Жизненный путь профессора И.М. Андреевского (1894–1976)

Биография американского профессора – эмигранта «второй волны» И.М. Андреевского. В центре внимания – усилия Ивана Михайловича по организации работы православных религиозно-философских молодежных кружков в Ленинграде, разгромленных ОГПУ в 1928 году. Именно в это время на почве противостояния политике власти по отношению к церкви вкупе с тяжелыми впечатлениями от пребывания в Соловецком концлагере в 1928–1932 годах сформировались, делает вывод автор, антикоммунистические взгляды И.М., что и предопределило, в конечном счете, его коллаборационизм в годы Великой Отечественной войны и антисоветскую направленность публицистики послевоенного времени.

Благодаря работам В.В. Антонова [2], автора этих строк [6] и опубликованным воспоминаниям Д.С. Лихачева [15, с. 131–136, 264–265], имя американского профессора русского происхождения Ивана Михайловича Андреевского хорошо известно специалистам. В 2011 году появилось, наконец, и жизнеописание профессора. Речь идет о статье архимандрита Ианнуария (Недачина) «Четыре русских эпохи в судьбе профессора И.М. Андреевского» [5]. Но до полноценной научной биографии И.М. еще далеко: слишком много остается неясностей и т.н. «белых пятен» в его непростом, как оказалось, жизненном пути.

Родился И.М. 1 (14) марта 1894 года в Санкт-Петербурге. Его отец – коллежский асессор (1898) из обер-офицерских детей, Михаил Петрович Андреевский (1870–1916) служил архивариусом Санкт-Петербургско-Псковского управления землеустройства и государственных имуществ. Мать, Ольга Адольфовна, урожденная Нейман, была дочерью немца – скрипача Мариинского театра. Кроме Ивана в семье было ещё четверо детей: Михаил (род. 11.06.1896 г.), Сергей (род. 25.09.1900 г.), Мария (род. 03.10.1891 г.) и Ольга (род. 20.02.1898 г.) [25, л. 19]. Известность из них получила только дочь, поэтесса Мария Шкапская (1891–1952). После окончания реального училища А.С. Черняева мальчик оказался в 1907 году во Введенской гимназии.

Под влиянием идей Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского И.М. организовал здесь ученический кружок полуанархического, полухристианского толка. В 1912 году 18-летний юноша, будучи учеником 6-го класса этого учебного заведения, был привлечен к суду за участие в антиправительственных выступлениях учащихся гимназии О.К. Витмера («Витмеровское дело») и приговорен к высылке в Олонецкую губернию. Но был взят на поруки московским богачем Н.А. Шаховым и на его деньги вместо олонецкой ссылки оказался в Париже, где набирался «ума-разума» на философском отделении факультета словесности Парижского университета [3, с. 102].

Летом 1914 года он приехал в Санкт-Петербург к родителям на каникулы, но в связи с началом войны в Париж возвратиться не смог и в конце октября оказался в числе слушателей медицинского факультета Психоневрологического института в Петрограде [25, л. 1]. Успешно окончив его в 1918 году, продолжил свое образование на славяно-русском отделении историко-филологического факультета Петроградского университета. Из университетских профессоров наибольшее влияние на него оказали литературовед С.А. Венгеров с его историко-психологическим методом и особенно философ С.А. Алексеев (Аскольдов), много поспособствовавший пробуждению у И.М. религиозного чувства и интереса к религиозно-философской проблематике [1, с. 304]. После окончания в 1921 году университета стал преподавать русскую литературу в 5-й «совшколе» близ Смольного [3, с. 101–102].

Из организованного им здесь в этом же году школьного литературного кружка «Хельфернак» (Художественно-литературно-философско-религиозно-научная академия), собственно, и родилось то, что впоследствии получило известность как «Братство Серафима Саровского». В 1922 году заседания кружка были продолжены в стенах 190-й «совшколы», куда перешел работать И.М. Помимо учеников были среди посетителей кружка и вполне взрослые люди: врач Модест Моржецкий и уже известный нам философ С.А. Алексеев (Аскольдов). Но костяк составляла учащаяся молодежь: Николай Милюков, Валентина Морозова, Лев Косвен, Дмитрий Лихачев и ряд других. Основным занятием кружковцев была подготовка, чтение и обсуждение под руководством И.М. докладов на темы литературно-философского характера.

