 21; 11. 24). «Необрезанные по природе» язычники – это «дикая по природе маслина», которая «против природы»²⁶⁵ прививается к избранному Богом народу иудейскому. А те, кто «по природе иудеи, а не из язычников грешники»²⁶⁶, суть изначально «природные ветви» хорошей, Божией маслины. Важно отметить, что главный акцент в этих рассуждениях Апостола сделан не на генетику в биологическом смысле, а на наследие Божиих благословений и передачу праведности из поколения в поколение²⁶⁷. Последнее подтверждается как общим контекстом рассуждений об оправдании «верою во Христа, а не делами закона» (Гал 2. 16), так и отдельным выражением из Послания к Ефесянам, где Апостол утверждает, что они «были по природе чадами гнева (τέκνα φύσει ὀργῆς), как и прочие» (Еф 2. 3). Это он говорит о язычниках, отчужденных «от общества Израильского», чуждых «заветов обетования» (Еф. 2. 12).

И, наконец, третья группа примеров связана со значением термина «φύσις» как интегральной характеристики естества, сущности того или иного предмета. Именно так (сущность или естество) этот термин и переводится в русском варианте соответствующих новозаветных текстов. Так, когда апостол Иаков говорит о «естестве зверей и птиц, пресмыкающихся и морских животных», которые укрощаются «естеством человеческим» (Иак 3. 7), то в греческом оригинале употребляется именно «φύσις». Также и апостол Павел использует этот термин для характеристики языческих богов, «которые в существе не боги» (τοῖς μὴ φύσει οὖσι(ν) θεοῖς, Гал 4. 8).

Единственный раз в самом возвышенном смысле «φύσις» употреблен в Новом Завете (и во всем Священном Писании) апостолом Петром в описании природы-естества Единого истинного Бога. По мысли Апостола, христиане являются наследниками «великих и драгоценных обетований», и через них они призваны и даже уже стали «причастниками Божеского естества» (θείας κοινωνοὶ φύσεως, 2Пет 1. 4).

Православные богословы видят в этих словах Апостола продолжение целостного новозаветного учения о новой твари, о возрождении человечества в союзе с живым Богом (ср. 1Пет 1. 23) и защищают аутентичность Послания. И действительно, «по духу и силе, по жизненности и богатству мыслей Послание не уступает 1-му Посланию апостола Петра и никакое произведение II века, к которому традиционно относят протестанты второе Послание, «не может быть поставлено с ним наравне»²⁶⁸.

Более того, это место Нового Завета является существенно важным дополнением ветхозаветных ограничений. Христианство открывает одновременно во всей полноте Бога не только как Личность, но и Его природу. «Тем самым, оно завершает лучшее Израиля и лучшее других религий или метафизических систем, и не в каком-то синкретизме, но во Христе и через Христа»²⁶⁹.

У греческих мыслителей неоднократно встречается понятие «божественная природа»²⁷⁰, но приобщение ей достигается в их мировоззрении человеком или своим героическим усилием, своей собственной праведностью, или, что чаще, по закону природы, по генетическому наследству²⁷¹. В отличие от Платона и стоиков, акцент в Послании апостола Петра делается на даре благодати, подаваемом через Господа Иисуса Христа. Не случайно и в предыдущем и в самом 4-м стихе первой главы говорится о дарованиях «всего потребного для жизни и благочестия» (ст. 3), «великих и драгоценных обетований» (ст. 4).

Истории святоотеческих толкований того, что означает стать «причастниками Божеского естества» (2Пет 1. 4), посвящено исследование Н. Рассела (N. Russell) Причастники божественного естества в византийской традиции²⁷².

Если термин «ὕλη» использовался в Св. Писании очень редко (всего 6 раз), то «κόσμος» используется весьма часто²⁷³. Во второй книге Маккавейской мы находим важный в плане связи с античной философией стих, где упоминаются оба термина вместе. Здесь говорится о всемогущей руке Божией, «создавшей мир из необразного вещества» (τὸν κόσμον ἐξ ἀμόρφου ὕλης, 2 Макк 11. 18). Предваряя Филона, автор этой книги (около 124 года до н. э.), один из представителей Александрийской еврейской диаспоры, несомненно, проводил осмысление тех положений о материи и космосе из древнегреческой философии, которые могли быть включены в библейское богословие.

Остальные случаи употребления «ὕλη» в контексте нашей темы не представляют особого интереса. Имеет смысл, пожалуй, отметить только частую связь этого термина с темой огня (Прем Сир 28. 11, Иак 3. 5), в том числе и огня духовного (Ис 10. 17), а также объединение в этом термине понятий имущества и телесной природы человека (Иов 19. 29). В книге Премудрости Соломона 15. 13 дается предупреждение против изготовления идолов из земляного вещества (в греч. оригинале здесь тоже стоит «ὕλη»).

Термин «κόσμος» более богат и понятийной нагрузкой, и богословским содержанием. В библейских текстах он использован как для обозначения украшений человеческих²⁷⁴, красоты души человеческой²⁷⁵, так и для устроенных Божией силой и мудростью «неба и земли и всего воинства их»²⁷⁶. Здесь подразумеваются, прежде всего, планеты и звезды, против поклонения которым как божествам Библия отдельно предупреждает в тексте Второзакония²⁷⁷, где запрещается поклонение образам людей, животных, солнцу и луне и «всему воинству небесному» (πάντα τὸν κόσμον τοῦ οὐρανοῦ).

«Κόσμος» также означает всю населенную вселенную²⁷⁸, а также весь тварный мир в совокупности. Наиболее ярко эти два оттенка смысла соединились в знаменитой евангельской фразе: «мир чрез Него нáчал быть, и мир Его не познал» (Ин 1. 10). Во второй книге Маккавейской²⁷⁹ мы находим учение о Боге как Творце космоса (ὁ τοῦ κόσμου κτίστης). Это библейское учение, безусловно, является общим как для книг Ветхого, так и Нового Завета²⁸⁰.

Другая группа значений термина «космос» связана с учением о действии в мире противных Богу сил падших духов. Изначально Бог «создал человека для нетления (ἐπ᾿ ἀφθαρσίᾳ) и соделал его образом вечного бытия Своего (τῆς ἰδίας ἀϊδιότητος)», но завистью диавола в мир вошла смерть²⁸¹. Если в языческой религии и философии обожествлялся как космос, так и многие из действующих в нем сил, то воплощенный Сын Божий называет диавола «князем мира сего»: «ὁ ἄρχων τοῦ κόσμου τούτου»²⁸². Терминология святых апостолов Иоанна и Павла вполне согласуется с этими словами Спасителя. Так, святой Павел называет противника Божия даже «богом века сего»²⁸³ и использует выражения: «τό πνεῦμα τοῦ κόσμου»²⁸⁴, «ἡ σοφία τοῦ κόσμου τούτου» (1Кор 1. 20), а евангелист Иоанн говорит о сатане как о том, «кто в мире сем»²⁸⁵.

