Глава V. Долины Иудеи

Прежде чем отправиться в горы Иудеи, мне хотелось еще раз увидеть эти прекрасные долины, цветущие, плодородные, быть может, потому, что их земля полита и пропитана человеческой кровью.

Мне хотелось увидеть еще раз эту изумрудную зелень, выросшую на багровой, теплой от крови, земле.

Прежде чем выехать из Рамле, я поднялся на башню 40 мучеников.

При помощи сторожа – араба я взбираюсь по крутой лестнице, идущей винтом, по ступеням, полустертым, изъеденным временем, на вершину высокой, полуразрушенной древней башни. Из каменного мешка, полутемного, в котором мы с таким трудом взбираемся наверх, мы выходим на залитую солнцем верхнюю площадку башни. И передо мною, перед очарованным взором открывается чудная панорама. Открывается вдруг. Словно серый занавес сразу взвивается вверх, и перед глазами открывается декорация какой-то волшебной феерии.

Вот она, эта маленькая страна, носящая великое имя. Теперь, утром, в золотых лучах солнца, еще не просохшая от росы, она сверкает и блещет, от нее веет свежестью и ароматом весны.

К югу кудрявые оливковые леса, словно поседевшие, словно покрытые легким слоем пепла, с их темной зеленью, подернутой беловатым налетом. К северу тянутся бесконечные долины, целое изумрудное море, тянутся вплоть до горизонта, где светло-зеленые тона полей незаметно переходят в бледно-голубой цвет неба. На западе вдали, золотой полосой, нестерпимым блеском сияет и горит Средиземное море. На востоке горы Иудеи, теперь светло-синие, похожие на тучи, с их золотистыми вершинами, облитыми лучами утреннего, горящего, сверкающего солнца.

У наших ног старое мусульманское кладбище. Среди кустов, между темными, черными кипарисами, словно призраки, поднимаются белые надгробные памятники. И Рамле, этот маленький городок, скорее деревня, чем город, с его домиками, спрятавшимися среди зелени, молчаливый, безмолвный городок, кажется тоже кладбищем, с белыми мавзолеями среди темной зелени деревьев, выросших на почве, тучной от человеческих тел.

Вот она эта страна, от которой, словно фимиам к небу, вознеслась святейшая из религий мёра, религия любви.

И я оставляю этот хорошенький уголок мира, эту родину Иосифа Аримафейского, очарованный, чувствуя, как грусть сжимает мне сердце. Из этого тихого уголка, где все мир, все красота, все гармония, я должен снова идти в этот мир, полный такой печали, таких страданий, таких мук и суеты.