Вступление. Московский период (1821–1867 годы) проповеднической деятельности митрополита Филарета (Дроздова)

В 1821 году, когда святитель Филарет был еще архиепископом Ярославским, вследствие кончины митрополита Новгородского и Санкт-Петербургского Михаила (Десницкого), последовавшей 24 марта сего года, естественно возникли слухи о предстоящих переменах в Российской иерархии, причем в числе кандидатов на одну из имевших открыться вакансий называли и Филарета.

Об этих слухах между прочим в частном письме известил Филарета товарищ его по Троицкой лаврской семинарии, а теперь подчиненный ему ректор Ярославской духовной семинарии и настоятель Толгского монастыря архимандрит Гавриил (Розанов). На письмо Гавриила Филарет от 22 апреля означенного года отвечал между прочим следующее: «Не искушайте меня никакими предсказаниями. Долго ли между бурь? Надобно спешить к пристани»¹. В последних словах этого ответа как бы сказалось некоторое предчувствие имевшего скоро последовать перемещения святителя Ярославского на кафедру его родины – Москвы, где и обрел он себе «тихую пристань» после долгих лет скитальчества по местам, чуждым Московской епархии, на которую готовил его в святители духовный отец и первый рукоположитель его, митрополит Московский Платон (Левшин), и в которой вообще было для него так много дорогого.

Несмотря на интриги, с помощью которых завистники Филарета усиливались устроить перевод его в отдаленную от столиц Грузию на место Феофилакта (Русанова)², давний покровитель Филарета, министр духовных дел и народного просвещения, князь А. Н. Голицын, устроил перевод Московского митрополита Серафима (Глаголевского) на место покойного Михаила в Петербург, а Филарета – на место Серафима в Москву³. В № 64 Московских Ведомостей за 1821 год (от 10 августа) читаем: «На поднесенном от Святейшего Правительствующего Синода докладе, в котором представлены были кандидаты на открывшуюся в Московской епархии архиерейскую вакансию, с присутствованием, кто из них Высочайше утвержден будет, в тамошней синодальной конторе и с получением положенного по штату оной жалования, собственного Его Императорского Величества рукою в 3-й день июля 1821 года написано тако: быть Московским архиепископом и Свято-Троицкой Сергиевой Лавры архимандритом преосвященному Филарету Ярославскому. Александр». С тех пор и по день блаженной кончины своей, последовавшей 19 ноября 1867 года, святитель Филарет, до 1826 года в сане архиепископа, а с 1826 года в сане митрополита, твердо держал кормило правления церковного, как бы зная только одну эту пристань, к ней поспешая и в ней находя успокоение от бурь и треволнений жизни.

А это продолжалось таким образом более нежели 46 лет. 46 с лишком лет первосвятительства на одной из старейших кафедр Русской Церкви; 46 с лишком лет управления делами Церкви не только Московской, но и всей Русской⁴; 46 с лишком лет непрерывного, неустанного и разнообразного труда среди всех треволнений и бурь, какие приходилось ему испытывать в столь долгий период времени, и при таком хилом здоровье, каким с детства отличался Филарет! Поистине, только благодатная помощь Божия могла произвести такое небывалое явление в Русской Церкви: сила бо Моя, сказано, в немощи совершается (2Кор.12:9). Поистине, только будучи достойным сосудом благодати Св. Духа великий в малом теле, Филарет мог пройти столь длинное поприще не только без ущерба своему достоинству, но и со славою, перешедшею далеко за пределы России, поставившею его имя наряду с именами вселенских учителей Церкви, как то показали знаменательные 1867 и 1882–1883 годы. Как в 1867 году, по случаю исполнившегося 50-летия служения Филарета в епископском сане и по случаю кончины его, так и в 1882–1883 году, по случаю исполнившегося 100-летия со дня рождения, это засвидетельствовали не только сыны Русской Церкви, но и представители старейших святительских кафедр Церкви вселенской.

Между прочим, одно из близко знавших святителя при жизни его лиц Московского духовенства, по случаю 100-летнего юбилея Филарета, в своей проповеди весьма удачно применило к нему слова его же проповеди, произнесенной еще в 1811 году, о дарах Святого Духа. В проповеди этого лица Филарет изображается как облеченный силою свыше, как святитель, в котором «обитал дух величия, которое, по собственным его словам, не есть ни слепая отважность, ни гордость, покрытая пышностью, ни блеск естественных добродетелей, нечистых в своем источнике, но истинная возвышенность мыслей, занятых Богом, обширность видов, ограничивающихся одною вечностью, благородство чувствований, рожденных и воспитанных словом Божиим; – обитал дух силы, с которым христианин есть добрый воин, облеченный во всеоружие Божие (Еф.6:11), могущий вся о укрепляющем его Иисусе Христе (Флп.4:13), силою восхищающий царствие Божие (Мф.11:12); – обитал дух смирения, которое есть добродетель не блистательная, но высоко ценится пред Богом (1Пет.5:5)⁵. Вития, «для краткости», изобразил только эти черты благодатного присутствия Духа Божия в великом святителе Московском.