Именно в плане победы над «духами злобы поднебесной» (Еф 6. 12) нужно понимать и слова Христа о Своей победе над миром: «Я победил мир»²⁸⁶. Соответственно звучит и призыв апостола Иоанна: «Не любите мира (τὸν κόσμον), ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей» (1Ин 2. 15).

В плане разделения вселенной на два духовно противостоящих лагеря – последователей Христа и Его противников, звучат и слова Апостола: «Они от мира (ἐκ τοῦ κόσμου), потому и говорят по-мирски, и мир слушает их» (1Ин 4. 5).

Мы находим много случаев сходного новозаветного употребления термина «космос», когда под этим термином понимаются либо падшие духи, либо множество людей, противостоящих и враждебных Богу и Христу²⁸⁷. Он также может означать и «мирские дела», весь круг земных богатств, удовольствий и наслаждений, которые отвлекают христианина от служения делу Христа²⁸⁸.

Хотя практически не раскрыта, но все же четко обозначена в новозаветных текстах тема «новых земли и неба», среди которых должен обитать новый человек²⁸⁹. Несколько кратких замечаний о толковании в святоотеческой традиции понятий «нового неба» и «новой земли» мы сделаем чуть позже, когда будем рассматривать святоотеческие комментарии на учение о разрушении стихий (2Пет 3. 10; 12).

Несмотря на то, что как древнееврейский, так и древнегреческий библейский текст подразумевает подразделение тварного мира на мир духовных и материальных существ, воззрение на человека не имеет здесь характера такого крайнего дуализма души и плоти человека, как в античной философии. Плоть здесь не противопоставляется душе, но, скорее, выражает цельность человеческой природы. Она не есть «тюрьма души», но является полем битвы «между Духом Божиим и духом беззакония»²⁹⁰. Прежде всего такая позиция связана с учением о творении человека Самим Господом Богом в составе телесно-душевного единства²⁹¹. Тем не менее, как «плоть» древнееврейских текстов, так и «σάρξ» Септуагинты неоднократно отражают подверженность человеческой природы тлению, греху и в целом «нищету» человека перед величием Бога (особенно в его современном состоянии отпадения от Бога). В качестве одного из ярких примеров можно привести здесь слова Бога перед потопом: «Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками [сими], потому что они плоть» (Быт 6. 3)²⁹².

В то же время мы находим пророческие свидетельства о потенциальной способности человека к возрождению духовному не через оставление или «сбрасывание» плоти, а через ее одухотворение²⁹³.

В Новом Завете обе эти богословские темы, как и следовало ожидать, имеют свое продолжение и развитие. Кроме нейтрального употребления Апостолом «σαρκικός» в контексте рассуждений о материальной помощи (Рим 15. 27; 1Кор 9. 11), мы встречаем здесь слова Спасителя о немощи плоти по отношению к духу (πνεῦμα, Mф 26. 41; Мк 14. 38); о необходимости рождения от Духа в отличие от рождения по плоти (Ин 3. 6); о том, что Дух животворит, а плоть «не по­льзует нимало» (Ин 6. 63)²⁹⁴.

Более того, у апостола Павла мы встречаемся с утверждением о том, что «плоть и кровь (σὰρξ καὶ αἷμα) не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления» (1Кор 15. 50)²⁹⁵. Нередко также святой Апостол, используя термин «σάρκινος», противопоставляет понятия «плотского» и «духовного» (Рим 7. 14; 1Кор 3. 1; Евр 7. 16; Гал 5. 17; Гал 6. 8). Удаляться «плотских похотей» (τῶν σαρκικῶν ἐπιθυμιῶν, 1Пет 2. 11) призывает христиан и апостол Петр. Важно отметить, однако, во всех тех случаях, где Апостолы противопоставляют дух и плоть, под последней понимается не плоть сама по себе, а плотской образ жизни в контрасте с новой жизнью в Духе Святом²⁹⁶.

Не случайно ведь и главная истина евангельского Благовестия выражена так, что гласит нам о соединении человеческой плоти с божественной природой в Ипостаси Сына Божьего: «Слово стало плотию (ὁ λόγος σὰρξ ἐγένετο), и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца» (Ин 1. 14). В отраженной в этих словах тайне Боговоплощения мы находим недоступное античной и языческой культуре и философии учение о теснейшем соединении высочайшего божественного Духа и земной материи человеческого тела. Само пришествие Сына Божия во плоти оценивается евангелистом как исполнение пророчества Исаии о спасении всякой плоти (Лк 3. 6; Ис 40. 5)²⁹⁷.

Воплощенный Сын Божий засвидетельствовал о Своей плоти, что она есть «истинная пища» (Ин 6. 55) и «хлеб жизни», вкушение которого дарует воскресение и вечную жизнь (Ин 6. 51; 6. 54)²⁹⁸. Воскресший Христос имеет человеческое тело с плотью и костями (Лк 24. 39)²⁹⁹.

А в Посланиях к Колоссянам и Ефесянам апостол Павел учит о примирении «бывших некогда отчужденными и врагами» с Богом Отцом через страдания Христа в «теле плоти Его» (ἐν τῷ σώματι τῆς σαρκὸς αὐτοῦ, Кол 1. 21–22); об упразднении вражды в плоти Его (ἐν τῇ σαρκὶ αὐτοῦ, Еф 2. 14). Причем эта богословская тема связана здесь с учением об обновленном человеке (καινὸν ἄνθρωπον).

В книге Деяний Апостольских мы находим слова святого апостола Петра, где он свидетельствует об исполнении ветхозаветных пророчеств: пророка Иоиля об обновлении материальной природы человека («излию от Духа Моего на всякую плоть», Иол 2. 28; Деян 2. 17) и псалмопевца Давида о воскресении Христа по плоти («плоть моя успокоится в уповании», Деян 2. 26; Пс 15. 9).

В Посланиях св. апостола Павла мы также видим образ христиан, как обновленных Духом Божиим людей, которые есть «письмо Христово… написанное не чернилами, но Духом Бога живаго, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца» (ἐν πλαξὶν καρδίαις σαρκίναις, 2Кор 3. 3). Причем выражение «быть во плоти» (ἐν τῇ σαρκί) используется Апостолом в переносном смысле для описания доминирования плотских страстей в человеке (Рим 7. 5). Находясь в том же земном теле, христиане призваны «служить Богу в обновлении духа» (Рим 7. 6), жить «по духу» (Рим 8. 5, 9) таким образом, «чтобы… жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей» (ἐν τῇ θνητῇ σαρκὶ ἡμῶν, 2Кор 4. 11).

Сама духовная брань ведется христианами «не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф 6. 12). А тот факт, что Сын Божий и «сущий над всем Бог» (Рим. 9. 5) принял плоть от Пресвятой Девы Марии, как представительницы народа израильского, ставится Апостолом в заслугу этой нации.

