Заключение

Итак, подведем некоторые итоги истории самого значительного центра раннесредневековой Таврики – византийского Херсона, путь которого начался в условиях, по сути дела, постантичного, континуитетного общественного развития. Мудрая сентенция Хорхе Луиса Борхеса гласит: «Счастлив не настаивающий на правоте своей, ибо никто не прав либо все правы»²⁰⁹². Нам остается свобода мнения и свобода сомнения. Тем не менее, результаты проделанного исследования позволяют прийти, на мой взгляд, к надежному и, самое главное, однозначному выводу, что к концу правления Юстиниана I и особенно при его преемниках, во второй половине VI–VII вв. Византия все еще предпринимала плодотворные политические и экономические усилия для того, чтобы удержать свои позиции на территории Крымского полуострова, население которого, вопреки последствиям случавшихся военных неурядиц и природных катаклизмов, переживало отнюдь не самые худшие времена. Застревавшие в этом своеобразном природном «отстойнике» пришлые варварские народы – аланы, готы, протоболгары, салтовцы, смешиваясь с местным населением, потомками скифо-сармат, тавров и греков, создали своеобразный этнический котел, варево которого на протяжении всего раннего средневековья медленно, без чьего-либо стороннего насилия вызревало в виде некой единой смеси под влиянием христианской религии и ромейской культуры. Тогда как греческая, а лучше сказать, ромейская община города оставалась практически незамутненной «инородцами», вокруг шла мощная этническая переплавка, сырье для которой подбрасывали то и дело появлявшиеся новые «пришельцы из разных мест», те самые толпы язычников-варваров, которые со временем становились христианами и, пусть непоследовательно, а подчас неуклюже, все же воспринимали глубинные элементы ромейской культуры и цивилизации. Отличаясь по антропологическим признакам, они чем дальше, тем больше теряли свое этническое лицо.

Особо тесные связи Империи существовали с примыкавшей к Херсону областью – хорой Дори (Крымской Готфии), охватывавшей плато Второй и Третьей гряды Крымских гор, плодородные долины рек Черной, Бельбека, Качи, Альмы и отчасти южное поморье. Создание здесь пограничного дуката около середины VI в., в конце правления Юстиниана I (527–565), или при Юстине II (565–578) стало первым реальным шагом к оформлению в Таврике «контактной зоны», в которой бы быстрее пошел процесс унификации, сплочения территорий. В немалой степени этому содействовала необходимость развития местных поселений, предурбанизационных образований и перестройка системы укреплений в связи с тюркской угрозой в 570–580-е гг. Тогда же, скорее всего, последовала гражданская, административная реорганизация, заключавшаяся в создании округов, позже получивших название архонтий, а еще позже – климата с центрами в соответствующих кастра, полисмата. Нехватка сил заставляла ромеев развивать здесь оборонительную стратегию, полагаясь на глубоко эшелонированную, но не очень эффективную систему укрепленных кастра, фрур и на «энспондов» – союзников, федератов из осевших на здешних землях полиэтничных варварских племен. Практически каждое третье семейство из числа местных жителей Юго-Западного Крыма обязано было дать воина на службу Империи в случае необходимости выступить против ее врагов. Однако эта внешнеполитическая позиция должна была быть экономически выгодна тем, кто принимал подобное покровительство державы ромеев, и закрепляться не только в договорах, соглашениях, по сути дела, даннических отношениях пакта, но и в развитии хозяйственных связей с такой провинцией (эпархией), как Таврика. Следует учесть давно отлаженное, беспрепятственное, не очень сложное, находившееся под ромейским контролем мореплавание между Крымским полуостровом и южным побережьем Черного моря. Юстиниану I, Юстину II, Тиверию и Маврикию удалось соединить интересы значительной части местной знати и приблизительно 60-тысячного населения Юго-Западной Таврики, «страны Дори» с интересами Империи. Но без серьезных материальных усилий эфемерное «влияние» со стороны Византии было бы быстро забыто союзниками ромеев. Поэтому впереди меча и креста шествовали деньги, дары и товары. В руках василевсов и имперских чиновников был инструмент, способный заставить херсонитов и федератов выполнять их распоряжения, выставлять военные силы и платить налоги. Зависимость Херсона от Византии имела определенные экономические корни, ее нельзя назвать односторонней, основанной только на политическом и идеологическом господстве Империи. История города свидетельствует, что здесь действовали многообразные силы взаимного притяжения.

