Характер литературы при Петре В. и его преемниках до импер. Елисаветы Петровны
При Петре В. началась и новая русская литература, хотя при нем она не могла достигнуть большего развития. Время и силы деятелей уходили на дела практические, на устройство нового порядка во всех сферах государственного управления. Да и людей таких, которые могли бы заниматься отдельно наукой и литературой, было мало. Птенцы гнезда Петрова хорошо владели мечем и рулем, топором и молотом и разными другими орудиями, но мечем духовным, орудием слова, могли владеть не многие. Между тем реформа никак не могла обойтись и без этого могущественного орудия. Необходимо было объяснять народу смысл преобразований, защищать их пользу и в тоже время опровергать старые воззрения и порядки, которые мешали утвердиться новым воззрениям и новым порядкам. Это весьма хорошо создавал сам Петр В. Надавав новый закон, он не просто предписывал отмену старого порядка и введение нового, но объяснял непригодность одного и пользу другого. Он сам был не только реформатором, но и первым защитником реформы. Поэтому законодательные труды Петра, его проекты, уложения и указы, исторические записи и заметки, разные наставления и письма должны быть поставлены во главе новой русской литературы. В них выразились основные начала и цели всех его реформ; в них и сам он высказался со всею своею гениальностью и в тоже время с неимоверным трудолюбием, энергией и стойкостью во всяком предприятии. При бесконечном разнообразии излагаемых предметов, в них повсюду поражает постоянно одна неизменная идея – пробудить в русском народе умственную деятельность, стремление ко всему хорошему и полезному, заставить его учиться и работать, вызвать в нем предприимчивость. Конечною же целью всех его стремлений было – приготовить в возможно скором времени ученых и образованных людей из «природных россиян», которые бы по всюду – в науке, промышленности, делах военных и гражданских могли заменить иностранцев. Изложение всех сочинений Петра В. отличается чрезвычайною силою, ясностью, сжатостью и простотою. Надлежит, говорил он своему секретарю Макарову, законы и указы писать ясно, дабы их не «перетолковывали». Ясности и краткости, как мы видели, он требовал и от переводов иностранных сочинений. Язык Петра, представляющий смесь слов славянских с словами, взятыми из разных западноевропейских языков, в тоже время богат народными идиотизмами, присловьями и поговорками. В письмах, кроме того, он любил употреблять шутку, юмор, игру слов, картинность выражений33.
Но в законодательных уставах, указах и проектах могли быть выражены только основные начала и цели реформ; обстоятельное же их объяснение, особенно настоящая защита нового порядка дел и опровержение старого, должны были сделаться предметом равного рода сочинений, должны были составить существенные задачи литературы этого времени. Мы видели, что весьма полезными деятелями в области переводной литературы были киевские и московские ученые; из них же вышли и защитники реформы. Схоластическая наука, существенный характер которой составляло полемическое направление, воспитывала из них отличных полемистов, которые способны были объяснить и защитить всякую истину и опровергнуть всякое заблуждение. Лучшими органами для проведения новых идей в общество у образованных народов служат газеты и журналы; но у нас в то время только еще начали издаваться первые «Русские Ведомости» и при своей зачаточной форме еще не могли быть таким органом. В древнем периоде, главною формою для выражения разного рода поучительных мыслей и наставлений служила проповедь. Эта форма и теперь сделалась главным органом для проведения в русское общество правительственных идей и целей, главным орудием для защиты реформы и опровержения старых воззрений. Некоторые проповеди Стефана Яворского, большая часть проповедей Феофана Прокоповича, Гавриила Бужинского и Симона Кохановского имеют политический характер. Петр В. хорошо понимал значение таких проповедей, в потому часто сам указывал Прокоповичу и Бужинскому, что в разных преобразованиях нужно было объяснить в проповеди. Когда прослушанная им в церкви проповедь удовлетворяла его целям, он тотчас же приказывал напечатать ее. У него была даже мысль все проповеди, сказанные по поводу тех или других событий реформы, собрать в один сборник и издать отдельной книгой. В тех случаях, когда нужно было оправдать или объяснить те или другие события пред Европой, писались особые сочинения. С такою целью, по приказанию Петра, было издано Гюйсеном в Германии (1706), под заглавием «Пространное обличение преступного и клеветами наполненного пасквиля», опровержение брошюры Нейгебауера, в которой были написаны разные клеветы на Петра и искажены дела его. С такой же целью – опровергнуть несправедливые суждения иностранцев, вицеканцлером бароном Шафировым было написано «Рассуждение о причинах войны с Карлом XII». (1717). Кроме того, явилось много других сочинений, вызванных разными событиями реформы. Реформа произвела в русском народе сильное брожение, выразившееся в том, что в нем образовались две противоположные партии – новая партия приверженцев и защитников всех нововведений, и старая партия – их противников и порицателей. Старая партия была недовольна реформами потому, что считала их противными вере, русским обычаям и вообще тому идеалу жизни, который сложился в древнем периоде. Это недовольство, выражавшееся при каждом нововведении, со всею силою обнаружилось по поводу «Духовного Регламента», изменившего форму церковного управления и строго осудившего разные заблуждения и суеверные обычаи, укоренившиеся в религиозной жизни русского народа. Понятая таким образом, реформы, естественно, должны были в приверженцах старины усилить наклонность к расколу, который, действительно, начал распространяться с такою быстротою, что оказалось необходимым принять против него строгие правительственные меры и писать обличительные Сочинения. К таким сочинениям относятся: «Розыск» св. Димитрия Ростовского, «Знамение пришествия антихриста» Стефана Яворского (1703); «Пращица» Питирима архиеп. Нижегородского (1736), «Зерцало суемудрия раскольнича» Посошкова и др. Производя сильное брожение, реформы вообще возбуждали множество вопросов и развили в грамотных людях наклонность составлять планы и проекты для улучшения русской жизни. Из таких проектов особенно замечательно сочинение «О скудости и богатстве народном» Посошкова. Посошков жил в переходное время от старой жизни к новому её строю, и его сочинения могут свидетельствовать о том, какое впечатление производили на большинство русских людей новое образование и новая жизнь. Люди новой партии, приверженцы реформы и нового образования, обращавшиеся между иностранцами, преимущественно немцами, не редко усваивали от них и некоторые протестантские воззрения на веру и благочестие, и, оставив благочестивые обычаи старины, начинали следовать немецким обычаям в жизни. «В Завещании отеческом» Посошков сильно восстает против такого вредного влияния иностранцев на русскую жизнь. Впрочем, это влияние еще раньше сочинений Посошкова вызвало знаменитое полемическое сочинение против протестантства и кальвинства – «Камень веры» Яворского. Камень веры написан был по поводу ереси Тверитинова, заразившегося кальвинскою ересью; но ему суждено было сделаться камнем соблазна и преткновения для многих. По поводу его появилось несколько других полемических сочинений и возгорелась ожесточенная продолжительная борьба не только между русскими партиями, старой и новой, но и между партиями иностранными, католической и протестантской. В этой борьбе с одной стороны открылось все различие взглядов на веру и благочестие русских православных и католиков и протестантов, а с другой обнаружились своекорыстные и под час враждебные отношения к России живших в ней тогда иностранцев. – Сотрудники Петра, ближайшие участники в его делах, мы заметили, не имели довольно времени заниматься литературными трудами; но некоторые ив них, пережив трудовое и бурное время реформы, оставили записки о своей жизни, о своих посольствах, или путешествиях заграницей, или о некоторых событиях своей эпохи. Таковы Записки Матвеева, Желябужского, Крекшина и Неплюева и Путешествия тою же Матвеева, Шереметева и Толстова. По этим сочинениям мы можем судить о том, в каком виде и на сколько усваивалось европейское образование лучшими людьми того времени, как под влиянием новых идей изменялись прежние воззрения, нравы и обычаи и самый язык, как вообще вместо старого идеала стал слагаться новый идеал жизни, по подражанию европейцам. В этом отношении всего важнее и интереснее для нас сочинения Татищева. Как Посошков представляет собою тип русского человека в переходную эпоху от старой жизни в новой, так Татищев является типическом лицом русских людей нового образования. В тоже время он был и первым русским историком и первым русским ученым в новом периоде литературы. – Что касается поэзии и литературы художественной, то во время самой реформы не могла еще явиться новая поэзия; прославлению подвигов Петра служила еще старая силлабическая поэзия. Но по той мере, как русские люди знакомились с произведениями литератур европейских, начала формироваться и новая русская поэзия и художественная литература. Первыми опытами в этой литературе были сочинения Кантемира и Тредьяковского. – В таком виде представляются общий характер литературы и главные литературные явления при Петре В. и его ближайших преемниках, до импер. Елизаветы Петровны.