Словосочетания «плоть и кровь» (σὰρξ καὶ αἷμα, Лев 17. 11; Прем Сол 7. 2; Иис Сир 17. 30; Соф 1. 17; Мф 16. 17; Ин 6. 54–56; 1Кор 15. 50; Еф 6. 12; Евр 2. 14), «мясо и кровь», (κρέα καὶ αἷμα, Лев 6. 27,16. 27; Числ 19. 5; Втор 12. 23, 12. 27; 32. 42; Иезек 39. 17; Пс 49. 13), а также «плоть и кости» (Быт 2. 23; Иов 10. 11; Пс 37. 4; Лк 24. 39; Еф 5. 30) употребляются либо для того, чтобы обозначить вещества тел жертвенных животных, либо чтобы подчеркнуть физическую сторону человеческой природы. При этом, кроме нейтральных и негативных контекстов употребления этих формул, мы находим и сугубо положительный, когда, например, речь идет о единой природе человека в мужском и женском естестве (Быт 2. 23), а также о полноте восприятия Сыном Божиим человеческой природы для победы над диаволом (Евр 2. 14). Также несомненно присутствие положительного богословского значения в ветхозаветных жертвенных мясе и крови, которые явились прообразами евхаристических плоти и крови Христа Спасителя (Лев 6. 27; Иезек 39. 17; Ин 6. 54–56; Евр 9. 13–14). Так, например, пророчество Иезекииля «о великой жертве (θυσίαν μεγάλην) на горах Израилевых» (Иезек 39. 17), куда призываются верные «есть мясо и пить кровь» и которая будет связана с явлением славы Господней «между народами» и излиянием Духа Божия «на дом Израилев» (Иезек 39. 21, 29), имеет прообразовательное значение Голгофской и евхаристической жертв³⁰⁰.

Мы оставляем за рамками нашего обзора подробный анализ употребления термина «тело» (σῶμα), ввиду очень широкого круга его возможных значений, многие из которых не имеют прямого отношения к телу человека. Относительно же использования термина «σῶμα» к человеку отметим только характерный сдвиг (по сравнению к понятию «плоти») в понятийной нагрузке термина к более целостному описанию человеческой природы. Однако зачастую значение этого термина практически тождественно вышерассмотренному «плоть»³⁰¹. В исследовательской литературе мы найдем практически противоположные мнения, как в пользу качественного различия³⁰², так и в пользу отождествления понятий «плоть» и «тело» у апостола Павла³⁰³. Для традиции православного богословия характерно понимание учения о воскресении именно как восстания преображенной человеческой плоти. К сожалению и удивлению нашему, даже среди православных богословов мы встречаем сегодня значительный крен в оценке этого таинственного события в сторону восстановления бытия хотя и «целостной природы», но только психо-соматического личностного порядка, которая признается «ничего общего не имеющей с телом, погребенным в могиле»³⁰⁴.

Несмотря на то, что многие библеисты указывают на различия в представлениях о человеке в ветхозаветном и новозаветном корпусах Св. Писания, в учении Православной Церкви всегда было принято делать акцент на единстве ветхозаветной и новозаветной антропологии³⁰⁵. Кроме общих для обоих Заветов положений о высшем предназначении человека как носителя образа Божия, его центральном месте во вселенной как возлюбленного творения Бога, книги Св. Писания едины в исповедании целостности человеческой духовно-материальной природы. Отвержение представлений о плоти как онтологическом источнике греха (а значит, и крайнего дуализма античности) характерно для всего библейского богословия. В этом, по свидетельству архим. Киприана (Керна), «согласны толкователи и исследователи апостола (Павла) без различия их вероисповедных взглядов. Если бы плоть была сама по себе искони греховна, это приводило бы нас к неприемлемому дуализму»³⁰⁶. Для подтверждения этого общего положения укажем на материалы статьи Антропология из Православной энциклопедии³⁰⁷, а также Библиологического словаря прот. А. Меня³⁰⁸.

Таким образом, понятие «библейской антропологии», которое будет использоваться нами в тексте диссертации, будет прежде всего обозначать учение Библии о «двуединстве человека», которое подразумевает отсутствие «того радикального дуализма тела и души, который был присущ античной антропологии»³⁰⁹.

Термин «στοιχεῖα» (стихии», т. е. первоэлементы, из которых составлен весь видимый космос) появляется в тексте Септуагинты в книгах, которые были написаны в Александрийской еврейской диаспоре (так же как и «φύσις»), – Премудрости Соломона и 4-ой Маккавейской. Так как последнюю книгу современные библеисты относят порой уже к I в. н. э., то первое по хронологии священных книг употребление термина находим в текстах книги Премудрости Соломона. Здесь говорится об «устройстве мира» и «действии (его составляющих) стихий» (Прем Сол 7. 17), а также о чудесных изменениях стихий при исходе еврейского народа из Египта (Прем Сол 19. 17). Уже в 4-ой книге Маккавейской говорится о том, что естество всякого человека составлено «из одних и тех же стихий» (ἐκ τῶν αὐτῶν γεγονότας στοιχείων, 4 Мак 12. 13).

В новозаветных текстах термин «στοιχεῖα» употребляется всего 7 раз, но один из них не имеет отношения к выбранной нами теме исследования. Это текст из Послания к Евреям, где термин имеет значение «основных положений» (первооснов) христианского учения (Евр 5. 12). В Посланиях к Галатам и Колосянам по два раза упоминаются «вещественные начала мира» (τὰ στοιχεῖα τοῦ κόσμου), которые, по слову Апостола, являются «бедными» (πτωχὰ, Гал 4. 9). Этим стихиям в свое время «были порабощены» адресаты Апостола в Галатах, а теперь им противопоставляется данное христианам «познание от Бога» (Гал 4. 3). Апостол Павел призывает христиан не увлекаться философией «по преданию человеческому, по стихиям мира (κατὰ τὰ στοιχεῖα τοῦ κόσμου)» (Кол 2. 8) и даже умереть «со Христом… для стихий мира» (Кол 2. 20).

В экзегетическом церковном наследии мы находим несколько различающиеся толкования использованного Апостолом понятия «космических стихий» и порабощения им. Так, Климент Александрийский подчеркивает, что под философией «по стихиям мира» нужно понимать не всякую философию, но по преимуществу эпикурейскую, которая «отрицает провидение и обожествляет чувственные удовольствия» (πρόνοιαν ἀναιροῦσαν καὶ ἡδονὴν ἐκθειάζουσαν)³¹⁰. Похожим образом определяет жизнь «по стихиям мира сего» как «жизнь плотскую и сластолюбивую» и свт. Кирилл Александрийский (τὴν σαρκικὴν καὶ φιλήδονον ζωήν)³¹¹. В таком случае «умереть для стихий мира» означает аскетическое отвержение плотских похотей и духовную победу над страстями.