Совместными усилиями ромейского правительства, Церкви, местных властей и городской общины в конце VI в., уже до установления мира с тюрками в 590 г., и вплоть до начала – первой четверти VII в. здесь развернулось грандиозное по меркам эпохи строительство, сопоставимое разве что с «архитектурным бумом», пережитым во второй половине VI в. италийской Равенной. Живоносным началом Византии было христианство – следы раннесредневековых храмов, вместилищ для св. мощей, прочие религиозные реликвии Херсона – центра малого паломничества яркое тому подтверждение. В городе и рядом с ним возводились новые базиликальные храмы, крестовидные церкви, евктирионы, молельни (оратории), баптистерии, мартирии общим числом не менее 26, отстраивались, возобновлялись потестарные многокамерные здания около малой агоры, помещения государственной апофики в портовом районе, таможенного поста с городским архивом молидовулов, приюты – птохионы и ксенодохионы, городская и монастырская лечебницы, общественные бани с системой гипокауста, туалеты-афедроны (латрины), обновлялась разветвленная система колодцев, канализационного снабжения, сточных и дренажных сооружений. Большинство установленных урбанонимов (Мертвые и Святые, они же Красивые, ворота, Влахернский монастырь Богородицы Девы Марии, храм Апостолов Петра и Павла – болыиая базилика, церкви св. Прокопия, апостола Петра, св. Луппа, св. Лонгина-сотника, св. Василия, «дом св. Леонтия», мартирий св. Василия, церковь свв. Сергия и Вакха, птохион св. Фоки, ятрина св. Феодора) и агоронимов (малая агора, Парфенон) относилось к этому времени. Поскольку новостройками были захвачены территории внутри многих жилых кварталов в самых разных районах города, а не только культовые сооружения, можно предположить, что причиной их явилось не одно лишь стремление властей, светских и духовных, утверждать ромейские ценности путем массовой христианизаци и достижение некой «нормативности» византийского литургического обряда, а необходимость ликвидировать последствия достаточно мощного землетрясения или серии подземных толчков, случившихся, вероятно, в конце 550-х гг., незадолго до третьей четверти VI в. и в той или иной степени поразивших весь город, а с ним, вероятно, и некоторые другие районы полуострова. То, что исследователи принимают за следы разрушений, оставленных гуннами или тюрками, могло быть результатом природного катаклизма, экологической катастрофы. Именно это само по себе тяжелое обстоятельство толкнуло к массовым новостройкам и помогло Херсону к середине VII в. решительно изменить свой старый античный «имидж»,

приобрести облик типичного византийского средневекового центра, полиса и кастрона одновременно. Пережив строительный бум, херсониты на какое-то время в первые столетия средневековья не имели серьезных градостроительных забот. Все сохранялось по-старому и город пополнялся новыми сооружениями не столь интенсивно, как прежде. Тем не менее он продолжал достраиваться, изменять формы первоначальных проектных замыслов, облагораживаться и совершенствоваться на протяжении последующих, так называемых «темных веков».

Примечательно, что херсонские храмы, демонстрируя единую линию развития, тем не менее несли существенный момент разнообразия. Сочетание топографического подхода с архитектурно-археологическим позволяет установить, что в эту отнюдь не бесплодную пору город, охватывавший около 30 гектаров площади и насчитывавший примерно 6 тысяч населения, каждое столетие после второй половины VI – первой половины VII вв. прирастал как минимум двумя-тремя новыми храмами (крестовой, крестово-купольной, базиликальной конструкции), прочими сакральными зданиями, общее число которых к X в. достигло не менее четырех десятков, сооружал другие общественные постройки, из которых наиболее оригинальными, примечательными стали крестовокупольный храм №29 и гидросооружение – водохранилище с камарным, сводчатым перекрытием на большой агоре, загородные храмы св. Созонта и св. Климента Римского и еще один урбаноним – преторий, воздвигнутый к концу IX в. в комплексе с гарнизонной базиликой и баптистерием в «цитадели». Все это время херсониты регулярно вели ремонт и обновление своих оборонительных сооружений, оказывали влияние на местных строителей укреплений и церквей в Юго-Западной Таврике.

