Глава первая. В сердце пустыни

Все путешественники, которым довелось побывать в Египте, отмечали повсеместное присутствие пустыни. Прилетающий в Каир современный турист видит пирамиды, стоящие на краю пустыни. И аэропорт, куда он приземляется, также расположен посреди пустынной зоны. Если же турист пролетает над Нильской долиной по дороге в Луксор, Асуан и Абу Симбел, то пустыня постоянно находится перед его глазами, сжимая с двух сторон узкую линию плодородной и населенной земли, которая тянется вдоль реки. Ни в какой другой стране мира пустыня не прилегает так плотно к обитаемому пространству. Любой житель Египта постоянно ощущает ее присутствие. Она – за его дверью, на краю его поля, в его взгляде, в его жизни. Ни в каком другом месте этот контраст между возделанной землей и пустыней, между плодородной, орошаемой Нилом черной почвой и безжизненными песками, которые тянутся по обе стороны долины, не достигает такой силы. Уже со времен фараонов долина Нила была «владением бога жизни Осириса и его сына Гора, которым противостоял Сет, бог враждебной и творящей зло пустыни»¹². Пустыня – это область смерти не только потому, что она является безжизненным пространством и местом для могил, но и потому, что часто сама смерть выходит оттуда, принимая облик грабителей или хищных зверей. Египтянин имел все основания испытывать перед пустыней религиозный ужас и инстинктивное отвращение. Для того чтобы он отважился туда пойти, нужна была очень веская причина.

Так, например, во время гонений императора Деция в середине III века некоторые христиане сбежали в пустыню, чтобы спастись от пыток и казни. По свидетельству блаженного Иеронима, так случилось с Павлом Фивейским, который бежал в пустыню, спасая свою жизнь, и остался там ради добродетели¹³. Но большинство этих беглецов, вероятно, вернулись в свои деревни после окончания гонений.

В это время Египет в массе своей еще только обращался в христианство, и для христиан, воспитанных на Библии, пустыня могла казаться менее страшной, а в некоторых аспектах даже и привлекательной. Ведь именно по пустыне Бог вел свой народ после освобождения из египетского плена, чтобы в конце концов привести его к земле обетованной. В пустыне возмужал Иоанн Креститель, и даже сам Иисус пошел туда, чтобы встретиться с дьяволом. Много ревностных христиан решили остаться девственниками ради Господа и вести жизнь аскетов сначала в лоне своих семей, а затем немного поодаль, на границе деревень, то есть на границе пустыни. Таким образом, в конце III века по всей Нильской долине и рукавам Дельты уже жили монахи, обитавшие либо в пещерах на откосах прибрежных скал, которые нависали над рекой, либо в хижинах, построенных по соседству. Самым знаменитым среди них был Антоний Великий, который подвизался в Писпире, в нескольких километрах к северо-востоку от современного города Бени Суейф.

Если не считать Павла Фивейского, который сбежал на побережье Красного моря, создав тем самым много проблем для историков, то все остальные монахи обитали в пустыне, примыкавшей к Нилу или обитаемым районам. Но постепенно у них появился «вкус к пустыне», и некоторые решили углубиться еще дальше, чтобы лучше воспользоваться тем уединением и тишиной, которые они здесь находили. Прожив около десяти лет в гробнице неподалеку от своей деревни на правом берегу Нила, Антоний переправился через реку, чтобы укрыться в заброшенном укреплении, находившемся в нескольких километрах от современного местечка Эль-Маймун. Он двадцать лет провел там в затворе, после чего к нему присоединились многочисленные ученики. И именно отсюда, по вдохновению свыше, он ушел во «внутреннюю пустыню». Присоединившись к каравану бедуинов, Антоний прошел примерно 150 километров, пока не достиг горы, у подножия которой он нашел источник и несколько финиковых пальм. Именно в этом месте позднее был сооружен монастырь, носящий его имя¹⁴. Современный путь к монастырю почти совпадает с тем маршрутом, которым шел Антоний из долины Нила. Он соответствует большой низине Вади-эль-Араба, бывшей еще с Античности одним из путей, по которым из долины Нила караваны направлялись к Красному морю.

Эта скалистая и каменистая пустыня, расположенная к востоку от Нила и называемая Аравийской, состоит главным образом из горных цепей, которые в некоторых местах достигают двух тысяч метров в высоту. К западу от Нила расположена Ливийская пустыня, представляющая собой известковое плато, примерно в 200 метров высотой, выходящее иногда на поверхность прямо посреди песчаных холмов. Именно в северной части этой пустыни, ближе к Дельте, подвизались Амун и Макарий.