Другой оттенок толкования находим у этих же авторов, когда под «стихиями мира» понимается несовершенство либо языческой философии (Климент Александрийский)³¹², либо ложь астрологических гаданий, либо «рабский» характер предписаний закона иудейского по сравнению с совершенством познания и жизни во Христе (свт. Кирилл Александрийский, преп. Иоанн Дамаскин)³¹³. В этом случае освобождение от «порабощения стихиям» означает просвещение высших духовно-умственных сил человеческой природы, а также посвящение Богу «всего времени жизни» через непрестанное устремление к Нему «всякого своего желания»³¹⁴.

И, наконец, во 2-м соборном послании Петра мы находим важный текст, говорящий об эсхатологическом разрушении небес и всех стихий (στοιχεῖα δὲ καυσούμενα λυθήσεται; στοιχεῖα καυσούμενα τήκεται, 2Пет 3. 10; 12) и появлении «нового неба и новой земли, на которых обитает правда» (2Пет 3. 13). У свт. Афанасия Великого находим разъяснение, что упомянутое разрушение небес нужно понимать не как исчезновение, но как обновление (ἀνακαινισμόν)³¹⁵.

Одно из самых пространных толкований этого текста мы находим в ΒΙΒΛΟΣ ΤΩΝ ΗΘΙΚΩΝ преп. Симеона Нового Богоcлова. В Слове 1 этой книги преп. Симеон посвящает целую главу описанию понятия «новых неба и земли», где он устанавливает аналогию между воскресением человеческих тел и обновлением неба и земли. Последние не исчезнут после разрушения, но как тело человека не превращается «в ничто» (οὐκ εἰς τὸ μηδαμῇ μηδαμῶς εἶναι χωρεῖ)³¹⁶, но обновляется в воскресении, так «небо и земля и все, что в них, т. е. все творение, обновятся и освободятся от рабства тлению»³¹⁷. Это положение раскрывается на примере мастера, переплавляющего изношенный, грязный медный сосуд, когда очищенный в огне, он обретает новую жизнь. Таким же образом и все творение, «состарившееся и загрязненное нашими грехами», очищенное Богом через огонь, «восстановится» (ἀναστοιχειωθήσεται) в «светлом и обновленном» (λαμπρὰ καὶ καινοτέρα) виде³¹⁸.

Что касается истории употребления термина «φύσις» у доникейских церковных писателей, то некоторые самые ранние памятники (Дидахэ, Послание к Коринфянам свт. Климента Римского, Пастырь) совсем не используют его, другие используют крайне редко (Соборное послание ап. Варнавы – 1 раз – о природе животного³¹⁹, Послание к Диогнету (глава 9) – 1 раз о немощи человеческого естества), а отдельные древние писатели многократно прибегают к нему, причем с довольно разнообразными смысловыми нагрузками.

В качестве примера обратим внимание на Послания сщмч. Игнатия Богоносца. В этих древнейших текстах мужа апостольского мы находим как бы зародыш или фундамент будущей богословской христианской системы. Термин «φύσις» использован здесь, во-первых, в указании на внутреннее «непорочное» устроение христианской души, которое определяет поведение и весь строй телесной жизни человека³²⁰. В расширенных редакциях Посланий к Магнезийцам и Филадельфийцам автор уточняет, что «природа человечества одна»³²¹, а принадлежность отдельного человека к Богу или диаволу определяется «не природой»³²², а его свободным выбором. В Послании к свт. Поликарпу³²³ св. Игнатий говорит о невидимой и вечной природе Христа, как Сына Божьего, а в Посланиях к Магнезийцам и Смирнянам называет Его истинным и первым епископом, единственным архиереем от Бога Отца «по природе»³²⁴. И, наконец, в Послании к Траллийцам священномученик дает описание ангельских небесных сил, как бестелесных и простых «по природе»³²⁵. В итоге мы находим в Посланиях свт. Игнатия употребление термина «природа» по отношению к Богу, человеку и ангелам. Характеристики, данные мужем апостольским при описании природы Господа, человека и ангелов весьма краткие, но задают основные векторы развития или, скорее, раскрытия христианского богословия.

Хотя свт. Игнатий не относится к Александрийской школе богословия, но мы включим анализ его представлений о материи и теле человека как характерный пример богословия периода мужей апостольских. Так называют непосредственных учеников святых апостолов, но из их сочинений от этого епископа-мученика сохранилось более, чем от кого-либо другого. Св. Игнатий жил в эпоху первых христиан, которые не столько говорили или писали о жизни в Боге, сколько истинно жили во Христе. Это эпоха, когда еще не успели сложиться богословские школы со своими особенностями, и можно смело говорить о единой апостольской проповеди по всей Эйкумене, как самими Апостолами, так и их учениками.

Сочинениям св. Игнатия было посвящено множество исследований, но если антропологии этого мужа апостольского в сочинениях современных патрологов было уделено значительное внимание, то представления о материи как таковой не были проанализированы подробно никем. В своей оценке учения о материи в наследии сщмч. Игнатия прот. К. Ружицкий отмечает лишь две его мысли. Во-первых, это учение о том, что все материальное имеет конец, и все видимое не вечно³²⁶. Во-вторых, этим исследователем отмечено, что, согласно св. Игнатию, из всего вещественного «для вечности предназначено лишь человеческое тело», которое будет воскрешено по подобию плоти воскресшего Христа³²⁷.

Прот. Г. Флоровский называет сщмч. Игнатия предшественником св. Иринея Лионского и отмечает, что их богословие «выражает определенный прототип малоазийского благочестия, связанный с проповедью апостола Иоанна, для которого Христос, прежде всего, Агнец закланный. Из Малой Азии ведет свое начало и то направление греческого богословия, которое опирается, прежде всего, на факт воплощения как начало Жизни»³²⁸. В Посланиях свт. Игнатия ярко светится «двуединый образ Христа, Бога и человека»³²⁹. Прот. Георгий не подвергает тему материи и человеческого тела более подробному разбору, замечая только, что «в словоупотреблении св. Игнатия «σάρξ» и «πνεῦμα» одинаково выражают и противоположность видимого и невидимого, и противоположность тварного и божественного. И как Сам Христос есть вместе и плоть, и дух, видимый и невидимый, человек и Бог, «во плоти явившийся Бог» (ἐν σαρκὶ γενόμενος Θεός)³³⁰, так и Церковь есть вместе и плоть и дух»³³¹.

Архим. Киприан (Керн) так же, как и многие другие, особенно подчеркивает направленность сочинений свт. Игнатия против докетов и останавливается на тексте Смирнянам 3. 3, где утверждается, что «после воскресения Господь ел и пил с учениками, как плотский человек, хотя и был соединен духовно Отцу». Этот текст «содержит не вполне отчетливо выраженное, но, несомненно, определенное учение о прославленном теле Господа»³³².

