Глава 10. Смерть в Херсоне
Город, в котором из поколения в поколение, из века в век жили и умирали херсониты, прирастал не только сооружениями для живых, но и для мертвых. Едва ли он мог обойтись без соответствующих специалистов такого рода. К примеру, известно, что в Александрии первой половины VII в. трудились те, кого Леонтий Неапольский назвал mnematon oikodomoi – строители могильных памятников, гробниц, склепов, если мной правильно понят этот термин1428. Видимо, эта профессия уцелела и в последующем. Пресвитер Агнелл рассказывал в «Книге понтификов», как некие caementarii приводили в порядок гробницу Петра Хрисолога (432–449) и по просьбе Равеннского архиепископа Петронакса (817–834) установили над ней новое надгробие1429.
Рис. 395. Основные типы раннесредневековых погребальных сооружений в Таврике: 1 – нерополь на плато Бакла, мог. 6/1994; 2, 6, 8, 9, 11–13 – Эски-Керменские могилы и склепы; 3 – плитовая могила на Кордон-Обе; 4 – склеп 1/1938 на Мангупе; 5 – мог. №68 из некрополя у с. Лучистое (по А. И. Айбабину)
B V в. еще не было выработано особого христианского погребального обряда, похоронами, за исключением устройств гробниц мучеников, занималась семья, но надзор за осуществлением погребений перешел к Церкви1430. К VI в. это становиться обязательным выражением благочестия. Дигесты, отразившие конституции Феодосия II, и новеллы Юстиниана от 537 г. сообщают о столичных эргастириях, прикрепленных к Великой церкви (св. Софии), на средства которых в городе содержали лектикариев – «носильщиков погребальных лож» и деканов – погребальных служащих, могилыциков1431. Поскольку их насчитывалось не менее 950 человек, выходит, что при населении Константинополя около 300–400 тыс. (до пандемии чумы 542 г.) один могильщик приходился на 300–00 жителей1432. Если подойти с этими, очевидно, стандартными для раннего средневековья мерками к Херсону, насчитывавшему около 6–7 тыс. населения, тогда получиться, что город нуждался в услугах примерно 15–23 погребальных служащих, которые тоже могли содержаться за счет отчислений с нескольких десятков эргастириев, обязанных в пользу епископальной церкви – кафоликона св. Апостолов (Уваровской базилики)1433. Во всяком случае, подобная практика «приписных» эргастириев к Божьей церкви, отчисления с которых шли на оплату погребальных служащих, продолжала сохраняться в Империи и в конце IX в., как о том повествует новелла 12 Льва VI, адресованная патриарху Стефану (886–893) (ergasteria te agia tou Theou epetaxen ekklesia, ok ek tou telous...)1434.
Рис. 396. Каменные надгробия с некрополей у с. Скалистое (1–11) и Лучистое (12–13) (по А.И. Айбабину)
Устройство высеченных в известняке, мергеле либо выкопанных в каменистом или лессовом грунте, иногда сложенных из известняковых блоков коллективных, реже – одиночных усыпальниц – склепов с лежанками или чаще без них, а также вырубных могил продолжалось окрестным населением на Черной речке, Сахарной Головке, в Малом Садовом, Узень-баше, Эски-Кермене, Мангупе, у подножья Баклы, в Скалистом, Лучистом, Сугдее и других местах византийской Таврики и в раннее средневековье (рис. 395)1435. Они явно содержали захоронения христиан, на что указывают находки среди погребального инвентаря поясных пряжек из бронзы, низкопробного серебра, иногда покрытых золотой фольгой, с изображениями креста или льва на щитке, поздней краснолаковой посуды (мисок, блюд) со штампами на дне в виде креста, птицы, рыбы и других христианских символов, перстней с христианскими псевдомонограммами, христианских амулетов, наперсных крестов, разнотипных бронзовых медальонов с изображением святых, рюмкообразных стеклянных сосудов для причастия или лампад, хотя в тоже время в могильных сооружениях, причем разной ориентации, с отклонениями от линии запад – восток, где чаще, а где реже, были оставлены обычная, ходовая столовая посуда, в том числе лепная, керамические или стеклянные сосуды, отдельные небольшие кувшины, горшочки, предметы обихода (ножи, кресала, удила, рыболовные крючки), оружие (меч, кинжал), детали конской узды, туалетные наборы, обереги, погребальная пища (птица, яйца), подсыпки угольков, песка1436. То есть в погребальной обрядности этого населения еще долго проглядывали некоторые языческие черты, присутствовала взаимная веротерпимость язычников и христиан из числа тех, что наносили изображение креста на закладные плиты склепов и перекрытий могил с предметами обихода в составе погребального инвентаря, изготавливали и устанавливали рядом с могилами небольшие каменные, реже кирпичные, столбообразные и стеллообразные надгробные плиты с прочерченным изображением креста, иногда в форме «тау» – в виде символической композиции Распятия, а также крестовидные надгробия такого же типа, какие в VI–IX вв. делали херсониты, боспоряне, сугдейцы и вообще ромеи (рис. 396–399)1437. Впрочем, как верно заметила Л. Г. Хрушкова, наличие инвентаря в христианских погребениях было не редкостью даже в странах и краях с давними традициями христианства, отчего, очевидно, в соответствии с новой, христианской антропологией, мировоззрением, погребенный, особенно раннехристианской эпохи, выглядел «менее христианином», нежели при жизни1438. Тем более это относилось к новообращенному варварскому окружению византийских центров православия и поэтому не стоит торопиться делать заключение о некоем синкретическом, языческо-христианском характере их культуры1439.
Рис. 397. Каменные и керамические надгробия в виде крестов из могильника VIII–X вв. у с. Гончарное (по А. Л. Якобсону)
Не прекращал действовать и, собственно, херсонесский христианский некрополь. Между тем, представление о его использовании было надолго перечеркнуто пессимистичным выводом А. Л. Якобсона относительно жалкого состояния города в V в. и после VI в„ сокращении населения, а значит, и христианского кладбища, якобы, сошедшего на нет1440. Раннесредневековый некрополь скрылся в тени своего великого предшественника, на изучение которого, особенно во второй половине 1970-х – первой половине 1990-х гг., оказалось направлено главное внимание исследователей даже тогда, когда они соприкасались с ранневизантийскими материалами1441. Общий массив открытых памятников огромен, ибо только во время наиболее масштабных раскопок загородного некрополя с 1890 по 1914 гг. было вскрыто свыше 3600 погребальных объектов античной и раннесредневековой эпохи и еще около 150 склепов и могил – в последней четверти XX в. Однако и в новейших, самых значительных обобщающих исследованиях он практически оказался обойден молчанием, которое иначе как «красноречивым» не назовешь1442. Характерно, что в своем новейшем историографическом обзоре Э. Ястжебовска отвела соответствующий раздел лишь позднеантичным (раннехристианским) кладбищам Херсонеса, a C. В. Ушаков, подводя итоги исследования некрополя, даже не упомянул о его средневековом периоде существования1443. Все это вполне соответствует неутешительному обобщающему выводу Энрико Дзанини, что археология кладбищ и тем более погребального обряда византийского мира до сих пор находиться в зачаточном состоянии1444. Поэтому вопросы топографии коллективных некрополей Херсона в VI–X вв., эволюции форм, типов и облика погребальных сооружений, их расположения, особенностей, не говоря уже о самом обряде погребения, его литургическом и бытовом воплощении, наконец, ментальном восприятии того, что мы называем смертью, остаются до сих пор открытыми, а некоторые предшествующие выводы требуют если не кардинального пересмотра, то существенных уточнений.
Рис. 398. Керамическое надгробие VIII–IX вв. в виде храма с фронтоном из могильника у с. Гончарное (по А. Л. Якобсон)
Прежде всего, следует исходить из того, что вступление херсонитов в эпоху христианства не повлекло кардинального изменения в правовом режиме мест захоронения1445. Последние унаследовали уже известный обряд захоронения – трупоположения, прежние типы могильных конструкций, иногда даже «вторичного использования». Все это по-прежнему относилось к местам священным (coemeterium), но находилось в ведении церковных властей, как и надзор за самими погребениями. Покойник попадал на кладбище на следующий день после того, как над ним было совершено бдение в течение ночи – главный элемент погребального обряда, во время которого он, обмытый и одетый, лежал в центре комнаты, невысоко над землей на погребальных носилках, на доске или на расстеленном льняном покрывале, которое потом служило ему саваном. Как известно, граффити, изображающие усопшего в саване, встречаются в катакомбах, правда, не херсонесских1446. Следили, чтобы рот покойного был закрыт или даже завязан, дабы «душа не влетела обратно в тело», а глаза тоже обязательно закрывали, поскольку считалось, что взгляд мертвеца мог «увести за собой», лишить рассудка1447. Чин христианского погребения начинался с отпевания 90-го псалма, где говорилось о защите, даруемой Всевышним, верующему, и последующей молитвы «Трисвятого», которая пелась во время выноса покойника из дома и во время несения его из церкви к могиле1448. Текст ее отражен на стенах боспорских склепов ранневизантийского времени1449. То же вспоминал Сократ Схоластик, сообщавший, что несение тела умершего до самой могилы сопровождалось пением псалмов1450. Псалмы и молитвы звучали и над гробами мучеников во время поминальных собраний и всенощных бдений. Погребение становилось отныне делом не только семьи, но и Церкви, сопровождающей в последний путь покойника-христианина1451, то есть абсолютное большинство горожан, смерть к которым приходила каждый день. Она спокойно, без терзаний и страха осознавалась верующими ромеями как неизбежное, неотвратимое. Феодор Студит (759–826) стоически констатировал: «Мы должны пройти по тому же пути, по которому отправились в путешествие наши родители перед нами»1452. В одной из своих эпиграмм он традиционно писал, что все умершие – большие и малые, богатые и бездомные, мудрые и невежды, обиженные и удачливые – одинаково предстанут перед Божьим судом, предьявив свои дела, как хорошие, так и дурные1453.
Неизвестно, насколько следовали всем этим настроениям рядовые миряне-херсониты, соблюдали ли они официальные церковные погребальные обряды в полной мере или вносили в них народное своеобразие, как это практиковалось в раннее средневековье1454. Ясно лишь, что они не отринули давнюю греко-римскую правовую традицию, полагавшую хоронить только за пределами городских стен. Такого рода законы действовали при Адриане, Диоклетиане, Феодосии и позже, вплоть до VI–VII вв.1455. Официально запрет хоронит умерших в пределах города был отменен в конце IX в. новеллой василевса Льва VI (886–912)1456. Исключение и давно Церковь делала лишь для своих покровителей – императоров. Так, около входа в храм Св. Апостолов, который возвел на окраине тогдашнего Константинополя Константин Великий, согласно завещанию был похоронен его сын Констанций1457. Здесь же были устроены гробницы Феодосия Великого, Аркадия, Феодосия Младшего и некоторых более поздних василевсов. Провинциальные города не знали подобных прецедентов с погребениями в городской черте по меньшей мере до VI в.
Рис. 399. Часть каменного надгробия с крестом из могильника VIII–IX вв. у с. Гончарное (по А. Л. Якобсону)
Зато наличие загородного склепа семейного характера, в котором хоронили родственников, оставалось вполне обычным делом некоторое продолжительное время и после принятия христианства. Лишь редкие аскеты отказывались от такого права. К примеру, Феодорит, епископ Киррский, писал в начале V в., что он не имеет ничего, кроме рубища, – «...ни дома, ни поля, ни гробницы»1458. Из Житий свв. епископов Херсонских тоже следует, что в ранневизантийскую эпоху в загородные усыпальницы приходили родные умерших, оставаясь иногда целый день у тела оплакиваемого родственника, и что в гробницу можно было войти не иначе, как «по отнятии камня» (tou lithou diarthentos), тο есть массивной, тяжелой закладной плиты, какие во множестве встречались во время раскопок некрополя1459. Здесь же происходили поминки с едой и возлияниями, отголоски былой языческой тризны, связанной с практикой жертвоприношения мертвым, заключения союза с ними, с чем, как с суеверием, вводящим народ в соблазн и требующим исправления, безуспешно пыталась бороться Церковь и тем не менее сохранялось очень долго, даже в греческой диаспоре1460. Согласно Апостольским постановлениям, датируемым III–IV в., усопших положено было поминать на третий, девятый и сороковой день после смерти и в годовщину, сопровождая службу соответствующими заупокойными церковными ритуалами, молитвами и псалмами (26, 90, 101, 120, судя по надписям из боспорских склепов конца V в.)1461. Тем не менее и в XI–XII вв., как сообщает Синтагма, канонический катехизис архиепископа Фессалоники Никиты, находились священники, которые несмотря на осуждения ревнителей обрядовой чистоты, в соответствии с иудейским и эллинским наследием (Ioudaikon antikrys esti kai Ellenikon), случалось, приносили в жертву голубя на могиле в память об умершем1462.
Ранне- и средневизантийские письменные источники донесли сведения об определенной иерархии служащих, занятых в погребальной церемонии, какой, вероятно, не был чужд и ромейский Херсон. К их вершине, похоже, относились носильщики погребальных лож (lektikarioi, ekkomistai) и погребальные служащие (kopiatai, entaphiastai), далее следовали аскитры (asketriai) – носильщики восковых свечей, которые полагалось получать безвозмездно из так называемого аскитириона (asketerion) епископальной церкви; каноники (kanonikai), очевидно, певчие в погребальной процессии и ее участники; аколуфы (akolouthoi), окружение и сопроводители погребального ложа, а также деканы (dekanoi) – могильщики, которым, впрочем, трудно найти определенное место в этой «классификации»1463. Судя по письмам Феодора Студита, такие лица могли объединяться в соответствующую ассоциацию (eusebes, systema), члены которой выполняли все необходимое для похорон, начиная от обмывания тела усопшего и кончая устройством могилы1464.
Рис. 400. План и разрезы склепов №1 и №2 около р ва и куртины 1 (по Г. Д. Белову)
Важно отметить, что херсонский средневековый некрополь продолжал функционировать на тех же пригородных участках, на которых хоронили в эллинистический период и в первые века н.э., хотя следует остерегаться бездоказательного, преждевременного утверждения Анны Бортоли и Мишеля Казански, что он занимал то же самое место, что и античный1465. Во всяком случае, можно говорить о развитии гробничного дела на кладбище за пределами западной (1–6 куртины), южной (11–15 куртины) и юго-восточной оборонительной стены (19–20 куртины). Первые масштабные раскопки Западного некрополя провел в 1913–1914 гг. P. X. Лепер. Среди многочисленных античных погребений и склепов ему встретились редкие ранневизантийские, которые отличали позднеримские монеты, бронзовые пряжки и подвесное кадило VI–VII вв. (см.: рис. 65; 71)1466. В последующем, особенно с 1975 до 1997 гг., на вскрытой площади более чем в 1110 кв. м оказалось обнаружено свыше десятка склепов, в которых были ранневизантийские вещи, в том числе обломки пряжек VI–VIII вв., монеты IV–VI, IX–X вв., фрагменты тарной и столовой керамики VIII–X вв.1467. Некоторые из таких типичных по конструкции позднеримских склепов с нишами-лежанками содержали не менее, чем по несколько десятков или даже сотен покойников, ранние из которых, лежавшие в нижней части склепов, судя по обломкам позднеримской краснолаковой керамики, Т-образных фибул, бронзовым монетам Аркадия (395–408), Анастасия (491–518), искусственно деформированным черепам (с вытянутым назад затылком, со сплющенным затылком, со скошенным лбом, с желобками на темени и лбу), появились в V–VI вв., а самые поздние умершие, которым сопутствовали монеты Льва V (813–820), Романа I (920–944), фрагменты белоглиняной поливной керамики и высокогорлых кувшинов с плоскими ручками, были погребены не ранее X в. (рис. 400–409)1468. Видимо, столь длительным существованием этого участка некрополя можно объяснить появление здесь к концу VIII – началу IX вв. загородного крестовидного храма, вероятно, посвященного св. муч. Созонту (рис. 190. 50; 256; 257)1469. Он играл роль такого же кладбищенского храма – мартирия, а может быть, и центра небольшого загородного монастыря, аналогичного тому, что с ранневизантийского времени существовал на противоположном конце Херсона, на кладбище около Карантинной бухты (рис. 190. 1; 235; 236)1470. Топографически эти два кладбищенских храма – св. Созонта и Богоматери Влахернской – являлись своего рода конечными точками, от которых очерчивалась огромная S-образная линия из почти сплошной полосы загородных погребений, траурной прерывистой каймой охватывавшая свыше 10 га по периметру города и тянувшаяся на три километра вплоть до крайней оконечности карантинной бухты (рис. 410). В частности, некрополь функционировал и за южной оборонительной стеной1471. Здесь, на косогоре совершали погребения в склепах или в обложенных мелкими камнями могилах до VI–VII вв. включительно, а с учетом безынвентарных могил, вероятно, и позже1472.
Рис. 401. Человеческие костяки в склепе №1 около куртины 1 (по Г. Д. Белову)
Но особенно выделяется обширное кладбище за башней Зинона и 20-ой куртиной вплоть до склонов Херсонесской балки у подошвы Девичьей горки, ее вершины и района загородного Влахернского монастыря Богоматери Девы Марии, куда херсонеситы попадали, покинув город через южные ворота, носившие, судя по данным старославянской, переводной агиографии, название «Мертвые» (в греческом варианте – e Nekre auloporta)1473. В первые века н.э. и в раннее средневековье дорога от них вела внутри перибола к клавикулле около башни Зинона, где в свою очередь находились внешние ворота, выводившие к Девичьей горке и окрестностям Карантинной бухты (см.: рис. 373; 374). Скалистая почва в этом районе, по словам Κ. К. Косцюшко-Валюжинича, была «...вся источена, как муравейник, семейными склепами и одиночными гробницами, вырубленными по всем направлениям и часто в два яруса»1474. Судя по находкам погребального инвентаря и монет, здешнее кладбище функционировало без перерыва c IV в. до н.э. вплоть до XI–XII вв. включительно, когда херсониты стали особенно массово хоронить покойников в многоярусных могилах в пределах городища, около и внутри квартальных церквей или молелен, даже в гробницах на улицах (к примеру, на І-ой и главной продольной улицах, в проезде ворот у клавикуллы рядом с башней Зинона), и в силу этого обстоятельства потребность во внешнем кладбище заметно снизилась1475. Поэтому нет оснований полагать, что юго-восточный некрополь действовал лишь до VII в. или до X в.1476. К усыпальницам, сооруженным во II–III вв., могли обращаться и гораздо позже, судя по находке в склепах или рядом с ними в районе Влахернского монастыря Богоматери наряду с элевтериальными херсонесскими и позднеримскими монетами монет Юстиниана I, Маврикия, Ираклия, Фоки, Михаила III, Василия I, Льва VI, Александра, Романа I, Константина VII, Романа II, а также пряжек VI–VII и VIII–IX вв. Загородное кладбище продолжали использовать даже в XIII в., на что, помимо херсонских медных монет с монограммой «ро», указывает находка в 1906 г. у входа в разграбленный склеп № 2131 недалеко от берега Карантинной бухты верхней части известнякового надгробия из ноздреватого известняка желтого цвета с рельефной аркой в виде рамки, внутри которой на поверхности камня сохранились следы коричневато-красной краски и небрежной, вырезанной полукругом двухстрочной надписи, начинавшейся с традиционного крестика: Ch(rist)e boeth(ei) Ni[k]ol[aon ka]i Ni[kan]|dron kai [N]ikon[a]... Et(ous) zosia, то есть 6711 года от сотворения мира, что соответствует 1203 г. н.э. (рис. 411)1477. Примечательно, что этот один из позднейших эпиграфических памятников Херсона оказался связан именно с загородным некрополем.
Таким образом, топографическая карта последнего в целом достаточно ясна и точно очерчена, что вообще является редкостью для античных и византийских городов, обычно скрытых под современными строениями, улицами и площадями городов нового времени1478. Простирание сакрального поля некрополя в относительно четких территориальных рамках, его оптимальная удаленность от города не более чем на 2 стадия (400–500 м) указывают на действие не только обычая, но и на соответствующий контроль со стороны городских церковных и светских властей в лице херсонского епископа и архонта, а в дальнейшем – архиепископа и стратига. Для сравнения можно заметить, что в сельской местности гробницы бывали на значительном расстоянии от поселения1479. Нет оснований говорить и об определенном сокращении площади херсонесского кладбища в V–VI вв., в раннесредневековый период.
Рис. 402. Деформированные черепа из склепа №2 около куртины 1 (по Г. Д. Белову)
Собственный вывод об этом А. Л. Якобсон назвал предположительным, поскольку сам же констатировал перед этим, что в районе храма монастыря Богородицы Влахернской «...имело место расширение территории некрополя римского времени вдоль Карантинной бухты»1480. Склепы располагались здесь плотными рядами, причем плотность разработки подземного пространства превосходила 30% от общей площади, то есть стала предельно высокой.
Рис. 403. Глиняный горшок и амфора из склепа №2 у куртины 1 (по Г.Д. Белову)
Следовательно, практика устройства захоронений вне черты городских стен, на разных участках кладбища сохранялась в Херсоне не только на протяжении всего раннего средневековья, но и после IX в„ в соответствии с новеллой Льва VI, окончательно отменившей давно устаревший закон о погребении исключительно вне стен городов (extra muros) и постановившей, что «...согласно с появившимся обыкновением, всякий, кто где захочет – вне или внутри городских стен, там и сможет свободно почтить погребением умершего»1481. Рост числа захоронений в самом Херсоне находится в полном соответствии с указанной тенденцией и с отмечаемым исследователями общим процессом «монументализации» мест погребального или поминального культа1482. В городе к числу своеобразных «крытых кладбищ» раннего средневековья с уверенностью могут быть отнесены вырубленные в ряд крупные, глубокие ящиковидные гробницы в нартексе базилики Крузе (№7), погребения в подземном склепе поминальной церкви с мартирием в оконечности южной «галереи» Уваровской базилики, в крипте поминального храма-мартирия в III квартале и особенно в монастырской липсанотеке «дома св. Леонтия» на северо-западной окраине городища, где, видимо, с разрешения монастырского начальства, невзирая на противоречие канонической традиции, наряду с монашествующими, священниками, причетниками, совершали семейные захоронения мирян, в том числе детей1483. Последнее обстоятельство убедительно указывает на то, что едва ли это были только погребения привилегированных лиц. «Привилегированность» здешних могил выражалась лишь в том, что их устраивали рядом с высокопочитаемым мартирием св. Василия, в крестовидной гробничной молельне около баптистерия-мартирия («мемориального баптистерия», по определению А. Пюльца) с погребениями высоких духовных лиц, в церкви в восточной оконечности южной галереи монастырского кафоликона (базилики св. Леонтия). Следует обратить внимание, что в наосе херсониты, согласно ромейскому обычаю, не хоронили, но стремились разместить погребения как можно ближе к нему1484. Это были ингумации в вырубных могилах или могилах, обложенных камнями и устроенных под полом, либо обычные коллективные кимитирии, в которых костяки лежали один на другом на полу погребальной камеры, соседствуя с заложенными плинфой локулами в стенах, как это было в склепе-"костотеке» под крестовидным гробничным сооружением («храм Д»).
Рис. 404. Предметы из склепов JVR1 и №2 около куртины 1 (по Г.Д. Белову)
Видимо, число гробниц в городе стало расти с середины IX в., когда на некоторое время хоронить в окрестностях Херсона стало небезопасным ввиду постоянных набегов варваров, отчего увеличилось значение монастырских кладбищ, составлявших, как в случае с «домом св. Леонтия», принадлежность городских монастырей (церквей). В целом, это были обычные погребения ad sanctos, которые устраивали для членов христианской общины в виде исключения, с разрешения епископа1485. Они содержали минимальный, «личностный» инвентарь, простые украшения, бижутерию, пуговицы, однако это не значит, что похороненные таким образом усопшие относились исключительно к бедноте. Наконец, ранневизантийские гробницы, в которых некоторые покойные лежали в шелковых, расшитых золотыми нитями одеждах, что обличает в усопших лиц высокого социального положения, были на большой агоре, рядом с базиликой №281486. Они могли быть даже увенчаны надгробиями, на что указывает находка в 1904 г. к югу от Собора св. Владимира верхней части памятника из известняка в виде круга с резным греческим крестом на подставке, которая крепилась к постаменту (рис. 412)1487. В нижних углах креста читаются буквы слов phos, zoe («свет, жизнь»), обычные для раннехристианских надгробных надписей. Наличие в церквах и рядом с ними таких «привилегированных ингумаций», по выражению профессора Ноеля Дюваля, объясняется желанием избранных членов христианской общины и, вероятно, привилегированных лиц добиться позволения епископа покоиться поближе к св. мощам, что, по их мнению, гарантировало грядущее воскрешение во плоти1488. Таким образом, c VI–VII вв. вместе с церквами гробницы в городе, особенно «крытые кладбища», постепенно становились очагами общественной жизни, в определенной степени заменяя прежний римский форум или агору1489.
Рис. 405. План и разрезы склепа №3/1975 г. из западного некрополя (по В. М. Зубарю)
Но подавляющее число погребений в это время все еще совершалось, согласно античной правовой традиции, на кладбище вне городских стен. Даже пресвитеры, два Стефана и Христофор, видимо, значительная часть пресвитериона при херсонском епископе, унесенная из жизни в VI–VII вв. какой-то эпидемией, скорее пандемией «Юстиниановой чумы»1490, или несчастным случаем, оказалась под одним надгробием на престижном некрополе в районе Влахернского монастыря Богоматери Девы Марии, участке особого «священного кладбища» (in tumulis sanctorum), а не в начавшем действовать с конца VI столетия гробничном мартирии при главном епископальном кафедральном храме свв. Апостолов Петра и Павла на северном берегу (рис. 413)1491. Что говорить о прочих, менее знатных лицах?
Рис. 406. Мраморная колонна VI в. из склепа №4/1975 г. (по В. М. Зубарю)
В некрополе раннесредневекового города насчитывается не менее трех десятков вырубных склепов обычной прямоугольной, квадратной или слегка трапецевидной формы высотой в среднем 1,5–1,9 м, с дромосом перед прямоугольным или квадратным входным проемом, с боковыми нишами в виде лежанок или ящиков, иногда в два яруса, которые могли быть сооружаемы вплоть до VII–IX вв. включительно, хотя существует мнение, что их перестали устраивать уже в V–VI вв. (рис. 414)1492. Некоторые из усыпальниц вырубали заранее, иногда парами, и были только приготовлены, но не служили еще местом погребения; при плотно закрытом входе в них нет следов захоронений и, следовательно, по неизвестным причинам они остались невостребованными1493.