Аскеты, желавшие вступить в состязание с Антонием Великим, покидали долину почти вдоль всего течения Нила и оставляли ближние к ней пристанища, чтобы уйти в «глубину пустыни». Но, как кажется, лишь некоторые из них основали там значительные поселения. В Верхнем Египте, как мы знаем из «Истории монахов», это были Ор, Аполлон и Патермуфий, которые, прожив много лет в полном одиночестве, затем вернулись в «ближнюю пустыню», где собрали вокруг себя многочисленных учеников¹⁵. Амун и Макарий поселились в «великой пустыне», и там к ним постепенно присоединилось несметное множество монахов. Таким образом возникли отшельнические поселения в Нитрии и ее «филиале» – Келлиях, а также в Скиту.

В то время, когда Антоний взошел на свою гору, то есть около 313 года, одного богатого юношу, сироту, жившего где-то в Дельте, принуждал к вступлению в брак его собственный дядя. В брачную ночь этот юноша предложил своей супруге посвятить Господу свое целомудрие, она согласилась, и они прожили вместе под одной крышей восемнадцать лет, будучи абсолютными девственниками. Наконец, по настоянию своей жены, Амун (так звали юношу) ушел в пустыню, где выстроил себе келью, недалеко от современной деревни Эль-Бар-нудж, примерно в пятнадцати километрах к юго-западу от Даманхура¹⁶. Это и было началом знаменитой «Нитрийской пустыни», где вскоре по соседству с Амуном собралось множество монахов, так что очень быстро это место оказалось перенаселенным. Тем, кто желал большего уединения, Амун, по совету Антония, устроил новые кельи в 18 или 19 километрах от Нитрии¹⁷. Так родилась «пустыня Келлий», теперь хорошо известная благодаря раскопкам, уже 25 лет осуществляемым французскими и швейцарскими археологами¹⁸.

В этом районе пустыня поднимается над уровнем моря всего на несколько метров. Если двигаться к югу, то ее высота увеличивается и достигает 50–60 метров. Примерно в пятнадцати километрах от Келлий мы наталкиваемся на большую впадину, составляющую где-то 30 километров в длину и 6–7 километров в ширину, дно которой находится ниже уровня моря и образует озеро. Благодаря ему она и получила свое название – Вади-Натрун, из-за селитры («нитрии»), которую там добывали еще в древности. Именно здесь расположена «пустыня Скита», где около 330 года поселился Макарий Египетский. Он хорошо знал это место, поскольку, будучи погонщиком верблюдов, заходил туда за селитрой. Став аскетом и клириком, Макарий жил по соседству со своей деревней, а затем удалился в эту пустыню, желая избежать тщеславия¹⁹. Очень быстро Скит стал процветающим центром отшельнической жизни, где подвизались самые известные египетские Отцы.

В трех призваниях свыше – Антония Великого, Амуна Нитрийского и Макария Египетского (или Великого) – мы видим один и тот же постепенный уход из мира, который приводит к созданию посреди пустыни очагов монашеской жизни. Но решительный шаг состоял в том, чтобы заставить себя покинуть «ближнюю» или «внешнюю пустыню» (край пустыни, как мы бы сейчас сказали) и переселиться в «великую пустыню», в текстах источников называемую также «дальней» или «внутренней пустыней», «глубиной пустыни» или «сугубой пустыней». Вот то основополагающее событие, которое происходит в монашеской среде Египта в начале IV века. Это не простое происшествие или обычное событие, но то, что можно назвать подлинной эпопеей, из-за его героического характера и громадной важности. Ведь мы уже говорили о том отвращении, которое египтяне испытывали к пустыне, и понимаем, что нужен был поистине мощный мотив, чтобы привлечь их в эти безводные и безжизненные места. И приходили они сюда не временно, а с твердым намерением провести здесь всю жизнь. В случае с Антонием Великим, как пишет его биограф, идти во «внутреннюю пустыню» ему посоветовал «голос свыше». Но небесная благодать пришла только после того, как Антоний решил изменить свою жизнь, поскольку он не смог «пребывать в уединении, как желал по своей воле», и опасался «превознестись тем, что Господь творит через него»²⁰. Примерно тем же руководствовался и Макарий Великий, уходя жить в Скит.