Более подробно проанализирована тема человеческого тела у свт. Игнатия в новозаветном словаре, изданном под редакцией Г. Фридриха (G. Friedrich). Здесь под рубрикой «σάρξ»³³³ приведен анализ употребления термина у мужей апостольских и отмечено, что у них подробнее, чем в Новом Завете, раскрывается проблема иерархического соотношения человеческих души и плоти. Из всех мужей апостольских наиболее полноценно развил эту проблематику св. Игнатий³³⁴.

Авторами словаря отмечено, что решение антропологического дуализма, предлагаемое свт. Игнатием, качественно отлично от ответов античных философов, которые рассматривали спасение как избавление божественного «ядра» человеческой природы от его телесной оболочки³³⁵. Здесь же отмечено, что термин «ἡ σάρξ» имеет в наследии свт. Игнатия как положительный, так и негативный смыслы.

Вывод исследователей сводится к тому, что положительная оценка плоти возможна только в ее союзе с духом, но сама по себе плоть зачастую становится силой, направляющей человека против Бога. Среди выводов звучат также мысли о замене в наследии свт. Игнатия и прочих мужей апостольских антропологического дуализма на антитезу между Богом и человеком как таковым. Признается осуществимой также идея подчинения телесной жизни законам Духа³³⁶.

Однако, на наш взгляд, нельзя согласиться с авторами словаря о том, что, согласно свт. Игнатию, «настоящий» человек – это тот, который освободился от материи. Неверным нам также представляется искусственное выделение и противопоставление в наследии мужей апостольских в целом и св. Игнатия в частности «библейско-иудейского принятия плоти и эллинского отвержения ее»³³⁷.

Нам представляется, что тезисы о единстве двусоставной человеческой природы, нарушении первозданной гармонии человеческого естества и восстановлении иерархического устроения человека, хотя и были раскрыты в предыдущих исследованиях трудов сщмч. Игнатия, но нигде не было сделано акцента на представлениях Священномученика о материи, а также не было полноценно раскрыто место материи в его богословской системе. Не был подробно проанализирован терминологический аппарат, использованный мужем апостольским для описания материального мира и тела человека.

Прежде всего, хотелось бы опровергнуть неверное толкование слов свт. Игнатия о материи, данное в вышеупомянутом словаре Герхарда Фридриха. Отмеченное там учение об освобождении от материи, в собственном смысле слова, на самом деле не имеет места в творениях Святителя. Единственный случай употребления термина «ἡ ὕλη» был объяснен составителями вышеупомянутого словаря неверно, ибо это место читается в оригинале следующим образом: «τὸν τοῦ θεοῦ θέλοντα εἶναι κόσμῳ μὴ χαρίσησθε μηδὲ ὕλῃ ἐξαπατήσητε»³³⁸.

Известные русские переводы этого стиха³³⁹ основаны на сокращенном тексте, взятом из Патрологии Миня: «хочу быть Божиим: не отдавайте меня миру»³⁴⁰. Более длинная версия стиха имеет окончание: «ниже обольщайте материей». Однако здесь идет речь об освобождении души от обольщения материальным веществом, но не от материи как таковой. Анализ наследия Святителя в целом подтверждает наше суждение, что мы и постараемся доказать далее.

На первый взгляд и действительно, свт. Игнатий говорит о важности исчезновения своего тела, когда утверждает, что только тогда станет «истинным учеником Христа, когда даже тела его мир не будет видеть»³⁴¹. Однако здесь налицо противопоставление тела не духовной субстанции и не материи самой по себе, а материальному космосу.

Космос не раз представляется Святителем как антипод Богу и всему Божьему. Здесь он, несомненно, следует богословию апостола Иоанна³⁴² и словам Самого Христа из Евангелия от Иоанна: «В мире был, и мир чрез Него нáчал быть, и мир Его не познал»³⁴³. Последний стих не случайно вошел в так называемую пространную редакцию Послания св. Игнатия к Римлянам³⁴⁴.

Воодушевленный пламенным желанием быть со Христом, св. Игнатий решительно занимает сторону Спасителя в Его противостоянии миру и диаволу и желает вслед за Ним пострадать даже до смерти. Однако это желание не есть желание освобождения от тела и даже от самого космоса как таковых, но желание смерти для мира и жизни для Бога, которая найдет свою полноту в том, чтобы и воскреснуть со Христом.

Рассуждая о духовной смерти и жизни, Священномученик приводит сравнение верующих и неверующих с двумя монетами, каждая из которых имеет на себе собственный образ: «Неверующие – образ мира сего, а верующий в любви образ Бога Отца чрез Иисуса Христа»³⁴⁵.

Если образ верующих ясно обозначен как задаваемый через Христа, то о прототипе образа мира сего мы узнаем из других строк св. Игнатия. Святой оканчивает описание предлежащих ему страданий от огня, зверей, креста и прочих орудий телесных пыток замечанием: «Лютые (дословно – злые) муки диавола грядут на меня, – только бы достигнуть мне Христа»³⁴⁶.

Таким образом, воодушевление мученика ради соединения со Христом имеет своим противником не материю или материальные предметы космоса, а падших духов, о которых, как о главных противниках христиан, сщмч. Игнатий многократно говорит в своих Посланиях³⁴⁷. Шесть раз в своих Посланиях Святитель называет диавола «ὁ ἄρχων τοῦ αἰῶνος τούτου», то есть «князем века сего» в соответствии с именованием, данным падшему духу Самим Христом: «ὁ ἄρχων τοῦ κόσμου τούτου»³⁴⁸, а также терминологией апостола Павла, который называет этого противника Божия даже «богом века сего»³⁴⁹.

Действительно, силы, противные Богу, чаще всего используют материю и плоть, как своего рода орудие в духовном обольщении человека, но и Христос использует их же, как орудие для победы над диаволом и спасения человеческого рода.

Само таинство Боговоплощения принесло в мир жизнь и победу над смертью, а потому, по слову свт. Игнатия, хулу произносят те, кто не исповедует Господа Его носящим плоть. Используя здесь термин «σαρκοφόρον», Святитель называет еретиков «νεκροφόρος», т. е. дословно – «мертвоносцами»³⁵⁰.

Именно осознание того факта, что Боговоплощение, воскресение и евхаристическая плоть Христа несут победу над смертью для всего человечества, заставило Святого так резко назвать еретиков-докетов, как желающих повредить благовестие в самой существенной его части. Независимо от подробностей их учения,³⁵¹ оно питалось уверенностью в невозможности подлинного единения божественного и материального начал. Свт. Игнатий ревностно противостоит лжеучителям, употребляя сочетания «Иисус Христос» и «Христос Иисус» в текстах своих посланий 126 раз, в то время случаи отдельного употребления у него имен «Христос» и «Иисус» крайне редки (Иисус – 3 раза, Христос – 6 раз).

Также и настойчи­вое употребление наречия «ἀληθῶς» (истинно) служит у свт. Игнатия для подчеркивания реальности Воплощения и полноты человечества Христа³⁵². Он постоянно подчеркивает реальность и истинность рождения по плоти, страдания и воскресения Иисуса Христа³⁵³.

