Глава IV. Отношение п. Адриана к юго–западной Русской церкви

За четыре года до вступления на патриаршую кафедру. Адриана в истории юго–западной русской церкви произошло крупное по своим последствиям событие. Киевская митрополия была подчинена Московскому патриархату. С этого времени русские первосвятители снова начали иметь на дела юго–западной русской церкви то огромное влияние, которое на два слишком века (с 1459–1686 г.) прервано было насилием польских и литовских государей, желавших поставить юго–западную Русь в независимое во всех отношениях от Москвы положение. Больших усилий, много таланта и энергии, дипломатических уловок и денежных средств пришлось пустить в ход московскому правительству, чтобы сталось это великое дело. П. Иоаким был во главе устроителей подчинения Киева Москве в церковном отношении. П. Адриан явился только продолжателем работы своего предшественника. Это особенно ярко отражается в самих документах по делу о подчинении Киевской митрополии Московскому патриархату¹⁸⁸. П. Иоакиму пришлось побороть много препятствий. Друзей Москвы среди привилегированных малороссов было немного. Лишь простой народ да низшее духовенство тянуло к православной Москве, чтобы не быть в кабале у ополячившихся панов – католиков и жидов – их кредиторов. Высшее малороссийское духовенство, войсковая старшина, словом, все влиятельные элементы юго–западной Руси, а также польские и турецкие государи, по политическим соображениям, были в рядах противников церковного подчинения Киевской области Москве, несмотря на то, что политически Киев уже с 1654 года был в подданстве московскому государю. Главная преграда была каноническая: юго–западная церковь находилась в подчинении Константинопольскому патриархату с самого основания русской церкви, тогда как Московская церковь вышла в XV в. из этого подчинения и возвысилась в конце XVI в. до положения патриархата, равного восточным. Константинопольские патриархи, получавшие доход с Киевской митрополии, конечно не желали своею волею уступать богатую митрополию Московскому патриарху; их поддерживали другие восточные иерархи, напр., «ярливый» Досифей, п. Иерусалимский, один из видных восточных иерархов, к голосу которого прислушивалась вся восточная церковь¹⁸⁹. Дело религиозного подчинения Киева Москве пошло успешнее только с того времени, как гетманом Малороссии сделался выходец из низшего духовенства, сын священника Иван Самойлович, ставший как бы выразителем желаний простого народа. А когда рядом с гетманом начал действовать другой радетель Москвы епископ Луцкий Гедеон, князь Святополк–Четвертинский, на себе испытавший всю горечь польско–католического засилья в юго–западной Руси, московскому правительству нужно было использовать симпатии двух влиятельных малороссов и с помощью их устроить подчинение Киевской митрополии Московскому патриархату. П. Иоаким, действительно, не упустил подходящего момента и, с своей стороны обнаружив много энергии, такта, дипломатических тонкостей, положил главные краеугольные камни на здание одной, общей для всех русских, церкви. Мы в кратких чертах представим историю подчинения юго–западной церкви Московскому патриархату и характер отношений п. Иоакима к представителям малороссийского церковного общества, вслед за подчинением с тем, чтобы рельефнее охарактеризовать деятельность п. Адриана, как продолжателя его работы.

П. Иоаким не гнушался никакими средствами в достижении намеченной им цели. Считая особенно полезными для этого дела Самойловича и Гедеона Четвертинского, он в обращениях с ними высказывал столько благожелательности, участия и доверия, что подавал много надежд тому и другому на укрепление и устройство их служебного положения. Гетман Самойлович не мог, конечно, хладнокровно относиться к вопросу, как настроен к нему п. Иоаким, принимавший видное участие в гражданских делах. благодаря поддержке п. Иоакима Самойлович крепко мог держать в руках гетманскую булаву, несмотря на множество недругов в войсковой старшине. Гедеон Четвертинский также по влиянию п. Иоакима на малороссийские церковные дела, благодаря его поддержке, вопреки желаниям многих духовных сановников западной Руси, мог получить киевскую кафедру, в то время вакантную. Облагодетельствованные же и поддерживаемые патр. Московским гетман и митрополит должны были сделаться в церковных делах послушными орудиями Московского патриарха. Но тут нужно было придать законные формы подчинению, о чем и постарался патр. Иоаким, воспользовавшийся счастливым стечением обстоятельств. Видя, что в Киеве долгое время нет митрополита, вследствии чего происходят церковные беспорядки, п. Иоаким счел своим нравственным долгом вмешаться в дела юго–западной церкви, хотя, как он сам говорил, «оная Киевская епархия издавна находится в ведении Цареградского патриарха». Чтобы «многонародная Киевская паства без свойственного пастыря от внестранных черезправильников не расторглась», п. Иоаким еще в 1683 г. и в 1684 г. побуждал гетмана Самойловича явить тщание о избрании киевского митрополита¹⁹⁰. Самойлович в ответном письме патр. Иоакиму свидетельствовал о своем «неотъемлемом попечении о святолепном деле митрополияго избрания»¹⁹¹. И патриарх, и гетман, ратуя за церковные интересы Киева, имели и свои личные виды. Патриарх добивался, чтобы вновь избранный митрополит получил жезл из его рук и был верен Москве. Гетман желал видеть в первосвятителе юго–западной церкви своего ставленника и сторонника, чтобы идти с ним рука об руку и тем укрепить свое положение в Малороссии и иметь в нем лишнее связующее звено добрых отношений между собою и московским правительством. Патриарху и гетману нужно было подыскать кандидата в митрополиты, удовлетворяющего таким требованиям. Кандидат нашелся – то был бежавший в 1684 г. из Волыни от насилий папежников, ревнитель православия и за то много пострадавший луцкий епископ Гедеон, князь Святополк–Четвертинский, сразу ставший в дружественные отношения к Самойловичу и п. Иоакиму¹⁹². Гетман и патриарх обласкали Гедеона, видя в нем будущее орудие своих личных целей¹⁹³. Гетман повел дело избрания киевского митрополита, при наличности подходящего кандидата, очень энергично. В 1685 г. был созван в Киеве собор представителей от гетмана и от малороссийского духовенства для избрания митрополита. Так как на соборе представителей гетмана было много, а представителей духовенства мало (уклонились от участия в соборе Лазарь, архиеп. Черниговский, архимандриты – Черниговский и Новгородсеверский и многие другие, не желавшие подчинения Киевского митрополита Московскому патриарху и в тоже время бессильные противодействовать гетману), то должен был быть избран человек, предназначенный гетманом. На кафедру Киевской митрополии единогласно был избран Гедеон–Четвертинский¹⁹⁴. Епископ Гедеон, также отсутствовавший на соборе, был уведомлен о своем избрании депутацией от собора. Но зная, чья рука и в каких целях выдвинула его кандидатуру, Гедеон при первом же акте избрания своего изъявил желание принять жезл архипастырский не от кого другого, как от московского патриарха, чтобы иметь поддержку в могущественном московском первосвятителе. Для обсуждения ответа Четвертинского был созван в Киеве новый собор, на котором против посвящения Гедеона в Москве протестовал многоученый Варлаам Ясинский. Вместе с Ясинским и другие бывшие на соборе, изложили свой протест в листах, посланных с этого собора к гетману Самойловичу. П. Иоаким чрез своего агента в малороссийской церкви Авраамия, митр. Белгородского¹⁹⁵ также ознакомился с содержанием этих статей, где бывшие на соборе объявляли, что они не имеют права окончательно решить дело о подчинении киевской митрополии московскому патриарху и довольно ясно высказывали, что они очень не желают, чтобы оно устраивалось¹⁹⁶. Гетман и п. Иоаким не были остановлены протестом высшего малороссийского духовенства. На их стороне была сила и выгодные политические международные обстоятельства. Гедеона они считали избранным митрополитом, имеющим ехать для поставления в Москву. Однако гетман, не желая совершенно игнорировать протестующий голос малороссийского духовенства, ходатайствовал пред царями и патриархом о соблюдена в неприкосновенности, при поставлении киевского митрополита в Москве и подчинении малороссийской церкви московскому патриарху, прав и привилегий Киевской кафедры: 1) невмешательства патриарха в суды киевского митрополита; 2) независимости от него типографии и школ; 3) избрания митрополита вольными голосами по прежнему обычаю; 4) ношения митрополитом митры с крестом и предношения ему креста; 5) утверждения за митрополичьей кафедрой всех ее прежних владений; кроме этого Самойлович 6) просил для киевского митрополита титул «Екзарха Константинопольского трона» и 7) чтобы «все иные древние сей митрополии чины и обыкновения сохранены были, паче же епископии, архимандрии, игуменства, монастыри и церкви, которые и прежде к послушанию митрополита Киевского належали, те все и ныне повиновались, как нынешнему новоизбранному, так и по нем последующим митрополитам»¹⁹⁷. Новоизбранный же митрополит не выговаривал себе льгот и привилегий у царей и патриарха. Уведомляя их одновременно с гетманом о своем избрании, Гедеон представлял свою судьбу в полное распоряжение московского правительства¹⁹⁸. Государи, в виду их малолетства и неопытности в таком деле, передали последнее в руки п. Иоакима. Иоаким, как тонкий политик, желая доказать свое право на Киевскую митрополию и вообще уместность вмешательства в дела юго–западной церкви, и тем дать отповедь своим противникам в нелюбимом им высшем малороссийском духовенстве составил выписку из летописцев. Здесь патриарх сгруппировал известные исторические факты, что киевские митрополиты, покинув Киев и живя сначала во Владимире, a затем в Москве, правили всею Русскою церковью безраздельно, посылая в Киев своих наместников. В Киеве, хотя и избран был, впоследствии, особый митрополит, но не по каноническим правилам, а по настоянию литовского князя Витовта; при том отдельные киевские митрополиты были или ушатами, или склонными к унии (таким образом, как бы недостойными носить такой высокий титул, одинаковый с московскими митрополитами). Когда же учреждено было московское патриаршество, – на соборе святейших патриархов восточной церкви было повелено всем российским архиереям повиноваться московскому патриарху. Такая фактическая аргументация патр. Иоакима служила предпосылкой заявлению его в письме к гетману и Гедеону, что он согласен с возведением в киевские митрополиты Гедеона и посвятит его в Москве, почему и приглашал Четвертинского ехать к нему за посвящением¹⁹⁹. Но, замечательно, в письмах своих епископу Гедеону и Гетману патриарх Иоаким ни одним словом не обмолвился о сохранении привилегий киевской митрополии. Патриарх, умалчивая об этом, развязал себе руки для дальнейших своих действий по отношению к подчинению Киева Москве.