Однако вскоре под влиянием И.М. характер деятельности кружка стал меняться, и к 1925 году преобладающим в его работе стало обсуждение вопросов текущей церковной жизни и подготовка рефератов на богословские темы, причем охранительного, тихоновского толка, с критикой позиции официальной церкви и политики советской власти в церковных вопросах. И как результат – переименование 15 января 1927 года (день памяти преподобного Серафима Саровского) по предложению Андреевского существующего кружка в православное «Братство Серафима Саровского» [4. т. 3, л. 437].

Никакого писаного устава Братство не имело, хотя его членам и рекомендовалось регулярное посещение церкви, соблюдение постов и личный аскетизм. Цель Братства – спасти Россию путем личного духовного подвижничества и иночества в миру. Характерной особенностью Братства по сравнению с «Хельфернаком» были более строгие требования к соблюдению конспирации и дисциплины среди его членов. Еще одна особенность кружка – его охранительный, православный характер как организации тихоновского толка, твердо стоящей на стороне гонимой церкви.

Все члены Братства были сторонниками Петроградского митрополита Иосифа (Петровых, род. 1872, расстрелян в 1938 г.) и принципиальными противниками, как обновленчества, так и декларации 16(29) июля 1927 года заместителя Патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) и рассматривали официальную позицию православной церкви как недостойную уступку советской власти. Характерна в этом плане поездка И.М. в 1927 году в Москву в составе делегации ленинградского духовенства и мирян к митрополиту Сергию с целью добиться изменения его позиции в этом вопросе.

12 декабря 1927 года делегация была принята митрополитом, но успеха не имела [3, с. 105].

Собирались члены кружка обычно по средам на квартире у И.М. по Церковной улице (ныне ул. Блохина), дом 8А, кв.16, близ Владимирского собора (в наше время это дом №12, кв. 22) в двух тесных комнатках на четвертом этаже. Среди докладов, прозвучавших на заседаниях Братства: «О молитве», «О литургике» (И.М. Андреевский), «О Евангелисте Марке» (А.П. Обновленский), «Об обновленческом движении в России» (В.Н. Финне), «Россия и антихрист» (И.Е. Аничков), «Об общественной жизни русской Праги» (Татьяна Крюкова) и др. [4, т. 2, л. 376]. Общее число членов Братства составляло в это время 15–20 человек. Не всех удовлетворял спокойный, академический характер работы Братства, и у «посетителей» И.М. Андреевского молодежного возраста 22–25 лет возникла идея создания более радикальной организации – «Космическая академия наук» (КАН).

Начало ей было положено 14 мая 1926 года. В качестве инициаторов создания кружка выступило трое друзей – выпускники Ленинградского университета Петр Мошков, Эдуард Розенберг и студент Педагогического института им А.И. Герцена Анатолий Тереховко. Целью КАН было провозглашено углубленное изучение её членами религиозно-философских вопросов. Необычное же название кружка находит свое объяснение в ее организационной структуре, заимствованной у большой, настоящей Академии наук: непременный секретарь, академические кафедры и даже собственный конференц-зал – квартира П.П. Мошкова.

На первых порах КАН состояла их 8 человек, за каждым из которых были закреплены соответствующие кафедры: П.П. Мошков – химии, В.И. Раков – нравственного богословия, Э.К. Розенберг – лингвистики, А.В. Селиванов – православной апологетики, В.К. Розенберг – истории философии, Н.Е. Сперанский естествознания, А.Н. Миханков – истории церкви, А.С. Тереховко – психологии. Девятым дополнительным членом КАН стал Д.С. Лихачев, избранный по кафедре филологии [4, т. 2. л. 1–8]. Непременным секретарем и фактическим руководителем КАН был Эдуард Карлович Розенберг (хранитель хартии – хартофилакс). Присутствовал в деятельности КАН и игровой элемент: свой гимн, свое приветствие (хайре!), непременные тросточки, штрипки на брюках и свое «святое место» или «заветный пень» от столетнего дуба в Александровском парке на Парнасе Царского села [15, с. 264–265].

