З

Икона Божией Матери. До 1917 находилась в Троицком соборе в г. Троицкосавск Забайкальской обл. Прославлена множеством чудес. Подобный список был еще в г. Ярославце Черниговской губ. и в ряде др. сел и городов России.

Празднование – 7 марта и 29 мая.

(17.09.1820 – 31.12.1908). Историк, археолог, исследователь русского быта. Родился в Твери в семье мелкого чиновника, сына сельского священника. В 1832–37 воспитывался в Преображенском сиротском училище в Москве. В 1837–48 канцелярский служитель 2-го разряда в московской Оружейной палате, участвовал в каталогизации фондов и разборе ее архива. С июля 1848 помощник архивариуса, с апр. 1855 архивариус Московской дворцовой конторы.

Не получив специального исторического образования, Забелин во время работы в Оружейной палате самостоятельно освоил палеографию и др. специальные исторические дисциплины. Углублению исторических познаний Забелина способствовало его общение с И. М. Снегиревым и П. М. Строевым, а также М. П. Погодиным и др. московскими историками. Определяющее влияние на формирование исторических взглядов Забелина оказали труды К. Д. Кавелина к. 1840-х (последнего Забелин ставил выше С. М. Соловьева).

В 1840-х определились научные интересы Забелина: история Древней Руси, история Московского государства XV-XVII вв. и история Москвы.

Основное внимание в своих работах Забелин уделял «домашнему быту» русского народа, изучение которого, по мнению Забелина, позволяет понять истоки национального своеобразия русской культуры, национального характера, национального самосознания. По утверждению Забелина, «домашний быт человека есть среда, в которой лежат зародыши и зачатки его развития и всевозможных явлений его жизни – общественной и политической или государственной. Забелин развивал теорию «вотчинного» происхождения русского государства. История Древней Руси, по Забелину, резко отличалась от истории Западной Европы. По его убеждению, государства в Европе сложились в результате завоевания, но там рано возникли и укоренились законы. На Руси, напротив, высшее управление было «исконным», «отеческим», однако в силу патриархальности отношений давало простор беззаконию и произволу. Если на Западе личность рано приобрела самостоятельное значение, то на Руси веками сохранялась «детская» зависимость личности от власти. Забелин полагал, что укоренившийся на Руси самодержавный строй неразрывно связан с образом жизни русского народа, главным источником самодержавия является органически свойственная русскому народу патриархальность: подданные относятся к царю как к «отцу», а царь к подданным – как к «детям». Забелин считал, что преобразования Петра подготовлены всем ходом исторического развития страны, Петр I – человек, воспитанный в русских национальных традициях, однако сумевший осознать необходимость отринуть рутинные стороны русской жизни и проложить «новые пути» для народа и государства. Эти мысли Забелина нашли выражение в его труде «Домашний быт русского народа» (т. 1 – «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях», М., 1862; т. 2 – «Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях», М., 1869) и в тематически примыкающей к нему статье «Большой боярин в его вотчинном хозяйстве» (ВЕ, 1871, № 1–2). Продолжением этих трудов стала «История русской жизни с древнейших времен» (ч. 1–2, М., 1876–79; М., 1908–12).

Забелин – автор работ по истории древнерусского искусства («О металлическом производстве в России до к. XVII в.», СПб, 1853; «Историческое обозрение финифтяного и ценинного дела в России», СПб., 1853; «Черты самобытности в древнерусском зодчестве», 1877), статей и заметок об отдельных памятниках древнерусского иконописания, архитектуры и др. В 1880-х участвовал в работах комиссий по реставрации древней живописи в Благовещенском и Успенском соборах Московского Кремля, в Успенском соборе во Владимире.

Ист.: Отечественная история. Энциклопедия. Т. 2. М., 1996 г., С. 202–203.

Сохранились 2 предания о явлении чудотворной иконы Божией Матери в д. Забелы Слуцкого у. Минской губ. Первое записал архим. Николай. Оно рассказывает, что в период сильного падежа скота в окрестностях села Забелы, одному бедному крестьянину по фамилии Забело во сне неоднократно являлась Пресвятая Богородица. Она велела бедняку убить своего единственного вола, а его шкуру отдать слуцкому иконописцу для написания Ее иконы. Крестьянин исполнил волю Царицы Небесной. При подходе к Слуцку он встретил живописца, который знал цель его прихода в город и взял у него воловью кожу. Вскоре икона была написана, а падеж скота прекратился.

Праздник в деревне или городе, установленный мирянами по обету, т. е. обещанию Богу, Богородице, святым.

Поводом для возникновения праздника служило избавление жителей того или иного села, группы деревень или целого города от стихийного бедствия: пожара, наводнения, засухи, града, мора людей и скота и др. несчастий, принесших хозяйству большой урон. В этом случае он рассматривался как своего рода форма благодарности Богу, Божьей Матери, святым угодникам за спасение от бедствий. Многие заветные праздники устанавливались также по случаю явления иконы, которое также рассматривалось как Божья милость, обращенная на деревню, и требовало ответной благодарности.

Большинство заветных праздников приходилось на весенне-летнее время и справлялось в «числах», т. е. всегда в один и тот же календарный день. Однако дни проведения некоторых из них высчитывались по пасхалиям и приурочивались в этом случае либо к восьмой – десятой пятнице по Пасхе, либо к неделе перед Петровым или Ильиным днем.

Заветный праздник проходил несколько иначе, чем храмовый. Общим элементом в них был только мирской молебен, т. е. молебен, заказанный всем деревенским обществом, отслуженный в церкви или часовне; иногда крестный ход. Затем устраивалась общая трапеза деревни, готовившаяся в складчину всем миром. На стол подавали пиво, пивное сусло или канун – напиток из муки с солодом без хмеля, а также богатый обед, состоявший, в зависимости от времени празднования, из скоромных или постных блюд. На заветный праздник никогда не приглашали гостей, гулянья молодежи, если и устраивались, то только на второй день праздника и носили обычно сдержанный характер.

См. также: Обетный обряд.

И. Ш.

Досада по чужому добру, благу или успеху, нежелание добра другому, а одному лишь себе. В сознании коренного русского человека рассматривается как тяжелый грех. В древнерусском сборнике «Пчела» зависть называется «язвой на истине».

Зависть, как «печаль о благополучии ближнего», резко осуждается в народных пословицах: «Лихоманка да зависть – иродовы сестры. Завистью ничего не сделаешь. Злой плачет от зависти, добрый – от жалости. Зависть прежде нас родилась. Где счастье, там и зависть. Завистливый своих двух глаз не пожалеет. Завистливо око видит далеко». И как вывод из этого: «С доброго будет, а завистливому шиш! Привет за привет и любовь за любовь: а завистливому – хрен да перец, и то не с нашего стола!»

О. П.

Место на шестке русской печи, небольшая ниша, углубление, куда после топки сгребались горящие угли и присыпались золой, чтобы от них зажигать лучину при следующей топке.

Народное название последнего дня мясопустной недели, т. е. воскресенья перед сырной (масляной) неделей; последний день употребления мясной или скоромной пищи. Заговенье соблюдалось также перед другими тремя главными постами.

Магический обряд, имеющий целью связь с потусторонними силами (нечистой силой) для получения помощи и поддержки. При этом произносили определенные слова и совершали ритуальные действия. Главными исполнителями заговоров были знахари или колдуны, справедливо считавшиеся в народе пособниками сатаны.

Заговоры делились на «добрые» и «зловредные». Добрые заговоры были призваны вылечить человека, обеспечить ему успех, отразить от врагов. «Зловредные» – наслать порчу, вызвать болезнь, навредить человеку. Существовали заговоры любовные (присушки, отсушки), хозяйственные, охотничьи, лечебные (от сглаза, от зубной боли, от лихорадки и др.), смертоносные (наслать смерть) и пр. Русская церковь осуждала заговоры, считая их сатанинским действом. Известно множество следственных дел (XVI-XVIII вв.) о заговорах и колдовстве.

Многие заговоры, сохранившиеся в русской деревне еще в н. XX в., имели глубокие языческие корни. Содержание их магических действий осуществлялось как бы в центре мира, на острове среди моря-океана, на Алатырь-камне, возле священного дуба. «Заговорщики» обращались к звездам, зорям, деревьям, природным стихиям и древним языческим персонажам.

О. П.

В русском народе существовало спокойное отношение к смерти, как к явлению простому и неизбежному. Для христианина настоящая и вечная жизнь начинается после смерти. «Родится на смерть, умирает на жизнь», – говорили крестьяне. Существование после смерти русские люди часто уподобляли сну. В распространенных похоронных причитаниях говорится: «Не могу тебя докликаться, не могу тебя добудиться, ты уснула да крепко – да крепко». «Пробудись, родима матушка, ото сна ты от крепкого, от просонья вековешного» – это обычный мотив причитаний. По смерти человеку предстоит далекое трудное странствование по незнакомой дороге в страну предков. В причитаниях похоронить – это значит

Проводить в далекий путь-дороженьку,

Во дороженьку незнакомую,

Во матушку во сыру землю,

На тот тебе белый свет –

На второе пришествьице,

Ко своим тебе родителям.

Русские духовные апокрифы «Сон Богородицы», «Житие Василия Нового», «Хождение апостола Павла по мукам», «Прения живота со смертью» рисовали подробно картины загробной жизни, ада и рая.

Один такой стих рассказывает о расставании души с телом и будущей жизни:

«Ты прости-прощай, тело белое,

Тело белое, многогрешное.

Как тебе, телу, во сырой земле лежать,

А меня, душу, на суд зовут,

На суд зовут ко Господу,

Где душам будет разделение:

Душам праведным – мир селения,

А душам грешным – мука вечная,

Мука вечная, бесконечная».

И пришла душа на восток солнца.

Там стоят рай и все заперты,

В них сидят души все спасенные,

А мне, душе, здесь места нет.

И пошла душа, заплакала,

На закат солнца шла, рыдаючи,

Там стоят ады и все отперты,

В них сидят души грешные,

А мне, душе, тут место есть,

Пошла душа и застряла там,

Находилась она, намытарствовалась.

Предивный, пречудный рай в духовных стихах старообрядцев Поволжья рисовался в виде сада, украшенного древесами благоплодными, сияющего пестротой цветов, с райскими птицами голосистыми, с реками, истекающими млеком и медом; здесь свет немерцающий, доброта несказанная, непрестанный день, палаты чудные из злата чиста и сребра и т. д. Подобными словами описывался иногда рай в рассказах лиц, впадавших в летаргический сон. Случаи заумирания и хождения по тому свету нередки. Например, в 1866 заумирала дьяконица с. Троицы-Чудцы и потом рассказывала, как виделось ей, что пришли за ней 2 сестры, привели на кладбище к яме и свели туда по лестнице, потом повели темным тесным местом и привели к месту светлому: «Я увидела тут как бы церковь с запертыми дверями, около дверей стоял какой-то дьякон в белых ризах, с ключами в руках». Чрез церковь они прошли в сад, «в саду так светло, такие красивые деревья и цветы, так хорошо поют птички, такой запах, что не вышла бы». Тем же путем сестры проводили ее до дому, «и на мосту в сенях простились со мною»: «Прости, сестра, через три дня мы опять придем за тобою... все рассказывай, а трех слов... не сказывай», поцеловали они меня: одна в голову, а другая в плечо, и пропали. Как пропали, так я и пробудилась».

Все подобного рода рассказы живо напоминали стенные фрески Костромских храмов, где рай, напр. в церкви Воскресения на Дебре, представлен в виде сада с птицами и цветами. Но особенно ярко народная фантазия разработала тему о загробных муках. И здесь образцы были даны теми же фресками и картинами Страшного суда, едва ли уступающими своими сюжетами картинам Дантовского ада. В Музее Местного Края в н. XX в. была интересна резная картина Страшного суда, которую можно отнести к XIX в., по-видимому, местной работы. Душегубцы, пьяницы, чародеи, клеветники и т. д. каждый по-своему терпит муки, поджариваясь на геенском огне привязанным то за руки, по за язык и т. д. Народные верования давали изощренную картину адских мук. Считалось, что табашников на том свете заставят бревно катить. Вот они катят-катят, прокатят уже большую половину – им и закричат: «Табашники, к рогу!» (т. е. табак курить – прежде табак держали в рогах). Опустят они бревно, и опять приходится начинать работу.

Считалось также, что кто носит краденые бусы и серьги, на том свете змея вокруг шеи или тела обвивается или в уши голову сует. Говорили, что такое наказание следовало тотчас же за смертью в самой могиле. Один скупой зашил в подушку деньги, рассказывали в Костромском у., и велел положить подушку, когда умрет, с ним в гроб. Наследники догадались уже после того, как похоронили его, что деньги в гробу. Пошли разрывать могилу, хотели уже вытащить подушку, как увидали, что вокруг шеи скупого обернулась змея. Так и бросили все назад и никогда о деньгах не вспоминали – заканчивается назидательно этот рассказ.

Наряду с христианскими существовали и языческие верования. Долго держался предрассудок, что мертвый продолжает жить в могиле. Отсюда он являлся людям. На кладбищах, как рассказывали, часто видят покойников, особенно церковные сторожа. Встают они из могил в белых саванах и тянут за веревку сторожевого колокола, помогая сторожу звонить и вступая с ним в разговоры. На вопрос, где живет, по его мнению, душа покойника, один крестьянин (грамотный) ответил буквально следующее: «По-моему, кроме могилы негде, но в народе есть обычный разговор – в Царстве Небесном». В одном причитании жена спрашивает умершего мужа: «Ты скажи, мой надежинька, про свое-то про житье-бытье, каково жить в сырой земле?»

Покойник, по народному представлению, не только может «береститься» или «мереститься», т. е. представляться расстроенному воображению, он может являться совершенно реально. На поминках для него оставляется особый прибор. Не нарочно упавшими на пол крошками, считалось, питаются умершие некрещеными дети. Обязательно он приходит к себе домой в 40-й день после смерти, и притом в новых лаптях. Особенно часто являются утопленники, на которых «черти ездят».

Исследователь записал такой рассказ: «В полночь к кузнецу стучится мужик и просит подковать лошадь. Кузнец отказывается, но мужик настаивает, не уходит. Кузнец, наконец, согласился. Когда он разогрел подкову и поднял ногу серой лошади, он с ужасом увидел, что нога человеческая. «Как же так?» – спрашивает кузнец. – «А знавал ли ты Митрия, который утопился, так это он», – ответил мужик. Кузнец сотворил молитву и все пропало – и мужик, и лошадь». Этот рассказ встречался в различных местах в разных вариантах.

К неутешным вдовам покойный муж летал в виде огненного змия. «Прилетит и рассыплется искрами над трубой». Говорили также, что это летает нечистая сила, сладострастные наклонности которой известны.

