Духовенство и народное образование

По поводу сообщения, сделанного в собрании экономистов Г. Соколовым «Земство и народное образование».

Читано (в сокращении) автором (4 мая 1899 г.) в Обществе распространения религиозно-нравственного просвещения в духе православной Церкви.

В виду положений: «Роль земства в вопросе народного образования блестяща». «Народного образования до земств не существовало». – «Земство явилось инициатором в вопросе народного образования». «По его почину Россия покрылась сетью народных школ. Русская народная школа есть создание земства, и это будет составлять вечную его заслугу пред отечеством. Это одна из лучших страниц в истории нашей общественной жизни» (г. Б. Чичерин). – «Слабая сторона училищных советов, по Положению 14 июля 1864 г. о начальных народных училищах, заключалась в том, что ближайшее руководительство над школами Положением предоставлялось сельским священникам». – «Духовенство отстранялось от надзора за школами». «Учреждение должностей инспекторов и директоров народных училищ подорвало значение училищных советов в деле народного образования. Изданное в 1874 году новое Положение о начальных школах еще более ослабило это значение советов. Видимые плоды деятельности земств по народному образованию и по издании нового Положения отрадны: по данным статистики, земских школ в 1874 году было уже около 13000, а в 1884 году до 17000» (ссм. «Нов. Время» №№ 8301 и 8308 за 1899 г.).

Значительная доля того, что далее говорится в опровержение вышеизложенных положений заимствовано нами из нашего же труда «Отечественная Церковь по статистическим данным с 1840–41 по 1890–91 гг.» Спб. 1897 г.

* * *

Школы при церквах и монастырях получили начало своего официального существования с 1836 года, когда воспоследовало особое Высочайшее повеление по духовному ведомству о приглашении и поощрении всего православного духовенства к повсеместному заведению при церквах и монастырях школ для наставления детей поселян в Законе Божием, чтении, письме и других необходимейших первоначальных познаниях¹. – Как горячо откликнулось наше духовенство на призыв его к делу учительства в школах, об этом весьма выразительно свидетельствуется во всеподданнейшем отчете обер-прокурора графа Протасова за 1837 год. Первоначальное обучение, – говорится в заключении этого отчета, – заводится при церквах и монастырях с таким усердием, что едва Святейший Синод предложил сию Высочайше указанную меру, как на первый раз в шести епархиях частию было уже открыто, частию предназначено к открытию около полутораста школ, для нескольких тысяч крестьянских детей (стр. 122). Засвидетельствованное гр. Протасовым усердие духовенства при заведении школ не было случайным явлением в среде духовенства, мимолетным, так сказать, его порывом, быстро возникшим и скоро исчезнувшим. Нет, ревность духовенства в деле первоначального школьного обучения крестьянских детей стала обнаруживаться с каждым годом все очевиднее, осязательнее. В 1839 году, т. е. чрез три года со времени первых распоряжений о заведении церковных и монастырских школ, число последних достигло уже 2000 с 19000 учащихся. И после 1839 года школы при церквах и монастырях постоянно умножались в продолжение целой четверти столетия, пока не постигла их самая печальная участь, угрожавшая им конечным уничтожением. Увеличение числа церковных школ продолжалось до 1864 года. В этом году общее их число возросло до 22305, а учившихся в них до 427165. С этого же 1864 года начинается быстрое сокращение в числе церковных школ, продолжавшееся до 1881 года, когда оно упало до 4400 с 106380 учащимися². Затем, церковные школы снова стали возрастать в своем числе, каковой прирост продолжается и доселе. К 1-му января минувшего 1898 года их было около 38½ тысяч, а учившихся до 1337500.

Итак, в жизни церковной школы за время ее официального существования резко обозначаются три периода. Первый период характеризуется постепенным возрастанием числа школ. Во второй период (с 1865 по 1881 г.) число это быстро сокращалось, в третий снова возросло и продолжает расти.

Уже эти одни цифровые данные о церковных школах за рассматриваемое время заставляют с интересом отнестись к судьбе церковных школ за это время. И в самом деле, история церковной школы за взятый период в высшей степени характерна и в такой же мере поучительна.

Прежде чем раскрыть несколько страниц из этой истории, позволим себе остановить ваше внимание на следующих цифровых данных, которые очень убедительно выясняют отношение к церковной школе православного русского народа.

Если мы возьмем число школ и число учившихся в них за 1841, 1864, 1881 и 1897 годы и обратим внимание на соотношение между этими числами, то увидим, что на одну школу в означенные годы приходилось учащихся: 10-, 19+, 24– и 34+. Таким образом оказывается, что церковные школы очень небольшие по количеству учащихся в начале, с течением времени становились более и более многолюдными, и в 1897 году на каждую школу приходилось учащихся более, чем втрое, по сравнению с 1841 г. Вывод этот весьма важен. Он, с своей стороны, служит несомненным, очевидным доказательством не одного только развития в среде народной потребности в школьном обучении, но и расположения народа, именно к церковной школе. В жизни этой школы, как увидим ниже, были столь тяжелые дни, она стояла в таких неблагоприятных внешних условиях, что без особенного расположения и любви к ней народа она должна была бы совершенно опустеть. В том же расположении народа к церковной школе убеждают и следующие цифры. В 1866 году в 19436 школах обучалось всего 383180; в следующем 1867 году число школ уменьшилось на 2247, а учащихся между тем увеличилось на 7985, в 1868 году школ убавилось слишком на 900, а учащихся в несравненно меньшей степени – всего 1117. Следовательно, за два года число школ убавилось на 3150, а учащихся за эти два года не только не уменьшилось, но еще увеличилось на 6870.

Обратимся теперь к истории церковно-приходской школы.

При рассмотрении цифровых данных об этих школах за каждый год в последовательном их порядке, внимание невольно останавливается на огромной разности между числами школ и учившихся в оных за 1860 и 1861 годы. Тогда как в 1860 г. всех школ было только 7907, а учившихся 133666, в 1861 г. число первых достигло 18587, а последних 320350. Значит, за один лишь 1861 год вновь открыто было церковных школ 10680, а учащихся прибавилось 186684.

Указанное необыкновенное явление объясняется совершенно исключительными причинами. В 1861 году 19 февраля, как известно, возвещено было 23 миллионам русского народа освобождение от крепостной зависимости, и этому множеству людей, дотоле бесправных, дарованы соответствующие их новому состоянию права. В теснейшей связи с изменением условий народной жизни возник вопрос о народном образовании. Правительство и общество с усилием изыскивали средства к возможно широкому распространению грамотности в народе. Православное русское духовенство, с своей стороны, признавало необходимость образования народа. В то же время оно считало и, конечно, совершенно справедливо, грамотность великою силою, «которой суждено иметь на народное благочестие и нравственность решительное влияние, спасительное или гибельное, смотря по тому, какое направление будет ей сообщено». В сознании великого значения грамотности для религиозно-нравственной жизни народа православное духовенство, вслед же за освобождением крестьян, приняло все меры к повсеместному распространению грамотности и в течение одного 1861 года успело, по словам всеподданнейшего отчета Синодального Обер-Прокурора за сей год, «открыть изумительное множество народных училищ и привлечь в них огромное число учеников». (стр. 43). Признавая невероятно быстрое и почти повсеместное учреждение духовенством первоначальных школ заслугами духовенства народному образованию, «особенно важными и еще не всеми по достоинству оцененными», г. Синодальный Обер-Прокурор в том же своем всеподданнейшем отчете свидетельствовал: «Несмотря на крайнюю скудость сельского духовенства в вещественных средствах, оно в заведенных им школах не только обучало народ, без всякого вознаграждения, но нередко жертвовало под училища часть своего необширного помещения, иногда даже отдельные дома и очень часто суммы денег, скромные сами по себе, но весьма значительные по отношению к средствам жертвователей. Необычайные обстоятельства народной жизни, побуждавшие правительство и общество с усилиями изыскивать средства к открытию первоначальных народных школ, еще более возвышают цену трудов и заслуг духовенства, которое в этом деле явило себя вполне достойным своего назначения. Оставленное самому себе, лишенное даже той нравственной помощи, которой было вправе ожидать от общего, бесспорно заслуженного, сочувствия к своему бескорыстному усердию, оно обнаружило однако такие учительные силы, каких тщетно было бы ожидать от какого-либо другого ведомства или учреждения» (стр. 117).

Быстрому распространению церковных школ много содействовал указ Святейшего Синода от 26 июня 1861 года о доставлении ежемесячных сведений об успехах народного образования. Нужно заметить, что пред изданием этого указа в Святейшем Синоде имелись уже обстоятельные о положении церковно-приходского училищного дела сведения, которые по мере получения их в Святейшем Синоде, сообщались во всеобщее сведение. По словами всеподданнейшего отчета за 1861 г., «живые и положительные известия» о трудах и успехах духовенства в деле образования народа, постоянно доставлявшиеся епархиальными начальниками в силу распоряжения Святейшего Синода, сделанного еще в 1860 году, «были наилучшим ответом на те сомнения, которым противники православного характера первоначальных школ подвергали способность и усердие духовенства к обучению народа, не смея прямо отрицать его особенных прав на образование народа» (стр. 120).

Особенную силу указ о доставлении ежемесячных ведомостей о церковных школах получил вследствие того, что он состоялся по воле самого Государя Императора, последовавшей по поводу всеподданнейшего доклада Синодального Обер-Прокурора по предмету распространения в Вологодской епархии народного образования. На этом докладе Его Величество соизволил собственноручно начертать: «Об успехах по этому делу и по прочим епархиям доносить Мне ежемесячно». Насколько быстро стало возрастать количество церковных школ в различных епархиях после издания распоряжения о доставлении ежемесячных сведений об успехах по делу народного образования, можно судить по тому, что во многих губерниях ежемесячно стали открываться целые сотни церковно-приходских школ. Получая сведения о столь быстром возрастании числа школ, в Петербурге не считали возможным относиться к этим сведениям с слепым доверием, а старались чрез особые сношения удостоверяться в правильности показаний о числе школ.

Наибольшее развитие дело учреждения церковно-приходских школ в самый же год отмены крепостного права получило в следующих епархиях:

Число учащихся

Считаем уместным напомнить, что необходимость широкого участия духовенства в деле школьного образования крестьянских детей с особенною силою сознана была именно в Киеве и притом несколько ранее отмены крепостного права. Еще в 1859 г. от 31-го августа Митрополит Киевский Исидор дал местной консистории предложение следующего содержания: «принимая во внимание настоящее состояние России, стремящейся к образованию, я нахожу нужным, чтобы сельское духовенство не было чуждо сего общего движения и по возможности старалось бы содействовать в сельских обществах распространению полезных знаний. Для сего предлагаю консистории распорядиться: 1) чтобы во всех местечках и селах были открыты в самых домах священников школы, если таковых не будет устроено со стороны сельского общества, 2) чтобы в школах сих учили чтению и письму и преподавали Закон Божий применительно к понятию сельских детей»³. Духовенство Киевской епархии с сочувствием отнеслось к мысли своего архипастыря и немедленно приступило к ее осуществлению.

В течение осени того же 1859 года открыто было до 100 церковно-приходских училищ. Еще более успешно пошло дело открытия училищ в следующих 1860 и 1861 годах, как в этом деле принял горячее участие Митрополит Арсений. Подтвердив распоряжение предместника своего митрополита Исидора, о заведении по всей епархии церковно-приходских школ, он вместе с тем назначил особых наблюдателей этих школ, из уездных протоиереев, местных благочинных и наиболее благонадежных священников с тем, чтобы они ежегодно объезжали вновь устроенные школы в качестве ревизоров, составляли объездные журналы и представляли их на рассмотрение архипастыря. Распоряжения митрополита Арсения не остались без исполнения, и уже в сентябре 1861 года, с которого духовное ведомство, в силу вышеупоминавшегося указа Святейшего Синода от 26 июня 1861 г., начало ежемесячно собирать сведения о числе школ и количестве обучавшихся в них, в Киевской епархии числилось 1206 церковно-приходских школ, с 19016 мальчиками и 4573 девочками⁴.

Мы видели, с каким усердием духовенство и всех других епархий отнеслось к призыву его на бескорыстный труд по распространению грамотности в народе. «Изумительное множество народных училищ», открытых им в течение одного только 1861 года, для людей не предубежденных, беспристрастных должно служить очевидным, неоспоримым тому доказательством. Открыв изумительное множество народных училищ, с огромным числом учеников, духовенство, по вышеприведенным словам всеподданнейшего отчета за 1861 г., «обнаружило такие учительные силы, каких тщетно было бы ожидать от какого-либо другого ведомства или учреждения». Как выше было уже сказано, число школ в 1864 году достигло 22305, а число учащихся в них 427165.

Вот результаты деятельности духовенства на поприще начального народного образования, как они определились ко времени учреждения земства. Результаты эти блестящи, по истине достойны удивления.