Несмотря на то, что задачу свою члены кружка видели в углубленном изучении религиозно-философской проблематики, «по факту» уже с первых шагов КАН в деятельности её начинает сказываться «злоба дня»: доклады о Февральской и Октябрьской революциях, сообщение Д.С. Лихачева о статистике расстрелов, организованных ОГПУ и др. Особого внимания в этом плане заслуживает речь непременного секретаря КАН Э.К. Розенберга на годичном собрании кружка 14 мая 1927 года с резкой критикой подавления инакомыслия и свободы слова в СССР. Само существование КАН подавалось им как некая отдушина стеклянного колпака, под которым находилась после 1917 года вся Россия. Не обошлось в речи Розенберга и без обличения в связи с этим «жидовствующих чекистов» [4, т. 1, л. 3].

Большой интерес к вопросу о роли евреев в русской революции и насаждении в стране новых, советских порядков проявлял и кандидат в члены КАН Д.П. Каллистов (впоследствии известный историк-античник), сделавший на одном из её заседаний доклад «О еврейском засилье в СССР». И хотя «академиком» Д.П. Каллистов так и не стал, но это совсем не потому, что он был убежденный юдофоб [14, с. 315–318], а ввиду полного отсутствия у него, как оказалось, какого-либо интереса к так волновавшим его товарищей проблемам религиозно-нравственного характера [4, т. 1, л. 2–3]. Такого же антисоветского, антисемитского плана был и доклад П.П. Мошкова «Евреи и Россия». Выступить с ним на заседании КАН он, правда, не успел.

Но краткие тезисы его, обнаруженные при обыске в квартире Мошкова, до нас дошли. Оказывается, считал этот «академик», социалистическая революция в России – это еврейских рук дело. Да и в целом, войны и революции в современном мире во многом обусловлены не столько факторами объективного порядка, сколько «натиском торжествующего еврейства, уничтожающего на своём пути все не еврейское, согласно планам «Сионских мудрецов» [4, т. 3, л. 39 об.]. На оригинальность суждений авторы докладов не претендовали, всецело ориентируясь в этом вопросе на отечественную (С.А. Нилус, Г.В. Бутми, П.А. Крушеван, А.С. Шмаков) и переводную (Генри Форд, Г.С. Чемберлен) литературу антисемитского толка.

Конечно же, круг интересов членов КАН был широк, и, ни в коем случае не сводился к критике мероприятий советской власти в отношении православной церкви и обсуждению «еврейского вопроса» в СССР. Так, на уже упоминавшемся торжественном заседании, посвященном годовщине образования КАН, были заслушаны доклады: В.Т. Ракова о возникновении обновленческого движения в русской православной церкви, А.В. Селиванова «Борьба за Логос», Н.Е. Сперанского «Проблема познания в естественных науках» и Э.К. Розенберга «О психологии слова» [7, с. 116]. Большой интерес вызвал и прочитанный на заседании КАН 3 февраля 1928 года доклад Д.С. Лихачева «О старой и новой орфографии» [4, т. 4, л. 653–658].

Все так. Но не замечать откровенно антисоветского настроя как самого И.М., так и членов патронируемых им молодежных кружков, настаивая на «православно-просветительском» характере «Братства Серафима Саровского» (В.В. Антонов) [3, с. 95] и маскарадном, «шутейном» характере КАН (Д.С. Лихачев) [14, с. 265], по-нашему мнению, никак нельзя.

9 и 20 января 1928 года были арестованы Д.П. Каллистов и член «Братства» Борис Иванов, от которых и потянулась ниточка к КАН. 8 февраля последовали аресты Э.К. Розенберга, Д.С. Лихачева, В.Т. Ракова, П.П. Мошкова, А.В. Селиванова, а после того, как связь КАН с Братством Серафима Саровского (добрая половина «академиков» являлась его посетителями) была установлена, взялись и за него [16, с. 36]. 21 февраля были арестованы И.М. Андреевский, И.Е. Аничков, Н.И. Гурьева, Л.А. Суратова, В.Л. Комарович, А.М. Миханьков, Ю.С. Тихомирова, В.М. Шувалов, С.А. Эйнерлинг, 7 апреля – А.П. Обновленский, В.В. Финне, о. Владимир Пищулин [17, с. 116].