Рис. 407. План склепа №75/1987 г. из западного некрополя (по В. М. Зубарю)
Подобные отдельные «катакомбы» и даже их ряды встречались при раскопках некрополя у Карантинной бухты графом A. С. Уваровым в 1953 г. и Κ. К. Косцюшко-Валюжиничем в 1888–1889 и 1905 гг. Плита затвора, бывшая на своем месте, находилась в пазах и не была тронута грабителями, но внутри не оказалось ни костей, ни вещей, ни даже натечной земли и возможно поэтому думать, писал Κ. К. Косцюшко-Валюжинич, что такие старательно оштукатуренные склепы были «...приготовлены для продажи какой-нибудь «погребальной конторой»1494. В редких случаях строители оставляли усыпальницы неоконченными, иногда на начальной стадии, после вырубки дромоса, а иногда уже начав долбить лежанки1495. Вообще, технология изготовления с помощью кирок, зубаток и конструкция погребальных сооружений античной эпохи имела чрезвычайно много общих черт с раннесредневековыми могильными сооружениями, поэтому по этим признакам весьма затруднительно отличить, к какой эпохе они относятся. Как правило, на время после VI в. указывает отсутствие в погребениях массового погребального инвентаря, почти полное исчезновение предметов материальной культуры, за исключением принадлежностей одежды и обуви, простых личных украшений1496. Другие черты (форма, размеры дромоса, небольшого, как правило, прямоугольного входного отверстия, самой погребальной камеры, отсутствие или наличие в ней подпорных столбов, низкая загородка или бортик по краю ниш-лежанок, замуровывание, закладка локул каменными плитами, плинфой, досками, большая или меньшая грубость, небрежность работы, использование плит, камней для обкладки грунтовых могил) амбивалентны и, судя по всему, были в полной мере унаследованы средневековым обществом.
Склепы, судя по огромному количеству найденых в них костяков и порой значительному хронологическому разбросу немногочисленного инвентаря, долгое время использовали повторно, а точнее, многократно, сооружая над ними или рядом с ними надгробия – каменные плиты-стелы или невысокие греческие кресты, подобные кресту грубой работы с надписью «Памятник св. мученицы Анастасии» (+ Mnem(e)ion tes ag(i) as martur[o]s Anastas(i)[a]s +) (VI–VII вв.) (рис. 415), a ниши для большей вместимости иногда закладывая со стороны погребальной камеры досками1497. Еще чаще такие загородки, препятствовавшие падению костяков с лежанок, делали из ряда камней размером 0,1 х 0,15; 0,2 х 0,15; 0,2 х 0,1; 0,05 х 0,1; 0,2 х 0,2; 0,3 х 0,1; 0,2 х 0,3; 0,1 х 0,4; 0,14 х 0,2 м, как это было в некоторых ранне-византийских, судя по материалу, склепах Западного некрополя1498. Одну из таких лежанок (2,2 х 0,6 х 0,7 м) со следами деревянных гробов, костяком взрослого и двумя детскими черепами, отгородили от камеры невысокой, 0,5 м стенкой, сложенной из четырех рядов красно-глиняной и светло-глиняной прямоугольной или квадратной плинфы ранневизантийского облика между двух рядов камней1499. В склепе №2 /1937 г. с 14 погребениями почти без инвентаря (простая бронзовая серьга в виде проволочной петли, серебряный перстень IX в. с вставным камнем, удерживаемым четырьмя лапками) лежанка против входа тоже была обрамлена по краю бортом высотой около 0,15 м из нескольких камней, причем на крайнем камне слева был высечен четырехконечный крест и такой же в рамке1500. Подобная заделка ниш с покойниками плитами, стенками, завешивание пологом или отделение лежанок от основного помещения усыпальницы низкими загородками, бортиками, подкладывание костяков по краю лежанок рядом камней – черта, характерная для средневековья и отсутствующая в позднеримских склепах, на что обратил внимание уже А. Л. Якобсон1501. Очевидно, в этом проявлялось разное отношение язычников и христиан к погребальному обряду, необходимость присутствия последних во время многоразовых посещений, при молитве или поминальных трапезах в погребальной камере, костяки в которых старались в таких случаях изолировать или хотя бы прикрыть.
Рис. 408. План склепа №86/1988 г. из западного некрополя (по В.М. Зубарю)
Несомненно, такие погребения посещались единоверцами. Но называть их «костницами» или оссуариями не совсем точно, ибо они служили не для вторичного погребения, то есть хранения принесенных со стороны эксгумированных останков, как это было принято в некоторых единичных восточнохристианских монастырях (афонский обряд), а для многократных ингумаций мирян, когда трупы укладывали многоярусно, причем нижние костяки либо оставляли на месте, либо сдвигали в сторону1502. Встречались склепы, где они лежали на земле непотревоженными, в полном порядке, а сами усыпальницы были закрыты закладными плитами, так что только почти полное отсутствие предметов материальной культуры и слой земли, подходивший под самые лежанки, указывают на поздний характер таких погребений1503. Некоторые ниши-лежанки явно сделаны более небрежно, что может указывать на их добавление в позднейшее время, как это отчетливо видно на примере склепа №2686 недалеко от 20-ой куртины, до потолка заполненного сильно истлевшими костяками покойников1504.
Видеть в таких склепах с многократными и многочисленными ингумациями связь с «одним из монастырей Херсона» было бы по меньшей мере странно, ибо означало бы, что этот монастырь, даже если он был не один, буквально переполняли иноки, которые умирали сотнями, тысячами, тогда как переход мирян в небытие совершался на удивление бесследно1505. Правильное погребение, сохранявшее анатомический порядок, в таких сооружениях, куда трупы приносили иногда из столетия в столетие, было практически невозможно. Костяки истлевали, перемешивались, их сдвигали, перекладывали, а позже, на закате средневековья и в новое время в склепах рылись грабители, заглядывали просто любопытствующие, которые добавили хаос в уже имевшуюся картину.
Рис. 409. Бронзовые пуговицы, фрагмен ты поливной керамики и другие вещи из склепа №86/1988 г. (по В. М. Зубарю)
Столь же неверным было бы относить превращение таких усыпальниц в массовые многоярусные захоронения только ко второй половине IX–X вв. на том основании, что в некоторых из них встречаются монеты этого времени1506. Ведь известны аналогичные склепы, которые, судя по материалам, например, бронзовым поясным пряжкам со щитком в форме креста или византийских вариантов типа «Болонья», «Коринф», монетам Юстиниана I, Маврикия не выходят за пределы VII–VIII вв. В этом плане весьма показателен типичный склеп с нишами-лежанками, открытый в 1960 г. к юго-западу от башни Зи-нона, в инвентаре которого оказались светильники IV–VI вв., бронзо-вые пряжки разных типов, которые датируются V–VI, VI–VII и VIII–IX вв., хотя среди обнаруженных монет, поддающихся определению, две оказались III в., а шесть – конца IV в., причем одна из них с отверстием для подвешивания1507. Надо учитывать, что находимые вместе с монетами IX–X вв. монеты позднеримских и ранневизантийских императоров сохраняли покупательную способность, очень долго оставались в обращении и могли попасть в погребения того самого трудно уловимого VIII столетия, следы нормальной жизнедеятельности которого столь же невыразительны и на городище. Это же относится к личным вещам, деревянным гребням, так называемому «поминальному стеклу» – миниатюрным стеклянным бальзамариям, которые могли служить для ароматических или антисептических веществ, к характерным бронзовым застежкам для книг, видимо, со священными, библейскими, евангельскими текстами, псалмами, к фаянсовым, янтарным, стеклянным бусам, простеньким бронзовым браслетам, гладким кольцевидным серьгам с подвесками и без, разнотипным пряжкам от поясных ремней, обнаруженным среди костяков, которые нельзя свести только к концу IX–X вв. (рис. 416) К примеру, нередко встречаемые в усыпальницах бронзовые браслеты с несомкнутыми утолщенными концами, круглопроволочные браслеты с заостренными концами известны уже со II–III вв. и присутствуют в погребениях, не выходящих за пределы V–VII вв.1508, а поясные пряжки с прямоугольной рамкой характерны лишь для второй половины VII–VIII вв.1509. Поэтому А. Л. Якобсон допустил и фактическую, и методологическую ошибки, когда отметил, что ему неизвестно ни одного погребения второй половины VII, VIII и первой половины IX в., а значит, материал для характеристики некрополя этого времени полностью отсутствует1510. Следует заметить, что схожие ошибки исследователи совершают и в отношении некрополя Боспора, время «захирения», прекращения существования которого, а порой и самого города (sic!), связывают с началом – первой половиной VII в.1511.
Рис. 410. Схематический план некрополя Херсона. I – Песочная бухта; II – территория городища до VI в.; III – Карантинная бухта; IV – Влахернский монастырь; 1 – участки некрополя первых веков н.э.; 2, 3 – участки некрополя первых веков н.э. и раннего средневековья (по А. Л. Якобсону, А. И. Айбабину)
Херсонские склепы многократного использования сосредоточены не только «на береговой полосе протяжением более 200 м» между башней Зинона с 20-й куртиной и Карантинной бухтой, но довольно скученно встречаются и на других участках некрополя, в том числе около монастырского храма Богоматери Влахернской (склеп №2173) и под ним самим (склепы №1406, 1409–1411), а также на западе, в склепах рядом с башней I, во рву, под 1-ой куртиной и в районе загородного крестовидного храма Созонта1512.
Рис. 411. Часть известнякового надгробия 1203 г. с упоминанием Николая, Никандра и Никона, найденная около склепа №2131 южного некрополя (по В. В. Латышеву)
А. Л. Якобсон приводит 35 случаев такого использования типичных римских склепов (из раскопок 1896–1912 гг.), которые, как уже указано выше, он неверно называет двухслойными, поскольку это, скорее, многослойные памятники: начав функционировать во II–III вв. или позже, в ранневизантийский период, они продолжали служить для погребальных нужд херсонитов по несколько столетий кряду1513. Характеризуя некрополь IX–X вв., исследователь указал еще 33 аналогичных склепа с многоярусными погребениями, которые были открыты за время с 1893 по 1910 гг.1514. Однако в 13 из них вещей и монет найдено не было и уже поэтому отнесение таких, по выражению А. Л. Якобсона, «братских могил» ислючительно к концу раннего средневековья ничем не обоснованно. То же самое можно сказать еще о 6 склепах, в которых оказались монеты римского и ранневизантийского времени или бижутерия VI–VII вв. В 14 оставшихся склепах были монеты конца IX и X вв. или «вещи явно поздние», причем в склепе №797 оказалась монета Льва I и циркулярно деформированный череп, не характерный для позднего времени, в склепе №2814 – солид Маврикия (582–602) и поясные пряжка VII–VIII вв. Значит, большая часть этих коллективных усыпальниц общим числом не менее 70 (А. Л. Якобсон учел не все склепы с многоярусными захоронениями) вполне могла периодически находиться в использовании на протяжении всего раннего средневековья и, что важно отметить, раньше IX в.
Рис. 412. Верхняя часть вставного известнякового надгробия, найденного в 1904 г. на большой агоре (по В. В. Латышеву)
Едва ли христианские склепы – кимитирии с коллективными погребениями, сменившие прежние языческие, исключительно семейные усыпальницы, появились раньше V в., когда в Херсоне только начали широко входить в быт традиции новой сакральной культуры и обрядности. После X в. гробницы стали сосредотачиваться преимущественно в городе, внутри и вокруг квартальных молелен, церквей-усыпальниц, в том числе выстроенных на месте прежних базилик1515. В течение этого промежутка времени в раннесредневековом Херсоне, насчитывавшем около 6–7 тыс. населения, должно было совершиться примерно 36–42 тыс. погребений, исходя из сменяемости трех поколений за столетие. Если принять за среднюю цифру погребенных в каждом из действовавших загородных склепов-кимитириев 500 умерших (как показывает практика, она могла быть и меньше, и гораздо больше, доходя в отдельных случаях до 1000 и более человек), тогда получится, что потребности кладбищенского дела должны были удовлетворяться примерно 23–25 одновременно действующими в течение пары столетий коллективными усыпальницами. Всего на протяжении V–X вв. их потребовалось бы не более 75, что весьма близко реальной цифре известных на некрополе раннесредневековых склепов с массовыми захоронениями. К тому же надо учесть, что часть умерших приняли гробницы иного типа, вырубные и грунтовые (ямные) могилы с одиночными ингумациями.
Рис. 413. Надгробие из песчаника в виде креста с надписью «О памяти и упокоении Стефана и Стефана и Христофора, и пресвитеров, аминь». В. – 42,0; ш. – 24,5; т. – 13,7 см. Найдено в 1890 г. возле склепа около храма Богородицы Влахернской (по В. В. Латышеву)
Об изготовлении подземных усыпальниц не ранее ранневизантийского времени свидетельствует на первый взгляд типичный позднеримский склеп с тремя нишами-лежанками, обнаруженный в 1890 г. на южном некрополе. Однако его потолок и ниши были вырублены в виде сводов, а передняя стена правой ниши украшена рельефным крестом с расширяющимися концами1516. На изготовление склепа №72 (2403) в ранневизантийский период указывает кладка его передней стены из типичной плоской плинфы на цемянке, но в самой камере оказались «кости от многих остовов в беспорядке», которым сопутствовали светильник III–IV вв., четыре раннесредневековые бронзовые серьги в виде гладких колечек, серьга VII–VIII вв. с остроконечной подвеской и медная монета Василия I, указывающие на использование добротно сделанной, оштукатуренной цемянкой усыпальницы вплоть до X в.1517. В том же районе кладбища, в 15 м к юго-востоку от башни Зинона в 1908 г. Н. И. Репниковым был вскрыт большой склеп №2814, исключительно своеобразного, сложного, «пещерообразного» устройства (общая ширина – 8,9 м, а длина с дромосом – 6,2 м), какой принято относить к ранним вариантам склепов. Над его входным отверстием (1,10 х 0,80 х 0,50 м) в скале была высечена крупная, но сравнительно мелкая, не глубокая ниша-аркосолий (1,64 х 1,30 х 0,39 м), возможно, для установки иконы или плоского надгробного памятника, стелы, а в полу склепа вырублено для погребений восемь отдельных ящиковидных могил (рис. 417). Он был заполнен до верха сильно истлевшими костяками более тысячи покойников, среди которых оказалась найдена золотая монета Тиверия Маврикия, а также семь бронзовых поясных пряжек типичных византийских типов VII–VIII вв., указывающие приблизительно на время функционирования этой, вероятно, общественной усыпальницы раннесредневекового Херсона1518.
Рис. 414. Вырубные херсонские типовые склепы позднеантичного – ранневизантийского времени. Планы и разрезы.
Там же, в 40 м от башни Зинона находился склеп №2510 с пятью нишами-лежанками, прямоугольный вход в который остался заложен грубо отесанной известняковой плитой (рис. 418)1519. В нем тоже хоронили, очевидно, в течение долгого времени, поскольку во всех нишах истлевшие костяки лежали мощными слоями, достигавшими толщины 0,19–0,36 м. Находка золотой сережки типа, встречающегося в раннем слое могильника Суук-Су VI–IX вв., трех медных проволочных сережек-колечек, очень популярных в силу своей дешевизны, бронзового браслета с заходящими друг на друга концами, двуручного кувшина, который по форме сближается с раннесредневековыми амфорами, а также херсонской монеты Василия I свидетельствует в пользу того, что усыпальницу если не регулярно, то периодически могли использовать c VI–VII вв. вплоть до конца IX–X вв1520. К тому же конструкция склепа несет в себе сравнительно поздние черты. Ниши-лежанки имели углубленное дно, а потолки их были высечены в виде арок, причем во всех нишах, кроме северо-западной, по одной Рис. 418. План и разрезы раннесредневекового склепа №2510 (по Н. И. Репникову) в сторону которых головами клали покойников. Полочки в аркосолиях, за исключением одной, были устроены со скосом к полу ниши и, очевидно, служили изголовьями для покойников. Отсутствие скоса у полочки и аркосолия северо-западной ниши, видимо, указывает на ее позднейшее происхождение, следовательно, склеп достраивали, делали более вместительным уже в процессе его функционирования. Особенностью устройства этой классической раннесредневековой усыпальницы являются выполненные под всеми лежанками для покойников дренажи в виде маленьких ниш с углубленным дном, соединенных небольшими канальцами с верхними нишами. К другой особенности относится обилие крестов типичного ранневизантийского облика, один из которых был рельефно высечен в центре потолка усыпальницы (рис. 419), а пять других, разных форм, по сторонам локул, на стенах склепа (рис. 420)1521. Рельефные кресты в погребальной камере, иногда над входом, известны в еще нескольких случаях1522, хотя нельзя сказать, что это было широко распростаненное явление. Особенно примечательны три креста, вырубленные над входом в стандартный по размерам и планировке (2,50 х 2,84 х 1,78 м) склеп №1230 с тремя нишами, открытый недалеко от берега Карантинной бухты, внутри Рис. 419. Крест на потолке склепа №2510 которого находилось огромное количество человеческих костей1523. Не исключено, что кресты, пришедшие c VI–VII вв. на смену гробничной христианской фресковой росписи, в том числе константиновской христограмме (хрисмон) конца IV – первой половины Ѵ вв.1524, символизировали Троицу или были символами Христа, Богоматери и Иоанна Крестителя (Деисуса). Видимо, не случайно такие композиции встречаются на раннехристианских саркофагах1525.
Рис. 415. Каменное надгробие в виде креста с надписью «Памятник св. муч. Анастасии». В. – 33,0; ш. – 23,0; т. – 11,0 см. (по В. В. Латышеву)
Несомненно, ко времени не ранее второй половины VI в. относится сооружение старательно вырубленной в скале усыпальницы №1406, поскольку она была устроена после строительства Влахернской, под его южной ветвью, но, очевидно, до пристройки помещения крещальни, которое оказалось над ее входом (см.: рис. 247)1526. Κ. К. Косцюшко-Валюжинич особо отметил, что до сооружения этой усыпальницы над ней находилась вырубленная в скале подбойная могила (2,00 х 1,24 х 0,80 м) более ранней эпохи, перекрытая плитами, «поверх которой прошел мозаичный пол храма, причем сквозь щели просочился цемянковый раствор»1527. Поэтому строителям пришлось заложить бутовым камнем на извести прямоугольное отверстие от могилы, оказавшееся в средней части полукруглого потолка склепа. Последний имел в плане вид удлиненной трапеции, куда с восточной стороны вел арковидный двухступенчатый ход, сначала широкий (1,28 х 1,24 м), потом суживающийся (до 0,93 х 0,55 м). В двух продольных стенах по всей длине усыпальницы находились локулы-лежанки, углубленное дно которых было отгорожено с лицевой стороны бортиком1528. В глубине задней стены была устроена арковидная ниша. Вместе с соседним комплексом из трех смежных подземных склепов (№1409–1411), расположенных рядом под храмом, усыпальница могла представлять собой часть здешнего мартирия, который служил мощехранительницей-липсанотекой загородного монастыря, судя по монетным находкам, вплоть до первой половины X в, если не позже1529. Учитывая размещение точно над склепом №1406 мозаичного медальона-"омфалия» с изображением одновременно евхаристического, крещального и поминально-погребального сюжета (два голубя на краю чаши с виноградной лозой), он мог служить особо почитаемой гробницей основателя или ктиторов храма1530. Этот омафалий не случайно разрывал сплошной мозаичный фигуративный ковер и открывал доступ в двери храмовой крещальни, устроенной напротив, с востока.
Рис. 416. Бронзовые пряжки и застежки от книг из погребений на участке некрополя к югу от Влахернского монастыря. Планшет с материалами из раскопок 1904 г. (фототека НЗХТ, №515)
Вообще, в усыпальницах-кимитириях раннесредневекового времени случалось вырубали не ниши-лежанки, как прежде, а заменяли их большими «ящиками», отгороженными стеночками, частью вырубленными в скале, а сверху доложенными из штучного камня. Такие две весьма показательные гробницы (каждая длиной 2 м, шириной 1 м, высота над уровнем подошвы усыпальницы 0,9 м, толщина бортов около 0,20 м, глубина 0,60–0,80 м) известны в склепе №1, открытом в 1937 г. на юго-восточном склоне Херсонесской балки, у подошвы Девичьей горы. Он содержал 13 разновременных, почти безынвентарных погребений мужчин, женщин, детей, похороненных в гробах, от которых уцелели куски дерева и железные четырехгранные гвозди с широкими шляпками, а из вещей – бронзовые браслеты с утолщенными концами, гладкая бронзовая серьга-колечко1531. Последняя может относится к тому типу, который мужчины носили на верхушке уха в качестве популярного среди ромеев амулета-филактерия1532.
Рис. 417. План и разрезы склепа №2814, действовавшего в VII–VIII вв. (по Н. И. Репникову)
Ящиковидная ниша, содержавшая множество костей, была устроена в задней стене склепа №117 (51). В нем, судя по скупому описанию, были еще «полки» (локулы), но количество их остается неясным, как и время функционирования склепа: если не считать христианского надгробия, переделанного из антрапоморфной стелы и украшенного с обеих сторон врезным крестом, прочий инвентарь выглядел весьма невыразительно – грубый обгорелый горшок, костяная антропоморфная подвеска, несколько стеклянных бус, не поддающиеся определению медные монеты, два бронзовых браслета, железная пряжка и четыре крупные бронзовые сферические полые пуговицы из двух тисненых половинок с петельками из проволоки – весьма распространенный тип в Византии, более других предметов определенно указывающий на средневековье1533.
Рис. 418. План и разрезы раннесредневекового склепа №2510 (по Н. И. Репникову)
«По углубленной ящиком лежанке» было устроено в каждой из стен трапецевидного в плане склепа №2787, заполненного доверху сильно истлевшими костями, среди которых наиболее поздней оказалась бронзовая пряжка типа «Суук-Су'107. В другой, более просторной «катакомбе» №2053, тоже трапецевидной (5,05–5,14 х 7, 82 х 1,77–1,51 м) и грубой работы, соединенной в одну с соседней (№2052), стандартной, квадратной (2,04 х 2,04 х 1,68 м), хорошей работы, более ранней, но с вещами и монетами раннесредневекового времени, была оставлена для поддержания потолка вырубленная из скалы перегородка с тремя арками, отделяющими переднюю часть склепа от «ящековидной» задней1534. По бокам входа рядом с каменными ящиками-гробницами были выдолблены в стене две арко-видные ниши – аркосолии, которые, учитывая наличие здесь огромного количества костей, разумеется, не могли быть нишами для урн, как полагал Κ. К. Косцюшко-Валюжинич. Практика кремации была несовместима с византийским обрядом погребения1535. Последнее объяснимо тем, что для ромеев смерть перестала восприниматься как конец всего. Она стала иной жизнью. Поэтому нельзя отнести к местам для помещения остатков трупосожжений прямоугольные ниши по обеим сторонам хода в разграбленный склеп №2108 с тремя нишами-лежанками: такая же ниша была вырублена посередине стены задней лежанки1536.
Рис. 419. Крест на потолке склепа №2510 (по Н. И. Репникову)
Вообще аркосолии становятся характерной архитектурной и символической особенностью ранневизантийских усыпальниц, порой сопутствуя ящикообразным нишам либо заменяя их (рис. 421)1537. Они были особенно популярны в гробницах Малой Азии и Сирии до VI–VII вв.1538. Такие ниши могли символизировать портал или «дверь в сакральное пространство вечной жизни»1539. В этом плане особенно примечателен расположенный под северо-восточным углом храма Богоматери Влахернской склеп №1431 в виде неправильной трапеции, с покатым ко входу потолком, оштукатуренный известью, а местами розовой цемянкой1540. Над его правой нишей-аркосолием у потолка были нацарапаны неразборчивые греческие надписи явно христианского, поминального содержания, одна из которых была нанесена, вероятно, по свежей штукатурке, а другая – в более позднее время, по уже ветхой штукатурке (рис. 422)1541. Левая и задняя ящековидные ниши были снабжены прорубленными сточными отверстиями, напоминающими аналогичные конструкции усыпальницы №2510, причем задняя ниша включила более раннюю прямоугольную гробницу (2,08 х 0,80 х 1,37 м), покрытую тремя плитами, которую по всей длине строители склепа углубили на 0,40 м, чтобы можно было устраивать погребения в два яруса. Также двумя ярусами были устроены боковые ящикообразные локулы и связанные с ними ступенчатые лежанки в заполненном доверху костяками, небрежно сделанном склепе №2787 трапецевидной формы (2,02 X 0,68 и 0,85 х 1,51–1,75 м), который находился на участке некрополя недалеко от «цитадели». В его немногочисленном инвентаре присутствовали лишь деревянный гребень, миниатюрный бальзамарий и бронзовая поясная пряжка, не выходящая за пределы VII–VIII вв.1542.
Рис. 420. Кресты, вырубленные на стенах склепа №2510 (по Н. И. Репникову)
Своеобразную «катакомбную» конструкцию демонстрирует усыпальница №31, открытая в 1909 г. на участке кладбища возле башни Зинона: через отверстие в середине ее пола вели два входа в соседние склепы, в одном из которых насчитывалось 10 больших локул, а в другом – шесть1543. Почти в каждой из них, не считая погребений на полу, лежало от двух до шести истлевших костяков, иногда рядом, иногда один на другом. Кроме деревянных досок гробов здесь почти не было других вещей, за исключением остатков материи, в том числе расшитой золотыми нитями, кожаной обуви (сандалий), двух бронзовых колечек, миниатюрного бальзамария из состава «поминального стекла» и обломка лампады, что указывает на христианский обряд погребения.
Рис. 421. План и разрезы склепа с тремя сводчатыми локулами с аркосолиями, под одной из которых вырублен крест. Раскопки 1902 г. около Влахернского монастыря. Рис. М. И. Скубетова
Очень редко встречаются высеченные в скале склепы вообще без лежанок, но еще с дромосом, как склеп неправильной в плане формы, небрежной работы, в котором среди груды истлевших костей, кусков дерева лежали шесть бронзовых браслетов из круглой проволоки, один с расплющенным и орнаментированным концом, дужка поясной пряжки, деревянная, точеная на токарном станке чашка и монета Льва I1544. Видимо, херсониты долгое время все же предпочитали соблюдать давнюю традицию использовать, а значит, и устраивать лежанки в склепах, даже тогда, когда они служили для многоярусных коллективных погребений.
