Патриарший кризис в Константинополе: из современной церковной жизни на православном греческом Востоке

Параграф § I § II § III § IV § V § VI § VII § VIII § IX

Печальные и тревожные вести приходят из Константинополя. Здесь, во вселенской патриархии, центре церковно-религиозной жизни православного греческого востока, уже шестой месяц продолжается кризис, грозящий отставкой святейшему Иоакиму Третьему, архиепископу Константинополя, Нового Рима, и вселенскому патриарху. Не прошло еще и четырёх лет, как святейший Иоаким вторично занял (в мае 1901 года) вселенский патриарший престол. Это было истинным торжеством для греков, крупным событием в истории православной церкви на востоке, так как патриарх Иоаким принадлежит к числу замечательных греческих иерархов новейшего времени и свое первое патриаршество (1878–1884 г.) ознаменовало весьма разнообразною и плодотворною деятельностью на пользу православной церкви и греческого народа.

То было первое, по окончании русско-турецкой войны, время, когда подводились итоги успехов русского оружия в Малой Азии и на Балканском полуострове, поднятого в защиту единоверных нам народов. Когда намечались новые пути для дальнейшего движения политической и церковно-общественной жизни славян и греков, указывались новые средства для ограждения прав православной церкви в Турции от насилия и произвола мусульманской администрации и выдвигались новые деятели, способные привнести в жизнь новые начала. Вселенский патриарх, как духовный и отчасти гражданский глава православного населения в Турции. Должен был дать определенное направление местной церковно-общественной жизни, оградить церковь и народ от беззаконных притязаний турецкого правительства, имея за собой помощь единоверной России, и не только юридически, но и фактически обозначить порядок и спокойствие среди несчастной романской райи, много веков страдавшей под невыносимым мусульманским игом, находящимся вне всякого закона. И патриарх Иоаким, единогласно избранный синодом и народом на вселенскую кафедру, оказался на высоте призвания. Достаточно сказать, что он, вступив на престол, вошел к султану Абдул Гамиду II с докладом о фактическом восстановлении древних прав и привилегий греческой церкви и народа, предоставленных еще султаном Магометом II (1453 г.), а потом нарушенных. А когда Порта, вопреки своими обещаниям, захотела ограничить право патриарха судить митрополитов и по гражданским делам и права митрополитов рассматривать судебные дела по завещаниям христиан, задерживать и судить клириков своей епархии, когда это вызывалось церковною или гражданскою необходимостью. – Свободно возобновлять церкви и богоугодные заведения, основывать христианские школы, заведовать ими и назначать народных учителей по своему усмотрению; то патриарх Иоаким вступил с турецким правительством в борьбу, продолжавшуюся больше года. Победа осталась на стороне патриарха, – древние права христианской церкви и греческого народа были восстановлены, но это стоило святейшему Иоакиму III кафедры, от которой он и отказался 30 марта 1884 года.

С того времени и до вторичного вступления на патриарший престол Иоаким III жил на покое, преимущественно на Афонской горе, окруженный необыкновенным вниманием, попечительностью и любовью греческого народа, в глазах которого он был мучеником за обездоленную райю, героем долга, «корифеем» вселенских патриархов последнего времени. Всякий раз как в патриархии происходили выборы нового константинопольского первоиерарха, в числе кандидатов неизменно намечался и святейший Иоаким III. Но турецкое правительство, считая его выдающийся престиж опасным для себя и помня его необыкновенную энергию в защиту церковно-народных преимуществ и льгот, всякий раз вычеркивало его имя из списка претендентов церков­ной власти. Так дело тянулось семнадцать лет. Наконец, в 1901 году греки, при поддержке России, одержали по­беду над правительственной оппозицией, и Иоаким вторично занял вселенский престол. Событие это вызвало взрыв народного энтузиазма, радостно приветствовалось всеми клас­сами греческого общества, считалось началом новой эры в положении церкви, являлось залогом общественного возрождения. И действительно, во второе свое патриаршество Иоаким стал воскрешать блестящие деяния первого своего патриаршего служения. Достаточно здесь отметить его не­давнее окружное послание ко всем православным Греко восточным церквям об оживлении братских сношений, о точке зрения православной церкви на католичество и проте­стантство, об отношении православия к старо католичеству и англиканству, о григорианском календаре. И теперь еще во всем православном мире звучит голос вселенского патриарха Иоакима III о любви, мире и братстве...

Но вот, совершенно неожиданно из того же церковно – религиозного центра, из константинопольской патриархии, раздался другой голос, полный вражды и ненависти, на­правленный против патриарха, духовного главы греческой церкви и народа, требующий его низложения. Диссонанс по­разительный. Как же это случилось?

Обстоятельства возникновения кризиса в константино­польской патриархии крайне необычны. В конце минувшего сентября на заседаниях священного синода обсуждался во­прос об изменении церковного устава в епархиях Боснии и Герцеговины, оккупированных Австрией, но находящихся под церковной юрисдикцией константинопольского патриарха, в силу конкордата 1880 года. Этот конкордат, заключен­ный в первое патриаршество Иоакима III, действовал в течение 25 лет и был признан в достоинстве органического закона всеми последующими патриархами (Иоакимом IV, Дионисием V, Неофитом VII, Анонимом VII, и Константином V). Вопрос о его пересмотре был возбуждён в синоде не патриархом, а некоторыми митрополитами, с целью, как потом разъяснилось, вызвать патриарший кризис, причём сторонники оппозиции заранее наметили и пункты пререкания с патриархом. Но Иоаким, вопреки расчёту его противников, при обсуждении поставленного на очередь вопроса, действовал, как и всегда, вполне ле­гально и на основании церковных канонов, хотя и не подозревал злого умысла своих собратий и со служителей во Христе. Наконец, оппозиция нашла casus belli во втором члене конкордата, касающемся избрания новых епископов. Вопреки каноническому предписанию – «епископов всегда избирают епископы», соблюденному во всей полноте как в старой редакции конкордата, так и в новой, предложен­ной патриархом, восемь митрополитов, принадлежавшие к оппозиции¹, стали настаивать, чтобы выбор новых архиереев для боснийско-герцеговинских епархий впредь производился собранием духовенства и мирян, причем отношение этих избирателей выражалось в пропорции 13 к 26. Разумеется, патриарх, как глава церкви и председатель синода, никоим образом не мог согласиться на явно анти каноническую статью нового церковного устава. И вот, в заседании си­нода 30 сентября, когда шли рассуждения по боснийско-герцеговинскому вопросу, диррахийский митрополит Прокопий обратился к патриарху с обвинительной речью, совершенно не относящейся, по своему содержанию, к предмету синодальных рассуждений. В этой речи вся трехлетняя деятельность патриарха Иоакима объявлялась противоканонической, пристрастной, чуждой братской любви. Речь была произнесена с ученической манерой, как хорошо заученный урок. Ясно, что она была заготовлена раньше и выполнена по прежде составленной программе. Такое именно впечатление она про­извела и на патриарха. Передают, что, спокойно выслушав незаслуженное оскорбление от одного из «малых» своих собратий и сослужителей, еще не заявившего себя никакими заслугами для церкви и народа. Патриарх прямо сказал, что он хорошо запомнил преподанный ему со стороны урок, причем добавил, что сохраняет за собой право поступить в данном случае так, как предписывают церковные законы. Заседание синода продолжалось и закон­чилось своевременно.

В тот же день члены другого административного учреждения константинопольской церкви – постоянного народного смешанного совета, узнав о печальном эпизоде, in corpove явились к патриарху и выразили ему чувства уважения и преданности. Патриарх, желая воспользоваться своим правом, поступить с оскорбителем по силе относящихся к делу узаконений, обратился к первому по церковному списку члену синода, митрополиту ефесскому Иоакиму, с поручением побудить диррахийского митрополита Прокопия не являться на одно или два заседания синода, пока не будут изысканы меры к улажению возникшего конфликта. Но тут открылось, что Прокопий был застрельщиком целой партии митрополитов, в числе восьми человек, которые теперь открыто и сплотились для борьбы с патриархом, добиваясь его низложения. Ефесский митрополит отказался исполнить поручение патриарха, а когда последний потребовал, чтобы Прокопий диррахийский не присутствовал за богослужением в патриаршем храме, как участник патриаршей хоростасии, то ефесский митрополит ответил, что в таком слу­чае не явятся в храм и еще семь митрополитов. Такой же ответ был дан патриарху и на троекратное его приглашение семи митрополитов для участия в очередных занятиях священного синода. В виду упорной и открытой схизмы со стороны восьми митрополитов, патриарх, руководствуясь канонами и общими канонизмами, действующими в кон­стантинопольской церкви, составил собрание из оставшихся верными ему членов синода² и народного совета (8), ко­торое и решило удалить диррахийского митрополита в свою епархию и заменить митрополитов родосского, серрского и елевферопольского тремя новыми членами синода. Об этом патриарх официально уведомил Порту и виновных митрополитов. Вскоре он по телеграфу вызвал в Константинополь трёх новых членов-митрополитов и таким образом восстановил канонический состав синода, с которым и стал решать текущие церковные дела.

Но и оппозиция систематически действовала против патриарха. Прежде всего, она пыталась привлечь на свою сто­рону епархиальных архиереев, обратившись к ним с циркулярным посланием по поводу текущих дел. Не встретив здесь содействия, на которое рассчитывала, оппо­зиция сосредоточила свои происки в Норте. Образовав свой синод, под председательством ефесского митрополита, оппозиция составила протокол о низложении патриарха и представила его правительству. Но турки оказались компе­тентнее православных митрополитов в церковных делах и отказались придать самозваному синоду значение легального собрания. Оппозиция искала поддержки и в австрийском посольстве, обещая сохранить в силе редакцию конкордата 1880 г., если ей будет оказано покровительство. Но и здесь успеха не было. Наконец, оппозиция выразила готовность и примириться с патриархом, если он предаст забвению нанесенное ему тяжкое оскорбление и примет митрополитов в церковное общение. Патриарх справедливо на это ответил, что дело идёт не о нём лично, а о благе церкви и народа, о значении и силе церковных канонов, о достоинстве первоиерарха восточной церкви, которому на­несено оскорбление в официальном собрании, во время исполнения возложенного на него церковью и народом священного долга. Он, как предстоятель церкви, не вправе допускать нарушение канонов, точное исполнение которых ставит выше всего, а как глава греческого народа, не вправе снисходительно относиться к нарушителям общих народных канонизмов. Действия оппозиции и должны под­лежать суду канонов и канонизмов, которые ясно и реши­тельно говорят против интриг и схизмы восьми митрополитов. Значит, инцидент должен быть решен так, как и настаивает патриарх, руководясь законом: проте­станты должны быть устранены от участия в синоде и подлежат церковному наказанию.

Справедливое решение патриарха неизбежно должно было восторжествовать где – угодно, только не в Турции. Известно, что турецкие министры и чиновники, при некоторых условиях, поддержат какое угодно дело. Так случилось и теперь: после возникновения кризиса, Порта стала склоняться то на одну, то на другую сторону, смотря по обстоятельствам. Это было ей выгодно уже по одному тому, что христиане внутренней борьбой обессиливают самих же себя и подготовляют, совместно с правительством, торжество основного его политического принципа «Турция – для турок». Церковное дело, на этот раз, получило и небывалую, крайне беззаконную постановку: оппозиция, опираясь на по­кровительство Порты, подала мысль назначить для разрешения патриаршего кризиса специальную комиссию из трёх турецких министров. Во главе с министром исповеда­ний Абдуррахманом-пашой, злейшим врагом патриарха Иоакима III, так как его святейшество всегда давало отпор произволу и властолюбию этого министра. Заранее можно было сказать, что этот шемякин суд решит дело в пользу восьми митрополитов, членов оппозиции, и против патриарха. Так, конечно, и случилось. Мусульманские сановники, к великому удовольствию оппозиции, признали действия патриарха Иоакима противными церковным канонам и общим канонизмам. И потребовали, чтобы его свя­тейшество принял в церковное общение и оставил в со­ставе синода восемь прежних его членов, образовавших оппозицию против патриарха, примирился с оскорбителем – диррахийским митрополитом Прокопием и не вызывал в состав синода новых митрополитов. Разумеется, патриарх Иоаким до глубины души был возмущен приговором самозваных и пристрастных судей. Он не только не согласился ни выслушать его, ни подчиниться, но и прямо заявил, что турецкий суд по церковному делу идет в разрез с коренными правами и преимуществами христианской церкви в Турции, является беззаконным вторжением гражданской власти в сферу компетенции власти духовной и должен быть вменен ни во что. Патриарх в этом смысле стал и действовать. Он не входил в общение с митрополитами оппозиции, требовал, чтобы все они, как нарушители церковных канонов и общих канонизмов, удалились из Константинополя в свои епархии, избрали, совместно с синодом, и дополнительных его членов и предписал им явиться в столицу. На одной из аудиенции у султана (пред праздником Рождества Христова) патриарх настоял на восстановлении его церковно-административных прав, нарушенных судом и приговором министров падишаха, и получил от султана Абдул Гамида заверение, что дело будет решено так, как угодно его святейшеству. Милостивое слово падишаха встретило самую горячую признательность со стороны греческого на­рода и большинства духовенства, глубоко возмущенного действиями оппозиции против любимого и авторитетного первоиерарха греческого востока. Но на членов оппозиции, вступивших с патриархом в самую ожесточенную борьбу, распоряжение султана произвело ошеломляющее действие. Видя, что им грозит полное и бесчестное поражение, ми­трополиты, образовавшие оппозицию, опять обратились к своему великому благодетелю, министру исповеданий Абдурахману-паше, целыми днями просиживали в министерстве, унижались, кланялись, сулили щедрой милости за голову святейшего патриарха Иоакима III. И обстоятельства удивительным образом опять стали складываться в их пользу. Влиятельный министр, недавно породнившись с самим султаном через брак своего сына с дочерью падишаха, сделал несколько крайне тревожных распоряжений. Он опять формальным порядком объявил действия патриарха не­правильными, предложил ему войти в соглашение с чле­нами оппозиции и допустить их на заседание синода, а министр внутренних дел, по настоянию того – же Абдурахмана, приказал губернаторам городов, митрополиты коих вновь вызывались в синод, задержать их на месте и не разрешать выезда в столицу.