В высшей степени несправедливы – те исследователи вопроса о нашем народном образовании, которые или не замечая столь крупного и такой существенной важности явления, или намеренно замалчивая его, с такою решительностью утверждают, что «народного образования до земства не существовало», что «русская народная школа есть создание земства» и что «по почину земства Россия покрылась сетью этих школ»…

Нет, это неправда. Факты, действительное положение вещей свидетельствуют совершенно о другом. До учреждения земств начальное народное образование было уже насаждено и широко развито нашим православным духовенством. Ко времени учреждения земств Россия, по почину духовенства, уже покрыта была сетью народных школ. В виду этого Русскую народную школу нужно считать созданием не земства, а духовенства, и это, т.е. создание духовенством Русской народной школы будет составлять вечную его заслугу пред отечеством. Деятельность духовенства на пользу начального народного образования составляет блестящую страницу в его истории, и мы уверены, никакими усилиями не изгладить ее…

Очень интересно теперь уяснить следующее: Если поразительное множество училищ и огромное число привлеченных в оные детей служат очевидным доказательством замечательной ревности и выдающихся учительных сил духовенства, то наоборот, последовавшее с 1865 г. быстрое сокращение в числе церковно-приходских школ, не служит ли таким же очевидным и неоспоримым доказательством наступившего вслед за ревностию нерадения духовенства в деле школьного обучения сельских детей и ослабления учительных сил его? Или – ставя вопрос несколько иначе – повинно ли наше сельское духовенство в том, что чрез 15 лет после 1865 г. церковно-приходские школы почти повсюду прекратили свое существование и оно, т.е. духовенство, почти совсем отстранено было от участия в деле народного образования? Вопрос этот, существенно важнейший и сам по себе, требует тем более обстоятельного ответа, что и ныне встречаются исследователи в рассматриваемой нами области, казалось бы, и очень серьезные, и имеющие полную возможность обследовать предмет всесторонне, которые упадок церковно-приходского училищного дела стараются объяснить неподготовленностию, или – что в сущности все равно – неспособностию духовенства к успешному ведению этого дела.

Подобные исследователи не стесняются высказываться даже в таком роде: Царь-Освободитель, увидав неготовность духовенства к делу школьного народного образования, призвал к последнему Министерство Народного Просвещения и земство.

Постараемся с возможною обстоятельностию выяснить, насколько правдолюбивы и справедливы такие исследователи.

Как выше было замечено, вопрос о народном образовании возник у нас в теснейшей связи с вопросом об освобождении крестьян от крепостной зависимости. Дело начального народного образования, до 60-х годов находившееся главным образом в руках духовенства, одновременно с великою крестьянскою реформою получило всеобщий интерес, и им, можно сказать, положительно стало увлекаться и учебное ведомство, и земства с самого же начала их существования, и литература, и даже само общество. Вопросы, относившиеся до народного образования, в начале 60-х годов были самыми жгучими, самыми, так сказать, животрепещущими. Вопросов этих было множество и очень разнообразных; но над всеми ими возвышался один такой вопрос: кому поручить народное образование, кому быть народными учителями? Одни возлагали все заботы о народном образовании на приходских священников, а другие под различными предлогами хотели совершенно устранить духовенство от участия в деле народного образования.

В 1861 году, по Высочайшему повелению, учрежден был при Министерстве Народного Просвещения особый Комитет для начертаний общего плана первоначальных училищ разных ведомств. В решении предложенной Комитету важной задачи, столь близко касавшейся духовного ведомства (Князем Урусовым), против которого было большинство членов Комитета, подробно и убедительно доказывалась та мысль, что самое назначение народной школы, благо и собственная склонность русского народа, общественное спокойствие, сбережение государственных средств, опыты чужих стран и мнения лучших умов просвещенного мира, – все приводит к сознанию необходимости теснейшего союза Церкви с народною школою и следовательно особенных прав на нее православного духовенства⁵. В том же 1861 году Министр Народного Просвещения граф Путятин и обер-прокурор Святейшего Синода Граф Александр Петрович Толстой внесли в Государственный Совет представление о передаче всех народных училищ в ведение Святейшего синода⁶, но вслед за назначением Головина Министром Народного Просвещения это представление было возвращено из Государственного Совета. В виду вышеприведенного мнения Князя Урусова о том, что дело народного образования нужно поручить духовенству и судьбы этого мнения, митрополит Московский Филарет писал к наместнику Троицкой Лавры Антонию (от 5 февраля 1862 года): «Говорят, что мнение Урусова было доведено до сведения Государя и одобрено. Но пришел новый министр (Головин), и, говорят, уже решено, чтобы сельские училища были светские. Нам оказана одна милость: не запрещено священникам сохранять свои училища без всякой им помощи»⁷.

Вероятно, под влиянием этих вестей раздался в том же 1862 г. из Московского Троице-Сергиева посада авторитетный и сильный голос именно по вопросу о том, кому поручить народное образование. Орган Московской дух. академии (Твор. св. Отец) горячо, убежденно и откровенно высказал, что только намеренное желание поколебать в народе христианские начала, или же совершенное незнание народных склонностей могут вооружаться против предоставления духовенству преимущественных прав на народное образование. Сам народ признает духовенство своим законным учителем; в народе существует особенное воззрение на грамотность, так как грамота для него есть дело, в некоторой степени, священное… «Если хотите, говорилось в названном журнале в статье (приписываемой покойному Н.П. Гиляровскому-Платонову) «О первоначальном народном обучении», создать среди самого народа новый класс людей, презирающих народ и ненавидимых народом; если хотите внести новый разврат в селениях; если хотите иметь новый элемент государственного беспорядка, создайте особый класс сельских учителей».

То, о чем митрополит Филарет сообщал, в виде слухов, архимандриту Антонию 5 февраля, имело для себя основанием последовавшее только за несколько дней пред тем (18 января) Высочайшее повеление следующего содержания: 1) «Учрежденные ныне и впредь учреждаемые духовенством народные училища оставить в заведывании духовенства с тем, чтобы Министерство Народного Просвещения оказывало содействие преуспеянию оных, по мере возможности, и 2) оставить на обязанности Министерства Народного Просвещения учреждать по всей Империи, по сношении с подлежащими ведомствами, народные училища, которые и должны находиться в ведении министерства; при чем министерству следует пользоваться содействием духовенства во всех случаях, когда духовенство найдет возможным оказать ему содействие»⁸. Другим Высочайшим повелением, последовавшим в том же 1862 году (28 июня), от особого присутствия по делам православного духовенства, между прочим, требовалось: «открыть духовенству способы ближайшего участия в приходских и сельских училищах»⁹. Как известно, 1 января 1864 года Высочайше утверждено было Положение о земских учреждениях. Положением этим земство призвано было, между прочим, и к участию, преимущественно в хозяйственном отношении, в попечении о народном образовании. В том же 1864 году (14 июля) последовало Высочайшее утверждение Положения о начальных народных училищах. Первою и главною целью для этих училищ было постановлено утверждение в народе религиозных и нравственных понятий (стр. 1).

Итак, Высочайшими повелениями и правительственными распоряжениями за первую половину 60-х годов к великому делу народного образования призваны были как духовное ведомство, так и ведомства Министерств Народного Просвещения и Внутренних Дел (в лице земских учреждений). Но как же и под действием каких причин совершился разгром симпатичной для народа церковной школы, а духовенство православное, обнаружившее в момент крестьянской реформы (19 февраля) «такие учительные силы, как тщетно было бы ожидать от какого-либо другого ведомства или учреждения», после 1864 года постепенно вынуждено было почти совсем отстраниться от участия в деле народного образования?

Нам еще известно, что в 1862 году, 18 января, последовало Высочайшее повеление, коим требовалось, чтобы управление начальными народными школами продолжало оставаться в тех ведомствах, которыми школы открыты. В силу того же повеления, Министерство Народного Просвещения должно было содействовать преуспеянию школ, открытых духовенством, и само пользоваться содействием духовенства в деле народного образования. К сожалению, в Высочайшем повелении 18 января не было определено, в чем должно состоять заведывание духовенства в открываемых им школах, и на что собственно должно обращать внимание Министерство Народного Просвещения при оказании содействия духовенству в школах, подчиненных его ведомству. Не определено было также и того, какого именно содействия в деле народного образования министерство могло ожидать со стороны духовенства. Вследствие этой неопределенности не замедлили по местам обнаружиться недоразумения между ведомствами духовным и народного просвещения. Так, 11 мая 1862 г. управляющий Киевским учебным округом обратился к митрополиту Арсению с предложением слить существующие при церквах школы с имеющими открыться школами учебного округа, при чем это слияние понималось так, что учитель и главный распорядитель школы будет назначен учебным ведомством, которое переводит на себя и всю инициативу школы, а священник остается только законоучителем, подчиненным учителю. Не лишне заметить при этом, что учителями в министерских народных школах сначала были только исключенные семинаристы и гимназисты, писаря, юнкера и дьячки, которых министерские чиновники наивно и с увлечением, достойным лучшей участи, величали «молодым поколением»¹⁰. Митрополит Арсений выразил свое согласие на слияние школ, но только с условием совершенно противоположного характера – подчинить новых учителей священникам и духовным наблюдателям школ. Попечитель признал нерациональным подчинять новых учителей священникам, и соглашения между ним и митрополитом Арсением по возбужденному вопросу не последовало.

В 1864 году, с изданием (1 января) положения о земских учреждениях, к посильному содействию начальному образованию, как выше было сказано, призваны были и земства, причем в п. 7 ст. 2-ой этого Положения объяснялось, что участие земства в деле народного образования должно выражаться «преимущественно в хозяйственном отношении». Нужно еще заметить, что с того же времени широкий простор для деятельности по народному образованию получили отдельные общества и частные лица. При таком положении дела, действительных успехов в народном образовании можно было ожидать только под условием согласного и в определенных законом границах стремления различных ведомств, земства, отдельных обществ и частных лиц к достижению одной и той же цели. Изданное в том же 1864 году (14 июля). Положение о начальных народных училищах существеннейшею своею целью и имело именно достижение действительного согласия в трудах всех деятелей по народному образованию и в частности прекращение проявившегося особенно заметно в южных губерниях антагонизма по учебным делам между ведомствами народного просвещения и духовным. Положение 1864 г. о начальных школах находило возможным достигнуть желаемого согласия в трудах разных деятелей на поприще народного образования чрез учреждение губернских и уездных училищных советов, имеющих принять на себя заведывание всеми начальными народными училищами (ст. 18). Губернские училищные советы составлялись из епархиальных архиереев, как первенствующих членов, начальников губерний, двоих членов от губернских земских собраний и одного члена от министерства народного просвещения, а уездные – из членов от министерств: Народного Просвещения и Внутренних Дел, духовного ведомства, двоих членов от уездных земских собраний и по одному из тех ведомств или обществ, которые содержали у себя начальные народные училища (ст. 19). – Так как в советах должны были заседать, с одинаковыми голосами, представители всех элементарных училищ как казенных, так и общественных и частных, то правительство надеялось, что, при таком положении дела, во взглядах на учебное дело установится необходимое для его успеха единство, и советы не будут покровительствовать одним училищам в ущерб другим. Издавая положение о начальных народных училищах, законодатель высказал свое убеждение, что образование и воспитание народа обязательно должно совершаться в духе, основанном на религиозных началах (ст. 1) и что только при непосредственном участии духовенства, в качестве преподавателей (ст. 15 и 16) и наблюдателей за всеми народными школами (ст. 17), народное образование может получить правильное развитие.

К несчастию для духовенства, министерские и земские деятели поняли приглашение правительства содействовать развитию народного образования далеко не так, как понимало его духовенство. Уже в самом приглашении они видели признание неудовлетворительного состояния народных школ, открытых духовенством, почему и думали, что они призваны исправить недостатки подобных школ, как люди более способные к учительской деятельности, чем духовенство, которое теперь должно уже уступить свое место новым хозяевам народных школ.

Вообразив себя призванными к такой именно роли в деле народного образования, некоторые из местных учебных начальств начали свою деятельность с того, что стали оттеснять духовенство с поприща народного образования, забирая открытие духовенством школы в свое заведывание. Наиболее решительным в таком образе действий явилось начальство Киевского и Виленского учебных округов. Вот, например, какие странные, если не сказать чего более, явления происходили в Волынской епархии вскоре же по издании положения о начальных училищах. Приступая к открытию своих школ, тамошнее учебное начальство вошло в сношения с местным епархиальным начальством. У преосвященного спрашивали совета, где именно открывать школы, – представлена была ему, на заключение, инструкция для народных учителей, спрашивали у него совета и по разным другим вопросам касательно наилучшей постановки школьного дела. В соответствие указаниям преосвященного, чиновникам, командированным для избрания местностей для училищ, приказано было избирать для школы центральные пункты, на должности учителей приглашать прежде всего священнослужителей и окончивших курс воспитанников духовных семинарий… Оказалось, однако, что места для школ чиновниками избраны были совсем не центральные, а большей частью такие, где были церковно-приходские школы, которые и переименовывались в «министерско-народные», – священнослужителей не только не приглашали к занятию учительских должностей, но напротив, старались даже отклонять от этих должностей; не приглашали к учительствованию в школах и семинаристов. – Если в Волынской епархии при школо-хватстве, если так можно выразиться, и при устранении священнослужителей от учительства в народных школах, делались, хотя и для виду только сношения с местным епархиальным начальством, то в некоторых других епархиях церковно-приходские школы отбирались у духовенства учебным начальством, выражаясь попросту, без всякого разговора. Так например, в Могилевской епархии, в 1865 году, министерскими чиновниками забиралось в свое заведывание столько церковно-приходских школ, сколько позволяли финансовые средства. Между тем, по отчислению церковно-приходских школ из заведывания духовным ведомством в местной консистории никаких дел не производилось и епархиальное начальство не поставлено было даже в известность, сколько народных школ было отобрано из его ведения.

