Послание Диогниту (пер. А. Десницкого)

1. Досточтимый Диогнит! Я вижу, что ты загорелся стремлением узнать о богопочитании христиан и расспрашиваешь о нем совершенно открыто и весьма усердно: какому богу повинуются и как его почитают те, кто единодушно и этот мир презирают, и смертью пренебрегают; и так называемых эллинских «богов» не признают, и иудейского суеверия не хранят; и что за любвеобилие питают они друг к другу, и почему именно теперь, а не прежде вошел в нашу жизнь этот новый род людей или людской обычай. Я одобряю это твое рвение и молю Бога, Подателя и умения говорить, и способности слушать, чтобы мне было дано сказать слова, которые помогли бы тебе, слушателю, стать как можно лучше, и чтобы тебе было дано их выслушать таким образом, что мне не пришлось бы сожалеть о сказанном.

2. Так очистись же от всех рассуждений, которые прежде владели твоим рассудком, и оставь обольщающую тебя привычку, и стань как бы изначально новым человеком¹, желая, как ты и сам признался, выслушать новое слово. Взгляни, – не только глазами, но и рассудком! – каковы суть и образ тех, кого вы называете и почитаете богами. Разве вот этот – не такой же камень, как и тот, что у нас под ногами?² А тот – не медь ли, ничуть не лучше меди, пошедшей на хозяйственные нужды? А тот – не дерево ли, причем уже подгнившее? А тот – не серебро ли, которому нужен сторож–человек, чтобы его не украли? А тот – не железо ли, разъедаемое ржавчиной? А тот – не глиняный ли сосуд, ничуть не благолепнее сосуда для нечистот? Не из тленного ли вещества все это? Не выковано ли оно железом и огнем? И не каменотес ли создал одного из них, медник – другого, ювелир – третьего, а гончар – четвертого? И еще до того, как искусство этих ремесленников придало этим идолам облик, разве не зависел внешний вид каждого из них от соответствующего ремесленника³? Разве не стала бы одним из таких «богов» домашняя утварь из того же материала, если бы так вздумалось мастерам? И наоборот, разве не могло то, чему вы теперь поклоняетесь, выйти из рук человека такой же утварью, как и всякая другая? Не немо ли все это, не слепо, не бездушно, не бесчувственно, не бездвижно ли? Не все ли это гниет, не все ли истлевает? Вот что вы зовете богами, вот чему рабствуете, вот чему поклоняетесь – и в конце концов этому и уподобляетесь! Потому-то вы и ненавидите христиан, что они не признают эти изделия богами. А вы, утверждая и действительно думая, что восхваляете их, тем самым не намного ли более показываете свое к ним презрение? И скорее не насмехаетесь ли вы над ними, когда каменных и глиняных почитаете без охраны, а серебряных и золотых запираете по ночам, чтобы их не украли? И полагая, что приносите им почести, вы скорее наказываете их, если они способны чувствовать, если же неспособны – чтите их «кровью и туком»⁴ в обличение. Пусть хоть один из вас вытерпит такое, пусть позволит сделать такое с собой! Ни один человек добровольно не примет такого наказания, ибо обладает чувствами и рассудком, а камень принимает, ибо лишен их. Так вы обличаете их в неспособности чувствовать. Впрочем, я мог бы сказать и многое другое о том, почему христиане не рабствуют такого рода «богам», но если кому-то покажется недостаточно уже сказанного, то продолжать было бы излишне.

3. Далее ты, как я полагаю, жаждешь услышать прежде всего о том, почему христиане не почитают Бога наподобие иудеев. Хотя иудеи и воздерживаются от вышеупомянутого идолослужения и совершенно верно считают достойным почитать и именовать Владыкой только Бога всей вселенной⁵, но в том, что они почитают Его подобно вышеупомянутым идолослужителям, они заблуждаются. Ведь то, что эллины, являя признак безумия, преподносят бесчувственным и немым, иудеи считают нужным доставлять Богу, словно Он в этом нуждается, и, разумеется, творят скорее глупость, чем богопочитание. Ибо Сотворивший небо и землю и все, что на них⁶, и Подающий нам то, в чем мы нуждаемся, Сам не нуждается ни в чем из того, что Он доставляет людям, полагающим, будто это они нечто Ему дают. А те, кто приносит Ему жертвы «кровью и туком» и всесожжениями и думает, что одаривает Его этими почестями, ничем, на мой взгляд, не отличаются от людей, оказывающих те же знаки почтения бесчувственным идолам: те преподносят видимость почестей тем, кто не способен их принять, а эти – Тому, Кто ни в чем не нуждается!⁷