Присутствие явившихся из-за гроба покойников чуяли животные. Со слов старичка-священника Галичского у. с. Троицы Олешь передавали такой рассказ. Одну женщину мучил покойный муж, неотступно являясь ей. Приходит она к священнику, просит отчитать Евангелие. А в это время собака так и лает, так и заливается. «Да неужто, батюшка, не видишь покойника-то, вон он стоит, вон на него собака лает», – говорит баба, указывая в сторону собаки.

Можно было избавиться от таких посещений. «Нужно идти на «кресты» (к часовне), скинуть там рубаху, в которой бес маял, и протащить рубаху всей деревней, или повесить холст на крест или колокол, холст потом поступает в церковь». Чтобы не тосковать по покойнику, рекомендовалось ходить по 3 зори на кресты (на перекресток дорог) прощаться с ним, а также следовало посмотреть через левое плечо в печь – или ходили по 3 зори на дорогу, куда увезли покойного, и там кланялись, прося прощения. Милостыня и молитва также умилостивляли покойника. От злых покойников читали молитву Иисусову или «Да воскреснет Бог», отчитывали вдов священники, совершая над ними молитву перед царскими дверьми или служа какой-то «отчетный молебен».

Особенно часто являлись мертвые во сне. «Однажды явился мне покойный муж во сне, – рассказывала одна вдова священнику, – и говорит: поди к духовному отцу и скажи ему, чтобы он разрешил мой грех, который я забыл сказать ему», – и рассказал свой грех; грех этот я знала за ним. – «Да ты смотри, непременно скажи», подтвердил муж. Через несколько времени муж в другой раз явился мне во сне и еще подтвердил свою просьбу, «чтобы я непременно сходила к тебе, батюшка, и открыла этот грех».

«В 1806 в Нерехте упали своды перестраиваемой церкви и задавили некоего И. В. Трескина. В течение недели каменщики искали его тело среди церкви в большой куче камней на том месте, где видели его в последнее время за работой. Убитый привиделся через неделю одной соседке, сказав: «Не тут меня ищут, я сижу у дверей с правой стороны». Поутру овдовевшая жена, писал об этом происшествии М. Диев, просит каменщиков поискать его тело у дверей. Что же! Вынесли мусора одни носилки, стали накладывать другие, как нашли тело. Покойный, бежав из церкви, запнулся, упал и в эту минуту был завален кирпичами. Происшествие – достойное внимания физиологов!» – закончил ученый протоиерей.

Крестьянин В. Ф. Евремов рассказывал – такое было с ним дело. «Как-то с парохода на р. Костроме упала барышня и утонула. Урядник нарядил всю деревню искать утопленницу. Езжу на лодке, щупаю багром, да и смеюсь: «Вот утонула барышня – всех заставили искать, а как из нашего брата кто утонет, так и не подумают. И стала с того самого времени по ночам приходить она ко мне. То руку положит, то ляжет со мной – холодная. Измучила совсем. Один старик посоветовал: «Ты простись с ней». Вышел я, как советовал старик, ночью в 12 часов, оборотился к реке и говорю: «Прости меня, Христа ради, зря я посмеялся тогда». С того времени перестала являться». Покойник не придет, если около дома сделать крест из сырой лутошки. Так же, по народному поверью, «если убьешь кого, то чтобы мертвец не гонялся и не казался, нужно лизнуть крови из мизинца убитого». Недоброй приметой также считалось, если во сне покойнику руку подашь.

«Если какой-либо умерший часто является во сне, – писал один батюшка, – то, вероятно, просит чаще поминать его и усугубить молитву церковную о нем, если же снится, что приходит к жене или жена к мужу, то ограждают себя с вечера крестным знамением или кладут от боязни с собой малых детей или близких родственников на одну постель, чтобы скорее позвать к себе близкого человека, когда привидится умерший». Об этом предмете совершенно иначе рассуждал другой крестьянин-скептик: «Кого больше поминают, – писал он, – как уверяет духовенство и в память кого уделяют больше денег попам, те им утверждают, что покойники живут хорошо в царстве Божьем, и некоторые видят их во сне в хорошем жилище и в красивом виде, что заставляет верить в слова духовников».

Многочисленные рассказы и сказки о смерти и загробной жизни раскрывали языческую сторону народных воззрений. Еще в н. XX в. на постоялых дворах в осеннюю ночь, на деревенских мельницах съезжались люди с разных мест, дежурили по очереди, коротая время рассказами про колдунов, леших, покойников. В этих сказках и легендах смерть являлась не отвлеченным понятием, а живой и олицетворенной. Она «ходила по людям». В одном из вариантов известной сказки про «Солдата и смерть», записанной в Костромской губ., в шутливо-сатирическом тоне рассказывалось про «смерть красную», которую сказка величала еще «костяной» – «один костяк в саване белом, на плече большая коса, которой людей косит». Такой она изображалась и на лубке – «Смерть праведного и грешного» и в синодиках (напр., синодики бывшего Ипатьевского монастыря). Сказка про «Солдата и смерть» рассказывала о том, как солдат обманывал смерть, как она от работы уставала, как комаром обернулась. Смерть на службе у Христа, который дает ей поручения, – в один год косить стариков, в другой детей. Некоторые сказки представляли смерть в виде длинноволосой бабы в саване, морит она людей тем, что подносит им чашу зелена вина.

Не всегда смерть была так страшна для людей. Была она красавицей девицей. Ходила и докладывала, что вот-де пора тебе умирать, потом к другому пойдет... Виноват в том, что смерть изменилась, один хитрый человек, Арид, много раз обманывавший смерть. Он даже в свой гроб ее заманил, потом в землю закопал. Сто лет там пролежала смерть – никто в это время не умирал, а как вырвалась, и пошла косить по свету, голодная да исхудалая.

В одной сказке смерть велела праведному судье устроить себе особую комнату в доме, созвать родню и соседей – сделать «Микольщину»: «Я, говорит, приду в тот день к тебе в гости». Так и сделал. Собрался народ, пришла и смерть на пир и говорит ему: «Пойди, покажи, как ты вверху устроил» (для нее комнату). Пошли, как взошли до половины лестницы, поднялся вдруг в доме плач и причитания. – «А что это у меня там в доме-то за плач, не вернуться ли нам?» – «А это ты умер, – говорит ему смерть. – А вернуться уже тебе не следует. Пошел ты теперь уж в Царство Небесное». «Бог-то за его правду дал ему незаметную без болезни смерть».

В одной сказке рассказывалось про служилого человека, который отрубил руки смерти. Много раз просился он пустить ночевать в один дом, хозяева не пускали его, потому что «седни (сегодня) наша очередь умирать». Ночью приходит их морить смерть, везде наплевала, нахаркала на оголовье, в кадку, в квасницу и ушла. Но потом вспомнила о солдате, который спал отдельно от хозяев на лавке, воротилась и полезла в окно. Служивый вовремя догадался – ударил ей по рукам саблей. «Тут смерть упала, не прокричала, не провизжала. Так вдруг пропала». Наутро «служивенькой» собрал жителей всей деревни и оказалось, что одна старуха с отрезанными руками. В ней и признали смерть, которая по очереди морила людей. Возможно, что это представление об очереди смерти зародилось в эпоху повальных моровых болезней.

Мертвецы в сказках показаны нередко мстительными и жестокими. В Ковернине М. М. Зиминым был записан рассказ о том, как в святки один парень в 1904 в д. Мишкине сорвал с покойника, которого несли погребать, плат и с ним ушел на посиделки. Покойник 3 раза приходил к окну, просил отдать плат, а потом подстерег парня, когда тот уходил с посиделок, и растерзал его.

Крестьянин Бунтеев, д. Харитоново, рассказывал и уверял, что это действительное происшествие, как однажды поспорили между собой девицы, кто из них сходит в 12 часов ночи позвонить на колокольню. Одна вызвалась и как отзвонила, полезла с колокольни назад, увидала – посреди лестницы сидит покойник в золотой шапочке. Она сняла с него шапочку и принесла ее подругам. Через некоторое время приходит покойник за золотой шапочкой: «Барышня, барышня, отдай мне золотую шапочку». Она сначала смеялась, потом пробовала подать ему шапочку на палке, но он не взял и продолжал требовать, чтобы она одела на него шапочку там, где сняла с него: «Не отступлюсь, пока не наденешь, где с меня сняла». Пришлось идти на колокольню. Когда она пришла на лестницу и стала надевать на покойника шапочку, он схватил ее и унес с собой.

Мотивы последних двух сказок представляют варианты чуда прп. Макария Унженского – «ради сыску и свидетельства мощей чудотворца» в 1675 был послан в Унженский монастырь Сибирский архиепископ Симеон. Осмотревши мощи Макария, он велел их похоронить, но при погребении «отъял часть у мощей и скрыл оную у себя». Позднее он передал эту частицу архимандриту Желтоводского монастыря Тихону. И тот и другой за их дерзновенный поступок были наказаны. Тихон повсюду слышал тайный голос: «Не имам ти дать покоя, дóндеже отдаси мне мое». Точно то же происходило и с Симеоном, который непрестанно слышал страшный для себя голос: «Почто отъял еси от мощей моих часть». «Я не дам тебе покоя, – сказал ему однажды явившийся ночью Макарий, – пока не приложишь оную опять к телеси моему».

Злые мертвецы в народном представлении нередко действовали вместе с нечистой силой, с чертовщиной, сила которой лишь до пения петухов и против которой существовали разные средства.

В одной сказке рассказывалось, как мертвец сосватался к девушке, разумеется, не подозревавшей, что он мертвец. Вот едет она с женихом дорогой, а тот и говорит: «Месяц светит, мертвец едет, красну девицу везет. Красная девица, не боишься ли меня?» «Чего миленького бояться!» – отвечает она. Едут – и стоит на дороге изба, а в избе лежит покойник. Жених остановил лошадь и говорит: «Посиди здесь малость, у меня здесь тетушка живет, так я зайду к ней». Ушел он, а девица подошла потихоньку к окну и видит – жених ее ест покойника. Тут поняла она, что жених-то – мертвец и пустилась бежать домой. Подбежала к своему дому и закричала: «Тятенька и маменька! Встречайте меня с иконами, с образами, со горючими слезами!». Рассказала она, что видела. Все везде окропили святой водой они да заперли, а сами залезли на печь. Вдруг слышат: подъехали и ну стучать в ворота, в окна. Везде все разбили, и только бы мертвецам вбежать в избу, как запел петух, и бесы провалились. Сказка эта напоминает по сюжету балладу Жуковского «Светлана», в свою очередь отражающую «Ленору» Бюргера.

А. А. Ширским записан был такой рассказ: «Работали трое в лесу, возили лес. Один из работавших помер в зимовке. Спустя некоторое время другому рабочему пришлось заблудиться и набрести на ту же зимовку. Разложил огонек, сидит, варит ужин, и говорит: «Господи, хоть бы кого-нибудь послал». Слышит – шаги: кто-то идет тихо и за избушкой остановился. Ждет – никого нет. Крикнул: «Эй, кто там, если крещеный – иди сюда, а не крещеный – убирайся к черту». И видит: заглядывает к нему в избушку тот мертвец – лицо нехорошее, глаза выворочены, – и давай дуть в огонь: все головешки разлетелись. Тот ему: «Ты шутишь или нет?» Только и сказал глухо: «да». Он собрал головешки и стал молитвы читать – ничего не помогает. Два раза приходил, все дует в головешки, их раскидывает; и тут вспомнил он, что нужно соли бросить в огонь. Бросил – тогда тот плюнул ему в рожу и ушел. Так вот, барин, и есть леший-то, что леса ломает».

Блуждающие огоньки на болотах – «фонарики» – это тоже мертвецы, которые могут завести человека, если за ними идти.

В народных представлениях должен существовать определенный порядок в жизни человеческой и смерти, своя особая закономерность. В случае преждевременной смерти причитали: «Оставил нас, батюшка, без поры, безо времечка, (умер) да не в свою ты ведь очередь». «Он заедает чужую жизнь», – говорили про дряхлого старика.

Умереть бы надо бабушке,

А не тебе, родимый дядюшка, –

причитала об умершем дяде племянница. Человеку «от роду написано» его жребий и смерть. В одном причитании эта мысль выражена так:

Знать уж так Господь на роду писал,

Что прийти твоей смертоньке в годах красных.

Несмотря на такое отношение мертвых к живым и суеверный страх перед ними, в деревне молодежь была не прочь пошутить над страхами. Некоторые обряжались смертью или мертвецами. При этом ряженье сопровождалось самыми непристойными шутками.

«Смерть – Божья воля», «Господь прибрал», и «от смерти не уйдешь» – говорили по поводу смерти близкого человека. В причитаниях – «смерть постигла», «срок пришел». В одном причитании по сыну мать говорит, что не следовало бы ему умирать, т. к. срочные годы его не пришли.

Верование в предопределение человеку его смерти можно видеть из следующего рассказа. «Когда человек родится, около него стоят два ангела и говорят между собой, сколько тот человек проживет и где и как умрет. Один раз баушка и услышала, как ангелы говорят: «Этот проживет до женитьбы, а в день свадьбы выйдет из-за стола (свадебного или «красного») и утопится в колодце». После того стали его беречи, а в день свадьбы с утра колодец заколотили. Вот уж сидят все – за столом. Только заболело у жениха сердце, не сидится: «Пустите, говорит, меня, не могу сидеть». Вышел он на двор, подошел к колодцу, лег на доски и умер».

О смерти кого-либо говорили: «преставился», «отошел», или шутливо замечали: «В Могилевской губернии горшки обжигает», «карачун пришел», «дубу дал». О неизбежности смерти с упоминанием дуба говорит также одна загадка Варнавинского у.: «Стоит дуб- вертодуб, на том дубе-вертодубе сидит птица: никто ее не минует – ни царь, ни царица, ни красная девица».

Ист.: Смирнов В. Народные похороны и причитания Костромской губернии. Кострома, 1928.

В народном русском быту – различные лакомства: пряники, жамки, маковники, орехи и пр.

Старинный крестьянский обычай торжественного празднования начала жатвы: первый сноп, украшенный лентами и цветами, торжественно приносили в деревню и ставили на стол в красном углу избы, затем праздничным обедом с вином отмечали первый хлеб.

Первые зажинки в Центральной России проходили на Фому Малеина. Этот день так и назывался – зажинки, в др. местах – на Афиногена.

Древний обычай закликать в марте весну. 9 марта, в день Сорока мучеников, или самое позднее 25 марта, на Благовещение, начинали призывать весну.

С этой целью девушки взбирались на холм или на крышу (магический символ господства над воздушным царством). Нередко разжигали костер и иногда водили вокруг него хоровод. Очень часто две группы девушек перекликались друг с другом, им вторили парни на деревянных дудках. Весну звали: «Ой, весна-мати, ходи к нам гуляти!» (Рогаческий у. Могилевской губ.). В весенних песнях (веснянки), которые обычно пели на грустный, меланхолический лад с припевом – возгласом «Ху!», призывали весну, иногда заманивая ее обещаниями развлечений и богатства. Весну просили принести с собой свои обычные дары, покончить с зимой. Иногда весну изображали едущей верхом на плуге, бороне или на хлебном колосе.