На использование под такие захоронения порой указывают необычно большие размеры усыпальниц, хотя это и не являлось непреложным правилом. К примеру, один из склепов, «пещеровидный», очень грубой работы, длиной (глубиной) 4,61 м, шириной 11,09 м и 1,68 м вышины, с тремя нишами-лежанками в правой стене и дромосом 1,42 х 1,60 м, в XIX в. служил Херсонесскому монастырю св. Владимира зимним загоном для скота1545. Другой, тоже бесформенный (5,75 х 2,13 – 3,55 х 1,68), не имел не только ниш, но и хода1546.
В одном случае громадная усыпальница, находившаяся недалеко от фланговой башни XVII, приобрела вид подземного храма или молельни, каковой она и могла являться «по совместительству». А. Л. Якобсон заметил, что «склеп этот неправильной многоугольной и удлиненной формы, размером 8,28 х 6, 84 м, без ниш, с тремя парами столбов, по планировке напоминает базилику»1547. Следует добавить, что сходство усиливает форма «колонн» прямоугольного сечения, высотой 1,95 м, суживающихся кверху и завершающихся подобием капителей1548. В усыпальницу вел довольно длинный, редкий для конструкции поздних склепов подземный коридор (5,23 м), ширина и высота которого колебалась от 0,75 до 1,51 м. Сооружение было приспособлена под хлев Херсонесского монастыря св. Владимира, поскольку оказалось на территории скотного двора, и поэтому можно лишь предполагать его гробничное назначение. Учитывая отсутствие локул и необычно большие размеры, херсониты скорее всего ставили в ней деревянные гробы или располагали тела покойных в вытянутом положении на полу, укладывая их ряд за рядом, как поступали в большинстве случаев1549. Хорошо известно, что места погребения особенно охотно использовали для богослужения, поскольку они издавна пользовались правом неприкосновенности1550.
Рис. 422. Настенные граффити с женскими именами из склепа №1431 (по К. К. Косцюшко-Валюжиничу)
Буковые, дубовые, тиссовые, сосновые даже кипарисовые, в последнем случае явно привозные доски от гробов, скрепленные железными гвоздями, костылями или деревянными шипами, в «ус», сами гвозди нередкая находка в средневековом некрополе, хотя большинство погребений совершалось без гробов, на что обратили внимание уже первые систематические раскопщики кладбища Херсонеса1551. К слову, гробы редки и в других раннесредневековых могильниках Таврики: их относительно частое использование в виде простых или ладьевидных колод-гробовин («домовин») зафиксировано лишь в Скалистом1552. Те гробы, что сохранились в херонских склепах целиком, демонстрируют чаще всего прямоугольную форму с прямой или двухскатной крышкой (рис. 423), но изредка бывают в форме корыта или долбленные из куска толстого бревна1553. Разумеется, видеть в использовании таких гробов-колод указание на иной, не греческий, варварский этнический элемент не приходится1554, ибо их находки известны в типичных римско-византийских склепах-усыпальницах, в том числе в подземном мартирии под храмом Богородицы Влахернской1555. Простые или ладьевидные колоды-гробовины, выдолбленные из ствола толстого крепкого дерева и накрытые трехгранными оструганными крышками, встречаются в склепах V–VII вв. в ближайших и дальних окрестностях Херсона, населенных федератами Империи из числа сармато-аланского и готского населения1556. Следовательно, ареал подобных находок отнюдь не ограничивается «салтовскими древностями верховий и среднего течения р. Северский Донец», а сами они не относятся к позднему периоду салтово-маяцкой культуры – к X в., ибо бытовали и раньше1557. Ясно также, что для христиан такие гробы не являлись «пережитком древнейшего вида захоронения на дереве или в дереве»1558.
Случалось, над позднеримскими склепами вырубали новые могилы обычной прямоугольной формы, длиной около 1,6–2,2 м, шириной и глубиной около 0,4–0,6 м, покрытые известняковыми плитами или засыпанные землей, в которых тоже совершали одиночные или многократные ингумации1559. Детские гробницы при этом отличаются только длиной, колеблющейся в пределах 1,2–1,5 м.1560. Поскольку такие зачастую безынвентарные могилы, противоречащие принципам обряда погребения ан
тичной эпохи, весьма многочисленны, они косвенно, но с большой долей вероятности указывают на существование в Херсоне могильного дела и в «постсклепную эпоху»1561.
К такого рода сооружениям относится прямоугольная в плане вырубная могила №2385 (2,08 х 0,97 м и 1,06 м глубины), в одной из стен которой была сделана ниша в виде аркосолия 0,75 м ширины, 0,53 м высоты и 0,44 м глубины. В могиле лежали кости от многих остовов, и сама она была засыпана землей.
Очевидно, ей принадлежал один из двух найденных здесь же надгробных памятников из известняка. На одном был высечен крест с расширенными концами, а на другом уцелело несколько букв от трех строк греческой надписи «византийской эпохи», которые допускают восстановление имени покойного – Ku[ri]akos Th[eo] d(o)ro[u] (?) (рис. 424)1562.
Рис. 423. Деревянный гроб из склепа №31 (27). Раскопки 1910 г. (по P. X. Леперу)
В вырубной могиле №187 (75), открытой в 1910 г. на некрополе у Девичьей горы, лежал костяк не в анатомическом порядке, рядом с которым была монета Василия I (867–886) и его соправителя Константина VI (869–870), причем могила была использована вторично, судя по присутствию в ней рубчатого светильника III–IV вв. Прочие немногочисленные вещи – «кувшинчик красноглиняный конусообразный; горшочек обгорелый гладкий, без подставки; высокий флакон грубой работы» – неопределенны и в равной степени могут быть отнесены как к позднеримскому, так и раннесредневековому периоду1563.
Рис. 424. Нижняя часть известнякового надгробия (в. – 27,0; ш. – 18,0; т. – 8,4 см) с упоминанием имени Кириака Феодора. Вырубная могила №2385 южного некрополя (по В. В. Латышеву)
Иногда лишь стратиграфия находок позволяет строить догадки об их датировке. К примеру, вырубная могила была сделана над углом позднеримского склепа №204 (90) («под шоссе»), который оказался заполнен землей, хотя его вход был заложен каменной плитой и замазан цемянкой1564. Следовательно, могила была сооружена после склепа, который к тому времени уже не использовали.
Несомненно, в раннее средневековье была вырублена могила грубой работы (2,13 х 0,44 х 0,40 м), в которой лежали два костяка, один над другим, изголовьем на юг: при них оказалось только бронзовое колечко и разрушенная окисью бронзовая монета1565. Гробница была сооружена над заваленным до самого потолка костями трапецевидным в плане склепом тоже грубой работы (2,21 х 1,60–1,86 м, высотой 1,51 м), с тремя нишами в виде мелких ящиков и с входом 0,66 х 0,62 м на юго-восточной стороне, причем при этом оказался проломлен тонкий потолок усыпальницы1566. Полное отсутствие какого-либо инвентаря, даже бижутерии, пряжек в «старательно просеянной земле» указывает на христианский обряд погребения многочисленных умерших, видимо, в раздетом виде, в саванах или завернутых в другой тленный материал, а надпись на известняковом надгробии в виде креста с расширяющимися концами, обнаруженном снаружи, перед самым входом в склеп, сообщает о начальной принадлежности гробницы семье Дамиана и Маргариты и их детей (рис. 425)1567. Следовательно, в данном случае мы имеем особенно яркий, наглядный пример трансформации семейной усыпальницы в коллективную, причем следует заметить, что подобные замены, видимо, становятся в раннесредневековую эпоху правилом. Семейный культ перестает быть неизменной составной частью захоронения умершего. В нашем случае при устройстве позднейшей могилы потолок более раннего погребального сооружения, использовавшегося в VI–VII вв., а может быть и позже, оказался пробит и через пролом в уже недействовавшую к тому времени усыпальницу проникла земля.
Рис. 425. Надгробный крест с надписью «Господи, упокой души здесь лежащих, аминь. Дамиана и Маргариты и детей их. Свет. Жизнь» (в. – 60,0; ш. – 51,0; т. – 19,0 см). Найден перед склепом №1951 южного некрополя (по В. В. Латышеву)
То же самое можно сказать относительно небольшого, грубо сделанного квадратного склепа №2130 со скругленными углами (2,61 х 2,61 х 1,86–1,60 м), который был вырублен позже соседнего, более крупного трапецевидного склепа №2131 (3,90 х 3,32–3,24 х 1,6 м) явно ранневизантийского облика с тремя типичными нишами-лежанками в виде аркосолий. Строители были вынуждены учесть близость этой усыпальницы при сооружении новой и поэтому не стали устраивать нишу в смежной стене, ограничившись двумя лежанками. Кроме лежащих в беспорядке костяков и известняковой надгробной плиты без надписи с изображением полумесяца и креста над ним в этом склепе ничего не оказалось, тогда как в предыдущей усыпальнице не было даже костей1568. К слову, такого рода изображения полностью соответствуют бронзовому позолоченному наконечнику от епископского посоха, найденного во время раскопок кладбища около Влахернского монастыря (рис. 426).
Видимо, входы в склепы терялись со временем, что заставляло строителей новых усыпальниц бросать начатую работу по причине близости старой гробницы. Именно так произошло с ходом, начатым в спроектированный склеп №2142, который пришлось бросить вследствие обнаружения соседства склепа №21301569.
Интересно, что в одном случае с чисто декоративными целями в погребальной камере была установлена мраморная колонна с базой и капителью коринфско-византийского ордера, с одной стороны украшенной крестом (см.: рис. 406). Склеп этот был сооружен в первые века н.э., но в раннесредневековый период продолжал использоваться под захоронения, на что указывают находки бронзовых круглопроволочных браслетов с разомкнутыми концами, круглопроволочных гладких серег1570. Поскольку карниз капители был украшен условно трактованным, мягким, плоскостным аканфом, сухого, геометризированного изображения, характерного для VI в.1571, колонна попала в усыпальницу позже этого времени и, в свою очередь, косвенно подтверждает позднюю эксплуатацию склепа, украшенного таким оригинальным образом. Едва ли ее решились бы выломать и перенести на кладбище из «свежего» храма, какие особенно интенсивно возводили в городе во второй половине VI – начале VII вв.
Рис. 426. Позолоченное бронзовое навершие от епископского посоха (по К. К. Косцюшко-Валюжиничу)
Как уже было сказано, херсониты не переставали вырубать в скале погребения и для одиночных ингумаций. В одной из таких прямоугольных могил, обнаруженной около загородного храма Богородицы Влахернской, оказался позолоченный серебряный полый крестик с надписью ІСХС ΝΙΚΑ («Иисус Христос – победитель»), священной формулой-оберегом, которая вошла в прочное употребление не ранее VIII в.1572, в другой – серебряный нательный крестик, обрывок бронзовой лампадной цепи и херсоно-византийская медная монета, выпушенная в правление Юстиниана I, которая могла долго находится в обращении1573. Еще более поздние монеты – три Василия I (867–886), две – Льва VI (886–912), а также глиняная одноручная ойнохоя «баклинского типа» и шесть бронзовых сферических литых пуговиц, наиболее типичных для VIII–X вв., были обнаружены в вырубной, оштукатуренной изнутри могиле №1339, расположенной недалеко от берега Карантинной бухты1574.
Рис. 427. Горшочек «салтовского типа» с клеймом на дне (по А. Л. Якобсону)
Но зачастую погребенные в вырубных могилах лишены каких-либо сопутствующих вещей, костяк лежит с руками вдоль туловища, а в ногах иногда «сгружены в кучу кости предшественника»1575. Следует подчеркнуть, что это не последствия ограблений. Греховность такого занятия и кара со стороны с клеймом на дне (пo А. Л. Якобсону) закона сдерживали грабеж кладбищ их современниками. «Те, кто обирает трупы в могилах, – указывали составители Эклоги, – подлежат отсечению руки»1576. Да и поживиться чем-то стоящим в погребениях херсонитов можно было весьма редко. Нетрудно заметить, что инвентарь их c V–VI вв. крайне скуден либо вообще отсутствует. Поэтому удачей можно считать, когда стратиграфия захоронений позволяет уточнить хотя бы приблизительное время сооружения могилы. Так, в склепе №4 / 1937 г. самым поздним являлось погребение в нише над правыми лежанками, которому сопутствовали красноглиняный одноручный кувшинчик и кухонный сероглиняный горшочек «салтовского типа», сработанный на гончарном круге, с густо-рифленой поверхностью, волнистым орнаментом под венчиком и рельефным двухлепестковым клеймом на дне (рис. 427)1577. A. К. Тахтай обратил внимание на его сармато-аланский облик «начала средневековья», хотя он больше соответствует VIII–IX вв. Свод этого склепа толщиной 0,40 м оказался разрушен двумя вырубными могилами, пробившими его насквозь: в одной из них уцелело два костяка взрослых и один детский, причем они оказались поверх основных погребений склепа.
Не исключено, что в раннее средневековье продолжали использовать или даже делали могилы с подбоями, характерные для некрополя римского времени, где их иногда связывают с негреческим, сарматским этническим элементом1578. Как бы то ни было, в одной из них, покрытой двумя плитами, оказались монеты Василия I (867–886) и Константина (869–870)1579. Примечательно также, что, наряду со склепами, встречаются и вырубные могилы, которые тоже остались неиспользованными и являются свидетельством деятельности местных профессионалов гробничного дела1580.
Но подавляющее большинство одиночных погребений совершалось, видимо, в грунтовых, ямных могилах, которые не покрывали каменными плитами или бутовым камнем, а засыпали землей, изредка покрывали досками, причем покойников обычно клали без гробов, какого-либо инвентаря или монет, вероятно, в саванах, покрывалах-прандиях, в повседневной одежде, от которой сохранились только железные, бронзовые пряжки и бляшки от поясных ремней, сферические литые или полые, бубенчиковидные пуговицы или пуговицы с длинными ушками, а также периодически встречаемая простая бижутерия в виде гладких кольцевидных проволочных серег с подвесками или чаще без, лигнитовых или стеклянных бус, медных несомкнутых браслетов, преимущественно с расширенными или заостренными концами а также стеклянных браслетов, появившихся в Херсоне не ранее середины IX в.1581. Такие погребения весьма трудно выделить из общей массы похожих и еще труднее датировать. Поэтому следует особо отметить грунтовую могилу №177 (65), открытую в 1910 г. «на северной подошве Девичьей горы, вдоль шоссе»1582. Костяк в ней лежал в вытянутом положении, на спине, с ориентировкой черепа на северо-запад, что совпадает с обычаем христианского обряда погребения, далеко не всегда следовавшего строгой ориентации запад-восток. При похороненном находилась простая красноглиняная чашка, неопределенная монета и «простая чаша-блюдо белой глины». Подобную глину использовали преимущественно c IX–X вв. для производства вошедшей тогда в моду поливной посуды, причем отсутствие глазури на херсонской чаше указывает, скорее всего, что это был недоделанный экземпляр, вероятно, местного изготовления1583.
Если что-либо из керамических сосудов, посуды изредка продолжает встречаться даже в христианских погребениях достаточно долго, до XII–XIII вв., то уже в VI–VII вв. из могил исчезают прежде почти обязательные многочисленные амулеты и апотропеи, несовместимые с новой верой и обрядностью1584. Вместе с тем, пришедшие им на смену нательные крестики тоже не становятся обязательным атрибутом покойных, хотя их достаточно массово изготовляли, а значит, и носили в византийском городе, судя по находкам бронзовой и сланцевых форм для отливки таких крестов (см.: рис. 72)1585. Этот феномен легко объяснить исходя из ментальных установок христиан, которые резонно полагали, что в вечной жизни их бессмертной душе нательный крест вовсе не обязателен. Поэтому он обычно сопровождал в могилу лишь тела умерших «профессиональных» верующих, клириков. Обращает также внимание полное отсутствие фибул, столь многочисленных в римскую эпоху, что, впрочем, было свойственно уже ранней Византии и, видимо, отражало изменение в костюме и способах ношения одежды, в изготовлении которой стали преобладать крой и шитье1586. Недаром в погребениях увеличивается число пуговиц. Иногда только характерные шаровидные, бубенчиковидные или с длинным ушком пуговицы указывают на принадлежность погребений к эпохе поздней античности и раннего средневековья, как это следует из материала склепа №199 (86 а), обнаруженного у Девичьей горы, где инвентарь практически отсутствовал (бронзовый бубенчик и три простые серьги, сделанные путем сгибания простой проволоки петлей)1587.
Следует также учесть, что застежки крепились на верхней одежде, где прежде они имели престижный характер или указывали на принадлежность к чиновничеству, но в безликих христианских погребениях, максимально облегченных от всего суетно-земного и даже от верхнего одеяния, они оказались больше не нужны. Подобный характер захоронений может рассматриваться не как показатель бедности или даже нищеты умерших1588, а как свойственный канонической традиции православного чина погребения отказ от языческого обряда сопровождать покойного бытовыми вещами, тем более дорогими, в загробный путь. Никакого контраста с богатым интерьером базиликальных храмов здесь нет и быть не могло. Нагим приходил по воле Творца в этот скорбный земной мир христианин, нагим должен был покинуть его, чтобы предстать перед Богом на последнем Страшном Суде. Величаться же перед Господом презренными, суетными вещами мог, по мнению православных ромеев, только язычник, варвар либо закоренелый грешник, который, погружаясь в ничтожные заботы, не думал о том, что принесет спасение, а, как образно сказал в своей эпиграмме, Феодор Студит, пытался наполнить разбитый сосуд или покрыть шерстью пламя1589.
Индивидуальные грунтовые могилы, которые Κ. К. Косцюшко-Валюжинич охарактеризовал как «колодцеобразные углубления», рыли в верхней насыпи некрополя, на глубине 0,2–0,8 м от нынешней дневной поверхности, над более древними вырубными склепами и гробницами.
Только на участке раскопок 1905 г., на незначительной площади около 1400 кв. м, к югу от башни Зинона, на месте монастырского скотного двора было вскрыто 256 именно таких погребений из общего числа 448, что составляет больше 50%, a с учетом возможного использования хотя бы части находившихся здесь же 34 склепов и 118 вырубленных в скале гробниц, этот показатель средневековых захоронений был никак не ниже 60%1590. По мнению А. Л. Якобсона, вырытые в земле могилы стали основным видом погребальных сооружений в IX–X вв.1591, но нет никаких оснований полагать, что их не делали раньше, в VI–VIII вв.1592. В любом случае, суммарное число средневековых погребальных сооружений несомненно значительно превышало 5%, поскольку наряду с безусловно достоверными 160 из общего числа 3070 таких сооружений, открытых во время раскопок с 1889 по 1912 гг., сюда следует включать массу безинвентарных могил, в целом не характерных ни для эпохи эллинизма, ни для первых веков н.э.1593.
Рис. 428. Крестовидное известняковое надгробие Анастасия (Kyrie, a[n]apous[on] [ton] doulon sou [Ana] stasio[n]), найденное в 1907 г. перед входом в склеп №2281 южного некрополя (по В. В. Латышеву)
Не до конца ясен вопрос, чем и как херсониты выделяли на кладбище погребения и насколько они были заметны со стороны. Ф. Дюбуа де Монпере, одним из первых описавший устройство херсонесских склепов с нишами-лежанками, обратил внимание, что между оврагами Карантинной и Южной бухт входы-колодцы в эти усыпальницы были окружены каменными круговыми оградами из бутового или слабо обтесанного камня диаметром 8–9 дюймов (20,3–22,8 см), толщиной от 9 дюймов до 1 фута (22,8–30,3 см), причем эти камни из оград растаскивали для других построек1594. Впрочем, и без воздействия антропогенного фактора непрочные наземные сооружения, отмечавшие и одновременно прикрывавшие вход в дромос или погребальную камеру, имели все шансы исчезнуть совершенно. Нет никаких следов оград и вокруг одиночных могил, гробниц. В лучшем случае и, видимо, не часто им сопутствовали каменные надгробия в основном двух типов.
Рис. 429. Часть известнякового надгробия (в. – 23,5; ш. – 13,0–18,0; т. – 11,0 см) в виде креста с греческой монограммой (Феодор?). Из раскопок храма 1958 г.
Так, с ранневизантийского времени, преимущественно c VI–VII вв. и позже местные «mnematon oikodomoi», очевидно, на заказ делали небольшие надгробия из известняка или песчаника, высотой примерно от 0,23 до 0,6 м, чаще всего в виде крестов, обычно с расширяющимися концами, так называемого греческого типа, отражавшего в данном случае голгофские мотивы, реже – в виде простых прямоугольных плит, лишь однажды – яйцевидной формы, опять-таки с прочерченным изображением креста (рис. 428–434)1595. Совершенно аналогичные памятники прослеживаются в христианском некрополе Боспора, где им иногда сопутствовали неаккуратно выполненные надписи enthade katakeitai (keitai) такой-то или такая-то (рис. 435)1596. Материалом для них всегда служил камень: кирпичных стел с крестами, подобных находкам из некрополя VIII–IX вв. около с. Гончарное, кладбище херсонитов, похоже, не знало (см.: рис. 397–398)1597. Позже, в IX–X вв. кресты стали вписывать в круг, стоящий на постаменте, что, видимо, являлось изображением не только иерусалимского креста Господнего, но и просфорного креста – «хлеба живого» как символа Причастия, а значит, жизни вечной (рис. 436–437)1598.
От большинства античных надгробий их отличает грубость, даже примитивность работы, схематизм, явное нежелание стремиться к тщательной отделке и предельный лаконизм столь же небрежно вырезанных эпитафий, сводившихся к упоминанию имен тех «упокоенных рабов Божьих» (урег anapauseos tes doules tou Theou), кто оказался удостоин такой индивидуальной памяти (Анастасий, Дамиан и Маргарита и их дети, Евфросина, «памятник Лазаря», пресвитеры Стефан и Стефан и Христофор, Кириак, [сын] Феодора?, Георгий Мамси), а иногда лишь к их монограмме (Феодор?)1599. В крайнем случае к имени добавлялась надгробная или посвятительная формула «О блаженной памяти и упокоении...» (yper makareas mnemis kai anapauseos tou deinos), которую, возможно, еще при жизни оговаривал заказчик могилы, заранее позаботившийся об ее устройстве1600. Уже не было известных прежде, порой пространных рассказов об умерших, тем более их биографий. Как правило, исчезают даже даты жизни или хотя бы кончины, надгробные надписи становятся «вневременными», предельно простыми и скромными.
Рис. 430. Известняковое надгробие (в. – 49,5 см) с резным изображением креста с расширяющимися перекрестьями внутри круга, изображением двух деревьев и надписью «Об упокоении рабы Божьей Ефросины...» (по В. В. Латышеву)
Однако во всем этом видится не беспомощный примитивизм, некая отсталость херсонитов, а черты определенного стиля и мышления, проявившиеся в провинциально-римском искусстве уже первых веков, особенно в надгробиях-антропоморфах, плитах с рельефными или врезными плоскостными изображениями человеческих фигур, что стало особенно характерным в эпоху раннего средневековья, причем не только для надгробий, но даже для официальных надписей, исходивших от имперских властей, и для произведений художественного ремесла1601. В мировоззренческих концепциях эпохи поздней античности преобладал отказ от реализма, стремление уйти от материального, что обусловило во многом вкусы заказчиков упрощенных, выполненных небрежно, нарочито грубо произведений искусства, а не утратой навыков мастерами, которые одновременно продолжали работать и в духе византийского «антика». Вместе с тем, государственное и общественное покровительство искусству заметно снизилось, что не могло не отразится на бытовом уровне, в котором ощущается стремление к стилизации, плоскостности и примитивности1602.
Рис. 431. Известняковое надгробие с надписью, упоминающей раба Божьего Кануполия, почившего 29 июля 6423 (915 г.) (в. – 22,0; ш. – 44,0; т. – 21,0 см). Найдено в кладке усыпальницы храма, открытого на Девичьей горе в 1902. (по В. В. Латышеву)
«Какая нужда в дорогих надгробиях? – вопрошал Василий Великий (Кесарийский) в «Беседе о богатых» и сам же пояснял – Лучший гроб – любовь»1603. Невысокое (0,42 м), высеченное в виде креста из простого песчаника, надгробие херсонских пресвитеров, служащих высокой ступени церковной иерархии, следующей после епископа, ничем не отличались в своей скромности, даже нарочитой небрежности исполнения от надгробий рядовых прихожан паройкии. Видимо, ментальный коллективизм, присущий сознанию христианизированного общества, стирал стремление к индивидуализму за порогом смерти, где Высший Судья – Бог лучше кого-либо знает, чей прах и чья душа перед Ним. Именно поэтому в погребениях нет и малейшего намека на эгоцентризм, самоутверждение. Гордыня ясно осознавалась средневековым человеком как тягчайший из семи смертных грехов и поэтому даже при очень высоком самосознании, сознании своей значимости, он старался подчеркнуть свою ничтожность, свое смирение1604. Это были положенные к соблюдению ментальные «формулы», без которых он не мог обойтись, и они же лучше всего объясняют смущающий исследователей «переход к молчанию и анонимности могил»1605. Любые свидетельства об умершем уже не казались важными для верящих в вечную жизнь и бессмертие души, что являлось примером «гордости унижения», подлинного аскетизма – любви к Богу, доведенной до презрения к себе1606. Именно поэтому анонимные или с редкими, неаккуратно выполненными лаконичными надписями могилы, несущие общеупотребительные греческие имена, по большей части не пригодные для выявления cursus honorum их носителей, становятся обычными в раннее средневековье, и с этой точки зрения христианский некрополь Херсона – типичное «молчащее кладбище». Во всем этом особенно отчетливо видится общецивилизационная трансформация культур, не миновавшая ромейскую Таврику.