Наряду со сравнительно немногочисленными погребениями в притворах некоторых храмов и в «мощехранительнице» городского монастыря св. муч. Леонтия Киликийского (комплекс Западной базилики), в течение раннего средневековья продолжал достаточно интенсивно действовать загородный некрополь города. Топография его мало изменилась с первых веков н.э., чего не скажешь о плотности погребений, заметно выросшей, особенно в районе храма Богородицы Влахернской, около Карантинной бухты. Херсониты активно использовали прежние основные типы погребальных сооружений (склепы, вырубные гробницы и грунтовые могилы), но лишь в небольшом количестве устраивали такие же новые, перенеся главный упор на ингумации в одиночных грунтовых могилах или в примерно семи десятках загородных коллективных усыпальниц-кимитириев, где число погребенных, доставляемых из столетие в столетие, порой доходило до тысячи и более человек. Город обходился приблизительно двумя десятками погребальных служащих, могильщиков, устроителей гробниц (копиатов, энтафиастов, деканов), которым хватало работы, а значит и стабильного, сравнительно высокого заработка. Гробничное дело всегда приносило неплохой доход. Господство новых христианских обычаев и мировоззрения прочно связало погребальное дело с Церковью, с устройством соответствующих погребальных шествий, церемоний, поминальных обрядов (ekkomixesthai, enthaptesthai), в которых участвовали лектикарии, эккомисты – «носилыиики погребальных лож», каноники, аколуфы – сопроводители покойных, певчие, носильщики свечей. Одновременно это же обстоятельство – чин церковного погребения предельно упростил инвентарь захоронений, сводившийся к деревянным гробам в виде ящиков или колод-домовин, к саванам, повседневной одежде с ее обыденными аксесуарами и нехитрой, дешевой, но по этой причине популярной бижутерии, что, впрочем, соответствовало православной канонической традиции, ментальным «формулам унижения», «молчащим» надгробиям, представлениям о том, что мы называем смертью, и не может служить показателем всеобщей бедности, нищеты умерших. Те же черты были свойственны и многоярусным, видимо, иногда семейным гробницам, все чаще устраиваемым в черте самого города с IX в.

Нет никаких оснований говорить о существенном экономическом упадке Херсона и о каком-либо пренебрежении Империи к северному направлению ее торгово-экономических связей. Напротив, оно стало особенно важным и выгодным к концу VII столетия, когда в связи с притоком нового населения с Севера и из Малой Азии, улучшением демографической и политической ситуации в Таврике начался подъем сельскохозяйственного производства, местного виноделия, излишки которых стали поступать на вывоз как в Романию, так и в Хазарию. При этом областью наиболее интенсивного хозяйственного взаимодействия оказались земли Юго-Западного, Горного и Южного Крыма, совпавшие с границами Херсоно-Дорантской (позднее – Херсонской и Готфской), а также Сугдейской епархий. Центр последней находился под особенно пристальным вниманием заморских ромейских властей и херсонских архонтов.

Мирным экономическим связям способствовала природа византийско-хазарских политических взаимоотношений, на мой взгляд, строившихся здесь с конца VII в. на основе своеобразного взаимовыгодного кондоминиума. Он предусматоривал отсутствие постоянных воинских формирований на территории, где присутствовали одновременно представители централизованных властных структур Империи и каганата, озабоченные получением пропорционально равных доходов в виде налогов или дани. Подобный режим не был уникален, он практиковался в свое время в отношении боспорских гуннов, персов, арабов. Но более глубоко, детально представить механизм действия такого «двоевластия» применительно к землям Крымского полуострова затруднительно, хотя ясно, что его властными носителями здесь являлись ромейские архонты (протополиты, киры, игемоны, топархи) и хазарские тудуны, действовавшие от лица своих государей. Таким образом, в «темные века» Таврика оказалась в составе одновременно и Хазарии, и Византии. B VIII в. это были равновеликие, одинаково сильные, к тому же сотрудничавшие силы на полуострове, который с этой точки зрения являл один из самых удачных вариантов «синтезной контактной зоны»²⁰⁹³. Невозможно говорить о полном доминировании, владычестве, «протекторате» каганата не только над Херсоном, но и над другими греческими центрами Таврики – полисами, эмпориями, полисмами и кастра областей – климата, Фулами, Сугдеей, Боспором, равно как и над всей Готфией. Именно поэтому каждый раз, когда исследователи говорят о захвате хазарами Крымского полуострова, их владычестве, господстве там, включении Таврики в состав каганата, мы сталкиваемся с поразительным эффектом «хазар-невидимок», который в полной мере обнаруживается после избавления от устойчивого, гипнотического мнения об их гегемонии, полновластии в здешних землях в VIII–IX вв. «Хозяева Таврики» какбудто были, но реальные следы их присутствия крайне незначительны, выраженные «хазарские» слои, винские погребения отсутствуют где бы то ни было, даже элементы салтовской матераиальной културы, появившиеся на полуострове не ранее второй половины – конца VIII в., не являются преобладающими, ее влияние ощущается в гораздо меньшей степени, чем ромейское, грецезированное. Это неоспоримый факт, на объяснение которого следует обратить гораздо более пристальное ВНИМЭ.НИС, чем на поиски следов «хазарского господства».