Над вселенской патриархией некоторое время висела зловещая туча: высказывались серьезные опасения за непо­колебимость патриаршего престола святейшего Иоакима III. В греческом народе водворились скорбь и уныние... Но, благодаря Богу, туча прошла мимо и в народных сердцах опять затеплились чувства радости и восторга, под влиянием благополучного разрешения продолжительного и крайне неблагоприятного для церкви и общества патриаршего кризиса. По новейшим сведениям из Константинополя, сообщаемым и местными греческими газетами, все законные требования патриарха Иоакима в отношении к членам оппозиции правительством приняты, т. е. взамен всех восьми прежних членов синода, создавших кризис, будут вызваны в синоде новые члены, избранные патриархом и синодом.

Благополучное разрешение патриаршего кризиса с великою радостью было встречено большей частью греческого духовенства, совершенно не сочувствовавшего оппозиции. И народом, который во всём своём составе с нетерпением ожидал того времени, когда святейший Иоаким III непоко­лебимо воссядет на патриаршем престоле, восторжествовав над врагами церкви и общества, – так как на востоке всем прекрасно известна закулисная сторона похода «восьми» против его святейшества. Раскроем и мы эту сторону.

Не подлежит никакому сомнению, что патриарший кризис вызван исключительно партийными и личными моти­вами. Напрасно члены оппозиции представляют себя бор­цами за благо церкви и народа, напрасно ссылаются на свя­щенные каноны и народные канонизмы, будто бы попираемые патриархом и несправедливо объявляют причиною протеста боснийско-герцеговинский церковный устав. Таким оправданиям оппозиции теперь никто не верит на востоке. Нет и нет!.. Оппозиция в обновленной ею мнимо-священ­ной борьбе против патриарха руководилась исключительно личными и партийными интересами. Ее действия были враж­дебны канонам и канонизмам, а боснийско-герцеговинский устав явился не причиною, а только предлогом для сведения личных счётов: и без этого вопроса, искусственно выдвинутого в синод, кризис рано или поздно, но неизбежно должен был возникнуть. Ведь он давно и старательно подготовлялся!

Патриарх Иоаким III вступил на престол в мае 1901 года, после вынужденного отречения от власти его предшественника по кафедре Константина V, – так как иоакимисты, семнадцать лет лелеявшие мечту вновь видеть на вселенском престоле этого знаменитого патриарха, нашли указанное время благоприятным для его осуществления. Тор­жество среди греков, после единогласного избрания Иоакима, было небывалое. Но, как вскоре оказалось, оно не было всеобщим. У патриарха Иоакима, как человека выдающегося своими личными талантами и достоинствами, нашлись, как всегда и везде, враги, не могшие простить ему второго, с необыкновенным триумфом состоявшегося вступления на престол Златоуста, Фотия, Михаила Kируллария, Кирилла Лукариса. Недовольны были этим, прежде всего, сторон­ники патриарха Константина V, поставившие в вину Иоакиму низложение последнего. Хотя Иоаким, живший на Афоне, вне всякого общения с административными сферами столицы, вдали от мирской суеты и неурядиц, был совершенно непричастен к факту недобровольного удаления его достойного предшественника и, заняв престол, оказал бывшему патриарху все знаки уважения. Но искра недовольства среди почитателей Константина тлела и по временам вспыхивала довольно ярко, чему немало содействовало пребывание Кон­стантина близь столицы, на острове Халки³. Затем, к противникам патриарха Иоакима издавна принадлежит халкидонский митрополит Герман, оказавший в 1891 г. большие услуги церкви своей борьбой с Портой из-за древних параномий патриарха. Это сильно возвысило в свое время престиж Германа в народе, хотя и лишило его воз­можности занять когда-либо патриаршую кафедру. – Обеспечило ему влияние на церковные и общественные дела и по­ставило во главу целой партии, которая постепенно и усвоила себе почти исключительное право возводить и низводить патриархов, давать направление церковной политики, вер­шить народные дела. При этом партия руководится самым крайним и узким национализмом и, для торжества своей политики, готова поступиться достоинством церковных канонов. Патриарх Иоаким, ставящий выше всего в цер­ковной жизни каноны, являющийся сторонником политики примирительной, но и без всякого ущерба для истинных интересов греческого народа. Занявший патриарший престол помимо желания крайних националистов и действующий самостоятельно, без услуг со стороны мнимых родителей православной церкви и греческого народа, – такой патриарх, разумеется, не может быть приятен претенциозным вершителям судьбы греческого востока. Здесь заключается второй источник оппозиции против Иоакима. Когда диррахийский митрополит Прокопий произнес в синоде обви­нительную против патриарха речь, то последний прямо сказал этому подставному оратору, что он является учеником митрополита халкидонского. А затем в момент возникновения кризиса, в Константинополе оказался анхиальский митрополит Василий, alter ego халкидонского Германа. Патриарх, зная его роль в возбуждение смуты, предписал ему немедленно выбыть в свою епархию. Несомненно, к партии Германа принадлежат, и некоторые из членов патриаршей оппозиции в синоде. Наконец, один из митрополитов оппозиции, второй по официальному списку архиереев константинопольской церкви, и сам мечтал о патриаршем достоинстве, в чем заключался и новый лич­ный мотив для патриаршего кризиса, осложнявшийся и желаньем других чинов оппозиции занять, при возможном, передвижение архиереев, лучшие кафедры.

Вообще, борьба с патриархом Иоакимом была решена в день вторичного избрания его на престол, – только про­тивники патриарха тщательно скрывали свою цель, тайно го­товились к походу и ждали лишь удобного момента для открытого нападения. Деятельность Иоакима, как патриарха, их нисколько не интересовала, его новые, весьма важные заслуги для церкви и народа не имели в их глазах ни­какого значения, – это лишь разжигало партийные страсти и вдохновляло оппозицию новым проискам. И как бы безукоризненна ни была церковная политика Иоакима, как бы важны и ценны ни были его разнообразные на пользу церкви и народа труды и подвиги, это и подобное не спасло бы ни его, ни церковь от того кризиса, который ныне тя­нется уже шестой месяц. Интрига систематически сплета­лась в тесном кругу личных врагов Иоакима и рано или поздно, но неизбежно должна была выйти на свет Божий. Теперь даже можно проследить и рост ее.

Уже два года тому назад в синоде систематически стали возбуждаться вопросы, с целью восстановить обще­ственное мнение против патриарха и поставить его в затруд­нительное или неловкое положение то пред Портой, то пред народом! Таковы искусственно созданные судебные про­цессы митрополитов меленикского и кассандрийского, возбуждение халкидонским митрополитом дела в граждан­ском суде, но церковному предмету, вопросы македонский, антиохийский, кипрский. Но умный и опытный патриарх выходил из затруднений победителем и всегда оставался в синоде при большинстве голосов. Тогда решено было обеспечить в синоде большинство голосов в пользу оппозиции. Ефесский митрополит Иоаким, ученик и наперсник патриарха, злоупотребил его доверием. Он, воспользо­вавшись образованием нового состава синода, предложил патриарху вызвать для участия в синоде митрополитов родосского, сербского, диррахийского, елеферопольского и критского, известных своим нерасположением к патриарху. Так оппозиция обеспечила себе в синоде восемь голосов против четырех. С этого времени начался откры­тый поход против патриарха, который, однако, умело парализовал наносимые ему удары. Наконец, боснийско-герцеговинский вопрос ясно показал патриарху, с кем он имеет дело.

Но патриарх не сложил оружия, в виду превосходства по числу противников, и вступил с ними в борьбу за торжество канонов и народных уставов, за благо церкви и народа. Честь ему за это и слава. Его дело правое, на его стороне церковные и гражданств законы, его поддерживает народ и очень многие митрополиты. Будем надеяться, что престол его на долгое время водружен прочно и не­поколебимо, как и должно быть, в виду явно пристрастного, тенденциозного и несправедливого похода личных его недоброжелателей.

Однако, члены оппозиции, с целью скрыть подлинный характер и задачу недостойных своих действий и при­влечь на свою сторону симпатию греческого духовенства и народа, выступили с формальными обвинениями против патриарха Иоакима, напечатав в афинской газете «Краток» обширный обвинительный «доклад». В интересах беспристрастного освещения события, необходимо войти в подроб­ности этого доклада и посмотреть, насколько справедливы возведенные оппозицией на патриарха обвинения «в нарушении церковных канонов и определений, канонизмов и параномий православной церкви и греческого народа в Турции. К чести патриарха Иоакима опять нужно сказать, что он, в свою очередь, дал событие самое разностороннее освещение и, в ответ на опубликованные оппозицией обвинения, прика­зал напечатать в журнале «Церковная Истина» относившиеся к делу документы, оказавшиеся на канцеляриях священного синода, смешанного совета, патриаршей и турецкой при патриархии. Таким образом, есть полная возможность рассмотреть доводы оппозиции при свете документальных данных, занесенных в протоколы патриархии.

Обвиняя патриарха Иоакима в нарушении церковных канонов и постановлений, восемь митрополитов, составляющих ядро оппозиции, указывают, прежде всего, на церков­ные торжества, совершившиеся в октябре 1902 года на Щипке, по поводу устройства здесь и освящения православного храма. Вина патриарха состоит, по их мнению, в том, что он допустил совместное участие болгарского схизматического духовенства с русским в совершении церковного богослужения; филинно-польский греческий митрополита, своевременно сообщил патриарху о готовившемся торже­стве, но Иоаким ничего не предпринял для устранения церковного общения схизматиков с православными. И на первый взгляд это обвинение представляется странным: русская церковь не считает болгар схизматиками, поэтому патриарх, своими мероприятиями по частному случаю, ко­нечно, не мог бы дать принципиальному делу иную поста­новку и по существу изменить установившиеся отношения между болгарами и русскими. А затем, синодальные про­токолы показывают, что при всей, предполагаемой a priori, безнадежности сношений, патриарх все таки имел беседу с русским послом И. А. Зиновьевым по поводу щипкинских торжеств и своевременно доложил об этом си­ноду. Он, на основании мнения митрополита ефесского, стоящего ныне во главе патриаршей оппозиции, и постановил, что церкви константинопольской неудобно входить в пререкания с русскою церковью по вопросу о болгарском духовенстве. Вообще вопрос, обсуждался совместно патриархом и синодом, решен так, как позволили обстоятель­ства, и в свое время не давал никакого повода к нареканиям, на патриарха и обвинение его в нарушении церковных канонов. Значит, нет основания и теперь считать патриарха ответственным за это дело.

Затем, патриарха Иоакима обвиняют в том, что он хотел соединить три митрополии – анхиальскую, месимврийскую и созоагафонольскую и образовать из них одну. Действительно, патриарх, руководясь основаниями административного характера, при обсуждении общих вопросов в синодальном заседании 4 апреля 1902 года, предложил слить упомянутые епархии в одну. Но, в виду важности вопроса, он тогда же совместно с синодом распорядился составить особую комиссию из митрополитов для обсуждения проекта. Вскоре в распоряжении синода оказались новые данные, которые первоначально патриархом не име­лись в виду, а затем из епархии были присланы народом прошения относительно сохранения самостоятельности каждой из них. Приняв это во внимание, патриарх снял с очереди вопрос о слиянии епархии, впоследствии он ни- разу в синоде не поднимался, как видно из протоколов. Значит, и в этом случае патриарха несправедливо обвиняют в нарушении канонов и церковных определений.

