Протесты и полемика приверженцев старины против реформ и нового образования
Прокопович, Бужинский и Кохановский стояли во главе партии людей нового образования и при Петре В. пользовались огромным значением; но после его смерти их положение совершенно изменилось. С ними, как и со всеми людьми нового образования, случилось тоже самое, что в XVII в. случилось с киевскими-учеными, когда они явились в Москву и встретились здесь с московскими грамотниками. Как киевские ученые, воспитанные на латинских книгах и в школах, устроенных по образцу латинских школ, заподозрены были в латинстве и объявлены латынниками, так и люди нового образования, приверженцы реформы, постоянно обращавшиеся в кругу немцев протестантов, учившиеся у них и читавшие их книги, заподозрены были в протестантстве и считались протестантствующими. В приверженцах старого образования и старого порядка дел особенное недовольство и сильные протесты возбуждали, как замечено выше, реформы в церковной области, казавшиеся противными духу православия. Уничтожение патриаршества представлялось посягновением на достоинство и права церкви. Строгие предписания Регламента-свидетельствовать мощи, чудеса, акафисты и жития святых, запрещение строить церкви и часовни без разрешения, ходить по домам с иконами, строгие меры против монахов считались стеснением духовной жизни и оскорбительным вмешательством в дела церковные. Стремясь исправить религиозную жизнь народа, Духовный Регламент в своих предписаниях, Прокопович и другие проповедники в своих проповедях совершенно справедливо нападали на разные суеверия и суеверные обряды и вообще на чисто внешнее обрядовое благочестие, которое у необразованных людей заменяло собою истинное христианское благочестие; но при этих нападениях они часто вдавались в крайности, рисовали резкие и часто грубые картины с разными сатирическими выходками. Это подавало повод думать, что они относятся враждебно и вообще ко всей русской жизни, что, подобно немцам протестантам, они вообще отвергают внешнюю обрядовую сторону религии. А свободная жизнь людей нового образования, усвоивших новые взгляды и обычаи, по видимому, подтверждала эти подозрения. Под влиянием иностранцев, они начали оставлять благочестивые правила и обычаи старины, перестали соблюдать посты, ходить в церковь, вели разгульную жизнь, просиживая ночи в ассамблеях. Недовольство новыми порядками и новыми людьми, поддерживавшими эти порядки, громко раздавалось в кругу монашества, которое во время реформы лишилось многих прежних преимуществ, и особенно усилилось в следствие указа 1724г., которым монастыри отдавались под богадельни и училища, обращались в воспитательные дома «для зазорных младенцев», или в инвалидные дома для призрения старых и увечных солдат. Но до высшей степени раздражение должно было дойти в среде раскольников, против которых были приняты весьма строгие меры и которые, в следствие этого, время реформы начали считать временем антихриста, а самого Петра В. главным его орудием.
Так как Феофан Прокопович стоял во главе людей нового образования и был самым горячим приверженцем и защитником всех реформ, то на него прежде всего и сильнее всего и должны были обрушиться раздражение и преследования старой партии. Еще в то время, как Петр вздумал сделать его Псковским епископом, Стефан Яворский предъявил вместе с другими, сомнение в его православии, так что Прокопович должен был написать изложение своей веры. Феофилакт Лопатинский также считал богословское учение Прокоповича не совсем православным и когда появилось сочинение Прокоповича «Распря Павла и Петра об иге неудобоносимом»89, где доказывалось, что законное оправдание требует всецелого безгрешия и что безгрешен никто быть не может, Феофилакт написал против него свое сочинение «Об иге Господнем благом», в котором, между прочим, было замечено: «мудрованию (лютеранскому) о законе Божием и о оправдании последует от нас произшедший противник, яко же свидетельствует его писание, о законном неудобоносимом иге сочиненное. И тожде сию нашу книжицу, на возражение учению его составленную, чтущий всяк увидит»90. За это сочинение Феофилакт, по проискам Феофана, был подвергнут пыткам и заключению в крепости. Но ни Яворский ни Лопатинский не были собственно врагами Прокоповича; они действовали добросовестно и по ревности к православной вере, которая, по их убеждению, могла пострадать от разных нововведений. Настоящими врагами Прокоповича были епископ Ростовский, Георгий Дашков, и архимандрит Юрьевского монастыря, Маркелл Родышевский.