Режим кондоминиума обусловил с конца VII в. отказ от военизированного дуката в пользу более гибкого режима «квазиавтономного» архонтата, что вызвало своеобразную «демилитаризацию» региона и отсутствие условий для формирования слоя местной военной аристократии. Уже одно это обстоятельство лишило движущей силы возможную антиимперскую оппозицию. Бурные события осени 711 г. особенно наглядно показали, что даже когда у херсонитов оказалась возможность политического выбора, он оказался в пользу Византии, а точнее, в пользу сохранения удобного статуса ромейско-хазарского кондоминиума.

Ничто, буквально ничто не свидетельствует о том, что византийские центры на территории Крыма стремились отделиться от Империи ромеев и были враждебны ей, а не отдельным императорам. Уже давно, с эпохи последних веков античности положение Херсонеса / Херсона и его округи не отличалось от статуса других римских провинциальных центров. De jure и de facto к середине VI в. он воспринимался как составная часть Ромейской империи, а длительный процесс интеграции, особенно успешно пошедший с конца IV в., обусловил отсутствие соответствующего правового акта о включении полиса в число владений Империей. Сепаратистские же настроения раннесредневекового города, равно как и его независимые «полисная организация» и «самоуправление», не более, чем еще одна мифологема, порожденная давней и устойчивой историографической традицией. Концепция «местных свобод», несмотря на свою живучесть, давно заслуживает поминальной свечи. Высокий престиж Византии позволял ромеям смотреть на все страны и народы свысока и херсониты тоже усвоили этот имперский взгляд. Земля ромеев представлялась им «землей обетованной» и они не собирались отказываться от чести быть «частью» Империи, членами ее общества, считали себя обязанными «подчиняться неразрывной общине» византийцев и жить с ними в мире²⁰⁹⁴. Как бы ни именовались представители городских властей, в своей основе это были функционеры на государственной службе, чей бюрократический статус подчеркивался наличием соответствующей печати ромейского чиновника.

Херсон оставался на протяжении всего раннего средневековья достаточно устойчивым социально-экономическим организмом и приток новых этнических групп, представителей варварских народов не был в состоянии изменить его греческое, ромейское культурное своеобразие. Если этническая структура населения и усложнилась, это не привело к варваризации города. По сути дела, население византийской зоны кондоминиума сохраняло стабильное имперское этнополитическое сознание, а херсониты – полноправные члены царства «ромейского таксиса» жили по тем же правилам и законам, по которым жили прочие подданные василевсов. Историческая очевидность состоит в том, что никому из них не приходила в голову мысль о выгодности отстаивания местных, херсонских интересов. Как политическая сила они не были автономны и самостоятельны. Примечательно, что даже в уникальной, благоприятной для этого ситуации 710–711 гг. херсониты не рискнули открыто выступить против василевса, а лишь примкнули в конечном итоге к мятежникам из столицы. В ходе вероисповедальных коллизий они были всегда на стороне правящих императоров, следовали всем изменениям конфессиональной ориентации и, когда требовалось, признавали монофелитство, иконоборство, прочие «кружения политического ветра», а «в промежутках» возвращались к православию, иконопочитанию. Духовные вожди херсонитов – епископы, a с IX в. архиепископы, как и многие другие церковные иерархи, в большинстве своем не отстаивали последовательно ортодоксию, но законопослушно следовали в кильватере очередных правительственных новаций. Последующие попытки агиографов переписать местную церковную историю на нужный идеолого-политический лад не в силах скрыть этот факт, как и то обстоятельство, что во второй половине VIII в. и в первой трети IX в. иконопочитатели в Таврике были, но их численность и степень влияния не стоит преувеличивать.

