М. Е. Бабичева. Один из самых «загадочных» мемуаристов СЛОНа (А. Клингер)

Биографические сведения об этом авторе до настоящего времени крайне скудны и сводятся, главным образом, к информации, в самом очерке содержащейся. Неизвестно даже его имя. Преступление Клингера против Советской власти сводилось, опять-таки, по его словам, к «сокрытию офицерского звания». Μ. М. Розанов в книге о Соловецком лагере добавляет, что Клингер был белым офицером и финном по национальности⁵⁵. «Соловецкий старожил», как он сам себя называет, Клингер попал в СЛОН в первые же дни существования лагеря. За три года «прошел всю лестницу принудительных работ, от канцелярских, до торфа и лесорубок». Все это время тщательно готовился к побегу, который успешно совершил в декабре 1925 г. Тогда же покинул Советский Союз, незаконно перейдя границу с Финляндией.

В 1928 г. в Берлине были опубликованы воспоминания Клингера о пребывании в СЛОНе. Они вошли в состав очередного, 19-го тома «Архива русской революции»⁵⁶, который в начале 1990-х гг. был переиздан в России⁵⁷.

Эти «Записки бежавшего» (авторское определение жанра) входят в первую, предвоенную часть мемуарной литературы о Соловецком лагере. Составившие ее произведения, написаны теми немногими бывшими заключенными, которым, так же, как и Клингеру, удалось не только бежать из лагеря, но и благополучно выбраться из Советской России. Первые мемуаристы воспринимали себя – каждый – единственным обладателем эксклюзивной информации и стремились донести ее до мирового сообщества. Книги писались, непосредственно, «по горячим следам» произошедших событий, некоторые авторы не могли, а порой и не хотели сдерживать переполнявшие их эмоции. Много позже Μ. М. Розанов, в конце 1920-х гг. сам находившийся на Соловках, следующим образом охарактеризовал особенности литературы о СЛОНе соответствующего периода: «Международная обстановка тех лет и личная судьба отдельных летописцев в лагере, безусловно, отразилась на их воспоминаниях, и было бы жестоко требовать от них полной исторической правды. Они дали только канву для нее»⁵⁸.

«Записки...» Клингера по форме резко отличаются от большинства довоенных мемуаров о СЛОНе: они написаны сухо, лаконично, от третьего лица. Автор скупо, несколько отстраненно, повествует о личном пребывании в лагере, в том числе, о своих переживаниях, намерениях, внутренней работе.

Эффект авторского присутствия в тексте достигается, в основном, подробным описанием отдельных характерных деталей лагерного быта и рассказом о некоторых очень частных, специфичных, именно, для этого лагеря происшествиях. Очерк разбит на четыре части, не имеющие собственных заглавий и обозначенные только римскими цифрами. В первой – сжато, но емко излагаются исторические и географические сведения о Соловецком монастыре, и четко прорисовывается, как, отчасти, по политическим соображениям, но, больше, в целях грабежа, было разорено очень крепкое монастырское хозяйство. Автор особо подчеркивает полную несостоятельность экономики вновь образованного «хозяйственного субъекта», что, на его взгляд, в значительной степени обусловлено некомпетентностью руководства, а также, его моральным разложением. Во второй части дана четкая схема административно-экономического устройства лагеря с описанием всех его подразделений. В рассказе о каждом из них, акцент делается на невыносимых условиях жизни заключенных, с одной стороны, и на глубоко безнравственном поведении тюремщиков, к такому положению приведшему, – с другой. Повествователь, при этом, избегает субъективной эмоциональной оценки изображаемого, он лишь констатирует факты, показывая хорошо известное ему положение вещей.