Особенно важным в контексте нашего исследования представляется противопоставление силы Христовой, являемой в церковном евхаристическом собрании с силой противника Божия – сатаны. Об этом св. Игнатий говорит в Послании Ефесянам 13, когда призывает христиан «чаще собираться для евхаристии и славословия Бога», ибо именно тогда «низлагаются силы сатаны, и единомыслием вашей веры разрушаются гибельные его дела»³⁵⁴. Здесь же Святитель говорит об уничтожении всякой брани небесных и земных духов.

Не случайно, говоря в Послании к Ефесянам о появлении на небе чудесной Вифлеемской звезды, свт. Игнатий замечает, что «с этого времени стала падать всякая магия, и все узы зла разрываться…, древнее царство распадаться: так как Бог явился по-человечески для обновления вечной жизни»³⁵⁵.

По замечанию проф. И. Романидиса, «животворящая воскресшая плоть Бога как якорь веры и самоотверженной любви подается верным «epi to auto» в Духе Святом… В каждом евхаристическом собрании Бог дает нам Его нетварные энергии через плоть Христа»³⁵⁶.

Противник Божий действует через возбуждение в человеке страсти неразумного самоудовлетворения. Похоть плотская и всякая страсть описывается св. Игнатием преимущественно термином «ἡ ἐπιθυμία», что вполне соответствует его новозаветному приоритетному употреблению³⁵⁷. В одном из текстов страстная любовь к миру-космосу прямо противопоставляется исповеданию Христа³⁵⁸.

Кроме того, Священномученик использует термин «ἡ ἡδονή» (чувственное наслаждение), который употребляется им однажды в сочетании с прилагательными «тленный» и в контексте преходящей жизни века сего³⁵⁹ и дважды – с прилагательным «злой» (κακός)³⁶⁰. Если пагубные удовольствия несут с собой смерть, то страдания Христа и Его смерть принесли всем людям жизнь и воскресение.

Сочетание терминов «страдание» – «воскресение» (τὸ πάθος – ἡ ἀνάστασις) и их производных встречается в Посланиях Святителя, согласно TLG, чаще, чем у любого другого святого православного богослова доникейского периода – всего 11 раз. Но по частотности употребления указанной пары терминов по отношению к общей сумме сохранившегося объема текста писателя, св. Игнатию, безусловно, нужно отдать пальму первенства по сравнению со всеми церковными авторами³⁶¹.

Чувственной страсти (ἡ ἐπιθυμία) противопоставляется знание (ἡ γνώμη), как живая, разумная устремленность и воля к соединению с Богом. Святитель постоянно говорит о даре познания Бога Отца и Христа, подчеркивая необходимость подвига даже до смерти в противостоянии желанию диавола разрушить это знание и стремление к Богу³⁶². Употребление «ἡ γνώμη» у свт. Игнатия также вполне соответствует новозаветному употреблению термина³⁶³. В одном месте он даже прямо отождествляет знание (γνῶσις) Бога с Иисусом Христом: «Θεοῦ γνῶσιν, ὅ ἐστιν Ἰησοῦς Χριστός»³⁶⁴.

Таким образом, вырисовывается круг понятий, взаимосвязанных в богословии св. Игнатия в две параллельные и противоборствующие линии духовного фронта. Царство «века сего»³⁶⁵ – это мир-космос с его повелителем, противником Бога – сатаной, которому противостоит Христос. Действие лукавого духа связано с возбуждением чувственных страстей. Христос же побеждает диавола Своим крестом, путем страдания для спасения человечества и приведения его к Богу Отцу, воскресению и жизни вечной. Богословие этого мужа апостольского, несомненно, имеет свои истоки в текстах новозаветных, особенно же – св. Иоанна Богослова³⁶⁶.

Безусловно, говоря об антропологии свт. Игнатия, крайне недостаточно будет упомянуть только об антитезе между Богом и человеком. В наследии св. Игнатия главная и совершенно непримиримая линия борьбы проходит по совсем иным реалиям и соответствующим им терминам. Человек неизбежно включается в описанную выше духовную борьбу. Материя космоса также оказывается разделенной в этой духовной борьбе. Она способна выходить из-под власти князя мира сего. Если диавол использует материю плоти в основном для разжигания в человеке неразумных страстей, то Христос и его последователи используют ее как орудие подвига для приобретения нетления.

По слову проф. И. Романидиса, видимая Церковь состоит из верных, которые ведут интенсивную войну против сатаны через единство любви друг к другу в причастии животворящей человеческой природе Христа и проявляют свои единство и любовь в общинной Евхаристии, в которой коренится их жизнь и спасение³⁶⁷.

Богословие жертвы свт. Игнатия является на самом деле богословием очищения, а не преодоления или избавления от материи плоти. Освобождение от страстей и воскресение во Христе – вот истинная цель страданий³⁶⁸.

Приветствуя церковь города Рима, где он намеревался отдать жизнь за Христа, свт. Игнатий называет христиан «чистыми от всякого чуждого цвета», при этом используя термин производный от глагола «διυλίζω». Значение этого глагола: 1) процеживать, очищать; 2) отцеживать³⁶⁹. Но, что предельно важно для нашего исследования, речь здесь идет об очищении не от материи (хотя в корне глагола и можно заметить «ὕλη»), а от «чуждого цвета», то есть от духовных вещей противных Богу³⁷⁰.

Яркое доказательство высказанным выше тезисам мы находим также в тексте Послания Римлянам 7, где удовольствию от пищи тленной (τροφῇ φθορᾶς) Святитель противопоставляет желание Хлеба Божьего – плоти Христа: «Ἄρτον Θεοῦ θέλω... ὅς ἐστιν σὰρξ Ἰησοῦ Χριστοῦ»³⁷¹. А в Послании Ефесянам 20 этот же евхаристический хлеб назван «врачевством бессмертия» и «антидотом» против смерти, который не только предохраняет от смерти, но и дарует жизнь вечную в Иисусе Христе³⁷². Таким образом, и здесь мы видим противопоставление не материи и духа, а тленной материальной пищи нетленному животворящему Телу Христа.

В связи с тематикой исцеления стоит и высказывание свт. Игнатия о Христе как единственном враче, причем обеих, телесной и духовной, природ. Именно благодаря Своей дву-составности, как Бог и человек одновременно, как «Бог во плоти»³⁷³, Христос несет исцеление обеим. И само Евангелие называется Святителем как «совершение нетления» (τὸ δὲ Εὐαγγέλιον ἀπάρτισμά ἐστιν ἀφθαρσίας)³⁷⁴, «учение нетления» (εἰς τύπον καὶ διδαχὴν ἀφθαρσίας)³⁷⁵. Нетление, конечно же, прежде всего относится к природе материальной, тлению подверженной.