Патриарху Иоакиму поставлены были в вину и его слова, сказанные в заседании синода 18 мая 1904 года, когда шла речь о румынском церковном вопросе. Причем некото­рыми членами синода предложено было закрыть греческие церкви в Македонии, дабы этим средством побудить ту­рецкое правительство на уступки в пользу греков, как это и было сделано в 1891 году, во время борьбы патриарха Дионисия V с Портой из-за прав и параномий константино­польской церкви. При обсуждении такой необычной меры борьбы патриарх, между прочим, сказал «я признаю, что церкви грозит опасность, но мы должны действовать обду­манно. Вы желаете закрыть церкви, но я никогда этого не сделаю, потому что эта мера оказалась неблагоприятной». «Но эта мера спасла церковь», возразил сербский митрополит. «История должна еще доказать, заметил велеградский митрополит, спасла ли эта мера церковь, или принесла ей вред». И вот, патриарха обвинили в том, что он не­почтительно относится к своим предшественникам по престолу. Но на заседании 20 мая Иоаким снял с себя не заслуженный укор и, по свидетельству синодального протокола, произнес следующую примечательную речь. «Желаю, чтобы священные мои братья знали, что я наме­ренно никого из них не желаю обидеть. Как человек, я имею и недостатки, имею о различных предметах свои мнения, вследствие чего иногда возникает разногласие, но намеренно я не нападаю ни на одного брата. Доказательством служат три года моего второго патриаршества, в течение которых я благополучно работал совместно с синодом. В этот период времени я о многом слышал, многое узнал, но, если нужно было сделать кому-либо замечание, я делал это вполне по-братски. Желаю, во-вторых, чтобы все мои братья знали, что если мы и разногласим относи­тельно способа осуществления различных дел, то относи­тельно существа их мы все согласны: мы со всею силою должны защищать права церкви. Замечаемое, быть может, мое разногласие в некоторых делах происходит частью от моего характера, частью от административной моей опытности. Я думаю, что, действуя спокойно, мы достигнем от правительства большего. Я вовсе не желаю пори­цать действия моих предшественников, напротив, я обязан благодарностью прежним деятелям за то, что они совершили, и молюсь за почивших из них. Полагаю, что мы должны иметь в виду дела, независимо от лица, и должны изыскать способ защиты и обеспечения прав наших, потому что никто из нас не имеет другого мне­ния, коль скоро дело идет о защите прав и преимуществ церкви и народа. Искренняя речь патриарха ясно показы­вает несправедливость обвинения в непочтительном его отношении к прежним патриархам.

Столь же несправедливо и обвинение патриарха в «нарушении общих нравственных принципов», взведенное по поводу осаждавшегося в синоде дела о взносе правительственных податей монахами скита св. Анны на Афоне. Про­токолы синодальных заседаний и документы патриаршей канцелярии показывают, что дело велось правильно, при участии всего синода и решено согласно с действующими на Афоне узаконениями.

Патриарх, далее, обвиняется в «нарушении параномии церкви и народов. В частности, обвинители говорят, будто Иоаким вновь поднял вопрос о правительственной регистрации всех случаев рождения, браков и смерти среди христиан, окончательно якобы решенный в 1901 году. – Разослал архиереям новые об этом правила для руковод­ства, между тем эти правила оказались будто бы несоглас­ными с правительственным законом и духовенство, вследствие этого, стало подвергаться штрафам и заключению в тюрьму. Тяжкое обвинение, после рассмотрения его при свете документов турецкой канцелярии при патриархии, оказалось беспочвенным и несправедливым. Директор этой канце­лярии Г. Хлорос убедительно показал, что рассматриваемый вопрос не решен окончательно даже в 1904 году, а о 1901 годе и говорить нечего. – Что патриарх Иоаким разослал архиереям старый устав, а не новые правила, что преследование духовенства турецкими властями зависит от обычной и намеренной неясности и двусмысленности турецких законов относительно христиан, а вовсе не от не­брежности или оплошности патриарха.

Далеко от правды и то обвинение Иоакима, будто он не принимает мер к обеспечению правительственным узаконением права архиереев подлежать по гражданским делам суду своей власти, а не турецкой. Напротив, патриарх и в этом отношении сделал больше своих предшественников и целым рядом такририев на имя Порты и султана добивался благоприятного для христиан решения этого во­проса. Но дело еще в ходу и не далее как 18 августа 1904 г. синод поручил г. Хлоросу написать о нем исто­рическую записку, которая и будет представлена прави­тельству.

Наконец, обвинение патриарха в том, будто он нарушил общие канонизмы, отослав завещание некоей Фотиади к шейх-уль-исламу, без ведома синода и смешанного совета, показывает, что сами обвинители не знают этих канонизмов, которые предписывают дела по завещаниям рассматривать только в совете; протоколы последнего и свидетельствуют, что совет рассматривал это дело, но, к сожалению, государственный совет не согласился с его постановлением и потребовал дело в свою канцелярию. Патриарх протестовал и сделал все возможное для обеспечения прав патриархии. Но и это дело окончательно еще не решено⁴.

Таким образом, все обвинения, взведенные оппозицией на патриарха, оказались несправедливыми. Иоаким не совершил никакого нарушения ни канонов и церковных определений, ни прав и параномий церкви и народа, ни общих канонизмов. Обвинения висят в воздухе, несущественны, выдуманы post hoc, дабы замаскировать личные и партийные мотивы кризиса. К документальным их опровержениям, сделанным в патриархии, мы прибавим и такой довод. Один из параграфов общих канонизмов, на которые любит ссылаться оппозиция, говорит следующее: «Если патриарх нарушит свои духовные права и обязанности и если, после первого и второго почтительного представления синода, окажется, что он не желает принять совет и исправление, тогда священный синод, условившись с чле­нами постоянного смешанного совета, совместно повторяет те же самые почтительные представления; если опять он останется тверд, тогда оба учреждения должны совместно представить письменное донесение высокой Порте и просить его низложения. Таким образом, если патриарх нарушит гражданские обязанности, тогда постоянный смешанный совет, сначала один, а потом со священным синодом, должен поступить, как указано; но, во всяком случае, для достижения отставки патриарха необходимо, чтобы согла­сились две трети, каждого учреждения». Вопреки этому пред­писанию, ни члены нынешней оппозиции, ни тем более – синод in corpore не делали Иоакиму никаких предварительных почтительных представлений, – потому что патриарх всегда действовал вполне законно и не давал ни малейшего повода к формальным замечаниям. Восемь членов синода, затем, действовали против Иоакима без всякого участия совета, который, напротив, стал на сторону патриарха и энергично его поддерживал в борьбе с оппозицией, сразу обрушившейся на патриарха в синодальном заседании 30 сентября 1904 года. Ясно, что оппозиция руково­дствовалась личными и партийными интересами, а вовсе не кано­нами и канонизмами, не благом церкви и народа: она имела в виду во, чтобы то ни стало низложить Иоакима и посадить на патриарший престол любезного ей кандидата, ожидая от него многих и богатых милостей.

Такова правда, простая и ясная, не прикрашенная гром­кими фразами и фальшивыми припевами. Она теперь отчет­ливо представляется каждому беспристрастному исследователю текущих событий во вселенской патриархии. Прекрасно понял истинные мотивы кризиса и греческий народ, во главе с духовенством. В течение всего кризиса патриарху Иоакиму со всех концов его обширного патриархата были присланы многочисленный письма и телеграммы, с выражением преданности и любви. Пишут митрополиты и свя­щенники, димогеронты и кипоты, знатные и простые, богатые и бедные. Факт знаменательный. Вместе с тем констан­тинопольское население пользуется каждым удобным случаем, чтобы заявить патриарху о своей любви и уважении. А с другой стороны, население епархии ефесской, анхиальской, митилинской и других отказалось принимать своих митрополитов, находящихся в оппозиции к патриарху, и про­сило дать имя новых архиереев, если их прежде вла­дыки не войдут в каноническое общение с патриархом Иоакимом. Наконец, и греческий посол в Константино­поле Г. Грипарис в циркуляре от 5 ноября 1904 г. ко всем греческим консулам в Турции прямо говорит, что кризис есть личное дело некоторых клириков.

Тяжело сознавать, что среди греческих митрополитов нашлись и такие, которые ставят личные выгоды выше блага церкви и народа. Но, конечно, несправедливо делать из этого факта обобщения и частному случаю придавать общее, принципиальное значение: исключения возможны всегда и всюду. Нас же теперь интересует другой вопрос.

Присматриваясь к новейшей истории вселенской патриархии, мы наблюдаем печальное явление: константинопольские патриархи позднейшего времени, не смотря на пожизненную власть, предоставляемую им султанскими бертами, весьма быстро сменяются на престоле и недобровольно уступают его один другому. Иоаким III занимает кафедру четвертый год и уже получил первое предостережение. Его предше­ственники патриаршествовали – Константин четыре года, Анфим – два (1895–1897), Неофит – три (1891–1894), Иоаким IV – два (1884–1886) и т. д., и все удалились от власти вынужденно. Где причина этого явления? Искать ее только в личных отношениях – неправдоподобно: система­тичность и роковая неизбежность событий устраняет эту иллюзию. Несправедливо теперь возлагать всю вину и на турецкое правительство. Правда, турки торжествуют по поводу всяких споров и кризисов среди христиан и усердно поощряют подпольные среди греков и славян интриги, прекрасно понимая, что это ведет к славе мусульманского имени. Но после уроков, преподанных Порте русской дипломатией в течение XIX века, было бы неспра­ведливо все недочеты в жизни местных христиан относить на счет произвола и насилия турецкого правительства. Где же объективная причина последнего кризиса в константи­нопольской патриархии, субъективную сторону которого мы только что раскрыли?

25 марта 1862 года в константинопольской церкви фак­тически был введен новый административный закон. Он называется «Общие уставы» (Γενικοὶ κανονισμοὶ) об управлении церков­ными и народными делами находящихся под властью вселенского престола православных христиан, подданных его величества султана. Реформа состоялась по требованию турецкого правительства, поддержанному западноевропейской дипломатией. Шла в разрез с желаниями и воззрениями истинных представителей церковно-канонического самосознания в церкви константинопольской и коренным образом изменила прежний строй местного церковного управления, положив начало новому периоду в его истории.

До введения в действие «Общих канонизмов», константинопольский патриарх имеет широкие и прочные de jure церковные и гражданские административные полномочия, дан­ные ему еще завоевателем Византии султаном Магометом II (1453 г.) и систематически подтверждавшиеся всеми последующими султанами в беретах, которые выдавались каждому новому вселенскому патриарху, и в других государственных документах. Константинопольский патриарх был, прежде всего, духовным начальником всех епископов, клириков и мирян вселенского патриархата. Ему, вместе с синодом епископов, состоящим под его председательством, принадлежало высшее управление и всеми церковными делами патриархата, всеми храмами и монасты­рями с их имуществами. Патриарх избирался синодом, духовенством и представителями народа, утверждался султаном, к которому он являлся в торжественной и пыш­ной процессии, в сопровождении архиереев-членов синода и турецких властей. Получив от султана берет и орден, патриарх с почетом возвращался в патриархию и, после акта церковной интронизации, восседал на патриарший престол, окруженный всеми знаками величия своего сана и престижа своей церковно – гражданской власти. Патриарх был и высшим судьей всего духовенства. Когда кто-либо из епископов обвинялся перед Портой в нарушении долга и обязанностей, то она не могла производить расследования жалоб без ведома и согласия патриарха, а тем более – судить его, так как все это подлежало юрисдикции одного патриарха. Сам патриарх подлежал суду только султана и совета министров, причем лишь синод имел право входить к правительству с жалобой на него за дурное управление. Только в случае государственной измены со стороны патриарха, правительство могло действовать против него самостоятельно, но необходимо было произвести формальное расследование преступления и произнести при­говор на основании законов. Окончательное низложение патриарха зависело от султана.

Сохранив за собой высшую церковно-религиозную власть, резвившуюся еще в эпоху византийскую, константинопольский патриарх приобрел в эпоху турецкую и значительную власть гражданскую. Он был пред Портой гражданским представителем христиан и ответственным лицом за их повиновение правительству и за исполнение обязанностей по отношению к государству. В силу этого нового полномочия, патриарх был и гражданским владыкою всех своих единоверцев. Он следил за исполнением христианами долга верноподданичества и, в случае уклонения народа от повиновения, рассылал увещательные грамоты, прибегал к задержанию виновных, суду над ними и даже заключению. Равным образом, гражданские дела архиереев, клириков и прикосновенных к церкви лиц должны были рассматриваться в столице. Если по требование гражданского закона надле­жало арестовать клирика, монаха и монахиню, то арест производился по распоряжение патриарха. Все спорные дела, касающиеся брака, развода, содержания жены и детей после развода, процессы христиан по завещаниям подлежали патриаршей юрисдикции. Даже уголовные дела христиан, по их желанию, могли рассматриваться на патриаршем суде. Патриарх имел право производить денежные сборы с клира и народа на нужды церкви и на содержание патриаршей стражи. Ему принадлежало право утверждать уставы и договоры ремесленных цехов христиан и корпорации. Взамен обязательств, возложенных на патриарха, как на гражданского представителя христиан, Магомет II и его преемники дали православной церкви различные привилегии. Все духовенство, от патриарха до простых монахов, было освобождено от всяких паданий. Христиане получили фор­мальное право свободно отправлять религиозные обязанности, совершать браки и погребения, праздновать Пасху и другие праздники, возобновлять по старому плану храмы и мона­стыри, которые сохранили за собой недвижимую собствен­ность, – патриарх заведовал христианскими школами и назначал учителей, сносился с Портой по церковным и гражданским делам через великого логофета, а Порта на­значала для таких сношений министра иностранных дел. Турецкие чиновники обязаны были оказывать патриарху вся­кое содействие в исполнении его высокого назначения, не имели права вмешиваться в его распоряжения, а тем более препятствовать их осуществлению.