Постоянные связи с заморскими землями Империи и Константинополем, отсутствие собственного этнического самосознания и экономической автаркичности Херсона, равно как и отсутствие в нем политических сил, способных взять на себя роль лидера и взвалить на плечи нелегкое бремя «свободы», обусловили наличие весьма слабых тенденций регионального сепаратизма в этом анклаве. Судьба последнего ни в коей мере не напоминала монофиситские восточные провинции или экзархаты Византийской империи, оказавшиеся в конечном счете в руках арабов или германцев. На мой взгляд, главная причина этого отличия коренилась в том, что центробежные тенденции в Таврике были в значительной мере смазаны режимом кондоминиума, причем реальные отношения, порожденные им, строились на основе нейтралитета, наподобие договора ромеев с мусульманами на Кипре в конце VII–IX вв. и других аналогичных случаев.

Нет уверенности в том, что хазарские гарнизоны появились в Доросе и некоторых других крепостях Готфии сразу после ликвидации мятежа епископа Иоанна Исповедника, случившегося, судя по всему, летом 787 г., как раз накануне открытия синода в Никее. Назревшая к этому времени попытка центральных хазарских властей отказаться от кондоминатного статуса владения на крымской земле и сломать его в свою пользу оказалась преждевременной, а порожденный ею антихазарский (но не анти-правительственный) сговор властей Готфии и ее нелигитимно избранного церковного лидера, хотя и закончился видимой неудачей, заставил хагана отказаться от встревоживших местное население намерений подчинить здешние земли. Еще несколько десятилетий ситуация в Крыму сохранялась в состоянии неустойчивого равновесия, плодами которого продолжали пользоваться Херсон и соседствовавшие с ним климата, но постепенно рост напряжения поколебал его. Враждебное окружение, в котором оказался город к концу первой трети IX в., заставило ромейские власти начать искать выход из создавшегося положения и в конечном итоге порвать со старыми отношениями, окончательно зашедшими в тупик.

Нарушение системы «двоевластия» в Таврике подвигло Константинополь на проведение административно-территориальных мероприятий, затронувших во второй половине 830-х гг. как Северный, так и Южный берег Понта и вылившихся в поэтапное преобразование новых фем, имевших налаженные морские связи друг с другом. Возведение архонтата Херсона в ранг стратигии, получившей название Климата, произошло, судя по всему, не ранее осени 840 г. и не позже весны-лета 841 г. Причем решение василевса Феофила опять-таки нельзя рассматривать как некий юридический акт об аннексии земель Таврики Византией. Херсонские власти и до этого находились в зависимости от Константинополя, и император без колебаний отдал им прямой приказ подчиняться новому, «избранному» начальству. Произошло лишь видоизменение прав владения, которое ознаменовало конец прежней политики в отношении хазар в Крыму. Оказанная перед этим помощь в планировке на местности и начале строительства «Белого приюта» – Саркела на Дону, «царской» крепости, вероятно, одной из летних ставок хагана и одновременно полифункционального, административного, торгово-таможенного центра, опорного пункта, стало последним добрым, союзным мероприятием Империи и херсонитов по отношению к Хазарии, которое не смогло надолго разрядить нараставшее политическое напряжение. Военный контроль каганата над сельской Таврикой, присутствие хазарских, венгерских конных отрядов и иных «различных варваров» даже в ближайших окрестностях Херсона, которые отчасти опустели, установление тревожного состояния своеобразной «холодной войны» вызывали очередное изменение в содержании местных экономических связей, сократив в них значение вывоза зерна и других продуктов сельского хозяйства через византийские порты Крыма. Уже к середине IX в. эти имперские владения, лежавшие на пограничье Византи (ille sit romani locus imperii), оказались окружены и временами, по сути дела, блокированы, по выражению современников, самыми разными «племенами», «разбойниками-язычниками», «толпами варваров, наезжавшими сюда», которые то вступали в ненадежные союзные отношения, то сражались друг с другом. Вот почему именно с этого времени государственная политика в отношении Херсона и, надо полагать, других византийских кастра климата, входивших в фему, наряду с полицейско-административными мерами, смогла предусмотреть торговые санкции, меры экономического воздействия на местных подданных Романии в случае их неподчинения распоряжениям василевса.