Совсем иначе была составлена царская грамота. В ней утверждалось, что права и привилегии южно–русской церкви после присоединения к Московскому патриархату, согласно ходатайству гетмана, не будут нарушены. Только одна просьба гетмана, очевидного настоянию Иоакима, не была уважена, чтобы киевский митрополит назывался екзархом Константинопольского патриархата. Так хитро было обставлено формально дело подчинения Киевской митрополии Московскому патриархату. Цари обещали киевскому митрополиту много прав и привилегий, патриарх обходил данный вопрос молчанием. Не рука ли п. Иоакима заправляла всем ходом дела: через грамоту царей московских заманивала высшего предстоятеля малороссийской церкви, а своим патриаршим посланием намечала совершенно противоположный характер отношений к присоединявшейся митрополии. В Малороссии положились на царскую грамоту, и дело религиозного подчинения Киева Москве состоялось, 24 окт. 1685 года Гедеон Четвертинский со свитой прибыл в Москву, где ему был устроен щедрый прием, и дано богатое содержание²⁰⁰. 8 ноября состоялось торжественное возведение патриархом Иоакимом епископа Гедеона в сан Киевского митрополита, после того как он произнес архиерейскую присягу и дал обещание во всем повиноваться Московскому патриарху²⁰¹. Цари и патриарх вслед за посвящением киевского митрополита дали ему утвердительные грамоты; причем цари утверждали все обещанные пригласительной грамотой права и привилегии, а сами, патриарх, от кого собственно, и зависело соблюдение этих обещаний, снова обходил их молчанием и даже старался поставить киевского Митрополита в одинаковое положение с другими русскими митрополитами²⁰².