Итак, константинопольский патриарх, после водворения на развалинах Византии турецкого владычества, был не только церковным, но и гражданским начальником под- чиненных султану христиан, их зенархом, владыкою и даже василевсом (ἐθνάρχης, αὐθέντης καί βασιλεύς). т. е. приобрел такую власть, какой в византийские времена он не имел, воплотив в своем лице фактически дуализм церковной и гражданской власти разоренной Византии. «И дал султан (Селим II) патриарху (Иеремин II – 1572–1579 г.) всякую власть, повествует один исторический источник, и господство над всеми благочестивыми (право­славными) христианами, находящимися в священном звании и мирянами, дабы он действовал по закону и веры своей и не имел никакого от кого-либо беспокойства. И как только патриарх получил царский берет, он сел на су­дилище и, как патриарх вселенский, судил всех, судил, притом, судом праведным, подражая Христу, и не взи­рая на лицо человека... Он восседал на священном су­дилище, как общий владыка всей вселенной – ὡς κοινὸς δεσπότης ὅλης τῆς οἰκουμένης⁵ . А когда Селим II умер, то патриарх Иеремия получил берет и от его преемника султана Мурата III (1574–1595 г.). «И дал султан патриарху новый бе­рет, чтобы он поступал соответственно своей вере, судил митрополитов, архиепископов, иереев и всякого человека – ромея и (имел власть) над церквами и монастырями. И кто окажется противником его берета, тот будет сильно нака­зываться властью султана. Патриарх, получив царский берет, возсел на патриаршем своем престоле, как судья и владыка вселенный – ὡς κοινὸς δεσπότης ὅλης τῆς οἰκουμένης, и судил и делал постановления. И христиане применяли честные его грамоты к своим делам, и имели они силу во всей вселенной. И делали (Иеремия) и другое подобное со­ответственно своему господству и власти, какую имеют патриархи⁶.

В середине ХVIII века в организации патриаршего управления церкви вселенской произошла некоторая пере­мена. По установившейся традиции, избрание вселенского патриарха производилось синодом, в состав которого вхо­дили митрополиты ближайших к столице епархий и вре­менно или случайно здесь проживавшие, при участии константинопольских клириков, великого логофета и предста­вителей народа. В 1741 г. иракский митрополит Герман, пользовавшийся громадным влиянием на церковные дела и находившийся в чести у Порты, исхлопотал у сул­тана Махмуда фирман о том, чтобы впредь патриарх не избирался и не утверждался без предварительного доброго о нем свидетельства со стороны пяти архиереев – Ираклии, Кизика, Никомидии, Никои и Халкидона. В этом нововведении заключался корень «геронтизма», пышно распустившегося в константинопольской церкви при патриархе Самуиле I (1763–1768 г.). Этот патриарх, желая усилить центральную духовную власть и создать в синодальном управлении надежный противовес произволу и насилию власти граждан­ской, назначил постоянных членов синода в лице митрополитов: Ефеса, Ираклии, Кизика, Никомидии и Деркона, с правом участвовать в управлении, вместе с патриархом, всеми делами церкви и народа. Постоянно жить в Константинополе, содействовать епархиальным архиереям, по избранию последних, в их церковном управлении, представительствовать за них пред церковью в делах церковных и гражданских, оказывать им покровительство в сношениях с Портой, помогать в денежных делах, когда требовалось производить многочисленные и разнообраз­ные взносы и расходы в пользу церкви, патриарха, турецких властей и т.д. Эти привилегированные архиереи полу­чили наименование «геронтов» и «эфоров», причем по­степенно титул «геронта» стал усвояться и другими шести митрополитами вселенского престола, первенствующим по официальному каталогу (Кесари, Никои, Фессалоники, Тырнова, Адрианополя и Амасии), которые преимущественно и состояли членами синода, с включением и архиереев, вре­менно и случайно находившихся в Константинополе. Ге­ронты имели громадное влияние в церковном управлении. Они содействовали патриарху в решении церковных дел, ходатайствовали пред Портой об издании султанских беретов, Хатти и фирманов, обеспечивающих права и привилегии церкви и народа, заботились об уплате дворцовых долгов, избирали епархиальных архиереев и самого патриарха, вообще представительствовали, во главе с патриархом, в делах церковно-религиозного и общественно-политического порядка. Что касается финансово-экономических дел патриархии, то для заведывания ими патриарх Самуил учредил «апитерапию общины», образовав ее из двенадцати мирян, преимущественно – фанариотов, и поставив во главе ее двух геронтов; апитерапия наблюдала также за филантропическими и просветительными учреждениями столицы.

Патриарх Самуил имел в виду улучшить своей ре­формой положение дел во вселенской церкви и отчасти достиг цели. Бесспорно, геронтизм по существу был благодетельным учреждением. Вследствие произвола, корыстолюбия и фактического беззакония турок и по вине честолюбивых претендентов патриаршего достоинства из греков, действовавших совместно с властолюбивыми фанариотами, в константинопольской церкви происходила частая смена патриархов. Патриарший престол сделался предметом купли и продажи, патриаршая власть нередко колебалась в своем авторитете и значении, административные традиции порыва­лись в своей изначальной преемственности, церковные по­рядки нарушались. Геронты и были назначены для того, чтобы хранить в неприкосновенности древние традиции патриаршего престола, поддержать вековой порядок в адми­нистративно-судебной деятельности патриаршей власти, бо­роться с произволом и насилием турок и мирян-греков в защиту древнего церковного строя. В этом своем назначении геронты, как постоянные и несменяемые члены патриаршего синода, оказали громадную услугу константи­нопольской церкви. Равным образом, и мирская апитерапия общины много содействовала упорядочению финансово-экономических дел патриархии. Но, к сожалению, и геронты, и епитропы не остались безукоризненными в своей деятель­ности. Главная вина геронтов состояла в том, что они, на почве покровительства «малым» епископам и содействия в церковных, общественных и финансово-экономических делах, создали в отношении к ним «аристократическое ярмо». А епитропы из мирян не ограничивались преде­лами установленных для них обязанностей в финансово – экономическом управлении и стали вмешиваться в чисто церковные дела, подлежавшие компетенции патриарха и си­нода. Те и другие злоупотребления ясно сознавались совре­менниками, не оставались без протеста ею стороны церкви и народа и, по мере возможности, устранялись. Во всяком случае, злоупотребления геронтов и епитропов не могли служить причиной и не давали основания произвести в Кон­стантинополе церковно-административную реформу в том направлении и пределах, в каких она состоялась в 1858–1860 годах. Но для врагов православия и христиан в Турции эти злоупотребления явились прекрасным поводом для нанесения опасного удара веками создавшемуся и de jure прочно обеспеченному церковно-административному строю.

Дело в том, что с тридцатых годов XIX столетия Порта стала особенно подозрительно и враждебно относиться к древним параномиям патриаршей власти, лицемерно оправ­дываясь тем, будто самостоятельная de jure и автономная церковно-гражданская власть вселенского патриарха служит тормозом для развития в Турции государственных начал по образцу западноевропейскому. В действительности же Порта имела в виду подавить свободу и самостоятельность христианской общины и безраздельно слить ромов с му­сульманами. И в прежнее время турецкое правительство несвободно было от таких деспотических притязаний в отношении христиан, но страх пред Россией, политиче­ской покровительницей христианских народностей на востоке, всякий раз парализовал его попытки в указанном на­правлении. Теперь же дело радикально изменилось. После лондонских конференций 1841–1842 годов протекторат России над Турцией был заменен коллективным протекторатом западноевропейских держав и совместным их покровительством христианам востока. России нанесен был удар, сильно поколебавшей ее престиж на востоке. Но одновременно и в положении константинопольской церкви стали наблюдаться печальные результаты деятельности европейского «концерта». Теперь турецкое правительство стало избивать христиан уже с безмолвного одобрения европейских держав, которые даже поддерживали турок в их новом политическом курсе. Западноевропейская дипломатия разожгла и вражду турок к христианам, преследуя свои политические интересы, и подала турецкому правитель­ству пример самоуправства и насилия в отношении к ним. Разумеем возмутительную комедию мусульманско – протестантского суда над первым по чести святителем православного востока, вселенским патриархом Григорием VI, устроенную в 1840 г. английским послом в Константино­поле Стратфордом Рэдклиффом, самым могущественным из европейских дипломатов, имевшим громадное влияние на султана и Порту⁷. Стратфорду Рэдклиффу нужно приписать и роль вдохновителя Порты ко вмешательству в управление константинопольской церкви, так как для него было весьма важно в политическом отношении возможно больше поколебать авторитет вселенского патриарха, отда­лить православных греков от единоверной России, порвать духовное между ними общение и единство, водворить в православной церкви начала западноевропейской церковной жизни и этим путем приблизить патриархию к западу, подчинить политическому авторитету Англию. Но в воззрениях на патриарха протестант-дипломат сходился и с Портой, для которой параномии патриаршей власти также были крайне неприятны, – казались опасными для престижа центральной государственной власти, стояли на пути к абсо­лютному юридическому произволу турок относительно христиан. И вот, против патриархии был предпринят союз­ный протестантско-мусульманский поход, внушенный совер­шенно различными мотивами, но действовавший одинаковыми средствами.

Вначале 1847 г. константинопольскому патриарху Анфиму VI и синоду было дано султанское распоряжение о ре­форме церковного строя с таким расчетом, чтобы по­дорвать авторитет романского патриарха, этнарха и басилевса, и ограничить его исключительную do jure власть. Правитель­ство наметило и средство для достижения своей коварной цели, именно – открыть доступ мирянам в священный синод. Задача правительства облегчалась тем, что в патриархии уже заседали миряне-епитропы, выдавшие экономические дела. И вот, по требованию правительства, 13 апреля 1847 г. в патриархии были выработаны пятнадцать глав относительно реформы церковных дел, а вслед затем в священном синоде константинопольской церкви возвели три мирянина: великий логофет Николай Аристархе, са­мосский князь Константин Вогоридис и бей Иоанн Психарис. Явление – небывалое, единичное, несогласное не только с церковными канонами, но с древними параномиями ду­ховной власти в Турции, которая дотоле безраздельно de jure господствовала во внутренней жизни церкви. Разумеется, дело не могло остаться statu quo. В октябре 1848 г. в патриархии состоялся собор из 18 иерархов, который резко и опротестовал вторжение мирян в церковные дела. Протест достиг цели, – миряне вышли из состава синода, – но стоило Анфиму VI патриаршей кафедры. А затем, по­пытка Порты нарушить древние параномии патриаршей власти имела и печальное для церкви продолжение.

В 1856 году турецкое правительство обнародовало пре­словутый хатт-и-хумаюн, в котором и само оно, и западноевропейское его доброжелатели лицемерно и коварно стара­лись видеть чудодейственную панацею от всех внутренних недугов и зол... Второй статьей этого узаконения требовалось, чтобы всякая христианская община пересмотрела принадлежащая ей привилегии и, в присутствии специальных советов, образованных по указу султана, обсудила под наблюдением Порты преобразования, который «требует время и успех просвещения и культуры». Каждый совет обязан был представить преобразования на усмотрение Порты. «Права власти, данные Магометом завоевателем и его преемниками патриархам и епископам христианских исповеданий, продолжает хатт-и-хумаюн, будут согласо­вываться с новым положением, которое благородные и доброжелательные мои намерения обеспечат этим общинам». После пересмотра уставов об избрании патриарха, принцип пожизненного его назначения по прежнему в точности будет применяться, но патриарх и архиерей обязаны будут приносить правительству присягу по особо выработанной формуле⁸. И вот, в апреле 1857 г. патриархия получила из Порты предписание немедленно приступать к намечен­ной в хатт-и-хумаюне церковной реформе, положив в основу совещаний, присланное в патриархию руководство о семи указаниях высокого правительства.

Для константинопольской патриархии наступило тяжелое и лукавое время, в виду явно враждебного к ней отношения турецкого правительства. Дело шло о дорогой для христиан святыне – православной церкви. Турецкое правительство же­лало – ни много, ни мало – преобразовать существующей цер­ковный строй в угодном для него и выгодном направ­ивши, – ввести новый порядок избрания патриарха и митрополитов и образования синода, создать новое администра­тивное учреждение – народный смешанный совет, назначить духовенству жалованье и т. д. Турки знают, что нужно православной церкви, они компетентны в роли церковных реформаторов и заранее указывают, что и как нужно сделать для «улучшения» дел патриархии, предупреждая, что Порте принадлежит и окончательная оценка выработанных патриархией преобразований. И такое вмешательство турецкой власти в чуждую ей область церковной жизни мотивировалось попечительностью о благе церкви, соверша­лось на «законном основании», с одобрения западноевро­пейской дипломатии, в интересах (будто бы) турецких христиан. В действительности же, предстоящая реформа имела в виду одну цель – ограничить власть вселенского патриарха, как романского этнарха и басилевса, и подор­вать древние параномии православной церкви и народа, как status in statu мусульманскому, дабы впоследствии слить христиан в одно неразрывное целое с мусульманами. Выгодна была реформа и для западноевропейской, особенно английской дипломатии, которая имела в виду подорвать престиж патриарха, как духовного и отчасти гражданского главы христиан и систематического противника католических «пре­лестей» и протестантского рационализма, и водворить на во­стоке, вместо православно-русского, европейско-инославный политический протекторат, со всеми «благами» новейшей либерально-рационалистической культуры запада.

Что касается турецких христиан, то предстоящая ре­форма вызвала с их стороны самое различное отношение. Прежде всего, народ, в лице своих представителей, выражал надежду освободиться, путем реформы, от экономического ига архиереев и особенно геронтов. Греческая интеллигенция и плутократия рассчитывала, при содействии реформы достигнуть участия в церковно-общественной администрации патриархии. Епархиальные архиереи имели в виду освободиться от аристократического ига геронтов. Эти последние враждебно относились к реформе, так как она была направлена и против привилегий геронтизма. Просве­щенные деятели церкви, во главе с патриархом Кириллом VII, выражали желание, чтобы реформа уничтожила злоупотребления в церковной жизни и примирила все пле­мена, исповедующие православие в Турции, но не вносила существенных изменений и нововведений в церковно-админи­стративный быт, противных церковным канонам и вековым обычаям. Последней точки зрения держался и московский митрополит Филарет, исполненный «великих забот о благосостоянии» церкви константинопольской и системати­чески высказывавшей свои мудрые «мнения и отзывы» по поводу различных событий церковной жизни православного востока.