Но едва ли в какой другой епархии министерские школы открывались с такою лихорадочною поспешностью и с такими приемами, как в епархии Киевской. Недаром про эту поспешность и про эти приемы говорят, что они легли темным пятном на деятельности Киевского учебного начальства того времени. При устройстве министерских училищ признано было необходимым обратиться к содействию мировых посредников, которые являлись настоящими повелителями в селах. Гражданская власть предписала им объявить обществам крестьян, что школы народные, особенно от священнических, будут открываемы всюду, по заявлению крестьянами согласия на это. Но не так повели дело мировые посредники, желавшие, надо полагать, выслужиться перед начальством, отчасти же преследуя и свои польско-католические цели, так как большинство их были поляки. Открытие министерских училищ, вследствие этого, является одной из довольно непривлекательных и даже мрачных страниц в истории народного образования в Киевской епархии. Посредники не требовали голоса от народа, а прямо передали волостным старшинам распоряжение начальства. Последние приняли приказ и употребили самые крепкие меры для приведения его в исполнение. Народ при этом и не спрашивали; ему не объявили даже, что с учреждением министерских училищ могут оставаться на прежнем положении священнические школы. Старшины по местам прямо требовали от обществ, чтобы они уничтожили имевшиеся у них «школы священников» и заводили другие, в которых священники не были бы учителями. При этом дело это выставляемо было как «непременная и обязательная воля царская», отчего и самим новым училищам усвоялось наименование царских и потому же неисполнение приказов об уничтожении церковных школ объявлялось, как «сопротивление Царю». Крестьян уверяли, что за уничтожение церковных школ «им будет награда от начальства», а за оказание пособия этим школам их будут подвергать суду и штрафу. Для наполнения министерских школ учениками употреблялось иногда прямо насилие. Детей насильно и против воли родителей забирали из церковных школ и гоняли в министерские школы чрез сотских и десятских.

Очень естественно, что такой ревнитель народного образования в духе Церкви, как высокопреосвященный митрополит Арсений, не мог равнодушно смотреть на насильственный захват церковных школ и вот он в сентябре месяце 1862 года разослал циркулярно всем уездным протоиереям следующий ордер: «Так как в сем выражена Высочайшая воля Государя Императора, чтобы церковно-приходские школы продолжали свое существование там, где они уже открыты, а между тем школам этим от правительства не назначено содержания, то предлагаю вам самому лично, а также чрез благочинных и помощников наблюдателей церковно-приходских школ совместно с приходскими священниками пригласить прихожан, чтобы дали письменные приговоры о том, желают ли они: 1) чтобы школы, учрежденные духовенством, сохранились навсегда; 2) чтобы школы эти оставались при церкви, назывались церковно-приходскими (до настоящего ордера они назывались различно: «школами для поселянских детей», «церковными школами», «священническими школами» и проч.; с этих же пор за ними раз навсегда уже узаконилось название школ церковно-приходских) и были всегда под ведением и руководством духовенства и 3) какое они посильное пособие согласны назначить от себя для содержания церковно-приходских школ, и таковые письменные приговоры о школах более значительных представить ко мне в непродолжительное время, не позже 1 октября сего 1862 года».

Настоящий ордер не замедлил дать самые блестящие результаты. В довольно непродолжительное сравнительно время составлено и представлено было митрополиту Арсению свыше тысячи общественных приговоров, которыми крестьяне добровольно обязывали себя посильно обеспечить церковно-приходские школы и даже построить особые помещения для них. Такой деятельности духовенства, направленной к обеспечению своих школ, само собою понятно, не могли безнаказанно простить ему недоброжелатели его и вообще все те, которые желали заявить себя пред начальством рвением и излишним усердием в пользу школ министерских. Начались новые происки, новые козни, имевшие своею целью всячески противодействовать составлению крестьянскими обществами приговоров в пользу церковно-приходских школ. В этих случаях было доходимо до того, что приговоры не утверждались иногда только потому, что они составлялись на сходах, которые делались подле церкви, а не подле волостного правления¹¹.

Подобное отношение местных учебных начальств к возложенным на них обязанностям относительно заведения своих школ не могло не повести к значительному сокращению числа церковно-приходских школ. Когда Государю Императору при представлении ведомостей о церковно-приходских школах за вторую половину 1866 г. доложено было между прочим и о том, что многие из означенных школ поступили в ведомство Министерства Народного Просвещения и в ведение земства, или же закрыты, как ненужные, вследствие учреждения новых училищ, Его Величество на всеподданейшем о сем докладе написал: «Результат не весьма утешительный». Конечно, если бы сокращение числа церковно-приходских школ согласовалось с видами и намерениями Царя-Освободителя изъять дело народного образования из рук духовенства, по причине неготовности последнего к успешному ведению этого дела, и передать это дело в руки министерства и земства: то доклад о сокращении числа церковно-приходских школ, по вышеизъясненным, по крайней мере, причинам, должен был бы произвести на Государя утешительное впечатление…

Весной 1866 г. Министром Народного Просвещения назначен был (14 апреля) тогдашний обер-прокурор Святейшего Синода граф Д.А. Толстой.

Граф Толстой вполне сочувственно относился к трудам духовенства по народному образованию и имел весьма хорошее мнение об учительских силах духовенства. В этом убедиться можно, например, из следующего. При Головине Министерство Народного Просвещения, признававшее духовенство совершенно неспособным к учительствованию в народных школах, в числе главнейших своих забот по народному образованию считало приготовление особых народных учителей и в этих видах предположило было учредить в разных местах Империи 20 учительских семинарий; при графе же Толстом Министерство поспешило высказать убеждение, что оно вместе с земством может служить делу начального народного образования другими способами, находящимися в их распоряжении, а «забота об учителях для начальных народных училищ должна быть главным образом предоставлена ведомству нашего православного духовенства, располагающему в этом отношении такими силами, которым могла бы позавидовать любая из просвещенных стран Европы». Высказывая такой взгляд свой на учебные силы духовного ведомства, Министерство имело в виду то солидное образование, которое давалось нашими духовными семинариями. Можно было бы ожидать теперь, что церковно-приходское училищное дело не только не будет продолжать падать, а, напротив, поднимется и процветет. Однако, ничего подобного не случилось; церковно-приходские школы продолжали падать и сокращаться в своем числе.

Дело в том, что Министерство Народного Просвещения само пользовалось очень ограниченным влиянием на народные училища, так как существенные части управления последними находились в ведении училищных советов, в которых министерство имело только по одному своему представителю. Самые же училищные советы не были подчинены Министерству Народного Просвещения и их отношения к сему Министерству ограничивались сообщением попечителю учебного округа своих постановлений и ежегодных отчетов уездных советов о состоянии народных училищ¹².

Скоро, однако, Министерство пришло к сознанию, что если основавшееся на Положении 1864 г. порядки в деле народного образования продолжатся, то последнее и совсем ускользнет из его рук. И вот оно стало устремлять свои заботы к тому, чтобы установить и упрочить свое непосредственное влияние на ход народного образования. Упрочение своего влияния на народное образование Министерство начало с учреждения (в 1869 г.) инспекции народных училищ. По началу учреждено было по одной только должности инспектора на каждую губернию. В 1871 г. (29 октября) Высочайше утверждена была, в руководство инспекторам народных училищ, особая инструкция. По этой инструкции, ближайшее наблюдение над всеми начальными школами, не исключая и церковно-приходских, предоставлено означенным инспекторам. Этому наблюдению подлежит и личный состав, т. е. законоучители и учители оных. Относительно учебной части инспекторы обязаны были следить как за объемом и содержанием, так (в особенности) и за методом и характером преподавания каждого из положенных в училищах учебных предметов (следовательно и Закона Божия). Таким образом, в заведывание чиновника от министерства народного просвещения передавались и личность законоучителя и преподавание Закона Божия.

Не замедлило, однако, обнаружиться, что учреждением должности инспекторов народных училищ по одной только на целую губернию Министерство почти ничего не достигало в отношении надзора за народным образованием. Тогда оно пришло к мысли об изменении устройства самых училищных советов и вообще управления низшими народными училищами.

Поводов к преобразованию училищных советов было вполне достаточно. Губернские училищные советы, обязанные по Положению 1864 года иметь высшее попечение о начальных народных училищах, слишком уже буквально понимало свои обязанности. Их высшее наблюдение сводилось к поверхностному, так сказать, бумажному контролю за школами и действиями уездных училищных советов, да и этою обязанностью они тяготились. Епархиальные же архиереи, первенствующие члены губернских училищных советов, равно как и губернаторы, не имели времени для занятий по школьным делам. – Относительно условий деятельности епархиальных преосвященных в губернских училищных советах нужно также объяснить еще следующее. По Положению 1864 г. жалобы на уездные училищные советы рассматривались в губернском совете, а жалобы на губернские училищные советы приносились правительствующему Сенату по 1-му департаменту. Справедливо полагают, что «если бы закон велел приносить жалобы на губернский училищный совет не в Правительствующий Сенат, а в Правительствующий Синод, приходские священники и архиереи несомненно выполнили бы назначение, указанное им Положением о начальных народных училищах 1864 года. Дело юристов решить, насколько Сенат компетентен в вопросах веры, нравственности (не правонарушений) и педагогии, и можно ли епископа привлекать, наряду с другими членами губернских училищных советов, к ответственности пред Сенатом. Религиозно-нравственное направление есть такой предмет, который едва ли может быть всегда формулирован в юридические определения… Епископы, по характеру и сущности своего служения не могут, даже не должны принимать разъяснений касательно религии и нравственности как от Сената, так и от попечителей учебных округов, тем более, если они иноверцы. Закон же говорит, что сидя в губернском училищном совете, они должны этого ожидать. Вот почему, как это несомненно, и если бы потребовалось, может быть доказано свидетельскими показаниями, епископы чуждались чести сидеть в губернских училищных советах и даже останавливали священников, когда они, в силу Положения 1864 года (ст. 17) и в силу своего долга пастырского, начинали дела иногда в руках с отобранными у школьников или у учителей народных школ подпольными изданиями. (Из записки неизвестного автора).

По истине можно только удивляться, как при таком положении дел может придти в голову утверждать, «слабая сторона училищных советов по Положению 1864 г. заключалась в том, что ближайшее руководство над школами предоставлялось ими сельским священникам».

Про уездные училищные советы нужно сказать, что они страдали, прямо-таки невероятными, недостатками. По словам отчета Министра Народного Просвещения за 1869 г., были такие уездные училищные советы, которые ни разу не собирались со времени своего учреждения и даже не выбирали себе председателей. Не мало было и таких советов, члены которых ни разу не осматривали начальных училищ уезда¹³. В виду такой неудовлетворительной деятельности, а по местам и полнейшей бездеятельности училищных советов, граф Толстой и испросил Высочайше разрешение внести в Государственный Совет представление об изменении устройства училищных советов в смысле усиления правительственного надзора за начальными народными школами. Прежде всего имелось в виду усилить штат инспекции чрез назначение каждому инспектору особых помощников (от 4 до 6 на каждую губернию) и, затем, этих чиновников министерства сделать председателями в училищных советах – инспекторов в губернских, а помощников их в уездных. Но прежде чем в Государственном Совете состоялось решение по предмету министерского представления, последовал, 25 декабря 1873 г., Высочайший рескрипт на имя Министерства Народного Просвещения.

Считая главною и существенною целью учреждения народных училищ распространение в населении, вместе с грамотностию, «ясного разумения божественных истин учения Христова с живым и деятельным чувством нравственного и гражданского долга» и высказываясь, что «при недостатке попечительного наблюдения, народные школы, вместо служения истинному просвещению молодых поколений могут быть обращаемы в орудие растления народа, к чему уже обнаружены некоторые попытки», Государь в своем рескрипте повелевал Министру усугубить свои заботы о том, чтобы положенные в основу общественного блага начала веры, нравственности и гражданского воспитания долга были ограждены и обеспечены от всякого колебания. По мысли рескрипта, образование народа в духе религии и нравственности есть дело настолько великое, что поддержанию и упрочению его в этом истинно благом направлении должно служить не одно только духовное ведомство, но и все просвещеннейшие люди страны, преимущественно же попечение о народном образовании Государь возлагал на дворянское сословие, которое и призывал стать на страже народной школы, чтобы бдительным наблюдением на месте помогать правительству в ограждении школы от тлетворных и пагубных влияний¹⁴.

По получении рескрипта, Министр Народного Просвещения нашел необходимым войти в новое и подробное рассмотрение тех изменений в положении 14 июля 1864 г., которые в качестве проекта уже внесены были в Государственный Совет. Результатом нового рассмотрения явилось убеждение, что выраженная в рескрипте Высочайшая воля может быть выполнена наиболее верным способом, если в положение 1864 года будут введены следующие пункты: 1) Министерству Народного Просвещения передается, в лице директоров и инспекторов, вся учебная часть народных школ; 2) предводители дворянства назначаются председателями училищных советов; 3) для сохранения за духовенством права и обязанности наблюдать за религиозным обучением и для обеспечения преподавания в духе религии, указанная обязанность возлагается как на епархиальных архиереев в отношении к их епархиям, так и на местных священников в отношении к училищам, находящимся в их приходах.