Кроме вышеупомянутого слова о падении магии, св. Игнатий замечает, что Христос «родился и крестился для того, чтобы Своим страданием очистить и воду»³⁷⁶. Кроме этих кратких замечаний, Святитель практически не рассуждает об изменении материи неживого и живого, но неразумного космоса, что, конечно же, не означает, что он не принимает апостольского учения о новой земле и новом небе³⁷⁷. Дело в том, что в силу краткости времени, а также мученического вдохновения, сознание писателя было сконцентрировано на спасении человека, на обновлении его по образу «нового человека Христа». Здесь мы находим у Святителя заимствование из богословия св. апостола Павла.

Не случайно, обращаясь к общине, основателем которой был сам Апостол, свт. Игнатий говорит, вторя ему, о «домостроительстве Божием относительно нового человека, Иисуса Христа»³⁷⁸. Для сравнения, так же говорит о Христе апостол Павел в своем Послании Ефесянам 2. 15, когда утверждает, что Спаситель желал создать «в Себе Самом одного нового человека»³⁷⁹. Если апостол Павел рассуждает о необходимости «одеться» в нового человека (κατὰ Θεὸν)³⁸⁰, то свт. Игнатий пишет Ефесянам, что они уже живут «по Богу»³⁸¹, и вообще употребляет это характерное выражение практически в каждом из сохранившихся Посланий³⁸².

Богословие единства, как характерный признак учения свт. Игнатия, относится не только к Церкви, как мистическому телу Христа, на что обращали внимание все исследователи, но и к гармонии душевных и телесных сил в каждом человеке. Ярким отображением концепции целостного человека является наличие часто употребляемой Святителем комбинации терминов «плотское» и «духовное». Из 21 раза, когда в текстах Посланий употребляются рядом слова «σάρξ» и «πνεῦμα» и прилагательные, от них образованные, только 3 раза речь идет о противопоставлении плоти и духа, а остальные 18 раз о гармоничном сочетании плотского и духовного в христианине! При этом все случаи противопоставления плоти и духа не отвергают первую как таковую, но задают истинную иерархию вещей тварного мира.

Наиболее ярко, пожалуй, идея единства в обоих упомянутых смыслах выражена во вступлении Послания к Римлянам, где сщмч. Игнатий, приветствуя христиан во имя Иисуса Христа, говорит, что они «по плоти и духу соединены между собою во всякой заповеди Его (κατὰ σάρκα καὶ πνεῦμα ἡνωμένοις πάσῃ ἐντολῇ αὐτοῦ) нераздельно, получили полноту благодати Божией». Термин, использованный здесь для обозначения понятия «нераздельно» (ἀδιακρίτως)³⁸³, на наш взгляд, еще более подчеркивает учение свт. Игнатия о человеке как нераздельной гармонии души и тела. Согласно словарю Liddell, Scott, наречие «ἀδιακρίτως» обозначает – «без различения, в общем»³⁸⁴. Этот термин в контексте его использования в других текстах Святителя, а также его учения о гармонии духа и плоти во Христе и христианине, ярко свидетельствует в пользу нераздельности природы человека в замысле Божием.

Это подтверждается также следующими текстами Святителя. В Послании к Ефесянам он хвалит их, указывая на их духовный образ жизни и подчеркивая, что у них духовно даже и то, что относится к плоти, потому что они все делают во Иисусе Христе³⁸⁵.

В Послании к Филадельфийцам свт. Игнатий призывает христиан хранить «плоть свою, как храм Божий»³⁸⁶. Называет их богоносцами и храмоносцами³⁸⁷. Вместо огня любви к материи (πῦρ φιλόϋλον) Священномученик охвачен любовью божественной, стремится к небесному Свету – Христу, но надеждой всех христиан является участие в воскресении Спасителя. Так, во вступлении Послания к Траллийцам свт. Игнатий обращается к церкви, «наслаждающейся миром в плоти и духе и страдании Иисуса Христа – надежды нашей, когда воскреснем по образу Его»³⁸⁸.

В силу вышеприведенного анализа «богословия материи» у свт. Игнатия, его выражение о том, что «ничто видимое не вечно»³⁸⁹, звучащее в других редакциях текста даже как «ничто видимое не есть добро»³⁹⁰, не может быть осмыслено как придание онтологически отрицательного статуса материи и телу человека.

Термин «τὸ σῶμα» свт. Игнатий использует только 3 раза, причем только однажды по отношению к своему физическому телу, а дважды к Церкви, как к мистическому телу Христа. Стоит отметить, что, говоря о своем теле, Святитель выражает желание, чтобы оно полностью исчезло в желудках львов, уже не по причине противоборства с князем видимого космоса, а по великому смирению, чтобы не обременять никого необходимыми хлопотами, связанными с погребением³⁹¹. Последнее свидетельствует в пользу того, что свт. Игнатий не придавал исчезновению своего тела догматического значения, иначе он не стал бы приводить другие, чисто нравственные соображения в пользу своего необычного желания.

Что касается использования Святителем термина «φύσις», мы встречаем его употребление как по отношению к тварной, так и к нетварной божественной природе. Если в других текстах эпохи самых ранних доникейских церковных писателей некоторые авторы³⁹² совсем не используют его или используют крайне редко³⁹³, то в Посланиях сщмч. Игнатия Богоносца мы находим в отношении применения этого богословского термина как бы зародыш будущей богословской христианской системы.

Подводя итоги, мы должны отметить, что нам достаточно убедительно удалось показать ложность утверждения протестантских ученых о сочетании в наследии свт. Игнатия библейского мировоззрения с антагонистичным последнему эллинским отвержением плоти. Материя космоса и человеческого тела, действительно, представлена у Святителя как активно используемая духовными силами противными Богу. Это происходит через магию, а также через чувственные страсти. Но представления об освобождении от материи чужды богословию мужа апостольского. Непримиримая борьба идет в мире духовном, а богословие жертвы свт. Игнатия является на самом деле богословием очищения и духовной победы над смертью, а не преодоления или избавления от материи плоти.

Определен круг понятий, взаимосвязанных в богословии св. Игнатия в две параллельные и противоборствующие линии духовного фронта. Царству «века сего», миру-космосу с его повелителем, противником Бога – сатаной, старающимся воздействовать на христиан через чувственные удовольствия и страсти, которые приносят с собой тление и смерть, противостоит и побеждает Христос. И если для диавола материя является средством разжигания в человеке неразумных страстей, то для Христа и Его последователей она становится орудием подвига для приобретения нетления.

Главным материальным орудием Христа, используемым Им для победы над диаволом и тлением, является Его историческое подлинное тело, которое принимается христианами под видом евхаристического хлеба. Именно поэтому последний назван «врачевством бессмертия» и главным «антидотом» против царствующей в роде человеческом смерти. И здесь противопоставляются не материя и дух, а тленная материальная пища – нетленному животворящему Телу Христа.