Поставление п. Иоакимом Гедеона в Москве в киевские митрополиты и подчинение Киевской митрополии Московскому патриархату, еще заранее опротестованное духовным собором малороссийской церкви, как не каноничное, могло оказаться висячим на воздухе и повести к церковным беспорядкам в юго–западной Руси в том случае, если бы выступил на защиту своих прав константинопольский патриарх. Недаром участники протестовавшего малороссийского собора одним из главных препятствий исполнить волю гетмана и великих государей выставляли свою многовековую каноническую зависимость от константинопольского патриарха и дипломатично в статье 3 становились за спину последнего, предоставляя Москве считаться с Константинополем. Они с ироническою покорностью говорили (надеясь, что константинопольский патриарх не пожелает упустить из своих рук доходную Киевскую митрополию): «Тако на тот час без сумнения отлучимося от константинопольского исконного отца своего, когды очима нашима обачим (увидим) и ушима услышим цессию (уступку) цареградского патриарха московскому; а теперь нем будет выправленная цессия, боемося оторватися от исконного отца своего, патриарха царегородского, быхмо не подпали клятве»²⁰³. Прежде всего почувствовали шаткость этого дела новопоставленный митрополит Гедеон и гетман Самойлович, боявшиеся проклятия константинопольского патриарха, без ведома и благословения которого совершилось подчинение киевской митрополии, вопреки малороссийскому духовному собору. Московское правительство с своей стороны также находило нужным завершить дело подчинения киевской митрополии не в Киеве, где противники подчинения заметно стушевались, уступив силе гетмана и великих государей, а в Константинополе. Выгодная для Московского государства внешне–политическая атмосфера, когда Турция, со всех сторон угрожаемая врагами (Австрией, Польшей и Россией), желала перетянуть на свою сторону Москву и всячески угодить русскому правительству, смуты на патриаршей константинопольской кафедре, когда патриархи быстро сменялись один за другим по капризу визирей и, как случайные носители высокого сана, радели больше о своей голове и кармане, чем об интересах всего патриархата; денежные подарки, щедро обещаемые московскими агентами за услуги Москве восточных патриархов, – все это в результате своем дало то, что патр. Константинопольский Дионисий, по воле визиря, за царское жалованье в 200 зол. и трех сороков соболей, выдал, с согласия собора из 19 епископов, московскому послу Алексееву все нужные по киевскому делу бумаги. Это были грамоты и письма, коими киевская митрополия с этого времени (с мая–июня 1686 года) формально уступалась Московскому патриарху, а всей малороссийской пастве предписывалось признавать ставленника патр. Иоакима, Гедеона Четвертинского, законным Киевским митрополитом и разрешалось других киевских митрополитов ставить в Москве²⁰⁴. Московское правительство, достигнув цели в Константинополе, скоро перестало сочувствовать всем тем, кто так или иначе способствовал успешному завершению фактического и формального подчинения Киевской митрополии Московскому патриархату. Почувствовали это прежде всего константинопольские участники. Турецкое правительство, содействовавшее религиозному подчинению Киева Москве, вскоре увидело в рядах враждебных Турции войск и русские полки, а патр. Дионисий, низложенный турками за уступку Киевской митрополии московскому патриарху²⁰⁵ получил от патр. Иоакима малоутешительное письмо²⁰⁶. Еще более испытали крепкую руку Московского правительства и архипастырский жезл Киевские радетели церковного подчинения Москве. Московская централизация мощным потоком захватывала окраинные течения в одно русло, подавляя всякое стремление к центробежному движению. Киевский митрополит Гедеон и гетман Самойлович недолго находились в фаворе у московского правительства. За подчинение Киевской митрополии Москве гетман и митрополит на первых порах получили огромные выгоды. Гетман пользовался неограниченной властью в Малороссии, благодаря поддержке Московского правительства, несмотря на доносы в Москву своих недругов, а митрополит Гедеон, покровительствуемый всемощным гетманом (с которым он породнился) и патр. Иоакимом властвовал над всем юго–западным православным духовенством, так как не только противники его возведения на митрополичью кафедру (Черниговский архиепископ Лазарь Баранович и архим. Киево–Печерской Лавры Варлаам Ясинский) особой грамотой великих государей были формально подчинены Четвертинскому, а благодаря воле гетмана и на деле должны были беспрекословно ему подчиняться, но и зарубежные православные епископы, находившиеся во власти Польши, в силу политического влияния Москвы на польские дела, признавали над собою власть Киевского митрополита²⁰⁷.

Так было до первой шаткости (может быть больше воображаемой) гетмана по отношению к московскому правительству. После своего неудачного похода на Турцию в 1689г., князь Голицын указал главную причину неудачи в злостной измене Самойловича. Гетман был низложен, а на его место избран Иван Мазепа. Падение Самойловича повлекло унижение и его ставленника и родственника митр. Гедеона, не находившего теперь защиты у московского патриарха Иоакима. Недруги Четвертинского: Лазарь Баранович, Варлаам Ясинский, епископ Львовский Иосиф Шумлянский и другие подняли головы, не хотели уже подчиняться ему и все в 1688–1689 годах писали в Москву жалобы на произвол Киевского митрополита и в заключение просили, всякий в своих личных интересах: Баранович, чтобы Черниговская архиепископия была непосредственно под благословением святейшего патриарха московского наравне с прочими велико–российскими архиереями, a архиереи черниговские поставлялись не в Киеве, а в Москве²⁰⁸; Варлаам Ясинский просил, чтобы Киево–Печерская Лавра освобождена была от надзора Киевского митрополита и обращена в ставропигию московского патриарха²⁰⁹; Иосиф Шумлянский от лица епископов Луцкого, Перемышльского и Белгородского просил патр. Иоакима, чтобы он «от послушания к князю и митрополиту (Четвертинскому) их уволил, но сам их благословил и руку помощи подавал на всяк час»²¹⁰. Жалобы означенных лиц были приятны патр. Иоакиму, так как просители давали ему возможность осуществить заветную мечту подчинить юго–западную русскую церковь московскому патриархату без всяких льгот и сделать всех юго–западных архиереев своими послушными детьми, не выходящими из воли отца. Исполнить желания просителей и тем нанести явный удар привилегированному положению в русской церкви киевского митрополита и сравнять его с прочими митрополитами патр. Иоаким мог с полным спокойствием и сознанием своего права, так как при самом поставлении Четвертинского в своей грамоте он, ведь, не обещал, что привилегии Киевского митрополита будут сохранены ненарушимо. Не находя противодействия в новом гетмане Мазепе, патр. Иоаким удовлетворил просьбы Барановича и Ясинского. Иоаким охотно забыл не сочувствие Барановича и Ясинского подчинению Киевской митрополии московскому патриарху и легко вспомнил, что черниговская епископия грамотой святейших патриархов – Паисия Александрийского, Макария Антиохийского, Иоасафа Московского и всея России в 176 (1668) г. превращена в архиепископию, а посему может находиться, по каноническим правилам, в подчинении не митрополиту, a патриарху, в данном случае, московскому. А так как Гедеон мог сослаться на грамоту царей 1685 г., по которой – епископии, архимандрии, игуменства, братства, монастыри, церкви, прежде находившиеся в послушании митрополии Киевской – и после подчинения киевского митрополита московскому патриарху – должны быть послушны, по прежнему, киевскому митрополиту²¹¹, – то составлена была от имени царей новая грамота, в которой заявлялось, что «то (прежняя грамота) препятием быти не имеет, понеже тогда он преосвященный архиепископ Лазарь челобитья своего нам великим государям не принес, и святейшему патриарху благословенные грамоты не объявил, да и правилу святых то, по вышеобъявленному изображению, противно». Грамотой царей архиепископу Лазарю даже давались в обладание спорные между Киевской и Черниговской кафедрами три протопопии (Глуховская, Конотопская и Борзенская)²¹². Посланные же из Киево–Печерской Лавры были также приняты в Москве милостиво, щедро одарены и получили грамоты царей и патриарха на превращение лавры в ставропигию московского патриарха, при полной независимости от киевского митрополита, на том основании, что лавра раньше была ставропигией константинопольского патриарха²¹³. Еще раньше патр. Иоаким признал патриаршей ставропигией родной ему Киево–Межигорский монастырь, также взятый из ведения киевского митрополита²¹⁴. Только просьба западных – православных епископов, присланная Иосифом Шумлянским не была вполне удовлетворена дальновидным моск. патриархом. Власть киевского митрополита над западно–русскими православными епископами была еще необходима, чтобы притянуть эти центробежные свободолюбивые элементы русской церкви. Патр. Иоаким не мог расправляться с ними, как с великорусскими архиереями, раз они находились под властью иностранного государя и всегда могли с бесчестьем отклонить его вмешательство в свои дела. Такт подсказывал ему, что Киевский митрополит, лишенный влияния в русских владениях, постарается наверстать в заграничных православных епархиях, пользуясь симпатиями православного низшего населения. Патриарх, не отталкивая Шумлянского, уговаривал его «ради любви Божия, приезжать в г. Киев и с митрополитом советовать в полезное во всем»²¹⁵. Патриарх обходил, след., вопрос о подчинении западных епархий Киевской митрополии и оставлял за собой в будущем полную свободу повернуть дело так или иначе, сообразно с обстоятельствами. В силу патриарших грамот Барановичу, Ясинскому, Межигорскому монастырю и Шумлянскому (считавшему себя с этого времени фактически независимым от киевского митрополита) митр. Гедеон Четвертинский понес огромный моральный и материальный урон, он лишился как прежнего значения во всей южно–русской церкви, так и всех имущественных владений. Только в Киевской области остались у него две деревни, из которых одна оспаривалась лаврой²¹⁶. В этом же 1688 году патриархом Иоакимом запрещено было митр. Гедеону подписываться «митрополитом всея России»²¹⁷. Словом, в короткое время киевский митрополит низведен был на положение простого митрополита, хотя и первого между прочими русскими митрополитами, подчиненного московскому патриарху, считавшему себя в праве делать запросы, наставления и внушения. В еще более подчиненное положение стали другие духовные сановники, бывшие противники власти московского патриарха над южно–русской церковью – Лазарь Баранович и Варлаам Ясинский, что особенно сказалось в вопросе о хлебопоклоннической ереси, проникшей из юго–зап. Руси в Москву, когда патр. Иоаким делал им запросы, внушения, наставления, даже выговоры, которые принимались малороссийскими духовными властями с покорностью и благодарностью²¹⁸. Таковы установились отношения между южно–русской церковью и московским патриархатом в последние годы патриаршества Иоакима.