Кое-где заклинание начиналось еще раньше, 1 марта, и длилось целый месяц. В Буйском у. Костромской губ. девушки призывали весну ранним утром, стоя по пояс в воде или вокруг проруби. В Борисовском у. Минской губ. по полю, предназначенному для весеннего сева, возили на бороне вокруг горящего костра красивую и трудолюбивую девушку, т. н. вясоуку, украшенную венком из цветов и трав. Молодежь толпилась вокруг сидящей на бороне вясноуки, а потом на этом же поле устраивались танцы и пиршество.

Весной, часто сразу после Пасхи, пели песни, которые также называли веснянки; в них пелось о том, как знакомятся молодые люди друг с другом и как возникает предчувствие любви; в этих песнях девушек и парней заманивали на лоно природы, сожалели об отсутствующих и высмеивали чужие деревни и улицы.

Магическим способом ускорить приход весны являлась выпечка хлебов в виде жаворонков и других перелетных птиц, напр. вальдшнепов, аистов и т. п. Их пекли гл. обр. 9 марта. Дети забирались на крыши сараев с этими жаворонками в руках, подбрасывали их в воздух и звали: «Жавороночки, прилетите к нам! Красну весну принесите нам!» Одного жаворонка при этом бросали в печь.

Белорусы Новогрудского у. Минской губ. пекли на Благовещенье печенье в виде аистов – с хохолком, крыльями, ногами и хвостом, т. н. галипы. Обращаясь к аисту, мальчики кричали: «Бусля, бусля, на тобi галюпу, а меш дай жита копу!» В Пинском у. Минской губ. пекли 26 марта печенье в виде ног аиста.

Ист.: Зеленин Д. К. Восточнославянская этнография. М., 1991.

В амбаре неподвижный ларь, большая дощатая или бревенчатая выгородка, приподнятая на ножках над полом. Использовался для хранения хлеба в зерне, муки, круп. Сверху закром, разделенный на несколько отделений, по видам хлеба, был открыт. Для выборки хлеба снизу устанавливались окна с задвижками и лотками.

Ящик с подъемной крышкой или шкафчик с дверками, иногда задвигающимися, в избе против печного чела под лавкой, с несколькими ящиками или полками. Служил для хранения кухонной посуды, утвари. Иногда нижняя часть закрывалась решеткой, и за ней зимой держали кур.

Покойники, которые считались нечистыми и опасными для живых. В основном это были люди, умершие насильственной смертью, особенно самоубийцы. Их не закапывали в землю, а оставляли на земле, прикрыв сучьями (подробнее об этом см.: Похоронные обряды, Семик).

По народным поверьям, происки нечистой силы, спутанный пучок стеблей несжатого хлеба, надломленных направо и налево и закрученных в узел вместе с золой и присыпанных у корней солью, землей с кладбища, яичной скорлупой и распаренными старыми зернами. Следствием залома бывает полный неурожай, и даже если его вырвать, все равно зерно будет легковесным, а хлеб будет быстро расходоваться, т. ч. лучше продать весь урожай и купить зерно на рынке. Единственное средство от залома – отслужить молебен с водосвятием и попросить священника вырвать залом. Развязать залом могут также опытные старики и знахари.

Дощатый забор с пряслами, с закладкой досок в пазы столбов.

Народное название дня памяти Федора Студита.

В народных представлениях предмет, используемый для защиты от вредоносного воздействия внешней среды. В качестве оберега замок фигурирует в егорьевских и свадебных обрядах, при эпидемиях и эпизоотиях, при похоронах и сокрытии клада.

В Малороссии при похоронах умершего ребенка клали ему на грудь запертый замок, чтобы не умирали другие дети. Замки находят иногда в погребальных курганах. И в XIX в., чтобы смерть не могла вернуться в дом, кидали при погребении замки в могилы. При эпизоотии над губами павшей скотины запирали замок, а потом зарывали его в яму вместе с животным.

Во время первого выгона скота хозяин гнал животных через ворота, в которых был заранее положен запертый замок; порой он сочетался с др. ритуальными предметами (пояс, яйцо, сковородник и др.), а иногда пояс или сковородник запирали на замок. В Смоленской губ. клали в воротах замок и ключ, чтобы волчья пасть запиралась так же крепко, как замок на ключ запирается. Замок часто фигурировал и среди тех предметов, с которыми пастух обходил стадо в Юрьев день, чтобы дикие звери не трогали его в течение лета. На свадебном сговоре клали замок под порог и запирали сразу после прихода в дом жениха, а потом кидали в реку, чтобы брак был крепким. Замки и ключи были обнаружены в древнерусских кладах XI-XIII вв., что, по-видимому, отражало практику ритуального запирания клада от похитителей.

Замок осмыслялся также как эротический символ и своего рода «антисвятыня» («замком» называли порой женский половой орган, о месячных девушки говорили: «замки ослабели» и т. п.). Грызли, целовали замок, дотрагивались до него во время совершения обрядов, связанных с идеей сексуальности или кощунственного, ведовского поведения. «Мне беременеть, тебе прихоти носить», – говорила на Смоленщине невеста, грызя церковный замок, когда входила в церковь для свершения обряда венчания.

Мотив запирания замка в заговорах непосредственно вытекает из его роли в обрядах охранительной магии. Характерны т. н. «закрепки» заговоров типа: «Земля – замок, ключ – небо»; «... а к этому моему слову небо и земля – ключ и замок; аминь», «Ключ да замок, аминь». Такие закрепки, как и образ железной либо каменной стены до неба, воплощали идею космического брака неба и Земли. Бросание замка в морскую пучину, в огненную реку, а также разлучение ключа и замка должны придать заговору особую действенность и незыблемость: «... Замок в небе, а ключ в море; замкнул и ключ в воду бросил!» Рекомендация замкнуть замок, а ключ утопить в воде встречается и в магических действиях.

В некоторых случаях закрепка заговора перерастала в формулу невозможного, напр.: «К этому моему слову ключ и замок отношу я к Окиян-морю; есть на Окиян-море остров велик, на берегу лежит бел камень Алатырь; под камнем стоит живая щука, пожрет тот мой ключ и замок. Кто кругом Окиян-моря обойдет, кто около Окиян-моря песок вызоблет, кто из Окиян-моря воду выпьет, кто ту живую щуку добудет, ключ и замок мой достанет, – тот мой промысел попортит». Образ замка в заговорах близок образу камня, ср.: «К тем моим словам небо и земля, ключ и камень».

Лит.: Познанский Н. Ф. Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул. Пг., 1917; Макаров Н. А. Магические обряды при сокрытии клада на Руси//Сов. археология. 1981. № 4.

А. Топорков

см.: Кондратьев день.

Запон, в женском народном костюме передник особого покроя, с рукавами или без них, с округлым или прямоугольным вырезом для шеи, с бочками и короткой спинкой, открытый ниже лопаток; носился с поневой или сарафаном; обычно праздничная одежда, украшенная ткаными вставками, кружевами, вышивкой.

Широкая занавеска, подвешивавшаяся под грядкой (воронцом) и отделявшая бабий (печной) кут, т. е. кухонное пространство перед челом печи в избе, от остального пространства.

Сдвигающаяся крышка над лазом под пол избы, в подызбицу, устраивали возле печи или в голбце.

Алкогольный напиток, распространенный в Южной России и в Малороссии. Для приготовления запеканки горшок со свежими ягодами или фруктами, залитыми водкой с добавлением сахара, плотно закрывали, обмазывали крышку тестом и ставили в протопленную, остывающую русскую печь.

Плотный прочный забор из бревен или жердей, обычно расположенных горизонтально между столбами, в отличие от частокола.

Запрещать, повелевать, приказывать, завещать какую-либо обязанность, обязывать к чему-либо.

Запольные поля, отдаленные поля в крестьянском наделе, лежавшие далеко, за ближними полями.

Способ присоединения лошади или лошадей к повозке или экипажу. Существовали упряжки одиночные, парные, троечные, четверней, шестерней, цугом, гусем.

В деревнях были распространены одноконные и пароконные запряжки. В Сибири зачастую крестьяне запрягали в повозку по 4–5 лошадей гуськом. Такой способ езды был удобен на узких, занесенных снегом дорогах. В Европейской России многоконные запряжки использовали в основном богатые помещики для переездов из деревенских усадеб в города, государственные чиновники для разъездов по стране и т. д. Троечная запряжка в крестьянском быту почти не применялась (см.: Тройка). Она использовалась в почтовой службе, т. н. ямской гоньбе.

Запряжка использовалась русскими давно. В ранних летописях довольно часто упоминаются возы, сани, телеги. Так, напр., в Новгородской летописи, где рассказывается о гибели на Тереке тверского князя Михаила в XIV в., есть упоминание о санях и телегах, на которых везли его тело на родину: «Бе же цело и невредимо тело его, из далних земель везено на телезе и на санях».

В санях и телегах в X-XV вв. обычно перевозили грузы. Так, на одной из миниатюр Никоновской летописи XVI в., частично восходящей к оригиналам XIV-XV вв., изображены сани, наполненные репой. В письме дмитровского князя Юрия Васильевича в

Свято-Троицкий Сергиев монастырь, датируемом 60-ми XV в., говорится: «...пойдут от Новгорода к Москве сквозь мою вотчину Дмитров с товаром зиме на триста возах, а лете на триста телегах». В летописных текстах часто рассказывается о вывозе бревен из леса для отопления помещений, для строительства хором. Так, в Никоновской летописи упоминается о том, что весна 1390 была очень поздней и «по Радуницах люди и дрова возили из леса на конях, аки зимныи возы». Кроме того, повозки использовали для переездов женщин с детьми. Мужчины же в основном ездили зимой верхом. Это объяснялось плохим состоянием дорог, особенно в весенне-осеннюю пору.

В XVI-XVII вв. езда в повозках получила большее распространение, чем в предшествующие времена. В боярской, дворянской и купеческой среде выезд из дома в повозке, гл. обр. в санях, считался более престижным, чем верхом. Выезд на санях (даже летом) был, напр., обязательным для царя или великого князя, патриарха, архиереев.

До XVI-XVII вв. предпочтение отдавалось, как предполагают историки, одноконной запряжке. В XVII в. начали запрягать в повозку нескольких лошадей. В 1681 вышел указ, на основании которого ездить по городу, запрягая 2 лошадей, могли только бояре. Им также разрешалось в праздники запрягать в повозку 4 лошадей, а во время свадеб – 6. Остальные жители должны были ездить зимой на санях, в которые была запряжена одна лошадь. И только при дальней поездке человеку, независимо от его сословной принадлежности, разрешалось запрягать 2 лошадей.

Что касается способов запряжки лошади, то вплоть до к. XV – н. XVI в. лошадь впрягали в повозку с помощью хомута и постромок. Запряжка с помощью дуги и хомута стала применяться, как предполагает большинство исследователей, лишь с к. XV в. Необходимо также отметить, что в Средневековой Руси лошадью управляли не только с помощью вожжей, но и с помощью поводьев уздечки. При этом возница сидел верхом на лошади. Такой способ был распространен еще в Древней Руси. В Житии св. Феодосия Печерского, датируемом XII в., говорится о том, что святой сам управлял возом, сидя верхом на лошади.

Ист.: Шангина И. Русский традиционный быт. СПб., 2003.

Выручка за труд, справедливое вознаграждение за выполненную работу. По традиционным русским понятиям за хорошо выполненный труд полагалась справедливая награда. При этом считалось само собой разумеющимся, что работа должна быть выполнена согласно традиционным нормам, обычаям и вековым привычкам крестьянина. Надо хорошо работать и не думать о вознаграждении, оно само собой следует тебе за старательный труд. Народное чувство выработало идеал справедливого вознаграждения, отступление от которого – попытка обмануть, надуть работника – осуждалось как нравственное преступление.

Народная сказка о батраке и купце (попе), пытавшемся его обмануть, во всех вариантах кончается торжеством справедливости и посрамлением нечестного нанимателя.

Если крестьянин, ремесленник – один или с артелью – нанимался (подряжался) на работу, с нанимателем заключался договор, чаще всего устный, но нарушить его было величайшим грехом, ибо «договор дороже денег».

Договору-уговору, или иначе – ряде, придавалось очень большое значение. «Уговор – родной брат всем делам», «Уговорец – кормилец. Ряда – не досада», «Ряда дело хорошее, а устойка (т. е. соблюдение уговора) того лучше».

«Язык на сговоре (т. е. условия заключения)», «Рядись не торопись, – рассудительно говорит работник, – делай не сердись» или: «Рядись да оглядись, верши не спеши, делай не греши».

О нечестном нанимателе говорят так: «Он на грош пятаков хочет. С алтыном под полтину подъезжает». Поймав нанимателя на нечестности, работник не доверяет ему впредь.

Если в уговоре ошибочка выйдет по твоей вине, отвечать будешь только сам. «Рядой не вырядишь, так из платы не вымозжишь». После уговора менять ничего нельзя. «Переговор не уговор. Недоряжено – недоплачено». В следующий раз умнее будешь.

«Что побьем (руками при договоре), то и поживем. Что ударишь, то и уедешь (увезешь с собой)».

И отсюда в конце договора обязательство: «Он в долгу не останется», то есть заплатит все без остатка, ведь так мы и сегодня говорим.

Справедливое вознаграждение за труд – дело непременное. И вот тут главную роль играют для крестьянина деньги как мера труда. «Без счета и денег нет. Деньги счет любят, а хлеб меру. Деньги счетом крепки». Деньги для крестьянина не золотой телец – объект поклонения, а средство счета.

«Счет не обманет. Счет всю правду скажет», «Доверять-то доверяй, но и проверяй», «Не все с верою – ино с мерою». Впрочем, «кому как верят, так и мерят».

«Мера – всякому делу вера, счет да мера – безгрешная вера». В расчетах не должно быть исключений. «Счет дружбы не портит. Дружба дружбой, а денежкам счет». «Чаще счет, крепче дружба».

Подчеркивая трудовой характер своего заработка, русский трудовой человек говаривал: «Трудовая денежка до века живет (кормит, служит)», «Трудовая денежка всегда крепка», «Трудовая денежка плотно лежит, незаработанная ребром торчит».

Преобладание моральных форм принуждения к труду над материальными совсем не предполагало уравниловки в распределении, а наоборот, исключало ее. Для крестьянина считалось безнравственным заплатить равную плату и мастеру, и простому работнику. Качественный труд должен вознаграждаться значительно выше. «Работнику полтина, мастеру рубль».

Уравнительности в оплате труда народное сознание не принимало. Уравниловка допускалась только тогда, когда все работники выполняли работу одного объема и одного качества в общине на помочах или общественных работах, а также в артелях. В таком случае крестьяне говорили: «Тем добро, что всем равно», «Всякому по Якову», «Что миру, то и Спире. Что миру, то и мирянину», «Что миру, то и бабину сыну», «Что тебе, то и мне. Что мне, то и тебе». «Что всем, то и одному. Что одному, то и всем», «Варлаам, пополам; Денис, поделись!».