Надо отдать должное И.М. Андреевскому. Держался он в ходе следствия твердо и с достоинством. И это несмотря на шесть месяцев пребывания в темном и холодном карцере, угрозах и издевательствах со стороны следователей. «Я, – заявил он, – никогда не стоял во главе какого либо специального кружка или «Братства Серафима Саровского», хотя и признал, что у него на квартире действительно «собиралась молодежь по воскресеньям и праздникам, самого разнообразного типа, которая интересовалась различными вопросами» [4, т. 2, л. 161]. Немногословен был и ряд других подследственных, в частности, будущий академик Д.С. Лихачев [4, т. 2, л. 453]. Всего по делу «Братства Серафима Саровского» и «Космической академии наук», деятельность которой носила, согласно обвинительному заключению от 08 сентября 1928 года, ярко выраженный «антисоветский и антисемитский характер» [4, т. 3, л. 601] проходило 40 человек, 30 из которых были осуждены.

Что касается И.М., то в вину ему было поставлено: 1) участие в составе делегации верующих Ленинграда к митрополиту Сергию в декабре 1927 года; 2) использование своего знакомства с членом президиума ЦИК П.Г. Смидовичем для личного ходатайства об освобождении арестованного священника Ф.К. Андреева; 3) рассказы на уроках литературы в школе о «жестоком характере» Председателя Совнаркома СССР А.И. Рыкова, «паршивом жиде» Рошале и, наконец, трактовка романа И.А. Гончарова «Обрыв» как некоего предвидения обрыва, в который катится советская власть [4, т. 2, л. 16]. Более серьезные прегрешения И.М., связанные с его ролью как организатора (по крайней мере, это справедливо в отношении Братства Серафима Саровского) и идейного руководителя обоих кружков следствие не заинтересовали, и оно предпочло ограничиться констатацией того, что «сам Андреевский показаний о деятельности и целях Братства не дал, заявив, что он о Братстве ничего не знает» [4, т. 3, л. 586].

В.В. Антонов эту странность следствия (а вел его известный «спец» по такого рода делам А.Р. Стромин (Геллер)), связывал с возможной ролью, которую смогли здесь сыграть старые знакомства И.М. с видными большевиками: наркомом просвещения А.В. Луначарским, уже упомянутым нами П.Г. Смидовичем, а через него и А.И. Рыковым [3, с. 102, 113].Вполне возможно, что так оно и было, хотя избежать концлагеря И.М. все же не удалось. Постановлением коллегии ОГПУ от 8 октября 1928 года Андреевский И.М., Розенберг Э.К., Лихачев Д.С., Раков В.Т., Мошков П.П., Тереховко А.С., Аничков И.Е., Миханьков А.Н., Каллистов Д.П. получили по статье 58–11 УК РСФСР по 5 лет концлагерей. Трое: Обновленский А.П., Селиванов А.В., Сперанский Н.Е. – по 3 года. И.Л. Сильвестрович был приговорен к тюремному заключению сроком на 1 год.

Остальные 17: Суратова Л.А., Финне В.В., Пищулин К.В., Гурьев Н.И., Шувалов В.М., Розенберг В.К. (брат Э.К. Розенберга), Смирнова В.И., Тихомирова Ю.С., Эйнерлинг С.А., Свириденко Л.К., Комарович В.Л., Морозова В.Г., Холмогорова Е.И., Успенский В.Ф., Алексеев (Аскольдов) С.А., Крюкова Т.А., Мокиевский Г.П. – были высланы в отдаленные местности страны на три года [4, т. 3, л. 616]. Как бы вдогонку к ним 22 июня 1929 года последовало осуждение ещё трёх, правда, непостоянных членов «Братства»: преподавателя Педагогического института им. А.И. Герцена Сухова А.П. – три года исправительно-трудовых лагерей, адвоката Бурцевой Н.Б. (Долбежевой) – три года ссылки и психиатра Моржецкого М.Н. – три года условно [4, т. 3, л. 616].