Рис. 432. Известняковое надгробие с врезным крестом и надписью «Господи, помоги рабу Твоему Михаилу» (в. – 28,0; ш. – 33,0; т. – 12,0 см). Найдено в 1896 г. в монастырской ограде (по В. В. Латышеву)
Надмогильные насыпи если и были, то невысокими, и далеко не всегда сопровождались даже простыми надгробиями. Зачастую последние стояли перед продолжавшими использоваться подземными позднеримскими склепами, у самого входа, очевидно, чтобы таким образом пометить дромос, иногда над усыпальницами, но не обязательно по центру1607. Не исключено, что иногда их помещали в самой усыпальнице. Изготовление памятников, как и устройство погребений, тоже не прекратилось после VI–VII вв., о чем свидетельствует найденный внутри сравнительно небольшого квадратного склепа №2130 грубой работы, с массой беспорядочно лежавших костей, уже упоминавшегося надгробия в виде известнякового блока 0,57 х 0,40 х 0,35 м «с вырубленным вглубь полумесяцем и над ним равносторонним, расширенным крестом с полушариями по концам и по середине», то есть типично средневековой формы1608. Примечательно, что сверху на обрезе надгробия сохранились следы приспособления для какой-то подставки, возможно, с надгробной надписью. На ту же эпоху указывает каменная стеллобразная плита с высеченным на ней крестом и надписью «Просит о молитве за блаженного жена Антония, индикта 14, 851 года» (ten ekklinei euchen liparou gune Antoniou, indiktionos ID, ONI etous», что соответствует 820-м гг. херсонесской эры1609. Нижняя часть другого надгробия из известняка, сохранившаяся благодаря своему вторичному использованию в качестве строительного материала в кладке одного из склепов церквушки, выстроенной на месте более древнего загородного храма, открытого на Девичьей горке в 1902 г., донесла имя погребенного – Кануполий ([K]anoupolios) и дату, соответствующую 29 июля 915 г. (см.: рис. 431)1610. Ко времени не ранее IX–X вв. относится уже упоминавшееся надгробие Георгия Мамсиа (см.: рис. 436), обнаруживающее по форме полное сходство с каменным крестом в круге, установленном в апсиде поздней церкви монастырского комплекса Западной базилики («дома св. Леонтия»), который уже прекратил свое существование к XI в.1611. Судя по форме удлиненного креста с верхней перекладиной на прямоугольном основании, вырезанного на известняковой плите с прямоугольным верхом, еще одно надгробие из раскопок 1893 г. около Карантинной бухты относится ко времени после X в.1612.
Рис. 433. Фрагмент известнякового надгробия (в. – 12,5; ш. – 8,0; т. – 9,0 см) с упоминанием раба Божьего Феодора. Найден в насыпи южного некрополя (по В. В. Латышеву)
Итак, даже наличие солидного запаса старых усыпальниц не останавливало кладбищенское дело. Вообще, трудно представить, чтобы строительные потребности некрополей ромеев были когда-либо оставлены без внимания и навыков профессионалов. Ведь обслуживание погребальных нужд приносило неплохой доход: самая дешевая могила на ранневизантийском провинциальном кладбище стоила 1,5 солида, – столько же, сколько в начале VIII в зарабатывал калафат-конопатчик судов за месяц труда1613. Но были и дороже, до 6 номисм и выше, так что порой гробница и погребение обходились в 100 солидов или литру золота (72 номисмы)1614. Надо полагать, нести подобные расходы заказчики могли позволить себе не только в Константинополе, Коринфе или в провинциальных центрах Македонии, но и в других византийских городах. Разумеется, умерший бедняк обходился без погребальной процессии (ekko-mixesthai) и полного ритуала погребения (enthaptesthai), на что сетовал в одном из своих писемь Феодор Студит1615. Но состоятельные заказчики даже могилу на кладбище стремились оплатить заранее, приготовив ее загодя. К примеру, именно так, по словам Никиты из Амния, поступил его дед, благочестивый Филарет Милостивый (ок. 702–792), готовясь к своему последнему часу1616. Не исключено, что именно такой практикой отчасти объясняются упомянутые выше случаи находок на херсонесском некрополе оставшихся не использованными вырубных могил и склепов.
Рис. 434. Известняковое надгробие с врезным изображением креста и надписью «Памятник Лазаря» ([тп]етеоп lazarou) (в. – 23,4; ш. – 20,4; т. – 7,5 см). Найдено у входа в склеп №309 южного некрополя (по В. В. Датышеву)
Примечательно, что крымские нагорные и горные раннесредневековые могильники демонстрируют те же типы погребальных сооружений, которые были известны в византийском Херсоне: склепы, подбойные, вырубные, плитовые усыпальницы, ямные со стенками, обложенными штучным камнем, и грунтовые могилы, хотя количество подбойных вырубных и плитовых могил, столь типичных для некрополей остальной, особенно сельской Таврики, Таманского полуострова на херсонском кладбище было невелико1617. Это особенно бросается в глаза на фоне появившегося во второй половине VI в. и разросшегося до значительных размеров уже к концу этого столетия плитового могильника на северном склоне горы Митридат в Боспоре, а также на фоне аналогичных по устройству южнобережных крымских погребений, число которых стало увеличиваться со второй половины VII в. (рис. 438) Видимо, особенность херсонесского скального грунта, достаточно прочного, без оползней, в котором гробницы не выкапывали, вырубали, а также возможность возвращаться к старому внушительному запасу могил исключали необходимость плитовых конструкций как в эпоху античности, так и средневековья. Каменными плитами, двумя-тремя, лишь покрывали вырубную могилу, по форме типичную для плитовой. Подбойных земляных гробниц, характерных для позднеантичного Боспора, здесь вообще не было, как не было и земляных или целиком вырезанных в глине склепов, катакомб1618. Над всем доминировали вырубленые в пластах известняка и плотного мергеля усыпальницы, преимущественно крупные, устроенные главным образом в позднеримский – ранневизантийский период, но использовавшиеся многократно, под многослойные захоронения, и грунтовые могилы, иногда обложенные камнями, с одиночными, исключительно безинвентарными захоронениями, что, видимо, являлось еще и следствием большей конфессиональной упорядоченности и устойчивости херсонской общины.
Рис. 435. Надгробие из насыпи некрополя раннесредневекового Боспора. Раскопки В. В. Шкорпила в 1908 г.
Столь же единообразными в погребениях стали положения рук и ног костяков. Из 15 прежних вариантов все свелось к двум-трем, обычным для христианского обряда, а именно, к положению костяка на спине с руками, вытянутыми вдоль туловища, либо согнутыми, сложенными в области таза или на груди, плечах, и с головой, повернутой преимущественно на запад1619. По этому поводу Κ. К. Косцюшко-Валюжинич заключил, что «ориентировка покойников и их положение в огромном большинстве случаев были обычны», хотя заведенный у ромеев обычай складывать руки умерших на груди крестом здесь встречался достаточно редко и, похоже, утвердился лишь к концу раннего средневековья, к IX–X в.1620.
Рис. 436. Известняковое надгробие с надписью ≪Господи, помоги рабу Твоему, Георгию Мамси (Geo(o)rg(io)n Mamsy) (в. – 63,0; ш. – 38,0; т – 15,0 см). Найдено в склепе №1662 южного некрополя (по В. В. Латышеву)
Случающиеся отклонения в ориентировке в большинстве случаев объясняются приспособлением для захоронений старых гробниц еще языческой поры и, главное, зависимостью расположения последних от рельефа местности, природных террас, простирания пласта известняка. Гробы, изготовленные как из лиственных, так и хвойных пород дерева, обычно ставили вдоль склепа, от входа, на полу и на лежанках, а покойных насколько возможно стремились разместить ногами к входу и, значит, их заносили в усыпальницы головой вперед. Впрочем, иногда их располагали головами ко входу, на запад, но бывало, что в одном склепе они лежали и на север, и на запад, и на юг, а случалось – штабелями, перпендикулярно лежанке1621.
Рис. 437. Надгробие из песчаника с высеченным внутри круга рельефным крестом (в. – 68,0; диаметр круга – 36,0 см). Найдено в 1896 г. в насыпи южного некрополя
Как бы то ни было, большинство могил на месте южного некрополя, которые могут быть отнесены к раннесредневековой поре, сооружены по оси «северо-запад – юго-восток», что особенно бросается в глаза на участке около 40-метровой линии засыпанной ранневизантийской каменоломни1622. В целом же можно говорить о разной ориентации могильных сооружений и погребенных в них, что, наряду с необязательным присутствием гробов, заваленной формой могильных ям, подчас их незначительной глубиной, «завалами» поврежденных костей от сдвинутых более ранних погребений, разумеется, никоим образом не может служить указанием на «сохранение верности языческим представлениям о загробном мире» и некие «варианты обряда обезвреживания погребения» как ритуала поминовения «спустя 2–3 года после окончательного исчезновения телесных тканей погребенного»1623.
Рис. 438. План и разрез плитовой могилы
Место прежних, почти обязательных и в быту, и в захоронениях масляных светильников, где их ставили в каждое третье-четвертое погребение, постепенно, уже c IV–V вв. начинают занимать восковые свечи и стеклянные лампады, свет которых был связан уже с иными, христианскими представлениями о потустороннем мире1624. Теперь они сами или изображения горящих свечей означали крещение светом, через который постигался Спаситель, то есть Бог – источник всякого света. «Начало творения, – писал Василий Кесарийский, – это свет, потому что свет делает зримым все, что созидается»1625. Царство Божье (или рай) наполнены светом. Поэтому в христианской символике и обрядности светильник, свечник, свеча символизировали божественный свет, Бога и рай. Насколько широко их использовали при совершении погребений установить невозможно, но то, что они наличествовали при обряде предания земле, указывают фрески со свечами в некоторых склепах, датируемые не ранее V в.1626. 06 этом же говорят находки ранневизантийских глиняных светильников-свечников характерной формы в виде вертикальной трубки на плошке с ручкой (рис. 439), а также стеклянных, бронзовых лампад и бронзовых, даже поливных подсвечников, какие изредка встречались при раскопках некрополя преимущественно у Карантинной бухты1627. Подобные свечники могли ставить и в небольших нишах некоторых раннесредневековых усыпальниц, которые Κ. К. Косцюшко-Валюжинич необоснованно отнес к нишам для урн с кремациями. Следует учесть, что чин погребения включал освящение гробницы как дома умершего, на что указывает текст 120-го псалма, слова из которого иногда писали на стенах усыпальниц1628. Видимо, такую же роль официально признанного Церковью оберега играли изредка клавшиеся в могилы книги со священными текстами, на что указывают находки соответствующих бронзовых застежек, зафиксированных, в частности, на планшете с пряжками из погребений, открытых в 1904 г. на участке некрополя к югу от храма Богоматери Влахернской (см.: рис. 416). Нет сомнений, что взгляды херсонитов на погребальный ритуал стали гораздо более однообразными, чем в первые века н.э. с их сумбуром синкретичных воззрений К тому же они, как и ромеи, никогда не развивали культ смерти, он не был свойствен им. Как иронично заметил по этому поводу Джордж Т. Деннис, византийский мир не понял бы американский Хеллоувин1629.
В целом, кладбище Херсона раннесредневековой поры обнаруживает весьма значительный континуитет с некрополем предшествующей позднеантичной эпохи. Оно занимало относительно ровное пространство, следуя рельефу местности, но погребения устраивали и на склонах, террасах. Особенно ясно это видно против 10–13 куртин южной оборонительной стены, а также к югу и северу от Влахернского монастыря, на склонах Карантинной (Херсонесской) и Песочной балок, где усыпальницы строились на природных террасах, с учетом геологических особенностей участков, выходов в твердом известняке пропластов мягкого известняка, рыхлого мергеля. Преемственность некрополей разных периодов прослеживается и в топографии погребений, и в устойчивости главных традиций их устройства, и в упорядоченной планировочной структуре, типах, принципах конструкций (склепы; вырубные могилы, впрочем, очень редко подбойные, – из «старых запасов»; грунтовые могилы), и в повторном, а точнее, многократном, весьма длительном использовании одних и тех же погребальных сооружений, покойников в которых клали в гробах или гораздо чаще без них, в повседневной одежде или раздетыми, в саванах, прандиях, один на другого, отчего их кости перемешивались после полного истлевания1630. Это как очевидный факт констатировали уже первые раскопщики: «Часто более древние могилы были разрушаемы при сооружении в тех же местах могил в позднейшее время. Кроме того, в позднейшее время пользовались для погребения древними склепами, причем остатки древнейшего времени уничтожались и расхищались... Постоянно встречались и повторные погребения в одних и тех же могилах. В некоторых склепах число открытых костяков было громадно. Очевидно, такими склепами пользовались весьма продолжительное время»1631. К этим давним наблюдениям трудно добавить что-либо новое, по сути, и остается сожалеть, что они не стали путеводной нитью для последующих исследователей.
Puc. 439. Светильник-свечник из мог. №1960, снятый среди инвентаря погребений южного некрополя. Раскопки 1905 г. (фототека НЗХТ, №19251)
Следует заметить, что усыпальницы с многоярусными погребениями были знакомы и некрополю раннесредневекового Боспора, впрочем, тоже плохо изученного для времени после VI–VII вв. (рис. 440)1632. Не раз использовали вырубные склепы на Мангупе. Подавляющее большинство их, исследованных в трех могильниках на южной периферии, содержали остатки инвентаря VI–VIII вв.1633. Некоторые из них, у края восточного обрыва, в нескольких десятках метров к юго-западу от «цитадели» на мысе Тешкли-бурун, могли функционировать c V–VII вв. до XII–XV вв. (рис. 441)1634. Толщина слоя костей в них достигала 0,50 м. Значит, мы имеем дело не исключительно с херсонским феноменом, особенно выразительным. Подобная практика объясняет, почему кладбище в скальной местности, в мергелистой породе весьма медленно прирастало новыми гробницами, спрос на которые при наличии богатого фонда усыпальниц, доставшегося от позднеримской эпохи, был невелик. Двум десяткам могильщиков, обслуживавших кладбищенские потребности города, гораздо проще было утилизировать старое, нежели заниматься трудоемкой, а значит, более дорогостоящей работой по вырубке в скальной почве очередных гробниц, какие мог себе позволить заказать отнюдь не каждый рядовой заказчик. Впрочем, сказанное не относится к обычным ямным, грунтовым одиночным могилам с ингумациями, которые уже с начала раннесредневекового периода стали одним из способов устройства захоронений и по удельному весу, вероятно, ненамного уступали аналогичным захоронениям эллинистического и римского периодов. Полное исключение с третьей четверти VI в. кремаций, захоронений детей в амфорах, как древнего греческого обряда, отражение языческой по сути идеи плодородия1635, отсутствие «детских участков», как это было, например, в V–VI вв. на западном некрополе1636, исчезновение после V в. античной по характеру фресковой, в том числе даже христианской росписи в склепах, переход к более строгому декору гробниц, изображению одних крестов и простой, «личностный» инвентарь, сопровождавший тела умерших (кожаные подошвы от обуви, пояса, их наконечники, пряжки-застежки, в том числе от книг, пуговицы, бусы, дешевая бижутерия), либо вообще его отсутствие, – наиболее существенные, зримые отличия, которые, с учетом их регулярной повторяемости, позволяют говорить о специфике раннесредневековых погребений и связанного с ними погребального обряда, который не выражал себя в христианской доктрине.
Рис. 440. План части г. Керчи, где были раскопаны позднеантичные и раннесредневековые склепы, планы боспорских склепов и рисунок гроба (по А. И. Айбабину)
С правовой точки зрения сакральные места-кладбища городские являлись общественным имуществом и лишь кладбища монастырские составляли принадлежность монастырей (церквей). Хоронила семья, но в целом культура гробничного дела, попав под надзор Церкви, приобрела церковную доминантность и организованность. Смерть, как и жизнь, стала восприниматься как некое путешествие, точнее, ожидание, долгий сон перед воскрешением, так что даже традиционное, заимствованное из классического языка выражение «упокоить» (kieton poesei) дословно означало «уложить спать»1637. Несколько десятков одновременно функционировавших склепов принимали именно такую основную массу погребенных, которых при жизни никоим образом не смущало, что их бренные кости после смерти смешаются с останками других покойников в ожидании неотвратимого и, как казалось в раннее средневековье, скорого Божьего суда. От семейных гробниц, видимо, уже к VIII в. окончательно произошел переход к подобным благочестивым коллективным усыпальницам, соседствовавшим с индивидуальными могилами. Кроме того, кладбища приобрели центры мартириального и мемориального культа, которые можно видеть в мемории Воскрешения, переделанном из загородного склепа 1911 г. на земле Тура, а также западном загородном храме см. муч. Созонта и храме Богоматери Влахернской около Карантинной бухты. Все это показатель окончательного перелома, происшедшего в осознании самого консервативного обряда – погребального. Предыдущее традиционное восприятие, державшееся почти тысячу лет, уступило место новому, которое станет, впрочем, столь же неподвижным на ближайшее тысячелетие1638. На эту же сторону указывают христианские «молчащие могилы», простые надгробные каменные памятники с высеченными на них крестами или в виде крестов с расширяющимися концами, далеко не всегда с именами умерших, которые сменили прежние погребальные стелы с фигурными рельефами или антропоморфной формы. Выполненные преимущественно из известняка, они отличались своим белым цветом, который долго сохранялся после обработки камня, тогда как старые надгробия под влиянием природных факторов принимали серый цвет и контрастировали с новыми. Хаотично разбросанные по разным участкам кладбища, стоящие над отдельными, разнородно ориентированными гробницами с невысокими насыпями, перед входами в некоторые склепы, надмогильные памятники придавали новый облик старому ландшафту некрополя, хорошо знакомого каждому жителю города. Мир мертвых херсонитов остался лишь отчасти внешне похожим на прежний, его внутреннее восприятие миром живых стало иным, более спокойным, простым, бестрепетным, а сама смерть, как выразился Филипп Арьес, «прирученной».
Рис. 441. Раннесредневековые вырубные склепы около «цитадели» и восточного обрыва плато Мангупа (по Е. В. Веймарну)
* * *
Leontios von Neapolis Leben des heiligen Iohannes des Barmherzigen Erzbichofs von Alexandrion / Hrsg. Von H. Geizer. – Freiburg in B.; Leipzig, 1893. – P. 36, sec. 19.
Agnellique et Angreas Liber Pontificalis...Ecclesiae Ravennatis / Ed. O. Holder-Egger // MGH. Scriptores rerum langobardicarum et italicarum. – Hannoverae, 1878. – P. 315; ср.: Bouras L.Ph., Kazdan A. Tomb // The Oxford Dictionary of Byzantium. – New York; Oxford, 1991. – Vol. 3. – P. 2092.
Theod. Cod. XVI. 2. 42–43; Danielou ]., Marrou H. A New History of the Catholic Charch. The Christien Centuries. – London, 1964. – Vol. 1. – P. 323; Rebillard E. Religion et sepulture. L’Eglise, les vivants et les morts dans l ’Antiquite tardive. – Paris, 2003 – P. 40–50.
Corpus juris civilis. – Berolini, 1895. – Vol. 2: Codex lustinianus / Rec. P. Krueger. – I. 2. 4; Corpus juris civilis. – Berolini, 1904. – Vol. 3: Novellae / Rec. R. Schoell. Opus Shoell morte interseptum absolvit G. Kroll. – Nov. 43 (от 17 мая 537, адресована префекту города Лонгину); nov. 59 (от 3 ноября 537 г., адресована префекту претория Иоанну Каппадокийскому).
Ср.: Dagron G. «Ainsi reinn’echappera a la reglamentation». Etait, Eglise, corporations, conferies: a propos des inhumations a Constantinople (IVe–Xe siecle) // Hommes et richesses dans l’empire byzantin. – Paris, 1991. – T.2: V ille–Xve siecle / Ed. V. Kravari, J. Lefort, C. Morrisson. – P. 156; Сорочан С. Б. Византия IV–IX веков: этюды рынка. – Харьков, 1998. – С. 323–324.
См.: Сорочан С. Б., Зубарь В. М., Марченко Я. В. Херсонес – Херсон – Корсунь. – К., 2003. – С. 127–132.
Les Novelles de Leon VI le Sage. Texte et traduction publies par P. Noailles et A. Dain. – Paris, 1944. – P. 51 (издатели не совсем точно перевели слово tele, telos – «налог» как «доход»). Об этом отчислении, которое Н. Икономидесь определяет в 5% от дохода эргастирия, подр. см.: Oikonomid.es N. Quelkues boutiques de Constantinople au Xe siecle: prix,
loyers, imposition (Cod. Patmiacus 171) // DOP. – 1972. – №26. – P. 345–356; Dagron G. «Ainsi rein n’echappera a la reglementation». – P. 174–175.
Амброз А. К. Юго-Западный Крым. Могильники IV–VII вв. // МАИЭТ. – (1994) 199 5. – Вып. 4. – С. 40–41; Айбабин А. И. Об этнической атрибуции могильника Узень-Баш // МАИЭТ. – 1993. – Вып. 3. – С. 118–121; Айбабин А. И. Могильники VIII – начала X вв. в Крыму / / МАИЭТ. – 1993. – Вып. 3. – С. 127– 130; Веймарн Е. В., Айбабин А. И. Скалистинский могильник. – К., 1993. – С. 5–166; Айбабин А. И. Этническая история ранневизантийского Крыма. – Симферополь, 199 9. – С. 200, рис. 82,4; Герцен А. Г. Дорос – Феодоро (Мангуп): от ранневизантийской крепости к феодальному городу //
АДСВ. – Екатеринбург, 2003. – Вып. 34. – С. 99–100.
См., к примеру, хорошо опубликованные ранневизантийские материалы V–VII вв. аланского могильника Карши-Баир недалеко от железнодорожной станции Верхнеса довая, на левом берегу р. Бельбек (Ушаков С. В., Филиппенко А. А. Об аланах-христианах в Юго-Западном Крыму // Взаимоотношения религиозных конфессий в многонациональном регионе. – Севастополь, 2001. – С. 20–24; Ушаков С. В., Филиппенко А. А. Некоторые типы краснолаковой посуды из раскопок могильника Карши-Баир // Восток – Запад: межконфессиональный диалог. – Севастополь, 2003. – С. 27–34, рис. 1–4; Ушаков С. В., Филиппенко А. В. Символика погребальной обрядности населения из могильника Карши-Баир // Символ в философии и религии. Тезисы докл. и сообщ. – Севастополь, 2004. – С. 44–45; Ушаков С. В., Филиппенко А. А. Могильник Карши-Баир в Юго-Западном Крыму. Погребальный инвентарь (изделия из металла) // Сугдейский сборник. – К.; Судак, 2006. – Вып. 2. – С. 555–564; ср.: Амброз А. К. Юго-Западный Крым. Могильники IV–VII вв. – С. 60–61; Веймарн Е. В., Айбабин А. И. Скалистинский могильник. – С. 194–195, 198; Зубарь В. М. Об основных тенденциях процесса христианизации населения Юго-Западного Крыма // X. сб. – 1999. – Вып. 10. – С. 292–293; Крым в VIII–IX века. Хазарское господство // Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья IV–XIII века / Отв. ред. Т. И. Макарова, С. А. Плетнева. – М., 2003. – С. 61; Бармина Н. И. Византийская периферия: феномен «свое – иное» (на примере Мангупской базилики) // Византия и Запад (350-летие схизмы христианской Церкви, 800-летие захвата Константинополя крестоносцами). Тезисы докладов XVII Всероссийской научной сессии византинистов. Москва, 26–27 мая 2004 г. – М., 2004. – С. 18–19; Айбабин А. И. Медальоны с изображением святых из раннесредневековых могильников области Дори // Симво в философии и религии. Тезисы докл. и сообщ. – Севастополь, 2004. – С.3.
Репников Н. И. Некоторые могильники области крымских готов // ИАК. – 1906. – Вып. 19. – С. 60, 72, рис. 51; Борисова В. В. Могильник у высоты «Сахарная головка» // X. сб. – 1959. – Вып. 5. – С. 190; Якобсон А. Л. Отчет о раскопках средневекового сельского поселения близ села Гончарного, 1968 // Архив НЗХТ. – Д. №841, л. 12, 14, 17–22, рис. 11; Айбабин А. И. Об этнической атрибуции... – С. 120; Айбабин А. И. Могильники VIII – начала X вв... – С. 130, рис. 18; Веймарн Е. В., Айбабин А. И. Скалистинский могильник. – С. 195–196, рис. 11; Крым в VII–IX века. Хазарское господство. – С. 61, табл. 40; Виноградов А. Ю., Джанов А. В. Греческие надписи Сугдеи // Сугдейский сборник. – К.; Судак, 2004. – С. 413–414, №7; Хрушкова Л. Г. V Международная Крымская конференция по религиоведению. Херсонес, 20–24 мая 2003 г. // ВВ. – 2004. – Т. 63 (88). – С. 286.
Хрушкова Л. Г. Христианские памятники Крыма (состояние изучения) // ВВ. – 2004. – Т. 63 (88). – С. 169–170.
Ср.: Бармина Н. И. Византийская периферия... – С. 20.
Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес // МИА. – 1959. – №63. – С. 248–281; ср. одно из первых возражений на этот счет: Зубарь В. М. Проникновение и утверждение христианства в Херсонесе Таврическом // Византийская Таврика. – К., 1991. – С. 16–17.