Духовный регламент
Важнейший законодательный и вместе литературный памятник петровской эпохи есть, без сомнения, Духовный Регламент. По идеям Петра В. Регламент составлен Феофаном Прокоповичем, для управления Русскою Церковью, в которую, вместо патриаршества, было введено в 1721 г. коллегиальное управление, под названием святейшего Синода. Таким образом, Регламент непосредственно касается духовенства; но по тому значению, какое в государстве имеют религиозное образование и религиозная жизнь и руководящее этим образованием и этой жизнью духовенство, он должен был получить общенародный интерес и общегосударственное значение. До Петра В. не были ясно и точно установлены ни положение духовенства между другими званиями и состояниями, ни пределы церковной власти; общий строй всей русской жизни был религиозно-церковный, как это было во всей Европе в течение средних веков, когда во всех государствах во главе стояла католическая церковь, бывшая и учительницей и руководительницей жизни. Но после реформации в Европе развился другой строй жизни и другое направление в образовании. Место церкви заняло государство и само стало заведовать воспитанием и образованием народа. Вводя в Россию новое европейское образование, европейский строй жизни и новые коллегиальные формы управления, Петр В. не мог, конечно, оставить без внимания и состояния духовенства, церковной жизни и церковного управления. Но ближайшим поводом, ускорившим церковную реформу и определившим самый её характер, было то обстоятельство, что, во время разных нововведений, духовенство не оставалось пассивным зрителем, но обнаруживало недовольство и многие нововведения не одобряло; некоторые лица из него оказывались даже замешанными в разных протестах и бунтах. В этом недовольстве духовенства Петр видел решительное противление царской власти и начал опасаться, чтобы русская церковная иерархия не получила такого же преобладающего значения, какое на Западе имеет католическая иерархия, с своим главой, Папой, и чтобы не явилась такой же опасной противницей царской власти. В русском патриархе ему представился папа, и потому, вместо патриаршества, он вздумал учредить коллегиальное управление Синода. «Велико и сие, сказано по этому поводу в Регламенте, что от соборного правления не опасатися отечеству мятежей и смущения, яковые происходят от единого собственного правителя духовного. Ибо простой народ не ведает, яко разнствует власть духовная от самодержавной, но великою высочайшею пастыря честию и славою удивляемый, помышляет, что таковый правитель есть то вторый государь, самодержцу равносильный, или больше его, и что духовный чин есть другое и лучшее государство, и се сам собою народ умствовати обыкл. Что же, егда еще и плевельные властолюбивых духовных разговоры приложатся и сухому хврастию огнь подложат. Тако простые сердца мнением сим развращаются, что не так на самодержца своего, яко на верховного пастыря, в коем либо деле смотрят. И когда услышится некая между оными распря, вси духовному паче, неже мирскому правителю, аще и слепо и пребезумно, согласуют и за него поборствовати и бунтоватися дерзают и льстят себе окаянные, что они по самом Бозе поборствуют, и руки своя не оскверняют, но освящают, аще бы и на кровопролитие устремилися34."Поэтому но всему Регламенту проходит стремление установить для церковной власти должные пределы, определить для неё настоящее место и значение; но в этом отношении особенно замечательны статьи: «о мере чести епископской» и «о посещении епархий епископами»35. Другим резко выдающимся стремлением в Регламенте является стремление устроить монашество. Известно, что, вследствие сильного развития монашества в древние времена, религиозно-нравственная жизнь русского народа получила односторонний аскетический характер, так что всякая другая форма жизни считалась недостаточною для спасения, и многие, оставив службу и дела домашние, уходили в монастырь, а между тем, жизнь в монастырях, вследствие непомерного