Оказавшись в результате в Соловецком и Свирском концлагерях, И.М. был востребован здесь в качестве врача, благодаря чему ему и удалось выжить, несмотря на практиковавшиеся в них нечеловеческие условия жизни заключенных [12, с. 3]. После освобождения в 1932 году был лишен права проживания в Ленинграде и устроился на работу в качестве главного врача областного интерната для дефективных детей на станции Оксоча в Новгородской области и проработал здесь до 1937 года.

Здесь он и жил, лишь изредка наезжая в свою ленинградскую квартиру, в которой проживали его новая жена Е.М. Сосновская (1900–1978), дочери Мария (1936–1985) и Елена (1940–1942). «Утром, в холщовом пиджаке, в шляпе, очень напоминая своим обличьем чеховских героев, И.М. взбирался на белую клячу и отправлялся в интернат <...>. Надо сказать, что И.М. вел с нами не только серьезные разговоры. Например, он рассказывал бесчисленные анекдоты про сумасшедших», – вспоминали о нем Анна и Мария Андреевы, дочери покойного к этому времени протоирея Ф.К. Андреева (1887–1929). В 1938–1941 году И.М. подвизался в качестве врача на Волховстрое и главного психиатра областной больницы в Новгороде [3, с. 116].

Собственно, в этой ипостаси и застала И.М. в сентябре 1941 года немецкая оккупация, причем, что характерно, на законный вопрос: чем же все-таки занимался здесь будущий американский профессор в годы войны, и, как и почему он оказался весной 1945 года в Берлине, ответа в литературе мы не найдем. Но о публицистическом творчестве И.М. этих лет кое-что все-таки известно. Речь идет о его публикациях под псевдонимом проф. И.С., проф. Иван Соловецкий, в издававшихся немецким командованием и распространявшихся на оккупированных советских территориях русскоязычных газетах «За Родину» и «Новое слово»: « О душе русского народа» [17, с. 5], «Молитва русской матери» [11, с. 3], «Максим Горький на Соловках» [19, с. 5], «Совесть СССР» [10, с. 3], «На коммунистической каторге. Из записок бывшего заключенного на Соловках» [13, с. 3] и др.

В 2015 году эти статьи были перепечатаны в «Воспоминаниях Соловецких узников» (1925–1930 гг.) под редакцией иерея Вячеслава Умнягина [9, с. 347–400] и вполне доступны для интересующихся. Другое дело, что относиться к ним следует осторожно. И чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть, хотя бы на заголовки публикаций газеты «За Родину» конца 1942 – первой половины 1943 годов – «За 14 дней уничтожено 1455 советских танков», «С 11 по 30 ноября сбито 309 советских самолетов», «Успешное майское контрнаступление на Дону и у Ильменского озера», «Евреи – палачи русского народа», «1943 год приблизит объединенную Европу к победе» и тому подобное.

Такого же характера и публикации другого нацистского листка, в котором печатался И.М. – газеты «Новое слово». Наше внимание привлекла здесь статья Б. Филистинского¹ «Подпольные кружки молодежи в СССР» за 27 февраля 1944 года (№17). «В 1927 году, – читаем мы здесь, – были арестованы все члены подпольной студенческой организации «Воскресенье» (ошибка, надо: «Братство Серафима Саровского» – Б.В.) во главе с ее руководителем Иваном Михайловичем А., ныне здравствующим и работающим в аппарате антибольшевистской пропаганды» [18, с. 3].

Вот так, почти что случайно нам удалось приоткрыть едва ли не самую «страшную тайну» И.М., которую он, наверняка, намеревался унести с собой в могилу. Оказывается, «соловецкий сиделец» не только не брезговал публиковаться в нацистских пропагандистских листках, но и служил у немцев или, иначе говоря, воевал в эти страшные годы, пусть не с автоматом, а только «своим пером», на стороне немецко-фашистских захватчиков. Что подвигло его вступить на этот путь: немецкое происхождение (мать – немка), страшные впечатления, вынесенные им из Соловецкого концлагеря или еще что-то, гадать не будем. Куда важнее в данном случае другое: 20 января 1944 года Новгород был освобожден Красной армией, и И.М. вместе с близкими ему людьми философом С.А. Аскольдовым (1871–1945) и вдовой протоиерея Викторина Добронравова – Анной с дочерью, не оставалось ничего другого, как эвакуироваться с отступающими немецкими войсками на Запад.