Таким образом, роль внешнеполитических факторов менялась в жизни Таврики от столетия к столетию и вместе с ними менялось экономическое и социально-политическое положение херсонитов. Если в последней трети VI в. столкновения с тюрками способствовали социальной консолидации здешнего общества, четко делившегося на знать, клир и простой народ, то с установлением режима кондоминиума устои византийской правительственной власти в архонтате стали чем далее, тем более расшатываться. Но только окончательный крах «двоевластия» заставил Империю отказаться от пассивной политики и попытаться «не упустить из своих рук» здешние земли с их аристократией, что удалось, хотя отнюдь не сразу и нелегко.

То же самое можно сказать о тенденции к милитаризации общественной жизни. Заметная во второй половине VI в. (на примере дук и дуката), она была заторможена введением статуса архонтата на территории кондоминиума, но после прекращения последнего милитаризация вновь взяла верх, что вылилось в появление стратига, который унаследовал часть прежнего муниципального административного аппарата, сохранявшего преемственность с позднеантичными полисными институтами. Впрочем, это не помешало ему завершить тенденцию сосредоточения всех видов власти (военной, гражданской и судебной) в одних руках, покончив с последними призраками самостоятельности местных правителей в лице херсонского архонта и коллегии протевонов, «отцов города», среди которых был известный с VIII в. кир. Такое соединение властей явилось одним из закономерных проявлений феодализации в сфере публичной власти. Следовательно, в целом, развитие Херсона, остававшегося наблюдателем и бастионом Империи на Севере, шло в сторону классического для Средневековья правила, и его положение в «темные века» нельзя считать неповторимым, уникальным, в корне отличном от положения других провинциальных ромейских городов. В нем куда больше сходства, чем своеобразия.

Вместе с тем, общая тенденция социально-экономического развития региона не вела к появлению крупной земельной собственности, а значит, и к натурализации хозяйства. Ремесленное производство Херсона было многоотраслевым и достаточно продуктивным, а торговля и денежное обращение никогда не теряли своего значения. Средняя, наиболее многочисленная прослойка горожан в этих условиях оставалась достаточно представительной и не испытывала разлагающего воздействия новых, феодальных начал. В обществе херсонитов эпохи «темных веков» можно выделить следующие социальные страты: «первенствующие» – потомственная знать, состоявшая из немногочисленных земельных собственников, крупных владельцев недвижимости, богачей, верхушки предпринимателей, византийских официалов (примерно 1% от населения города, около 50–70 человек); высшее духовенство (епископ, пресвитеры – около 10 человек); профессиональные военные (80–100 человек, не более 2% населения); основная масса торгово-ремесленного, предпринимательского населения, хозяева средней руки (около 17–20 % населения, примерно 1000 человек); среднее и низшее духовенство (священники, диаконы, диакониссы, иподиаконы, клирики, чтецы, певчие – примерно 10% населения, около 500–600 человек); низы городского населения, челядь, рабы, пауперы (около 10% населения). Появлявшиеся в этой ромеизированной среде пришельцы проходили здесь социально-экономическую натурализацию, включались в местную городскую среду и неизбежно утрачивали оригинальное этническое лицо. Степень их воздействия на ход социальных процессов в Херсоне и его округе всегда оставалась крайне слабой. Иудейская и тюркская, хазарская специфика и даже этнические предубеждения могли сохраняться в отдельных сферах быта, в религии, но главным, по-прежнему, было мощное греческое доминирование, проявлявшееся и в языке, и в письменности, и в церковных обрядах, и в менталитете, и в других областях культуры. К примеру, письменные и археологические источники показывают, что впечатляющая, по-византийски пышная литургическая жизнь Херсона включала в себя все ее основные и менее значимые службы, какие можно было бы встретить в ромейском церковном центре малого паломничества: ежедневную и праздничную божественную литургию, причастие, крещение, миропомазание, утреню, вечерню, всенощное бдение и часы, литанию, литургический год с его календарем празднеств, постов и памяти святых, культ св. мощей, «вторичных реликвий», мучеников в городских и пригородных церквах, мартириях, освящение храмов, литургию под открытым небом, загородные и городские процессии, перенесение реликвий, освящение вод, плодов, богослужебные последования (аколуфии) в виде станциональных шествий, монашеский постриг, погребальную службу²⁰⁹⁵. Ромеизация все время ощущалась как серьезный фактор, роль которого не претерпела снижения. Проявления варваризации в зоне влияния Херсона, да и вообще в Таврике, были незначительны, а высокая степень эллинизированности стимулировала провизантийские симпатии населения, действовала в пользу его сближения с Византийской империей, ее территорией и государственностью.