Но к последнему одинаково приложимы и все те черты, которыми в слове Божием (Ис.11:2–3; 1Кор.12:8 и далее) описывается облагодатствованный человек. Ибо и дух премудрости и разума, и дух совета и крепости, и дух ведения и благочестия, и дух страха Божия обитал в святителе, в котором, по словам другого лица, также близко знавшего владыку, сказанным с церковной же кафедры под живым впечатлением жизни и блаженной кончины его в 1867 году, «всякую минуту была видна заботливость о том, чтобы быть достойным сосудом благодати и ни словом, ни делом не уронить своего достоинства»⁶. Короче сказать, Филарет сам весь был «дух», по меткому выражению еще одного близкого к нему и также компетентного лица⁷; и по кончине его недаром слышались голоса и читались слова удивления и недоумения по поводу сей кончины от утвердившейся долговременным опытом привычки видеть неземной образ святителя и слышать духовное слово из уст его. Только кончина святителя показала, что он был также человек, облеченный плотью, хотя и на земле почти одухотворенною высокими иноческими подвигами.

«Митрополита Филарета не стало! – взывал по кончине его недавно почивший великий русский мыслитель-публицист И. С. Аксаков.⁸ – Упразднилась сила, великая, нравственная, общественная сила, в которой весь русский мир слышал и ощущал свою собственную силу, – сила, созданная не извне, порожденная мощью личного духа, возросшая на церковной народной почве. Обрушилась громада славы, которою красовалась Церковь и утешался народ. Отжита на век та величавая, долгая современность, что обняла собою пространство полвека, что пребыла длинный ряд событий и поколений и как бы уже претворилась в неотъемлемое, историческое достояние Москвы, в ее живую стихию, которой, казалось, ей не избыть и во веки... Угас светильник, полстолетия светивший на всю Россию, не оскудевая, не померкая, но как бы питаясь приумножением лет и выступая ярче, по мере надвижения сумрака жизни. Смежилось не усыпающее око мысли. Прервалось полу-столетнее назидание всем русским людям – в дивном примере неустанно бодрствующего и до конца бодрствовавшего духа. Смолкло художественно важное слово, полвека и более полвека раздававшееся в России, то глубоко проникавшее в тайны Богопознания, то строгой и мощной красотой одевавшее разум Божественных истин!»⁹

Последние из приведенных слов истинно художественного изображения личности и значения почившего святителя Московского прямо затрагивают то, что составляет главный предмет нашего настоящего исследования. «Угас светильник», – как бы продолжая речь Аксакова, говорил за то же печальное время 1867 года еще один церковный вития, – «от которого свет истинного боговедения и высокой доблести духовной распространялся до отдаленнейших пределов Церкви восточной и даже достиг иноверных, ищущих православия; умолкли уста, из которых каждое исходившее слово было правилом веры и законом для жизни и деятельного служения Богу и человечеству во всяком его виде. Но что же угасло? Угасло горевшее вещество, а самый свет, который озарил пред миром глубину истин и веры и высоту жизни христианской, – он не может угаснуть, от него остались немерцающие лучи, общее драгоценное достояние всех родов и времен. Сомкнулись уста: а слово, изшедшее из них, облетело весь мир христианский, сделалось символом православия, воплощением духовной мудрости, ключом для разрешения недоумений, печатью истины, неистощимым назиданием для паствы, неизменным руководством для пастырей»¹⁰.

Подлинно так. Пишущий эти строки сам не имел счастья ни видеть лично, ни слышать слово из уст великого святителя Московского Филарета, проживая, во дни жизни его, вне пределов Московской епархии. Но внимая слову его, заключенному в письмени, и прислушиваясь к письменным и устным словам других лиц, более или менее близко знавших и чтивших в Бозе почившего святителя, он также мало-помалу начинает проникаться духом присутствия его, ощущать это присутствие так, как бы и видел лично святителя и слышал слово из уст его. А между тем кто же будет спорить против того, что из всех видов слова, оставленного святителем на память потомству в письмени, слово проповеди было одною из важнейших отраслей его долговременного служения Церкви и Отечеству?

Недавно окончено изданием возможно полное собрание его проповедей. Разумеем предпринятое и завершенное родственниками святителя Филарета, Московскими протоиереем П. И. Казанским и священником К. И. Богоявленским, – издание 1873–1885 годов. Примечательно, что из пяти томов этого издания, обнимающих время проповедания, начиная с 1803 и кончая 1867 годом, целых четыре тома, и притом бóльших по объему, заключают в себе проповеди именно теперь рассматриваемого нами Московского периода. При этом не скроем и того, что несмотря на достойную глубокой благодарности и всякого уважения тщательность издания 1873–1885 годов, в нем все-таки же некоторые проповеди Филарета, сколько нам известно, не помещены.¹¹

Такое обстоятельство насколько свидетельствует о изобилии благодатных даров, почивших на великом архипастыре проповеднике нашем, настолько же и делает затруднительным исследование о более нежели полувековой проповеднической деятельности его. Недаром все доселе появлявшиеся исследования в этой области, по сознанию таковой затруднительности исследования со стороны самих исследователей, обнимали собою только отдельные части и лишь известные стороны предмета, подлежащего нашему исследованию, а не рассматривали его во всех частях и со всех сторон.¹² Не бросить ли поэтому и нам перо, не начав исследования о том же предмете?.. Но если Господь помог нам совершить дело исследования о трех первых периодах проповеднической деятельности великого святителя Московского, именно – Троицко-Лаврском (1803–1808)¹³, Петербургском (1809–1819)¹⁴ и Тверском с Ярославским (1819–1821),¹⁵ то уповаем, не оставит нас Своею помощью и на предлежащем нам теперь пути нашего исследования.