Изъясненные мысли об изменениях в организации управления народными училищами не замедлили осуществиться. 25 мая 1874 года Высочайше утверждено было новое положение о начальных народных школах.

В виду того, что новым Положением высшее наблюдение за преподаванием Закона Божия и религиозно-нравственным направлением обучения в начальных народных училищах предоставлено епархиальным архиереям (ст. 17), духовному начальству предоставлено, по своему распоряжению, открывать и закрывать учрежденные им начальные народные училища (ст. 9), а лицам духовного звания не возбранялось быть в школах, и не ими открытых, не только законоучителями, но и учителями по всем прочим предметам (ст. 16 и 18), Святейший Синод счел нужным особым циркулярным указом разъяснить духовенству как значение нового Положения о начальных народных училищах для деятельности православного духовенства, так и те обязанности, к которым оно призывалось вновь утвержденным Положением. Положение это, – разъяснялось в циркуляре Святейшего Синода, – упрочивает влияние духовенства не только на школы, устраиваемые самим духовенством, но и на все начальные народные училища и вообще дает духовенству весьма почетное место в деле народного образования, к поддержанию и развитию которого в истинно-благом направлении Государю Императору благоугодно было призвать всех просвещеннейших людей страны… Проникаясь мыслию, насколько важно в деле образования народа единодушное усилие всех ведомств, призванных стать на страже религиозно-нравственного воспитания русского народа, Святейший Синод не сомневался, что православное духовенство постарается оправдать возлагаемые на него надежды и не перестанет действовать словом, делом и примером к размножению народных училищ и к упрочению в них религиозно нравственного направления (Циркул. указ Святейшего Синода от 10 октября 1874 г.).

Однако надеждам Святейшего Синода на упрочение, с изданием нового Положения, влияния духовенства на начальные народные училища не суждено было осуществиться. Вышло даже напротив. С изданием Положения 1874 года, духовенство лишилось и того слабого влияния на народные школы, которым оно пользовалось по Положению 1864 года. Дело в том, что новым Положением епархиальным архиереям предоставлено высшее наблюдение лишь за религиозно-нравственным направлением обучения в народных школах, но не воспитания, которое, как известно, обуславливается примером жизни и поведения учителя. Наблюдение же над нравственными качествами учителей и над полезным их влиянием на учащихся возложено только на предводителя дворянства, при том с правом передачи, при известных условиях, доверенным лицам (ст. 40 и 41). Заведывание учебною частью возложено на инспектора народных училищ. О наблюдении над нравственными и воспитательными действиями учителя в школе, готовящей из юных прихожан смену стариков прихожан, в Положении 1874 года, равно как и в инструкции инспектору, нет и намека. Замечательно, что на предводителя и инспектора возложена обязанность обращать внимание на то, пользуется ли учитель уважением сельского общества, а чтобы эти лица следили за тем, в должных ли отношениях учитель находится к настоятелю прихода, об этом ни в Положении, ни в инструкции ничего не говорится.

Священникам, настоятелям приходов закон оставил только возможность – не обязанность, не право, а возможность (ст. 16) сообщить своим юным прихожанам религиозные и нравственные понятия, но не навыки, не обычаи жизни, не наблюдение за религиозно-нравственным направлением всего строя училища, находящегося в его приходе, каковой строй сообщается школе ее учителем, и не за религиозно-нравственным направлением самого учителя. Закон оставил за приходским священником в начальной школе только minimum участия в ее жизни – 2 урока по Закону Божию, на которые можно пригласить и особого законоучителя, с утверждения епархиального начальства, по предъявлению инспектора народных училищ (ст. 16). (Из записки неизвестного).

Итак, по мысли Высочайшего рескрипта на имя Министра Народного Просвещения, последовавшего в конце 1873 года (25-го декабря), самою главною и существеннейшею целью учреждения народных училищ ставилось распространение в народе, вместе с грамотностию, «ясного разумения Божественных истин учения Христова с живым и деятельным чувством нравственного и гражданского долга», и помогать духовенству в деле религиозно-нравственного воспитания народа призывались рескриптом все просвещеннейшие люди страны. Но ровно чрез 5 месяцев по издании рескрипта, именно 25 мая 1874 года последовал такой закон, которым, можно сказать, совсем отнималось у приходского священника неотъемлемое право его пастырского служения: воспитание прихожан не только взрослых, но и подрастающих в духе религии и нравственности. Главнейший, существеннейший предмет обучения народа, ради которого заводились и самые школы – Закон Божий, чуть совсем не изъят был из программы школьного обучения: на занятие этим предметом отведено было только 2 урока в неделю.

Считаем неуместным и не беремся разъяснять здесь, как и по каким недоразумениям случилось все это… Продолжим нашу речь о судьбе народной школы.

Едва исполнилось 5 лет со времени издания (25 мая 1874 года) Положения о начальных народных училищах, как в высших правительственных сферах снова возбужден был вопрос об обеспечении за духовенством надлежащего влияния на народное образование. В Высочайше утвержденном 12-го июля 1879 года Положении Комитета Министров единогласно было выражено следующее убеждение по вопросу о начальной народной школе: «Духовно нравственное развитие народа, составляющее краеугольный камень всего государственного строя, не может быть достигнуто без предоставления духовенству преобладающего участия в заведывании народными школами… И если достижение сего ныне на практике затруднительно, то оно, в возможно близком будущем, должно быть поставлено целью согласованных к сему стараний Министерства Народного Просвещения и духовного ведомства¹⁵.

В том же 1879 году и Министр Народного Просвещения, в особливом циркуляре по управляемому им министерству, объяснил, что и успехи нашей народной школы, по самой задаче ее, состоящей в утверждении религиозных и нравственных понятий среди народа, в значительной степени обуславливаются степенью участия, какое в ведении ее принимает наше православное духовенство. Сознавая, что духовенство, по своему умственному развитию и по своей близости к народу, может оказать учебному ведомству чрезвычайно важные услуги, особенно при полной готовности помогать ему на поприще народного образования со стороны как правительственных, так и общественных и сословных учреждений, Министр Народного Просвещения считал непременною обязанностию вверенного ему ведомства всеми мерами содействовать духовенству в его школьной деятельности и обещал, что труды, предлежащие духовенству в деле народного образования не останутся на будущее время без материального в соответствующей мере постоянного вознаграждения из сумм Государственного Казначейства. В виду подобных соображений, Министр своим циркуляром приглашал управления учебных округов, а также училищные советы, директоров и инспекторов народных училищ приложить особливые заботы к тому, чтобы местные епархиальные начальства и находящееся в их ведении приходское духовенство имели ближайшее участие и пользовались подобающим им значением в школьном образовании и развитии народа¹⁶.

При новом обсуждении вопроса о начальной народной школе в заседании Комитета Министров 17 марта 1881 года, бывший Министр Финансов Абаза заявил, что «преследуемая правительством цель – доставить народной школе нравственно-религиозное основание – столь неоспоримо верна и составляет вопрос такой первостепенной важности, что Министр Финансов, даже при самом неблагоприятном состоянии Государственного Казначейства, счел бы себя обязанным изыскать потребные на то денежные средства». Вместе с тем он выразил мнение, что «православное духовенство ближе подходит под условия, соответствующие его назначению, в качестве руководителя начальных училищ, чем учителя и учительницы народных школ, среди коих нередко возникали самые вредные и опасные для общества элементы; посему Министр Финансов находит совершенно справедливым и целесообразным, чтобы духовенству была оказываема, в пределах возможности, потребная, со стороны Государственного Казначейства, денежная поддержка». – Находя, что влияние духовенства должно распространяться на все виды элементарных училищ, Комитет Министров усматривал, что, при неуклонном своем стремлении доставить духовенству надлежащее участие в религиозно-нравственном направлении начального народного обучения, правительство постоянно руководствовалось тем соображением, что возможно полное практическое осуществление таковой задачи достижимо лишь при условии мероприятий, которые относились бы ко всем элементарным школам в их совокупности¹⁷.

При таких взглядах высшего нашего правительства на значение влияния духовенства в деле народного образования и при «неуклонном» стремлении сего правительства обеспечить за духовенством надлежащее влияние на ход обучения во всех начальных народных школах, должны казаться совершенно непонятными старания Министра Народного Просвещения барона Николаи провести в Комитете Министров свое представление (от 10 декабря 1881 года) об отстранении духовенства от преподавания в народных школах не только предметов светских, но даже и Закона Божия. Барон Николаи в означенном своем представлении предполагал преподавание Закона Божия поручить учителям и учительницам народных школ, а приходскому священнику только оставлял наблюдение за этим преподаванием, в качестве визитатора, по лютеранскому образцу.

Как бы в ответ на эти старания барона Николаи, Комитет Министров, в видах расширения влияния духовенства на народное образование, признал полезным поднять вопрос о церковно-приходских школах, позаботиться об увеличении количества этих школ и дать духовенству необходимые для того средства из сумм Государственного Казначейства. Подробная разработка этого вопроса, по Высочайше утвержденному 26 января 1882 года Положению Комитета Министров, предоставлена была Обер-Прокурору Святейшего Синода, по соглашению с подлежащими ведомствами. Вследствие сего положения Комитета, в октябре 1882 года при Святейшем Синоде была образована, под председательством синодального члена, архиепископа Холмско-Варшавского Леонтия, комиссия из членов от духовного ведомства и Министерства Народного Просвещения, результатом трудов которой были Высочайше утвержденные, 13 июня 1884 года, «Правила для церковно-приходских школ».

Таким образом, из обзора законоположений и правительственных распоряжений по народному образованию видно, что ни Высочайшая власть, ни высшее правительство совсем не имели в виду отстранить духовенство от дела народного образования, а, напротив, с первых же годов по отмене крепостного права стремились обеспечить за духовенством широкое участие в этом деле. Если же, теперь, духовенство к началу 80-х годов оказалось почти совсем отстраненным от дела народного образования, то это явление имеет особые причины, не зависевшие от желаний и распоряжений высшего правительства. Со всею положительностию можно утверждать, что духовенство отстранено от народной школы прямо вопреки воззрениям и намерениям, царившим на Троне и возле Трона.

Внешнее существование церковно-приходских школ, как известно, было совершенно не обеспечено. Доходило иногда до того, что для целой школы имелся лишь один учебник, который для упражнения учеников в чтении приходилось разрывать на листочки. В некоторых школах письму не обучали только потому, что не находилось средств на приобретение бумаги и других письменных принадлежностей. С другой стороны, известно, что земства вскоре же по их учреждении установили особливый на каждое сельское общество, на всех вообще владельцев землею и промысловыми заведениями в уездах налог специально в пользу начального народного образования. Духовное ведомство надеялось что часть денежных сумм, поступавших в распоряжение земств специально на народное образование, будет уделяться на поддержание церковно-приходских школ. В этих не безосновательных надеждах и в виду недостатка средств существования церковно-приходских школ, Обер-Прокурор Святейшего Синода граф Д. А. Толстой обратился с предложением (от 5 марта 1866 г.) к председателям земских управ об оказании возможной помощи церковно-приходским школам.

Надежды обер-прокурора на материальную поддержку церковно-приходским школам со стороны земств далеко не оправдались на деле. Некоторые только земства сочувственно отнеслись к заявлению Обер-Прокурора и определили в пособие существующим церковно-приходским училищам и тем, которые могут быть открыты вновь, назначить к сбору с земства на будущий год известную сумму (по Пензенской губернии), а другие постановили ассигновать из земских сумм несколько сотен рублей для назначения пособий только вновь открывающимся училищам и наград как учителям, так и достойнейшим ученикам (по Калужской губ.); но, во-первых, самые суммы, ассигнованные земствами в пособие церковно-приходским школам, были очень незначительны, а во-вторых, что самое главное, далеко не все земства сочувственно отнеслись к заявлению Обер-Прокурора и многие из них не сочли себя обязанными оказать какую-либо поддержку церковно-приходским школам¹⁸.

Вступив в управление Министерством Народного Просвещения, граф Д. А. Толстой, как замечено было выше, со всею решительностью заявил, что забота об учителях для народных училищ должна быть, главнейшим образом, предоставлена ведомству православного духовенства, располагающему в этом отношении такими силами, которым могла бы позавидовать любая из просвещеннейших стран Европы.

Об учительных силах, имевшихся в распоряжении духовного ведомства, весьма лестные отзывы делались и такими знатоками педагогического дела, каким бесспорно признается известный сельский учитель С. А. Рачинский. По отзыву этого педагога, окончившие курс воспитанники духовной семинарии, как наставники в народных школах, имели на своей стороне громадные преимущества пред всеми остальными учителями. Наша сельская школа, писал Рачинский, не имела контингента учителей, более (чем семинаристы) солидно и многосторонне подготовленных. Основательность их сведений, в особенности по русскому и церковно-славянскому языку и по Закону Божию, вполне вознаграждала некоторую недостаточность в знакомстве с приемами элементарного обучения. Впрочем эта недостаточность была лишь относительная, так как в духовных семинариях преподавалась педагогика и существовали уже воскресные школы для упражнения воспитанников. На той ступени умственного развития, которая достигается нашими семинаристами, всякий метод усваивается легко и сознательно. Громадное преимущество доставляет им также полное практическое знакомство с богослужением и известный навык к церковному пению. В силу своей умственной зрелости, подобные учителя относились к своему делу добросовестно и серьезно, так что привлечение их к деятельности в сельских школах было в высшей степени желательным явлением¹⁹.