Историки уже перечислили все возможные причины, подходящие для объяснения этого бегства в пустыню: экономические, политические, социальные... Вполне возможно, что впоследствии эти причины и повлияли на решение некоторых христиан оставить мир. Но в случае с первыми великими подвижниками, о которых говорим мы, ничего, как кажется, не позволяет нам предполагать, что именно эти мотивы лежали в основе их решения полностью порвать с прежней жизнью. Причины, определившие их столь радикальное решение, могут быть только религиозными, как и те, что подтолкнули их к отказу от брака. Ведь примечательно, что Амун, Макарий и Антоний жили в целомудрии как аскеты еще до своего ухода в пустыню. Они покинули мир, чтобы лучше осуществить тот отказ от мирских благ, которого они так страстно желали. Антуан Гийомон убедительно показал, что смысловая эволюция слова «монах» хорошо отражает эволюцию понимания смысла евангельских отречений²¹. Означая сначала «один» в смысле «девственник», оно также выражало желание объединить свое сердце и свою жизнь, устранив все то, что рассеивает и разделяет, то есть все земное добро и человеческие заботы. Ну и наконец, возникает желание избавиться от суеты мира и посвятить себя всецело Богу. Это желание и подталкивает монаха к уединению в дальней пустыне. Когда анахорет живет вблизи от своей деревни, он рискует снова попасть под бремя различных забот, семейных или каких-нибудь других, соблазниться радостями мирской жизни и впасть в тщеславие. Антоний, удалившись на значительное расстояние от мира, осуществляет радикальный разрыв, подлинное и добровольное умерщвление. Как пишет Афанасий Александрийский, это происходит благодаря воспоминаниям о той любви, о которой свидетельствовал нам Бог, «Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас» (Рим. 8:32)²². Если прямой призыв к жизни в пустыне и не присутствует в Евангелии, то он подразумевается там как самый подходящий путь для осуществления полностью учения Христа и подражания Христу: «Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником... И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную»²³ (Лк. 14:33; Мф. 19:29).

В Древнем мире, у язычников и иудеев, конечно же были примеры, сравнимые с христианским отшельничеством. Греческие философы, в особенности стоики, восхваляли идеал уединенной жизни, которая облегчает поиски мудрости. Ессеи, современные Христу иудейские аскеты, подвизались в районе Мертвого моря, ведя суровую и целомудренную жизнь и восхваляя Бога в своих молитвах. Благодаря Филону²⁴, мы знаем о существовании в тот же период времени в окрестностях Александрии общины «терапевтов», то есть служителей Бога, живших вдали от шума и деловой суеты и посвятивших себя созерцанию божественного²⁵. Но нигде, кроме как у христианских отшельников, мы не увидим такого радикального разрыва с цивилизованным миром. И если есть что-либо совершенно новое и совершенно особенное в христианском монашестве, так это то, что исход в пустыню совершался не ради далекого и абстрактного Бога, но ради Бога, воплощенного во Христе, ради замысла, лучше всего отвечающего на ту безмерную любовь, которую нам засвидетельствовал Сам Бог, послав Своего Сына, ставшего, как и мы, человеком, пострадать и умереть ради нашего спасения. Без воплощения Христа уход монахов в пустыню не имеет никакого смысла, и в этом случае несколько человек никогда не смогли бы повести за собой тысячи христиан. Этот необычный демарш, это отделение от церковной общины должно было бы тогда рассматриваться как отступничество, какой-то странный перегиб, или даже извращение, но им почти сразу же стали любоваться, хвалить и превозносить его как верх добродетели и святости. Сам святой Афанасий, великий Александрийский архиепископ, пламенный защитник божественности Христа в спорах с арианами, являлся, наряду с этим, и ревностным защитником монашеской жизни. Написав и издав²⁶ Житие Антония, выдающийся богослов освятил своим авторитетом это необычное новшество. Он представил в своем герое не только образец для монахов, но хороший пример для всех христиан и свидетельство о вере, которое могло касаться и язычников. И вот вскоре все взоры были обращены к пустыням Египта, паломничества туда совершались с такой же ревностью, как и к святым местам Палестины, повсюду были слышны тысячи историй про Отцов-пустынников, их слова пересказывали с таким усердием, как будто распространяли само Евангелие. И здесь со стороны христиан мы видим не только канонизацию этих святых, но и внутреннее одобрение их образа жизни в том, чем он был изначально: удалившись в пустыню, они сделали его примером для других.