Георгий Дашков, (с 1718 г. епископ Ростовский, с 1725 года член Синода) был упорным защитником старого порядка, стремился восстановить патриаршество и даже сам мечтал сделаться патриархом и с этой целью старался расположить к себе сильных людей подарками. Сделавшись членом Синода, он начал борьбу с Прокоповичем, как виновником ненавистной ему церковной реформы. По поводу отобрания имений у монастырей и назначения их в аренду служилым людям, он подал императрице Екатерине энергический протест91. Но Дашков был человек неученый в потому не мог действовать прямо против Прокоповича, а избрал для этого своим орудием Маркелла Родышевского.
Маркелл Родышевский был архимандритом Юрьевского монастыря, а потом с 1742 г. Карельским епископом. По внушению Дашкова он в 1727 г. сделал донос, что в книгах (Прокоповича): «О блаженствах Христовых», «Букварь с десятословием» и прочие «печатные поучения» находится «много лютеранских и кальвинских учений» и предлагал собрать собор русских пастырей для рассмотрения этих книг, развращающих церковное учение, и для отлучения от церкви того, кто, по исследованию, явится виновным в сочинении и распространении этих книг92. В 1730 г. Родышевский написал возражения на Регламент и на указ о монашестве. В возражениях на Регламент доказывается, что патриаршество есть не только древнейшая, но и единственно законная форма церковного управления; в возражениях на указ о монашестве защищается древнерусская форма монашества против новых постановлений о монашестве93. Кроме того, Родышевский считал противными православному учению церкви книги, переведенные Гавриилом Бужинским- «Феатрон исторический» Стратемана и «Введение в историю европейских государств» и «О должностях человека и гражданина» Пуффендорфа.-Сочинения Родышевского и особенно объяснительные пункты, представленные им в тайную канцелярию, наполнены обвинениями против Прокоповича в разных противностях церкви, в следствие чего Прокопович признается еретиком, лютеранином. Сравнивая эти обвинения Родышевского с теми объяснениями, какие по поводу их, давал Прокопович, мы открываем настоящую сущность дела. Сущность дела заключалась в различии принципов в вере старой и новой партии, различии, которое и было главною причиной упреков Прокоповичу и его сторонникам в лютеранстве. Маркелл Родышевский, между прочим, доносил на Прокоповича, что он не признает подлинности апостольских правил: «те правила, которые называются апостольские, не их». Прокопович на это отвечал: «Правила апостольские приемлю за апостольские по учению, но не по соглашению т. е. в правилах оных учение апостольское, но словес состав или сочинение не от апостол сделано, что вси ведают, которые не Маркелловым образом о деле богословском обучаются». Родышевский говорил о Прокоповиче: «Святых отец книгу Дионисия Ареопагита называл неправильною и говорил, что и многия-де книги изданы под именем Василия В. и Златоустого и прочих ложные». Прокопович отвечал: трудно, или паче невозможно слепому рассуждать о красках и цветах. О Дионисиевой книге издревле у церковных учителей бывало прение. Прение же есть не о учении, в оной книге написанном, но о творце книги – Ареопагитский ли, или иной Дионисий сочинил книгу оную. И одни се, а другие то говорят без раздору веры и любви, понеже не подлежит до веры артикулов. Ведаем, что святых отец многие книги суть прямые их, которые и церковь приемлет, но ведаем, что многия суть подметные, под именем сего, или другого святого изданные, напр. есть святого Златоустого толкование на Евангелие Матфеево, сущее его; есть же и другое тогожде Евангелия толкование, изданное от некоего арианина.... И что се дивно, что под именем разных святых многия писания притворены: напр. Евангелие Иаковле, послание Варнавино, Евангелие Петрово, Варфоломеево, Фомино, Фадеево, Филипово, Никодимово и проч. Из которых притворных, под именами апостольскими, книг, много и доселе обретаются, но яко ложные от церкви не приемлются и были вымышленные от разных еретик в разные времена». Родышевский доносил на Прокоповича: «Говорит, что учения-де никакого доброго в церкви святой нет, а в лютеранской – де церкви все учение изрядное». Прокопович отвечал: «Говорим часто с воздыханием не о лютеранах одних, но и о папистах, кальвинианах, арминианах и о самих злейших и магометанскому злочестию близких социнианах, что у них школ и академий и людей ученых много, а у нас мало. И сие слово говорит Павел святый в первом к Коринфяном послании, в главе первой, сказуя, что от правоверных не многий премудрии. И ино есть учение, ино же ученый человек. Учение церковное в священном писании, которое содержат и еретики, хотя отчасти разум его развращают, також в соборах правильных и в книгах отеческих. А ученый человек, который умеет языки, знает многия истории, искусен в философских и богословских прениях, хотя доброго хотя злого он исповедания. Моя же речь есть о ученых людях, а не о церковном учении, в книгах заключенном». Родышевский говорил о Прокоповиче: «Чудесам святых, напечатанным в книгах, не верит и говорит: мне- де критика книга верить не велит». Прокопович отвечал: «Говорю и не я один, что лицемеры иногда притворяют святым иконам чудеса, о чем многия обличения суть и недавно на суде синодальном явились»94. – Из этих и других объяснений видно, что в мнениях Прокоповича не было ничего еретического, что его неправославие заключалось главным образом в том, что он не смешивал учения веры с предметами знания, непреложных истин с спорными вопросами науки, церковных обрядов с разными, часто суеверными, обычаями. Он постоянно восставал против этого смешения, так как оно составляло основный недостаток древнего периода, когда, в следствие отсутствия образования, к истинам веры примешивалось множество заблуждений, когда многие суеверные обычаи возведены были на степень церковных обрядов, и стремление уничтожить эти заблуждения и обычаи послужило одною из причин раскола. Вина Прокоповича заключалась в том, что он восставал против этих недостатков слишком резко и грубо.