В 1690 г. на патриаршей кафедре и митрополичьем киевском столе явились новые лица, между которыми завязался иной характер отношений, выгодно отличающийся от характера отношений между их предшественниками. Мягкость характера, переходящая в слабоволие, нерешительность и нежелание прибегать к крутым мерам, где требовалось, – все это вместе создало совершенно иной тон отношений патр. Адриана к юго–западной русской церкви. С другой стороны, личные высокие качества патр. Адриана покрывали эти недостатки его, как администратора, что в конце приводило к результатам не менее выгодным, чем в патриаршество Иоакима, к тому же покоившимся на более прочных основаниях – доверия малороссийской церкви к ее могущественной сестре – церкви великороссийской.

Выразителями наладившихся добрых отношений между Москвою и Киевом были главным образом их предстоятели патр. Адриан и митр. Варлаам Ясинский, получивший свой высокий сан, после избрания в митрополиты, по обычаю малороссийской церкви, из рук московского первосвятителя в 1690 г.²¹⁹ Каким глубоким и искренним чувством любви исполнен был Варлаам к патр. Адриану, мы видим из его писем к «отцу отцев». Сами эпитеты и выражения преданности, щедро рассыпанные митрополитом, говорят, что здесь было во всяком случае больше, чем простые этикетные обращения. Кроме симпатии к патр. Адриану, думается, митр. Варлаамом, конечно, могли руководить и соображения выгоды–пользы от добрых отношений с московским первосвятителем. Варлаам Ясинский в письмах то извещает подробно о своем вступлении на киевскую кафедру, то ходатайствует о возобновлении на царское иждивение храма в честь трех святителей²²⁰, то ратует за процветание Киево–Братского училища, посылая в Москву его учителей, чтобы патр. Адриан воочию убедился в благодетельности науки и оказал воспоможение деятелям южно–русского просвещения²²¹; то посвящает патриарха в свои отношения к православным и лютеранам, живущим за границей, отправляя в Москву свою правую в этом деле руку Иоасафа Кроковского (после знаменитого митр. Киевского), чтобы он подробно, как очевидец и деятель рассказал о положении православия в польских владениях²²²; то обращается за советом к Адриану в маловажных вещах, можно ли напр. Допустить четвертый брак сотнику Гуменскому, или назначить бывшего архимандрита Донской обители Никона в архимандриты Ядяцкого монастыря²²³; то просит у патр. Адриана заступления от наветов своих киевских недругов и т. д.²²⁴ И митр. Варлаам не ошибался в надеждах получить поддержку у патр. Адриана. Патр. Адриан в данном случае не был похож на патр. Иоакима. За преданность и любовь сына платил до самой своей смерти благосклонностью и доверием отца. Много фактов говорят за это. Так, когда возник спор между митр. Варлаамом и архиепископом Лазарем Барановичем о трех пограничных протопопиях, отданных пред тем царской грамотой Черниговской кафедре, Адриан, ссылаясь на отсутствие документальных доказательств у Барановича, утвердил спорные протопопии за митр. Варлаамом (хотя у последнего доказательств тоже не было); не верил доносам на Ясинского от кого бы они не поступали: от Феодосия ли Углицкого, архимандрита Елецкого, от жителей ли Киева²²⁵. Уважал патр. Адриан и ходатайства митр. Варлаама, в ущерб даже своему престижу в южно–русской церкви, когда напр. дозволил митр. Варлааму поставить в архим. лавры Мелетия Вояхевича²²⁶; содействовал Варлааму в его просьбах к царям об оказании помощи и пожаловании имений и жалования учителям братского училища²²⁷; высказывал благодарность по разным поводам и всячески щадил самолюбие митрополита киевского, избегая вмешиваться во внутренние дела Киевской кафедры, даже когда сами обстоятельства давали к тому повод²²⁸. Нам кажется, бесспорным, что патр. Адриан в деле слияния Киевской митрополии с великорусскими епархиями сделал не меньше, чем его предшественник. Он, по крайней мере, приняв мягкий тон отношений к предстоятелю малороссийской церкви постепенно приручил бывшего противника церковного подчинения Киева Москве и сделал из него проводника Московской церковной власти в южной Руси не за страх, как при Иоакиме, но за совесть.

Дружественный характер отношений между патр. Адрианом и митр. Варлаамом оказал благодетельное влияние на многие стороны церковной жизни в самой Киевской митрополии: 1) на улучшение материального положения Киевской кафедры, 2) на упорядочение управления Киевской паствой и урегулирование богослужения и нравственной жизни по христианским началам; 3) на возвышение авторитета киевского митрополита не только в глазах высшего духовенства присоединенного к Москве юго–западного русского края, но и в глазах православных, находившихся в польских владениях, а в связи с этим на защиту православия на западе Руси от нападок католиков и лютеран, и в 4) на поднятие просвещения в Киевской Руси. Выше было отмечено, что митр. Гедеон грамотами царей и патриарха Иоакима лишен был почти всех владений, приписанных ранее к Киевской кафедре и некоторых доходных статей, как напр. монастырей. При митр. Варлааме материальное положение кафедры значительно улучшилось. К Киевской епархии, как упоминалось выше, патр. Адрианом были присоединены три протопопии, отобранные от Черниговской кафедры, а грамотой царей митр. Варлааму был пожалован Киевский Выдубецкий монастырь «до нищетного и многими леты без настоящего пастыря в конец разоренного киевского митрополитанского костела, яко имети бы – митр. Варлааму – от всяких хлопотов, трудных дел архиерейских малое некое тамо упокоение»²²⁹. Митрополит очевидно пользовался в больших размерах средствами этого монастыря для целей своей кафедры, чем вызвал сильное движение братии монастыря и доклад от ее имени бившего игумена Выдубецкого монастыря, а в это время архимандрита Елецкого Черниговского монастыря, Феодосия Углицкого в Москву царям и патриарху²³⁰. Благодаря благосклонности патр. Адриана к митр. Варлааму, обратившемуся к заступничеству патр. Адриана, доклад Феодосия и возмущенной братии Выдубецкого монастыря не имел дурных последствий для Киевской митрополии. Архимандриту Феодосию Углицкому сделан был патриархом суровый выговор за вмешательство в дела монастыря чужой епархии и приказано испросить у митр. Варлаама прощение²³¹. Выдубецкий монастырь остался на тех же основаниях у киевского митрополита. Эти два факта достаточно говорят, что, благодаря покровительству патр. Адриана, кафедра киевского митрополита стала материально оправляться и давать средства Варлааму Ясинскому на приведение епархии в порядок.