Но ни заявление Министра о богатстве учебных сил духовного ведомства, ни лестные отзывы об этих силах со стороны выдающихся деятелей по Министерству Народного Просвещения и знатоков педагогического дела – ничего не могло рассеять предубеждения громадного большинства земств против пригодности духовенства и воспитанников духовной школы к учительской деятельности в народных школах. Многие земские собрания и земские управы устремили свои заботы на приготовление особых учителей для народных школ, которые могла бы заменить собою учителей из священнослужителей и семинаристов. С особенной настойчивостью стали говорить о заведении учительских семинарий и в этих семинариях желали видеть спасение дела народного образования, якобы погибавшего в неумелых руках лиц духовного звания²⁰. Замечательно, что некоторые из земств, как напр. Бугульминское, Николаевское, Херсонское, нашли возможным в деле приготовления народных учителей воспользоваться такими учебными заведениями, которые не давали своим воспитанникам педагогического образования. Первые два из названных земств ассигновали суммы на воспитание известного числа мальчиков в уездных училищах, а последнее определило несколько воспитанников в городское приходское училище²¹.

Против деятельности духовенства по народному образованию особенно сильно вооружились земцы Московской губернии. Эти земцы усиливались отстранить духовенство даже от законоучительства в народных школах. В 1875 году сам губернский предводитель Московского дворянства высказывал даже так: «священники-де в большинстве случаев посредством долбни преподают своем питомцам не веру, а что-то другое»²². Не дерзаем даже и думать опровергать этот возмутительный извет на наше православное духовенство, так как это значило бы оскорблять духовенство…

В некоторых земствах недоверие проявлялось не только к результатам учительской деятельности духовенства, но и к самому существованию церковно-приходских школ. Нужно заметить, что действительно существование этих школ заподозревалось не одними земствами, но и училищными советами и светскою печатью. Последняя, напр., церковно-приходские школы приравнивала к тем знаменитым городам и замкам, которые, по приказанию Потемкина, были построены из лубняка и теса, на случай проезда Императрицы Екатерины II в Крым. По отзывам светской прессы, работа духовенства по отношению к народному образованию в большинстве случаем ограничивалась, будто бы, только составлением отчетов о несуществующих школах.

Каких иногда усилий и трудов стоило духовенству отклонить от себя такое подозрение, хорошо видно из следующего примера. Со стороны недоверия к действительному существованию церковно-приходских школ особенно решительно заявили себя некоторые земства Тульской губернии. Нужно заметить, что Тульское духовенство немедленно же по отмене крепостного права проявило поразительную ревность в деле народного образования. В 1862 году, по ведомостям за апрель месяц, наибольшее количество церковно-приходских школ относительно к количеству населения было именно в Тульской губернии. Всех школ там числилось 1227, причем одна школа приходилась на 900 жителей. Но вот, когда в 1865 году в Тульской губернии в первый раз открылись земские собрания и на них зашла речь о народном образовании, то в Тульском и Чернском уездных земских собраниях несколько гласных решительно заявили, будто ни в одном уезде нет никаких сельских народных школ, а так называемые церковно-приходские школы существуют только на бумаге в отчетах священников-наблюдателей и в представлениях архиерея высшему начальству; незначительное же количество действительно существующих школ было открыто местными помещиками еще до уничтожения крепостного права, а духовенство только самозванно присвоило себе имя открывателей и содержателей подобных школ. Новосильское земство той же губернии, не ограничиваясь простыми заявлениями гласных о номинальном только существовании церковно-приходских школ, захотело обосновать свое мнение по этому предмету на фактических данных. Члены от этого земства в местном училищном совете сделали в 1866 году ревизию всех церковно-приходских школ, числившихся в уезде; но ревизия была произведена в такое время, когда школы едва только начинали открываться после окончания полевых работ. Понятно, что члены ревизии в такое время во многих местах или совсем не отыскали никаких школ, или же нашли школы, но не с таким количеством учеников, какое в них числилось официально. После ревизии был составлен отчет, по которому оказалось, что церковно-приходские школы в действительности не существуют, а если где и имеется незначительное количество школ, то далеко не с таким числом учеников, какое показывается в отчетах наблюдателей. Отзывы земцев о церковно-приходских школах побудили местное епархиальное начальство распорядиться о немедленном доставлении в консисторию подробных сведений относительно школ, открытых духовенством, с засвидетельствованием их доверенности со стороны волостных правлений и разных светских лиц. Полученные сведения были сообщены епархиальным начальством Тульской губернской земской управе в качестве протеста против заявлений о духовенстве и его школах, высказанных на некоторых уездных земских собраниях Тульской губернии, а на будущее время было предписано вменить в обязанность наблюдателям школ, при личном осмотре церковно-приходских школ, приглашать кого-либо из местных сельских или других властей, а также по возможности и родителей учащихся и прочих почетных лиц в приходе к участию в осмотре школы и испытании учеников, и составив акты осмотра и испытаний за подписью участвовавших, представлять их по каждой церковно-приходской школе в консисторию вместе с срочною ведомостью об успехах народного образования. Но даже и отчеты наблюдателей церковно-приходских школ, засвидетельствованные волостными правлениями и различными почетными светскими лицами, не вызывали к себе доверия в некоторых земских собраниях. Чернское уездное земское собрание, не доверяя официальным отчетам наблюдателей школ, решило лично проверить познания учеников и учителей церковно-приходских школ, постановив, чтобы учителя и ученики явились на экзамен в свое собрание. Явившиеся, по вызову земского собрания, ученики с своими учителями-священниками, диаконами и причетниками, вопреки ожиданиям земцев, выдержали испытания настолько удовлетворительно, что само собрание выдало денежные награды 16-ти учителям и 29-ти учениками и просило председателя управы ходатайствовать о награждении 5-ти учителей за их примерные труды по народному образованию²³.

Нужно, однако, заметить, что нарекания на духовенство, будто бы деятельность его по народному образованию лишь номинальная, так как совершается якобы в мифических школах, происходили иногда вследствие самого простого недоразумения. Вот этому весьма выразительный пример. По Могилевской епархии в 1865 году дирекция народных училищ признавало неверною ту цифру церковно-приходских школ, какую показывало местное епархиальное начальство. По объяснению тогдашнего преосвященного Могилевского (Евсевия), которые было им представлено синодальному Обер-Прокурору в марте 1866 года, если дирекция и права была, оспаривая цифру школ, состоящих в ведении духовенства, то только потому, что при счете школ она искала училищных домов, в которых обучаются дети. Очень естественно, что таких домов она почти не находила, так как большинство церковно-приходских школ не имело особенных помещений, и дети собирались в домах священно-церковно-служителей.

История церковно-приходской школы могла бы, конечно, указать и такие примеры, когда земства, сравнительно однако очень не многие, относились как к этой школе, так и вообще к деятельности духовенства по народному образованию с полным сочувствием. В этих местностях и количество церковно-приходских школ приумножалось. Довольно будет, для примера, указать на Самарскую губернию. Здесь большинство земств в первые годы их существования отпускали довольно значительное пособие церковно-приходским школам. И вот в 1866 г., когда в большинстве епархий началось сокращение церковно-приходских училищ, в Самарской епархии их было вновь открыто 38, а в течение 1867 года число школ увеличилось на 124, не смотря на то, что лучшие школы за это время были приняты в ведение земства и исключены из списка школ церковно-приходских²⁴.

Подобно земствам, не жаловали церковно-приходскую школу училищные советы и местная учебная администрация. Громадное большинство училищных советов было того мнения, что духовенство вообще, как занятое исполнением своих прямых обязанностей по службе и обремененное занятиями по хозяйству, не имеет возможности с успехом исполнять трудные обязанности учителей. Поэтому советы, как и земства, находили необходимым озаботиться приготовлением особых учителей в народные школы, взамен священно-церковно-служителей.

Из местных чиновников Министерства Народного Просвещения на судьбу церковно-приходской школы особенно важное значение имели гг. инспектора народных училищ. Положением 1874 года за этими чиновниками сохранено ближайшее непосредственное отношение к деятельности духовенства по народному образованию. От них зависело, главным образом, допущение или недопущение лиц духовного звания к учительствованию даже в церковно-приходских школах; им же принадлежала оценка законоучительской деятельности духовенства в земских школах. Но кому неизвестно, что начальническое отношение инспекторов к священнослужителям, трудившимся над делом народного образования, в руках большинства инспекторов послужило не средством к поднятию и улучшению церковно-приходских школ, а одною из причин закрытия значительного количества этих школ?..

Позволим себе еще раз остановить ваше внимание на этом печальном явлении закрытия церковно-приходских школ. Выше было объяснено, как совершался захват этих школ министерскими чиновниками и земствами. Но было бы несправедливо думать, что церковно-приходские школы переходили в ведение министерства и земства исключительно только посредством этого захвата. Нет, иные школы передавались духовенством в чужие руки добровольно, хотя, быть может, и скрепя сердце. Но прежде чем винить за это приходских священников, нужно обратить внимание на следующее: во 1-х, безмездное занятие в начальной народной школе есть жертва со стороны духовенства трудом, временем, а иногда и здоровьем; но разве можно и какое на то есть право принуждать кого-либо к жертве, или жертву вменять в обязанность; во 2-х, очень естественно, что сельское общество или приход находит непрактичным отказываться от пособия со стороны земства на школы (чаще всего на наем учителя) и это тем более, что с него же земство требует взносов именно на народное образование. Нельзя осуждать священника и за то, что он, при скудости своих материальных средств, считает и для себя не безвыгодным получать до 40–50 руб. в год за законоучительство в земской школе; в 3-х, священник, передавая школу, не мог и представить, чтобы с этою передачею они встретили препятствие к обнаружению влияния на нее и в пользовании ею для церковно-просветительных целей прихода. Не мог же, напр., один из священников Полтавской епархии (настоятель Лукашевского прихода) представить, что настанет время, когда ему земство не позволит вести собеседования по воскресным дням с прихожанами в здании училища, выстроенном им на деньги церковные и прихожан.

Иные прямо утверждают, что в строгом смысле школ «земских», т. е. таких, которые бы помещались в выстроенных земством зданиях и всецело обеспечивались средствами земства, сравнительно очень немного. В некоторых епархиях, напр., в Тульской, их, будто бы, и совсем нет. По словам местного епархиального органа²⁵, в Тульской губернии вошло в обыкновение называть земскими все начальные школы, состоявшие в ведении уездных училищных советов. Степени участия земств в содержании таких школ очень разнообразны. В одних школах земство платит жалование учащим и дает учебные пособия, помещение же с отоплением и прислугою изыскивается сельским обществом; в других земство дает только жалование учащим; в иных и эта статья возлагается на общество, так что помощь земства ограничивается лишь книжным пособием. Некоторым же из школ, называемых земскими, земство совсем не оказывает никакой помощи в содержании, и только учителя их назначаются, перемещаются и отчасти ревизуются уездным училищным советом. Их подобных то школ, называемых земскими, некоторые помещаются в церковных зданиях и караулках. По собранным сведениям, хотя они получены и не из всех еще мест епархии, всех земских школ приютившихся в церковных помещениях – 83. Значительное большинство этих помещений уступлено до издания Высочайше утвержденных правил о церковно-приходских школах, т. е. до 1884 г., преимущественно в 70-х и в начале 80-х годов, когда школьный вопрос сделался насущным вопросом, а между тем для церковных школ не было ни средств, ни поддержки, ни определенной организации, ни даже определенного права на существование; кроме министерских школ, могли развиться только школы земские. При таких условиях ревностнейшим из священников, заботившихся о просвещении своих паств, единственным средством к водворению грамоты в природе представлялось обращение к помощи земств; тогда то и были открыты земские школы в церковных помещениях²⁶.

Допустим, что в Тульской епархии все-таки есть несколько школ и в строгом смысле «земских», как есть таковые и в других епархиях, мы, тем не менее, достаточно можем уяснить себе, чтό это за сеть кол, которою покрылась Россия, якобы, по почину земств, – из чьих нитей сеть эта сплетена.