См.: Тахтай А. К. Раскопки Херсонесского некрополя в 1937 году // X. сб. – 1948. – Вып. 4. – С. 19–43; Даниленко В. Н. Позднеантичное погребение // СХМ. – 1961. – Вып. 2. – С. 57–62; Зубарь В. М., Рыжов С. Г. Раскопки некрополя Херсонеса // АО 1975 года. – М., 1976. – С. 327–328; Зубарь В. М. Погребальные сооружения и погребальный обряд участка некрополя у загородного храма в Херсонесе // Новые исследования археологических памятников на Украине. – К., 1977. – С. 69–82; Зубар В. М. Пiдбiйни могили Херсонеського некрополя // АрхеологIя. – 1977. – Вип.24. – С. 68–73; Зубар В. М. Склепи з нiшами-лежанками з некрополя Херсонеса // Археологiя. – 1978. – Вип.28. – С. 36–45; Мещеряков В. Ф. О времени появления христианства в Херсонесе Тарическом // Актуальные проблемы изучения истории религии и атеизма. – Л., 1978. – С. 121–134; Зубар В. М., Магомедов Б. В. Hовi длслiдження середньовiчних поховань Херсонеса // Археологiя. – 1981. – Вип.36. – С. 71–77; Зубар В. М., Рижов С. Г. Розкопки захiдного некрополя Херсонеса в 1975 р. // Археологiя. – 1982. – Вип.39. – С. 77–87; Зубарь В. М. Раскопки западного некрополя Херсонеса // АО за 1981 год. – М., 1982. – С. 261; Зубарь В. М. Некрополь Херсонеса Таврического I–IV вв. н.э. – К., 1982; Зубарь В. М., Рыжов С. Г. О датировке нового погребального комплекса из некрополя Херсонеса // Материалы по хронологии археологических памятников Украины. – К., 1982. – С. 113–125; Зубарь В. М., Мещеряков В. Ф. Некоторые данные о верованиях населения
Херсонеса (по материалам некрополя первых веков) // Население и культура Крыма в первые века нашей эры. – К., 1983. – С. 96–114; Зубарь В. М. Раскопки Западного некрополя Херсонеса // АО за 1982 год. – М., 1984. – С. 262–263; Зубарь В. М., Сорочан С. Б. Светильники в погребальном обряде античных городов Северного Причерноморья // Античная культура Северного Причерноморья. – К., 1984. – С. 147–156; Зубарь В. М. Исследование Западного некрополя Херсонеса // АО за 1983 год. – М., 1985. – С. 278–279; Зубарь В. М. Раскопки Западного некрополя Херсонеса // АО за 1984 год. – М., 1986. – С. 236–237; Зубарь В. М. Некрополь Херсонеса Таврического античной эпохи // Археология УССР. – К., 1986. – Т. 2. – С. 348–353; Зубарь В. М., Сорочан С. Б. Новый погребальный комплекс II–IV вв. н.э. и экономическое развитие Херсонеса // Античная культура Северного Причерноморья в первые века н.э. – К., 1986. – С. 101–130; Зубар В. М., Рыжов С. Г., Шевченко А. В. Два нових склепа пiзньоантичного часу iз Херсонеса // Археологiя. – 1986. – Вип. 54. – С. 58–70; Зубарь В. М. О свинцовых зеркалах из некрополя Херсонеса // Проблемы античной культуры. – М., 1986. – С. 150–154; Зубарь В. М. Раскопки Западного некрополя Херсонеса // АО за 1985 год. – М., 1987. – С. 332–333; Зубарь В. М. Этнический состав населения Херсонеса Таврического (по материалам некрополя) // Материалы к этнической истории Крыма VII в. до н.э. – VII в. н.э. – К., 1987. – С. 78–105; Зубарь В. М., Ланцов С. Б. Новый участок эллинистического некрополя Херсонеса // КСИА АН СССР. – 1987. – Вып. 191. – С. 34–38; Зубар В. М., Рыжов С. Г., Шевченко А. В. Дослiдження Захiдного некрополя Херсонеса // Археологiя. – 1987. – Вип. 58. – С. 100–102; Зубарь В. М. Исследование Западного некрополя Херсонеса // АО за 1986 год. – М., 1988. – С. 279; Борисова В. В. Некрополь Херсонеса II в. до н.э. // Проблемы исследования античного и средневекового Херсонеса 1888–1988 гг. Тезисы докл. – Севастополь, 1988. – С. 14–15; Зубарь В. М. По поводу датировки христианской росписи склепов из некрополя Херсонеса // Научноатеистические исследования в музеях. – Л., 1988. – С. 3–14; Зубарь В. М., Рыжов С. Г., Шевченко А. В. Новый погребальный комплекс Западного некрополя Херсонеса // Античные древности Северного Причерноморья. – К., 1988. – С. 148–165; Зубарь В. М., Шевченко А. В., Липавский С. А. Западный некрополь Херсонеса Таврического (материалы раскопок 1983–1985 гг.). – К. (Препринт), 1989. – Ч. 1. – 48 с.; ч.2. – 48 с.; ч. 3. – 44 с.; Зубарь В. М., Ивлев С. М., Чепак В. Н. Западный некрополь Херсонеса Таврического (раскопки 1982 г.). – К. (Препринт), 1990. – 44 с.; Зубарь В. М. Шевченко А. В., Лыпавский С. А. Некрополь Херсонеса Таврического. Материалы и исследования. – К. (Препринт), 1990. – 48 с.; Зубарь В. М. О некоторых аспектах идеологической жизни населения Херсонеса Таврического в позднеантичный период // Обряды и верования древнего населения Украины. – К., 1990. – С. 61–84; Зубарь В. М. Проникновение и утверждение христианства... – С. 9–18; Зубарь В. М., Сорочан С. Б. Новые данные о положении Херсонеса Таврического в IV – первой половине VII в. // Древности Северного Причерноморья и Крыма. – 1996. – Т. 6. – С. 123–131; Сознык В. В., Туровскый Е. Я., Иванов А. В. Новый христианский памятник из некрополя Херсонеса у Карантинной бухты // АрхеологIя. – 1997. – №1; Фарбей О. М. Поховальний комплекс ранньосередньовiчного часу i деякi питания з icтopii Херсонеса Таврiйського в IV–VI ст. // Археолопя. – 1998. – №3. – С. 122–129; Зубарь В. М., Хворостяный А. И. От язычества к христианству. – К., 2000. – С. 55–88; Диатроптов П. Д. Еще раз к вопросу о датировке росписей херсонесских христианских склепов // Церковная археология Южной Руси. – Симферополь, 2002. – С. 34–37.
Ср.: Айбабин А. И. Этническая история ранневизантийского Крыма. – С. 49, рис. 18; Сазанов А. В. Города и поселения Северного Причерноморья ранневизантийского времени: Автореф. дисс. ... докт. ист. наук / МГУ. – М., 1999; Романчук А. И. Очерки истории археологии византийского Херсона. – Симферополь, 2000; Crimean Chersonesos: City, Chora, Museum and Environs / Ed. G.R. Mack, J.C. Carter. – Austin, Texas USA, 2003. – P. 94–97; Крым в VI–VII веках (под властью Византийской империи) // Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья IVXIII века / Отв. ред. Т. И. Макарова, С. А. Плетнева. – М., 2003. – С. 51.
Jastrzebowska Е. Chersonese dans Lantiquite tardive: etet de recherches et bibliographie // Antique Tardive. – 2001. – T.9. – P. 399–418; Ушаков С. В. Некрополь Херсонеса Таврического: некоторые итоги исследования // Культовые памятники в мировой культуре: археологический, исторический и философский аспекты. V Международ. Крым, конф. по религовед. Тезисы докл. и сообщ. – Севастополь, 2003. – С. 42–43; ср.: Зубарь В. М. История и методика раскопок античного некрополяХерсонеса Таврического // Сугдейский сборник. – К.; Судак, 2005. – Вып. 2. – С. 670–707 (автор эпизодично
обращается к результатам раскопок погребений раннесредневекового периода и, намечая перспективы исследований некрополя, тем самым указывает на необходимость изучения всего комплекса его материалов, но отмечает их важность лишь для «изучения истории и культуры античного Херсонеса»).
См.: Zanini E. Introduzione all’archeologia biyantina. – Roma, 1994 (Studi superiori NTS / 228, Archeologia).
Ср.: Бибиков А. И. Правовой режим мест захоронений: римские традиции и современность // Forum Romanum. Доклады III международ. конф. «Римское частное и публичное право: многовековый опыт развития европейского права». Ярославль – Москва, 25–30 июня 2003 г. – М., 2003. – С. 198.
См.: Deckers J.G., Mietke G., Weiland A. Die Katakombe «Commodilla». Repertorium der Malereien mit einem Beitrage zu Geschichte und Topographie von Carlo Carletti. – Citta del Vaticano, 1994 (Roma Sotterranea Cristiana, X).
Арнаутова Ю. E. Колдуны и святые. Антропология болезни в средние века. – СПб., 2004. – С. 237, 239.
Псалом 90: «Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится. Говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю»! Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы. Перьями своими осенит тебя, и под крылом Его будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его...» (синодальный перевод); Кулаковский Ю. А. Керченская христианская катакомба 491 г. // Древности южной России. – МАР. – СПб., 1891. – №6. – С. 11–13.
Ср.: Заупокойные службы // Христианство. Энциклопедический словарь. – М., 1993. – Т. 1. – С. 554.
Сократ Схоластик. Церковная история. – М., 1996. – С. 306 (VIII. 46).
Уже Апостольские постановления (III. 7) подчеркивали необходимость присутствия диакона при надлежащем для христианского достоинства погребении. См.: The Canons of Athanasius / Ed. W. Riedel, W.E. Crum. – London, 1904. – P. 65 (канон 100). Ср.: Шевченко T. H. Захоронения умершего как составная часть семейных культов в Херонесе Таврическом // Боспорский феномен. Проблема соотношения письменных и археологических источников. – Спб., 2005. – С. 221–225.
Theodori Studitae Epistolae / Ed. G. Fatouros. – Berlin; New York, 1992. – Vol. 2. – Ep. 509. 22–24.
Каждан A. П. История византийской литературы (650–850 гг.). – СПб., 2002. – С. 332.
См.: Арнаутова Ю. Е. Колдуны и святые. – С. 236–245.
Петровский А. В. Кладбище // Христианство. Энциклопедический словарь. – М., 1993. – Т. 1. – С. 757.
Les Novelles de Leon VI le Sage. Texte et traduction publies par P. Noailles et A. Dain. – Paris, 1944. – Nov.53; Тяжелое A. Законы греческих императоров в отношении к церкви после Юстиниана. – М., 1876. – С. 107.
Евсевий Памфил. Церковная история. – М., 1996. – IV, 71.
PG. – Т.85. – Со1.1317; Феодорит Киррский, блж. Епископу римскому Льву// Феодорит Киррский, блж. Творения: В 8 ч. – Сергиев Посад, 1907. – Ч. 7–8. – С. 136.
Лавров П. Жития херсонских святых в греко-славянской письменности // Памятники христианского Херсонеса. – М., 1911. – Вып. 2. – С. 155–156; Страдание святых священномучеников и епископов Херсонских Василея, Капитона и иных с ними / Пер. В. Латышева // ИАК. – 1907. – Вып. 23. – С. 109–110, §5, 7. Такие плиты, как показывают результаты раскопок склепов, имели прямоугольную или квадратную форму, заплечики шириной около 5 см, длину и ширину около 0,6–1 м, толщину 0,10–0,15 м и вес около 50–70 кг, поэтому для того, чтобы сдвинуть подобный «закладной камень»
требовались значительные усилия не менее двух человек.
Арнаутова Ю. Е. Колдуны и святые. – С. 241; Барабанов Н. Д. Благочестивые заклания. Традиции публичных жертвоприношений в византийском приходском православии // ВВ. – 2004. – Т. 63 (88). – С. 96.
Ср.: Кулаковский Ю. А. Керченская христианская катакомба 491 г. – С. 4–9 ,10–11; Кулаковский Ю. Две керченские катакомбы с фресками. Приложение: Христианская катакомба, открытая в 1895 г. // МАР. – СПб., 1896. – №19. – С. 66. Следует учесть, что библейские тексты, нанесенные на стены гробниц, кроме прочего, играли для византийцев роль апотропеев (Барабанов Н. Д. Византийские филактерии. Специфика арсенала // АДСВ. – Екатеринбург, 2002. – Вып. 33. – С. 217).
Ralles Г. A., Potles М. Syntagma ton theion kai ieron kanonon. – Athenesin, 1855. – T.E. – S. 387.
Cм.: Spyridakis G.K. Та kata ten teleuten ethima ton Byzantinon ek ton agiologikon pegon // Epeteris etaireias Byzantinon spoudon. – 1950. – T.20. – S. 75–171 (о погребальной процессии s.131–149); Abrahamse D. Rituals of Death in the Middle Bzyantine Period // The Greek Ortodox Theological Review. – 1984. – Vol. 29. – P. 125–134; Dagron G. «Ainsi rein n’echappera a la reglamentation». – P. 155–165,178–179; Kazdan A. Akolouthos // The Oxford Dictionary of Byzantium. – New York; Oxford, 1991. – Vol. 1. – P. 47.
См.: Theodori Studitae orationes et epistulae // PG. – 1864. – T.99. – Col.952–956 (I. 13).
Bortoli A., Kazanski M. Kherson and its Region // The Economic History of Byzantium From the Seventh Through the Fifteeth Century / Ed. A.E. Laiou (Dumbarton Oaks Studies. 39). – Washington, D.C., 2002. – Vol. 2. – P. 652; ср.: Стоянов P. В. Некоторые аспекты хронологии и районирования херсонесского некрополя классического и эллинистического периодов // X. сб. – 2003. – Вып. 12. – С. 165–186, рис. 1.
Производство археологических раскопок. Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК за 1913–1915 годы. – Пг., 1918. – С. 64–65; Византийский Херсон. Каталог выставки. – М., 1991. – С. 33, №18 (склеп 8, 1914 г.).
Белов Г. Д. Западная оборонительная стена и некрополь возле нее (Раскопки 1948 г.) // МИА. – 1953. – №34 – С. 246–254; Суров Е. Г. К истории северозападного района Херсонеса Таврического // АДСВ. – Свердловск, 1965. – Вып. 3. – С. 128; Зу6ар В. М., Костромгчова T. I. Склеп №20 з некрополя Херсонеса // Археологiя. – 1978. – Bin.27. – С. 58–61; Зубар В. М., Магомедов Б. В. H obi дослiдження середньовiчних поховань Херсонеса. – С. 71–77; Зубарь В. М., Сорочан С. Б. Новый погребальный комплекс II–IV вв. .... – С. 123–131; Зубарь В. М. Итоги и перспективы исследования Западного некрополя Херсонеса // Задачи советской археологии в свете решений XXVII съезда КПСС. Тезисы докл. – М., 1987. – С. 103–104; Зубарь В. М., Рыжов С. Г., Шевченко А. В. Новый погребальный комплекс Западного некрополя Херсонеса. – С. 148–165 (особенно с.161, 163, рис. 9,9); Зубарь В. М., Робустова А. В. Два новых раннесредневековых склепа Западного
некрополя Херсонеса// АДСВ; Вопросы социального и политического развития. – Свердловск, 1988. – С. 135–141; Зубарь В. М. Проникновение и утверждение христианства в Херсонесе Таврическом. – С. 13–14; Магда А. В. Отчет о раскопках Западного некрополя Херсонеса Таврического в 1997 году // Архив НЗХТ. – Д. №3343; Фарбей О. М. Поховальний комплекс ранньосередньовiчного часу... – №3. – С. 122–129; Сорочан С. Б., Зубарь В. М., Марченко Л. В. Жизнь и гибель Херсонеса. – Харьков, 2000. – С. 650–652.
Белов Г. Д. Западная оборонительная стена и некрополь... – С. 245–254, рис. 11–26. Раскопки в 1975 г. около Песочной бухты, на территории пляжа санатория треста Севастопольстрой обнаружили римский склеп (№1), который был использован в раннесредневековый период. На это указывали следы костяка покойного, захороненного уже после того, как в камеру проникла земля. Он лежал под восточной нишей склепа выше обломков амфор III–IV вв. (Зубарь В. М., Рыжов С. Г. Отчет о раскопках херсонесского некрополя в 1975 г. // Архив НЗХТ. – Д. №1778. – Л. 2–4). Вторичное использование склепа №2/1975 г. подтверждают бронзовая литая пряжка с сердцевидным щитком и массивная литая серебряная пряжка с таким же щитком, украшенным «птицевидным разрезом», которые датируются VII в. (Зубарь В. М., Рыжов С. Г. Отчет о раскопках херсонесского некрополя в 1975 г. – Л. 7–13, табл. XXIII, 1–2). В средневековье использовался склеп
№3 / 1975 г. с типичной квадратной камерой и тремя лежанками, на которых, как и на полу, в полном беспорядке лежала масса костей и черепов. В третьем сверху из четырех слоев погребений находились бронзовая пряжка VII–VIII вв. со щитком в форме креста, бронзовый круглопроволочный браслет с расширяющимися несомкнутыми концами, проволочная серебряная серьга, а при расчистке было обнаружено известняковое крестовидное надгробие, типичное для VI–IX вв. (Зубарь В. М., Рыжов С. Г. Отчет... – Л. 13–17, табл. XXX, 1; XXXII, 1–3, 5,6). Судя по находкам бронзового браслета, круглого в сечении, с заходящими друг на друга слегка расширяющимися концами, и фрагментам других проволочных браслетов, в это же время продолжал функционировать склеп №2 /1981 г., тоже с тремя лежанками (Зубарь В. М., Рыжов С. Г., Шевченко А. В., Костромичева Т. И. Отчет о раскопках Западного некрополя Херсонеса в 1981 г. // Архив НЗХТ. – Д. №2248. –Л. 6–, рис. 4, 5). В склепе №6 / 1981 г. были материалы ранневизантийского времени, в частности, бронзовые браслеты с несомкнутыми утолщенными концами, а среди монет одна, предположительно VII в. (на аверсе –два императора, стоящие в фас) (Зубарь В. М., Рыжов С. Г., Шевченко А. В., Костромичева Т. И. Отчет... – Л. 28–39,53). В V–VII вв. были вновь приспособлены для захоронений склепы №1–2 / 1985 г., сооруженные в римскую эпоху: в них отсутствуют вещи, что было свойственно для «зрелых», отнюдь не ранних христианских погребений, причем в склепе №1 одна из ниш-локул оказалась заложена характерной для христианских погребений стенкой из камней и плинфы (Зубарь В. М., Шевченко А. В. Отчет о раскопках Западного некрополя Херсонеса в 1983 г. // Архив НЗХТ. – Д. №2348. – Л. 36–40). Аналогичную перегородку из плинфы размерами 25 х 15 х 3,4 см на глине и оштукатуренную имела одна из шести локул склепа, открытого Е. Г. Суровым в 1959 г. во время раскопок рыбозасолочного комплекса около башни I (Суров Е. Г. Херсонес Таврический. – Свердловск, 1961. – С. 77–81). На лежанке находились костяк взрослого человека 40 лет и двух детей примерно 5-летнего возраста по бокам. Всего в склепе было захоронено 44 человека, в том числе 14 детей возрастом до 10 лет. Инвентаря с покойниками почти не было, если не считать перстня-ключа и нескольких светильников, грубых и малого размера, типичных для V–VI вв. По монетам склеп датировали началом V в., однако поскольку вход в него был закрыт выстроенной в конце VI в. рыбозасолочной цистерной, последние захоронения могли быть совершены
здесь к этому времени, как и детские захоронения в соседнем склепе 1960 г., где в дромосе лежала часть амфоры типа «carotte» второй-третьей четверти VI в. (Суров Е. Г. Указ. соч. – С. 91, рис. 17; Зубар В. М. Про час и обставини... – С. 31–33). Обилием погребенных отличался склеп №75 / 1987 г. с двумя нишами-лежанками в подпрямоугольной камере (4,7 X 3,8 X 2 м), свод которой поддерживали три опорных прямоугольных в основании столба, устроеные по осевой линии (юго-запад – северо-восток). На обеих лежанках костяки залегали слоями (не менее 7–8 ингумаций). По словам авторов отчета, западная часть северной половины камеры с уровня лежанок буквально была завалена на 0,5 м человеческими костями. Очевидно, их сдвигали сюда, когда связки покойников еще не полностью истлевали, поскольку некоторые части скелетов лежали в анатомическом порядке (судя по черепам – не менее 10 мертвецов). Всего в северной половине камеры покоились останки не менее 30 человек. В основной части камеры находилось примерно столько же погребенных, которые были уложены в два слоя. В инвентаре присутствовали монеты IV–V вв., долго не выходившие из обращения, фрагменты амфоры V–VII вв. с коническим корпусом, покрытой зеленоватым ангобом, обломок позднекраснолаковой миски со штампами второй половины V–VI вв., бронзовые проволочные браслеты, серьги, бронзовые и серебряные пряжки, двухпластинчатые фибулы VI–VII вв. (Зубарь В. М., Бунятян Е. П., Шевченко А. В. Отчет о раскопках Западного некрополя в 1987 г. // Архив НЗХТ. – Д. №2741. – Л. 3–13). Примеры наиболее длительного, многократного использования демонстрируют склепы, открытые на Западном некрополе в 1988 г. Так, в типичном позднеримском склепе №86 с тремя лежанками и прямоугольной камерой (2,8 X 3,0 X 1,7–1,8 м) было похоронено около 400 человек: на левой лежанке – до 20 ингумаций взрослых и детей, на лежанке против входа – 16–17, на лежанке справа – 14–15; на затечной земле, на высоте 1,0–1,1 м от пола камеры зафиксировано 15 костяков без погребального инвентаря. В натечной земле здесь оказались бронзовые ребристые и типичные средневековые шаровидные полые пуговицы, а также фрагменты белоглиняной керамики со светлозеленой поливой, что указывает на весьма длительное использование усыпальницы – после «очистки» в VII в., видимо, до XII–III вв. (Зубарь В. М., Дорофеев В. В., Ушаков С. В. Отчет о раскопках Западного некрополя в 1988 г. // Архив НЗХТ. – Д. № 2843 / I. – Л. 6–12, рис. 20, 15; 21, 9, 10, 14). До X–XI вв. мог действовать склеп №89 / 1988 г. с прямоугольной камерой (ширина – 3,6 м, длина более 2,4 м, свод обрушился), потолок которой был подперт массивным, овальным в сечении каменным столбом. В восточной части склепа были устроены четыре лежанки: в южной стене, напротив столба в торцовой, восточной части, и две в северной. Восточная лежанка (2,3 х 1,0 X 0,85 м) оказалась заполнена почти до потолка сложенными штабелем человеческими костями, уложенными перпендикулярно ее оси. Под торцевыми стенами лежанки лежали черепа. Всего здесь находились останки 26–28 взрослых и 4–5 детей, причем до 5 черепов оказались со следами искусственной циркулярной деформации, то есть позднеримского – ранневизантийского времени (не ранее конца III в. и не позже VII в.). На северо-восточной лежанке (1,5 х 0,8 х 0,95–0,75 м) было совершено 16–17 ингумаций, три из них принадлежали детям. Среди костей была обнаружена сделанная из гладкой
проволоки бронзовая серьга-колечко типично раннесредневекового облика. Южная лежанка осталась не расчищена, но возле нее, в засыпи зафиксированы фрагменты стенок желобчатой амфоры V–VII вв. и два донышка высокогорлых кувшинов с плоскими ручками, какие бытовали в середине IX–XI вв. (Зубарь В. М., Дорофеев В. В., Ушаков С. В. Отчет... – Л. 13–15, рис. 25).
Романчук А. И. Западный загородный храм Херсонеса // ВВ. – 1990. – Т. 51. – С. 165–171. По мнению исследователей, ведших здесь раскопки, склепы с раннесредневековыми погребениями встречались только возле этого храма и отсутствовали ближе к стенам города (Зубарь В. М., Шевченко А. В. Отчет о раскопках херсонесского некрополя в 1982 году // Архив НЗХТ. – Д. №2258. – Л. 56). Но уже в 1983 г. подобные склепы были выявлены и на этом участке некрополя (см.: Зубарь В. М., Шевченко А. В. Отчет о раскопках западного некрополя Херсонеса в 1983 году. – Л. 36–41, склепы №1–2). Следовательно, они были рассеянны по всей территории Западного кладбища. Невозможно согласится и с тем, что «нарушенные и полностью выбранные могилы, отсутствие надгробных сооружений, перекрытий и каменных стенок могильных ям свидетельствует о каких-то строительных работах, ведшихся в непосредственной близости от территории западного некрополя», его западных границ (Магда А. В. Отчет о раскопках Западного некрополя Херсонеса Таврического в 1998 году // Архив НЗХТ. – Д. №3408. – Л. 10). Точно такая же картина с разграбленными, поврежденными погребальными
сооружениями прослеживается на прочих участках кладбища, с южной и юго-восточной стороны города. Она типична и строго не локализуется. К тому же не исключено, что современные исследователи западного некрополя сталкиваются с участками, по которым уже прошли раскопки, которые имели место в 1913–1914 и остались по сути дела незадокументированными.
Айналов Д. В. Мемории св. Климента и св. Мартина в Херсонесе // Древности. Труды имп. Московского археологического общества. – М., 1916. – Т. 25. – С. 85–88.
Следует обратить внимание, что древнейшая часть южного некрополя напротив башни XII и 13-ой куртины действовала уже с конца V – первой половины IV вв., судя по находкам могил с трупосожжениями и урнами этого времени (Гриневич К. Э. Стены Херсонеса Таврического. Ч. 3: Южная и западная линия обороны // X. сб. – 1959. – Вып. 5. – С. 115–119, прил.1).
Производство археологических раскопок в Херсонесе // ОАК за 1891 год. – СПб.,
1893. – С. 14, 20; Гробницы, урны и катакомбы, открытые в Херсонесе // ОАК за 1891 год. – СПб, 1893. – С. 145, 150, №32, 34, 68. Описывая высеченный в скале ряд тесно прилегавших друг к другу гробниц, покрытых большей частью двумя длинными, толстыми плитами, К. К. Косцюшко-Валюжинич посчитал, что они «могут быть отнесены к римской эпохе истории Херсонеса», однако в 5 из 24 открытых гробниц покойники находились без какого-либо инвентаря, что не свойственно языческому погребальному обряду первых веков н.э., а находка в одной из гробниц подсвечника тем более входит в противоречие со сделанным выводом (Производство археологических раскопок в Херсонесе // ОАК за 1890 год. – СПб., 1893. – С. 34–35).
Подр. о локализации «Мертвых» ворот см.: Сорочан С. Б., Зубарь В. М., Марченко Л. В. Херсонес – Херсон – Корсунь. – С. 214–216.
Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1905 год у // ИАК. – 1907. – Вып. 25. – С. 113. Впервые раскопки здесь были проведены удачливым на находки чиновником Кабинета Его Величества Д. В. Карейшей в 1846–1847 гг. (Карейша Д. В. Об археололгических раскопках близ древних Пантикапеи, Фанагории и Херсонеса (1845–1846 гг.) // ЖМВД. – СПб., 1846. – Вып. 16. – С. 309; Карейша Д. В. Археологические исследования вокруг Керчи, Севастополя и на Таманском полуострове // ЖМВД. – СПб., 1848. – Вып. 21. – С. 443–444). Несколько погребальных сооружений было вскрыто затем графом А. С. Уваровым в 1853 и 1872 гг. (Уваров А. С. Извлечение из всеподданейшего отчета об археологических изысканиях в 1853 г. – СПб., 1855. – С. 134 сл.). С 1902 по 1907 гг. наиболее систематические и масштабные исследования проводил заведующий раскопками в Херсонесе К. К. Косцюшко-Валюжинич. Их результаты до сих пор являются основой для анализа некрополя у Карантинной бухты, особенно участка около загородного храма Богоматери Влахернской.