Церковное управление в Киевской митрополии упорядочилось в означенный период, благодаря согласованности действий киевского митрополита с предписаниями патр. Адриана. Адриан, как патр. Московский, коему перешло верховное наблюдение за малороссийской церковью, должен был иметь неослабное попечение о малороссийской церкви, и потому, частью побуждаемый посланиями восточных иерархов, напр. патр. Досифея, частью вызываемый на то просьбами о руководстве и поддержке, поступавшими от самого митр. Варлаама – отечески призирал и пастырски радел (по словам Ясинского) о юго–западной церкви, заботясь, чтобы в ней совершалось все по чину и благообразно. Характерны в этом отношении два письма патр. Адриана митр. Варлааму: – одно с различными наставлениями, касающимися управления митрополией (в январе 1694 г.), другое (в дек. 1694 г.) содержащее внушение наблюдать за странствующими в Малороссии греческими архиереями. Из наставлений, преподанных патр. Адрианом митр. Варлааму одни относятся к разряду общих мер управления паствой Киевской митрополии, другие касаются специально урегулирования отношений киевского митрополита к зарубежным православным в Литве и Белоруссии и защите их от притеснений инославного правительства. Утверждая протопопы в прежних пределах – одни за Киевской кафедрой, другие за Черниговской, патр. Адриан определяет, чтобы жители церковных владений в духовных делах были подсудны архиерею своей епархии, а священники и причетники также не покидали своей определенной епархии. Тоже определялось и относительно монахов, которые должны жить в монастырях, где кто постригся, и без благословной причины не бежать в иные епархии и там без свидетельства властей монастырских не должны ставиться иноепархиальным архиереем в диаконы и пресвитеры. В противном случае, принявший посвящение и посвятивший бегуна должны быть наказаны согласно с канонами. Живущие в монастырях старцы, если кто допустит бесчиние и впадет в порок, по суду подлежат ведению архиерея²³². Заботясь о народной нравственности и отмечая факт стремления некоторых христиан вступать в четвертый брак, патр. Адриан предписывает митр. Варлааму запретить четвертый брак, как «скверну беззакония, проклятую соборными правилами»²³³. Не пожелал патр. внести соблазн в церковь представлением отставленному за какие–то проступки архим. Никону, жившему на покое в Киево–Печерской Лавре, быть в какой–либо обители снова архимандритом, согласно просьбе митр. Варлаама. «И священствовати, – писал Адриан, – убо ему, в том сущему виновну, не подобает. Бог сам совесть смотрит, человецы же делам судители и в делех свидетели, при чесом утверждатися должно и судити праведно»²³⁴.

Наставления, имеющие предметом своим зарубежных православных христиан, являются ответом патр. Адриана на сообщения митр. Варлаама о положении православных за рубежом, в польских владениях, с просьбой содействия и руководства. Нельзя не упомянуть, что патр. Адриана побуждал обратить внимание на положение православных в Польше еще в 1691 г. Иерусалимский патр. Досифей. Указывая на пример панежских монахов, которые с проповедью обходили весь мир, патр. Досифей рекомендовал дело апостольства русским монахам, живущим в ослабе, и сетовал, что «православные в Польше страдают, a русские пастыри, как Иона на корабле, храпят»²³⁵. Состояние православия в польских владениях в письмах митр. Варлаама рисуется в таких красках. В Вильно среди православных происходили разногласия и любопрения о церковных делах. Сами православные чинили препятствия находящимся в Литве людям духовного сословия восточного благочестия сноситься по церковным делам с киевским святителем, который по канонам и распоряжению московского патриарха должен был их ведать. Вообще же православные духовные и миряне, жившие в польских владениях, вопреки договору «вечного мира», не оказывали никакого повиновения киевскому митрополиту, заблуждались в вере и уклонялись к Риму. К тому же противники православия, несмотря на (статью договора вечного мира) – «никакого утеснения в вере и принуждения к унии православным не творить», – очень притесняли православных и с насилием склоняли некоторые монастыри и церкви к римскому отступничеству, как на то жаловались благочестивые люди, со слезами моля о помощи. Печальное состояние православия в зарубежных русских областях несколько скрашивалось, в донесении киевского митрополита, одним явлением, отрадным для православной церкви – это стремлением некоторых лютеран перейти в православие. Так, в 1693 г. митр. Варлааму было прислано письмо Эрнеста Грабя, магистра филологии, о том, что он Грабя и некоторые другие лютеране, живущие в польских владениях, желают принять православие²³⁶.

Митр. Варлаам с своей стороны принимал некоторые меры к поднятию и поддержанию православия в Литве. По просьбе виленского братства он отправил игумена пустынно–николаевского, в Киеве, монастыря Иоасафа Кроковского, ученейшего богослова своего времени. Кроковский, познакомившись на месте с положением православия в Литве и Польше, умиротворил несогласия в Виленском братстве, а своею проповедническою деятельностью произвел в Литве такое сильное впечатление, что к православию обратили взоры даже лютеране, которые через Иоасафа и направили письмо Грабя к митрополиту с просьбой прислать учителей из духовных лиц для утверждения в православной вере, после отречения их от лютеранской ереси. Когда же Иоасаф Кроковский возвратился из Литвы в Киев и выяснил митр. нужды православных зарубежья, то митрополит Варлаам послал его самого, при первом удобном случае, в Москву с ходатайством, чтобы цари и патриарх выслушали Кроковского, как очевидца, и приняли должные меры к поднятию и поддержанию православия в западном крае²³⁷. – Патриарх не замедлил ответить Ясинскому. Благодаря митр. Варлаама за деятельность посланного им в Литву Иоасафа Кроковского, Адриан обещал содействовать изданию царских указов по затронутым в письме Ясинского и лично Кроковским вопросам – с целью ограждения православия от католиков и ренегатов православия. Что касается посвящения православного духовенства для зарубежных областей, то патриарх, отменяя существовавшую прежде практику, когда, за отсутствием архиерея в Киеве, священники ставились в Смоленской и других епархиях, – утверждал определенный порядок, по которому митрополит киевский, как тамошний их пастырь, по благословению патр. Адриана, должен назирать, управлять и смирять зарубежных православных²³⁸. Заботы митр. Варлаама о православных в польских владениях и отзывчивость патр. Адриана много способствовали тому, что, если православие здесь и не приобрело, как можно было надеяться, принимая во внимание письмо Грабя, новых адептов, за то было поддержано, укреплено. Православное население, сохраняя свою веру – среди католиков и лютеран, инстинктивно тянуло к Москве. Находясь во власти Польши, оно не было увлечено польской культурой и, когда в следующем веке настал конец Посполитой Речи и возвысилось русское государство, – слилось, как единоверное, в общий широкий поток православной Российской великой державы.