Уйти в пустыню... Для Антония и первых пустынников это значило «бегать людей», не показываться в населенных областях, городах и деревнях. Но пустыня – это не только необитаемое место, это еще и земля, не пригодная для жизни, поскольку она очень скудна и не приспособлена к тому, чтобы снабдить человека минимумом, необходимым для его существования. Конечно, кочевники могут успешно переходить от одного оазиса к другому, совершая по мере надобности набеги на обжитые земли, чтобы раздобыть себе то, чего им недостает. Люди же, ведущие оседлый образ жизни, обречены жить здесь в лишениях и отсутствии какого-либо удобства. Но ведь именно этого и желали Отцы пустыни. Как сказал однажды авва Исидор: «Разве не ради печали мы пришли в место это?»²⁷. Покидая окрестности населенных областей, они хорошо осознавали, что делают. Авва Авраам как-то сказал Кассиану: «Мы могли бы построить наши кельи на берегу Нила и иметь воду подле наших дверей. Мы избежали бы тогда труда носить ее за четыре тысячи шагов. У нас было бы удобно и приятно, у нас были бы цветущие сады... Но мы презрели и отвергли эти блага, мы довольствуемся только этой безводной пустыней. Всем удовольствиям мира мы предпочитаем страшную наготу этой глуши... скорбную грусть этих песков...»²⁸.

Как же далеки мы здесь от той идиллической картины жизни «терапевтов» в александрийском пригороде, которую дает нам Филон, жизни в местах, где воздух чист и прозрачен, в зеленеющих садах, где царят тишина и покой, вдали от городских забот и городской грязи!²⁹ Безусловно, и у этих иудейских аскетов были религиозные намерения, но они желали жить в условиях, более подходящих для созерцания Бога, тогда как христианские отшельники в первую очередь подражали распятому Господу. И не напрасно они чертили кресты повсюду на стенах своих жилищ, как это наглядно видно на руинах поселений в Келлиях.

Первые монахи, жившие в «великой пустыне», недолго наслаждались полным уединением, ради которого они сюда пришли. К концу IV века Нитрия, согласно Палладию, насчитывала 5 тысяч монахов³⁰, а в Келлиях их было около 600³¹. Относительно Скита данных нет, но мы знаем, что вскоре после смерти Антония Великого в 356 году авва Сисой посчитал, что отшельников там уже довольно много, и поэтому ушел оттуда на гору Кульзум³², чтобы жить там в полном уединении³³. Другие анахореты, жаждавшие уединения, углубились в пустыню еще дальше, например, Пафутий, носивший прозвище «Бубал» (то есть антилопа), о котором пишет Кассиан³⁴. Авва Пимен мог только сожалеть, что «пустыни уже почти нет»³⁵. В любом случае – и в эпоху Отцов пустыни, и впоследствии – отшельники, которые всю жизнь проводили в полном уединении, были редкостью. Но решительный шаг тех, кто первым достиг «великой пустыни», ни на йоту не потерял своей важности. Те, кто его предпринял, являлись поистине «Отцами пустыни», ибо именно с них началось бытие монашеской пустыни не только как духовного понятия, но и как места, отделенного от мира, где некоторые христиане могли вести жизнь, более соответствующую Евангелию.

«В сердце пустыни» – такое название Антуан де Сент-Экзюпери дал одной из глав своего романа «Планета людей». Речь там идет об аварии самолета в Ливийской пустыне. Со времени своего пребывания в Кап-Жуби на марокканском побережье летчик, главный герой романа, уже немножко знает пустыню, точнее, ее край. Но, как он пишет, «однажды мне случилось заглянуть в ее сердце». Летчик страшно ослабел от жажды во время долгого перехода, который должен был совершить перед тем, как 2 января 1936 года в окрестностях Вади-Натрун ему на помощь пришел бедуин. И в какой-то момент ему показалось, что он видит вдали крест³⁶. Монастырь, обозначенный на карте, должно быть, был Дейр-Барамус, расположенный на самом востоке этого места – одна из тех четырех обителей, что еще существуют в Скиту. Сент-Экзюпери, несомненно, хорошо понимал мысли и чувства тех последователей Отцов пустыни, которые вот уже 15 веков живут в этих засушливых местах. Может быть, именно поэтому в его романах так часто упоминается и воспевается пустыня, где, как он пишет, «мы отданы на милость Божью»³⁷...