Май 1945 года И.М. встретил в Потсдаме. От неминуемого ареста его спасло только поспешное бегство из советской зоны оккупации в англо-американскую. О последующем пребывании И.М. в лагере для перемещенных лиц (Ди Пи) на севере Германии и обстоятельствах его переезда в конце 1949 года в Соединенные Штаты Америки известно мало. Одно несомненно: спонтанным решение И.М. об эмиграции в США не было, ибо здесь его уже ждали близкие ему по духу представители антисоветски настроенной части русской эмиграции [23, с. 14]. Понять это можно. К этому времени, благодаря своим публикациям в эмигрантской русскоязычной прессе: «Большевизм в свете психологии» [8, с. 147–149], «Допросы в тюрьмах НКВД» [12, с. 32–37], «Заметки о катакомбной церкви в СССР» [20, № 14, с .7–10], «Группа монахинь в Соловецком лагере. Из истории религиозной борьбы с большевизмом» [20, № 13, с. 9–10], «Благодатна ли советская церковь?» [21, № 2, с. 6–8], «Катакомбная церковь. Доклад проф. И.М. Андреева» [22, № 13, с. 31], «Святейший патриарх Тихон и судьба русской православной церкви» [22, № 6, с. 13] и др. И.М. был уже известен как критик большевизма, декларации 16(29) июля 1927 года митрополита Сергия и официальной Русской православной церкви московского патриархата.

Непогрешимость сохранения Истины он признавал только за противниками декларации в лице Русской Православной Церкви за Рубежом (РПЦЗ) во главе с митрополитом Анастасием (Грибановским) и т.н. Катакомбной церкви на территории СССР. Что же касается официальной Русской православной церкви московского патриархата, то ее из-за сотрудничества с безбожной властью коммунистов он находил безблагодатной и догматически ущербной. Характерна в этом плане его статья 1948 года «Благодатна ли советская церковь?»

«Церковь, находящаяся в идеальном отношении с государством богоборческого самовластья, – пишет он здесь, – ставящего своей задачей антихристово дело; церковь, отрекшаяся от Столпа и утверждения Христовой правды исповедничества и мученичества и зовущая нас на “подвиг” человекоугодничества и кощунственно организованной лжи; церковь, именующая вождя мировых антихристианских сил – Сталина “избранником Господним”, – безусловно, встала на тот страшный путь сотрудничества с антихристом, который ведет ее к превращению из церкви христовой в сборище сатанинское. Это приводит нас в ужас, и мы, православные русские люди, не предрешая окончательного суда над советской церковью, суда, который по произволению Святого Духа вынесет в свое время, Русский православный Собор, должны ясно и определенно сказать: от какого-то ни было общения с советской церковью мы отказываемся, ибо сомневаемся в ее благодати» [21, № 2, с. 8].

Все это не могло не импонировать право-консервативной части русской эмиграции в США и представителям окормлявшей ее Русской Зарубежной церкви. Не стоит поэтому удивляться, что никогда, скорее всего, лично не знавший до этого И.М., владыка Виталий, как свидетельствует З.В. Трифунович, «называл его своим дорогим другом и по приезде в Америку, принял его и направил в Свято-Троицкий монастырь на преподавательскую, издательскую и медицинскую деятельность» [24, с. 222]. Конечно же, И.М. был своим человеком в кругу этих людей, свидетельством чего может служить то, что уже в 1950 году, т.е., спустя всего несколько месяцев после прибытия в США, он вошел в руководство «Антикоммунистического центра» [22, № 8, с. 12] и представлял русскую эмиграцию в «Антикоммунистическом параде лояльности» в Нью-Йорке [22, № 9, с. 14].