Самыми ранними в здешнем некрополе являются погребения «с основания города», – урны с трупосожжениями, краснофигурная и чернолаковая посуда, могилы, обложенные черепицей с клеймами астиномов, и детские погребения в амфорах с такими же клеймами (ср.: Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК за 1905 год. – СПб., 1908. – С. 51; Отчет за 1907 год // Архив НЗХТ. – Д. № 16. – Л. 46, 85, № 2183, 2339; Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК за 1908 год. – СПб., 1912. – С. 93–97; Косцюшко-Валюжинич Д. Н. Некрополь у «крестовидного» храма в Херсонесе // ИТУАК. – 1912. – № 47. – С. 126, 130; Репников Н. И. Дневник раскопок херсонесского некрополя в 1908 году // X. сб. – 1927. – Вып. 2. – С. 179, №2799, рис. 37–38; с .181, №2811). К захоронениям IV в. до н.э. по тем или иным основаниям можно отнести около 70 погребений, главным образом, в простых грунтовых ямах (Рогов Е. Я. Херсонес и варвары Юго-Западного Крыма в IV в. до н.э. // Античный мир и археология. – Саратов, 2002. – Вып. 11. – С. 149). Судя по описи вещей, найденных во время раскопок А. С. Уварова, в гробницах около Карантинной бухты были монеты с I в. до н.э. до X в. н.э. (Тункина И. В. Русская наука о классических древностях юга России (XVIII – середина XIX в.). – СПб., 2002. – С. 528). Вырубные могилы древнегреческой эпохи, перекрытые каменными плитами, продолжали использоваться христианами для погребальных нужд. Наиболее интенсивно это происходило в V–__VI вв. Склепы, сооруженные в массе своей во II–IV вв. и лишь немногие позже, тоже служили весьма долго и, превратившись в места многократных ингумаций, порой были заполнены костями на метр и более, до верха. К. К. Косцюшко-Валюжинич в соответствии с традициями археологии своего времени, называл их все «катакомбами», хотя новые исследования типов могил показывает, что это был неоднозначный термин (ср.: Saint-Rock P. Le cimetiere de Basileus ou coemeterium sanctorum Marri et Marcelliani Damascque. – Citta del Vaticano, 1999 (Roma Sotterranea Cristiana, XII). Применительно к Херсону под этим словом кроется обозначение вырубного однокамерного склепа с нишами-лежанками, локулами. Некоторые из «катакомб» оказались с закладными плитами, прочно замазанными цемянкой, то есть не тронутыми после того, как в них совершили последнее погребение. Именно таким является склеп № 2052 традиционной «кубовидной формы» с тремя нишами-лежанками (2,04
X 2,04 X 1,68 м), обнаруженный на месте скотного двора Херсонесского монастыря. Среди четырех монет здесь оказалась одна императора Маврикия (582–602) с шестью просверленными дырочками, литая херсонская монета Романа I (920–944) и «две восточные», а из вещей – пастовые и янтарные пронизи, 4 раннесредневековых медных браслета с заостренными или утолщенными тупыми концами, столько же бронзовых серег-колец, одна из которых с характерной подвеской в виде пирамидки из шариков, 2 бронзовых колокольчика, подвеска (?) в виде бронзового крестика с закругленным концами, образующими кружки с дырочками. Этот склеп был связан с просторным соседним (5,05–5,14 х 7,82 х 1,51–1,77 м), с двумя большими ящиками по обеим сторонам входа (№ 2053), устроенным немного позже, так что оба склепа
соединили в один большой. Кроме «невероятно большого количества человеческих костей», в склепе почти ничего не оказалось (кроме нижней части большой красноглиняной остродонной ранневизантийской амфоры и бронзового браслета с расширенными концами), что тоже говорит в пользу его использования христианами (Отчет за 1905 год // Архив НЗХТ. – Д. № 14. – Л. 35; Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1905 году. – С. 105–106). Похожими по конструкции, соединенными между собой ходом, были два склепа, а по сути дела, двойной склеп (№1390) с двумя самостоятельными входами, обнаруженный в 1902 г. недалеко от берега Карантинной бухты, причем тоже «с множеством костей» (Извлечение из отчета К. К. Косцюшко-Валюжинича о раскопках в Херсонесе в 1902 году //
ИАК. – 1904. – Вып. 9. – С. 13–14). С замазанной мелкозернистой красной цемянкой закладной плитой оказался вход в склеп №2789 с массой костяков на трех лежанках, а среди его инвентаря на полу была типичная для VIII в. византийская бронзовая поясная пряжка, причем усыпальница действовала уже с III–IV вв., судя по находкам неясных золотых индикаций, золотых листиков от погребального венка, двум херсонесским монетам II–III вв., рубчатым и позднегреческим светильникам (Репников Н. И. Дневник... – С. 176–177, рис. 34; ср.: Айбабин А. И. Хронология могильников Крыма позднеримского и раннесредневекового времени // МАИЭТ. – 1990. – Вып. 1. – С. 43, рис. 42, 22). Среди 15 монет в трапецевидном склепе №2112 с шестью двухъярусными нишами-лежанками самой поздней оказалась монета Юстиниана I (Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках... 1905 году. – С. 123). В соседнем подобном же склепе №2113 к югу от загородного храма Богоматери Влахернской 10 монет не выходили за пределы IV–V вв., но зато им сопутствовал гораздо более поздний бронзовый нательный крестик с сильно расширенными концами (Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках... 1905 году. – С. 123). В склепе №1568 близ того же храма наряду с элевтериальными херсонесскими монетами оказались монета Юстиниана I (527–565) и солид Фоки (610 г.) с двумя дырочками для подвешивания, что указывает на то, что последняя монета попала в погребение уже после того как давно вышла из обращения (Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1904 году // ИАК. – 1906. – Вып. 20. – С. 78–79; Бертье-Делагард А. Л. О Херсонесе. Приложение И. Определение могил некрополя у крестового храма по монетам, в них найденным // ИАК. – 1907. – Вып. 21. – С. 175). Инвентарь склепа №2126 (1905 г.) включал пару серебрянных пряжек типа обувных или для
подвесных деталей снаряжения, которые датируются от последней трети VI до середины VII в. (Гавритухин И. О. Фибулы и ременные гарнитуры из цистерны П–1967 в Херсонесе // МАИЭТ. – 2002. – Вып. 9. – С. 219, №6). В склепе А (раскопки 1909 г. в юго-восточном углу монастырского скотного двора) найдены при костяках медные, серебряные, железные пряжки, в том числе с крестообразным гнездом для вставки, которые позволяют отнести комплекс к VI–VIII вв. (Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 270–271, рис. 136). Судя по форме щитка бронзовой шарнирной пряжки, в VII в. действовал склеп №2514 с тремя лежанками, истлевшие кости на которых вперемежку с кусками дерева, гвоздями от гробов лежали пластами от 0,45 до 0,72 м (Репников Н. И. Дневник... – С. 153, рис. 8). Со II в. по меньшей мере до VII в. оставался в пользовании склеп №14 (21), открытый в 1909 г., в котором наиболее поздней находкой оказалась «бронзовая узорная пряжка с изображением креста» (Лепер P. X. Дневники раскопок херсонесского некрополя // X. сб. – 1927. – Вып. 2. – С. 192–193). Еще позже, в IX–X вв. использовали склеп №8 (3), открытый в 1910 г.: кроме позднеримских монет и монеты Феодосия I, столетиями не выходивших из обращения, он включал обломки поливной посуды и две монеты Василия I (867–886) в верхнем слое (Лепер P. X. Дневники... – С. 212). Монета Романа I оказалась на правой лежанке склепа №217 (102) – «склепа Московского Археологического института» – вместе с двумя непотревоженными костяками, которым сопутствовал инвентарь позднеримского облика, включая одну позднеримскую монету (Лепер P. X. Указ.
соч. – С. 246). Аналогичный случай демонстрирует склеп №228 (4), к востоку от офицерских флигилей у херсонесского шоссе (Лепер P. X. Указ. соч. – С. 250). Кувшины «белого лака», вероятно, поливы, были найдены среди массы костей, смешанных с землей, в склепе №86 (26) у северо-восточной подошвы Девичьей горы, который действовал с позднеримского времени (Лепер P. X. Указ. соч. – С. 225). «Большим количеством костей, перемешанных с землей», был заполнен склеп №2281 обычной трапецевидной формы с монетами II–III вв., Валентиниана I, Василия I и Романа I (920–944). Склеп №2283 с подпорным столбом по центру камеры использовался под массовые захоронения, но единственная найденная здесь византийская монета точнее не определена. Склеп № 2293, также с подпорным столбом и с тремя нишами лежанками, содержал метровый слой костей, среди которых оказалось 300 черепов. Им сопутствовали вещи VII–IX вв. (часть поясной бронзовой пряжки в форме креста, бронзовая серьга в виде кольца с шариком, 6 серег в виде гладких колечек, проволочный детский браслет с концами в виде крючков), а также две монеты Василия I, одна – Льва VI (886–912), одна – Романа I и три – Романа II (959–963). Подобная картина наблюдалась в склепе №2371 и в склепе № 1662, где был слой костей толщиной метр (сверху лежало известняковое надгробие IX–X вв. в виде креста в круге на постаменте с упоминанием имени Георгия Мамсиа, а среди материала – украшения, бижутерия, светильники II–III, III–IV вв., бальзамарии, монеты II–III вв., одна позднебоспорская монета, 5 монет римских императоров IV в.) (Косцюшко-Вапюжинич К. К. Отчет о раскопках ...в 1905 году. – С. 75–77) В склепе №18 (раскопки 1914 г.) оказались 10 стеклянных бус, бронзовое колечко, три характерные византийские крестовидные пряжки и две монеты Льва V Армянина (813–820), что указывает на функционирование комплекса с конца VI–VII вв. до IX в. включительно (Якобсон А. Л. Указ. соч. – С. 275, рис. 140; ср.: Айбабин А. И. Хронология могильников Крыма позднеримского и раннесредневекового времени. – С. 44–45, рис. 41,1–7). В склепах №2327 и №2342, открытых в 1907 г. у загородного храма Богоматери Влахернской, кроме пары характерных для всего византийского периода простых бронзовых серег в виде колец (ср.: Waldbaum J.C. Metalwork from Sardis. – London, 1983. – P. 124, pl.46, 737–740; Excavations in Chios 1952–1955: Byzantine Emporio / Ed. M. Ballance, G. Boardman, S. Corbett, S. Hoad (The British School of Archaeology at Athens. – Vol. 20). – London, 1989. – P. 136, fig.55, 135–136) и серьги с бронзовой остроконечной подвеской античного типа, были монеты только конца IX–X вв. К «византийской эпохе» без колебаний относил К. К. Косцюшко-Валюжинич «катакомбу весьма грубой работы» (2,5 X 2,84 X 1,78 м) с тремя глубокими нишами, над входом в которую были вырублены три креста, а внутри «лежало в беспорядке огромное количество человеческих костей, при которых ни монет, ни посуды, ни иных древностей не оказалось» (Извлечение из отчета К. К. Косцюшко-Валюжинича ... в 1902 году. –С. 7, № 1230). До верха ниш был звален костяками склеп № 2354, в котором, кроме двух херсонесских монет II–III вв. и трех монет Константина I, были найдены одна монета Михаила III и Василия I (866–867), одна – Василия I, две – Константина VII Багрянородного (944–959) (следует иметь в виду, что в дореволюционных отчетах он проходит как Константин X), а также III–IV вв., бронзовая серьга с надетым полым шариком, бусы, детский браслет из синего стекла – вещи преимущественно раннесредневекового круга. В склепе № 54 (2381), наряду с остатками многих деревянных гробов, сбитых железными гвоздями, оказались бронзовое колечко и две херсонские монеты Василия I. В склепе № 72 (2403) – рубчатый светильник III–IV вв., две пары простых бронзовых кольцевидных сережек, серьга с граненой остроконечной подвеской, простенький бронзовый перстенек и монета Василия I. В склепе № 93 (2405) – четыре бронзовые кольцеобразные серьги с подвесками в виде виноградной кисти, пуговицы с длинными ушками и монеты Василия I и Льва VI. В склепе № 2168 – две круглые сердоликовые пронизи, монеты Василия I и Константина VII. В склепе № 2173 с «большим количеством сильно помятых черепов» – монеты от II в. до н.э. до Василия I включительно. Склеп № 2231 содержал большое количество костей, перемешанных с землей, и монеты времен херсонесской элевтерии, Валентининиана I, Василия I, Романа I, а внутри входа – часть крестовидного надгробия из известняка. Таким же был склеп № 2285 с подпорным столбом и двумя лежанками, одной элевтериальной монетой, одной – Константина VII и одной – Романа II. В склепе № 2381 с шестью парными нишами, множеством скученных костяков и железными гвоздями от гробов – две монеты Василия I. Склеп №2787, грубой работы, – «заполнен доверху сильно истлевшими костями, среди которых найдены: миниатюрный стеклянный бальзамарий, деревянный гребень и медная пряжка типа «Суук-Су», то есть вещи, которые вполне могут укладываться в пределы VI–VIII вв. (Репников Н. И. Дневник... – С. 175, рис. 31–33). Под захоронения продолжали длительное время использовать склепы даже под храмом Богоматери Влахернской, для чего к ним был пробит ход снаружи храма и сами склепы соединены проходами (№1409–1411). Внутри этого, вероятно, монастырского мартирия, созданного из склепов обычной прямоугольной формы с нишами, лежало большое количество костей, а на лежанках стояли деревянные, по-видимому, буковые корытоообразные гробы. Кроме позднегреческих и рубчатых светильников III–IV вв., в склепе №1409 была обнаружена «малая глиняная лампочка крайне грубой работы» второй половины V–VI вв., монеты Аркадия (395–408), Льва I (457–474) и две херсонские монеты Василия I и Романа I с Христофором (Извлечение из отчета К. К. Косцюшко-Валюжинича о раскопках в Херсонесе в 1902 году. – С. 19–20; Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 252, 261). То же самое демонстрируют погребальные конструкции иного, не склепного типа. Так, в гробнице №1339, вырубленной в скале и оштукатуренной, при остовах находилась ойнохоя, шесть бронзовых массивных бубенчиковидных пуговок и три бронзовые монеты Василия I и две Льва VI (Извлечение из отчета К. К. Косцюшко-Валюжинича ... в 1902 году. – С. 11). На дне овальной в плане гробницы №2407 (2,04 х0,53 м, глубина 0,57 м), вырезанной в глинистом пласте на глубине 0,75 м и засыпанной землей, в 1907 г. был открыт костяк, в ногах которого стоял одноручный глиняный кувшинчик «очень грубой работы», а в районе таза лежали монеты Константина VII и Романа II (подр. см.: Отчет за 1907 год. – Л. 16 об., 18 об., 20, 40, 42, 69, 71, 74, 89,95, 98, 104105, 106; Косцюшко-Валюжинич Κ. К., Скубетов М. И. Извлечение из отчета о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1907 году // ИАК. – 1911. – Вып. 42. – С. 19–85). Монета Льва VI и Александра (912–913) была найдена и в насыпи над могилами около Карантинной бухты, рядом с монастырским скотным двором (Отчет заведующего раскопками в Херсонесе К. К. Косцюшко-Валюжинича за 1896 год // ОАК за 1896 год. – СПб., 1898. – С. 193), а в насыпи некрополя на месте скотного двора оказалось 9 монет «византийского периода... от Юстиниана до Романа II» (Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1905 году. – С. 114). Наличие единичных монет Юстиниана I, Тиверия Константина (578–582), Маврикия
(582–602), Ираклия (610–641), Льва VI (886–912), Василия I (867–886), Романа I (920–944), Константина VII (913–959), Романа II (959–963) и Василия II (976–1025), не считая многочисленных неопределенных, сильно стертых, зафиксировали здесь и в ходе раскопок 1908–1910 гг. (Репников Н. И. Дневник... – С. 183; Лепер P. X. Дневники... – С. 190, 193, 214, 216, 241, 243, 250).
Ср.: Русские древности в памятниках искусства, издаваемые графом И. Толстым и Н. Кондаковым. – СПб., 1891. – Вып. 4: Христианские древности Крыма, Кавказа и Киева. – С. 24; Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 250–266. Переоборудование в XI в. длинного склепа №42 у Карантинной бухты, недалеко от «цитадели» под жилье, на что указывает устройство в его восточной части печи, находки множества обломков красноглиняной посуды, верхней части поливной чаши на ножке, монет Романа II (959–963) и Василия II (976–1025), не типично (Лепер P. X. Дневники... – С. 217). Оно говорит не о прекращении действия загородного кладбища, а о нехватке жилья в городе, что могло объяснятся последствиями катастрофического землетрясения второй четверти XI в., когда пострадавшие вынуждены были некоторое время ютиться в развалинах и вообще где придется (см.: Романчук А. И. «Слои разрушения X в.» в Херсонесе (К вопросу о последствиях корсунского похода князя Владимира) // ВВ. – 1989. – Т. 50. – С. 182–188). Наконец, склеп могли облюбовать и нищие, которые после ухода со своих привычных «рабочих мест» около храмов и на рынках города, где они просили подаяние, должны были искать приюта на ночь, особенно в холодное время года, когда городские портики и эмволы становились плохим убежищем.
Отчет за 1906 год // Архив НЗХТ. – Д. № 15. – Л. 19 (в отчете ошибочно указана дата 6710); Косцюшко-Валюжинич К. К. Извлечение из отчета о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1906 году // ИАК. – 1909. – Вып. 33. – С. 52,66; Латышев В. В. Эпиграфические новости из южной России (находки 1906 г.) // ИАК. – 1907. – Вып. 23. – С. 38–39, №21. Следует также учесть, что часть монет, отнесенных К. К. Косцюшко-Валюжиничем к монетам Романа I, могла в действительности принадлежать городским выпускам с монограммой «ро», которые находились в обращении со втрой половины XI в. до XIII–XIV вв. (см.: Алексеенко Н. А. К вопросу о деятельности херсонесского монетного двора в XIII столетии // X. сб. – 1996. – Вып. 7. – С. 187–191), и в этом случае датировка целого ряда склепов с такими монетами может быть сдвинута с X в. на более позднее время, когда загородный некрополь, якобы уже не функционировал. К сожалению, проверить это предположение нет возможности, но оно не лишено вероятности, учитывая, что под таким образом заведующий раскопками определял монеты из гробниц пятиапсидного храма XI–XIII вв., открытого в 1906 г., и, разумеется, это был не единичный случай путаницы с подобными монетами (см.: Сорочан С. Б. Последний монастырский храм с баптистерием в поздневизантийском Херсоне // Вiсник Харкiвського нацiонального унiверситету iм. В. Н. Каразша. – 2004. – №633. – IcTopin. – Вип.36. – С. 210–222).
Для сравнения, участки с погребениями христиан ранневизантийского периода удается прерывисто проследить в Керчи лишь на северном склоне г. Митридат, в районах Госпитальной улицы, Братской церкви, на Глинище – к северу от городища между р. Мелек-чесма и Булганак, и по дороге к Царскому кургану (Цветаева Г. А. Грунтовой некрополь пантикапея, его история, этнический и социальный состав // МИА. – 1951. – №19. – С83; Diatroptov P. D. The Spread of Christianity in the Bosporus in 3rd–6th centuries // Ancient Civilizations from Scythia to Siberia. – 1999. – Vol. 5. – №3. – P. 231).
Ср.: Войтенко А. А. Социальный контекст монашеского движения в «Житии преп. Антония Египетского» свт. Афанасия Александрийского // ВВ. – 2004. – Т. 63 (88). – С. 24.
Якобсон А. П. Раннесредневековый Херсонес. – С. 251. Примечательно, что все склепы римского времени с нишами для установки урн были сконцентрированы на участке некрополя недалеко от «цитадели», тогда как около храма Богоматери Влахернской известен только один такой склеп (№1486) и, значит, этот район кладбища тогда считался окраинным (Зубарь В. М. Некрополь Херсонеса Таврического I–IV вв. н.э. – С. 31–32). В последующее время, напротив, он стал основным местом захоронений херсонитов, что указывает основной вектор направления расширения загородного некрополя (ср.: Зубар В. М. Iсторiя разкопок i топографiя античного некрополя Херсонеса // Археологiя. – 1978. – Вип.25. – С. 50–59).
Les Novelles de Leon VI le Sage. – Nov.53; Тяжелое А. Законы греческих императоров... – С. 107; Dagron D. «Ainsi rein n’echappera a la reglementation». – P. 170.
Ср.: Хрушкова Л. Г. Раннехристианские памятники Восточного Причерноморья (IV–VII века). – М., 2002. – С. 74; Cantino Watagin G. The Ideology of Urban Burials // The Idea and Ideal of the Town Between Late Antiquity and the Early Middle Ages (Transformation of the Roman World, 4). – Leiden; Boston; Koln; Brill, 1999. – P. 147–180.
Суров E. Г. К истории северозападного района... – C. 128–130; Сорочан С. Б., Зубарь В. М., Марченко Л. В. Жизнь и гибель Херсонеса. – С. 550–551,566–567,559,646–647.
Ср.: Остерхаут Р. Византийские строители. – С. 132–133.
GrabarA. Martyrium: Recherches sur le culte des reliques et l ’art chretien antique. – Paris, 1946. – P. 43–44, 443, 487; Kotting В. Der fruhchristliche Reliquienkult und die Bestattung im Kirchengebaude. – Koln; Opladen, 1965. – S. 10–31.
См.: Производство археологических раскопок в Херсонесе // ОАК за 1891 г. – С. 4–5, №2.
Латышев В. В. Эпиграфические новости из южной России (Находки 1907 года) // ИАК. – 1908. – Вып. 27. – С. 32–33, №28.
Duval N. «L’inhumation privilegiee» en Tunisie et en Tripolitanie // L’inhumation privilegiee du IVe au V ille siecle en Occident. Actes du Colloque tenu a Creteil les 16–18 mars 1984 / Ed. Y. Duval, J.–Ch. Picard. – Paris, 1986. – P. 27–28; ср.: Sodini J.-P. Les «tombes privilediees» dans L’Orient Chretien (a l’exception du diocese d’Egypte) // L’inhumation privilegiee du IVe au V ille siecle en Occident. Actes du Colloque tenu a Creteil les 16–18 mars 1984 / Ed. Y. Duval, J.-Ch. Picard. – Paris, 1986. – P. 233–239.
Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. – М., 1992. – С. 86; ср.: Canting Watagin G. The Ideology of Urban Burials. – P. 147–180; Сорочан С. Б. Византия IV–IX веков: этюды рынка. – Харьков, 2001. – С. 62–64.
См.: Сорочан С. Б. Византия IV–IX веков: этюды рынка. – Харьков, 1998. – С. 328–329; Матанов Хр. Чумни пандемии и история. «Юстиниановата чума» и «черата смърт»: два повратни периода в историята на средновековните Балкани // Civitas Divino-Humana В чест на професор Георги Бакалов. – София, 2004. – С. 342–343.
Латышев В. В. Сборник греческих надписей христианских времен из южной России. – СПб., 1896. – С. 31; Византийский Херсон. Каталог выставки. – М., 1991. – С. 28, №13. См.: Сорочан С. Б. О мартирии в составе архитектурного комплекса Увароской базилики // Символ в философии и религии. VI Крым. Мждународ. конф. по религовед. Тезисы докл. и сообщ. – Севастополь, 2004. – С. 41–42.
Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 253, прим.1; ср.: Айбабин А. И. Этническая принадлежность могильников Крыма IV – первой половины VII вв. н.э. // Материалы к этнической истории Крыма. – К., 1987. – С. 199; Зубарь В. М. Некрополь Херсонеса Таврического в I–IV вв. н.э. – С. 27.
Отчет о раскопках в Херсонесе (главная площадь, «базилика в базилике», у западных стен, на северном берегу, за южной оборонительной стеной, в Стрелецкой и Казачьей бухте). 1888–1890 годы//Архив НЗХТ. – Д. № 1. – Л. 25; Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 259.
Отчет за 1905 год. – Д. № 14. – Л. 31; Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1905 году. – С. 89, склеп №1885.
Репников Н. И. Дневник... – С. 180, склепы №2806, 2807 (оба полны отсеков от вырубки).
Ср.: Зинько Е. А. Раннехристианский Боспор (III–VI вв.): Дисс .... канд. Ист. наук /Институт востоковедения НАНУ. – Симферополь, 2003 (рукопись). – С. 133.
Косцюшко-Валюжинич К. К. Раскопки в Херсонесе в 1891 г. // Археологические известия и заметки, издаваемые Императорским Московским археологическим обществом. – М., 1897. – Т. 5. – С. 187–188, 194–195; Отчет за 1896 год // Архив НЗХТ. – Д. № 5. – Л. 17 об., 22 об.; Отчет заведующего раскопками в Херсонесе К. К. Косцюшко-Валюжинича за 1896 год // ОАК за 1896 год. – С. 176, №620 (серебряная пряжка из инвентаря этого склепа датируется не ранее середины VII в.); с.196, №797 (судя по «громадному, не встречавшемуся еще количеству остовов», в погребенных в склепе можно видеть жертвы массовой эпидемии); Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1905 году. – С. 71, №1646 («ямообразный» склеп, 1,06 X 2,48 X 3,55 м, по-видимому, не оконченный, содержал «множество костей, между которыми было 30 черепов); с.75, №1662 (склеп трапецевидной формы, грубой работы, 2,84 X 2,88–3,06 х 1,68 м, с тремя нишами-лежанками; «внутри было скучено огромное количество костей», монеты II–IV вв. и надгробие Георгия Мамсиа не ранее IX в.); с.94, №1951 («катакомба была до самого потолка завалена костями»); с.96, №1957 (склеп трапецевидной формы, хорошей работы, 1,91 х 1,60–1,73 х 1,46–1,64, с тремя «нишами-ящиками, снабженными аркосолиями»; «множество остовов лежало в беспорядке»); с.105, № 2052 (квадратная «катакомба... найдена наполненной человеческими костями»); с.106, №2053 (в склепе «скучено огромное количество человеческих костей»); с.108, №2065 («катакомба трапецевидная грубой работы, с выгнутой полукругом передней стеной», 2 X 1,68–2,13 х 1,60, с тремя нишами-лежанками, использовалась с III–IV вв., «была наполнена остовами»); с.111, № 2080 (прямоугольный склеп грубой работы, 3,48 х 3,04 х 1,62 м, «с 3-мя нишами-койками с округленными боками»; «при разбросанных костях ничего не найдено»); №2082 (склеп аналогичной конструкции; «при разбросанных костях» – миниатюрный стеклянный бальзамарий, 14-гранная пронизь, бронзовый нательный крестик, «по-видимому, очень поздний»); Косцюшко-Валюжинич К. К. Извлечение из отчета о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1906 году. – С. 56–60, №2138 (типичный позднеримский склеп грубой работы, 2,75 х 2,30–2,84 X 1,68–1,60 м, с тремя боковыми нишами-лежанками, наряду с херсонескими и римскими монетами И–III и IV–V вв., прочим инвентарем этого времени содержал бронзовую поясную малую пряжку в форме креста конца VII–VIII вв.); Суров Е. Г. Херсонес Таврический. – Свердловск, 1961. – С. 71 сл.; Суров Е. Г. К истории северозападного района... – С. 127 (в склепе 1959 г. с многочисленными костяками одна лежанка была заложена плинфой и оштукатурена).