Упорядочение епархиального управления в Киевской митрополии повело за собою важную меру московского патриарха по отношению к странствующим в Малороссии греческим архиереям. Патр. Адриан слышал о греческих и сербских архиереях, неизвестно откуда прибывших и без всякого запрещения малороссийской духовной власти поставлявших в Малороссию по городам и селам священников и диаконов²³⁹, и видел последствия такого явления не только для малороссийской церкви, но и для Великороссии. Так, в 1694 г. в месяце ноябре к патриарху заявился некто. Феодор Феодоров, сын торопецкого священника из Нежина, называвший себя тоже священником, и просил себе священнического места. Когда его спросили, кем и в какую церковь он посвящен, Феодоров ответил, что будто бы посвятил его во священники в Нежине патриарх архидонский Мелетий, по приказанию митр. Варлаама, в праздность, т. е. ни к какому определенному храму, и что благословенной грамоты он не получил, так как и другим ставленникам эти архиереи письменного свидетельства не дают, самовольно служа везде, ни от кого не получая запрещения и именуясь разными громкими титулами подобно Мелетию, называвшему себя архидонским патриархом. Основываясь на вышеупомянутом показании Федорова, патр. Адриан предписывал в 1694 г. обратить внимание на странствующих архиереев и принять по отношению к ним следующие меры: а) запретить странствующим по малороссийским городам архиереям служение в церквах, с поставлением в священные степени; б) воспретить возглашение в молитвах и на ектениях имен таких архиереев, с их громкими титулами; в) назначить им местожительство в монастырях, чтобы не скитались праздно по мирским домам и тем не унижали сан архиерея в глазах необразованных людей; г) воспретить и вновь приезжающим совершать богослужение без благословения и свидетельства московского патриарха²⁴⁰. Давая такие распоряжения митр. Варлааму, патр. Адриан просил особым письмом содействия церковной власти и приведения в исполнение означенных мер – у гетмана Мазепы.²⁴¹ Митр. Варлаам в своем ответе на запросы патр. Адриана старался представить дело о странствующих архиереях в ином виде и доказать, что показания Федорова не соответствуют истине. Так, а) Мелетий Архидонский сам подписывался «Мелетиос архиепископос», другие же называли его патриархом на основании древнего титула архидонских архиереев, сохранившегося на иконе, принадлежавшей архидонскому святителю Симеону и находящейся в лавре; б) в Малороссии приняты и живут в почете только те странствующие архиереи, которые или направляются в Москву или возвращаются из нее; в) странствующие архиереи действительно поставляют на священные степени, но не самовольно, а по просьбе епархиальных архиереев, напр. Лазаря, архиеп. Черниговского; г) в Малороссии нет ни одного священнослужителя, который бы при своем посвящении не получил ставленной грамоты от посвящавшего его архиерея и при этом к определенному храму. Словом, беспорядков, отмеченных патр. Адрианом, в Малороссии нет. Служение же странствующих архиереев вызывается престарелостью епархиальных архиереев (Лазаря и Варлаама). В заключении отповеди митр. Варлаам просил патр. Адриана разрешить ему восстановление Переяславской кафедры с поставлением на нее викарного епископа, помощника митр. Киевскому, чтобы не прибегать к помощи странствующих греческих и сербских архиереев. Митр. Варлаам намечал даже и кандидата в переяславские епископы – известного патр. Адриану Иоасафа Кроковского, незадолго пред тем назначенного в ректора киевского братского училища²⁴². Просьба митр. Варлаама о поставлении на переяславскую кафедру через месяц, в марте 1695 г., поддержана была гетманом Мазепой в его письме к патр. Адриану²⁴³. Патр. Адриан ответил на такие просьбы в мае 1695 г. очень уклончиво, обставляя дело восстановления переяславской кафедры условиями, обеспечивавшими как мир церковный в Киевской епархии между архиереями, так и свое патриаршее влияние на церковное управление в митрополии. Патр. Адриан в своем послании сначала выражает полное желание «такового события» и сообщает о согласии на то великих государей, но далее выставляет следующие требования: а) чтобы поставление епископа было совершено не одним митрополитом в Киеве, а четырьмя или тремя архиереями; б) чтобы было определено заранее местопребывание переяславского епископа и содержание кафедры; патриарх задавал при этом вопрос, можно ли жить епископу в намеченном митр. Варлаамом Николаевском монастыре, если не будет челобитья о том монастырской братии; в) чтобы наперед было выяснено, пожелает ли кто именоваться епископом переяславским, а городом не владеть, и как будет обстоять дело в будущем? Ссылаясь на то, что обо всем этом ему, патриарху, не писано, Адриан требует, чтобы г) митр. Варлаам держал совет с духовными и мирскими людьми и с гетманом Мазепой по данному делу и избранного кандидата во епископы для посвящения послал в Москву так как здесь имеется каноническое для поставления во епископа число архиереев, а главное в Москве удобнее дать патриаршую грамоту на возобновление Переяславской кафедры, как викариатства, без права на особое существование²⁴⁴. По исследованию Аскоченского, дело восстановления переяславской кафедры и поставления Иоасафа Кроковского не удалось. Кроковский, хотя и вызван был государями в Москву, но патр. Адриан под разными предлогами отклонил посвящение Иоасафа во епископы, так как царя Петра I в это время не было в Москве, по случаю сначала азовского похода, а потом путешествия за границу. Кроковский ни с чем возвратился домой²⁴⁵. Дело о восстановлении Переяславской кафедры было вторично поднято митр. Варлаамом в январе 1700 г., когда им было послано в Москву ходатайство пред патр. Адрианом об учреждении Переяславской кафедры с назначением в епископы одного из двух отправленных им игуменов: иеромонаха Стефана Яворского и иеромонаха Захарию Корниловича.²⁴⁶ Патр. Адриан на новое ходатайство киевского митрополита ответил, как и в первый раз, согласием, но вместо того, чтобы поставить одного из присланных кандидатов, снова требовал у Варлаама «совета в избрании достойного мужа на кафедре с гетманом Мазепой». Из намеченных Варлаамом кандидатов – Стефан Яворский, как сообщал вскоре митр. Варлааму сам патр. Адриан, был, по заказу царя, оставлен в Москве на служение церковное и 7–го апреля 1700 г. посвящен в рязанские митрополиты²⁴⁷, о Захарии же Корниловиче патриарх не обмолвился ни одним словом. Очевидно восстановление Переяславской кафедры было не по сердцу патр. Адриану. Так оно и не состоялось при нем. Уже в 1701 г. в переяславские епископы был рукоположен местоблюстителем патр. престола Стефаном Яворским Захария Корнилович²⁴⁸.