умножения монахов, в числе которых, вместе с хорошими, много поступало и дурных, совершенно упала. Регламент старается ограничить распространение монастырей и монашества, объяснить как народу, так и самому монашеству, истинное значение монашеской жизни и ввести в монастырях порядок и строгое управление. Все меры и правила, относящиеся к этому, изложены в Прибавлении к Регламенту «о правилах причта церковного и монашеского»36. Регламент состоит из трех частей. В 1-й части говорится о цели учреждения Синода; во 2-й – о делах, подлежащих управлению Синода; в 3-й – об обязанности правителей. К ним приложены еще прибавления: 1) о домах училищных (уставы семинарии и академии); 2) о проповедниках слева Божия; 3) о правилах причта церковного и монашеского и 4) о браках правоверных лиц с иноверными. Обыкновенно говорят, что Регламент для своего времени имел такое же значение, какое Стоглав во время Иоанна Грозного, и Наказ в эпоху Екатерины II. Действительно, воззрения высказанные в Регламенте, высказываются и в разных сочинениях духовных и светских писателей (в словах Феофана Прокоповича, в сочинениях Татищева, в сатирах Кантемира), подобно тому как новые идеи о воспитании, образовании и управлении, изложенные Екатериной в Наказе, составили содержание литературы Екатерининской эпохи. С другой стороны, в Регламенте, как в Стоглаве, изображаются равные заблуждения и суеверия и вообще разные недостатки в религиозно-нравственной жизни русского народа и указываются меры для их искоренения, путем духовного просвещения. В Регламенте предписывается: 1) «разыскать вновь сложенные и слагаемые акафисты и иные службы и молебны – согласны ли они с свящ. Писанием; 2) смотреть историй святых, не суть ли некия от них ложно вымышленные, сказующия, чего не было, или и христианскому православному учению противные, или бездельные и смеху достойные повести (напр. в житии Ефросина Псковского)... Духовному правительству не подобает вымыслов таковых терпеть и вместо здравой духовной пищи отраву людем представлять, наипаче, когда простой народ не может между десным и шуим рассуждать, но что либо видит в книге написанное, того крепко и упрямо держится. 3) Собственно же и прилежно розыскивать подобает оные вымыслы, которые человека в недобрую практику или дело ведут и образ ко спасению лестный предлагают, напр. не делать в пяток и празднованием проводить, и сказуют, что пятница гневается на не празднующих и с великим на оных же угрожением наступает. Також поститися некиих имянных дванадесять пятниц, а то для многих телесных и духовных приобретений, також собственно аки важнейшия паче иных времен службы почитать обедню благовещенскую, утреню воскресную и вечерню пятьдесятницы.... 4) Могут обрестися некия и церемонии непотребные и вредные. Слышится, что в Малой России, в полку Стародубском, в день уреченный праздничный, ведать жонку простовласую, под именем пятницы, а водят в ходе церковном (если то по истине сказуют) и при церкви честь оной отдает народ с дары и со упованием некия пользы. Також на ином месте попы с народом молебствуют пред дубом, и ветви оного дуба поп народу раздает на благословение. Розыскать, так ли деется. 5) Худый и вредный и весьма богопротивный обычай вшел службы церковные и молебны двоегласно и многогласно петь, так что утреня, или вечерня на части разобрана, вдруг от многих поется, и два или три молебны вдруг же от многих певчих и чтецов совершаются. 6) Весьма срамное и сие обреталося (как сказуют) молитвы людем, далече отстоящим, чрез посланников их, в шапку давать». Это перечисление разных грубых суеверий заключается следующим замечанием: «словом рещи: что либо именем суеверия нарещися может, сие есть лишнее, ко спасению непотребное. на интерес только свой от лицемеров вымышленное, а простой народ прельщающее, и аки снежные заметы (сугробы), правым истины путем» идти возбраняющее, все то к сему досмотру прилагается, яко зло, понеже во всяких чинах обретатися может»37.