4. А что касается их привередливости в пище, и суеверия о субботе, и бахвальства обрезанием, и притворства с постом и новомесячием, вещей смешных и вовсе недостойных упоминания, тут ты, я полагаю, не нуждаешься в моих пояснениях. Ведь в первом случае они из созданного Богом на пользу людям принимают одно как созданное на благо и отвергают другое как бесполезное и излишнее – что же это, как не беззаконие?⁸ В другом случае они клевещут на Бога, будто Он запрещает в субботний день делать что-либо хорошее – что же это, как не нечестие?⁹ А в третьем они бахвалятся, будто уменьшение плоти есть свидетельство избранничества, будто бы из-за этого особенно любимы они Богом – как же не достойно это насмешки?¹⁰ В четвертом случае они примеряются к звездам и луне, чтобы производить счет месяцев и дней, распределяя по их продвижению и замысел Божий, и перемены времен: какое для праздников, а какое для скорби – кто же сочтет это признаком благочестия, а не в гораздо большей степени безумия?¹¹Итак, я полагаю, что ты в достаточной степени узнал, что христиане правильно воздерживаются как от общего безрассудства и обольщения, так и от иудейской многосуетности и заносчивости – а тайну их собственного богопочитания ты и не надеешься узнать от человека¹².

5. Ведь христиане ни местом жительства, ни языком, ни обычаями не отличаются от прочих людей, поскольку не обитают в отдельных городах, не пользуются неким отличным от других наречием и не ведут особого образа жизни. У них нет никакого учения подобного рода, которое было бы изобретено по замыслу и стараниям суетных людей, и привержены они не человеческим идеям, как некоторые. Но христиане, населяя города эллинские и варварские, кому как довелось, и следуя обычаям соотечественников в одежде, пище и остальном быту, показывают при этом удивительное и, по общему мнению, необъяснимое устроение своей внутренней жизни:

живут на родине,

но как иноземцы;

участвуют во всем, как граждане,

и все терпят, как пришельцы;¹³

всякая чужбина им – родина

и всякая родина – чужбина;

они женятся, как и все, и детей рожают,

но, родив, не бросают;

имеют общую трапезу,

но не общее ложе;¹⁴

плотью обладают,

но не по плоти живут;¹⁵

на земле обитают,

но считают отечеством небо;¹⁶

подчиняются установленным законам¹⁷

и собственной жизнью превосходят законы;

любят всех,

и всеми гонимы;

не знаемы,

но и судимы;

умерщвляемы,

но и оживляемы;

нищенствуют,

но многих обогащают;

во всем нуждаются

и всем изобилуют;

бесчестят их,

и в бесчестии прославляются;

злословят их,

и в злословии праведность их открывается;

бранят их,

а они благословляют;

издеваются над ними,

а они почтительны;

творят они добро,

и как злодеи, казнимы;

но радуются они казни,

как новой жизни¹⁸.

Иудеи с ними воюют как с иноплеменниками, и эллины их преследуют, но не имеют ненавистники назвать причину вражды.

6. Короче говоря, что в теле душа, то в мире христиане¹⁹. Как душа пребывает рассеянной по всем членам тела, так христиане – по городам мира. Душа обитает в теле, но она не от тела – так и христиане обитают в мире, но они не от мира²⁰. Невидимой сохраняется душа в видимом теле – так и христиане, живя в мире, известны людям, но их богопочитание остается невидимым. Плоть ненавидит душу и воюет с ней, безвинной²¹, потому что душа препятствует ей предаваться наслаждениям; ненавидит и мир христиан безвинных²², потому что они противостоят его наслаждениям. Душа любит ненавидящую ее плоть и члены тела – так и христиане любят ненавидящих их²³. Душа заключена в теле, но сама содержит тело – так и христиане заключены в мире, как в темнице, но сами содержат мир. Бессмертная душа обитает в смертном жилище – так и христиане находятся среди тленного мира, ожидая небесного нетления²⁴. Душе идет на пользу, если ее ограничивают в еде и питье²⁵ – так и число казнимых христиан возрастает с каждым днем. В такое положение поставил их Бог, и нет им дозволения от него отказываться.