Вместе с Дашковым и Родышевским за старые формы церковной жизни и церковного управления стоял директор типографии, Михаил Авраамов (род. 1681 г.). Из автобиографии его видно, что он был человек проникнутый ревностью по вере, но не имел достаточного образования, чтобы правильно судить о делах веры и церкви. Сначала он служил в Посольском приказе, был при посольских делах в Голландии при Матвееве, потом служил в Оружейной палате и наконец в Петербургской типографии, где занимался печатанием книг. Авраамов известен разными проектами, которые он подавал всем государям, начиная с Петра В., Петру II, Анне Иоанновне и Елисавете Петровне95.
В то время, как старая партия упрекала людей реформы и нового образования в протестантстве, люди нового образования упрекали ее в латинстве. Эти упреки были также не справедливы. Они образовались под влиянием иностранцев, которые, с равными западными обычаями, принесли в Россию и ту вражду, какая существовала между католичеством и протестанством на Западе. Русские усвоили от немцев протестантские воззрения на церковь и стали прилагать их к русской церкви, отыскивая в её действиях и стремлениях католические замашки. Мы заметили выше, что в русском патриархе Петру В. представлялся папа; в стремлении духовенства защитить свои права и значение Прокопович указывал папежский дух; Татищев, как увидим ниже, смотрел на русскую церковь также с протестантской точки зрения и всему духовенству русскому в допетровский период приписывал католические тенденции. Как старая партия нападение Прокоповича на равные суеверные обряды и вообще на пристрастие ко внешней обрядовой стороне благочестия называла протестантством; так новая партия защиту вообще внешнего, богопочтения, которое стало упадать в людях нового образования, называла католичеством, а защитников его – папистами. Эти взаимные обличения, в которые вмешались и раздували своими интригами иностранцы, выразились со всею силою и крайностью в полемике по случаю издания «Камня веры» Яворского, которая, по характеру своему, во многих отношениях, напоминает собою известную полемику в юго-западной литературе, по поводу знаменитого «Апокрисиса» Христофора Филалета.
Полемика по поводу Камня веры. Петр В., как выше сказано, не позволил Яворскому напечатать Камень веры; но после смерти Петра, когда русская партия при дворе находилась в более благоприятном положении, Феофилакт Лопатинский, с разрешения Верховного тайного Совета, издал Камень веры в 1729 г. Это издание произвело сильную бурю между протестантами, как в России, так и заграницей, и было поводом к появлению нескольких полемических сочинений. В том же 1729 году в «Лейпцигских Ученых Актах» был помещен строгий разбор Камня веры, а потом вскоре, от имени Буддея, явилось сочинение, в котором защищались все пункты лютеранского учения против возражений Яворского, и доказывалось, будто сочинитель Камня веры мало интересовался истиной, а только хотел излить свое негодование на протестантское учение. В том же году в Тюбингене напечатано было на латинском языке сокращение Камня веры Иоанном Теодором Яблонским. Академик Бюльфипгер перевел из Камня веры на латинский язык главу о наказании еретиков и послал ее лютеранскому богослову Л. Мосгейму, а Мосгейм написал на нее опровержение: De poenis haereticorum cum Stephano Javorscio disputatio. Между тем католики были весьма рады появлению Камня веры. Они уже давно с завистью и опасением смотрели на преобладание в России и особенно при дворе протестантской партии и боялись от неё совращения России в протестантство. Поэтому они в своих интересах считали обязанностью защитить Камень веры. В это время, в Петербурге, при испанском посланнике, дюке де-Лириа, находился доминиканец Рибейра. Ему и было поручено написать сочинение в защиту Камня веры. Сочинение написано было в форме ответа Буддею и посвящено императрице. Этим католики хотели расположить императрицу к своему давнему проекту о соединении церквей – православной и католической. Выше указано, что еще в 1717 г. Петру