В остальных случаях уравнительные отношения считались безнравственными, т. к. нарушали трудовые принципы крестьянства и поощряли лодырей.

«Каков работник, такова и плата», «По работе и плата», «По товару и цена», «Каждому да воздастся по делам его».

«За бесплатно» работник трудился только на общественных работах и помочах. В остальных случаях полагалось материальное вознаграждение. Работу «за спасибо» работник всерьез не принимал. «Спасибом сыт не будешь», «Спасибо не кормит, не греет», «Спасибо домой не принесешь», «Из спасибо шубы не сошьешь». Рабочий человек смеется: «Подали спасибо, да домой не донес!»

Работника надо заинтересовать и материально. Некоторые народные пословицы в этом очень категоричны. «Не бей мужика дубьем, бей его рублем», «Не бей мужика дубиной, попробуй полтиной», «Не учи дубцом, поучи рублем», «Не торопи ездой, торопи кормом» (т. е. заинтересуй материально).

Больше всех зарабатывали мастера своего дела. Однако и мастеру заплатить просто так, не за дело не полагалось. Покажи работу, а потом проси плату. «Честь честью, а дело делом», «Честь по заслугам», «По заслуге молодца жалуют, а по отчеству чествуют». В общем – «по заслугам и почет. Каков есть, такова и честь». «Не место красит человека, а человек красит место».

Еще в древности в России сложился довольно высокий уровень оплаты труда. Митр. Макарий в своей «Истории русской церкви» приводит историческое предание о Ярославе Мудром, решившем в сер. XI в. построить Георгиевскую церковь в Киеве, но вначале не нашедшем достаточно строителей.

Князь спросил: отчего мало делателей? Ему ответили: люди боятся, что лишены будут платы. Тогда князь приказал возить куны на телегах к месту стройки и объявить на торгу, что каждый получит «за труд по ногате на день». За ногату в те времена можно было купить целого барана. Подобный уровень оплаты подтверждается и в «Русской Правде». В статье «О поконе вирном», определяющей, сколько вирнику следовало взять деньгами и натурой при исполнении своих обязанностей, следует ссылка: «То ти урок Ярославль». А за ней читаем: «А сей урок мостьникам: аще помостившие мост, взяти от дела ногата, а от город – ничи ногата». Таким образом, работник получал за каждую городню одну ногату и одну куну, а сверх того на прокорм деньгами или натурой: хлеб, мясо, рыбу, пшено и солод (на пиво или брагу). Однако не только квалифицированные работники получали такую высокую плату. Батрачка в деревне XII в. получала за сезон (обычно с конца апреля и до октября), кроме содержания на хозяйских харчах, гривну кун, или 20 ногат, т. е. могла купить 20 баранов. Для сравнения скажем, что оплата рядового поденщика в Англии XIII в. составляла в неделю 34 кг пшеницы, т. е. была (если рассчитать по эквиваленту) ниже оплаты русского рабочего.

В псковской летописи сохранились сведения о постройке каменной стены в г. Гдове. Зарплата работников на этой стройке составляла 1,5 новгородских деньги в день. По ценам новгородских писцовых книг XV в. за эти деньги можно было купить полбарана или около 24 кг ржи. Хотя уровень оплаты в два раза ниже, чем в XII в., но выше оплаты труда во Франции XV в. Здесь за дневную плату чернорабочего можно было купить либо около 4 кг говядины, или 22 кг ржи.

Экономическое и имущественное положение русских крепостных крестьян в среднем было лучше положения крепостных крестьян в странах Западной Европы, и, прежде всего, Германии и Франции.

Видный исследователь положения русского крестьянства В.И. Семевский провел подробное сопоставление повинностей, которые платили или отрабатывали крепостные крестьяне в России и зарубежных странах, и сделал вывод, что эти повинности были примерно одинаковыми. Однако русские крестьяне имели два важных преимущества – гораздо больше земли и различных угодий на душу сельского населения, а также определенную социальную защищенность в форме крестьянской общины. Как правило, крестьянин не мог быть обезземелен или стать нищим, ибо во многих случаях община помогала своим нуждающимся крестьянам. В России не было такого имущественного расслоения крестьянства, как в Европе, где богатство небольшой части сельского населения покупалось ценой батрачества и обезземеливания абсолютного большинства крестьян.

Русские крестьяне в отличие от западноевропейских имели гораздо больше земли. В сер. XVIII в. даже на помещичьих землях средний душевой надел составлял 12 десятин, куда входили пашни, покосы, усадебные земли, лес.

В XVIII в. самой высокой оплатой труда в западноевропейских странах славилась Англия. Однако уровень оплаты труда рабочих в ней значительно отставал от оплаты труда российских рабочих. Если в 1767 рядовой английский рабочий мог купить на свою дневную зарплату 6 кг зерна, то русский рабочий – 10–11 кг. Говядины на свой заработок английский рабочий мог купить в два раза меньше, чем русский. В целом уровень оплаты труда русского рабочего в XVIII в. был в два раза выше английского и почти в три раза выше французского.

В России сложилось так, что большинство рабочих на городских фабриках и заводах являлись членами сельских общин и имели землю. Фабриканту, чтобы привлечь их к работе на фабрике, нужно было платить больше, чем они могли заработать на земле.

В сер. XIX в. по России путешествовал немецкий ученый барон Гакстгаузен, посетивший большое количество российских предприятий и изучивший систему оплаты труда на них. Вывод его был таков – «ни в одной стране заработная плата (фабричных рабочих) не достигает такой высоты, как в России». «Даже денежная заработная плата в России, – писал он, – в общем выше, чем в Германии. Что же касается до реальной платы, то преимущество русского рабочего перед заграничным в этом отношении еще значительнее». Академику С. Г. Струмилину удалось также доказать, что и в н. XX в. заработки российских рабочих в крупной и средней промышленности были одними из самых высоких в мире, занимая второе место после заработков американских рабочих. Вот ход его рассуждений: «Средний годовой заработок в обрабатывающей промышленности США по цензу 1914 достигал 573 долл. в год, 11,02 долл. в неделю, или 1,84 долл. в день. В пересчете на русскую валюту по паритету дневной заработок американского рабочего составлял 3 руб. 61 коп. золотом. В России, по массовым данным 1913, годовой заработок рабочих деньгами и натурой достигал за 257,4 рабочих дня 300 руб., т. е. не превышал 1 руб. 16 коп. в день, не достигая, таким образом, и трети (32,2%) американской нормы. Отсюда и делались обычно выводы о резком отставании уровня жизни российских рабочих от американских стандартов. Но с учетом сравнительной дороговизны жизни в этих странах выводы получаются другие». При сравнении розничных цен на важнейшие пищевые продукты оказывается, что они стоят в США в 3 раза дороже, чем в России. Опираясь на эти сравнения, Струмилин делает вывод, что уровень реальной оплаты труда в промышленности России следует оценить не ниже 85% американского.

Таким образом, уровень оплаты труда в промышленности России был достаточно высок и опережал уровень оплаты труда в Англии, Германии, Франции. Высокий уровень оплаты труда в промышленности вполне соответствовал сравнительно высокой (для того времени) доле оплаты труда в национальном доходе, составляя в 1908 ок. 55%, то есть опять-таки был близок к американскому.

О. Платонов

Плотно утоптанная большая укладка сена: продолговатая, заостренная кверху, миндалевидная в сечении, лежавшая на остожье. «Метание» зародов, стогов, т. е. их навивание, укладывание так, чтобы сено не пробивал дождь и продувал ветер, было искусством, доступным не всякому крестьянину.

Световое явление, возникающее при восходе и заходе солнца, по народным представлениям, время совершения магических действий.

Время, когда солнце садится за горизонт, считалось особенно ответственным и опасным: люди оставляли свои повседневные занятия и молились, чтобы солнце не покинуло их навсегда и утром вернулось обратно. На закате не спали и даже будили малышей, ибо это сулило скорую смерть.

Заговоры произносили, как правило, на утренней или вечерней заре, обращаясь утром к востоку, а вечером к западу. При этом в заговоре описывался момент, когда уже показалось солнце, но месяц и звезды еще не исчезли и лишь постепенно тускнели на небе: «Восстану я, раб (имярек), на заре, на утренней, на восходе солнышка, на закате месяца и на покрытие звезд.» В восточнославянских заговорах от детской бессонницы «зарю-заряницу, красную девицу» просят забрать у ребенка крик и вернуть ему сон. В заговорах к зорям обращались по имени, называя вечернюю Маремьяной, а утреннюю Марией.

В фольклоре утренняя заря обычно называется «ясной», а вечерняя – «темной». Согласно поверью, солнце к вечеру темнеет от созерцания греховных человеческих деяний, а ночью умывается в море и утром поднимается чистым и ясным. На древнерусских миниатюрах утренняя и вечерняя зори изображались в образах двух женщин – соответственно огненнокрасного и зеленого цветов (ср. Вечорку, Зорьку и Полуночку в русской сказке).

В белорусских свадебных песнях повествуется о браке месяца-жениха и утренней зари или солнца – невесты.

По цвету зари на Руси гадали о будущем. Так, в «Слове о полку Игореве» кровавый восход предвещает русскому войску поражение, а в «Сказании о Мамаевом побоище» ночное видение «огненных зорь», наоборот, является знамением грядущей победы.

А. Топорков

Осенние домашние работы при огне, который добывался из специально приготовленного куска дерева. Засидки начинались с Семенова дня (см.: Симеон Столпник).

У крестьянской избы или хаты свес кровли, место между стрехой и стеной, под самым свесом.

Грубая дешевая крестьянская ткань, пестрядь из разных ниток льна или пеньки, большей частью с синими полосами. Использовалась при пошиве грубой дешевой одежды дворовых, крестьян и т. д. Названа по имени купца Затрапезнова, начавшего ее фабричное производство. В переносном смысле затрапезный – низкокачественный, дешевый.

Народное название дня прор. Захарии, 8/21 февр. Пророк в одном из откровений видел летящий свиток, изогнутый наподобие серпа. В этот день крестьяне осматривали серпы, готовясь к будущей жатве, а бабы молились святому, чтобы жать было легко.

По народным поверьям, родившийся в этот день является «свидетелем чудных явлений. Только ему дается возможность прочесть судьбу, что написана в летающем серпообразном свитке. Чтобы познать силу Серповидца, надо иметь чистую душу и благородные помыслы. Вот тогда выходи в чистое поле да наблюдай, что тебе Серповидец скажет, какую работу укажет. Серповидец всегда злое от доброго отличает, худые помыслы от доброго человека отсекает».

Животное, наделяемое в народных представлениях эротической символикой и демоническими свойствами. В игровых песнях к зайцу обращались «заюшка-батюшка». В Пермской губ. говорили: «Пока черные пятна с ушей зайца не сойдут, бабам над мужиками не суживать». В малороссийской сказке у садовника, поделившегося с женой чудесным яблоком, унесенным зайцем, родился сын по имени Заян. В хороводных играх заинька предстает женихом, выбирающим себе невесту, его просили свить венок, поцеловать девушку и т. д. В детской припевке старой бабе советовали выйти замуж за зайца. Сюжет женитьбы зайца на кунице или на сове лежит в основе некоторых сказок и шуточных песен. При гаданиях подблюдная песня о зайце, попавшем в ловушку, предвещает свадьбу. О девушке, которая не может выйти замуж, говорили, что она тогда замуж выйдет, когда в лесу зайца поймает. В песенном фольклоре встречается мотив совокупления зайца с девушкой: «Заинька серенький,/Да не ходи по сеням,/Не топай ногою,/Я лягу с тобою»; «– Заюшка, с кем ты спал да ночевал?/ – Спал я, спал я, пане мой,/Спал я, спал я, сердце мой,/У Катюхи – на руке,/У Марюхи – на грудях,/А у Дуньки вдовиной на всем животе». В загадке о снеге на озимом хлебе говорилось: «Заюшка беленький! Полежи на мне; хоть тебе трудно, да мне хорошо».

На свадьбе исполнение песен про зайца нередко было связано с обрядом брачной ночи и определением «честности» невесты. Известны сказки о том, как заяц был свидетелем половой связи медведя с женщиной; как он обесчестил лису или волчиху; сказка о мужике, продававшем зайца попадье и поповнам, которые соглашались на его нескромное предложение. Метафорическими обозначениями совокупления являлись в фольклорных текстах мотивы проскакивания зайца в дырочку, заламывания им капусты, заячий укус. Идея плодовитости выражена: в эпитетах зайца, в охотничьих заговорах («пчолые ярые заицы»); в объяснении детям, что их приносят зайцы, что заяц снес им пасхальные яйца; в использовании заячьей крови в качестве средства от бесплодия; в смазывании женских органов заячьим жиром при трудных родах; в кормлении кур заячьим пометом, чтобы они лучше неслись. Сон о пойманном зайце предвещает женщине беременность и рождение сына. Сонники толкуют сны о зайце как предстоящую женитьбу, блудодейство или «грех с женою».

Вместе с тем заяц был тесно связан с нечистой силой. Он находился в распоряжении лесных духов. Леший может проиграть зайцев соседнему лешему. В заговорах охотники просили леших загнать зайцев в их ловушки. Как лесной зверь, находящийся в подчинении у лешего, заяц был неподвластен водяному. Водяной не любил упоминания о зайце и, рассердившись, поднимал бурю. Поэтому рыбаки на озере называли зайца иначе: «кривень» или «лесной барашек». Согласно некоторым поверьям, заяц был создан чертом и служил ему. В загадке заяц – косой бес, в детской дразнилке заяц – «выводит» детей – косых чертей. Известны былички о зайце-оборотне: о черте или лешем в виде огромного, хромого или трехногого зайца, которого не берут пули, который перебегает дорогу, бросается под ноги, заманивает в чащу, преследует человека или исчезает в вихре, с шумом, хохотом или зловонием. Черта иногда представляли с заячьим хвостом. Заячий хвост считали и отличительным признаком ведьмы. Облик зайца изредка могли принимать ведьмы и колдуны, в виде черного зайца мог появляться домовой. Существовал запрет употреблять в пищу мясо зайца как животного «нечистого». Запрет есть зайчатину объясняли также тем, что у зайца собачьи лапы. Беременным запрещалось есть зайчатину потому, что у зайца косые глаза, способные оказывать вредное влияние на человека (в частности, на сон). Представлением о зайце как существе опасном и «нечистом» объяснялась и примета о том, что заяц, перебежавший дорогу или встреченный на пути, сулил путнику несчастье.

В народном представлении заяц являлся олицетворением трусости. Говорили: «Труслив как заяц», «Дрожит как заяц».

Ист.: Гура А. В. Заяц//Славянская мифология. М., 1995.