7. Ведь все это, как я уже сказал, передано им не как некое земное изобретение; и не смертную выдумку они столь усердно сохраняют; и не распорядительство человеческими таинствами им вверено. Но воистину, Сам Вседержитель и Всесоздатель и незримый Бог утвердил с небес среди людей Истину и Слово²⁶, святое и непостижимое, и запечатлел Его в людских сердцах. Он не послал (как мог бы придумать человек) одного из Своих помощников – будь то Ангел или правитель, кто-либо из устроителей дел земных или из тех, кому вверено управление небесными – но Он послал Самого Творца и Создателя всего²⁷,

Кем Он создал небеса;

Кем Он заключил море в его пределы;²⁸

Чьи тайны верно хранят все стихии;²⁹

от Кого солнце получило меры дневного движения, чтобы соблюдать их;

Чьему приказу повинуется луна, являясь в ночи;

Кому повинуются звезды, следуя за луной;

Кем все устроено и распределено;

Кому все подчинено –

небеса и все небесное,

земля и все земное,

море и все морское,

огонь, воздух, бездна,

все, что в выси, и все, что в глуби,

и все, что посреди, –

вот Кого Он послал к людям.

Но для чего же? Чтобы угнетать, ужасать и приводить в трепет, как мог бы кто-нибудь подумать? Ничуть – по Своей доброте и кротости Он послал Его как Царь – Сына–Царя, послал Его как Бога, послал как человека к человекам, послал для спасения и убеждения, а не принуждения, ибо принуждение не присуще Богу. Послал призвать людей к Себе, а не преследовать их, послал любить их, а не судить³⁰. Но в свое время Он пошлет Его и судить, и кто тогда сможет противостоять Его пришествию?³¹…Не видишь разве, как бросают их зверям, чтобы они отреклись от Бога, но они неодолимы? Не видишь, что чем больше их казнят, тем больше увеличивается их число? Это непохоже на дела человеческие, это сила Божья, это доказательства Его присутствия³².

8. Знал ли хоть один из людей, что такое Бог, прежде, чем Он пришел? Или ты принимаешь на веру пустые и болтливые речи «достоверных философов»³³, из которых одни назвали богом огонь (тот огонь, в который им предстоит отправиться, они и зовут богом!), другие – воду, третьи – еще какую-либо из сотворенных Богом стихий? Ведь если приемлема какая-нибудь из этих точек зрения, то и всякая другая тварь может быть подобным образом объявлена богом. Но это все бредни и обман лжецов, а из людей никто не видел и не познал Бога³⁴ – Он Сам явил Себя, и явил через веру, которой одной и даровано увидеть Бога. Ибо Владыка и Создатель всего, сотворивший вселенную и устроивший в ней все по порядку, стал не только человеколюбив, но и великодушен. Впрочем, Он и всегда был таким, и есть, и будет – Он добр, благ, незлобив и истинен, и только Он благ³⁵. Свой великий и неизреченный замысел Он сообщил только Сыну. И Он сохранял и сберегал мудрую Свою волю в столь великой тайне, что казалось, будто Он безразличен к нам и не заботится о нас; когда же через возлюбленное Дитя³⁶ Он открыл и явил то, что было уготовано изначально³⁷, то даровал нам все сразу:³⁸ возможность быть причастными Его благодеяниям, и видеть, и понимать то, чего никто из нас никогда не ожидал.