Производя развитие и распространение таких суеверий от отсутствия образования в народе, Регламент предписывает пастырям заботиться о его распространении, опровергая при этом то возражение, какое делали против него невежественные люди, говорившие, что учение производит ереси: «Когда нет света учения, нельзя быть доброму поведению церкви и нельзя не быть нестроению и многим смеха достойным суевериям, еще же и разорам и пребезумным ересем. Дурно многие говорят, что учение виновно есть ересей, ибо кроме древних, от гордого глупства, а не от учения, бесновавшихся еретиков (перечисляются некоторые еретики, Валентины, Манихеи, Кафары и др.), наши же русские раскольщики не от грубости ли и невежества толь жестоко воябесновалися? А хотя и от ученых человек бывают ересиархи, яковый был Арий, Несторий и нецыи иные; но ересь оных родилась не от учения, но от скудного священных писаний разумения, а возрасла и укрепилася от злобы и гордости, которая не попустила им пременить дурное их мнение уже и по позвании истины против совести своей.... Несли посмотрим чрез истории, аки чрез зрительные трубки; на мимошедшие веки, увидим все худшее в темных, нежели в светлых учением, временах.... И аще бы учение церкви или государству было вредное, то не учились бы самые лучшие христианские особы и запрещали бы иным учитися. А то видим, что и учились все древние наши учители не токмо священного писания, но и внешней философии, и кроме многих иных славнейшие столпы церковные поборствуют и о внешнем учении»... Но надобно наблюдать, чтобы учение было доброе и основательное. «Ибо есть учение, которое и имени того недостойно есть, а обаче от людей, хотя и умных, но того не сведущих, судится быть за прямое учение. Обычно вопрошают мнози, в которых школах был онсица; и когда услышат, что был он в риторике, в философии и в богословии, за единые тыя имена высоко ставят человека, в чем часто погрешают. Ибо и от добрых учителей не вси добре учатся, ово за тупость ума, ово за леность свою, кольми паче, когда и учитель будет в деле своем мало, или ниже мало искусен». Это рассуждение, очевидно, направлено против ученых старого киевского и московского образования, которые представлялись врагами реформы и нового образования. «Тогда выходят люди малосведущие и малообразованные, знающие только имена реторики и философии и мнящиеся быти учеными. Такового, тако рещи, привиденного и мечтательного учения вкусившия человецы глупейший бывают от неученых. Ибо весьма темни суще, мнят себя быти совершенных, не помышляя, что все, что-либо знать мощно, познали, не хотят, но ниже думают честь книги и больше учитися, когда вопреки, прямым учением просвещенный человек никогда сытости не имеет, хотя бы он и Мафусалев век пережил. Се же весьма бедно, что именованные неосновательные Мудрецы не только не полезны, но и вредны суть и дружеству, и отечеству и церкви, пред властьми над меру смиряются, но лукаво, чтобы так украсть милость их и пролезет на степень честный. Равного чина людей ненавидят, и если кто во учении похваляем есть, того всячески тщатся пред народом и у властей обнести и хулити. К бунтам склонны, восприемля надежды высокия. Изложив свойства истинного образования и представив характеристику мнимых мудрецов, Регламент, или составитель Регламента, Прокопович излагает чин учения, или устав и план проектируемой им высшей духовной школы-академии и семинарии. Курс учения назначается осьмилетний. В первый год должны преподаваться грамматика вместе с географией и историей; во второй год – арифметика с геометрией; в третий – логика, или диалектика; в четвертый – риторика купно, или раздельно с стихотворным учением; в пятый – физика с краткой метафизикой; в шестой – политика Пуффендорфова; в седьмой и осьмой – Богословие. Относительно Богословия дается следующее наставление: «Чел бы учитель богословский священное Писание и учился бы правил, как прямую истую знать силу и толк Писаний и вся бы догматы укреплял свидетельством Писаний. А в помочь того дела чел бы прилежно святых Отец книги»38. Для изучения географии предписывается иметь глобусы и карты. При школе надлежит быть библиотеке довольной, ибо без библиотеки, академия как без души. Книги для библиотеки должны быть не только из русских, но и из иностранных. При академии должны быть больница, аптека и врач. Для укрепления и развития физических сил предписывается плавание на судах, строение крепостей, прогулки на острова, в поле, к загородным домам государевым. Для развития эстетических способностей назначаются прогулки по хорошим местам, пение, акции и комедии и музыка. Устав этот отличается не только от юго-западных братских школ и духовной школы Посошкова, но и от академий, киевской и московской, как обширностью учебной программы, большим количеством светских общеобразовательных наук, так и самым характером и целью образования. По уставу киевской академии в ней должны были воспитываться ученые для борьбы и защиты православной веры от католицизма и иезуитов; след. направление было религиозно-полемическое; так же религиозно-полемические цели имелись в виду и