В., когда он был в Париже и посещал Сорбонскую академию, сорбонские богословы сделали предложение о соединении церквей, и в следствие этого происходила переписка между ними и русскими богословами (ответ сорбонским богословам писали Яворский и Прокопович), не приведшая ни к каким результатам. Теперь это дело возобновилось по следующему обстоятельству. Княгиня Долгорукова, супруга князя Сергея Долгорукова, в бытность с мужем своим в Голландии, перешла в католичество. Католики послали с ней в Россию Жака Жюбе, как для поддержания её в новой вере, так и для того, чтобы он старался о соединении церквей. Когда дюк де-Лириа узнал об этом, то он всеми мерами начал помогать Жюбе, и одною из этих мер было сочинение Рибейры. Между тем, и сам Феофилакт Лопатинский, издавший Камень веры, по совету князя Д. М. Голицына, почитателя памяти Стефана Яворского, написал также Лпокрисис, или возражение на книгу Буддея; но тайная канцелярия не дозволила ему напечатать его, даже взяла с него сказку не только не писать против Буддея, но и никому о той сказке не сказывать под смертным страхом96. Такое строгое запрещение Феофилакт объяснял происками протестантской партии и особенно влиянием покровительствовавшего этой партии Феофана Прокоповича, которому он приписывал и самое составление книги от имени Буддея. Такова была полемика против Камня веры иностранцев. В России против Камня веры какой-то неизвестный сочинитель (русская партия подозревала в нем того же Прокоповича) написал пасквиль, или бранное сочинение, под названием: "Молоток на Камень веры». Само собою разумеется, что в то время, когда Камень веры был запрещен и выражение сочувствия к нему и его сочинителю считалось государственным преступлением и доводило до тайной канцелярии, нельзя было писать ничего против Молотка, но в царствование Елисаветы Петровны, когда протестантская партия если не совсем пала, то значительно ослабела, явилось «Возражение на Молоток*, которое приписывается Арсению Мациевичу97. Сравнивая оба эти сочинения – «Молоток» и «Возражение» на него, мы находим, что сочинители их слишком увлекались в личности и в своих взаимных обличениях доходили до разных крайностей. Сочинитель Молотка совершенно несправедливо обвиняет Яворского в католичестве, в стремлении внести в русскую церковь католические элементы. Единственным поводом к этому обвинению могло послужить только то, что Яворский, обличая и опровергая в Камне веры протестантское учение, пользовался католическими источниками, употреблял выработанные у католических полемистов приемы и приводил часто одни и те же доказательства; но это нисколько не могло доказывать его согласия с католическим учением вообще, потому что при этом рассматривались такие предметы, в которых протестанты одинаково расходятся и с православными и с католиками. Автор « Возражения на молоток», защищая Яворского от несправедливых клевет, впадает также в крайности, употребляет такие резкие и часто неприличные выходки, что полемика его получает характер брани оскорбленного самолюбия. Вообще надобно сказать, что обе партии, – противников Камня веры и его защитников, упрекавшие друг друга то в католичестве, то в протестантстве, увлекались в сильные крайности, как это обыкновенно бывает при борьбе разных направлений. Эта борьба, начавшаяся с реформами Петра, продолжалась в течение всей первой половины XVIII века.
* * *
Напечатано в IV части сочинений Феофана Прокоповича. М. 1774 г.
Сочинение это существует в рукописи Моск. Акад. Смотр. Обозр. дух. лит. Филарета. Ч. 2. №16.
См. у Чистовича; Феофан Прокоиович, стр. 189 и дал.
Там же стр. 231–232.
Анализ этих сочинений там же, стр. 313–334.
Смотр. у Чистовича: Феофан Прокопович, стр. 211–218; 574–575.
Об этих проектах там же, стр. 267–270.
Сохранилось «Высочайше повеление (императрицы Анны Иоанновны) об арестовании книги «Камень веры» августа 19 дня 1732 г, Древн. и Новая Россия. 1879 г. № 1.
Существенные пункты полемики Молотка и Возражения на Молоток изложены у Чистовича: Феофан Прокопович, стр. 387–407.