Богословие сщмч. Игнатия, имея свои истоки в текстах новозаветных, особенно же св. Иоанна Богослова и апостола Павла, усиленно отстаивает тезис единства Бога и человека во Христе Иисусе, указывая на это единство как главный источник дара бессмертия человечеству³⁹⁴. Единение христиан друг с другом и со Христом, получаемое в божественной Евхаристии, дает также возможность гармоничного единения всех сил человеческой природы в каждом отдельном человеке. О таком гармоничном сочетании плотского и духовного в христианине свт. Игнатий говорит, многократно употребляя рядом термины «σάρξ» и «πνεῦμα» и прилагательные от них образованные.

Термины «σῶμα» и «φύσις» употребляются для описания материальной природы человеческого тела гораздо реже, чем «σάρξ». Тот факт, что, кроме кратких замечаний о падении магии и об очищении воды в Рождестве и Крещении Христа, Святитель нигде не рассуждает об изменении материи неживого и живого, но неразумного космоса, конечно же, не означает, что он не принимает учения о новой земле и новом небе³⁹⁵. Сознание свт. Игнатия было сконцентрировано на спасении человека, на обновлении его по образу «нового человека Христа».

Мы сделаем лишь несколько замечаний о богословии Послания Варнавы по отношению к материи и телу человека. Хотя Соборное послание, традиционно относимое в Кипрской и других поместных православных церквях к апостолу от 70-ти Варнаве (греч. – Βαρνάβα ἐπιστολή), большинством современных исследователей признается за произведение неизвестного автора II в., но мы все-таки будем называть его автора согласно традиции – апостол Варнава. Во-первых, рассуждения о более позднем авторстве до сих пор носят характер научной гипотезы. А во-вторых, нас интересует не столько авторство, сколько богословское содержание памятника. Этот памятник также интересен для нас, как имевший особое распространение в Александрии и ее окрестностях. Так, полный греческий текст Послания сохранился в двух рукописях, обнаруженных во 2-й пол. XIX в., а именно в составе Синайского кодекса Библии, датируемого IV в. от Р. Х. Оно пользовалось определенным авторитетом в христианской среде на протяжении значительного времени, его упоминают как Климент Александрийский, так и Ориген.

Продолжая тему обновленного человека и нового творения, автор Послания вводит понятие «второго творения»³⁹⁶ (δευτέραν πλάσιν)³⁹⁷, которое Господь «совершил в нас… в конце времен». Подчеркивается необходимость Боговоплощения для спасения рода человеческого³⁹⁸. Неоднократно говорит святой Варнава и о воскресении Господа Иисуса Христа и христиан из мертвых³⁹⁹, но не уточняет, каковы суть свойства воскресшего тела. Однако в контексте нашей тематики очень важным представляется замечание Апостола о том, что воскресший Спаситель со временем «имеет явиться» опять-таки «во плоти» (ἐν σαρκὶ)»⁴⁰⁰.

Последнее замечание сделано с дополнительным пояснением о том, что «из земли образован Адам» (τῆς γῆς ἡ πλάσις τοῦ Ἀδὰμ ἐγένετο)⁴⁰¹. Несомненно, Христос здесь представлен как возрожденный новый Адам, в котором начинается обновление всего человеческого рода таким образом, чтобы человек по своей природе был уже не «землей страдающей» (γῆ… πάσχουσα), а «землей доброй, текущей медом и млеком» (τὴν ἀγαθήν, γῆν ῥέουσαν γάλα καὶ μέλι)⁴⁰².

Так же, как и у апостола Павла, у святого Варнавы присутствует тема жертвы, совершенной через страдание плоти Христа. «Для того Господь предал тело Свое (точнее, плоть Свою – τὴν σάρκα)⁴⁰³ на смерть, чтобы мы получили отпущение грехов и освятились». Здесь присутствует явное указание на Христа, как новую и совершенную Жертву, в крови Которой основан Новый Завет (Мф. 26. 28, Мк 14. 24; Лк 22. 20). В начале 5-ой главы ап. Варнава ссылается на пророчество Исаии о кротком Агнце, который «не отверзал уст Своих» (Ис 53. 5–7), а затем дает точную цитату из текста апостола Павла, где Апостол говорит о Христе как «Ходатае Нового Завета» (Евр 12. 24). Почти точно скопирована ап. Варнавой формулировка об освящении чрез «окропление кровию» Христа (ἐν τῷ ῥαντίσματι αὐτοῦ τοῦ αἵματος)⁴⁰⁴.

Именно таинство Воплощения есть основа оживотворения и спасения христиан. Дважды употребляя производные от глагола «оживотворять» (ζωοποιέω), ап. Варнава приписывает это качество вере⁴⁰⁵, а также перенесенной Христом «ране» по плоти⁴⁰⁶. Также, объясняя пророчество Исаии о твердом камне, «положенном для сокрушения» (Ис 28. 16), апостол Варнава поясняет, что под ним нужно понимать плоть Господа, которую Он «одарил силою»⁴⁰⁷.

Наконец, Апостол учит о наследии и обладании христианами землею, которых пока «нет ныне», но когда мы «будем совершенны» так, что «сделаемся наследниками завета Господня», то будем «господствовать над землею»⁴⁰⁸. При всей склонности автора Послания к аллегорическим толкованиям, это обладание «зверями, рыбами» и «птицами небесными» подразумевается в простом физическом смысле власти, «когда кто-нибудь распоряжается и повелевает»⁴⁰⁹.

Таким образом, понятию плоти в достаточно кратком послании ап. Варнавы уделено весьма важное значение. Все домостроительство спасения рода человеческого представлено как совершающееся через плоть Воплощенного Сына Божия. Воскресение Спасителя включает в себя обновление, а не «сбрасывание» плоти. А по образу воскресшего нового Адама воскрешен будет и весь человеческий род, обновленная природа которого сравнивается автором с «землей доброй, текущей медом и млеком».

Тексты Св. Писания и сочинения первых христианских богословов указывают на совершенно отличное от языческой культуры и философии понимание как происхождения мира и человека, так и их предназначения в соотнесенности с благой волей Бога-Творца о восстановлении искаженной грехом природы человека.

К сожалению, в среде протестантских ученых сложилась устойчивая традиция, в рамках которой говорится о сочетании уже в текстах Септуагинты, а также первых христианских писателей библейского мировоззрения с антагонистичным последнему эллинским дуалистическим отвержением материи и плоти. На самом же деле представления об освобождении от материи чужды богословию как древнегреческих текстов Библии, так и мужей апостольских. Непримиримая борьба представлена в Библии, и особенно в текстах Нового Завета, как дуализм не материи и Духа, а как духовно-нравственное антагонистическое противостояние Благого Бога и Его противника – диавола, отпавшего от своего Создателя и увлекшего за собою род человеческий. Богословие Библии и первых христианских проповедников – это богословие очищения не от материи и плоти, а от греховных страстей. Это также богословие Жертвы, совершенной через страдание плоти Воплощенного Логоса и богословие обожения человека через евхаристическое духовное приобщение воскресшей плоти Христа.