Зубарь В. М., Рыжов С. Г., Шевченко А. В., Костромичева Т. И. Отчет о раскопках Западного некрополя Херсонеса в 1981 г. – Л. 11–12; Зубарь В. М., Шевченко А. В. Отчет о раскопках Западного некрополя Херсонеса в 1983 г. – Л. 36–37, рис. 93,1.
Зубарь В. М., Шевченко А. В. Отчет... – Л. 36–37, рис. 92; 93,2.
Тахтай А. К. Раскопки Херсонесского некрополя в 1937 году. – С. 33–34.
Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 253; ср.: Зубарь В. М., Хворостяный А. И. От язычества к христианству. – С. 56; Зинько Е. А. Раннехристианский Боспор. – С. 82; Зубар В. М. Про час и обставини будiвництва комплексу 3axiдноi базилiки Херсонеса-Херсона // Археологiя. – 2006. – №1. – С. 32.
Якобсон А. Л. Указ. соч. – С. 251, прим.2; с.263, 266; Беляев Л. А. Христианские древности. Введение в сравнительное изучение. – М, 1998. – С. 220, 245, прим.100; ср.: Сазанов А. В. Погребения в христианских храмах Херсонеса XI–XIV вв. // Херсонес Таврический. У истоков мировых религий. Материалы науч. конф. – Севастополь, 2001. – С. 42–44.
Отчет заведующего раскопками в Херсонесе К. К. Крсцюшко-Валюжинича за 1895 год // ОАК за 1895 год. – СПб., 1897. – С. 106, № 554 (в склепе квадратной формы на слое земли почти вровень с тремя нишами-лежанками головой на запад, к выходу лежали 5 костяков в анатомическом порядке); Отчет заведующего раскопками в Херсонесе К. К. Косцюшко-Валюжинича за 1896 год // ОАК за 1896 год. – С. 193–194, №784, 785 (костяки лежали поверх земли и на нишах лежанках в анатомическом порядке либо разбросанные); ср.: Белов Г. Д. Западная оборонительная стена... – С. 246 (см. верхний, непотревоженный ярус из 12 погребенных в склепе №1, при которых найдены четыре бронзовые византийские монеты Льва V Армянина).
Склеп №2686, в котором число погребенных превышало несколько сот, по словам Н. И. Репникова содержал разновременные вещи: «часть их относится к римскому времени, то есть эпохе сооружения склепа, остальные представляют аналогию с предметами, находимыми в христианских усыпальницах», например, краснолаковые сосуды, 8 светильников III–IV вв., монеты II–III вв., Льва I, 8 неопределенных стертых монет, 21 поясная пряжка VII–VIII вв., 7 медных проволочных сережек-колечек, 4 монеты Василия I (Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК за 1908 год. – С. 98–99, рис. 92–93; Репников Н. И. Дневник... – С. 168–169).
См.: Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 266.
Якобсон А. Л. Указ. соч. – С. 263–266.
Колесникова Л. Г. Отчет о раскопках участков херсонесского некрополя в 1960–1962 гг. // Архив НЗХТ. – Д. №816. – С. 1–12; Зубарь В. М. Проникновение и утверждение христианства... – С. 13–15, 18, рис. 4–5.
Якобсон А. Л. Указ. соч. – С. 281, рис. 144,2; Хайрединова Э. А. Женский костюм варваров Юго-Западного Крыма в V – первой половине VII вв. // МАИЭТ. – 2002. – Вып. 9. – С. 63, тип 4; ср.: Белов Г. Д. Западная оборонительная стена... – С. 248, рис. 19а, склеп №1 (нижний уровень лежанок с монетами Аркадия и Анастасия); Зубарь В. М. Некрополь Херсонеса Таврического I–IV вв. – С. 99, рис. 61, 15–17; Зубар В. М., Магомедов Б. В. H o b i дослидження середньовiчних поховань... – С. 71–77 (склеп 1981 г. на западном некрополе); Зубарь В. М., Шевченко А. В. Отчет о раскопках херсонесского
некрополя в 1982 г. – Л. 26–27, рис. 57, 2, 3, 5, 6; склеп №1; Зубарь В. М., Бунятян Е. П., Шевченко А. В. Отчет о раскопках Западного некрополя в 1986 г. // Архив НЗХТ. – Д. №2669. – Л. 1 0–21, рис. 29,1; 30,1; 31, 1–2 ; 33,2; 35,8; 36,6; склеп №74 (подобные браслеты встречены вместе с серебряной позолоченной пряжкой с овальной рамкой, оканчивающейся двумя птичьими головами, глаза которых имитированы двумя альмандинами, а также с двухпластинчатой серебряной застежкой и трехчастной литой пряжкой в виде овального кольца, трехгранного язычка и прямоугольного щитка, производство которых относится к первой половине – середине VI в.; ср.: Хайрединова Э. А. Женский костюм варваров... – С. 56–57, рис. 1, 9–10; с.85).
Якобсон А. Л. Указ. соч. – С. 276, рис. 139, 20; ср.: Айбабин А. И. Этническая история... – С. 168.
Исследователь пытался объяснить это «подозрительное отсутствие» состоянием глубокого упадка, запустения, в котором, якобы находился Херсон, и ссылался на письмо Анастасия библиотекаря, в свою очередь построенное на информации, полученной от Митрофана Смирнского, сосланного в конце 850-х (а не 860-х) гг. в эти края (Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 260). Однако этот источник требует соответствующего глубокого критического анализа с учетом других сведений и, в частности, сложной ситуации, в которой оказалась фема Херсон к середине IX в., и его данные, разумеется, не могут быть распространены на все предшествующие 200 лет. Он и Италийская легенда указывают на некоторое запустение округи города (tota ilia pars Cersonicae regionis prope modum desolata est; sed quod omnes accolae loci illius utpote non indigenae; et magna pars regionis illius fere desolata et inhabitabilis reddita), но не его самого (Epistola Anastasii apostolicae sedis bibliothecarii ad Gaudericum episcopum; Vita cum Translitione S. Clementis // Лавров П. Жития херсонских святых в греко-славянской письменности / Памятники христианского Херсонеса. – М, 1911. – Вып. 2. – Р. 141,
sec. 2–3; р.143, sec. 2; подр. см.: Сорочан С. Б. «Carceris habitateris»? Положение Херсона во второй половине IX в. // Боспорские исследования. – Симферополь, 2003. – С. 73–130). Во всяком случае, ближайшие по времени нарративные источники конца VIII – начала IX вв., – сочинения Никифора и Феофана, – рисуют для начала VIII в. Вполне полнокровный облик города, который сумел с честью выйти даже из столкновения со всей мощью Империи, брошенной против него василевсом Юстинианом Ринотметом (Чичуров И. С. Византийские исторические сочинения. – М., 1980. – С. 39–42, 62–65, 155–157, 163–166). Не счел возможным отметить упадок Херсона, совсем не благоволивший к его жителям стойкий иконопочитатель – монах Епифаний, посетивший крымские края около 815–820 гг. (ср.: Хождение ап. Андрея в стране мирмидонян // Труды В. Г. Васильевского. – СПб., 1909. – Т. 2. – Вып. 1. – С. 276 Praxeis kai periodoi tou agiou kai panenphemou Apostolou Andreu egkomio sympeplegmenai //A.B. – 1894. – T. 13. – P. 334, §31 (по кодексу XI–XII вв.).
Засецкая И. П. Относительная хронология склепов позднеантичного и раннесредневекового Боспорского некрополя (конец IV – начало VII вв.) // Археологический сборник Гос. Эрмитажа. – Л., 1990. – Вып. 30. – С. 97–106; Засецкая И. П. Степи Северного Причерномрья и Боспор в гуннскую эпоху (конец IV–V вв. н.э.). Проблемы хронологии и этнокультурной принадлежности: Автореф.... дисс. докт. ист. наук. – М., 1996. – С. 40; Крым в VI–VII веках (под властью Византийской империи). – С. 33, 40; ср.: Айбабин А. И. О хронологии раннесредневекового некрополя Боспора (К публикации И. П. Засецкой) // МАИЭТ. – 1993. – Вып. 3. – С. 22–23.
Якобсон A. J1. Указ соч. – С. 261,266; ср.: Сорочан С. Б., Зубарь В. М., Марченко Л. В.Жизнь и гибель... – С. 649–652.
Ср.: Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 252–253, прим.З; с.261.
Якобсон А. Л. Указ. соч. – С. 263–266, прим.
А. И. Романчук приводит сведения о 37 таких сооружениях на территории города и двух за его пределами (церковь на Девичьей горе и поздний этап существования храма св. Созонта) (Романчук А. И. Очерки истории и археологии византийского Херсона. – Екатеринбург, 2000. – С. 234–243).
Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК за 1901 год. – СПб., 1902. – С. 49, табл. 1
Косцюшко-Валюжинич Κ. К., Скубетов М. И. Извлечение из раскопок в Херсонесе Таврическом в 1907 году. – С. 84.
Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе. – С. 99–101, рис. 94–98; Репников Н. И. Дневник... – С. 181, рис. 39–45; ср.: Айбабин А. И. Хронология могильников Крыма... – С. 46, рис. 42, 15). Без каких-либо оснований А. Л. Якобсон посчитал, что этот склеп был превращен в «костницу» позднее, то есть «во второй половине IX или скорее в X в.», хотя среди его материалов присутствовали ранневизантийский миниатюрный стеклянный бальзамарий для ароматических или антисептических веществ, бусы из цветного стекла, массивный медный раннесредневековый браслет с толстыми концами и другие вещи, которые могут не выходить за пределы VII–VIII вв. (Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 254, рис. 132,1; с.266; ср.: Хрушкова Л. Г. Раннехристианские памятники... – С. 159).
Таврическая губерния. Раскопки Херсонеса. – С. 101–103, рис. 101–105; Репников Н. И. Дневник... – С. 150–152, рис. 1–7.
А. Л. Якобсон обратил внимание на эти артефакты, но вопреки им отнес склеп №2510 к примерам погребений X в. (Раннесредневековый Херсонес. – С. 260–261).
Таврическая губерния. Раскопки Херсонеса. – С. 102–103, рис. 106–107.
А. Л. Якобсон расширил число таких примеров за счет склепов №1230 и №2173, раскопанных в 1902 и 1907 гг., но отнесение их только к VI в. едва ли правомерно (Раннесредневековый Херсонес. – С. 254, прим.2; с.264). Изображение креста над входным отверстием в усыпальницу известно и на участке Западного некрополя (Зубарь В. М., Шевченко А. В., Липавский С. А. Западный некрополь Херсонеса Таврического (материалы раскопок 1983–1985 гг.). – К., 1989. – Ч. 2: Каталог погребений. – С. 8, мог.18). В частности, над входом в типичный по размерам (2,65 х 2,75 х 1,40 м) и конструкции римский склеп №103 / 1996 г., с тремя лежанками, в верхней части скального уступа был грубо высечен небольшой прямой крест (0,19 х 0,21 м), причем в самой усыпальнице находились обломки кувшинов как I– II, так и VIII–X вв. (Магда А. В. Отчет о раскопках Западного некрополя Херсонеса Таврического в 1996 году // Архив НЗХТ. – Д. №3310. – Л. 6, 7).
Извлечение из отчета К. К. Косцюшко-Валюжинича о раскопках в Херсонесе в 1902 году. – С. 7.
Подр. см.: Хрушкова Л. Г. О начале христианского Херсонеса Таврического... – С. 411–416.
Хрушкова Л. Г. Раннехристианские памятники... – С. 193.
См.: Извлечение... в 1902 году. – С. 18, табл. I
Косцюшко-Валюжинич К. К. Третье дополнение к отчету за 1902 год // ИАК. – 1909. – Вып. 33. – С. 68; Отчет за 1906 год. – Л. 8.
Косцюшко-Валюжинич К. К. Третье дополнение... – С. 69.
См.: Извлечение из отчета ... в 1902 году. – С. 19–20.
Хрушкова Л. Г. О начале христианского Херсонеса... – С. 407,410, рис. 11.
Тахтай А. К. Раскопки Херсонесского некрополя в 1937 году. – С. 31–33.
Ср.: Барабанов Н. Д. Византийские филактерии. – С. 219.
Лепер P. X. Дневники... – С. 228. В Крыму такие пуговицы типичны для некрополей I тысячелетия н.э., но в Херсоне они встречаются и в могилах X–XIII вв. (см.: Голофаст Л. А., Рыжов С. Г. Раскопки квартала X в. в северном районе Херсонеса // МАИЭТ. – 2003. – Вып. 10. – С. 216, рис. 15, 14, 20; 20, 15, 17–19).
Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1905 году. – С. 105–106. Примечательно, что строителям склепа №2053 было известно о существовании рядом двух усыпальниц (№2052 и №2055), одна из которых уже использовалась под раннесредневековые захоронения, а другая, многоугольная, с тремя нишами-лежанками и 9 гробами на полу, с материалом II–IV вв., осталась нетронутой: пролом в нее оказался «старательно заложен стеной из бутового камня» (Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1905 году. – С. 105–108).
Koukoules Ph. Byzantion bios kai politismos. – Athenai, 1951. – T.4. – S. 193–194; Dennis G.T. Death in Byzantium // DOP. – 2001. – №55. – P. 1–2, 7.
Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1905 году. – С. 122. В неразграбленных боспорских позднеантичных склепах в таких небольших нишах внутри локул и по сторонам входа иногда находили in situ стеклянные и глиняные сосуды, стаканы, тарелки, ножи и светильники, ярким примером чего является типичный боспорский склеп конца IV–VI вв. с арочным входом, сводчатым потолком и тремя нишами-лежанками в стенах (2,31 х 2,31 х 1,88 м) (Шкорпил В. В. Отчет о раскопках в г. Керчи в 1904 г. // ИАК. – 1907. – Вып. 25. – С. 41–44, склеп №154: ср.: с. 47–50, склеп №165; с.52–54, склеп №176; с.54–57, склеп №179, рис. 19–21).
Извлечение ... в 1902 году (см. склеп №1605 с нишами-аркосолиями); Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках... в 1905 году. – С. 96, №1957; с.118, №2086; Скубетов М. Проект реставрации фресок в склепе №2086 // ИАК. – 1907. – Вып. 25. – С. 166–167 (склеп трапецевидной формы грубой работы, с 4 нишами в два яруса в боковых стенах, «с малой арковидной нишей в углу правой стены, с нишей в виде аркосолия в задней стене», с оштукатуренными стенами с христианской фресковой росписью, в сюжет которой входили символы Рая, спасения и изображения горящих свечей); Косцюшко-Валюжинич К. К. Извлечение из отчета о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1906 году. – С. 52, №2129 (склеп трапецевидной формы грубой работы с «шестью нишами-койками в виде аркосолий» и небычно длинным дромосом 8,7 м, шириной 1,42 м, монеты Феодосия I и Гонория); с.52, 66, №2131 (склеп той же формы и работы с «тремя нишами-койками в виде аркосолий»; перед входом – часть надгробия с именами Николая, Никона, Никандра и датой 1203 г.); Репников Н. И. Дневник... – С. 181, рис. 39–41 (склеп №2814 с материалами VII–VIII вв.).
Testini Р. Archeologia cristiana. – Roma, 1958. – P. 171 et al.; Sartr A. Architecture funeraire de la Syrie // Archeologie et histoire de la Syrie. – Saarbrucken, 1998. – T.2. – P. 423, fig.128.
См.: Пономарев Л. Ю. К топографии средневекового Боспора // Боспор Киммерийский и варварский мир в период античности и средневековья. Этнические процессы. V Боспорские чтения. – Керчь, 2004. – С. 291.
Извлечение ... в 1902 году. – С. 25; Отчет за 1906 год. – Л. 8 об. – 9; Косцюшко-Валюжинич К. Третье дополнение к отчету за 1902 год. – С. 69.
Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК за 1906 год. – СПб., 1909. – С. 82–83, рис. 88, 89.
Репников Н. И. Дневник... – С. 175, рис. 31–33.
Лепер P. X. Дневники... – С. 195, склепы №31–32 (46–47).
Там же. – С. 181–182, рис. 45.
Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках... в 1905 году. – С. 85, №1737.
Там же. – С. 111, №2083.
Якобсон А. Я. Раннесредневековый Херсонес. – С. 254, рис. 132, 2.
Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках... в 1905 году – С. 77, №1663.
Во всяком случае, соседний, несколько более поздний склеп грубой работы, трапецевидной формы (2,84 X 2,88–3,06 м, вышиной 1,68 м), с арочным входом с северо-востока и коробовым потолком, с тремя нишами-лежанками, левый бок и потолок которого сильно пострадали при сооружении дромоса вышеупомянутой «базиликальной» усыпальницы, был заполнен огромным количеством костей, поверх которых лежало известняковое надгробие в виде креста в круге с надписью в арковидном углублении на постаменте «Господи, помоги рабу Твоему Георгию Мамси» (+ K(yri)e boeth[ei] t(o)[n] doul[o]n Sou Ge(o)rg[io]n Mamsy) (Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет ... в 1905 году. – С. 75, №1662; Латышев В. В. Эпиграфические новости из южной России (Находки 1905 г.) // ИАК. – 1906. – Вып. 18. – С. 124–125, №39; Византийский Херсон. Каталог выставки. – М., 1991. – С. 83, №82). Форма памятника полностью соответствует найденному в нише церкви-усыпальницы IX–X вв. при Западной базилике №13 (Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в Херсонесе в 1901 году // ИАК. – 1902. – Вып. 4. – С. 65, рис. 13), что может указывать на близкое время их изготовления.
Сорочан С. Б. Зубарь В. М., Марченко Л. В. Жизнь и гибель Херсонеса. – С. 202–203.
Косцюшко-Валюжинич Д. Н. Некрополь у «крестовидного» храма в Херсонесе. – С. 125.
Веймарн Е. В., Айбабин А. И. Скалистинский могильник. – С. 195,198, рис. 118,14; Крым в VIII–IX века. Хазарское господство. – С. 61.
См.: Извлечение ... в 1902 году. – С. 19–20 (остатки корытообразных буковых гробов в склепах №1409–1411 под храмом Богоматери Влахернской); Репников Н. И. Дневник... – С. 168 (гроб из сосновых досок толщиной 0, 003 м, на шипах, из склепа №2686 с материалом III–IX вв.); Лепер P. X. Дневники... – С. 195 (многочисленные обломки досок и целый гроб, сколоченный из трех продольных досок и четвертой доски из склепов №31–32, открытых в 1909 г.); с.215, рис. 7 (остатки шести гробов на полу и на лежанках в ранневизантийском склепе №31 (27) / 1910 г.; один – с хорошо сохранившейся двухскатной крышкой и прямыми бортами); Суров Е. Г. К истории северо-западного района... – С. 127; Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 255, 261. Примечательно, что боспорские гробы обнаруживают некоторые отличия. К примеру, хорошо сохранившийся гроб из склепа IV–VI вв., судя по описанию В. В. Шкорпила, «имел форму ящика, расширяющегося возле головы костяка, с отвесными сторонами и с горизонтальной прямой крышкой. Длинные стороны гроба состояли из двух узких досок, прибитых железными гвоздями к цельным коротким сторонам; дно было сделано из одной доски, а крышка – из двух половин, соединенных в середине и по концам деревянными поперечными планочками, которые были прибиты к крышке тоже железными гвоздями. Гроб имел дл. 1,97 м, шир. от 0,25 (возле ног) до 0,53 (возле головы) и выс. 0,34 м» (Шкорпил В. В. Отчет о раскопках в г. Керчи в 1904 г. // ИАК. – 1907. – Вып. 25. – С. 42, рис. 16, склеп № 154). Не известно в Херсоне и гробов из можжевеловых досок, изредка встречаемых в позднеантичных склепах Боспора (Дебрюкс П. А. Несколько заметок о различных родах гробниц, находившихся в окрестностях Керчи / Публ. В. Г. Тизенгаузена // Труды VI Археологического съезда в Одессе. – Одесса, 1886. – Т. 2. – С. 137; Кулаковский Ю. А. Две керченские катакомбы с фресками. – С. 3).
Ср.: ШеловД. Б. Танаис и Нижний Дон в первые века н.э. –М., 1972. – С. 234–235; Высотская Т. Н. Поздние скифы в Юго-Западном Крыму. – К., 1972. – С. 93.
Речь идет о склепах №1409–1411, 1494, 1607, 1609.
См.: Ушаков С. В., Филиппенко А. А. Символика погребальной обрядности населения из могильника Карши-Баир. – С. 44; Веймарн Е. В., Айбабин А. И. Скалистинский могильник. – С. 195, 198.
Ср.: Аксенов В. С. Деревянные конструкции могильника салтовской культуры Красная Горка // Хазарский альманах. – Харьков, 2002. – Т. 1. – С. 13.
Там же. – С. 14.
Отчет за 1907 год. – Л. 84, склеп № 2338 и мог. № 2335; ср.: Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках... в 1905 году. – С. 87, 100, 109, вырубные могилы №1776–1780, 1988–1989, 2066, 2070–2073.
Косцюшко-Валюжинич К. К. Извлечение из отчета о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1906 году. – С. 53–54, № 2133 (V–VI вв.), 2135 (судя по материалам, этого же времени или позже).
А. Л. Якобсон счел необходимым заметить по этому поводу: «Таких гробниц...открыто очень много, но большинство из них не содержит вещей и монет, что...симптоматично и в некоторой степени само по себе может служить косвенным указанием на средневековую дату могил≫ (Раннесредневековый Херонес. – С. 259).
Латышев В. Эпиграфические новости из южной России (Надписи 1907 года). – С. 30, № 24; Отчет за 1907 год. – Л. 99–99 об.; Косцюшко-Валюжинич Κ. К., Скубетов М. И. Извлечение из отчета о раскопках... в 1907 году. – С. 80, мог. № 2385. Отсутствие какого-либо инвентаря свидетельство принадлежности гробницы к раннему средневековью, а не ее ограбления «еще в древности» (ср.: Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 260).
См.: Лепер P. X. Дневники... – С. 241–242.
Лепер P. X. Дневники... – С. 243–244.
Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках... в 1905 году. – С. 94, №1952
Там же. – С. 94, №1951.
Латышев В. В. Эпиграфические новости из южной России (Надписи 1905 г.). – С. 123–124, №38 (издатель ошибочно указал, что надгробие было найдено «внутри катакомбы»); Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 258–259.
См.: Косцюшко-Валюжинич К. К. Извлечение из отчета о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1906 году. – С. 52.
Косцюшко-Валюжинич К. К. Извлечение из отчета... в 1906 году. – С. 64; ср.: с. 63 о начатом ходе в склеп №2140, который остался не вырублен вследствие обнаружения непосредственного соседства склепа №2139.
Зубарь В. М., Рыжов С. Г. Отчет о раскопках херсонесского некрополя в 1975 г. – Л. 18–22, табл. XXXVI, XLI, XLII, XLIII, 3; склеп №4.
Ср.: Болгов H. Н. Культурный континуитет в Северном Причерноморье IV–VI вв. – Нижний Новгород, 2002. – С. 28–29.
Извлечение ... в 1902 году. – С. 13, №1388; ср.: Залесская В. Н. Памятники средневековой греческой эпиграфики из Северного Причерномрья (новые поступления византийского отдела Эрмитажа) // ВВ. – 1988. – Т. 49. – С. 206 (литургический штамп с аналогичной надписью был найден в Керчи в 1859 г. на Карантинном шоссе); Walter Ch. ICХС NIKA
Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках в... 1905 году. – С. 125, №2122.
Извлечение ... в 1902 году. – С. 11. Форма для отливки подобных широко распространенных византийских пуговиц была найдена в Старом Крыму и предположительно датируется VIII–X вв. (Голофаст Л. А., Рыжов С. Г. Раскопки квартала X . – С. 216).
Репников И. И. Дневник... – С. 150, мог. № 2507 (вырублена в скале на глубине 1,60 м, размеры 1, 85 х 0,50 х 0,19 м)
Эклога. Визатийский законодательный свод VIII века: Вступ. ст., пер., коммент. Е. Э. Липшиц. – М., 1965. – С. 69 (XVII.14).
Тахтай А. К. Раскопки херсонесского некрополя в 1937 году. – С. 37–40, 43, рис. 7, 8.
Зубарь В. М. Этнический состав населения Херсонеса Таврического... – С. 82; Айбабин А. И. Этническая история... – С. 49.
Лепер P. X. Дневники... – С. 244, мог. №209 (95), раскопки 1910 г. с левой стороны херсонесского шоссе (в записях руководителя раскопок Константин VI именуется Константином X).
См.: Тахтай А. К. Раскопки херсонесского некрополя в 1937 году. – С. 23, мог. №8.