Более 20 лет И.М. преподавал в Свято-Троицкой семинарии нравственное богословие, апологетику, историю церкви, психологию, логику и историю русской литературы, снискав на этом поприще безусловное уважение со стороны своих коллег и слушателей. Активное участие принимал он и в издательской деятельности Свято-Троицкого монастыря, был членом епархиального совета Восточно-Американской и Нью-Йоркской епархий, выступал с лекциями и под взятым им после войны псевдонимом «проф. И.М. Андреев» печатался в русскоязычной американской прессе [5, с. 102].

Литературное наследие И.М. значительно (более сотни работ) и кроме статей по истории церкви, литературоведению, богословию, педагогике, психологии и психиатрии включает в себя ряд книг: «Православно-христианская апологетика» (1953), «Краткий обзор истории русской церкви от революции до наших дней» (1981), «Краткий конспект лекций по психологии» (1960) и др. Особый интерес среди них представляют его «Очерки по истории русской литературы 19 столетия» (1968) как интереснейшая попытка литературно-психологического анализа в свете православия творчества А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, А.С. Хомякова, Ф.М. Достоевского, Владимира Соловьева и Л.Н. Толстого. Обстоятельное изучение и критическая оценка этой стороны творчества И.М. еще впереди.

Безусловно, И.М. был глубоко верующим человеком правоконсервативных взглядов, хотя и не избежал в годы молодости влияния социал-демократических и либеральных идей. «Наше мировоззрение, – отмечал он в предисловии к уже упоминавшейся здесь работе «Очерки по истории русской литературы 19 века», – мировоззрение православного христианина, верного сына Православной Русской Зарубежной Церкви» [1, с. I]. А. Бергсон, Н.О. Лосский и С.А. Алексеев (Аскольдов) – вот, по словам самого И.М., три ступени его философского развития. «Философского, но не религиозного, – отмечал он. – На последнем пути у меня были другие учителя: епископ Феофан Затворник, епископ Игнатий Брянчанинов, Оптинские старцы и приснопамятный о. Иоанн Кронштадтский, а затем – добротолюбие и, вообще, святоотеческая православная литература. С оптинским старцем Нектарием, я был в длительной переписке, а со старцем Досифеем в личном общении. Дважды я имел личное общение с о. Иоанном Кронштадтским. Наученный ими строго-православному духовному методу (если можно так выразиться), я закрепил его незабываемыми впечатлениями от посещения замечательных русских монастырей (Валаам, Соловки, Киево-Печерская Лавра, Саров, Дивеево, Оптина Пустынь и др.). В результате мне стал ясным выбор между охранительным православием о. Иоанна Кронштадтского и «модернизированным» православием Вл. Соловьева и его школы. Не колеблясь, я выбрал первый путь» [1, с. 304].

И.М. был трижды женат. С первой женой – Таисией Робертовной Поль (род. 1898 г.), от которой у него был рано умерший сын Михаил и дочь Татьяна, он расстался в 1928 году в связи с арестом. Со второй, Еленой Михайловной Сосновской, о которой у нас уже шла речь – в 1944 году, в связи с уходом с немцами на Запад [7, с. 116]. Третий раз И.М. женился уже в Америке на вдове своего ученика о. Викторина Михайловича Добронравова, (расстрелян в 1937 году в тюрьме города Боровичи Новгородской области), Анне Константиновне, на руках дочери которой – З.В. Трифунович (1925–1993) он и доживал свои последние годы после разбойного нападения на него в лифте в Нью-Йорке в 1971 году. Скончался И.М. Андреевский 30 декабря 1976 года, «отойдя, – по словам З.В. Трифунович, – от жизни последние пять лет до своей смерти, потеряв память и сознание, а вместе с ними и контакты с друзьями и многочисленными последователями» » [24, с. 211]. Похоронили его на православном монастырском кладбище в Джорданвиле.

Жизненный путь И.М., как мы могли убедиться, извилист и требует дальнейшего исследования. Да и в чисто человеческом плане, по отзывам знавших его, И.М. представлял собой хотя и яркую, но очень нервную, импульсивную и весьма противоречивую личность. Что касается его мировоззренческого облика, то яснее всего он прослеживается на том отрезке жизни И.М., который был связан службой у немцев в годы Великой Отечественной войны и преподавательской и литературной деятельностью в США в 1950–1960 годы. Куда сложнее обстоит дело с определением мировоззрения профессора в советские годы его жизни.

