Глава XXX. Вифлеем

Это было весенним утром, свежим, как поцелуй ребенка, светлым, ясным в золотом блеске солнечных лучей.

Копыта наших коней звонко стучали по каменистой дороге. Мы въехали на вершину холма, и проводник, указывая рукой вперед, произнес:

– Вифлеем!

Он был расположен на вершине следующего холма.

И я смотрел с сердцем, переполненным благодарностью на этот город, такой маленький, такой великий.

Его маленькие дома были похожи на стадо овец, разбежавшихся по склону холма. Он казался розоватым в лучах утреннего солнца.

Мы пришпорили лошадей и через несколько минут ехали по узеньким улицам этого города женщин и детей. Мужчины были на базаре. Дома оставались только женщины и дети, и весь город казался населенным женщинами и детьми.

Надо было ехать очень осторожно, чтобы не раздавить этих ребятишек, бегавших, ползавших, игравших, резвившихся на мостовой. А из дверей домов смотрели своими большими, черными, задумчивыми глазами красивые женщины, Из них каждая была похожа на Рахиль.

Небо благословило красотой этот город. Этих женщин, рождающих детей там, где родился Божественный Младенец.

Веяло таким спокойствием от красивых, задумчивых женщин. И сумрак узеньких улиц был полон детскими криками, веселыми, звонкими, радостными.

Мы проехали город в несколько минут и выехали на шумную площадь базара, расположенную у стен монастыря, где находится Святая Пещера.

Залитый солнцем, живописный, блещущий яркими красками восточный базар. Полосатые, бедуинские плащи пастухов, длинные белые рубахи арабов, пестрые лохмотья, красные фески, белые, зеленые чалмы.

Вот один. На его ногах, крепких, мускулистых, словно вылитых из темной бронзы, сандалии. Суровая, грубая одежда перекинута через левое плечо, правое, загорелое, темное, могучее, оставлено открытым. У бедра привязана овечья шкура. Коричневое от загара, суровое лицо. Длинные, падающие до плеч, вьющиеся волосы, с красной лентой, повязанной вокруг головы. Длинный, загнутый посох в руке. Чисто библейская фигура, – с этого пастуха, пришедшего из окрестных гор, можно рисовать пастыря времен Авраама.

Пастухи пригнали для продажи стада овец, выкрашенных, по местному обычаю, по случаю Пасхи, розовой краской. Эти розовые, длинно-рунные овцы бегают среди огромных черных нагруженных верблюдов, дремлющих, поджав под себя ноги. И надо всем этим стоит крик, шум, гам торгующейся, продающей, покупающей толпы.

Церковь, вернее, несколько церквей, расположены над тем местом, где родился Спаситель мира.

По крутой лестнице мы спускаемся вниз и входим в тишину, сумрак и прохладу Святого места.

Дневной свет не проникает сюда.

Масса больших разноцветных лампад спускается с потолка и светится в темноте красным, синим, желтым, голубым, розовым светом. Золотая бахрома спускающихся над святынями навесов, позолота узорных колонн, все это, постороннее, нанесенное сюда впоследствии, теряется, исчезает во мраке, и среди тишины, среди безмолвия, на вас смотрят черные стены Пещеры, бывшие свидетелями рождения Младенца-Христа.

Трепетный сумрак, в котором сплетаются разноцветные лучи.

И в этом таинственном свете, среди черных стен и теряющихся в темноте украшений, сияет и блещет в полу ниши серебряная звезда:

«Hic de Virgine Maria Iesus Christus natus est“.

«Здесь от Девы Марии родился Иисус Христос“.

Вы опускаетесь на колени пред этим священным местом, касаетесь устами этого камня, оглядываетесь, чтоб осмотреть еще раз эту суровую пещеру, где родился Спаситель мира, и вздрагиваете.

Из темноты на вас пристально смотрят чьи-то глаза.

Сначала вы принимаете это за статую, поставленную в темном углу пещеры. Затем вы различаете темно-красную феску, пуговицы мундира, блестит штык.

Это турецкий солдат, поставленный здесь на часах, охраняет христиан... от христиан.

Он стоит перед великой святыней во всеоружии, неподвижный, похожий на изваяние, в этом сумраке, с глазами, полными скуки. И, быть может, некоторого презрения к «гяурам“.

В этом сумраке, среди этих черных стен, молчаливых свидетелей того, что было здесь, этот неподвижный, словно окаменевший, солдат производить такое странное впечатление. Этот штык, сверкающий при тихом свете лампад.

Что делать!

Близость святынь разжигает рознь и фанатическую ненависть представителей различных Церквей.

Вертеп Рождества Христова принадлежит всем вероисповеданиям, и здесь, в этой пещере, где родился Младенец, Бог любви и мира, происходят кровавые схватки.