9. Все уже было у Него с Сыном предустроено, и до последнего времени Он позволял нам метаться, как мы хотим, в беспорядочных порывах, увлекаясь наслаждениями и вожделениями;³⁹ и ничуть не злорадствовал нашим заблуждениям, но терпел их, не одобряя тогдашней неправды, но созидая нынешнюю праведность⁴⁰, чтобы мы, в прежнее время обличив себя собственными делами в том, что мы недостойны жизни, были бы теперь удостоены ее по доброте Божьей и, показав, что сами по себе неспособны войти в Царствие Божие, смогли бы сделать это силой Божьей⁴¹. Когда же исполнилась мера нашей неправды и окончательно стало ясно, что мздой за нее следует ожидать наказание и смерть, пришло предуготованное Богом время⁴², чтобы явить отныне Его благость и силу. О, все превосходящие человеколюбие и любовь Божья! Он не возненавидел нас, не отверг и не злопамятствовал, но был великодушен, терпел, миловал, Сам принял на Себя наши грехи⁴³, Сам собственного Сына отдал во искупление за нас⁴⁴ –

святого за беззаконных,

непричастного злу за злых,

праведного за неправых⁴⁵,

нетленного за тленных,

бессмертного за смертных.

Что же еще могло покрыть наши грехи, как не Его праведность? В ком же еще возможно было оправдаться нам, беззаконным и нечестивым, как не в единственном Сыне Божьем?

О сладостное искупление,

о неисповедимое созидание,

о нечаемые благодеяния –

беззаконие многих прощено в Едином праведнике

и праведность Единого оправдала многих беззаконных!⁴⁶

Он обличил в прежнее время неспособность нашего естества достичь Жизни, а ныне явил способность Спасителя спасти и неспособное ко спасению, пожелав, чтобы эти два урока научили нас вере в Его благость, чтобы мы почитали Его своим кормильцем, отцом, учителем, советником, врачом, разумом, светом, честью, славой, силой, жизнью, а об одежде и пище не заботились⁴⁷.

10. Если и ты возжаждешь такой веры, то прими сначала наставление об Отце⁴⁸. Бог возлюбил людей, ведь это ради них Он сотворил мир, им подчинил все на земле, им дал сознание⁴⁹ и разум, только их взоры обратил ввысь, к Себе, их создал по Собственному образу, к ним послал и Сына Своего единородного⁵⁰, им обещал Царствие Небесное – и даст Его тем, кто Его возлюбил. Какой же ты исполнишься радостью, когда познаешь Его! И как возлюбишь ты Того, Кто столь возлюбил тебя еще прежде! А возлюбив, подражай Его благости⁵¹ и не сомневайся, может ли человек подражать Богу: сможешь, если Он того пожелает. Ведь не в том счастье, чтобы властвовать над ближними или превосходить могуществом слабейших, или обогащаться, или творить насилие над подвластными людьми – да в этом никто и не сможет подражать Богу, поскольку все это чуждо Его величию. Но всякий, кто возьмет на себя бремя ближнего;⁵² кто захочет одарить более слабого тем, чем сам богат, кто подаст нуждающимся то, что получил от Бога, и так станет богом для облагодетельствованных им людей – тот и будет подражать Богу.

Ты только тогда, находясь на земле, увидишь, что жив Бог на небесах; и

тогда ты начнешь возвещать тайны Божьи;

тогда ты возлюбишь казнимых за нежелание отречься от Бога и восхитишься ими;

тогда ты осудишь обольщение и заблуждение мира –

когда познаешь, что значит воистину жить на небе;

когда пренебрежешь мнимой земной смертью;

когда убоишься настоящей смерти,

что стережет осужденных на вечный огонь, казнящий вверженных в него до скончания века.

Ты тогда восхитишься теми, кто терпит огонь временный, и назовешь их блаженными, когда познаешь тот огонь…⁵³

11.…Чуждого не говорю и неразумно не рассуждаю, но, как ученик апостолов, становлюсь учителем язычников и переданное мне достойно вручаю тем, кто становится учеником истины. Кто же из обретших верное учение и любовь к Слову⁵⁴ не постарается ясно узнать то, что было открыто ученикам через Слово?

Тайны Отца познали те, кому, как верным, явило их явленное Слово, говорившее открыто, непонятое неверными и воспринятое учениками. Для того Бог и послал Слово, чтобы Оно явилось миру и чтобы язычники уверовали в Того, Кого отверг народ⁵⁵ и Кого проповедовали апостолы. Он изначален⁵⁶, Он явился как нечто новое, и в Нем было открыто прежнее, и Он всегда обновляется в сердцах святых⁵⁷. Он вечен, ныне же Он узнан как Сын⁵⁸, через Которого обогащается Церковь и возрастает благодать,

распростирающаяся на святых,

подающая разум,

открывающая тайны,

возвещающая времена,

радующаяся верным и даруемая ищущим,

для которых ненарушимы клятвы⁵⁹ верности

и непреступимы пределы отцов.