при образовании в московской академии, которая по местным потребностям должна была приготовлять ученых для борьбы с расколом и протестанством; Феофан Прокопович в новой академии хотел воспитывать ученых богословов по новым началам западноевропейского образования, не в одном каком-нибудь направлении, и не с частною целью, но вообще просвещенных пастырей и учителей церкви и вместе образованных членов общества, идеал которых ему представлялся в немецких протестантских богословах. Согласно с этими целями предположено было принимать в академию и иностранных учителей, которые прежде ни в киевской, ни в московской академии не принимались. «Не каких-нибудь, но изрядных и свидетельствованных учителей надобно, которых призвать бы из академий иноземных, со свидетельством знатных школьных и гражданских властей». Не надобно опасаться, замечает Прокопович в другом месте, что они детей наших совратят по своей богословии, потому что можно их артикулами определить, чему они должны учить, и надсматривать, не преподают ли чего, нашему исповеданию противного. Пусть преподают они только учения внешния-языки, философию, юриспруденцию, историю и проч., а не богословские догматы.... Если не опасаются господа русские посылать детей своих в академии иностранные, то для чего бы опасаться у нас»39. Но такой широкий план новой духовной академии, за недостатком средств, не мог быть выполнен; в гораздо более скромных размерах была открыта самим Прокоповичем только частная школа в его имении, Карповке. За проектами академии и семинарии, в Регламенте следует требование, чтобы каждый епископ имел при своем доме школу «для детей священнических и прочих, в надежду священства определенных». Такие школы и стали открываться, и из них в последствии образовались духовные семинарии. Наконец, для научения народа истинам веры и благочестия, Регламент повелевает составить «новые краткия и вразумительные и ясные книжицы». Указав на то, что «книга православного исповедания слишком велика да и написана не довольно просто и понятно, что прежний славянский перевод великих учителей Златоустого, Феофилакта и других сделался также темен и не вразумителен, что толковательные беседы учительские, кроме высоких богословских тайн, содержат в себе много такого, чего ныне невежливый человек к пользе своей употребить не может, он приказывает сочинить «три книжицы небольшия: первую о главнейших спасительных догматах веры и о заповедях Божиих, в десятословии заключенных; вторую – о собственных всякого чина должностях; третью таковую, в которой собраны будут с разных святых учителей ясные проповеди». Все эти книжки положено было читать в церкви в воскресные и праздничные дни по утрени и обедне в таком порядке, чтобы они могли быть прочитаны в четверть года, а в год четыре раза. Кроме того, первые книжки назначались для первоначального обучения детей. Издавать все три книги нужно было в одной небольшой книжке, чтобы могла быть куплена малым иждивением и употребляться без труда не только в церквах, но и в домах всякого охотника. Некоторые из этих требований были приведены в исполнение прежде издания самого Регламента. В 1720 г. была напечатана составленная, по приказанию Петра, Феофаном Прокоповичем книга «Первое учение отроком», в которой, после азбуки, помещено было краткое толкование 10 заповедей, молитвы Господней и 9 блаженств евангельских. В предисловии книги объяснялось, что от воспитания в юности зависит вся жизнь человека, что в России воспитание находится в плохом состоянии: «все богопочтение полагается во внешних обрядах и телесных обучениях, и ниже помышляюще о самом основательном благочестии... не многие ли обретаются книгочии, которые заповедей Божиих и Символа веры и силы молитв не знают». «Учение отроком» назначалось вместо старинных букварей, но потом положено было читать его в церкви для назидания народа, по великим постам, вместо поучений Ефрема Сирина. Кроме того, Петр В. предписал Синоду составить Катихизис, где изъяснить: «что непременный закон Божий, и что советы, и что предания отеческия, и что вещи средния, и что только для чину и обряду сделано, и что непременное, и что ко времени и случаю применялось, дабы знать могли, что в каковой силе иметь»40.
Таким образом, Регламент, полагая причину равных суеверий в отсутствии образования, без которого вера и благочестие древнего русского человека получили чисто внешний, обрядовый характер, для искоренения их стремился распространить истинно христианское просвещение В этом отношении он действовал совершенно противоположно Стоглаву, который причину всех недостатков в религиозно-нравственной жизни видел в упадке древних преданий и древних уставов благочестия и все заботы свои сосредоточил главным образом на исправлении только внешней обрядовой стороны богослужения.
* * *
Петр В., как просветитель России Я. К. Грота. Записки Акад. наук 1872. том XXI.
Духовный Регламент. Москва 1794 г. стр. 6–8.
Реглам. ст. 35 – 40.
Там же ст. 118 – 138
Регламент стр. 11–15.
Там же стр. 44–42–52.
Смотр. у г. Морозова: Феофан Прокопович, как писатель.
Наука и литер. 1, 181–182.