Таким образом, церковная реформа сосредоточила в себе самые разнообразные интересы и стремления, не только христиан – духовенства и народа, но и турок, даже западно­европейской дипломатии. При этом сторонники реформы, в громадном своем большинства, не понимали подлинного ее назначения, преследовали партийный и политические цели, примешивали к церковно-религиозному делу элемент мирской, гражданский, государственный. Лишь весьма немногие участники реформы, группировавшиеся около патриарха, смотрели на предстоящую задачу правильно, оценивали преобразования по духу учения церкви, основывались в своих воззрениях на канонической традиции. Но весьма худо было то, что Порта сохранила за собой право высшего руковод­ства и окончательного контроля в предстоящей преобразо­вательной деятельности патриархии и заранее обрекла на бесплодность все благородные намерения просвещенных ее участников. Трагизм положения последних заключался и в том, что они не желали реформы в том виде, в каком проектировало ее турецкое правительство, не хотели изменять установившийся веками церковно-административный строй, преобразовывать древний уклад взаимных отношений епархии и паствы, а имели в виду лишь устранить злоупотребления и непорядки, внесенные в церковно-обще­ственную жизнь христиан, главным образом, бедствиями и ужасами мусульманского ига.

И вот, когда началась (3 октября 1858 г.) преобразова­тельная деятельность специального церковно-народного со­вета (ἐθνοσυνέλευσις), состоявшего из патриарха, семи митрополитов, 21 мирян и двух чиновников, то заседание сразу же приняло неспокойный и даже бурный характер, – члены совета держались совершенно различных и даже противоположных воззрений на сущность реформы, каждая сторона искала себе покровительства и поддержки то у Порты, то в русском посольстве, то у западно-европейской дипломатии, а геронты обращались с жалобою и к русскому Св. Синоду, – совет не раз менялся в своем составе и вообще действовал без определенного плана, по случайным и тенденциозным указаниям со стороны, под постоянным и сильным давлением Порты, которая энергично ста­ралась достигнуть своей коварной цели и настойчиво пара­лизовала всякие посторонние усилия, направленный ко благу православной церкви и греческого народа. И справедливость требует сказать, что Порта достигла своей злой и враждеб­ной для христиан цели.

«Общие канонизмы, вошедшие в действие 25 марта 1862 года, обнимают почти весь административный строй константинопольской церкви и говорить – об избрании и назначении патриарха и епархиальных архиереев, об устройстве священного синода и смешанного совета, о доходах патриарха и архиереев и об управлении монастырей⁹. В нашу задачу не входить подробный анализ общих уставов во всем их объема, отметим лишь особенности патриаршего управления в новой его регламентации, сравни­тельно с прежним, веками установившимся строем.

По предписанию «Общих канонизмов», избрание нового патриарха производится особым собранием, состоящим из клириков и мирян. В частности, в состав избирательного собрания входят: члены священного синода, во главе с местоблюстителем патриаршего престола, и пребывающее в Константинополь митрополиты, три из высших чиновников патриархии и члены смешанного совета, восемь пред­ставителей от гражданских и военных чинов, правитель Самоа, четыре депутата от корпорации ученых, пять от купеческой общины, один банкир, десять представителей от ремесленных цехов, два от приходов столицы и двадцать восемь от епархии.

Избираемый для наследования патриаршего достоинства должен быть зрелого возраста, безукоризнен в нравственном отношении, образован, отличаться ревностно в охранении церковных догматов и священных преданий веры, пользоваться полным доверием турецкого правительства и уважением романского народа.

Кандидаты патриаршества указываются всеми епархиальными архиереями, каждый из коих, по предложению место­блюстителя, в течете 41 дня со времени вдовства церкви, обязан представить в патриархию бюллетень с именем своего кандидата. Кандидатами одинаково состоят все те, которые получили в архиерейских бюллетенях голоса, много или мало. И светские члены избирательного собрания имеют право предложить своих кандидатов, если они по­лучать одобрение одной трети состава духовных членов собрания. В виду того, что будущие патриархи как в цер­ковном отношении есть духовный вождь, таки и в граждан­ском, – посредники турецкого правительства в исполнении его наставлений, относящихся до некоторых мирских дел подчиненных ему христиан, то список кандидатов, со­ставленный духовными и светскими представителями романского народа, представляется в Порту, которая и имеет право исключить из него лиц, неправоспособных, по ее мнению, в политическом отношении. Избрание патриарха производится лишь из среды таких кандидатов, которые и правительством признаны достойными кафедры. Сначала большинством голосов всех участников избирательного собрания указываются три кандидата, а потом лишь духовные члены собрания, явившись в патриарший храм, избирают, из них одного, который и представляется на утверждение султана. – Такова сущность нового устава об избрании и назначении вселенского патриарха.

Константинопольский патриарх управляет церковью при содействии священного синода, устав, об устройстве которого заключается в следующем. Синод состоит из две­надцати митрополитов, действует, под председательством патриарха и, как духовная власть всех христианских народов вселенского патриархата, заботится о всех духовных их делах, – перемещает и назначает архиереев, благоустроят монастыри и столичную богословскую школу, охраняет христиан от вредного постороннего влияния, назначает ерокирксов в приходы епархии, издает книги и руководства, необходимый для просвещения духовенства и народа, предварительно вступив по этому поводу в сношении с турецким министерством, народного просвещения. Для осуществления своих задач священного синода, сно­сится с епархиальными архиереями, которые должны отвечать непосредственно ему, и никому постороннему не поз­воляется вмешиваться в дела и права высшей духовной власти. Эйфории и обычное пребывание в столице почетных архиереев отменяется, посему все митрополиты вселенского престола имеют равное право быть членами священного си­нода, по два года каждый, в преемственном порядке и, но руководству специального каталога, с возобновлением еже­годно половины личного состава синода, по избранию патриарха н синода. Все члены синода признаются равными по голосу и власти, в исполнении синодальных дел и между ними нет никакого различия или превосходства. Всякое деяние синода, происходящее без ведома и присутствия патриарха, признается недействительным, но и всякое деяние, исходящее от лица одного только патриарха, также является недействительным. Всякое деяние синода, получившее боль­шинство голосов в полном заседании синодальных членов, патриарх обязан принять и исполнить. Никто из епархиальных архиереев не имеет права являться в Констан­тинополь без разрешения патриарха и синода. Низложение патриарха зависит от священного синода и смешанного со­вета, которые, заметив нарушения патриархом духовных или гражданских обязанностей, предварительно делают ему первое и второе почтительные представления, и если исправления не последует, совместно отправляют в Порту письменное донесение и просят удалить патриарха в от­ставку.

Взаимные отношения патриарха и синода определяются в уставе таким образом. Патриарх, как высший духовный начало вождь и глава всего клира, обязан показывать доб­рый пример всему духовенству, относиться ко всем архиереям с братскою любовью, искренно и нелицеприятно. Вместе с синодом он защищает клириков, несправед­ливо гонимых, наблюдает за поведением клира и принимает меры исправления и одобрения, чтит и оказывает внимание членам синода без всякого лицеприятия, поддерживает в синоде должное благочиние, являясь сам примером всякого порядка, работает совместно с членами си­нода, беспристрастно и для блага церкви и народа. В патриархии должно быть особое помещение, где члены синода частным образом, но с ведома патриарха, могут устраи­вать экстренные заседания.

Члены синода, в свою очередь, обязаны уважать и чтить по достоинству патриарха как высшего духовного начало, вождя церкви и народа. Подчиняться его разумным советам и руководственным указаниям и не нарушая своих священных обязанностей, и вести себя во время заседания с должным благоприличием и серьезностью, избегая по­вода вызывать соблазн и оскорбление патриарха. Архиереи и в частности члены синода могут посещать высокопоставленных лиц лишь с разрешения патриарха. Никто из архиереев, членов синода или нет, не может говорить против патриарха, дерзко третируя его имя и подрывая уважение к нему; если кто-либо допустит такое отношение к патриарху, то в первый раз он кротко увещается патриархом, во второй – получает выговор синодальный, а в третий раз наказывается. Члены синода всегда и во всех делах должны работать с патриархом единодушно, решая дела большинством голосов, с предпочтением, в слу­чае равенства, той стороны, к которой примыкает патриарх. Между синодальными архиереями не существует никакого преимущества, например, в зависимости от разряда и места в разряд той или иной кафедры, но оно наблюдается только относительно места в синодальных заседаниях и хоростасии. Всякое оскорбление, нанесенное патриархом кому- либо из синодальных членов за его мнение или голос, поданный в заседании, считается оскорблением всех чле­нов синода; но и синод митрополитов обязан возда­вать патриарху подобающее уважение. На всех церковных документах, посылаемых в Порту, должна быть прило­жена шестисоставная печать, части которой имеют шесть членов синода, остающихся на год, а ключ всегда нахо­дится у патриарха. В миновании срока синодальных засе­даний, архиереи обязаны без промедления выехать из сто­лицы в свои епархии; отсрочка зависит от патриарха и синода. Синод имеет свою кассу для некоторых неизбежных расходов (например, почтовых), которая обра­зуется из средств казны смешанного совета.

Общие канонизмы создали в константинопольской церкви особое административное учреждение, не существующее ранее – народный постоянный смешанный совет. Этот совет состоит из двенадцати членов, четырех архиереев и восьми мирян, под председательством одного из духовных членов, назначаемого патриаршей грамотой; в экстренных случаях в совет председательствует сам патриарх. Члены совета избираются на два года, с ежегодным обновлением половины его состава. Четыре архиерея – члены совета состоят и членами синода, которым и избираются для участия в совете. Светские же члены из­бираются особым собранием, в состав которого входят члены синода и совета и двадцать шесть представителей от православных приходов Константинополя. Члены совета должны быть из постоянных жителей столицы, издавна подданные султана, свыше 30-летнего возраста, имеющие опыт­ность в делах и пользующиеся уважением и доверием народа и правительства; они служат безвозмездно.

Смешанный совет должен заботиться и наблюдать за хорошим состоянием народных школ, больниц и других общеполезных национальных учреждений, равно как за дохо­дами и расходами их и находящихся в Константинополе церк­вей. – Должен расследовать возникающие споры относительно доходов монастырей, подчинённых вселенскому престолу, а равно относительно завещаний, наследства, дарственных документов, брачного приданого и дара и – рассматривать все недуховные дела, которые Порта направляет в патриархию. Если христиане какой-либо епархии представят обвинение против своего епископа по делу гражданского рода, тогда патриарх и синод назначают для расследования епитропию из четырех архиереев и четырех чле­нов смешанного совета, которые и доносят о результатах своего расследование патриарху. Для заведывания на­родными школами и остальными общеполезными учреждениями совет назначает эфоров и епитропов, утверждаемых патриархом. Совет ежегодно рассматривает и контролирует отчеты этих епитропов и эфоров. Совет имеет свое казначейство, в которое поступают и сборы с народа за различные документы. Совет пользуется трех­составною печатью, частями которой владеют духовные члены (одной) и светские (двумя), а ключи хранятся у пред­седателя. Документы совета (дарственные, завещания, долговые обязательства церквей, судебные решения) должны утвер­ждаться патриархом. Члены совета обязаны обращать внимание на то, чтобы патриарх прилагал всякое попечение и ревность к прекрасному устройству всех находящихся в империи и принадлежащих православным святых мест. К правильному управлению их имуществом, по духу царских грамот, завещаний, параномий и посвятительных документов, вступая, в случае необходимости, в сношения и с духовными начальниками святых мест. Каждый из членов совета, известившись о случившихся уклонениях священного клира, обязан сообщить о них патриарху и синоду, дабы были приняты необходимые меры¹⁰.

В представленной редакции «Общие уставы» и являют­ся действующим законодательством константинопольской церкви.

Подобно тому, как весь период составления «Общих канонизмов» прошел в высшей степени бурно, с по­стоянными протестами с той или другой стороны, сильными разногласиями членов совета (ἐθνοσυνέλευσις) и даже взаимными оскорблениями. Так и завершительный акт преобразовательной деятельности в патриархии, а равно и введение нового устава в действие, сопровождалось раздорами и столкновениями среди христиан, активным противодействием церковной власти новому регламенту. Мало того, в течение целой четверти века в патриархии происходило систематический ряд совещаний специальных комиссий, во главе с патриархами, которые имели задачей пересмотреть вновь составленные административные уставы, исправить их со­гласно с церковными канонами и создать церковный строй на более правильных началах. Все это свидетельствовало о том, что центральная духовная власть и светские представи­тели христианского населения Турции признавали «Общие канонизмы» неудовлетворительными, требующими изменений и исправлений. Составив, под воздействием Порты, западных дипломатов и «сильных мира романского», новый административный устав, патриархия, когда этот устав должен был войти в действие, увидела весь вред нового законоположения для церкви и поняла громадную его опас­ность для греческого народа. Поэтому и выступила с целым рядом мероприятий, направленных к тому, чтобы ослабить значение нового регламента, предотвратить будущую опасность с его стороны для церкви и народа и даже, если возможно, и совсем отменить силою навязанный ей устав. Любопытно теперь проследить исторический процесс цер­ковной критики «Общих канонизмов», в результате ко­торой должны отчетливо определиться их достоинства и недостатки, как те и другие представлялись для централь­ной духовной власти Константинополя.