Собрание гостей в дворянском или купеческом доме, или у состоятельных мещан или крестьян. Обычно гостей на званом вечере было меньше, чем на бале или званом обеде. Если гостей более 24 чел. – это званый вечер, если менее – это вечерний чай. На вечере гости разбивались на небольшие группы по возрастам и интересам, беседовали о разных предметах и новостях, мужчины играли в карты, молодежь танцевала. Устраивались также литературные чтения, живые картины, играли в фанты. На вечера не надевали бальных платьев, но можно было надеть платье с вырезом. Обычно вечера устраивались в определенный день недели раз или два в месяц, достаточно было одного приглашения за неделю до первого званого вечера на весь сезон. Являться приглашенным на каждый вечер было необязательно. Вечер назначался на 8–10 часов вечера и если длился долго, по окончании гостям предлагали легкий ужин. Званый вечер непременно сопровождался чаем. Если гостей было немного, его подавали в столовой для всех, если же был многолюдным, молодежь переходила в столовую, мужчины в кабинет хозяина, большая часть гостей оставалась в гостиной. Если чай подавали в гостиной, садиться к столу не было принято, и чашку держали в руке, а хлеб на коленях, подложив под него салфетку; кончив пить, передавали чашку лакею или ставили ее на стол. В столовой на конце стола, у места хозяйки ставили самовар и поднос с чашками и стаканами. На столе в определенном порядке расставляли корзинки с несколькими сортами печений, тарелочки с бутербродами, сладкий пирог; между ними – сливочники и блюдце с нарезанным лимоном, сахарницы, вазы с вареньем, масло, нарезанный хлеб в лотках и пр. Могли подавать также холодное мясо и сыры. Солонки ставили по одной на каждое место. Графины с ромом и коньяком помещались рядом с хозяином.

На более многолюдных званых вечерах самовар и поднос с чашками могли ставить на отдельный столик рядом с местом хозяйки, на отдельных столах у дверей столовой и у буфета ставили графины с водками и наливками, тарелки с закусками, приборами, салфетками, хлебом и пр. Первые чашки разносили лакеи, затем это делали дочери хозяев и молодые люди. Чай разливала хозяйка, если в доме была взрослая дочь, то она. Пустые чашки и стаканы для споласкивания и наливания новых порций хозяйке стола приносили дочери и молодые люди. После чая подавали конфеты и фрукты.

Ист.: Беловинский Л. В. Энциклопедический словарь российских жизни и истории. М., 2003.

см.: Василий – Звериный Праздник.

Часть конской упряжи: небольшое кольцо, вворачивавшееся в верхнюю часть дуги; через згу пропускали чумбур повода, чтобы он не болтался на ходу; к зге также могли привешивать поддужный колокольчик. «Ни зги не видать» – ничего не видно в темноте или в метели. Когда начинало темнеть, зга становилась все менее заметной. Это служило сигналом к поиску ночлега и остановки.

[21.10 (2.11).1878–31.08.1954], фольклорист и этнограф, член- корреспондент АН СССР (1925). Академик Болгарской АН (1946). Родился в с. Люк Вятской губ. Сарапульского у. В 1904 окончил Юрьевский университет. С 1916 профессор Харьковского университета, с 1925 – Ленинградского университета.

Свою научную деятельность Зеленин начал как краевед. Еще в молодые годы он делал фольклорно-этнографические наблюдения и записи на своей родине в Вятском крае и уже в студенческую пору (с 1900) публиковал их. В 1903 он выпустил первую книгу – «Песни деревенской молодежи, записаны в Вятской губ.» (Вятка, 1903), а затем краеведческий путеводитель «Кама и Вятка, путеводитель и этнографическое описание Прикамского края» (Юрьев, 1904; сокращенное издание: Н. Новгород, 1908). Зеленин записывал и фольклорные тексты (притом не только старинные, но и новые, частушки и пр.) и верования, интересовался материальной культурой («Русская соха, ее история и виды». Вятка, 1907). По окончании университета Зеленин жил в Петербурге. специально занимаясь – под руководством академиков Фортунатова и Шахматова – русской диалектологией. Он опубликовал в те годы свои записи сказок – «Великорусские сказки Пермской губ.» («Зап. ИРГО по отд. этногр.», т. 41, 1914), «Великорусские сказки Вятской губ.» (там же, т. 42, 1915). Очень важное значение для историко-этнографического изучения русского народа имеет труд Зеленина «Великорусские говоры с неорганическим и непереходным смягчением задненебных согласных, в связи с течениями позднейшей великорусской колонизации» (СПб., 1913): автор тщательно прослеживает исторический ход заселения каждой отдельной губернии, каждого уезда и пытается выяснить этнический состав их населения. Это была магистерская диссертация Зеленина; после защиты ее Зеленин был избран приват-доцентом Петербургского университета и читал там лекции по этнографии. В 1916 Зеленин опубликовал докторскую диссертацию «Очерки русской мифологии».

Зеленину принадлежат также очень полезные библиографические и архивоведческие труды: «Библиографический указатель русской этнографической литературы о внешнем быте народов России» («Зап. ИРГО по отд. этногр.», т. 40, СПб., 1913) и «Описание рукописей ученого архива Русского географического общества» (Пг., 1914–1916, вып. 1–3; не закончено).

Главным трудом Зеленина стала вышедшая в 1927 книга «Russische (Ostslavische) Volkskunde», т. е. в точном переводе «Русская (восточнославянская) этнография», в которой этнография русского народа рассматривалась в единстве даже не трех – великороссы, белорусы, малороссы, а по мнению автора четырех ветвей – севернорусской, южнорусской, малороссийской и белорусской. Книга Зеленина в большей мере заключала, завершала и подытоживала длительный и весьма плодотворный период истории русской этнографии, протянувшийся с 30–40-х гг. XIX в. до 1917.

Соч.: Новые веяния в народной поэзии. М., 1901; Песни деревенской молодежи. Вятка, 1903; Великорусские говоры. СПб., 1913; Великорусские сказки Пермской губернии. Пг., 1914; Великорусские сказки Вятской губернии. Пг., 1915; Библиографический указатель русской этнографической литературы о внешнем быте народов России 1700–1910 гг. СПб., 1913; Очерки русской мифологии. В. 1. Пг., 1916; «Russische (Ostslavische) Volkskunde». B. – Lpz., 1927; Восточнославянская этнография. М., 1991.

Лит.: Станюкович Т. В. и Торен М. Д. Д. К. Зеленин [Некролог]. «Сов. этнография». 1954. № 4.

Старинное народное бытовое название хлебного вина, водки, а в более узком смысле – водки, настоянной или перегнанной на пряных, ароматных или горьких травах, листьях, кореньях или их смесях («зелье»): такие настойки действительно имеют зеленоватый цвет, но название – искаженное «зелейно-вино», от слова «зелье».

см.: Троицкие гуляния.

Отношение русских людей к владению землей определялось особенностями народного мировоззрения, согласно которому единственно справедливым источником приобретения имущественных прав может быть только труд. Поэтому земля, которая не является продуктом труда, должна находиться не в индивидуальной собственности, а лишь во временном пользовании, право на которое может дать только труд. Большинство русских крестьян не знали частной собственности на землю. Отсюда древний трудовой идеал крестьянина, враждебно относящегося к частной собственности на землю. Земля в крестьянских общинах распределяется по тем, кто ее обрабатывает, кто может приложить к ней свою руку. Отсюда и всеобщая вера русского крестьянина в черный передел, когда вся земля будет вновь переделена между теми, кто ее фактически обрабатывает.

Россия была очень богата землей, и лесами, и др. природными ресурсами. Еще в XIV–XV вв. стояли огромные массивы незаселенных земель, оставалось много неосвоенных ресурсов. В этих условиях владение ресурсами зависело от возможности человека освоить их своим трудом или трудом своих близких и челяди.

Земля – Божья, считал крестьянин, и принадлежать она должна тому, кто ее обрабатывает. Это основа трудового мировоззрения крестьянина, вокруг которого формировались все его другие воззрения.

Как отмечал исследователь русской общины Ф. А. Щербина, до к. XVI в. обычай свободной заимки земель был главным господствующим обычаем в экономической жизни и отношениях русского народа. Трудовое право русского человека состояло в том, что он пользовался занятым им пространством по известной формуле: «Куда топор, коса и соха ходили». Затрата труда на месте заимки служила в большинстве случаев определяющим фактором владения этой землей.

Еще в XIX в. русский ученый П. С. Ефименко отмечал, что в Западной Европе имущественные отношения строились на завоеваниях, насильственном захвате одной частью общества прав другой. В России же было иначе – для большей части общества имущественные отношения носили трудовой характер. «Земля не продукт труда человека, следовательно, на нее и не может быть того безусловного и естественного права собственности, какое имеет трудящийся на продукт своего труда. Вот то коренное понятие, к которому могут быть сведены воззрения народа на земельную собственность». Аналогичные мысли высказывал кн. А. И. Васильчиков. В России, считал он, «с древних времен очень твердо было понимание в смысле держания, занятия, пользования землей, но выражение «собственность» едва ли существовало: в летописях и грамотах, как и в современном языке крестьянства, не встречаются выражения, соответствующие этому слову».

Сложившийся общинный принцип ставится в России выше принципа частной собственности. Ф. А. Щербина рассказывает, как в Кадниковском у. умер крестьянин-собственник, оставив своей жене- старухе несколько десятин земли, приобретенных покупкой. Община, к которой принадлежала старуха, отобрала эту землю в общественное пользование, полагая, что старуха может содержаться за счет мира. «На что ей своя земля, – рассуждали крестьяне, – ее «мир» прокормит и без земли». Старуха пожаловалась в волость, где ей сказали, что мир поступил справедливо, ибо частная собственность превратилась в общинную из- за невозможности трудиться на ней старухе-хозяйке.

О. Платонов

В древнерусских народных представлениях одна из четырех главных основ мироздания (наряду с водой, воздухом и огнем).

Русские люди считали свою землю святой, боготворили ее как всеобщий источник жизни, мать всего живого – Мать сыру землю. «Гой еси сырая, Земля матерая! Матерь нам еси родная, всех еси нас породила». В некоторых духовных стихах земля отождествлялась одновременно и с матерью, и с отцом: «Земля – мать сырая! Всем, Земля, ты нам отец и мать».

Еще в языческие времена понятие «земля» для русских людей было равнозначно понятию «своего рода-племени», малой и большой Родины, Отечества, государства. Более того, образ земли выражал для русских единство и преемственность всех мертвых и живых. Поминальные ритуалы на могилах предков как бы декларировали связь всех ушедших и живущих поколений.

Самой страшной клятвой на Руси считалась клятва, при которой целовали или ели землю. Уезжая на чужбину, русский человек брал с собой горсть родной земли и держал ее на груди до конца своей жизни, унося ее вместе с собой в могилу. Возвращаясь на Родину, русские вставали на колени и целовали свою землю. Провожая в последний путь своих близких, русские брали с могилы горсть земли и растирали ее около сердца. Считалось, что т. о. можно преодолеть тоску по покойнику.

По древнерусским поверьям, земля страдает от человека и одновременно сострадает к нему. Люди виновны перед землей хотя бы потому, что «рвут ее грудь сохой, царапают в кровь бороной». Считалось, что земля – своего рода одушевленное существо и ей нужно устраивать отдых и именины. В Вятской губ., напр., земля считалась именинницей в Духов день, в др. местах именины земли праздновали в день св. Симона Зилота.

После Крещения Руси многие ритуалы, связанные с языческим культом Матери сырой земли, преобразовались в христианские обряды, связанные с почитанием Пресвятой Богородицы.

В народном мировоззрении земля не бездушная тварь, она организм, подобный человеческому телу. «Земля сотворена яко человек: камение яко тело имать, вместо костей корение имать, вместо жил древеса и травы, вместо власов былие». Земля – существо женское, и в лицевых рукописях изображается она женщиной, иногда престарелой. Народ окрестил землю, как и др. свои святыни, христианским именем – ее имя Татьяна.

Вода – дочка Ульяна,

Земля – мати Тетяно (вар. Татьяна),

Камне – брате Петро.

«Добрыдень тоби, Романе-Колодезю, и тоби, Водо- Уляно, и тоби, Земле-Тетяно». Но именинницей земля бывает не 12 янв., а весной: в Духов день или на Симона Зилота 10 мая, на др. день после Николы Вешнего, покровителя земледелия.

Именинницу землю величают такими словами: Мать сыра земля добра,

Уроди нам хлеба,

Лошадушкам овсеца,

Коровушкам травки.

«На Симона Зилота земля именинница: грех пахать», «Сей пшеницу на Симона Зилота – родится аки золото», «На апостола Симона копают коренья на зелья» (Даль, «Пословицы»). Желая достойно почтить именинницу, крестьяне не брались в этот день ни за какую земляную работу: не пахали, не боронили, не рыли и особенно опасались вбивать в землю колья, чтобы не нарушать ее покоя. В Малороссии в этот день собирали целебные травы, в иных местах искали клады золота и верили, что искателям особенно помогает ап. Симон Зилот.

Земле приписывались человеческие действия и настроения: «пьет и не напьется», дрожит или стучит при землетрясениях, плачет.

Земля есть действительно мать человека, породившая его из своих недр, жалеющая и пекущаяся о нем при жизни и возвращающая его в свое лоно по смерти. «Земля, земля, мати сырая! Всякому человеку земля отец и мать». Все существо человека – продукт земли:

Телеса наши от сырой земли,

Кости крепкие от камени,

Кровь-руда от Черна моря,

Наши помыслы от облак небесных.

Сердобольная мать, земля любит и жалеет детей своих, плачет о них во время великих бедствий. В годину монгольского нашествия земля плакала пред Богоматерью и Господом Богом, «жерелом великим стонящи», умоляя пощадить грешных и наказанных христиан русских. Накануне Куликовской битвы соратник Дмитрия Донского Дмитрий Волынец гадал. Сошел он с коня, упал на правое ухо к земле, лежал некоторое время и снова поник к земле. Князь спрашивает Волынца: «На пользу ли сия примета?» Тот отвечает не сразу, по принуждению: «Княже великий, одна примета на пользу, а другая скорбна: слышал я, господине, как земля плачет на-двое – одна сторона горько плачет по-язычески о чадах своих, сильно крича, другая же сторона, как некая вдовица, тихо и жалобно плачевным голосом». Земля плакала о детях своих – и русских и татарах, вышедших на Куликово поле, чтобы лечь на нем многотысячными костьми.

Земля – неисчерпаемый источник сил и здоровья для человека. Прикосновение к ней дает ему новые силы. Русские богатыри набираются сил, упадая на Мать сыру землю. В народной сказке богатырский конь дважды ударяет пятой доброго молодца – так, что тот падает на землю, а вслед затем спрашивает его: «Много ли сил прибыло?» – «Прибыла сила великая», – отвечает молодец. От земледельца земля требует огромного напряжения, сил, работы до истощения их. Былинная «тяга земная» оказалась не под силу даже могучему Святогору, за которым скрылся, вероятно, образ библейского силача Самсона. Но сама же земля и возвращает крестьянину положенные в нее силы. В иных местах России жатва заканчивается обрядом глубочайшей древности – завиванием бороды Волосу. Жнеи садятся при этом в круг и поют следующую песню:

Нива ты нива, вот твое поле!