Если бы мы обратили внимание на нынешний надзор за земскими школами, то увидали бы, что надзор этот очень сложный, неустойчивый и несосредоточенный. Председательствуют в училищных советах предводители дворянств; но известно, что при выборах предводителей имеются в виду прежде всего нужды и пользы сословия, а насколько кандидат в предводители педагог, этим вопросом не задаются. От предводителя дворянства не требуется даже и образовательный ценз²⁷. Точно также не имеются в виду ни знание педагогического дела, ни образовательный ценз и при выборах гласных. Поэтому случается, в члены Училищного Совета от земства и от города (если в нем есть начальные школы) попадают люди еле грамотные. И однако, – заметьте это, – на них возлагается обязанность, между прочим, рассматривать отчеты инспекторов. Два члена от Министерства Народного Просвещения бывают только там, где имеет местопребывание инспектор, а его надзору поручается по 3–4 уезда в губернии. Членом от Министерства Внутренних Дел состоит исправник; но кому неизвестно, что между полицейскими правилами и педагогией общего очень мало, а, пожалуй, и совсем ничего нет. Поэтому, прекрасный исправник может быть из рук вон плохой педагог. Членом от духовенства большею частью бывают законоучители какого-либо учебного заведения подведомого министерству или земству, следовательно, по служебному положению своему, лицо зависимое и потому несвободное. Положение самих инспекторов училищ трудно и неустойчиво. При том влиянии, каким в уездах пользуется предводитель дворянства, ему с последними мудрено и едва ли возможно бороться, хотя бы и на почве педагогического дела. Затеяв борьбу, легко потерять расположение предводителя. А это последнее для инспектора дорого и существенно важно. Не забудем еще, что инспектор должен снискать к себе расположение не одного, а нескольких предводителей дворянства. Неудивительно, поэтому, что бывали случаи увольнения или перевода инспекторов за обличение непорядка в земских училищах. Как в самом деле неустойчиво положение инспекторов, можно судить напр. по следующему явлению. В одном из районов Полтавской губернии (в V-м) за 16 лет переменилось 11 инспекторов. Затем, имея в своем заведывании по 3–4 уезда, инспектор лишен физической возможности посетить все школы своего района в учебное время. Тем более, не может этого сделать директор народных училищ. При таких условиях надзора, ни инспектор, ни губернская дирекция, ни тем более Попечитель Округа не знает, и не может знать положения вещей в земских школах в надлежащем его виде, а главное своевременно. Можно ли, поэтому, удивляться и таким невероятным явлениям в жизни земских школ, как ревизия их, – кем бы вы думали? – поднадзорною еврейкою (в Переяславском уезде, Полтавской губ.)?..

Таков нынешний надзор за земскими начальными школами. Посмотрим, какие возможны последствия такого надзора. По устранении священников от наблюдения за школою в его приходе, должно обнаружиться раздвоение в жизни прихода: за церковно-нравственное направление взрослых и стариков в приходе отвечает священник и его начальство, а за церк.-нрав. направление детей прихожан и их учителя отвечает предводитель дворянства и инспектор, не смотря на то, что они, может быть, и не православные. Учителю, непонимающему и нередко неспособному понять ни исторического, ни церковно-просветительного значения священника в приходе, легко может показаться, что он-то земский учитель, и призван, под водительством предводителя дворянства, к перевоспитанию народа, к просвещению его на новых началах и новыми способами, как это прямо и высказывают иные учителя в объяснениях своих – и представьте кому? – самой инспекции. В приходе таким образом, получается два учителя и две культуры: один старается укрепить древне-русскую православную культуру, другой насадить и возрастить новую. Нынешнее положение первого в таких приходах крайне не выгодно, а будущее печально; на его попечении остаются взрослые и старики: что же будет, когда эти прихожане перемрут? их место заступят их дети, культивированные, земским учителем на других началах, отличных от тех начал православия, на которых духовенство искони воспитывало народ. Переворот органический, незаметный, медленный, но радикальный. Циркуляры Министерства Народного Просвещения о воспитании учащихся в начальных народных школах в духе церковности для чего, между прочим, учителя сих школ обязываются с учениками неотпустительно бывать на богослужениях, устраивать церковные хоры и т. п., не могут поправить дела: нужно, чтобы эти распоряжения исполнялись, а может ли инспектор и предводитель дворянства наблюсти за исполнением подобных циркуляров, если не поставить священника наблюдателем над учителем, и как последнее они могут сделать, не отказавшись от положения созданного для них Положением 1874 года? (Из записки неизвестного).

В виде ответа на последний вопрос, укажем на такой факт. Тульский Преосвященный Ириней (ныне Подольский), обозревая епархию, обратил внимание на различие встреч, которые делались ему в разных церквах. В одних встречали его взрослые и дети, в других детей почти не было. На вопрос: почему дети отсутствуют? сами же крестьяне отвечали своему архиерею так: «У нас школа земская». В других местах, где при встречах были и дети, а пел в церкви один псаломщик, владыка спрашивал: почему же не поют дети, как там-то и там-то? Крестьяне давали тот же ответ: «там школы церковно-приходские, а у нас земская»²⁸.

Речи о разъединении земской школы с церковию приложимы не к одной Тульской губернии. В других губерниях это разъединение еще более заметно. К числу таких губерний принадлежит и Московская. Мы подчеркиваем «Московская». Это потому, что светские деятели по народному образованию в этой губернии по каким-то, не для каждого ясным побуждениям натруживают себя в доказательствах, что между церк.-приходскою и земскою школою разницы нет, что это одна и та же школа. Очень жаль, что тому, в чем хотят нас уверить руководители народного просвещения в московской епархии, не соответствует действительности. Действительное положение вещей в этой епархии дает даже повод думать, что ошибочное утверждение делается тут сознательно. Но зачем?!..

Обратимся, однако, к «действительному положению вещей» в Московской губернии. Один из благочинных Коломенского уезда, именно протоиерей села Озер Николай Никольский в отчете своем о церк.-пр. школах за 1897/8 уч. год (ст. XI), представленном им в Коломенское уездное отделение московского совета Кирилло-Мефодиевского братства, со всею решительностию заявляет: «Земство и училищный совет не противоречат разъединению училищ земских с церковию, молчат даже и тогда, когда бы за единение следовало говорить внушительно. Пример следующий. Учитель земской школы не считает нужным приходскому священнику, если он не законоучитель, дать сведение о числе учащихся в школе и благодушествует, отказавши в сих сведениях, не смотря на то, что его поступок известен его начальству. И это, вероятно, не единственный случай».

Другой пример, приводимый о. протоиереем Никольским в подтверждение той же мысли, по нашему мнению, еще более выразителен. По определению училищного совета, – пишет о. Никольский, – законоучитель не имеет права спросить у учительницы, проживающей в приходе два года, о том, была ли она на исповеди и причащалась ли св. Таин, а между прочим он должен записать учительницу в исповедную приходскую книгу, как проживающую в приходе и должен поставить отметку о ней: была она на исповеди и св. Причастии или нет, а если не была, то по какой причине. Да, наконец, где же пример детям, если они в течение двух лет не видели своих учителя или учительницу исполняющими священнейший христианский долг. Такой взгляд училищного совета на исполнение учащими священного долга исповеди и св. Причастия способен настраивать дух народа против Церкви; а указание священнику на незаконность вышеозначенного его требования прямо ослабляет в приходе значение священника.

Вышеприведенные примеры о. Никольский сопровождает свидетельством о том, что учителя земских школ не посещают храмы Божии в праздничные дни, ученики не стоят в церкви в рядах и смирно, учителя позволяют себе в собрании прихожан свободную речь о вере и нравственности, и священнику удобнее молчание, чем справедливая речь о сем. Хорошо, если в речь иерея Божия кто-либо из лиц начальствующих спокойно вслушивается и не спеша, по совести доберется до истины; а если речь его нарушит известное настроение и вызовет крепкое неприязненное отношение: тогда желанная цель донесения останется не только яко бы непонятною, но не жди отец себе от них отзыва доброго, если он законоучитель; а если учитель успел заручиться среди прихожан товариществом, то он уже является прямо силою, способною произносить о ревностном священнике: не потребен нам есть.

Совершенно неожиданно именно от богатого московского земства и, можно сказать, достойно удивления, что оно в деле распространения народного образования продолжает идти по тому пути, по которому так стремительно шли земства с начала их существования и в 70-тых годах, т. е. оно неохотно заводит школы среди бедноты, а иногда бедному эту совсем оставляет без школы (и не по неведению или недосмотру), предлагает свою помощь там, где в ней и нужды не имеют и – что достойно особого примечания – устремляют свои заботы о заведении школ туда, где школа (только не земская) уже имеется, а в другой надобности не настоит. «Земство – пишет тот же протоиерей села Озер Н. Никольский, – берет на школьное дело со всех крестьян уезда без исключения, даже и с тех, которые имеют церковно-приходские школы, но школьные услуги свои предпочитает предлагать не бедности, бессильной содержать школу, а там, где могут хорошо содержать оную и даже там, где уже есть школа, только не земского названия, а церковно-приходская. Подобное обстоятельство было нынешним, т. е. в 1897 году, летом в озерском благочинии. Губернская земская управа чрез уездную Коломенскую управу предлагала крестьянам сельца Болотова земскую школу и обещала даже денежную помощь в построении школьного здания. Управа не могла не знать, что в сельце Болотове давно существует церковно-приходская школа, которую посещают все дети учебного возраста крестьян Болотовских, и что крестьяне почтенную цифру издерживают на содержание наемного здания: эта школа значится и в земских отчетах; между тем в центре четырех бедных деревень, близко стоящих между собою, именно: Обухова, Мощаницы, Реброво и Речицы, где жаждут школы, где учит детей мещанка, не предлагают помощи, не открывают школу. Затем, в сельце Семеновском (Воловицкого прихода) намечена уже школа, а между прочим ни церковно-приходской школе в селе Воловичах, помещающейся в церковной сторожке, на помощь не приходят, ни в Семеновском не строят. Чего бы ждать? Местность бедная, самим крестьянам школы не построить, и позаботилось бы земство построить школу. Где не просят – усердствуют – и напрасно, где нуждаются – они молчат и уклоняются: В 1-м случае, вероятно, для того предлагают, чтобы человечество слышало об их заботах и только; а если согласятся крестьяне переменить ведомство или начальство школы, то значит радость победная прогреметь должна; выходит так, а не иначе. В последнем случае не спешат с помощию, потому что с бедностию дело иметь должно быть не желают. Поговорили бы, справедливо замечает о. Никольский, оба учреждения вместе и, согласившись, дали бы местности добрую поместительную школу. В подобных случаях именно нужно соглашение и обоюдное споспешествование; тогда меньше будет населений без школы; меньше будет лиц, жаждущих грамоты и не могущих утолить жажды».

Нельзя сказать, чтобы все земства всех вообще губерний ясно и определенно понимали цель, которую они преследуют при своем заведывании народною школою, ясно представляли, что должна дать эта школа крестьянскому мальчику, и что она действительно дает. Из брошюры, изданной года 3–4 тому назад Московскою губернскою управою и озаглавленной « К вопросу о постановке учебной части в начальных народных училищах Московской губернии», оказывается, что программа начальных земских школ и постановка в них учебной части составляли для земства, заведывавшего своими школами уже целых 30 лет, вопрос, еще не установленный и определенно не разрешенный им. Из брошюры этой оказывается, что земцы, заведующие школами Московской губернии, дотоле не знали, чему учат, и на что обращается преимущественное внимание в школах, вверенных их попечению. «Полное и всестороннее выяснение вопроса о постановке учебной части в земских школах «оказалось для земства» трудно осуществимым; для осуществления его, земство по всем училищам разослало вопросы, на которые учащие должны были дать свои ответы. На вопрос чему в школах посвящается наибольшее внимание, получен от большинства учителей ответ, что всего больше времени и внимания тратится на грамматику. Впрочем, в одних уездах (напр. Московск.), по словам губернской управы, выполняется программа весьма подробная, а в других (Подольском) не имеется никакой программы для руководства учителей, кроме министерской, очень сжатой и крайне неопределенной. Как выполнять эту крайне неопределенную программу, зависит всецело от усмотрения учителя.

Ответы учителей раскрывают совершенное отсутствие у них единства в системе преподавания и в понимании того, как и чему нужно учить в школе. Одни говорят ,что только и занимаются «иссушающею мозг» грамматикой; есть много таких, которые, для получения права считаться хорошими учителями, один другого обгоняют, один перед другим стараются расширить «круг миросозерцания малюток». «Программу предметов, говорится в брошюре, расширяют сами учителя, из которых иные не ограничиваются положенными по расписанию часами для занятий, если замечают, что ученики по некоторым предметам школьного курса оказывают слабые успехи. Очень естественно, что учителю неловко, если в другой школе предметы школьного курса преподаются по более полной программе, чем у него, и вот на следующий год и он в своей школе стремится по возможности преподать то же, что видел и слышал у других» (отв. № 24).

В земской брошюре ничего не говорится о том, обращается ли внимание на преподавание Закона Божия, из ответов же учителей можно заключить, что главное место занято не Законом Божиим. Особенно интересен заключительный вывод в брошюре губернской управы: «Комментировать отзывы преподавателей, по-видимому, совершенно излишне. Нужно, однако, заметить, что для удовлетворительной постановки школьного обучения далеко еще недостаточно тех программных изменений, на которые указывают преподаватели. В самом деле, – изменение программы, хотя, конечно, очень желательное и необходимое, – все-таки еще не гарантирует учителей от того, что их труд, – даже и при измененной программе, – не будет, как теперь, увеличиваться все более и более и, наконец, не станет совершенно непосильным. Чтоб избежать этого, нужно, кроме того, уничтожить конкуренцию учителей, обыкновенно обусловленную непрочностью и почти полною бесправностью их положения. Выяснение мер, которые могли бы послужить к уничтожению этого зла, так же, как и составление желательной программы для начального народного училища, едва ли возможно удовлетворительно выполнить без прямого участия самих учителей». Итак, управа признает, что в теперешнюю систему преподавания вкралось «зло», происходящее будто бы от бесправия учителей; составить же программу для народных училищ она считает невозможным без прямого участия тех же бесправных учителей.