Здесь дерутся и убивают среди святынь, в воздухе, полном кадильного дыма, при свете церковных свечей.

Вот печальное происшествие в Вертепе Рождества Христова, о котором доносил в 1893 г. Православному палестинскому обществу его уполномоченный в Иерусалиме Н. Г. Михайлов:

«14 октября, около 2 часов пополудни, гостившие у нас на подворье член ярославского окружного суда барон фон – Ган и дворянин Хомутов, тоже из Ярославля, пожелали отправиться в Вифлеем и просили дать им проводника. Я прикомандировал к ним проводника Николая Джурича, австрийского подданного, далматинца, православного вероисповедания. Около 21\2 час. пополудни, барон фон-Ган и г. Хомутов, в сопровождении Джурича, выехали в Вифлеем, а по прибытии туда, отправились поклониться святыням в пещере Рождества Христова. Войдя в пещеру, они застали там одного францисканского монаха и одного греческого. Францисканец зажигал лампады, приготовляя пещеру для латинского богослужения. Заметив вошедших с нашим проводником барона фон-Гана и г. Хомутова, францисканец обратился к проводнику и стал требовать, чтобы они вышли из пещеры. Проводник передал паломникам требование монаха. Тогда они приложились к святыням и, отступив к выходу из пещеры, противоположному тому, из которого должна была появиться католическая процессия, остановились в стороне, на узкой лестнице, высказав желание присутствовать при латинском богослужении. Впереди, на первой ступени снизу, стоял проводник Николай Джурич, подле него г. Хомутов, а позади, на следующей ступени, барон фон-Ган. Расположившись таким образом, они услышали пение приближавшейся с противоположного входа латинской процессии. Затем, освещенная лампадами пещера наполнилась францисканскими монахами, и началось богослужение. В это время к г. Хомутову подошел один из монахов и молча грубо толкнул его в сторону выхода из грота. Стоявший рядом с г. Хомутовым проводник спросил монаха, зачем он это сделал? В ответ на это, тот же монах толкнул проводника, который, сильно покачнувшись на лестнице, задел головою висевшую поблизости лампаду и опрокинул ее, при чем горячее масло облило ему голову и потекло по лицу. Растерявшись в первый момент от такой неожиданности, Джурич быстро стал протирать залитые маслом глаза, а затем с негодованием толкнул оскорбившего его монаха. В ответ на это, монах сильно ударил Джурича в голову связкою больших церковных ключей. Кровь быстро хлынула из нанесенной этим ударом раны, обливая лицо и платье проводника. Очнувшись от удара, Джурич замахнулся нагайкой на дерзкого монаха. В этот момент, как бы по сигналу, богослужение внезапно прекратилось. Между стоявшими в глубине пещеры монахами произошло безмолвно зловещее движение; лампады стали быстро гаснуть; из глубины пещеры раздался выстрел. Поднятая с нагайкой рука Джурича инстинктивно опустилась по направлению к кобуре с револьвером. Барон фон-Ган схватил за руку своего товарища г. Хомутова и крикнул ему: «Бежим отсюда, здесь стреляют“, вместе с ним побежал к выходу из храма Рождества Христова. Тогда все францисканцы напали на оставшегося проводника, который стал защищаться, стреляя из револьвера в нападающих, но, успев сделать три выстрела, уронил револьвер и вступил в рукопашную схватку с монахами, пытавшимися общими силами вовлечь его в принадлежащую латинянам пещеру избиения младенцев. Подоспевшая в это время турецкая стража вырвала Джурича из рук рассвирепевших монахов и отвела его во двор вифлеемской полиции. Весь этот случай произошел в течение не более двух-трех минут. В результате оказалось, что из нападавших на Джурича монахов один был тяжело ранен и умер чрез несколько минуть после схватки; другой сильно ранен, а третий ранен легко. У Джурича сильным ударом ключей была рассечена кожа на черепе. Выбежавшие на площадь перед храмом Рождества Христова барон фон-Ган и г. Хомутов были приглашены в полицию, чтобы дать показание о случившемся. Войдя во двор полиции, они увидали Николая Джурича окруженным вооруженными солдатами. Он был бледен, с помутившимися глазами, из головы его сильно текла кровь, обливая лицо и платье…“

Мы выходим из церкви, и на базаре нас окружает толпа арабов.

Они крестятся, чтобы доказать, что они христиане, и суют в руки карточки своих магазинов.

– Большой выбор священных предметов.

Эти крупные надписи на карточках так странно звучат.

– Посмотрите у меня, священные предметы на всякие цены!

– У меня!

– У меня! – предлагают они на ломаном французском, английском, русском языке.

– У меня... У меня...

Мы вскакиваем на лошадей и, под эти крики, уезжаем из Вифлеема, из этого города, розоватого в лучах утреннего солнца, такого маленького и такого великого, такого святого и производящего такое тяжелое впечатление.