И так воспевается страх закона,

и познается благодать пророческая,

и утверждается вера евангельская,

и сохраняется предание апостольское,

и ликует благодать Церкви.

Не оскорбляя этой благодати, ты познаешь то, что сообщает Слово через кого захочет и когда пожелает. Ведь из любви к тому, что нам открыто, мы в наших трудах по воле и повелению Слова делимся этим с вами.

12. Внимательно выслушав и постигнув все это, вы увидите, как много Бог дарует верно любящим Его⁶⁰. Вы станете садом блаженства, всеплодным процветающим древом⁶¹, возрастая в себе самих и украшаясь различными плодами. В этом саду были посажены древо познания и древо жизни; но губит не древо познания – губит непокорство. И Писание не зря говорит, что Бог насадил посреди рая древо познания и древо жизни⁶², указывая на жизнь через познание. Но первозданные люди, обольщенные змием, злоупотребили древом познания и всего лишились. Ведь нет ни жизни без познания, ни твердого познания без истинной жизни, поэтому деревья и были посажены одно близ другого. Апостол, проникая в смысл этого повествования и порицая искусственное знание⁶³, не проистекающее из того, что предписывает для жизни истина⁶⁴, говорит: «знание надмевает, а любовь назидает»⁶⁵. Ведь всякий, кто лишен истинного и засвидетельствованного жизнью знания, но при этом полагает, будто что-то знает, ничего не познал: не возлюбив жизнь, он поддается змиеву обольщению. А тот, кто со страхом принял познание и взыскует жизни – произрастает в надежде, ожидая плода. Да будет знание тебе сердцем, а жизнью – принимаемое тобой истинное Слово, чье древо плодоносит; и ты, вкушая плод, всегда будешь наслаждаться тем, чего мы жаждем от Бога,

к чему и змей не подберется,

и ложь не подкрадется.

И здесь уже не Ева растлевается, но Дева верою облекается;⁶⁶

и спасение указуется,

и апостолы разумения исполняются,

и Пасха Господня совершается,

и сроки сходятся⁶⁷,

и горние миры сочетаются,

и торжествует учащее святых Слово,

и Отец через Него прославляется,

слава Ему вовеки. Аминь.

Своеобразие «Послания к Диогниту» и его место в ранней апологетике. А. С. Десницкий^*

«Послание к Диогниту» занимает особое место в ранней апологетике, да и в раннехристианской литературе в целом, – и не столько благодаря своему содержанию или высказанным в нем идеям, сколько благодаря совершенству своей формы и некоторой таинственности своего происхождения.

Сегодня мы имеем возможность читать этот текст только потому, что около 1436 года молодой латинский клирик Фома д'Ареццо нашел на свалке в Константинополе монастырский кодекс XII или XIV века, содержащий немало различных произведений, в том числе и «Послание». Находка продлила рукописи жизнь на четыре с половиной столетия: сменив нескольких хозяев, она осела в конце ХVШ века в Страсбургской библиотеке, где и сгорела в августе 1870 года при обстреле города прусской артиллерией. К счастью, с кодекса еще задолго до того было сделано несколько копий, текст был многократно издан и неплохо исследован и поэтому полностью сохранился. Однако никаких других рукописей «Послания» до нас не дошло. Это обстоятельство сильно затрудняет текстологическую работу, и если не будут найдены новые документы, мы никогда не сможем восстановить первоначальный текст, очевидно претерпевший за века немалые изменения.

Мы ничего не знаем ни об авторе, ни об адресате – «достопочтенном Диогните». Упомянутая выше рукопись включает «Послание» в число произведений св. Иустина Философа, знаменитейшего апологета II века. Сомнения в авторстве Иустина возникли в XVIII веке, когда французский ученый Тайемон указал на явное несходство стиля «Послания» со стилем Иустина и на его отсутствие в древнейших списках трудов Иустина. С тех пор «Послание» пытались приписать другим видным фигурам раннего христианства: современнику апостолов и проповеднику Аполлосу, римскому папе св. Клименту, апологетам Аристиду или Квадрату, Маркиону или его последователю Апеллесу, Мелитону Сардийскому, Ипполиту Римскому или Мефодию Олимпскому. Впоследствии его приписывали даже византийскому писателю Никифору Каллисту или первому издателю текста Анри Этьену (XVI в.). Ни одну из этих теорий нельзя считать вполне доказанной.