6 февраля I860 года в константинопольской патриархии состоялось заседание членов церковно-народного преобразовательного собрания для подписи вновь выработанных уставов. Оно прошло в высшей степени бурно. Собрание по­требовало, чтобы патриарх Кирилл VII первый подписал акт. В ответ на это патриарх заявил, что постановле­ния требуют пересмотра и могут быть подписаны лишь после необходимых исправлений. Заявление Кирилла VII вызвало протест со стороны членов собрания, преимуще­ственно светских, которые и настаивали, чтобы акты были подписаны в настоящем заседании. Слабый и нерешитель­ный патриарх подчинился их желанию и подписал акты, тем не менее, после действовал крайне неопределенно и несогласно с духом нового устава. Но вслед за тем семь митрополитов – героптизма (адриано- тюльский, димитриадский, силивриский, никейский, зворникский, драмский и дидимотихский) не только отказались подписать акты преобразовательного собрания, но и подали патриарху письменный протест, в котором и заявили, что в новом устройстве управления церковными делами вопросы, касающиеся церковных постановлений, неправильно истолко­ваны и применены в противность канонам и что важ­ность дела обязывает «подвергнуть акты суждению и рассмотрению патриархов настоящих и живущих на покое и архиепископов, имеющих опытность в делах». Такое же заявление митрополиты представили и в Порту. Затем, против актов заявили протест и славянские депутаты, требовавшие радикальных преобразований в церковном строе применительно к их национально-религиозным нуждам. Недоволен был актами и великий логофет патриархии Аристархис, стремившийся получить первенствующее значение в избрании патриарха. К оппозиции примыкал и один из светских деятелей реформы Иоанн Психарис.

Тем не менее, акты церковно-народного собрания в тот же день (6 февраля) были представлены в Порту делегацией из 12 человек, во главе с александрийским патриархом Каллиником и митрополитами фессалоникским и амасшским, с просьбой возможно скорее утвердить их. Для участников реформы наступили тяжелые дни ожидания и новой борьбы. Кроме оппозиции, шедшей от геронтов, их сообщников – митрополитов и мирян и великого логофета, правильному течению церковного дела много мешали послы английские Бульвер и французский Лавалет, интриговавшие против патриарха по мотивам политическим. Но особенно опасна была для церкви коварная политика турецких министров, стремившихся по возможности больше поработить православную церковь и лишить ее прежних параномий. В представленном проекте Порта особое внимание обратила на главу о патриархии и сделала попытку со­хранить за собою право, во-первых, указывать трех кандидатов, из которых синод и представители народа и избирают патриарха, и во-вторых – сменять патриарха по своему произволу. Но та и другая версия была отвергнута, главным образом, при содействии русского посла князя Лобанова-Ростовского¹¹.

Положение вселенской патриархии особенно ухудшилось после того, как Кирилл VII, утомленный борьбой с раз­личными препятствиями в управлении церковью, потерявшей доверие среди духовенства и народа, принес 1 июля 1860 г. «добровольное» отречение от патриаршего престола и уда­лился на остров Халки. Надлежало избрать ему преем­ника, между тем новый устав о патриархии еще не получил правительственного утверждения, а старый потерял свое руководящее значение. Порта опять стала эксплуатировать положение в свою пользу и лишь 10 сентября 1860 г. прислала тестера, которым сохранила за собой право ис­ключать из каталога кандидатов на патриаршество не более трех имен и предложила избрать нового патриарха по руководству «Общих канонизмов». 4 октября патриархом был избран кизикский митрополит Иоаким, бывший геронт. Это избрание стояло в полном разладе с задачей церковной реформы 1858–1860 годов, которая и была на­правлена преимущественно против геронтов, дабы совер­шенно устранить их от участия в церковном управлении и влияния на церковные дела. «Церковно-народное собра­ние с патриархом Кириллом сделало постановление об уничтожении звания геронтов за их злоупотребления, писал митрополит московский Филарет 24 октября 1860 года, и члены того же собрания, кроме патриарха, одного из герон­тов избрали в патриарха. Как соглашены они, взаимно противоречащие действия, неизвестно»¹². Потом разъясни­лось, что избрание состоялось под влиянием угроз и обещаний великого логофета и Порты. «В этом нерадостном опыте, писал митрополит Филарет 9 ноября, можно усмо­треть нерадостную истину, что и обдуманный закон против злоупотреблений не вполне и не вдруг достигает цели, при недостатке беспристрастия и твердости в действиях по нему»¹³.

Патриарх Иоаким II (1860–1863 гг.), по вступлении на престол, стал в открытую оппозицию «Общим канонизмам», не хотел, вводить их в действие и вновь пригласил для участия в синоде, бывших геронтов. Лишь в конце марта 1861 года он, в ответ на неоднократные требования синода, сообщил некоторые главы нового устава, давно уже утвержденные султаном и присланные в патриархию, но применять их к делу по прежнему медлил, ссы­лаясь на то, что канонизмы требуют пересмотра и изменения.¹⁴ Это послужило поводом к сильному разладу между патриархом и митрополитом. В сентябре того же года некоторые члены синода обратились в Порту с жалобою на патриарха, обвиняя его в отступлении от канонизмов, властолюбии и корыстолюбии и прося низложить его с пре­стола. Разгневанный патриарх приказал схватить трех синодальных архиереев – ефесского, никомидийского и филиппопольского и силою удалил в ссылку первых двух на острова Принкипо и Антигону, а последнего на о. св. Сте­фана. Вслед за тем, не дожидаясь распоряжений Порты по поводу жалобы, патриарх обратился к правительству с прось­бой сообщить ему обвинительные пункты, дабы он мог дать по поводу их разъяснения, причем готов подвергнуться и наказанию, если жалоба окажется справедливой. 5 октября в патриархию была отправлена копия жалобы на патриарха, а вместе с тем был издан приказ, чтобы патриарх образовал по делу следственную комиссию (’ανακριτική ’επιτροπή). В состав этой комиссии вошли: бывшие константинопольские патриархи Григорий VI, Анфим VI и Кирилл VII, иерусалимский патриарх Кирилл и синодальные архиереи, не подписавшие жалобы на патриарха, именно: халкидонский, драмский, меленикский, самаковский, гано-хорский, зворникский и халепский, а также ставропольский митрополит Константин Типалд, схоларх Халкинский богослов­ской школы. Комиссия собралась 8 октября под председательством патриарха и первого драгомана Порты Аривъбея, при трех секретарях, в отсутствие патриарха Иоакима II. Сначала был произведен допрос архиереев, нахо­дившихся в столице и подписавших жалобу на патриарха, а потом с островов патриарший священники привезли митрополитов ефесского, никомидийского и филиппопольского, которые и допрашивались в течение двух дней (12 и 13 октября); после допроса эти митрополиты опять были отправлены в места заключения, в сопровождении патриарших ефимериев. 18 октября в заседании комиссии патриарх Иоаким прочитал обширную и подробную апологию, по выслушанию которой комиссия постановила занести в кодекс синодальных протоколов и жалобу на патриарха и его апологию, дабы на основании тщательного рассмотрения той и другой произнести окончательный приговор. В течение целой недели комиссия занималась этим делом и, наконец, 25 октября объявила патриарха оправданным. Обвинители патриарха, недовольные приговором, подали ве­ликому визирю новое прошение, предлагая ему рассмотрев жалобу на патриарха в высшем правительственном учреждении (ἀχκιάμι ἀδλιὲ или ἄεζ-jδασή), дабы снять с них подозрение в клевете. Но их просьба, к благу автономной церкви, не была уважена¹⁵.

Между тем 17 октября в патриархии собрались 27 пред­ставителей греческого народа для обсуждения текущих народных и церковных дел, пришедших в крайне печаль­ное положение. После совещаний о кризисе собрание нашло выход в фактическом применении «Общих канонизмов», начиная с учреждения священного синода по руководству нового устава. В этом смысле представители народа и сделали заявление патриарху, который поспешил им отве­тить, что охотно идет на встречу их желанию и готов оказать возможное содействие в осуществлении общей за­дачи¹⁶. Однако и после своего заявления Иоаким по преж­нему отказывался руководить в управлении новыми уста­вами, не теряя надежды пересмотреть их, а с другой сто­роны не мог водворить полного мира в синоде. Порта двумя предписаниями (21 декабря и 15 января 1862 г.) опять напомнила Иоакиму о необходимости образовать священный синод и смешанный совет по руководству общих канонизмов¹⁷. Наконец, 28 января в патриархии состоялось собрание при участии 20 духовных членов и в присутствии 90 мирян для избрания новых членов синода. На этом собрании патриарх должен был заявить, что прини­мает канонизмы без изменения. 11 февраля состоялось избрание членов смешанного совета, под председательством патриарха, в присутствии 11 членов синода и светских представителей (29) народа. 14 марта избранные члены совета были утверждены Портой, а 25 марта 1862 года со­стоялось первое заседание священного синода и смешанного совета, по руководству «Общих канонизмов»¹⁸. Вслед затем началось фактическое применение и других предписаний нового устава: 14 июня была опубликована патриаршая и синодальная грамота, которой потребовалось от монастырей представить в синод и совет, различные доку­менты, касающиеся их управления, быта, экономического положения и пр.¹⁹, а 28 июля от епархиальных архиереев были затребованы сведения о рекомендуемых ими кандидатах архиерейства²⁰.

Но и после этого патриарх Иоаким не отказался от намерения пересмотреть канонизмы. 25 октября 1862 г. между патриархом с одной стороны, великим визирем и министром иностранных дел с другой произошел крупный разлад по поводу устава об избрании архиереев. Патриарх, признавая уставы неканоническими, стал настаивать перед министрами на избрании комиссии для пересмотра его. В ответ на требование патриарха министры официально уведомили Иоакима, что канонизмы были составлены пред­ставителями высшего православного клира и греческого на­рода, под руководством двух патриархов – константинопольского и александрийского, и утверждены султаном. – Сам Иоаким избран по их руководству и дал формальное обещание исполнять их, поэтому не может быть до­пущено никакое их изменение и вообще пересмотр. Это обстоятельство вызвало разногласие и в самой патриархии, вследствие чего некоторые высокопоставленные греки признали необходимым, для улаживания конфликта, явиться посредниками между патриархом, синодом и советом. Патриарх опять всех уверил, что принимает канонизмы во всем их составе и неуклонно будет с ними согласо­ваться в деятельности. В начале ноября была образована комиссия из митрополитов ефесского, ларисского, смирнского и митилинского для составления каталога кандидатов архиерейства, по руководству канонизмов²¹.

10 января 1863 года патриарх в заседании синода заявил, что надлежит, в силу канонизмов, избрать шесть новых членов синода, взамен закончивших свой срок пребывания шести архиереев. Смешанный совет в заседа­нии 11 января постановил, что это дело следует решить в общем заседании синода и совета, о чем и уведомил патриарха. Кроме того, 18 января смешанный совет обра­тился к патриарху с письменным запросом, и приглашал его в течении недели официально сообщить совету причины, по которым синод не приступает к замещению вакантных архиерейских кафедр, как эго требуется канонизмами. 25 января под председательством патриарха состоялось заседание синода, в котором шли рассуждения о качествах кандидатов архиерейства, причем образована была комиссия для составления программы испытаний этих кандидатов. Патриарх опять дал официальное обещание в том, что будет в точности исполнять общие канонизмы и в течение 15 дней фактически осуществить новый устав об избрании архиереев и заместить достойными кандида­тами вдовствующие кафедры²².

И действительно, 7 февраля состоялось обновление поло­вины состава священного синода, 17 марта были избраны новые члены (4) смешанного совета²³, а 24 апреля состоя­лись перемены в патриаршей канцелярии, применительно к организации управления по канонизмам²⁴.

Но все эти меры оказались и вынужденными, и паллиативными: патриарх Иоаким по-прежнему стоял в оппозиции к общим канонизмам, не переставал тормозить пра­вильное их применение и был проникнут стремлением пересмотреть их и изменить согласно с прежней церковно-административной практикой. Таким своим отношением патриарх восстановил против себя восемь членов синода и шесть членов смешанного совета. 21 июня 1863 года не­довольные патриархом митрополиты и члены совета подали министру иностранных дел Али-паше жалобу, в которой обвиняли Иоакима в властолюбии, административных злоупотреблениях и особенно в неисполнении «Общих канонизмов». Действия патриарха убедили членов синода и со­вета в том, что при нем «новые канонизмы никогда не войдут в действие, и никогда не будут применяться». И вот, старая система управления упразднена, а новая со­вершенно не осуществляется, все народные и церковные дела пришли в расстройство и упадок. Это и заставило синод и совет просить правительство о низложении Иоакима с престола, на основании игнорируемым им канонизмов. Подобную же жалобу на патриарха подали министру патриарху иерусалимскому Кириллу и синайский архиепископ Кирилл. Али-паша обещался доложить султану о возникших в патриархии разногласиях. В тот же день к Иоакиму II явились два представителя от православного населения столицы и указали ему на необходимость отречься от престола. Патриарх ответил, что в своих действиях он отдаст отчет пред избравшим его народом и турецким правительством. Вследствие кризиса, синодальные заседания прекратились. Однако патриарх не хотел расста­ваться с престолом и 22 июня отправил в Порту протест по поводу принесенной на него жалобы. Но было уже поздно, – примирение между органами высшего управления церкви константинопольской оказалось невозможным, и 18 августа 1863 года Иоаким должен был принести канони­ческое отречение от власти²⁵.