По данному предмету корреспонденту одной газеты («Моск. Ведом.») пришлось выслушать отзыв одного из бывших земских учителей: «Если б у меня спросили, как составить программу, я бы ответил, что нужно научить читать, писать и считать». Когда разосланы были управою вопросные бланки по земским и церковным школам, пришлось говорить с учителями двух типов: с двумя земскими учителями и с учительницей церковной школы. Им нужно было дать ответы на вопросы управы. Спросил я, говорит корреспондент, земских учителей: как вы будете отвечать? Два учителя один перед другим наперебой посыпали свои ответы и суждения по народному образованию. Высказывали они все: чем занимались прежде в школах, на что теперь обращают внимание, и чего в будущем желательно достигнуть. Совсем иначе ответила учительница церковной школы: «я буду учить тому, что предложено в Высочайше утвержденной программе Святейшего Синода. Первый предмет тот, который в программе поставлен первым и считается первым». И понял я, – говорит корреспондент, – разницу школ земских и церковных. В последних учителя исполняют то, что им указывают сверху, а учителям земских школ вбивают в головы, что без их просвещенного содействия, даже при полнейшем их бесправии, нельзя удовлетворительно составить программы. И как ни старался я после этого примириться с мнением некоторых московских гласных, что между школами земскими и церковными, или как они называют их, школами духовного ведомства, разницы нет, мнения их принять я не мог. Теперь я вполне убежден, что между школами этих двух типов сходства нет. Из ответов земских учителей можно себе составить понятие о той разношерстности, которая существует среди земских школ. Совсем не то в церковных школах. Здесь учащие безусловно подчиняют свою волю законному порядку. И в отчетах о церковных школах начальство их не внушает своим учителям, что синодская программа сжата и неопределенна. Не потому ли и министерская программа стала казаться «сжатою», что ее сжали в земских школах до неопределенности»… «Понятным становится, почему так возбуждены некоторые земские деятели против церковной школы. Очевидно, им не хочется подчинять свою волю законному порядку»²⁹.

Но возвратимся к злосчастной судьбе церковно-приходской школы. Ответим на вопрос: откуда воздвигалась, не обвинуясь, можно сказать, облава на церковно-приходскую школу? Что воспитывало и поддерживало в обществе и в местных деятелях по народному образованию предубеждение против церковной школы и против занятий школьным обучением духовенства? Не обинуясь, скажем, что на возбуждение и укоренение в официальных сферах и в обществе антипатий к церковной школе главнейшее влияние имела тогдашняя светская печать, которую не на шутку встревожила усердная деятельность духовенства на поприще народного образования. Светская журналистика того времени в значительной мере проникнута была подозрениями русского клерикализма. Она в тайне опасалась того влияния на народную жизнь, какое могло приобрести духовенство путем обучения грамоте крестьянских детей в своих церковно-пр. школах. Она знала и помнила, что именно воспитание юношества доставило прочную опору могуществу западно-европейского духовенства, но она, за очень редкими исключениями, не хотела знать, того, что наше духовенство не дает, как католическое, двух присяг, папе и государству – и что, поэтому, у нас не может быть и речи ни о какой борьбе клерикалов³⁰.

В своих трудах гг. Булашев и Благовидов посвящают целые главы обозрению отношений светской и духовной печати к вопросу о народном образовании в 60-х годах³¹. В очень интересных главах этих с наибольшею подробностью говорится об отношениях светской печати к церковной школе.

Оказывается, что из области светских изданий только «Русский Вестник» с его «Современной Летописью» и «День» (И.С. Аксакова), признававшие необходимость религиозного характера народной школы, высказывались в пользу предоставления духовенству возможно большого участия в первоначальном народном образовании. Громадное же большинство светских изданий, не доверяя успехам деятельности духовенства в отношении к народному образованию, или же не желая его деятельности в этом направлении, в своих статьях, корреспонденциях и известиях о церковно-приходских школах старались выставить духовенство в самом непривлекательном свете, приписывая ему и отсутствие образования, и нравственную порчу, и какую-то наследственную неспособность к общественной и в частности воспитательной деятельности, одним словом употребляли всевозможные средства, чтобы уронить духовенство в глазах общества и правительства и тем самым, устранить его от дела народного образования. Некоторым газетам особенно не нравился общий яко бы недостаток почти всех школ, открытых при церквах – употребление церковно-славянской грамоты. «К чему дитяти все эти титла, азы, буки и т. п., вопрошал, напр., корреспондент «Основы». Не в дьячки же приготовляют всех деревенских мальчиков, а встретится ли надобность в церковно-славянской грамоте в обыденной жизни, чрезвычайно сомнительно, между тем, священники, дьяконы и дьячки набивают головы ребят совершенно непонятными для них словами и названиями, приучают их к машинальному зубрению, без всякого участия ума и воображения, вследствие чего не развивают, а только останавливают развитие детей. «Прости им, Господи, – кощунственно восклицает корреспондент, – не ведят бо, что творят»! По убеждению тогдашней светской печати, «одну школу в Ясной Поляне можно предпочесть многим (даже не одной, а многим) тысячам школ, учрежденных по указу епархиального начальства» («Отечественные Записки»)³². Естественно, что подобные крайне неблагоприятные, пристрастные, презрительные отзывы светской прессы возбуждали предубеждение против церковной школы одинаково как в официальных, так и в неофициальных сферах. До каких геркулесовых столбов договаривалось иногда невежество, соединенное с озлоблением, об этом можно судить по следующему факту. Один благотворитель, увлекаемый похвальным и гуманным сочувствием к жертвам разврата, предлагал устроить «общества и учреждения для кающихся грешниц». Общества и учреждения (хотя одно сперва) для спасения кающихся грешниц, – вдруг совершенно неожиданно говорит он, – необходимы в России еще и потому, что могут в настоящее время служить рассадником сельских учительниц. От столиц своих русский народ ждет наставников себе и детям, и требуемое число столь велико, что мы решительно не знаем, как, где и откуда достать учительниц. Из этого критического положения могут нас, между прочим, вывести подобные заведения. Приводя в своей статье (ноябр. стр. 91) этот курьезный бред досужего фантазера, г. Булашев справедливо замечает, что еще не доставало только, чтобы какой-нибудь гуманный писатель, в статье о тюрьмах или сумасшедших домах, заговорил о народном образовании и в заключение сказал, что и эти учреждения также могут быть, между прочим, рассадником сельских учителей и учительниц, которые с удобством и великою пользою заменят собою духовенство в деле народного обучения…

В те же злополучные для церковно-приходской школы времена сложилась и нелепая легенда о странствующих школах в Киевской епархии, которые будто бы разъезжали впереди ревизовавшего епархию архипастыря (митр. Арсения), а последний будто бы и не замечал этого обмана. И что всего поразительнее, – замечает по поводу этой легенды г. Булашев, – при все своей нелепости она повторялась на всевозможные лады различными пустословами в течение двух десятков лет и находила себе место даже на страницах светских периодических изданий, которые из-за острого словца, из-за пикантной сенсационной сплетни, направленной против церковно-приходских школ и педагогической деятельности духовенства, жертвовали всем до здравого смысла включительно³³.

Чтобы положить предел слишком уже беззастенчивой газетной разнузданности, прот. Лебединцев, поместив во всех местных светских периодических изданиях и местных епархиальных ведомостях опровержение нелепой легенды о странствующих школах, вызывал автора легенды, объявить, также путем печати, в каких именно приходах и кем из священников был допущен обман архипастыря, практиковавшийся, конечно, в присутствии благочинного, мирового посредника, исправника или станового пристава и волостного старшины, всегда сопутствовавших митрополиту и присутствовавших в церкви при испытании им учеников церковно-приходских школ. И не нашлось никого, кто бы мог указать хоть один факт, подтверждающий дикую легенду о странствующих школах³⁴.

Глубоко назидательны и для настоящего времени те мысли и соображения, какие выставлялись, например, епископом Енисейским Никодимом в доказательство необходимости дело народного образования передать в заведывание духовенства³⁵. По его словам, передача начальных народных школ, имеющих ближайшего целью религиозно-нравственное воспитание народа, в заведывание духовенства, есть не только «требование, согласное с сущностью дела, но вместе и живое и умоляющее желание народа, как это можно проверить вопрошением его, где бы ни было». Участие гражданских властей в народном образовании, по его мнению, должно выражаться в попечении об училищах в хозяйственном отношении и в покровительстве и ограждении училищ, учащих и учащихся. «Это требование, говорит он, истекает не от гордости духовенства (оно смиренно), не от желания отчуждения (оно желало бы общения), но, а) от нужды иметь свободу в религиозно-нравственном образовании и воспитании учащихся и б) от опытом дознанной невозможности, иногда, совместить требования светских с коренными правилами религии и нравственности…» «Требование духовными свободы и независимости учительства столь коренно, что в нем заключается вся сущность призвания духовенства… Подчинение духовных светским в обучении народа – коренном долге священства, неправильно; мы отцы по духу, а не дети».

Против того возражения, будто бы русское духовенство мало образовано, неразвито, необщительно и, как таковое, оно могло бы помешать общему прогрессу в государстве и даже испортило бы учащихся детей, преосвященный Никодим говорил, что это возражение, во 1-х, далеко не искренно, а, во 2-х, фактически неверно: «нам иногда стыдно становить наших священников в параллель с теми учителями светскими, какие находятся в светских народных школах». – Против возражения: «не всем быть попами и дьячками. Почему будут учить народ одни попы да дьячки»? – отвечал: «Попы и дьячки учат народ религии, доброй нравственности и степенному общежитию, а не поповству и дьячеству». Против возражения: «духовенство многих наук не знает и потому единственным учителем народа быть ли не может», отвечал, что народу едва ли и нужны такие науки, каких не знает духовенство, и что «если бы русский народ узнал основательно хотя бы и частичку того, что знает духовенство, отечество наше было бы счастливо своим народом».

Изложенные взгляды и соображения преосвященного Никодима по вопросу о ближайшем участии духовенства в школьном образовании народа и до ныне ни мало не утратили своего глубокого значения. Но к несчастью для народа, потребовался почти 25-ти летний опыт с отторгнутою от Церкви, чужеземною школою, «когда, наконец, многие увлечения и заблуждения, явно обличенные печальными и гибельными их результатами³⁶, начали уступать место здоровым понятиям». Вот эти-то «печальные» и «гибельные» результаты отчуждения народной школы от Церкви и от влияния на нее пастырей Церкви и привели к мысли о необходимости восстановить церковно-приходскую школу.

Как только стало общеизвестно намерение высшего правительства призвать к жизни церковно-приходские школы, православное духовенство, не замедлило на деле обнаружить полную свою готовность трудиться на пользу народного образования. В 1882 и 1883 годах им было открыто свыше 1500 школ.

Но вот появились и «Правила о церковно-приходских школах». Тотчас епархиальные преосвященные энергично принялись приводить их в действие. Приходское духовенство, жертвуя своим личным трудом, свободными церковными суммами, покупая на собственные средства учебники и отдавая под школы свои далеко не пространные, а часто весьма тесные помещения, успело, в три последних учебных месяца 1884 года, открыть свыше 2000 церковных школ. Нынешнее (т. е. к 1-му января 1898 г.) количество церковно-приходских школ и учащихся в оных нам уже известно.

В заключение наших речей о духовенстве и народном образовании приведем несколько отзывов о церковно-приходской школе, уясняющих, какое отношение приобрела к себе эта школа в народе, как смотрят на нее беспристрастные земские деятели, что высказывают о ней люди высокого служебного положения.