Обострение отношений, бунты, выступления против отдельных стратигов случались крайне редко, не чаще, чем в других ромейских фемных центрах, и даже в этом случае не сопровождались ничем похожим на разрыв дипломатических отношений, поскольку принимаемые в этом случае меры обуздания в худшем случае носили характер торогово-экономической блокады, лишения положенных городу из казны денежных сумм и, самое главное, предусматривались в отношении собственных

подданных василевса ромеев. Власть стратига распространялась на соседние кастра, и в случае необходимсти он мог выбрать другое место резиденции за пределами Херсона, откуда был в состоянии продолжать вести дела фемы, а не «страны-сателлита».

С приходом в последнем десятилетии IX столетия новых кочевников, внесших свой вклад в изменение расстановки политических сил, а также в связи с улучшением общей ситуации, перемещением венгров дальше от территории Крымского полуострова, включением печенегов в орбиту экономической деятельности херсонитов, последующей нормализацией накалившихся отношений с Хазарским каганатом, наступившей после похода бул-ш-ци Песаха в 941 г., роль посреднической торговли в жизни фемы Херсона, его турмы или турмархата Готфии, Сугдеи, Боспора и прочих здешних византийских владений еще более выросла, тогда как одновременно крепло их значение стратегического и экономического буфера, избавлявшего Византию от прямых контактов с опасными северными соседями, но позволявшего извлекать максимум выгод от таких опосредствованных контактов, включая сбор важной политической, разведывательной информации через деловые и миссионерские связи. Сельское хозяйство перестало быть основой экономики общества херсонитов, ведущую роль в нем заняли предпринимательство, торговля, которая велась путем неэквивалетного обмена и в которой так или иначе оказалось задействовано, вероятно, не менее половины трудоспособного, экономически активного населения города. К середине X в. позиции Романии в Херсоне и тесно связанной с ним Готфии были вновь столь же крепкими, как и четыре столетия назад, когда Империя, исчерпав античный этап своего развития, вступала в эпоху раннего средневековья. Жернова Фортуны, неумолимо перемалывающие страны и народы, в очередной раз пощадили город.

Очевидно, хронологический рубеж, который можно считать завершающим для истории раннесредневекового Херсона, стоит искать не столько в достаточно устойчивой, консервативной хозяйственной и социально-экономической сфере, слабо подверженной изменениям, сколько в геополитических сдвигах в Евроазии и на полуострове, происходивших в 20–40-е гг. X в. Именно в это время, совпавшее с правлением Романа I Лакапина и Константина Багрянородного, Херсон пережил пору бурного, масштабного оборонительного строительства, активизировавшегося уже со времени Василия I, а Византия сумела занять лидирующую позицию на территории Крымского полуострова, надолго упрочила здесь свои позиции и добилась урегулирования отношений с хазарами и русами. К этому же времени в целом завершилось формирование этноконфессиональной общности, интегрировавшей разные племена и народы в относительно единую средневековую народность Таврики, отличительными чертами которой явились глубокое восприятие христианства и греческой культуры (вплоть до языковой и письменной среды). Очевидно, это нашло отражение в рождении топонима «Херсакея» – «страна херсаков» и более позднего этнонима – «готоаланы». Бытующее же среди некоторых исследователей представление о некой «Крымской Хазарии», о «Крыме Хазарском» или о крымском «реликте Хазарского каганата», это не более, чем мнение для исторических спекуляций.

К сказанному остается добавит, что экономика Херсона никогда не была самодостаточной и одной торговли с местным населением и пришлыми кочевниками для ее обеспечения было мало. Тем не менее именно посреднический, транзитный характер торговли во многом объясняет стержень поразительно устойчивой связи с Романией и жизнеспособности города, особенно к концу раннего средневековья. Византийская политика в отношении Херсона и Таврики постоянно реагировала на изменения внешней и хозяйственной ситуации в этом регионе, который Империя разными путями и в целом достаточно успешно всегда стремилась сохранить за собой. Трудные времена приходили и уходили и пресловутые «темные века» в этом плане ничем не отличалось от других эпох. Их краски были не только черными. Город же, вопреки всем лихолетьям, находил в себе достаточно сил, чтобы развиваться, строиться и с надеждой смотреть в будущее. Судьбой ему было отпущено еще почти пять столетий истории, а значит, жизни.