Автор «Послания» недвусмысленно определяет время его написания как время гонений, но не дает нам никакой возможности определить, каких именно. Кроме того, он сообщает, что христианство все еще считалось чем-то новым (1 глава), но уже окончательно отделилось от иудаизма и распространилось «по городам эллинским и варварским» (5 глава). Следовательно, логичнее всего было бы отнести его ко второй половине II – первой половине III века, хотя высказывалось также и мнение, что это автор IV или V века (Ф. Офербек), а то и ХIII–XIV веков (Коттерилл) подражал стилю эпохи гонений; или даже – что уже совершенно неправдоподобно, – будто оно было написано гуманистами эпохи Возрождения в качестве риторического упражнения (Дж. Доналдсон). Вполне убедительна точка зрения Анри Марру, который, исследовав различные аспекты «Послания» и историю вопроса, пришел к выводу, что, вероятнее всего, оно было написано около 200 года и что во всяком случае время его написания укладывается во временной отрезок между 120 и 310 годами.

Автор, христианин, обращается к влиятельному (на что указывает титул «досточтимый», по–гречески κράτιστε), достаточно образованному и знакомому с философией язычнику Диогниту с тем, чтобы развенчать в его глазах язычество и иудаизм и оправдать христианство, а по возможности и обратить своего читателя. Кем именно был Диогнит, доподлинно неизвестно. «Досточтимым» в то время могли называть и наместника провинции, и центуриона. Д. Андриссен смело отождествлял адресата «Послания» с императором Адрианом, но сама форма обращения скорее опровергает, чем подтверждает такую теорию. Можно представить себе, что Диогнит был местным начальником достаточно высокого ранга, во власти которого было ослабить либо усилить гонения на христиан, или влиятельным частным лицом, заинтересовавшимся христианским вероучением из личных побуждений. Автор преследует сразу две цели: он одновременно убеждает своего адресата принять христианство и недвусмысленно призывает прекратить гонения (хотя и не говорит об этом прямо).

А. Марру полагает, что адресатом мог быть прокуратор Египта Клавдий Диогнит, а автором – один из старших современников и учителей Климента Александрийского Пантен. Соответственно, послание могло быть написано в Александрии в последнем десятилетии II века.

Не исключено, что эпистолярная форма является чистой условностью, как это часто происходило в античности (ср. Лк.1:1–4; Деян.1:1) и автор обращается на самом деле не к отдельному человеку, а к широкой аудитории. В любом случае это письмо явно было предназначено стать не столько частным посланием, сколько открытой манифестацией взглядов автора.

Первая глава служит пространным введением. Вторая разоблачает современную автору и адресату языческую религиозную практику. Видимо, нечестивость язычников столь очевидна для автора, что он не затрудняет себя подробным и всесторонним анализом, не отделяя простонародных верований от утонченных интеллектуальных исканий философов, и с яростным сарказмом отстаивает только одно положение: идолы – не боги. Нам трудно судить, как восприняли бы его слова простые люди античности, но в отношении интеллектуальной элиты, уже давно расставшейся с простодушной верой предков, такая критика била мимо цели: в 8–й сатире из 1–й книги сатир Горация та же самая возможность изготовить из чурбана скамейку или бога служит предметом мягкой иронии, а не разоблачительного сарказма. Кем бы ни были для Горация и его образованного читателя боги, они явно не были в их представлении тождественны идолам.