Итак, первый патриарх, избранный по руководству нового административного регламента для пожизненного управления великой Христовой церковью, лишь три года находился у кормила власти, от которой потом и вынужден был отказаться по силе того же регламента. Иоаким II был первой жертвой нового режима. Непродолжительное его патриаршество прошло в непрерывной борьбе с новыми порядками и в защиту прежнего административного строя. Строгий консерватор, горячий сторонник опытного в церковных делах геронтизма и постоянного состава синода, враг мирского влияния на область церковных отношений, убежденный носитель идеи неограниченной de jure церковно-граждан­ской власти вселенского патриарха, Иоаким II никак не мог примириться с фактическим раздроблением патриаршей власти между синодом и советом, с подвижностью состава синодальных членов, с вмешательством в церковные дела нового, прежде незнакомого церкви, административного учреждения – народного смешанного совета, диктовавшего свои распоряжения и патриарху. Все это для умного и опытного администратора – патриарха представлялось нарушением древних прав церкви, принижением независимой патриаршей власти, умалением высокого патриаршего достоинства. А частные столкновения патриарха с синодом, смешанным советом и Портой по делам администрации de lacto дока­зали ему неудовлетворительность нового закона. К тому же ближайшие сотрудники Иоакима по управлению церковными делами оказались главными обвинителями его пред Портой в отступлениях от нового регламента и инициаторами его изложения. Таким образам, патриарх Иоаким оставил престол в убеждении о невозможности для него обеспечить единодушие и сочувствие со стороны сотрудников²⁶, с которыми он диаметрально расходился в понимании основного значения и характера патриаршего управления. Московский митрополит Филарет, оценивая отношение патриарха Иоакима к «Общим канонизмам», высказывает предположение, что «патриарх поступил бы благонадежнее, если бы не домогался вдруг пересмотра сделанных постановлений, а объявил, что приступает к исполнению оных, по возможности, неуклонному, предоставляя только себе, в особенных случаях, в которых опыт покажет какую часть постановлений неудобоисполнимою или не достигающею желаемой дели, предлагать о пересмотре оной»²⁷. Но дело в том, что с точки зрения Иоакима «Общие канонизмы» во всем своем составе были неудобоисполнимыми и не достигающими цели и патриарх принципиально расходился с деятелями реформы в воззрениях на сущность церковного управления. Между тем канонизмы стали уже действую­щим законом, жизнь требовала применения их и в целом объеме, и в отдельных уставах... Поэтому, Иоаким и стал стремиться к пересмотру нового закона в целом составе, хотя пользовался и отдельными случаями для заявления о своем намерении пересмотреть тот или иной частный устав (например, об избрании архиереев). Во­обще, канонизмы, по воззрении Иоакима II, открыли новый период в истории патриаршего управления церкви констан­тинопольской, значительно уклонявшейся от периода прежнего, когда вселенский патриарх пользовался правами и привилегиями неограниченного de jure владыки, этнарха и басилевса романской райи.

20 сентября I860 года на вселенский патриарший престол вступил Софроний III, один из лучших святителей греческого востока новейшего времени. Образованный и энер­гичный, опытный в церковном управлении и ревностный о благе церкви, Софроний в 1858 году был вызван из Амасии, митрополитом которой состоял, в Константино­поль для участия в преобразовательном церковно-народном собрании и «показал себя ревностным против зло­употреблений»²⁸. Он оставался членом этого собрания до конца его заседания и 6 февраля 1860 года, в составе осо­бой комиссии, ходатайствовал пред турецким правительством об утверждении новых канонизмов²⁹. В том же году он участвовал в избрании, по руководству нового устава, вселенского патриарха и, не поколебавшись угрозами и прельщениями Порты и великого логофета Аристарха, подал свой голос, вместе с тремя другими митрополитами, не в пользу избранного Иоакима II, а за бывшего патриарха Анфима VI³⁰. Когда Иоаким II утвердился на престоле, Софроний выбыл (9 декабря 1860 г.) в Амасию³¹ и до самого избрания на патриаршую кафедру стоял, до известной степени, в стороне от действий и стремлений центральной духовной власти Константинополя. На патриарший престол, во время третьего голосования в храме св. Георгия, он был избран большинством одного голоса (10 из 19).³² Но в нем, по общему мнению, была «добрая надежда для вселенского престола»³³.

Положение патриарха Софрония, в первое время по вступлении на престол, было очень затруднительное. Новые уставы фактически не были еще введены в практику церкви константинопольской. Среди членов священного синода и народного совета не было согласия и единодушия в одобрении нового церковно – административного строя. Епархиальные архиереи крайне медленно и неаккуратно до­ставляли в патриархию сведения, необходимые для тех или иных административных распоряжений общего значения, предписываемых канонизмами. Тяжелым бременем для патриарха по-прежнему были громадные долги, унаследован­ные от первых времен турецкого господства в разорен­ной Византии. Лишь в конце августа 1863 года, в период между патриаршеством, было опубликовано церковное определение относительно обязательных денежных взносов, поступающих от храмов столицы на содержание вселенской патриархии (в сумме 152.986 грошев)³⁴. Затем, уже 29 октября того же года, Софроний III учредил смешанную епитропию (из трех митрополитов и трех мирян), возложив на нее обязанность изыскивать средства для покрытия долгов и улучшения финансового положения патриархии. В августе 1864 года, когда выяснилось, что патриаршая казна имеет долг в 27.000 пунгов³⁵, состоялось синодальное определение привлечь к его погашению и православное население патриархата, обязав каждого христианина уплатить шесть, грошев, причем постановлено было просить турец­кое правительство произвести с христианского населения этот сбор. 21 августа великий визирь обратился к губернаторам империи с соответствующим предписанием³⁶. Но и экстренная мера не принесла патриархии существенной пользы, 6 июня 1865 г. особая комиссия произвела контроль сумм центрального при патриархии церковно-народного каз­начейства и пришла к печальному результату: с 15 марта 1864 до 14 марта 1865 года в казначейство поступило 1.028.739 грошев, а израсходовано 1.658.104 гр., так что пришлось сделать новый долг в 634.365 грошев; в на­личности оказалось лишь 934 1/4гроша (74 р. 74 коп.)³⁷. Дело несколько улучшилось в следующем году: ревизионная комиссия нашла (29 апреля) наличность в 7.041 гр.³⁸. Но патриаршие долги от этого не уменьшились, а вместе с тем патриархия продолжала испытывать крайние затруд­нения в осуществлении своих административных задач и в успешном применении новых уставов.

Одновременно возникли затруднения и иного рода. Епархиальные архиереи и светские представители приходов и общин крайне неаккуратно доставляли в патриархию сведения о монастырских и церковных имуществах, необходимые для административных мероприятий по руководству новых канонизмов. Патриарх и синод дважды (30 апреля и 31 октября 1866 г.) обращались к митрополитам с посланием, побуждая возможно скорее сообщить нужные сведения, согласно заранее разосланной программы, но ответы поступали в патриархию крайне медленно³⁹. Затем, и вопрос об испытаниях кандидатов архиерейства, приме­нительно к требованиям нового закона, не получил еще окончательного решения: в январе 1864 года патриарх и синод опубликовали по этому поводу послание, предписав ректору и профессорам богословской школы на острове Халки производить эти испытания без всякого снисхождения и пристрастия, в присутствии всей профессорской корпо­рации, которая в полном составе и должна подписывать протоколы экзаменов и выдаваемые экзаменующимся удо­стоверения. Насколько неустойчива была в этот пере­ходный период организация патриаршего управления, показывает судьба так называемой «следственной комиссии – ἀνακριτικἠ ’επιτροπή». Эта комиссия первоначально была образо­вана в конце 1861 года для производства следствия по жа­лобе членов синода на патриарха Иоакима II и имела уве­личенный состав. 23 августа 1863 года комиссия получила название «предварительной – εἰσηγητική», состояла из членов синода и имела задачей сообщать патриарху и синоду, по их поручению, предварительные сведения и справки по административным и судебным делам. В ноябре того же года епитропия была уже ограничена в своей деятельности лишь судебной областью и получила наименование «первосудилища – πρωτοδικεῖον», которое составляло первую инстанцию для рассмотрения споров между христианами по делам о наследствах, завещаниях, брачным и т. п. Наконец, в январе 1866 года эта епитропия и совсем была упразднена, и дела ее поступили в ведение постоянного народного смешанного совета⁴⁰.

Тем не менее, патриарх Софроний систематически руко­водствовался в своей деятельности новыми уставами и применял их в возможной точности. Так, своевременно и по руководству канонизмов, происходили выборы новых чле­нов народного совета и священного синода⁴¹. В экстренных случаях под председательством патриарха устраи­вались общие собрания синода и совета (19 января 1864 года – об упорядочении финансового управления в патриархии⁴² ,10 января 1865 года – по поводу вмешательства Порты в финансовые дела патриархии⁴³ и т. п.

Но жизнь и действительность скоро убедили патриарха Софрония в неудовлетворительности новых канонизмов. Надо полагать, что святейший Софроний, умный и опытный администратор, и раньше видел недостатки нового административного закона, когда еще состоял членом преобразовательного собрания и вместе с другими ходатайствовал пред Портой об утверждении вновь составленных кано­низмов... Ведь он принадлежал к той партии, которая имела в виду устранить, посредством реформы, злоупотребления в церковно-общественной жизни, но без существен­ного изменения административного строя, без нарушения церковных канонов и вековых обычаев. И пред Портой он ходатайствовал об утверждении нового закона потому, что не видел иного исхода из тяжелого и неопределенного положения, в котором патриархия оказалась по вине турецкого правительства и добровольных его сотрудников из среды западноевропейских дипломатов. Поэтому, когда пред­стояло избрать первого патриарха применительно к задачам и характеру нового административного закона, Со­фроний, не смотря на давление со стороны, подал свой голос не за геронта Иоакима, а в пользу другого кандидата. Сде­лавшись же патриархом, Софроний и непосредственно должен был испытать неблагоприятные следствия нового церковно-административного закона.

Уже к концу 1864 года патриарх Софроний разошелся с членами совета по вопросу об их правах и обязанностях. Ссылаясь на новые канонизмы, члены совета стали вторгаться в пределы патриаршей власти и давать патриарху указания в делах его духовной юрисдикции. Разу­меется, патриарх отверг авторитет народного совета. Воз- ник разлад между той и другой стороной, и 9 января 1865 года пять членов совета (С. Карафеодори, Константинидис, Анастасиадис, Иоаннидис и Эммануил) подали Софронию официальный протест по поводу его уклонения от общих канонизмов⁴⁴. После разъяснений со стороны патриарха относительно круга обязанностей членов совета, столкновение утратило свой острый характер, но потом вновь проявилось в формах крайне резких по отношению к патриарху. 20 сентября того же года святейший Софроний устроил экстренное собрание св. синода для рассмотрения и обсуждения возникшего между патриархом и членами со­вета разногласия, в силу которого патриарх лишил четы­рех членов права участвовать в заседаниях совета, о чем своевременно и уведомил Порту. Вина членов со­вета состояла в личном оскорблении патриарха, по отно­шение к которому были допущены выражения, унижавшие патриаршее достоинство и подрывавшие уважение к этому представителю высшей духовной власти православного во­стока. В основе столкновения опять лежало неправильное отношение членов совета к своим правам и обязанно­стям, которые они произвольно расширяли на счет полномочий власти патриаршей, опираясь в своих требованиях на неопределенные предписания Общих канонизмов. Значит, патриарх Софроний подвергся оскорблениям за за­щиту привилегий своей власти, нарушения которых возникло по поводу нового административного закона. И он был совершенно прав в своих действиях. В частности, мера его по отношению к виновным членам совета была одобрена и великим визирем, который и прислал по этому поводу в патриархию особое тестере. Синод также согла­сился с действиями патриарха, а вместе с тем признал необходимым прекратить временно заседания народного совета, пока виновные члены совета или откажутся от слов, оскорбительных для патриарха или извинятся, или сложат с себя полномочия народного служения⁴⁵. После синодального решения дела, в патриархии были предприняты меры к примирению патриарха с членами совета, которое и было достигнуто извинениями последних пред Софронием. Лишь один из членов совета К. Зографос остался упорным во вражде к патриарху и отказался признать за ним прерогативы высших административных полномочий. Вследствие этого святейший Софроний лишил его права состоять членом народного совета, а затем, считая спор оконченным, пригласил остальных семь членов к возобновлению прерванных заседаний совета. Они и от­крылись вновь 8 октября 1865 года, на основании специального патриаршего питтакия⁴⁶.