Из представленного очерка отношений патр. Адриана к Варлааму Ясинскому можно видеть, что патр. Адриан, не проявляя своей инициативы во всех вопросах, возникших по поводу состояния Киевской митрополии, большею частью ограничивался общими мероприятиями, продиктованными ему или канонами церковными, или внушением восточных иерархов (напр. Досифея Иерусалимского) и самого митр. Варлаама. Там же, где требовалось его собственное самостоятельное действие, как напр. в поставлении викария митр. Варлааму, – обнаружил нерешительность и откладывание дела в долгий ящик, вместо прямого отказа.

Киево–Печерский монастырь, сделавшийся при патр. Иоакиме ставропигией московского патриарха и первой архимандрией русского патриархата, требовал особых попечений патр. Адриана. В 1690 г. в междупатриаршество после смерти патр. Иоакима до избрания нового патриарха архимандрит лавры Варлаам Ясинский по царскому указу был избран Киевской паствой в киевские митрополиты. Соборная и общая братия с наместником лавры иеромонахом Паисием отправила в Москву к собору митрополитов, архиепископов и епископов, созванному по случаю избрания нового патриарха, послание с просьбой ходатайствовать, пред царями о дозволении братиям Лавре избрать преемника Ясинскому²⁴⁹. Царями разрешение было дано, и в архимандриты был избран Лаврою, посланный гетманом Мазепою для совета и надзора за порядком при избрании, войсковой генеральный судья Михаил Вуяхевич (Вояхевич), мирянин и старик, несмотря на то, что у братии были более достойные кандидаты: наместник Лавры Паисий, архим. Черниговского монастыря Феодосий Углицкий и пустынно Николаевский игумен Иоасаф Кроковский²⁵⁰. Дело об избранном в архимандриты Вояхевиче было направлено уже к патр. Адриану, который письмом Мазепе, хотя и выразил свое неудовольствие на такое избрание братии Лавры, но тактично примирялся с фактом и требовал, чтобы Михаил Вояхевич был пострижен в монахи и по временном послушании, испытанный церковными правилами, был посвящен митр. Варлаамом во иеромонахи, а во архимандриты ехал поставляться в Москву к патриарху²⁵¹. Таким образом патриарх, уступив Лавре в том, что признавал избранного в архимандриты Вояхевича, старика и светского человека, вместе с тем старался утвердить налаженный патр. Иоакимом новый характер зависимых отношений Лавры к патр. московскому, как его ставропигии, требуя, чтобы архимандрит Лавры получал архимандричий жезл из рук московского патриарха. Такое требование патр. Адриана, ясно свидетельствовавшее водворение нового порядка отношений патриарха к независимому фактически знаменитому монастырю было неприятно братии Лавры. Когда истекло время искуса Вояхевича, длившегося около девяти месяцев, братия уклонилась исполнить волю патр. Адриана и смиренно в письме от сентября 1691 г. просила у патриарха дозволения принять Вояхевичу посвящение в Киево–Печерские архимандриты не в Москве, а в Киеве²⁵². Вояхевич особым письмом просил патриарха о том же²⁵³. Митр. Варлаам с своей стороны также поддержал ходатайство братии и Вояхевича²⁵⁴. Патр. Адриан и на этот раз уступил «по совету, – как писал в Киев, – и благоволению их царского величества государей царей, ради просьбы, трудности пути, плохой погоды, старости Вояхевича», но на будущее время решительно устанавливал новый порядок, замечая, что впредь никто не будет признан архимандритом, если не явится за поставлением к московскому патриарху. А чтобы и Вояхевич чувствовал свою зависимость от московского патриарха, Адриан все еще требовал личного приезда Вояхевича, по поставлении в архимандриты митр. Варлаамом, в Москву за благословением и получением от патриарха ставленной грамоты²⁵⁵. Девятого декабря 1691 г. Вояхевич был возведен митр. Варлаамом в сан архимандрита²⁵⁶. Оставалось получить от патр. Адриана утвердительную грамоту на архимандрию. Нужно было, согласно требованию патриарха, ехать в Москву самому новопоставленному архим. Мелетию. Но Мелетий опять уклонился от личного посещения московского патриарха. Целый год промедлив, Мелетий в январе 1693 г. пишет патр. Адриану письмо с уведомлением о том, что он, архимандрит, не имея возможности, за старческой немощью лично явиться к патриарху в Москву, посылает вместо себя братий монастыря (иеромонахов – Иоанна Максимовича и Антония) с просьбой прислать ему с ними утвердительную грамоту на звание архимандрита Киево–Печерской Лавры. Просьба была сдобрена выражением своей преданности и послушания патр. Адриану, как главному начальнику ставропигии, украшена всевозможными льстивыми эпитетами, челобитьем и посылкой в дар патриарху Нового Завета «из дома Богородицы»²⁵⁷. Патр. Адриан в виду выражения Мелетием сыновней покорности простил его за уклонение под благовидными предлогами от приезда в Москву и дал от 20 февраля 1693 г. просимую утвердительную грамоту²⁵⁸. В грамоте характерны следующие места: «...И камо же в епархию иную или страну не подчинятися, и от всероссийского престола патриарша не отставати и не отлучатися ни каковыми вымышлении. А яко в российском царствии первоначальная Киево–Печерская лавра обретается, первый и степень он архимандрит Мелетий во архимандритех российских во всяком чинносидении и служении да имеет... и весь чин да имеет, якоже и прочии зде архимандриты великих обителей: живоначальные Троицы Сергиева монастыря, и Пресвятыя Богородицы Рождества Владимирского, и чуда архангела святого Михаила, со всероссийским чудотворцем Алексием, монастырей... Подобает ему архимандриту... земли, подданные и вотчины со всякими угодьями хранити непорушно и владети теми благоразумно, и о делах приключающихся в братии и в монастырском устроении, к лучшему с братиею советовати, времени зовущу со всеми, иногда же с соборными точию, чтобы было все в лучшество»²⁵⁹... Патр. Адриан, как мягкий характером и уступчивый опасался сильно настаивать на соблюдении Вояхевичем нового порядка отношений Киево–Печерской Лавры к московскому патриарху, так как дело подчинения малороссы Москве еще не было упрочено, – приходилось с совета гражданской власти уступать вольнолюбивым малороссийским сановникам. Но упорство Мелетия, как предстоятеля Лавры, было в этом роде последним явлением. Преемник Мелетия Иоасаф Кроковский, известный лично патр. Адриану и пользовавшийся его благосклонностью, также, как и покровитель его митр. Варлаам, для посвящения в архимандриты ездил лично в Москву и принял сан в Успенском соборе от самого патриарха²⁶⁰. То, что не могли сделать грамоты и указы патриарха к властям южно–русской церкви, достигнуто было мерами личного воздействия патриарха на угодных ему новых ставленников от его патриаршей руки. И митр. Варлаам и Иоасаф Кроковский были проводниками власти московского патриарха в Малороссии не в силу патриарших указов, a вследствие их личной преданности патр. Адриану²⁶¹, с своей стороны оказывавшему им полное доверие и благосклонность. В указанном случае уступчивость патр. Адриана менее всего может быть истолкована, как его слабохарактерность, – здесь больше был вызываемый необходимостью такт патр. Адриана, налаживавшего добрые отношения между Киевом и Москвой не репрессиями, а снисходительностью, щадившею самолюбие недавно еще свободных, фактически, влиятельных малороссов.