См.: Белов Г. Д. Западная оборонительная стена... – С. 245–254, рис. 18, 19; Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 262, 267–281, Рис. 134–141, 143–144; ср.: Голофаст Л. А., Рыжов С. Г. Раскопки кв арталах... – С. 221. Серебряные, золотые вещи, монеты встречаются в раннесредневековых погребениях предельно редко, причем и тогда они отличаются простотой, как та золотая серьга в виде гладкого колечка с выпуклым щитком, которая единственная оказалась среди большого количества костяков в склепе №2409 См.: Косцюшко-Валюжинич Κ. К., Скубетов М. И. Извлечение... – С. 85; ср.: Бертье-Делагард А. Л. О Херсонесе. Приложение II. Определение могил некрополя у крестового храма по монетам, в них найденным. – С. 175 (склеп №1568 с подвеской из солида Фоки); Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках... в 1905 году. – С. 87 (грунтовая мог. №1782 с серебряной серьгой в виде простого колечка и 23 пронизями); Репников Н. И. Дневник... – С. 153 (склеп №2514 с материалами VII в. и серебряным колечком из круглой проволоки); с.180 (грунтовая, крытая досками мог. №2809 с костяком, руки которого скрещены на груди, а на висках соответственно по 3 и 4 серебряных проволочных сережки); Тахтай А. К. Раскопки херсонесского некрополя в 1937 году. – С. 34 (склеп №2, среди материалов которого рядом с типичной раннесредневковой бронзовой серьгой в виде гладкого кольца лежал «серебряный перстень низкой пробы, с вытянутым вверх коронообразным о четырех лапках гнездом для выпавшего камня», что позволяет уверенно датировать изделие IX в.); Белов Г. Д. Западная оборонительная стена... – С. 246, рис. 18, ж (склеп №1, золотая проволочная серьга с утолщением к середине, с несомкнутыми концами, вместе с медной монетой Анастасия); Зубар В. М., Магомедов Б. В. Hoвi дослiдження середньовiчних поховань... – С. 71–77 (серебряная серьга и серебряная трехпальчатая фибула в склепе VI–VII вв., открытом в 1981 г. на ментальзападном некрополе). Примечательно, что в Пантикапее – Боспоре на участке некрополя IV–VI вв. на склоне г. Митридат многие могилы, плитовые и в грунтовых ямах, тоже в массе своей безинвентарны, и золотые, серебряные вещи, даже простые и по этой причине самые популярные, встречаются в них крайне редко (Топстиков В. П., Журавлев Д. В. Исследования на акрополе Пантикапея // Археологические открытия 2000 г. – М., 2001. – С. 280–281).
Лепер P. X. Дневники... – С. 241.
Ср.: Даниленко В. Н. Белоглиняная поливная керамика Херсонеса // МАИЭТ. – 1996. – Вып. 5. – С. 135–145. Это не единичная находка такого рода. См.: Лепер P. X. Дневники... – С. 246–247 (в инвентаре склепа №217 (102) присутствовали «флакон белой глины сломанный, грубой работы» и «крышка от кувшина белой глины»); с.250 (в насыпи некрополя – «белый глиняный небольшой флакон без горла»).
Ср.: Сорочан С. Б. Последний монастырский храм... – С. 210–222; Зубарь В. М. О некоторых аспектах идеологической жизни населения Херсонеса Таврического в позднеантичный период. – С. 74.
См.: Отчет за 1898 год // Архив НЗХТ. – Д. №7. – Л. 7–8; Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 328, рис. 180, 1–2; Яшаева Т. Ю. Форма для отливки наперсных крестов из раскопок Херсонеса // Культовые памятники в мировой культуре: археологический, исторический и философский аспекты. V Международ. Крым. конф. по религовед. Тезисы докл. и сообщ. – Севастополь, 2003. – С. 50–51. Следует учесть, что нательные кресты нередко встречаются при раскопках городища, являя, таким о б разом, резкий контраст материалам некрополя. В Складе древностей К. К. Косцюшко-Валюжинич хранил несколько планшетов с ними
История Византии. – М., 1967. – Т. 1. – С. 470; Болгов H. Н. Эволюция позднеантичного костюма в Северном Причерноморье как проявление культурного континуитета // Болгов H. Н. Северное Причерноморье позднеантичного времени: проблемы истории и археологии. Статьи 1991–2001. – Белгород, 2002. – С. 173–179.
Лепер P. X. Дневники... – С. 243; ср.: с.244, склеп №205 (91), мог. №212 (98).
Ср.: Якобсон А. Л. Указ. соч. – С. 260
См.: Каждан А. П. История византийской литературы... – С. 332.
Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК за 1905 год. – С. 50; Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках... 1905 году. – С. 113.
Якобсон А. П. Раннесредневековый Херсонес. – С. 262.
В частности, А. Л Якобсон полагал, что безинвентарные грунтовые могилы № 1425–1427 были сооружены внутри перивола монастыря Богоматери Влахернской «скорее всего в X в.» и связывал это с разрушением, точнее, очередной перестройкой крестовидного храма, но с не меньшим основанием можно считать, что их устроили задолго до этого события, после возведения храма-мартирия в VI–VII вв. (Якобсон А. Л. Указ. соч. – С. 262, прим.2 ). Типичный пример грунтовых могил ранневизантийского времени могут представлять несколько десятков погребений с резко деформированными черепами, которые не выходят за пределы IV–VII вв. (Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках... в 1905 году. – С. 74, №1653; с. 81, №1673; см. в приложении: Иванов А. В. Население раннесредневекового Херсона по данным антропологии).
Ср.: Якобсон А. Л. Указ. соч. – С. 248.
Dubois de Montpereux Fr. Voyage autor du Caucase, chez les Tcherkesses et les Abkhases, en Colchide, en Georgie, en Armenie et en Crimee. – Paris, 1843. – Vol. 6. – P. 164–173.
Производство археологических раскопок в Херсонесе // ОАК за 1890 год. – С. 35, №19 (надгробный каменный крест с именами пресвитеров Стефана, Стефана и Христофора возле пустого склепа на юго-восточном участке некрополя); Производство археологических раскопок в Херсонесе // ОАК за 1891 год. – С. 20 (два известняковых креста около склепа на юго-восточном участке некрополя близ оборонительной стены); Отчет заведующего раскопками в Херсонесе К. К. Косцюшко-Валюжинича за 1896 год. – С. 182, рис. 559; с .191, склепы №784, 785; Древности южной России. Греческие и латинские надписи, найденные в южной России в 1895–1898 годах с объяснениями акад. В. В. Латышева // МАР. – СПб, 1899. – №23. – С. 26 (склеп №734, у самого затвора которого лежал «надгробный крест грубой работы из местного камня с высеченными вглубь крестами»); с.46–49, №45 (склеп №785 с огромным количеством костей и с монетами I–V вв. н.э., у входа в который лежал крест грубой работы (высота – 0,33, ширина – 0,23, толщина – 0,11 м) с надписью «Памятник св. муч. Анастасии», видимо, посвященный местной мученице или Анастасии узорешительнице; судя по характеру письма, VI–VII вв.); с.49–50, №46 (в куче камней на городище в 1898 г. – стеллобразное известняковое надгробие (высота – 49,5, ширина – 0,16, толщина – 0,10 м) со следами отески для строительных целей; вверху вырезан равноконечный крест с расширяющимся перекрестьем внутри круга, под которым с обеих сторон стилизованные изображения двух деревьев без листьев, а между ними врезная, безупречной орфографии греческая надпись «Об упокоении рабы Божьей Евфросины...»); Извлечение ... в 1902 году. – С. 9 (надгробный крест, найденный внутри разграбленного склепа №1300 с тремя нишами-лежанками); Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет ... в 1905 году. – С. 75, 94, склепы №1662, 1951; Латышев В. В. Эпиграфические новости из южной России // ИАК. – 1909. – Вып. 33. – С. 43–47, №7 (обломок известняковой плиты с началом типичной христианской надгробной надписи En[thade ka]ta[keitai... – «Здесь лежит...»); Косцюшко-Валюжинич К. Извлечение из отчета о раскопках... 1906 году. – С. 51, склеп №2129 («справа в верхнейчасти скалы вырублено прямоугольное углубление (0,42 х 0,37 X 0,06 м), вероятно, для надгробной плиты»); с.66 (перед входом в разграбленныйсклеп №2131 – обломок известняковой плиты с рельефной рамкой во внутренней части которой небрежно вырезана полукругом византийская двухстрочная надпись: «Христос, помоги Николаю, Никандру и Никону. 1203 г.»; в насыпи некрополя – обломок известняковой плиты с семью плохо сохранившимися буквами от греческой надписи «византийской эпохи»); Косцюшко-Валюжинич Κ. К., Скубетов М. И. Извлечение из отчета... в 1907 году. – С. 52, склеп №2281; с.74, склеп №2368; с.80, склеп №2385; с. 89 (в насыпи – два надгробия с вырезанными греческими крестами); Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК за 1908 год. – С. 107, рис. 138; Лепер P. X. Дневники... – С. 228, склеп №117 (51) (раскопки 1910 г.; перед закладной плитой с левой стороны антропоморфное позднеантичное надгробие вторичного использования, на котором с обеих сторон вырезан крест); Зубарь B. М., Рыжов С. Г. Отчет о раскопках херсонесского некрополя в 1975 году. – Л. 13, 16, табл. XXX, 1 (во входной яме склепа №3 – известняковое надгробие в форме креста с расширяющимися концами (длина – 0,31, ширина – 0,21, толщина – 0,12); в нижней ветви креста – трехугольное углубление); л. 18– 19, табл. XXXIII, 1; XXXVII, 2 (во входной яме склепа № 4 – фрагментированное надгробие в форме креста с расширяющимися концами (длина – 0,26, ширина – 0,20, толщина – 0,11 м); Зубар В. М., Магомедов Б. В. Hoвi дослiдження середньовiчних поховань... – С. 71–77 (надгробие с изображением креста во входной яме склепа VI-–II вв., открытого в 1981 г. на западном некрополе); Византийский Херсон. Каталог выставки. – С. 26–29, № 10–14; Херсонес Таврический в I в. до н.э. – VI в. н.э. Очерки истории и культуры. – Харьков, 2004. – C. 621, рис. 308 (два надгробия в форме крестов из западного некрополя VI–VII вв.). В своей сводке подобных находок А. Л. Якобсон учел 15 надгробий, но эти сведения далеко не полны (Раннесредневековый Херсон. – С. 258–259).
Зинько Е. А. Раннехристианский Боспор. – С. 25–27, 41–42, рис. 3–8.
Ср.: Якобсон А. Л. Отчет о раскопках средневекового сельского поселения близ села Гончарного. – Л. 12, 14, 17–22.
Византийский Херсон. – С. 83, №82; см.: Уваров А. С. Христианская символика. Ч. 1. Символика древнехристианского периода. – М., 1908. – С. 217; Корпусова В. М. Об одной особенности христианского погребального обряда средневекового населения Восточного Крыма // Сугдея, Сурож, Солдайя в истории и культуре Руси – Украины. Материалы науч. конф. – К.; Судак, 2002. – С. 135.
Греческие и латинские надписи, найденные в южной России в 1888–1891 г., изданные В. В. Латышевым // МАР. – 1892. – Вып. 9. – С. 36, №29; Древности южной России. Греческие и латинские надписи, найденные в южной России в 1895–1898 годах с объяснениями акад. В. В. Латышева. – С. 49–50, №46; Латышев В. В. Эпиграфические новости из южной России (Находки 1905 г.). – С. 123–125, №38, 39; Латышев В. В. Эпиграфические новости из южной России (Находки 1907 года). – С. 28–31, №22, 24,25,26
Древности южной России. Греческие и латинские надписи, найденные в южной России в 1895–1898 годах с объяснениями акад. В. В. Латышева // МАР. – СПб, 1899. – №23. – С. 49–50, №46; ср. аналогичную надпись VIII в. на небольшой плите с полукруглым верхом с изображением прочерченного в круге креста-розетки (Виноградов А. Ю., Джанов А. В. Греческие надписи Сугдеи... – С. 413–414, №7).
Иванова А. П. Искусство античных городов Северного Причерноморья. – Л., 1953. – С. 139, рис. 49; Античная культура Херсонеса. Каталог. – К., 1976. – №223, 248, 255, 271, 273, 284, 286, 289, 342, 371–372, 377, 378, 380, 385, 405, 408, 410, 415, 513–515; Латышев В. В. Эпиграфические новости из южной России // ИАК. – 1909. – Вып. 33. – С. 44, №5; ср.: Шкорпил В. Боспорские надписи, найденные в 1908 г. // ИАК. – 1909. – Вып. 33. – С. 30–31, №14; Латышев В. В. Эпиграфические новости из южной России (Находки 1905 года). – С. 121–123, №37 (надпись от имени Юстина II, его супруги Софии и дуки Херсона); Соломоник Э. И. Несколько новых греческих надписей средневекового Крыма // ВВ. – 1986. – Т. 47. – №4; Пуцко В. Г. Два фрагмента крестов- энколпионов из Крыма // АДСВ: Византия и ее провинции. – Свердловск, 1982. – С. 32–35, рис. 1–2; Pillinger R. Die Anfange des Christentums auf der taurischen Chersones (Krim) demonstriert am Beispiel von Pantikapaion / Bospor/ Kerc // Fremde Zeiten. Festschrift fur Jurgen Borchardt zum sechzigsten Geburtstag am 25. Februr 1996 dargebracht von Kollegen, Schulern und Freunden. – Wien, 1996. – Bd.2. – S. 309–317, Abb.2, 4, 5, 7, 9 ,10–12; Николаева Э. Я., Десятчиков Ю. М. О распространении христианства на Боспоре // Таманская старина. – СПб., 1998. – Вып. 1. – С. 83.
Кондаков Η. П. Иконография Богоматери. – М., 1998. – Т. 1. – С. 151–153.
Петровский А. В. Кладбище. – С. 757.
См.: Гуревич А. Я. Личность в средние века // История мировой культуры. Курс лекций. – М., 1998. – С. 293.
Ср.: Хрушкова Л. Г. Христианские памятники Крыма. – С. 170.
Хрушкова Л. Г. Раннехристианские памятники... – С. 107–108.
К примеру, прямоугольное углубление (0,42 х 0,37 х 0,06 м) для установки надгробной плиты было вырублено над ранневизантийским склепом №2129 с нишами-аркосолиями «справа в верхней части скалы» (Косцюшко-Валюжинич К. К. Извлечение из отчета о раскопках... в 1906 году. – С. 51).
Косцюшко-Валюжинич К. Извлечение из отчета ... в 1906 году. – С. 52.
Юргевич В. Эллинские и латинские надписи, найденные в Херсонесе // ЗООИД. – 1879. – Т. 11. – С. 8, № IV.
Латышев В. Эпиграфические новости из южной России (Надписи 1907 года). – С. 29–30, № 23.
Византийский Херсон. – С. 83, №82.
Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес. – С. 258.
Feissel D. Recueil des Inscriptions chretiennes de Macedoine du Ille au Vie s. – Paris, 1983. – P. 149, 173; Беляев Л. A. Христианские древности. – C. 284; ср.: Сорочан С. Б. Византия IV–IX веков: этюды рынка. – Харьков, 1998. – С. 385, 397, 402.
Corpus juris civilis. – Berolini, 1908. – Vol. 1: Digesta / Rec. Th. Mommsen. Retractavit P. Krueger. – 1 .16. 202 (как exempli gratia); Peira i.e. Practica ex actis Eustathii Romani ex ed. C.E. Zaxharia von Lingenthal // Zepos I.D., Zepos P. I. Jus graecoromanum. – Aalen, 1962. – Vol. 4. – P. 169 (XLI. 11).
Theodori Studitae orationes et epistulae // PG. – 1864. – T.99. – Col.952–956 (I. 13).
La Vie et ouevres de notre pere parmi les saints Philarete le Misericordieux / Ed. M.-H Fourmy, M. Leroy // Byzantion. – 1934. – T.9. – P. 151–155.
Ср.: Якобсон A. Л. Раннесредневековые сельские поселения Юго-Западной Таврики // МИА. – 1970. – №168. – С. 133–146; рис. 89; Айбабин А. И. Этническая история ранневизантийского Крыма. – С. 197–200, рис. 82; Чхаидзе В. Н. Средневековые погребения в каменных ящиках на Таманском полуострове // Средневековая археология евразийских степей. Сб. статей к юбилею проф. С. А. Плетнёвой. – М.; Йошкар-Ола, 2006. – С. 53–86.
Ср.: Засецкая И. П. Относительная хронология склепов позднеантичного и раннесредневекового Боспорского некрополя. – С. 102.
Зубарь В. М. Некрополь Херсонеса Таврического I–IV вв. н.э. – К., 1982. – С. 39. Такого же рода положение погребеннных с руками, скрещенными на груди или плечах, наблюдается в плитовых, грунтовых и комбинированных христиансих могилах сугдейского некрополя не ранее второй половины VIII в. (Майко В. В. Плитовые некрополи средневековой Сугдеи VIII–IX вв. // Сугдейский сборник. – К.; Судак, 2006. – Вып. 2. – С. 201).
Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК за 1905 год. – С. 51; ср.: Dennis G.T. Death in Byzantium. – P. 3.
Ср.: Белов Г. Д. Западная оборонительная стена... – С. 246, склеп №1 (12 костяков верхнего яруса с монетой Льва V); Репников Н. И. Дневник... – С. 151–152, склеп №2510 (с монетой Василия I и раннесредневековыми вещами); с.155–156, склеп №2544 (с мас сивной медной сережкой VI–VII вв., проволочными сережками-колечками, гладкими бронзовыми браслетами, в том числе с заходящими друг на друга концами); с.176–177, склеп №2789 (материалы III–VIII вв.); Лепер P. X. Дневники... – С. 195 (ранневизантийская усыпальница со склепами №31–32 и 16 лежанками); Тахтай А. К. Раскопки херсонесского некрополя в 1937 году. – С. 33, склеп №1; Зубарь В. М., Дорофеев В. В., Ушаков С. В. Отчет о раскопках Западного некрополя в 1988 г. – Л. 6–12 (склеп №86, который, судя по белоглиняной поливе, использовался в конце раннего средневековья); л.14–15 (склеп №89 с фрагментами ранневизантийских амфор и кувшинов с плоскими ручками второй половины IX–XI вв.).
См.: Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках... в 1905 году. – С. 112–113, табл. 1.
Ср.: Бармина Н. И. Византийская периферия... – С. 19–20.
Ср.: Зубарь В. М., Сорочан С. Б. Светильники в погребальном обряде... – С. 147–156; Зубарь В. М. О некоторых аспектах идеологической жизни населения... – С. 71–72; Sorochan S. Light for Life and Death in Early Byzantine Empire // Fire, Light and Light Equipment in the Graeco-Roman World. British Archaeological Reports International Series 1019. – Oxford, 2002. – P. 111–119.
Василий Великий. Беседы на Шестоднев. Беседа 4 // Творения... Василия Великого. – СПб., 1911. – С. 41–42.
Склеп 1904 (1853) г. у Южного Загородного храма Богоматери Влахернской (Ростовцев М. И. Античная декоративная живопись на юге России. – СПб., 1914. – С. 455); склеп 1905 г. к югу от храма Богоматери Влахернской (Отчет за 1905 год. – Д. №14. – Л. 40–41 ,44–45; Косцюшко-Валюжинич Д. Н. О результатах раскопок последнего времени в Херсонесе // ИТУАК. – 1911. – № 45. – С. 54; Ростовцев М. И. Указ. соч. – С. 458–263, табл. CVIII, 1, 6); склеп 1909 г. на западном некрополе (Ростовцев М. И. Указ.соч. – С. 467–469, табл. CV, 2). См.: Зубарь В. М. По поводу датировки христианской росписи склепов из некрополя Херсонеса // Научно-атеистические исследования в музеях. – Л., 1988. – С. 3–12; Зубарь В. М., Хворостяный А. И. От язычества к христианству. – С. 58–98; Диатроптов П. Д. Еще раз о датировке... – С. 34–37.
Отчет за 1905 год. – Л. 33; Косцюшко-Валюжинич К. К. Отчет о раскопках... в 1905 году. – С. 96 (глиняный свечник в вырубной позднеантичной мог. №1960 с искусственно деформированными черепами, которые принадлежали крещеным сарматам или аланам V–VII вв.); с.115 (свечник в насыпи некрополя на месте бывшего монастырского скотного двора); Косцюшко-Валюжинич Κ. К., Скубетов М. И. Извлечение из отчета о раскопках... в 1907 году. – С. 55 (свечник в склепе № 22 86 с индикациями римских монет и херсонесскими монетами III в. н.э., которые могли использоваться в ранневизантийское время); Репников Н. И. Дневник... – С. 153 (фрагметы двух стеклянных лампад среди костяков на двух лежанках в склепе №2514 с материалами VII в.); Лепер P. X. Дневники... – С. 195 (обломок лампады в засыпи склепа №31 / 1909 г.); Производство археологических раскопок в Херсонесе // ОАК за 1890 год. – С. 34 (бронзовый подсвечник из вырубной могилы участка некрополя около южной оборонительной стены); Отчет за 1902 год // Архив НЗХТ. – Д. №11. – Л. 21 (часть бронзового подсвечника); Лепер P. X. Дневники... – С. 212, склеп № 8 (3) (часть керамического подсвечника, покрытого яркозеленой глазурью, в насыпи над склепом с материалом IX–X вв.); Зубарь В. М., Рыжов С. Г., Шевченко А. В., Костромичева Т. И. Отчет о раскопках Западного некрополя Херсонеса в 1981 г. – Л. 19 (дно лампады зеленого стекла из склепа__ №4, использовавшегося для захоронений вплоть до VI–VII вв.); Византийский Херсон. – С. 33 (литая бронзовая подвесная лампада VI–VII вв. в склепе №8, открытом на западном некрополе в 1914 г.); ср.: Sorochan S. Light for Life and Death... – P. 114, fig.l, 1–3.
Псалом 120: «Песнь восхваления. Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя. Помощь моя от Господа, сотворившего небо и землю...» (синодальный перевод); Кулаковский Ю. А. Керченская христианская катакомба 491 г. – С. 11–13.
Dennis G.T. Death in Byzantium. – P. 7.
Для сравнения можно указать, что в раннесредневековом могильнике у подножья Демерджи в Горном Крыму приблизительно половину от общего числа захоронений в грунтовых склепах, грунтовых и подбойных могилах тоже составляли покойники, завернутые в саван или материю (Радочин В. Ю. Антропологические материалы из погребений V–IX вв. могильника у с. Лучистое // МАИЭТ. – 2003. – Вып. 10. – С. 162).
Таврическая губерния. Раскопки в Херсонесе // ОАК за 1905 год. – С. 51.
К примеру, таковым являлся склеп №116 на участке кладбища, пересекаемом Карантинным шоссе. Костяки более ранних погребений в нем лежали потревоженные. При повторных погребениях прежние покрывали тонким слоем земли, на который клали новых покойников. Только два верхних костяка лежали в анатомическом порядке, причем они были положены в склеп не через вход, который к тому времени оказался завален землей и костями, а через отверстие в потолке, средняя плита которого была немного сдвинута с места (Таврическая губерния. Раскопки в г. Керчи // ОАК за 1906 год. – СПб., 1909. – С. 85). Таким же был склеп №152 с тремя нишами-лежанками, заваленный почти до половины своей высоты землей, в которой оказалось «много разбросанных костей остовов», а сверху лежал костяк с поясным набором второй половины VI в. (Шкорпил В. В. Отчет о раскопках в г. Керчи в 1904 г. – С. 39–41; ср.: с. 41–44, склеп №154 с 11 деревянными гробами и материалом V–VI вв.; ср.: Айбабин А. И. О хронологии раннесредневекового некрополя Боспора. – С. 22). Надо полагать, некоторая часть из нескольких тысяч боспорских склепов, вырубленных в слое мергеля (Лысенко А. В., Сохин М. Ю., Парфенов А. А., Юрочкие В. Ю. Исследования некрополя Пантикапея – Боспора в 2002 г. // Археологiчнi вiдкриття в Украiнi 2001–2002 pp. – Κ., 2003. – Вип. 5. – С. 167), должна была использоваться с позднеантичного времени, ибо такая практика «утилизации» более ранних погребальных сооружений не могла быть открытием одних херсонитов. К сожалению, большинство боспорских усыпальниц оказалось ограблено и к началу XX в. утрачено. Поэтому более определенно можно говорить о том, что, судя по находкам византийских пряжек VIII–IX вв., в Боспоре, на горе Митридат христан хоронили в плитовых могилах, тогда как наиболее поздние погребения в склепах Керченского полуострова датируются второй половиной VII в.
Особенно выразителен один из мангупских склепов, имитирующий облик наземного храма, на что указывают стена, противоположная дромосу, выполненная в виде апсиды с тремя арочными нишами, и линии, прорезанные по сводчатому потолку и поверхности конхи, изображающие стропила (Герцен А. Г. Дорос-Феодоро (Мангуп): от ранневизантийской крепости к феодальному городу. – С. 99–100).
Веймарн Е. В. Разведки оборонительных стен и некрополя // МИА. – 1953. – №34. – С. 420–424, рис. 2–4; Герцен А. Г. Рассказ о городе Феодоро. Топографические и археологические реалии в поэме иеромонаха Матфея // АДСВ. – Екатеринбург, 2001. – Вып. 32. – С. 274–275, прим. 28.
Ср.: Зубарь В. М. Некрополь... – С. 50, 58; Зубарь В. М. Проникновение и утверждение христианства... – С. 16, рис. 7; Зубарь В. М., Рыжов С. Г., Шевченко А. В. Новый погребальный комплекс Западного некрополя Херсонеса. – С. 150; ср.: Сорокина Н. П., Сударев Н. И. Детские погребеня Северного Причерноморья VI–III в. до н.э. // Stratum plus. – 2000. – №3. – C. 193–204.
Ср.: Бунятян Е. П., Зубарь В. М. Новый участок детских погребений позднеантичного некрополя Херсонеса // СА. – 1991. – №4. – С. 228–240. Авторы датирую погребения в амфорах IV – началом V вв., хотя среди них встречаются типы амфор с «перехватом» или «Газа», которые еще были в ходу в VI в., даже в начале VII в. (ср.: Романчук А. И., Сазанов А. В., Седикова Л. В. Амфоры из комплексов византийского Херсонеса. – Екатерибург, 1995. – С. 16–24, класс 1,4,6; Зубар В. М. Часта обставини будiвництва комплексу захiдноi базилiки Херсонеса – Херсона // Археологiя. – 2006. – №1. – С. 32, рис. 13). В связи с этим надо заметить, что далеко не все похороненные таким образом дети были язычниками. Не исключено, что, как и в случае с другими типами погребений херсонесского некрополя, местные христиане унаследовали от античности и этот. Тем не менее в VII в. обычай погребать детей в амфорах исчезает, как и резко сокращается количество погребального инвентаря в могилах, он окончательно меняет свой характер, уходя от посуды, светильников к простой бижутерии, евлогиям.
Яйленко В. П. О «Корпусе византийских надписей в СССР» // ВВ. – 1987. – Т. 48. – С. 168, прим.16.
Ср.: Тульпе И. А., Хршановский В. А. Сакральное поле некрополя // Боспорский феномен: погребальные памятники и святилища. – СПб., 2002. – Ч. 1. – С. 167.