Однако вскоре оказалось, что примирение патриарха с членами совета было только наружным, а в действитель­ности члены совета питали сильную вражду к Софронию. Они были крайне недовольны тем, что патриарх энергично защищал прерогативы своей власти от вторжения мирян и не допускал их вмешательства в область исключительно духовной компетенции патриарха и синода. Стремясь к го­сподству в церковном управлении, члены совета пришли к мысли о низложении патриарха. Они сделали и уступку Софронию в недавнем столкновении исключительно потому, чтобы успешнее достигнуть намеченной цели⁴⁷. Замыслы членов совета были известны патриарху. Между ним и советом опять возникли натянутые отношения. Недовольство сообщилось и некоторым членами священного синода, ко­торые также встретили в патриархе энергичного защитника преимуществ своей власти и ревностного противника партийных влияний на церковно-народные дела. Разлад достиг того, что 9 декабря 1865 года шесть членов синода и четыре совета подали патриарху Софронию официальное заявление, в котором указали на установившуюся с некоторого времени холодность отношений между патриархом и двумя административными учреждениями константинополь­ской церкви и констатировали затруднительность совместного – при таких условиях – управления церковно-народными делами. Копия этого заявления была представлена и турец­кому министру иностранных дел Аали-паше⁴⁸.

У патриарха неожиданно возникло столкновение и с министром иностранных дел Аали-пашей. Турецкое прави­тельство, следуя основной задаче своей политики в отношении христиан, пользовалось каждым удобным случаем наложить руку на те или иные права и привилегии романской райи. Аали-паша увидел такой предлог и в обычной вселенской патриархии, обращаться в Порту с тарируемы по различным делам христиан, требовавшими рассмотрения их в центральных правительственных учреждениях, в виду несправедливого и незаконного решения в местных административно-судебных инстанциях. Обыкновенно, христиане, в случай обид от турок, обращались с жалобами к местному митрополиту, митрополит доносил патриарху, который и выступал посредником между хри­стианами и правительством и в своих таркирияях хода­тайствовал пред Портой за обиженных, требовал пере­смотра дела, выяснял ошибки турецких властей и т. и. И вот, желая лишить христиан законного права апелляции по судебным делам и жалоб на несправедливости турец­ких властей, Аали-паша 1 марта 1866 г. отправил в патриархию официальное тестере, в котором и потребовал, чтобы патриархия впредь обращалась в Порту с своими такририями исключительно по делам церковно-религиозным, касающимся патриархии, церквей, монастырей, монахов и т. п., но не беспокоила Порту по делам народным, общественным и частным гражданского порядка, так как такририи такого содержания совершенно излишни (ἅτεδὴ περιττά). Разу­меется, патриарх заявил решительный протест против незаконного требования Аали-паши и его такририи, отправленном в Порту 23 марта, разъяснил, что посредничество митрополита между народом и патриархией и патриарха между местными архиереями и правительством есть давняя привилегия греческой церкви и народа, утвержденная султа­нами, начиная с Магомета II, и являющаяся вполне необходимым средством для обеспечения христиан от произ­вола и насилия со стороны мусульман. Патриарх настаивал, чтобы правительство не изменяло векового обычая и по прежнему признавало за митрополитами и патриархом право обращаться в Порту с такририями и по общественным делам христиан. Требование Софрония было поддер­жано и соответствующим постановлением священного си­нода и народного совета, состоявшимся на общем их заседании 29 марта. Аали-паша понял, что его поход про­тив одной из древних параномий патриархии не увенчается успехом, поэтому в ответе (от 10 апреля) на такририи патриарха пытался разъяснить, что он-де не имел в виду нарушать вековые привилегии христиан и новые канонизмы патриархии, а лишь предложил патриархии упорядочить способ обращения христиан в Порту по общественным де­лам, так как в Порте и министерствах скопилось слишком много подобных прошений и заявлений, которые обременяют турецких чиновников, не получают скорого движения и оказываются бесполезными для просителей.

Впрочем Аали-паша в своем тоскере опять упомянул, что только правительству принадлежит право рассмотрения и посредничества по общественным делам христиан. В виду противоречивого и уклончивого ответа министра, патриархия снова обратилась с заявлением о восстановлении ей права. Порта должна была уступить и право посредниче­ства митрополитов и патриархов между христианами и турецким правительством осталось в прежнем значении⁴⁹.

Столкновение Софрония с членами смешанного совета, стремившимися к вмешательству в дела церковного управления и наносившими ущерб достоинству патриаршей вла­сти, попытка Порты ограничить параномии центральной ду­ховной власти христиан, не смотря на недавнюю церковную реформу, обещавшую христианам неприкосновенность их древних прав, фактическая непригодность, в некото­рых случаях, недавно выработанных канонизмов – все ото утвердило патриарха Софрония в убеждении о неудовле­творительности нового административного закона. А вместе с тем у святейшего Софрония созрела мысль о необходи­мости пересмотра общих канонизмов. Он и принял меры к осуществлению этой важной задачи, не смотря на все не благоприятные условия его положения. 24 ноября 1865 года в патриархии была образована смешанная комиссия из шести митрополитов (Кизика, Никомндии, Халкидона, Деркона, Пелагонии и Крита) и шести светских членов (Валтаджи, X. Зографос, Адосидис, Мусурос, Фотиадис и А. Карафеодори), на которую, с разрешения Порты, и была возло­жена обязанность пересмотреть Общие канонизмы и наме­тить пункты изменений и дополнений, дабы потом сообщить о результатах своих занятий правительству для дальней­ших распоряжений. Комиссия приступила к своим занятиям. Но уже 11 января 1866 года в патриархии состоялось общее собрание синода и совета, под председательством (за болезнью патриарха) никомидийкого митрополита, для обсуждения возникшей между Портой и патриархией пере­писки из-за состава вновь образованной комиссии, так как министр иностранных дел Аали-паша заявил протест против этого состава, находя его не удовлетворяющим интересам правительства. Однако патриархия отстояла свое право избирать членов комиссии независимо от правительственного давления, и состав ее остался без изменений. После немногих заседаний комиссии, среди ее членов воз­никло большое разногласие. Повод к нему дали светские члены, упорно отстаивавшие право участия народного совета в церковно-административных делах патриархии и добившиеся даже расширения прав этого учреждения, на счет и в ущерб власти патриаршей и сверх тех полномочий, которые предоставлены народному совету действующим узаконением. Эта тенденция мирян шла в разрез с характером и значением патриаршего управления в церкви константинопольской, поэтому и встретила полное осуждение со стороны патриарха и синода. 8 апреля 1866 года в патриархии, под председательством святейшего Софрония, со­стоялось общее собрание синода и совета, на котором, взамен четырех отказавшихся от участия в преобразова­тельной комиссии членов (первых по списку), были избраны новые (Константинидис, Анастасиадис, Психарис и Филалиоис). 24 апреля произошла и замена митрополита критского, выбывшего из Константинополя в свою епархию, вновь прибывшими членом синода – митрополитом Прусы Константием. Наконец, в июле из состава комиссии выбыл А. Фотиадис, которого заменил Г. Панцирис⁵⁰. Разумеется, перемены в составе преобразовательной ко­миссии неблагоприятно отражались на ходе ее занятий. Комиссия не могла справиться с возложенной на нее весьма важной задачей, и патриарху Софронию не пришлось созвать, как он предполагал, общее собрание для рассмотрения выработанных ею предположений⁵¹. Затем, внимание са­мого патриарха отвлечено было в сторону сильно волновавшего церковь и общество болгарского вопроса. Наконец, и в самой патриархии возник кризис.

31 октября 1866 г. в патриархии состоялось синодальное заседание для избрания митрополита на вакантную ксенофобскую кафедру. Предложены были два кандидата – епископ Левки и архимандрит Матвей, из которых и надлежало избрать одного. Однако, члены синода предложили третьего канди­дата – протосинкелла Анфима. Паптриарх отклонил эту кан­дидатуру, а митрополиты настаивали на ней. Тогда Софроний закрыл заседание синода, не решив поставленного вопроса, и донес министру иностранных дел о том, что члены синода уклонились от точного исполнения церковных правил и народных канонизмов и нарушили цер­ковное повиновение. Но и на патриарха в Порту была при­несена (5 ноября) жалоба, подписанная членами синода (9) и народного совета (4). В представленном документе было заявлено, что патриарх Софроний постоянно нарушал дей­ствующие канонизмы, чем и вызывал неудовольствие си­нода и совета. Члены того и другого учреждения не раз устно и письменно указывали патриарху на уклонения от закона, но его святейшество, хотя и давало обещания со­образоваться в своей деятельности с уставами, не исполнял их. И в последние девять месяцев после нового официального обещания, патриарх часто нарушал канонизмы, не допускал возражений и единолично (μονομερῶς) делал распоряжения, вопреки мнению синода и совета. Вследствие этого церковные и народные дела пришли в неустройство, а синод и совет руководясь канонизмами, считают себя вынужденными заявить протест против действий патриарха, о чем и доносят правительству для дальнейших с его стороны распоряжений⁵².

Патриарху Софронию оставалось только отказаться от власти. 14 ноября он имел по этому поводу беседу с министром Аали-пашей, а 27 ноября в совет министров поступила его просьба об отставке. 4 декабря было при­слано в патриархию и соответствующее правительственное тескере, которым объявлялось, что отставка Софрония при­нята, а в свидетельство расположения правительства к особе его святейшества ему назначена ежемесячная пенсия в 5000 гросиев. В тот же день патриарх созвал на заседание членов синода, официально сообщил им о своей отставке и произнес прощальную речь, в которой заявил, что вынужден был отказаться от власти вследствие постоянных противодействий и непреодолимых затруднений, – выразил скорбь по тому поводу, что должен оставить престол в период опасностей для церкви, хотя и получил по избранию духовенства и народа пожизненную власть, пожелал, чтобы его вынужденное и преждевремен­ное удаление от власти было последним в истории церкви, и попросил прощения у тех, кого обидел. Патриарху от лица синода ответил никейский митрополит, просивший Софрония молиться за церковь и народ и об освобождении их от крайней степени «паралича», в которой они нахо­дятся (ὑπὲρ τῆς ἀπαλλαγῆς αὐτῶν – τῆς ’εκκλησίας καὶ τοῦ ἄθvους – ἀπο τοῦ ἀσχάτου βαθμοῦ τῆς παραλυσίας, εἰς ὃν περιῆλθον ⁵³). В тот же день патриарх Софроний оставил патриархию и поселился в приходе Джибали. 5 декабря местоблюстителем патриаршего престола был избран корицкий митрополит Неофит⁵⁴.

И так, и святейший Софроний, второй из патриархов, избранных по руководству Общих канонизмов для пожизненного управления вселенскою церковью, через три года пребывания у кормила власти вынужден был удалиться с престола. Бесспорно, он был одним из лучших иерархов греческого востока новейшего времени и ознаменовал свое непродолжительное патриаршество многими вы­дающимися деяниями для блага церкви и народа⁵⁵, Тем не менее, должен был удалиться на покой. В чем за­ключается главная причина его недобровольной отставки? – Не может быть никакого сомнения в том, что и патриарх Софроний был жертвою нового административного за­кона. Он вступил на престол с горячим желанием восстановить правильное течение церковных дел в патриархате, урегулировать отношения между духовенством и народом, устранить злоупотребления в общественной жизни, обеспечить за церковью и народом их древние привилегии. Казалось, что эта задача осуществима при содействии вновь составленных административных уставов. И Софроний начал систематически проводить их в жизнь и применять в обширной области церковного управления. Но на первых же порах своей церковно-общественной деятельности он глубоко разочаровался в спасительном значении новых канонизмов и убедился в их неудовле­творительности. Оказалось, что, в силу новых уставов, патриарх фактически имеет очень ограниченную власть, зависит от синода и от народного совета, не имеет права самостоятельно решить и самого обыкновенного повседневного дела, подлежит влиянию и контролю со стороны светских членов патриаршей администрации. Начались столкновения – сначала с членами совета, потом синода, наконец – с Портой. Первые стремились расширить свою власть в церковных делах за счет власти патриаршей, вторые жаловались на то, что патриарх хочет управлять церковью единолично и не обращает внимания на указания синода, а Порта, воспользовавшись принижением патриаршего достоинства со стороны тех, кому следовало бы всеми мерами оберегать его, сделала новую попытку сократить область патриарших привилегий. Обаяние патриаршего до­стоинства стало исчезать, власть патриарха как владыки, монарха и даже василевса романской райи, отошла в об­ласть минувшего, древние его полномочия были раздроблены на части, с подчинением патриарха в церковных докладах синоду, а в гражданских – народному совету. Выход из тяжелого положения был один – пересмотр канонизмов, которые фактически и давали синоду и совету повод для протеста, жалоб и столкновение с патриархом. Святейший Софроний и приступил к такому пересмотру. Но и это дело оказалось весьма не легким. Состоялись лишь предварительные совещания, а затем между светскими и ду­ховными членами преобразовательной комиссии возникли разногласия относительно характера и пределов предстоя­щей работы, началась замена одних членов другими, неблагоприятно отражавшаяся на ходе занятий, и в резуль­тате комиссия не сделала ничего существенного. Канонизмы остались без изменения, а церковь и народ оказались «в параличе». Патриарх Софроний, вынужденный преждевре­менно удалиться с престола, особенно сокрушался о том, что ему, вместо пожизненного управления церковью, при­шлось отказаться от власти тогда, когда «православная паства подверглась тяжким притеснениям и опасностям, когда обнаруживалось великое злоумышление против могу­щества и достоинства патриаршего престола». Самым горя­чим его желанием было беспристрастное, добросовестное и удачное избрание нового патриарха, которому он, в числе других задач патриаршего служения, завещал и пере­смотр Общих канонизмов⁵⁶.