Третья и четвертая главы посвящены критике иудаизма, на сей раз более подробной: иудеи приносят Богу ненужные Ему почести, они привержены пустым суевериям. Сравнивая «Послание» со строками Пятикнижия, предписывающими совершение тех самых жертвоприношений и обрядов, мы сразу обнаруживаем, что автор «Послания» или не знаком с сутью ветхозаветной религии, или не считает нужным о ней говорить. Возможно, он стремился обличить не столько сам принцип ветхозаветных жертвоприношений и ритуальных правил, сколько законническое отношение к внешней стороне обрядов, слишком часто затемнявшее в религиозной практике их изначальный смысл. Похоже, автор был слишком ревностным сторонником «религии духа» в противовес «обрядовой религии» (ср. Ин.4:19–24). Как нам известно сегодня, христианство все же переняло многие обрядовые традиции ветхозаветной религии. Подробнее обвинения против иудаизма рассмотрены в комментариях к 3–й и 4–й главам.

Пятая и шестая главы, этот шедевр апологетики, открывают основную часть «Послания», посвященную христианам. Искусные антитезы и сравнения создают необычайно емкий и поэтичный образ христиан, живущих в этом мире. Далее «Послание» излагает основные богословские положения:

Седьмая глава – Истина и Слово (христология);

Восьмая глава – познание Бога и Его замысла (гносеология);

Девятая глава – спасение (сотериология);

Десятая глава – подражание Богу (этика).

Десятая глава обрывается на середине предложения, и в рукописи ее продолжает отрывок (11–я и 12–я главы) явно иного происхождения, обращенный к аудитории, знакомой со Священным Писанием и христианским вероучением, чего никак нельзя сказать о Диогните. Видимо, это гомилия (проповедь), обращенная к членам Церкви и направленная против гностической ереси (см. примечание 63 к 12–й главе). Высказывалось мнение, что этот отрывок – подлинный конец «Послания», а архимандрит Эм. Карпафий даже предлагал вставить в качестве недостающей средней части два безымянных отрывка, сохранившихся в другой рукописи на арабском языке. Такое предположение выглядит неубедительно, но вполне вероятно, что данный отрывок был присоединен к «Посланию» действительно не случайно. Он похож на него по своему стилю, связан с ним по содержанию и, как представляется, вполне может принадлежать тому же автору.

Особо стоит сказать о языке «Послания». Это ритмизованная проза, построенная на смысловом параллелизме, созвучии слов и некоторой упорядоченности в чередовании ударных и безударных слогов – еще совсем не стихи, но уже не совсем проза. Таким образом, по своей форме «Послание» оказывается сходным с некоторыми отрывками из Павловых Посланий (как «гимн любви», 13–я глава 1–го послания к коринфянам), с ранними христианскими богослужебными гимнами (как «Свете тихий…») и гомилиями (как «Огласительное слово» св. Иоанна Златоуста, которое и по сей день читается на пасхальном богослужении).

В русском переводе эта красота неизбежно бледнеет, но и то, что удалось сохранить, может дать некоторые представления о красоте «Послания». Местами текст набран наподобие стихотворных строк, как это делается и в некоторых изданиях Библии, чтобы лучше показать структуру произведения.

Высказанные в «Послании к Диогниту» мысли не утратили за прошедшие века своей современности, а красота его слога способна – как надеется переводчик! – порадовать читателя и в русском переводе. Хотелось бы верить, что «Послание к Диогниту» займет достойное место не только в научных библиотеках, но и на книжных полках простых христиан.

Ранние отцы Церкви: Антология. – Брюссель, 1964. – с. 244–255.

Estienne Н. Justini Philosophi et Martyris Epistula ad Diognetum et Oratio ad Graecos. – Paris, 1592.

Gebhardt 0., Harnack A., Zahn Th. Patrum apostolicorum opera: Editio minor. – Leipzig, 1920.

Βιβλιοθήκη Ελλήνων κατέρων καί έκκλεσιατικ˜ων συγγραφέων. – τ. 2. –«Αθ˜ηναι, 1955. – с. 247–257.

Marou H. I. A Diognete // Sources Chretiennes. – Paris, 1965. – N° 33.

Harnack A. Geschichte der altkristlischen Literatur. – Bd 1. – S. 513–517.

Meecham H. G. The Epistle to Diognetus. – Manchester, 1949.

Μπαλανος Δ.Σ. Πατρολογια. – »Αθ˜ηναι, 1930. – с. 83 и далее.

Kihn H. Der Uhrsprung des Briefes an Diognet. – Freiburg, 1882.