Тем не менее, истоки антикоммунизма и охранительного православия И.М. вполне обнаруживаются, как мы могли убедиться ещё в 1920-е годы в его усилиях по организации религиозно-философских кружков и братств среди молодёжи, антисоветская направленность которых на почве противостояния политике власти по отношению к церкви, не подлежит сомнению. Конечно же, арест и пребывание в концлагере много поспособствовали укреплению антикоммунистических установок И.М. Андреевского, но формирование их началось, по-нашему мнению, именно в то время.

Список литературы

1. Андреев И.М. Очерки по истории русской литературы 19 века. (Краткое конспективное изложение некоторых лекций, читанных в Свято-Троицкой Духовной Семинарии.) Вып.1. – Джорданвиль: Тип.преподобного Иова Почаевского, 1968. – 318 с.

2. Антонов В.В. Братство преподобного Серафима Саровского. К истории православного движения в Петрограде 1920-х годов // Санкт-Петербургские епархиальные ведомости. – Выпуск 16. – СПб., 1996. – С. 93–99.

3. Антонов В.В. Братство преподобного Серафима Саровского // Антонов В.В. Петроград – Ленинград.1920–1930-е. Вера против безбожия. Историко-церковный сборник. – СПб.: Лики России, 2011. – С. 95–119.

4. Архив УФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. – Д. № 81213.

5. Архимандрит Ианнуарий (Недачин). Четыре русские эпохи в судьбе профессора И.М. Андреевского // История страны в судьбе узников Соловецких лагерей. Сборник статей и докладов научной-практической конференции. Вып.1. – Соловки: Соловецкий историко-архитектурный музей заповедник, 2011. – C. 91–111.

6. Брачев В.С. Братство Серафима Саровского // Санкт-Петербургская панорама. – 1992, № 2. – C. 28–32.

7. Брачев В.С. Тайные общества в СССР. – СПб.: Стомма, 2006. – 390 с.

8. «Возрождение». Париж. 1949. Тетрадь 6, ноябрь–декабрь.

9. Воспоминания Соловецких узников (1925–1930 гг.) / Под ред. иерея Вячеслава Умнягина. Издание Соловецкого монастыря. – Соловки, 2015.

10. За Родину (Берлин). – 7 июня 1944 года.

11. За Родину (Рига). – 19 июля 1944 года.

12. За свободу России / Под ред. С.П. Мельгунова. – Париж, 1948, № 18.

13. Новое слово (Берлин). – 7 марта 1943 года.

14. Из архива «Космической академии наук». Дневник Д.П. Каллистова (1926–1927 гг.). Публ. В.С. Брачева // Russian Studies. Ежеквартальник русской филологии и культуры. – СПб., 1996 (1998), Т. II, № 4. – С. 315–327.

15. Лихачев Д.С. Воспоминания. – СПб.: Logos, 1995. – 519 с.

16. Мещерский Н.А. Отрывки из воспоминаний // Санкт-Петербургские епархиальные ведомости. – 1991, вып.6. – С. 34–37.

17. Новое слово (Берлин). – 19 декабря 1943 года.

18. Новое слово (Берлин). – 27 февраля 1944 года.

19. Новое слово (Берлин). – 18 июня 1944 года.

20. Православная Русь. – Джорданвиль, 1947.

21. Православная Русь. – Джорданвиль, 1948.

22. Православная Русь. – Джорданвиль, 1950.

23. Прибытие профессора И.М. Андреевского // Православная Русь. – Джорданвиль. 1950, № 2.

24. Трифунович З.В. И.М. Андреевский (Из вклада зарубежья в русское возрождение) // Русское возрождение. Независимый русский православный национальный орган. – Париж–Москва–Нью-Йорк, 1978, № 6.

25. Центральный государственный архив Санкт-Петербурга. – Фонд 115. Опись 2. (Психоневрологический институт). Дело № 216.(Андриевский И.М.,1915 г.).