Поле ты поле, вот твоя жнива!

Жнива ты жнива, отдай мою силу!

Я жала, в тебя силы клала.

Затем жнеи припадают к земле спиной для получения силы и, перекувыркнувшись через голову, все поднимаются на ноги.

Земля порождает целебные злаки на пользу человеку и исцеляет непосредственно. «Как здорова земля, так бы моя голова была здорова», говорят, прикладывая песок со дна родника от головной боли. Больные лихорадкой отправляются на то место, где, по их мнению, приключилась болезнь, посыпают вокруг себя ячменной крупой и, кланяясь во все стороны, произносят: «Прости, сторона, Мать сыра земля! вот тебе крупиц на кашу», и уверены, что земля простит их, избавит от лихорадки. Крупицы на кашу, быть может, древняя жертва земле. Крестьяне Нижегородской губ., получившие при падении наземь какое-либо повреждение или ушиб, ходят прощаться на то место, т. е. молить наказующую землю о прощении. Знахарка говорит больной вывихом: «Ты пойди и поклонись три раза в землю на том месте, где тебе это подеялось, Мать сыра земля и отпустит тебя». Среди суеверий Ярославской губ. встречается прощание с землей. Во время «прытки» – болезни по неизвестной причине – на девяти вечерних и утренних зорях прощаются с землей словами: «Прости, Мать сыра земля, в чем тебе я досадила».

В лоне матери-земли человек находит вечное упокоение: рожденные от земли, мы все в нее ляжем. Человека, близкого к смерти, она зовет к себе; умершего принимает. Кн. Дмитрий Шемяка, согнанный с Московского престола, разбитый и бегавший от войск Василия Темного, явился, наконец, в Новгород и заехал в Клопский монастырь. В беспокойной голове князя роились новые замыслы, и он поделился ими с братией. Тогда юродивый Михаил Клопский взял Шемяку за голову, погладил ее рукой и сказал ему трижды: «Князь, земля зовет тебя». И вскоре князь был отправлен в Новгород. Если у умирающего человека выступают на теле темные пятна, то в Пошехонии говорят, что «это земля у него выступает на теле», «земля его к себе зовет». От человека, который в скором времени умрет, «пахнет землею». Если ребенок на вес весьма тяжел, то толкуют, что «его тянет земля»: он скоро помрет. Если ребенок растет пухлым и нежным, то говорится: «его нежит земля», он не жилец на белом свете. В Варнавинском у., когда захворает ребенок, мать выносит его из дома, кладет на землю и говорит: «мать сыра земля, или возьми себе или отдай мне!» «Прими меня, матушка сыра земля», – причитает крестьянка, потерявшая близкого человека. «Земля, земля сырая, родная всех матии, прими меня в недро свое», – поют малороссийские слепцы. Может быть, такие представления служили основой для народного обычая – класть на землю или на солому трудно умирающего.

В эти дни в усадьбе барской

Смерти панской ждали...

Клали наземь, на солому,

Крышу разбирали;

Не живет, не умирает!

Но земля не всех принимает в свои чистые недра. Народ убежден, что колдуны и ведьмы, опойцы, люди, предавшиеся злому духу, проклятые родителями, отлученные от Церкви, не гниют в земле, остаются вечными трупами: земля их не принимает. Отсюда о негодном человеке говорит пословица: «Уродила мать, что и земля не примать»; отсюда же и такое пожелание врагу: «Щоб тебя окаянного земля не приняла». У русского человека наблюдалась трогательная заботливость лечь в могилу чистым. Мертвеца непременно обмывали и переодевали. Русские солдаты перед битвой надевали чистое белье. Разъяснение этого обычая мы находим в «Житии боярыни Морозовой». В Боровской земляной тюрьме Морозова почувствовала приближение смерти. Единственная рубашка, бывшая на ней, требовала стирки. И вот боярыня обращается к сторожу темницы: «Иди на реку и вымой мне эту сорочку, ибо хочет Господь взять меня от сей жизни. Было бы непристойно этому телу в нечистой одежде возлечь в недрах матери своей земли». По народным представлениям, земля покрывает мертвеца: «Из гроба не встает мертвец, покрыт матушкой сырой землей», – говорится в заклятьи. Покрывая, она давит его. Вероятно, на этом представлении основан обычай, встречавшийся у южнорусских болгар: «Когда опускают гроб в яму, то каждый находящийся здесь должен бросить туда три раза по одной горсти земли и сказать: «Пусть тебе будет легка земля»; в Трубчевском у., бросая землю, говорили: «Будь тебе земля пером» или «земля тебе пухом».

Земля представлялась, между прочим, местом обитания умерших. В Обонежском крае, встречая умерших родителей на поминках их, говорили: «Чай, вы зазябли в сырой земле, да и в дороге-то не тепло, может, было: погрейтесь, родные, на печке». Поэтому земля, где лежат предки, особенно священна: она земля рода – родная. «С родной (родительской) земли умри не сходи», – говорит пословица. Ее как святыню по горсти брали с собой наши предки, уходя в чужу-дальню сторону. Уезжая надолго на чужую сторону (в Пошехонии), некоторые брали с собой щепотку родной земли, которую зашивали в ладанку. Катерина у Шевченко, решив навсегда покинуть родной дом свой,

Вышла в садик, помолилась,

Горсть земли набрала

И на крест ее в мешочке

Крепко навязала.

«Не вернусь!– проговорила:

Далеко умру я, –

И чужие закопают

В землю мне чужую;

А своя щепотка эта

Надо мною ляжет

И про долю и про горе

Добрым людям скажет.

Землю, как предмет священный, человек может оскорбить и осквернить, как живому существу, может причинить ей боль. Есть легенда, что «когда землю начали впервые пахать, то она была живая и сильно кричала от боли, а борозды от плуга наполнились кровью. Но явился Бог и сказал земле: «Не плачь и не пускай крови, ты будешь кормить людей, но ты же и съешь их всех». С тех пор земля утешилась и больше не кричит и крови не пускает». Человек, не довольствуясь тем, что получал от земли в готовом, естественном виде, стал управлять ее производительными силами, и это показалось ему самому насилием над землей. По народным воззрениям, грешно даже попирать землю ногами, бросать ее горстью, плевать на нее и т. д. «Не бей землю, – говорят словаки, – не даст тебе хлеба». Во время засухи в Александровском у. Владимирской губ. пришлось разбивать комья земли на пашне, но некоторые крестьяне не решались делать этого, боясь греха.

В древнерусских епитимейниках упоминается странный грех «мужей и отроков» – лежать на земле ниц или на чреве. «Грех есть легчше мужницы на чреви на земли, опитемии 12 дней, поклон 60 на день». «Легши ниц, три дня поста». В одном перечне человеческих грехов указан такой: «ничему спати на земли». Такое оскорбление земли-матери приравнивалось к обиде родителям: «Аще отцу или матери лаял или бил или, на земле лежа ниц, как на жене играл, 15 дни» (епитимия).

Оскорбляет землю сквернословие. Древний проповедник, восставая против этого порока, говорит, что скверным словом оскорбляется Матерь Божия, др. мать, родная всякому человеку, и «третья мати – земля, он нея же кормимся, и питаемся, и одеваемся, и тмы благих приемлем, по Божию повелению к ней же паки возвращаемся, иже есть погребение». По воззрению древнего летописца, «земля оскверняется ложными верами и человеческими жертвоприношениями».

Лит.: Смирнов С. Исповедь земле//Смирнов С. Древнерусский духовник. М., 1914; Комарович В. Л. Культ рода и земли в княжеской среде XI–XIII вв.//ТОДРЛ. М.; Л., 1960. Т. 16; Федотов Г. Стихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам). М., 1991; Марков А. Определение хронологии русских духовных стихов в связи с вопросом об их происхо- ждении//Богословский вестник. 1910. № 6, 7, 8; Соболев А. Н. Обряд прощания с землей перед исповедью, заговоры и духовные стихи. Владимир, 1914; Успенский Б. А. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии/ZStudia Slavica. 1983. Т. 29; 1987. Т. 33; Топорков А. Л. Материалы по славянскому язычеству (культ матери – сырой земли в дер. Присно)//Древнерусская литература: Источниковедение. Л., 1984; Толстой Н. И. Покаяние земле (Этнолингвистическая заметка)//Русская речь. 1988. № 5; Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. М., 1993.

С. С., О. П.

Широко распространенное среди русских крестьян понятие. Русские люди в основной своей массе не считали хозяйствование на земле только средством обеспечения своего существования или способом обогащения. Для них всегда это было нечто большее, связанное со всей их духовной жизнью. Связь эта проходила прежде всего через глубокое понятие – земля Божия, означавшее, что по происхождению своему и по существующему и ныне порядку вещей она принадлежит Богу. Это народное воззрение неоднократно отмечалось наблюдателями и исследователями XIX в., но чаще всего о нем вспоминали в связи с обычноправовыми нормами собственности на землю или владения ею, в частности, в связи с правами общин и вольно-захватным способом приращивания земель, оставляя в стороне религиозный мировоззренческий смысл понятия.

Наиболее четко определено было использование народного понятия «земля Божия» в обычном праве в труде Ф. Щербины «Сольвычегодская земельная община». Автор выделил несколько категорий в крестьянских понятиях о правах на землю. 1. Божья земля: это – свободные, незанятые, пустые земли; их можно распахивать или косить на них траву, рубить лес, охотиться, ловить рыбу. Если начальство не разрешало пользоваться пустопорожними землями и привлекало за это к ответственности, крестьяне считали это несправедливым, хотя в это же время крайне щепетильно относились к посягательствам на чужую собственность. Но пустопорожние государственные земли они таковой не считали. Автор приводит крестьянское рассуждение на этот счет: «Зачем же и земля, как не затем, чтобы пользоваться ею?» Пользоваться, значит, и трудиться, а трудиться, значит, – и владеть. 2. Общественная, или мирская, земля; это – земли конкретных общин, с определенными границами; ими владеют все члены мира сообща, и крестьяне никогда не считают эти земли ничейными, даже если они окажутся в какой-то части пустопорожними. 3. Надел – часть общинной земли; ею пользуется конкретный крестьянин со своей семьей. 4. Новина, или роспашь, – вновь поднимаемая земля, часть мирской. 5. Собственная земля, или частная земельная собственность.

Поставленное в ряд с другими народными обозначениями разных уровней прав на землю, понятие «Божья земля» означает, казалось бы, лишь какую-то часть территории – с максимальными возможностями свободного пользования. Но здесь, по существу, присутствует понимание того, что вся земля – Божия изначально; просто в данной категории земель это ее свойство наиболее заметно, а в других как бы заслонилось разными отношениями мирской жизни.

Представления русских крестьян об ограниченности любых прав на землю, поскольку истинный собственник ее – Сам Бог, вполне соответствует определению Священного Писания: «Землю не должно продавать навсегда, ибо Моя земля: вы пришельцы и поселенцы у Меня» (Лев. 25:23).

Некоторые авторы видели священное начало в комплексе народных представлений, связанных с правами общины и определением принадлежности земли. Так, А. П. Щапов писал в 1875: «И ленские крестьянские общины, хотя не сознают, не понимают вполне отчетливо начала общинного землевладения, но все-таки, однако ж, инстинктивно берегут его, как священное начало, чувствуют всю его существенную многозначительность в своих общинно-юридических правах на землю. «Земля, – говорят ленские крестьяне, – собственно ничья, а Божья, да государственная, общественная, мирская».

Исследователь религиозно-нравственных оснований русского крестьянского хозяйства С. В. Кузнецов пишет: «Для христианского сознания русского крестьянина (...) было характерно представление о земле, как земле Божией. Земля Божия – этико-религиозное понятие, выражение целостного взгляда православного крестьянства на мир, как творение». Автор приводит пословицы, соответствующие православному восприятию мира: «Божия роса Божию землю кропит»; «Божие тепло, Божие холодно». «Отсюда, – пишет этот же автор, – то трепетное отношение к земле, которое характерно для русского крестьянина».

Это трепетное, благоговейное отношение к земле проявлялось не только и не столько в отдельных высказываниях, сколько во всем строе хозяйствования, обнаруживающем внимательное, предельно ответственное исполнение трудовых задач, основанное на глубоком эмпирическом знании, накапливаемом из поколения в поколение и тщательно хранимом.

Вся практика крестьянского хозяйства отличалась гибкостью, проникновением в специфику данных условий и вниманием к тончайшим деталям в обработке почв, уходе за культурами, сборе урожая. Именно такой подход и является той основной традицией земледелия, которая заслуживает использования и ныне, то есть должна быть сегодня возрождена там, где она утрачена.

В литературе можно встретить мнение, что земельные просторы России приводили якобы к небрежному хозяйствованию русских. А иные даже думают, что экстенсивное, с их точки зрения, земледелие (из-за обширности территории) не содействовало развитию инициативы в национальном характере. Протяженность территории с севера на юг и с запада на восток, напротив, способствовала развитию инициативы, ибо миграции занимали очень существенное место в его истории и требовали высокой приспособляемости к новым условиям.

Исследователи сибирского земледелия оценили деятельность русских крестьян по приспособлению вынесенных из мест выхода приемов хлебопашества к условиям каждого осваиваемого района как агротехнический эксперимент. В. Н. Шерстобоев предлагал «рассматривать всю сельскохозяйственную деятельность пашенных крестьян Илимского воеводства. как беспрерывный опыт, из которого выросли основы местной агротехники». В. И. Шунков выявил факты сознательных экспериментальных действий крестьян в земледелии, рассматривавшихся ими самими и современниками как опыт. Разумная осторожность в разворачивании собственного хозяйства на новых землях, целенаправленное заимствование опыта старожилов сопровождались и постановкой собственно эксперимента.

Пока сохраняет народ память о том, что земля – Божья, он не может трудиться на ней небрежно, использовать ее хищнически. На этом основывалась народная экология.

М. Громыко

см.: Алфей Глинник.

Собрания представителей городского и областного торгового и служилого класса, являвшиеся по призыву московского правительства для разрешения важных административных и политических дел. Они действовали с сер. XVI в. в течение 150 лет. Первый Земский Собор созван в 1550 Иваном Грозным для исправления накопившихся за время его юности беспорядков. С прекращением династии Рюриковичей Земские Соборы получили особенное значение: они избирали государей 1598 и 1606; 1612 Земский Собор, находясь при ополчении Пожарского, составлял правительство государства; 1613 Земский Собор избрал Михаила Романова на царство. Первые годы его правления один Земский Собор сменял другой, пока государство не окрепло после Смуты. Выборные созывались посылкой грамот по городам, которые со своими уездами составляли избирательные округа. Выборы происходили по сословиям. Земские Соборы носили характер совещательный, иногда с законодательной инициативой. Земский Собор 1653, советовавший принять в подданство Малороссию, – последний полный.