В третьей части автором создана «галерея советских палачей в Соловках», возглавляемая руководителем специального отдела ГПУ, «верховным правителем Соловков и всех иных северных концентрационных лагерей и ссылок». Это – Глеб Бокий (в очерке ошибочно названный Петром). Он постоянно проживал в Москве и посещал подведомственную ему территорию на пароходе, носящем его имя; далее следует его «наместник» Ногтев, в течение почти восьми лет являвшийся начальником лагеря; затем – помощник и будущий преемник Ногтева Эйхманс. И так, до охранников. Всего персонифицировано более 10 человек. Крупные начальники названы исключительно по фамилиям, более мелкие, вообще, обозначены только занимаемой должностью. Отмечен и факт постоянного пребывания в лагере довольно большого числа заключенных из бывших чекистов. Как правило, они занимали основные административные места, образуя, своего рода, «Роту чекистов». Рассказывается также о целом подразделении, выполняющем «специфическую чекистскую работу», – «Команде надзора» – и об охранном воинском пехотном подразделении, называвшемся «Соловецкий полк особого назначения». Клингер фиксирует рабоче-крестьянское происхождение большинства этих людей, низкий образовательный уровень и широко распространенные в их среде жестокость, склонность к насилию, пьянство, моральную нечистоплотность, самодурство, стяжательство и т. д.

И, наконец, в четвертой, заключительной части, по объему текста значительно превышающей предыдущие, рассказывается о самих заключенных. Здесь, также, отчетливо видно стремление Клингера к систематизации и обобщению. Он пишет не столько об отдельных конкретных судьбах, сколько о типах соловчан и о различных вариантах лагерного существования. Очень специфичен взгляд автора на культурно-массовую работу за колючей проволокой. Если большинство бывших узников СЛОНа вспоминают, разного рода, мероприятия, а, в особенности, театр, как лучшее в своей лагерной жизни, то Клингер, наоборот, видит в этом дополнительное средство эксплуатации и унижения заключенных. По его мнению, вся лагерная самодеятельность была организована для того, чтобы заключенные еще и развлекали начальство, что представляется ему изощренным цинизмом. Но и этот возмутительный, с его точки зрения, факт, автор преподносит бесстрастно, как объективную данность.

Большое внимание уделяет Клингер тяжелому положению женщин в Соловецком лагере. Эту тему он тоже освещает, главным образом, подбором фактов. Неоднократное обращение к ней в разных разделах очерка, пожалуй, основной показатель того, насколько серьезно волнует автора вопрос. В одном случае приводится даже непосредственная эмоциональная характеристика ситуации, как «кошмарной». Вообще, вербальное выражение эмоционального восприятия изображаемого, встречается редко. Используются даже примитивные штампы: «Над седыми стенами древней обители взвился кровавый советский флаг».

Основным способом выразить личное неприятие отдельных элементов лагерной действительности, служит заключение в кавычки слов и выражений, с точки зрения автора, совершенно неправомерно употреблявшихся в повседневной жизни СЛОНа. Имеется в виду несоответствие общепринятого в русском языке термина, либо сути явления, к которому оно применяется, либо конкретному реальному проявлению этой сути («лазарет», «преступление», «свидетели», «контрреволюционеры» и т. д.).

Религиозное чувство автора в тексте никак не проявляется. В отличие от большинства мемуаристов, даже рассказывая о прошлом Соловецкой обители и о произведенных революцией разрушениях, основной акцент он делает на ее хозяйственно-экономической успешности и культурной значимости. Почти не затрагиваются, довольно распространенные в мемуарах, темы пребывания в заключении духовенства, и богоискательства светских заключенных. Констатируется лишь факт исключительной честности духовенства, сохраняющейся в самых тяжелых условиях, и признание этого факта и руководством лагеря, и администрацией всех уровней и статусов, а также увеличение администрацией лагеря объемов и сроков работ в Рождество и на Пасху.

Таким образом, автор текста представляется человеком образованным, наблюдательным, нерелигиозным, но разделяющим систему нравственных ценностей христианства. Кроме того, можно предположить у него научный склад ума, склонность к анализу и систематизации, сдержанность в выражении эмоций. Оставленные им мемуары – значимый вклад в общую картину воспоминаний о Соловецком лагере особого назначения.