К тому же и вышесказанное о последнем издании проповедей великого святителя дает нам возможность успокаивать себя надеждою на то, что мы находимся в далеко лучших условиях для целостного исследования проповеднической деятельности его, нежели те исследователи, которые писали о ней при жизни его или и после кончины, но до завершения упомянутого издания. По-прежнему мы будем вести свое исследование об этой деятельности в связи с историческими условиями ее, то есть в связи с обстоятельствами жизни проповедника и историей его времени, с 1821 по 1867 год.

Обозревая столь длинный период времени, мы видим себя в необходимости заранее определить точку зрения на предмет исследования и начертать план этого исследования. И прежде всего, в этот период учительно-проповедническая деятельность великого святителя, или, если так можно сказать, теоретическая, повсюду идет уже как бы позади практики его собственного проповедничества: между тем как в Тверской и Ярославский период Филарет, по большей части находясь в отдалении от своих епархий, он поневоле должен был более из Петербурга давать правила проповедничества, нежели сам в своей проповеди давать образцы его подведомым ему пастырям. В период Московский дело идет наоборот. Потому и у нас теперь, по сравнению с рассмотренным периодом Тверским и Ярославским, дело будет идти в обратном порядке: рассмотрение собственного проповедничества Филарета будет упреждать рассмотрение его учительно-проповеднических правил и приемов.

Далее, хотя во весь длинный Московский период проповеднической деятельности святителя Филарета самою заметною гранью в его жизни является 1842 год, в который прекратились навсегда его ежегодные почти поездки в Петербург для участия в заседаниях Святейшего Синода,однако, в нашем историческом обозрении проповеднической деятельности Филарета мы не будем придавать этой грани особенного значения; ибо собственно на проповедническую деятельность его она мало имела влияния. Мы будем следить за этой деятельностью сообразно течению жизни самого святителя и истории его времени хронологически, имея в виду лишь те три царствования, в которые жил и действовал наш проповедник и только однородное из разновременного, группируя для удобства и цельности обозрения. Такое шествие по длинному пути Московского периода, смеем надеяться, не будет утомительно, так как всякий дальнейший шаг на этом пути будет открывать пред нами все новый и новый интерес.

Но великость значения проповедника и его проповеди побуждает нас не ограничиваться одним хронологическим обзором его проповеднической деятельности, а вникнуть и в то, что в ней выше временного, исторического, в сущность предмета проповеди его, хотя и обыкновенно условливаемого требованиями времени. Иначе сказать, мы должны обратить внимание на всю область предметов его проповеди, также рассмотреть направление, тон и характер ее и обратить внимание на прием ее со стороны слушателей и читателей; а потом уже рассмотреть и собственно учительно-проповедническую деятельность святителя.

Таким образом, все настоящее исследование наше естественно распадается на три части. I-я часть будет обнимать собою более внешнюю, так сказать, историю проповеди Филарета, обозревать проповедническую деятельность последнего в связи с обстоятельствами и событиями его жизни и времени, так или иначе возбуждавшими его к проповеданию слова Божия, вообще условливавшими происхождение и содержание его проповедей. Это часть в собственном смысле историческая. II-я часть будет представлять в себе: а) обозрение предметов проповеди Филарета, хотя также не без связи с обстоятельствами жизни и времени его; б) рассмотрение направления, тона и характера проповеди и проповеднической деятельности его и в) рассмотрение как собственного отношения Филарета к своим проповедям и проповедничеству, так и отношения других к тому же. III-я часть, рассматривающая собственно учительно-проповедническую деятельность Филарета, в частности, будет иметь в виду: А) отношение Филарета к проповедям и проповедничеству других лиц как в своей епархии, так и вне этой епархии, как пастырей, так и архипастырей; Б) теорию проповедничества, устанавливаемую Филаретом. В заключение мы сделаем сравнение Филарета с другими современными ему, более известными проповедниками русскими.

Московский период проповеднической деятельности Филарета обнимает собою три царствования: Александра I, Николая I и Александра II. Исторический обзор ее за все это время, для удобства, может быть подразделен на следующие четыре каждого царствования отдела: 1) личные отношения, жизнь и деятельность самого проповедника; 2) внешние для Империи события (внешняя политика); 3) внутренние события и учреждения в ней (внутренняя политика, внутреннее состояние Империи); 4) история Церкви Русской вообще и Московской епархии в частности. По этим четырем рубрикам мы и будем рассматривать означенную деятельность за все три царствования.