В народных представлениях символ «удвоения» действительности, граница между земным и потусторонним миром. Как и другие границы (межа, окно, порог, печная труба, водяная поверхность и т. п.), зеркало считается опасным и требует осторожного обращения. Разбитое зеркало сулит несчастье, т. к. означает нарушение границы. Повсеместно соблюдается обычай завешивать зеркало или оборачивать его к стене, когда в доме находится покойник. Если этого не сделать, покойник станет вампиром, т. е. будет вторгаться с «того» света в мир живых. Тем же страхом перед открытой границей в потусторонний мир объясняется строгое требование закрывать глаза покойнику. Закрытие или отворачивание зеркала, так же как и запрет смотреться в зеркало, касается наиболее опасного времени и определенной категории лиц (наиболее подверженных опасности). Повсеместно известен запрет смотреться в зеркало ночью, а также во время грозы.

Особую опасность представляет время рождения и время смерти, когда происходит неизбежное пересечение границы жизни и смерти. Во время родов, как и в случае смерти, в доме завешивают зеркало и следят, чтобы роженица не могла увидеть себя в зеркале. Запрещается также смотреться в зеркало женщине во время месячных, беременности и в послеродовой период, когда она считается «нечистой», и перед ней, по народной фразеологии, «открыта могила». Зеркало представляет опасность и для новорожденного ребенка, отсюда запрет подносить к зеркалу ребенка в возрасте до одного года, иначе ребенок не будет говорить (или долго не будет говорить, будет заикаться); испугается своего отражения, не будет спать; не будет расти; зубы у него будут болеть (или трудно резаться); он увидит «свою старость», будет выглядеть старым и др. Большинство мотивировок связано с представлением о потустороннем мире как о царстве молчания, неподвижности (невозможности роста), перевернутости (ребенку нельзя показывать зеркало, иначе жизнь его «отразится, перевернется»). Опасность состоит не только в соприкосновении через зеркало с «тем» светом, но и в последствиях самого удвоения (посредством отражения в зеркале), грозящего «двоедушием», т. е. раздвоением между миром людей и миром нечистой силы, превращением в колдуна, ведьму, вампира.

Однако тот же эффект удвоения может оцениваться положительно и сознательно использоваться для защиты от нечистой силы. На этом основано применение зеркала как оберега: если нечистая сила отразится в зеркале, она утрачивает свои магические способности. В Полесье зеркало наряду с серпом, бороной, мужскими штанами, убитой сорокой, крапивой, освященной вербой и др. предметами-оберегами широко используется как оберег хлева для охраны скотины от домового и ведьм.

Общеизвестно и отражено в литературной традиции обрядовое употребление зеркала при гаданиях (гл. обр. святочных). Гадания с зеркалом совершались в специальном («нечистом») месте (в бане, на печи и т. п.) и в особое («нечистое») время (вечер, полночь). Гадающие смотрели как бы сквозь зеркало прямо на «тот» свет, чтобы увидеть жениха или знак своей судьбы (смерти). Само это действие было сопряжено с большим риском: как только покажется видение, нужно было сразу же закрыть зеркало или перевернуть его, иначе видение «ударит по лицу», «придет да задавит» и т. п. Сходные гадания совершались с водой в доме, у колодца, над прорубью. Для большего эффекта брали 2 зеркала. Иногда зеркало клали под подушку вместе с др. символическими предметами, чтобы увидеть суженого во сне.

Ист.: Толстая С. М. Зеркало//Славянская мифология. М., 1995.

Мужская и женская верхняя одежда, использовалась крестьянами весной и осенью как будничная и праздничная, а также надевалась поверх основной одежды в дорогу или во время ненастья. Назначение зипуна сказывалось на его покрое и материале. Праздничные зипуны изготавливали из фабричного сукна черного, синего цветов, будничные – из серого или белого сукна домашней выработки. Как правило, это была двубортная одежда с длинными рукавами, без воротника или с небольшим стоячим воротником. Его застегивали справа налево на крючки или кожаные пуговицы. Зипуны шили обычно с прямой спинкой и прямыми полами, подол расширяли за счет клиньев, вставленных между ними.

В XVII в. зипуном называлась мужская наплечная одежда типа куртки, короткая, облегающая фигуру, имеющая неширокие рукава. Ее надевали поверх рубахи или кафтана. Вероятно, в боярском костюме она играла роль жилета.

Народное название дня вмц. Златы (Хрисы) Болгарской, 13/26 окт.

Злата в русском народе считалась мастерицей шить онучи. По народному поверью, именно Злате надо было поклониться, чтобы она помогла выкроить онучи как следует, чтобы они долго носились.

Народное название дня перенесения мощей Иоанна Златоуста, архиепископа Константинопольского, 27 янв./9 февр.

В этот день полагалось с особым вниманием относиться к огню в русской печи. Дрова хозяйка-большуха высушивала заранее и складывала аккуратно клеткой, заготавливала лучину. Затопить печку надо было так, чтобы поленья разом занялись, чтобы устье печи казалось золотым.

Отрицание добра, приносимого в мир Богом, противостояние истине, добру и благу. Всякое зло противно Божественному порядку, в православном сознании зло олицетворяется с духом тьмы, дьяволом, сатаной.

Единственный путь познания Добра и Зла можно найти только в Свящ. Писании и у христианских мыслителей. Православная мысль рассматривает добро как норму и должное, а зло – как отклонение от нормы и недолжное. При определении должного и недолжного православный человек руководствуется указанием воли Божией, как она выразилась в естественном и сверхъестественном откровении. В Библии под добром понимается все то, что получает свое бытие от Бога. Исходя из этого, зло, как противоположность Божественной норме добра, есть явление случайное, то, чему не следовало быть и что не согласно с волей Божией, так как не входило в план мироздания. Зло проявляется в разрушении, беспорядке, уничтожении бытия и разделяется на зло физическое – все, что разрушает развитие физического бытия (болезни и пр.), – и зло нравственное – все, что противоречит в нравственной жизни воле Божией и что обыкновенно называется грехом.

Коренной русский человек был уверен, что в мире идет борьба добра и зла. Добро и зло совершаются прежде всего в душе, вне времени и пространства. Ареной борьбы становится человеческая совесть. Пытаясь побороть зло злом, ты губишь собственную душу. «Не плати злом за зло, – говорят народные пословицы. – Нам добро, никому зло – то законное житье! Дружбу помни, а зло забывай. Зла за зло не воздавай. Назло да наперекор, да людям в укор. На зло молящего Бог не слушает. Во зле жить, по миру ходить».

Веря в добро, русский человек вместе с тем считает, что «мир во зле лежит». «Злой не верит, что есть добрые люди». «И доброе слово не уймет злого». Но все равно – «Молись, а злых дел берегись».

Понятие зла подробно исследовано русскими мыслителями. «Зло не есть просто вражда, ибо вражда ко злу не есть зло. Зло есть противодуховная вражда. Только для лицемера или слепца равноправны Георгий Победоносец и закалываемый им дракон» (И. А. Ильин). «Лицо всякого зла, всякого отрицательного явления, в конце концов, всегда только искаженное лицо отрицаемого им добра» (Ф. А. Степун).

«Если ты спрашиваешь, зачем зло, – писал Л. Н. Толстой, – я отвечаю вопросом: зачем жизнь? Зло затем, чтобы была жизнь. Жизнь проявляется в освобождении от зла. Борьба со злом в том, что стараться переменить мысли человека, делающего зло. Борьба со злом плодотворна только в собственной душе».

«Зло должно искореняться непрестанно, – считал Ф. М. Достоевский. – Я хочу, – заявлял он, – не такого общества, где бы я не мог делать зла, а такого именно, чтобы я мог делать всякое зло, но не хотел его делать сам. Оправдайте, не карайте, но назовите зло злом».

«В России зло очень редко творится умышленно, гораздо чаще – по недоразумению и недомыслию» (Ф. И. Тютчев). «Борьба со злом возможна лишь путем творчества жизни. Зло в творчестве выступает как самопобуждение к высшему напряжению творческих сил» (М. М. Пришвин).      

О. Платонов

В представлении малороссов, маленькие существа неопределенных образов, соответствующие Горю, Лиху, Недоле. Где бы они ни появились, всюду приносят зло: как бы ни было велико богатство хозяина, оно быстро сгинет. Поселяясь в домах, злыдни живут за печкой, невидимками и притом никогда поодиночке. Своим крохотным ростом и неугомонным характером они напоминают домовых карликов.

Народное название дня св. мч. Автонома (в народе его называли Артамоном), епископа Никейского, 12/25 сент.

По народному преданию в этот день змеи засыпают на зиму: солнце за небо закатывается – змеи в подземное царство уходят. В этот день, считали крестьяне, в лес и на болото ходить опасно. Разгневается змеиный царь Василиск, утащит с собой под землю. Следует обратиться к Артамону с молитвой: он всех ползучих гадов отправляет в норы и на зиму запирает крепким замком.

см.: Исаакий змеевик.

В древнерусской языческой мифологии воплощение мирового зла, злой дух, произошедший от змеи, которая семь лет не слышала человеческого голоса, или от сорокалетней рыбы. Змей имеет вид огромного дракона, покрытого панцирем, с одной или несколькими головами и таким же количеством крыльев и когтей. Полет змея сопровождается громом и бурей, а из пасти его извергается пламя. Змей облагает людей поборами, требует ежедневно девушек и детей, поедает и убивает людей, летает к женщинам в дом, сожительствует с ними или сосет грудь, а когда закончится молоко, сосет кровь, в результате чего женщина быстро сохнет, желтеет и умирает. В русских былинах и сказках всегда находится богатырь или герой, который храбростью и хитростью убивает змея и его змеенышей и освобождает людей.

Чудотворная икона Пресвятой Богородицы. Находилась в Серафимо-Понетаевском Скорбященском женском монастыре Нижегородской епархии. Была написана в 1879 одной из сестер монастыря, Клавдией Войлошниковой, и стояла в письмоводительской келье в корпусе, занимаемом игуменьей монастыря. 14 мая 1885, в девятом часу вечера некоторые из сестер, бывшие в этой келье, заметили, что лик Богоматери вдруг сделался живее и светлее, – взор Ее поднимался на стоявших в трапезной на молитве. Это явление повторилось еще в полночь. Икона была перенесена в храм, и от нее начали совершаться исцеления.

Празднуется 27 нояб./10 дек.

Прот. И. Бухарев

Состояние, принадлежность знающего что- либо, плод учения и опыта (В. И. Даль). В представлениях Святой Руси высшее знание – понимание добра и зла согласно учению Нового Завета. Русские мудрецы видели в знании не только душевную полезность, но и красоту, позволяющую восхищаться величием Божьего замысла. Знание выражает прежде всего Премудрость Божью, глубину и бесконечность его созданий. Истинное знание может быть только цельным – содержать неразрывно веру и знание. Кроме высшего знания существуют житейское и научное знание, отражающие бытовые и технические второстепенные стороны жизни человека. Причем для неправославного человека научные знания являются поводом непомерной гордыни и сатанинского желания противостоять Богу. «Знание смиряет великого, удивляет обыкновенного и раздувает маленького человека (Л. Н. Толстой). Люди, думающие, что все дело в житейском и научном знании, подобны тем бабочкам, которые летят на свечки, – сами погибают и затемняют свет». В целом православный русский человек всегда больше ценил духовно-нравственное знание по принципу: «Кто сирых напитает, тот Бога знает». Знание должно быть близко к душе. «То знание ценно, которое острой иголкой прочертано по душе. Вялые знания – бесценны» (В. В. Розанов).      

О. П.

(от слова «знать»), деревенский лекарь, лечивший людей и животных. Обычно это была пожилая женщина, получившая знания от др. знахарей или по «наследству» от кого-то из родителей. В отличие от колдуна знахарь не прибегал к помощи нечистой силы, большинство знахарей были глубоко верующими людьми. При лечении обращались к Богу, Богородице, святым.

Любой знахарь начинал лечение больного с определения болезни и выяснения ее причины. При этом главным считалось именно последнее, чтобы лечение было более действенным. Знахари лечили от болезней, вызванных как естественными причинами – «застуда нутра», «сорвал с пупа», «дурной ветер», «дурная кровь», «чужеядность» (проникновение в организм человека чужеродного тела), – так и сверхъестественными: порчей, сглазом, огызом (оговором). Лечили от болезней, вызванных дьяволом – «отцом всех болезней» – и духами болезней, такими как Ревун, Щекотуха, Полуночник, из-за которых дети страдали бессонницей, Холерой – страшной старухой, рассыпавшей по колодцам ядовитый порошок, Лохматой Девкой, присланной сатаной для уничтожения людей, а также Лихорадкой (Лихоманкой, Трясовицей) – виновницей множества разнообразных болезней. Кроме того, верили, что болезнь могла быть послана человеку Богом за грехи.

В постановке диагноза, естественно, большую роль играл опыт знахарей и их практические знания. Обычно они старались тщательно осмотреть больного, внимательно выслушать его жалобы, понять, что его тревожит. Вместе с тем для определения болезни и особенно ее причины использовали и различные магические приемы: лили расплавленный свинец или воск в холодную воду, определяя болезнь по конфигурации застывшей массы; внимательно разглядывали уложенные в ковш с водой волоски с головы больного или обрезки его ногтей, пытаясь узнать, кто наслал на человека порчу, бросали в воду горящие угли и т. п. Все это придавало знахарям дополнительную уверенность в правильности диагноза, поставленного на основе наблюдения и расспросов, производило сильное впечатление на пациента, убеждавшегося в компетентности лекаря.

Если знахарь решал, что заболевание вызвано сверхъестественными причинами, то он прежде всего принимал меры к тому, чтобы освободить больного от злых духов болезни: уговорить их оставить больного в покое, выгнать силой, изрубить на части, передать другому и т. п. Так, при опухоли в животе, появление которой объяснялось вселением в человека «нутряной нутрянки», больного отправляли в баню, парили там 39 раз веником, приговаривая: «Стану я, раба Божия (имярек), отговаривать у раба Божия (имярек): нутряная нутрянка, выйди из раба Божия (имярек), из его белого тела, с его живота. Выйди в чисто поле, где пустота; там стоят столы дубовы, скатерти браны, питья медовы, яства сахарны. Тебя в гости звали». Затем веник выбрасывали в западную сторону. При боли в пояснице, объяснявшейся вторжением «утина», действовали несколько иначе. Больной ложился на порог между избой и сенями, лицом к сеням. На спину знахарь клал ему голик и 3 раза слегка ударял по голику топором. При этом между больным и знахарем происходил следующий диалог: «Что сечешь? – Утин секу! – Секи горазже, чтобы век не было». После этого знахарь бросал топор и голик в сени, плюнув туда 3 раза. Если в человека вселилось «колотье», то знахарь, уложив больного, обводил его больное место точильным бруском, трижды крестил его столовым ножом, произнося: «Секу, отсекаю, рублю, перерубаю, секу, рублю колотье острым ножиком. Как брусок исчезает от укладу, от булату, от железа, так исчезни и иссохни, родимое колотье, в белой кости, в черном мясе, в белом тельце отныне и до века». Некоторых носителей болезни можно было задобрить, попросить их по-хорошему выйти из человека. Знахарка, пытаясь избавить человека от Лихорадки, рекомендовала родственникам больного испечь 12 маленьких продолговатых белых хлебцев, отнести их в лес и положить на пень со словами: «На тебе, тетушка!» Злого духа болезни можно было изгнать не только магическим путем, но и различными отварами, настойками, молоком, водой. Так, напр., если знахарка определяла, что болезнь вызвана проникновением в желудок змеи – одного из воплощений дьявола, то поила больного парным молоком, смешанным с конопляным маслом, до тех пор, пока вместе со рвотой не выходили «черенки» – остатки змеи.