Если бы кто поинтересовался школьными отчетами епархиальных училищных советов, тот не мог бы не заметить, что во всех этих отчетах единогласно свидетельствуется о сочувственном отношении крестьян к церковно-приходским школам и о добром влиянии их на сельское население. В подтверждение этих страниц школьных отчетов и для их иллюстрации приводим несколько строк из взгляда одного крестьянина на церковно-приходскую школу. Этот крестьянин хочет сказать несколько слов о результатах, вынесенных им из церковно-приходской школы, чтобы заградить уста тем, которые не только не жертвуют своих средств, своих трудов на устройство церковно-приходской школы, но иногда позволяют себе говорить, что эта школа не приносит совершенно никакого плода крестьянину. «В школу поступил я, пишет крестьянин, восьмилетним мальчиком, не понимающим ничего. Прошел месяц, другой, я научился читать и писать. Какая радость была тогда у меня на душе и у родителей… Школа крепко вложила мне в уста слова молитв, а в ум и сердце – смысл сих слов и научила освящать всю трудовую жизнь молитвенными воздыханиями к Отцу Небесному… Школа научила меня освящать себя чтением слова Божия… Школа научила меня, чтобы я, прежде всяких других человеческих писаний, читал богоугодные книги³⁷. Школа научила меня находить отраду и утешение в посещении богослужения в воскресные и праздничные дни… Так как у нас богослужение совершается на славянском языке, который не во всех словах и оборотах понятен, то школа и тут приблизила меня к пониманию. Школа приучила меня почтительно относиться к родителям, благоговеть пред Его Императорским Величеством, почитать Богом установленных властей и всех старших. Словом, школа дала мне такое направление, чтобы я проходил свой жизненный путь под кровом св. Церкви, в мире и любви с ближними, с твердою верою в Бога. Вот какой плод приносит церковно-приходская школа нам, крестьянам». (Пенз. Еп. Вед., 1895, № 4 из Пенз. Губ. Вед.). Дай Бог, чтобы все питомцы церковно-приходских школ, действительно получали то настроение и ту любовь к церковно-приходской школе, о которых говорит написавший вышеприведенные строки крестьянин. – А вот и мнение одного гласного земской управы также о церковно-приходской школе. «У нас, говорит он, установилось понятие, что преподавание в церковно-приходских школах хуже, чем в земских. Такой взгляд имел и я, хотя в заседаниях высказывался за распространение церковно-приходских школ как более посильных, и указывал, что с помощью их грамотность в народе была бы распространена обширнее, уравнительнее, и делу народного образования эти школы могли бы, в общем, принести более пользы, чем наши земские, стоящие до семисот рублей на одну волость и все-таки не обучающие и половины подрастающего поколения волости. Большинство главных также несочувственно относится к церковно-приходским школам в полном убеждении, что школы эти худы». Такой взгляд на церковные школы побудит гласного совершить осмотр не только земских, но и церковно-приходских школ. Состоя членом уездного училищного совета, он мог с согласия инспектора народных училищ произвести экзамены в земских школах; что касается до церковно-приходских школ, то и здесь тот же гласный, благодаря своей смелости, произвел подобные же испытания учеников. Такая смелость гласного вызвала заявление со стороны местного епархиального училищного совета, уведомившего земскую управу, что члены уездного училищного совета «не имеют права ревизовать школ, а могут только слушать ответы учеников». В своем увлечении гласный доходит до того, что в некоторых церковно-приходских школах повторяет испытание одним и тем же ученикам и, наконец, приглашает инспектора, секретаря управы и даже всю управу отправиться с ним в церковные школы и убедиться в том, что их взгляды на успехи учеников в церковно-приходских школах неправильны. К сожалению, гласный получает отказ в своих просьбах³⁸. Свои впечатления, полученные при испытании учеников церковно-приходских школ, гласный изложил земскому собранию в особом мнении. «Успехами учеников церковно-приходской № … школы, – говорит он здесь, – я так очарован, что, не доверяя себе, весь старший курс проэкзаменовал вторично. Пройдено все, и успехи полные. По математике всему старшему курсу я задавал сложные из учебника задачи, каждому порознь, и все решены безошибочно… Мне хотелось, – говорит он далее, – чтобы земские и церковно-приходские школы были сравнены не мною одним, а и другими. С этою целью я просил г. инспектора отправиться вместе со мною в школу, мимо которой ему нужно было проезжать, но инспектор не согласился». Во имя справедливости и правды, гласный в своем особом мнении заявил всему земскому собранию, что «церковно-приходские школы имеющие главным предметом закон Божий, дадут нам других людей, чем школы земские, в которых этот важный предмет на заднем плане; что земские школы с помощью учения сказок и занятий по математике развивают ум и фантазию учеников, и это развитие в них идет прежде религиозно-нравственных оснований. В этом скрыта причина того, что «в нашем молодом поколении замечается непочтение к родителям, неуважение старших, нетрезвость, невоздержность и другие нравственные недостатки. Самая малоуспешность учеников земской школы в законе Божием зависит, по мнению гласного, от того, что в этих школах главное лицо учитель: ученик с ним всегда и потому приготовляет ему уроки тщательнее, чем священнику. В интересах учителя – показать сравнительное превосходство успехов учеников по его предметам пред законом Божиим, и потому священнику он не сотрудник. В церковно-приходских школах вся школа зависит от священника, учитель исполняет указание священника и ему помогает; в этом и есть причина очевидного нравственного превосходства церковно-приходских школ пред земскими (Церк.-прих. школа. Январь)³⁹. Таким образом, и крестьянин, и земский деятель одинаково свидетельствуют о великом благодетельном религиозно-нравственном воспитательном значении для простого народа церковно-приходской школы, что в этом ее отличие от школы земской при теперешней ее постановке; а нужно ли, важно ли религиозно-нравственное влияние школы на народ, об этом, надеемся, нет надобности много говорить. (Странник 1895 г. стр. 291–292).

Как известно, церковная школа представлена была на всероссийской выставке 1896 года в Нижнем Новгороде. По словам г. Макаревского, высказываемым им с полною убежденностью и после обстоятельного ознакомления с церковно-школьною выставкою, доставленные на выставку церковными школами со всех концов России, в огромной массе, самый разнообразный школьно-педагогический материал и интересные образцы сообщаемых церковною школою прикладных знаний и навыков, особенно полезных в крестьянском обиходе (напр. по различным отраслям сельского хозяйства, ремеслам, рукоделиям) воочию засвидетельствовали о быстром и о могучем росте церковно-школьного дела в России и богатых учительных силах в среде нашего сельского духовенства. Церковно-школьная выставка наглядно доказала, что приходское духовенство, в своих одушевленных и бескорыстных трудах на поприще школьного просвещения русского народа, явило себя достойным своего высокого призвания и оправдало возложенные на него Монаршие надежды⁴⁰.

Должную справедливость церковной школе и ее заслугам отдал и один из ближайших устроителей Нижегородской выставки (В.И. Тимирязев). В своей речи при закрытии выставки, коснувшись церковной школы, г. Тимирязев высказал: «Обозревая церковно-школьный отдел на всероссийской выставке, мы получаем твердую уверенность в широких успехах церковной школы, в плодотворном значении ее для народа и крепком, глубоком росте по всему лицу земли русской, – мы ясно видим, каких результатов достигла уже на Руси эта школа и какие задачи еще предстоят ей… Вместе с тем мы вполне убеждаемся и в том, что церковно-школьное дело есть дело истинно народное, вполне отвечающее духу и насущным потребностям народа, и весьма плодотворное и что в нем-то лежат верный путь к благосостоянию народному»⁴¹.

Основываясь на всем вышеизложенном, мы высказываем и утверждаем следующие положения: говорить, что до учреждения земств народного образования у нас не было и что в вопросе народного образования инициатором явилось земство, исторически – совершенно неверно и есть вопиющая несправедливость по отношению к нашему православному духовенству⁴². Еще до учреждения земств духовенство наше без всякого принуждения, а по добровольному усердию покрыло Русь густою сетью начальных народных школ, более густою, хотя и с менее крупными узлами, чем какая была в заведывании земств чрез 20 лет по их учреждении: в 1864 году церковно-приходских школ было свыше 23300, а земских – в 1884 году до 17000. По словам всеподданнейшего отчета Синодального Обер-Прокурора (за 1861 г.), духовенство немедленно же по освобождении крестьян от крепостной зависимости открыло «изумительное множество народных училищ и привлекло в них огромное количество учеников». Добровольно и бескорыстно служа на пользу народного просвещения, оно, по словам того же отчета, «обнаружило такие учительные силы, каких тщетно было бы ожидать от какого-либо другого ведомства или учреждения». Учительным силам, которые были в распоряжении духовного ведомства «могла бы позавидовать любая из просвещенных стран Европы». И по словам С.А. Рачинского, «наша сельская школа не имела контингента учителей, более, чем воспитанники духовных семинарий (кандидаты во священники), солидно и многосторонне подготовленных. В силу своей умственной зрелости учителя из семинаристов относились к своему делу добросовестно и серьезно». Русская народная школа создана нашим духовенством, и это будет составлять его вечную заслугу пред отечеством. Это – одна из лучших страниц в истории его просветительной деятельности. И эта страница так прочно начертана, что ни замалчиванием, ни какими-либо другими способами стереть, изгладить ее никому не удастся.

Существенно важно то обстоятельство, что духовенство народные школы заводило и устраивало, а министерство народного просвещения и земства перевели эти школы в свое заведывание или помощью прямого захвата, или с согласия приходских священников, не имевших материальных средств удерживать школы в своем заведывании. Школ в тесном смысле слова «земских», т. е. таких, которые были бы заведены земством и всецело им содержались сравнительно мало, поэтому нынешнюю сеть земских школ должно считать сплетенною в значительной части из чужого материала. Иные из самих земцев утверждают, что земской школы, в точном смысле этого слова, даже и совсем нет.

Самоотверженная, бескорыстная, столь успешная и плодотворная деятельность духовенства по народному образованию на самых же первых порах встретила, однако, враждебное к себе отношение со стороны либерально-культурной части нашего общества, а особенно со стороны тогдашней светской печати. Исключение из последней составляли лишь «Русский Вестник» с его «Современною Летописью» и «День» (И.С. Аксакова). Печать влияла не только на общество, но и на официальные сферы. Под ее влиянием, на церковно-приходские школы воздвигнута была настоящая облава. Учительская деятельность духовенства подвергалась всяческому поношению. Заподозревалось самое существование церковно-приходских школ.

Слабая сторона учительских советов, по Положению 1864 года о начальных народных училищах, заключалась в том, что, предоставив наблюдение за религиозно-нравственным направлением в школах приходским священникам, Положение деятельность священников по этому наблюдению поставило в такие несоответственные пастырскому служению духовенства условия, что последнее, во главе с архиереями, не могло исполнять этой своей обязанности. Положение 1874 г. совершенно отняло у приходского священника в сущности неотъемлемое его право следить за воспитанием обучающихся в школе детей его же прихожан и передало это право предводителю дворянства. В виду установленного Положением 1874 года порядка, за церковно-нравственным направлением взрослых и стариков в приходах отвечает священник и его начальство, а за церковно-нравственным направлением детей прихожан и их учителя отвечает предводитель дворянства и инспектор, не смотря на то, что они, может быть, и не православные. Но этого мало, в приходах с земскими школами легко может обнаружиться раздвоение в самих взглядах на задачи воспитания. В таких приходах может получиться два учителя и две культуры: один (священник) будет стараться укрепить древне-русскую православную культуру, а другой (учитель) насаждать и возрастить новую. Убеждение, что они призваны насаждать именно новую культуру, перевоспитывать народ на новых началах, отличных от начал православия, этого убеждения учителя земских школ и не всегда стараются скрывать. Иные из учителей высказывают это даже самой инспекции. Если при действии Положения 1864 года «вследствие недостатка попечительного надзора народные школы, вместо служения истинному просвещению молодых поколений», иногда обращались, по словам Высочайшего рескрипта на имя Министра Народного Просвещения «в орудие растления народа»: то опасность сего нисколько не уменьшилась и при действии нового Положения (1874 г.) особенно если в среду учителей и учительниц народных школ проникнуты элементы подобные тем, которые, как о том напр. заявлял в Комитете Министров (17 марта 1881 г.) бывший Министр Финансов Абаза, «не редко возникали» в этой среде прежде, т. е. элементы по словам г. Абаза, «самые вредные и опасные для общества».

Установленный Положением 1874 года надзор за народными школами сложный, неустойчивый и несосредоточенный. Инспектора школ по одному на 3–4 уезда, и директора по одному на целую губернию не имеют физической возможности надлежащим образом наблюдать за направлением школ и своевременно знать внутренний строй школ. Слабость и несвоевременность этого надзора допускает возможность существования в жизни православных земских школ таких, положим, крайних явлений, как инспекция этих школ поднадзорною еврейкою (в Переяславском уезде, Полтавской губернии). Значение в училищном совете председателя его – предводителя дворянства подавляет значение в этих советах инспектора школ. Почти курьезно, что на членов училищных советов от земств и городов, хотя бы эти члены были еле грамотные, возложена обязанность рассматривать отчеты инспекторов.

Нельзя сказать, чтобы все вообще земства ясно и определенно сознавали, что должна дать заведуемая ими школа крестьянскому мальчику и даже что она действительно дает. Для выяснения этого вопроса, Московское, напр., земство не особенно давно рассылало по всем училищам вопросы, на которые учащие должны были дать свои ответы. Ответы учителей раскрыли совершенное отсутствие у них единства в системе преподавания и в понимании того, как и чему нужно учить в школе. Большинство напр. ответило, что всего больше времени и внимания тратится на грамматику, а иные ответили, что только и занимаются «иссушающею мозг грамматикой». По замечанию других, занятие грамматикой и бесплодно, так как, – говорят они, – грамматические сведения быстро исчезают из памяти окончивших курс учеников. Не такова постановка учебной части в церковной школе. Здесь программа определенна; относительное значение преподаваемых предметов точно указано и учащие безусловно подчиняют свою волю законному порядку.

С изданием (в 1884 г.) «Правил о церковно-приходских школах» духовенство снова призвано к делу народного образования. Быстрый и могучий рост церковно-школьного дела по всему лицу земли русской не требует доказательств: он очевиден, осязателен. Сами крестьяне, а также беспристрастные земские деятели и лица высокого служебного положения⁴³ сходятся в своих заявлениях о том, что нынешняя церковно-приходская школа нисколько не хуже земской, но устойчивее последней, что «церковно-школьное дело есть дело истинно народное, вполне отвечающее духу и насущной потребности народа и весьма плодотворное и что в нем-то лежит верный путь к благосостоянию народному». Заметьте и «к благосостоянию народному». Это особенно важно в виду уверений, что де с часословом и псалтырем в руках, т. е. при помощи церковно-приходской школы, благосостояния народного не поднять⁴⁴.

И.В. Преображенский