Если знахарь решал, что болезнь вызвана естественными причинами, то он начинал ее лечить различными лекарственными препаратами (мазями, отварами, настоями), приготовленными из трав, жира, мяса, крови, желчи домашних и диких животных. Эти лекарства иногда были довольно сложными по своему составу. Крапиву, смешанную с солью и яичным желтком, рекомендовали при сильном зуде кожи; отвар смородинового листа использовали для лечения глазных болезней; соком черной редьки с медом лечили кашель; порошком из цветов петуньи, растворенным в растительном масле, снимали опьянение; галганом (калганом), соединенным с медом, лечили гниющие раны; чеснок, положенный на место змеиного укуса, спасал от яда; волчье сало снимало на лице угри; мясо и кровь зайца считались действенным средством при лечении недержания мочи; конский мозг помогал при грыже и т. п.

Знания о лечебных свойствах трав знахари могли получить из рукописных книг, которые были составлены еще во времена Средневековой Руси и сохранялись вплоть до н. XX в., переходя от одного знахаря к другому. Эти книги назывались травниками, лечебниками, зеленниками, вертоградами. В книгах давалось обычно подробное описание трав, позволявшее найти их в лесу или в поле, указывалась болезнь, которую они излечивают. В одном из травников XVII в., напр., довольно ярко описывается трава «мачехино лицо», которая рекомендуется при сердечной боли и кашле: «Есть трава мачехино лицо, а растет она на пожнях, кругла, как коневое копыто, корень у нее черлен, как змия, и ты дай ту траву ясти тому человеку». В книгах имелись также подробные рецепты приготовления лекарств. Так, в травнике, использовавшемся знахарями Пермской губ., давался такой рецепт изготовления пластыря «для спуска малхана живучего»: «Масло коровья два жеребья, ветчины сала жеребей, серы пихтовые жеребей, меду пресного жеребей – спусти вместе в горшок, на огне растопить, да процедить сквозь плат».

Среди знахарей было распространено мнение, что целебные травы надо собирать в определенные для них Богом дни и в определенное время суток. Девясил, напр., положено собирать накануне Иванова дня, обязательно до восхода солнца, траву плакун – в Иванов день на утренней заре, чернобыльник (полынь) – в конце августа или в первых числах сентября; ветки бузины – накануне праздника Всех святых; траву ка- люку – только в Петров день во время вечерней зари, траву прикрыш с 15 авг. по 1 окт. (по ст. ст.).

Все знахари, отправляясь за целебными травами, обязательно молились дома перед иконами, а когда приходили в лес, то сначала кланялись низким поклоном земле, а затем обращались к Богу с просьбой разрешить им сбор трав: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь. Благослови, Господи, Мать Божия, пресвятая Дева Богородица и святой праведный Абрам, я пришел к вам испросить у вас дозволить мне трав сорвать на всякую пользу и от всякой болезни всем православным христианам. Святой отец праведный Абрам все поле орал, Симеон Зилот садил, Илья поливал, Господь помогал. Небо – отец, а земля – мать. Благослови, Господи, эту траву рвать на всякую пользу всем православным христианам. Аминь (трижды)». Зачастую выход знахаря за травами принимал ярко выраженный языческий характер. В книге известного этнографа Л. Н. Майкова, изданной впервые в 1869, это описывается так: «По словам знахариц, травы должно рвать на Ивана Купала, между заутреней и обедней, совсем нагому, какой человек родится; и не бояться ничего, что можно при том увидеть: «чертям не больно любо, как рвут травы», а как станешь рвать, то надо прежде попросить матушку сырую землю, чтоб она благословила нарвать с себя трав для всякого на- добья; надо ничком упасть на матушку сырую землю и молвить такие речи:

Гой земля еси сырая,

Земля матерая.

Матерь нам еси родная,

Всех еси нас породила

И угодьем наделила;

Ради нас, своих детей,

Зелий еси народила

Польгой беса отгоняти

И в болезнях отгоняти.

Повели с себя урвати

Разных надобьев, угодьев

Ради польги на живот!

Рвать травы надо одному и так, чтоб и близко никого не было».

В лечебной практике знахарей широко использовались также вода, земля, огонь. Мифологическое сознание наделяло их чудодейственной очищающей, оплодотворяющей и целительной силой. Водой обмывали больных, считая, что тем самым снимают болезнь, воду пили, использовали для приготовления лекарств из трав. Землю накладывали на раны, натирали ею больное место, принимали вместе с водой внутрь, через специально сделанный в земле подкоп протаскивали больного. Огонь использовали в лечебнопредохранительных целях, особенно при эпидемиях, а также для лечения различного рода воспалений кожи. С лечебными и профилактическими целями применяли также «потухший огонь» – угли, золу, дым.

По распространенному мнению, если вода, земля, огонь были взяты в сакральное время и в сакральном месте, то их целебные свойства намного усиливались. Так, например, вода, освященная в Крещение (святая, крещенская, богоявленская, иорданская вода), а также набранная из святых источников в рождественское утро, накануне Васильева дня, в Сретение, в Великой четверг или в день Ивана Купала, обладала, по поверью, большей целительной силой, чем обычная колодезная или речная. Земля, взятая на перекрестке дорог, на могиле или собранная с 3-х (9-ти) межей, способствовала более быстрому излечиванию. «Живой огонь», т. е. огонь, полученный путем трения дерева о дерево, по общему мнению, лучше предохранял от эпидемий, чем огонь, зажженный от серной спички.

В лечении знахари также использовали предметы, которым приписывалось магическое значение: нож, ножницы, иглу, топор, сеть, пасхальное яйцо, вербу, венчальную свечу, венчальную рубаху, а также различного рода амулеты, в качестве которых служили части тела или внутренние органы зверей, рыб, птиц, некоторые растения и минералы («чертов палец», громовой камень, камень лектариус, добытый из петуха, а также камешки, извлеченные из ласточки).

Однако главным инструментом знахарей был заговор (наговор, слова, шептание), основанный на обращении к Богу, святым силам природы, который либо произносили непосредственно над больным, либо наговаривали на различные вещества или предметы: воду, вино, соль, хлеб, чеснок и т. п. Заговор произносили обычно шепотом, быстрой скороговоркой, ритмично, с использованием особой интонации. При произнесении заговора знахарь кропил больного водой, окуривал дымом, сплевывал, зевал, размахивал руками, крестился, кланялся. Благодаря всему этому создавалось впечатление какой-то тайной, магической речи, направленной к потусторонним силам, а знахарь воспринимался как посредник между людьми и высшими силами, от которых зависело здоровье человека.

Лечение больного проводили как в жилом помещении – в доме знахаря или больного (как правило, у печи или на пороге между сенями и избой), так и вне дома – в бане, хлеву, курятнике, у колодца, в поле или на перекрестке дорог. Выбор места был обусловлен характером болезни и состоянием больного. Время лечения регламентировалось в рамках суток: обычно до восхода солнца или после его захода. Некоторые болезни лечили ночью, когда на небе был виден убывающий месяц: «как месяц убывает, так у больного болезнь убудет». Кроме того, зачастую для лечения выбирали и определенные дни недели, при этом предпочтение отдавали т. н. счастливым дням лунного календаря, хорошими днями для лечения считались Великий четверг и Страстная пятница. Женщин старались лечить в т. н. женские дни недели, мужчин – в мужские.

Ист.: Шангина И. И. Русский народ. Будни и праздники. М., 2003; Майков Л. Н. Великорусские заклинания//Чародейство. Волшебство. Знахарство. Заклинания. Заговоры. М., 1998.

Сестра мужа. В большой крестьянской семье на нее как на «молодуху» по обычаю перекладывали самые тяжелые и неприятные работы. Поэтому у «молодухи» возникали неприязненные отношения с женой брата, невесткой.

Народное название субботнего дня Масленицы.

см.: Лаврентьев день.

Народное название трех дней в году: 1) прп. Зосимы Соловецкого, 17/30 апр.; 2) св. мч. Зосимы-воина, 19 июня/2 июля; 3) св. мч. Зосимы-монаха, 4/17 янв.

Русские пчеловоды называли прп. Зосиму Соловецкого Пчельником, считая его покровителем пчеловодства и хранителем пчел. По преданию, соловецкие угодники Зосима и Савватий, совершив дальнее путешествие на Афон, принесли оттуда в набалдашнике посоха пчелиную матку и этим положили начало пчеловодству на Руси. Поэтому пчеловоды молились Зосиме и Савватию об успехах в пчеловодстве; в день памяти Зосимы служили в церквах молебны и приносили в церковь медовые соты для освящения. В некоторых местах кормили пчел просфорой, освященной накануне Благовещения, как это делал сам Зосима. В день его памяти пчеловоды вынимали ульи из мшаников и выставляли на пасеки. При этом один из ульев ставился в центре, на нем устанавливался образ Зосимы, изображенного на иконе с ульем в руках. Посреди пасеки ставили стол, на чистую полотняную скатерть клали хлеб-соль, ставили богоявленскую (крещенскую) воду, свечу от пасхальной утрени и горшок с горячими углями. Затем зажигали свечу и с молитвой, обращенной к Зосиме и Савватию, обходили вокруг пасеку, окропляя ее со всех сторон крещенской водой. При этом совершали заговор, чтобы пчелы брали с полей хорошую взятку.

В народных представлениях память мч. Зосимы-воина, жившего во II в., воспринималась как память Зосимы Соловецкого. Поэтому Зосиме-воину молились летом, так же как Зосиме Пчельнику Соловецкому. То же самое отождествление разных святых в образе Зосимы Пчельника наблюдалось и в третьем случае, когда имя Зосимы-монаха, празднуемого в январе, также ассоциировалось в народном сознании с именем Зосимы Соловецкого. Потому и называли этот зимний день также Зосимой Пчельником. Хотя мч.

Зосима-монах к пчеловодству никакого отношения не имеет, тем не менее примечали на этот день погоду, чтобы определить в будущем поведение пчел.

(1777–4.01.1862), историк, этнограф, писатель, деятель русского движения в Галиции, член-корреспондент Петербургской АН (1855). Родился в г. Батятичи, Галиция. Из дворян. После окончания Львовской гимназии служил в Бржозовском магистрате (Саноцкий окр.). В 1809 секретарь временного правительства в Галиции, одновременно состоял (1809–12) русским переводчиком при местном суде; затем – юстициарий в Перемышльском округе и др. В н. 1820-х был назначен опекуном малолетних детей гр. Пининского и управляющим их имениями; получил в пожизненное пользование одну из их деревень, где занимался сельским хозяйством. Переехал во Львов, выступал в печати со статьями по вопросам сельского хозяйства и политической экономии. С 1830-х занимался историей и археологией. Член Львовского ставропигиального института (1829), управляющий ставропигиальной типографией, занимался разбором архива Ставропигии. Результатом его работы стала статья «Греко-католическая Ставропигиальная церковь во Львове и соединенный с ней институт» (опубликовано на нем. яз. в 1830, на польском яз. – в 1831). С целью обратить внимание ученых на народные песни – важный источник познания старины и обычаев карпато-русского населения Зубрицкий опубликовал статью «О галицких народных песнях»; разделял галицкие народные песни на русские, польские и песни жителей гор. В русских песнях карпатского края, по мнению Зубрицкого, отразилась история коренного населения (русинов, русичей, карпатороссов), имеющих с русскими общий этногенетический корень – Русь. В 1836 издал во Львове (на польском яз.) «Историческое исследование о русско-славянских типографиях в Галичине», в 1837 – «Очерк истории русского народа в Галичине и церковной иерархии в том же королевстве». С 1839 постоянно переписывался с Обществом истории и древностей российских (ОИДР). Сотрудничал с Киевской временной комиссией для разбора древних актов (почетный член с 1844), член-корреспондент Археографической комиссии в Петербурге. Занимался разысканием документов в архивах униатского капитула, доминиканского монастыря, Перемышльской консистории, в частных библиотеках и др. Собранные коллекции древних актов Зубрицкий систематически высылал в Археографическую комиссию (в 1842–51 им доставлено 270 копий и подлинников, в т. ч. документы XIII–XIV вв.) Результатом работы Зубрицкого по приведению в порядок Львовского городского архива был труд «Хроника города Львова» (1844 на польском яз.). В 1841 Зубрицкий опубликовал в журнале «Москвитянин» статью «Ученые и литературные заведения во Львове», в 1849–50 в «Журнале Министерства народного просвещения» напечатал «Летопись Львовского Ставропигиального братства». Во время революции 1848–49 оказывал содействие писателям Я. И. Головацкому, А. С. Петрушевичу и др.; опубликовал работы «Границы между русской и польской нациями в Галиции» (1849, русский перевод – 1863). В 1852 вышли в свет первые 2 тома «Истории древнего Галицко-Русского княжества» с приложением «Родословной картины» (таблицы) русских князей и царей Рюрикова поколения (охватывает историю Галицкой Руси до 1199); 3-й том, посвященный истории Галиции 1200–1337, вышел в 1855, в нем Зубрицкий изложил историю и фольклорные аргументы в пользу гипотезы о дунайской прародине славян, много внимания уделил отношениям Галицко-Волынского княжества с Польшей; 4-й том («Аноним Гнезненский и Иоанн Длугош», Львов, 1855) состоит из отрывков хроник Янко из Чарикова и Иоанна Длугоша, относящихся к событиям 1337–87. В 1862 в «Чтениях ОИДР» опубликована последняя работа Зубрицкого «Галицкая Русь в XVI столетии» (напечатана в отрывках в переводе А. А. Майкова).

Лит.: Аристов Ф. Ф. Карпато-русские писатели. Т. 1. М., 1916; Пашаева Н. М. Неизданная переписка Д. И. Зубрицкого//Слав. архив. М., 1962.

Т. Аристова

Люлька, детская колыбель. Представляла собой раму со слабо натянутой тканью, подвешенную за четыре веревки. Зыбку можно было качать, успокаивая ребенка.

Муж дочери или сестры, иногда зятьями называли и мужей племянниц и двоюродных сестер, прежде всего вообще всех свойственников мужского пола с женской стороны.