Меньших результатов достиг патр. Адриан в проведении своего влияния на Киево–Печерскую Лавру в другом важном вопросе, по поводу издания лаврской типографией книг. Еще предшественник патр. Адриана патр. Иоаким, особенно недоверчиво относившийся к киевской учености и продуктам ее, сурово осуждал в 1689 г. братию Лавры за издание первой части Четьи Миней св. Дмитрия без его патриаршего благословения²⁶², а когда в Лавре издана была книга «Венец Христов», в предисловии которой было сказано, что она издается с патриаршего благословения, в то время, как он, патриарх, не только не подавал благословения на издание, но напротив наложил запрещение печатать эту книгу, как содержащую неправославные мнения, от патр. Иоакима было потребовано на будущее время присылать в Москву на рассмотрение сочинения прежде, чем оне будут напечатаны лаврской типографией²⁶³. Лавра письменно изъявила согласие на распоряжение патр. Иоакима, но такое согласие, как вынужденное, было фиктивным.

Патр. Адриану пришлось отстаивать свои права на контроль над лаврской типографией. Когда в 1692 г. была напечатана в Лавре без ведома патриарха литургия с обозначением в предисловии имени архим. Мелетия без упоминания имени царей и патриарха, Адриан сделал строгое внушение Вояхевичу. «Тако не подобало творити, – писал он архимандриту, – зане еще и сам ты у нас самолично благословения не приял еси, а уже за твоим точию велением книги издаются, еже весьма непристойно и дерзновенно»²⁶⁴. Вояхевич, хотя и оправдывался, но неповиновение его было на лицо, так как он и после не мог примириться с требованием московского патриарха, убедительно прося патр. Адриана, чтобы он дозволил печатать книги без предварительных с ним сношений, в противном случае Лавра будет терпеть большой материальный ущерб²⁶⁵. Патр. Адриан с небольшими уступками стоял на своем²⁶⁶. Но Лавра не повиновалась. Она лишь по поводу издания продолжения Четьи Миней св. Дмитрия имела сношения с патриархом и то потому только, что для составления этих Миней составителю потребовались Московские Четьи Минеи митр. Макария²⁶⁷. Время полного подчинения Киева Москве еще не настало. По смерти патр. Адриана, при местоблюстителе Стефане Яворском Лавра в издании книг стала допускать еще большие вольности, со внесением многих неправославных мнений. Только указом Петра I, круто расправлявшегося с центробежными течениями в разных углах обширного государства, 5 окт. 1720 г. определялось: «Вновь книг никаких, кроме церковных прежних изданий не печатать, а и оные старыя книги для совершенного согласия с великороссийскими такимиже церковными книгами справливать, прежде печати, с теми великороссийскими печатьми, дабы никакой розни и особого наречия в оных не было, а других никаких книг, ни прежних, ни новых изданий, не объявя об оных в Духовной Коллегии и не взяв в оной позволения, в тех монастырях не печатать, дабы не могло в таких книгах никаких к церкви восточной противностей и с великороссийскою печатью разностей произойти»²⁶⁸. В патриаршество Адриана еще было ощутительно превосходство юго–западной науки над великороссийским начетничеством, почему не могло быть искреннего повиновения юго–западных деятелей просвещения представителю Московской церковной власти, стоявшему, в глазах малороссов, по образованию гораздо ниже киевских схоластов. Петр Великий, как великий государственник, привел все к одному знаменателю, провозгласив новые великороссийские начала государственной и церковной жизни общеобязательными для всех русских, где бы они не жили. Заслуга патр. Адриана все–таки состояла в том, что он сознавал важность подчинения Киева Москве и, если не успел в этом, то причиной послужила малообразованность Москвы сравнительно с Киевом, созданная условиями предшествовавшей исторической жизни.

Стремясь к подчинению Киевской митрополии московскому православию, настаивая на соблюдении типографиями его требований, ограждавших веру православную от привнесения в нее инославных заблуждений, патр. Адриан не был гасителем просвещения в Малороссии. Из отношения патр. Адриана к Киево–братскому училищу можно усмотреть совсем иной взгляд его на юго–западную ученость, отличающийся от взгляда его предшественника патр. Иоакима, не ценившего киевского просвещения и приписывавшего ему появление в юго–западной церкви многих заблуждений в церковной практике и богословии. Патр. Иоаким, как известно, удалил в 1689 г. из Москвы киевских ученых, и как выше было отмечено, потребовал, чтобы все новые произведения прежде печатания отсылались на цензуру в Москву. Патр. Адриан, оставив в силе требование патр.Иоакима, мягче относился к самой киевской учености, больше ценил ее, заботился о поддержании как творческой работы юго–западных писателей, считая ее полезной для всей восточной церкви, так и очагов просвещения, главным образом Киево–братского училища, и их учителей. Патр. Адриан понимал, напр., важность для всей церкви труда св. Дмитрия – Четьи–Миней. Как только вступил на патриарший престол, он счел долгом выразить благодарность смиренному автору житий святых и преподать благословение на дальнейшие труды св. Дмитрия в таких выражениях, называя его братом: «Сам, Бог в Троице животворящей благословен сый во веки воздаст ти, брате, всяцем благословением благостынным, написуя тя в книги живота вечного за твои богоугодны труды в писании, исправлении же и типом издании книги душеполезныя житий святых на три месяцы»²⁶⁹... Когда же в 1695 г. была напечатана типографией Лавры, составленая Димитрием вторая трехмесячная часть Четьи–Миней (за декабрь, январь и февраль) и послана к патр. Адриану с письмами митр. Варлаама, гетмана Мазепы, архим. Мелетия и самого автора, заключающими в себе просьбу как принять этот труд с любовью, так разрешить продажу его желающим и дать благословение на продолжение Четьи–Миней²⁷⁰, патр. Адриан пишет всем ответные благодарственные письма и усердно просит, чтобы были составлены Четьи–Минеи и на остальные шесть месяцев²⁷¹. Особенно обращает на себя внимание письмо патр. Адриана к самому Дмитрию, где московский святитель в глубоко прочувствованных выражениях высказывает благодарность св. Дмитрию и просит смиренного инока, чтобы он потрудился над дальнейшим составлением своего богоугодного и полезного для церкви произведения. В знак особенной своей благосклонности к автору житий патриарх посылает ему в дар 10 руб. (на наши деньги около 200 р.)²⁷² Так ценил патр. Адриан безусловно полезный труд киевского ученого. Киево–братское училище нашло в патр. Адриане также своего покровителя и благодетеля. К киевским ученым патр. Адриан относился благосклоннее своего предшественника. Когда в 1691 г. в Москву прибыли учителя братского училища, во главе с префектом Силуаном Озирским, для подачи челобитной государям, они сначала представились патр. Адриану, которым были приняты очень милостиво. Патр. Адриан оказал, с своей стороны, содействие в получении Киево–братским училищем от московских государей грамоты, данной 11 янв. 1694 г., в которой все пожертвования и приобретения братства и коллегии от самых первых дней ее до последнего времени утверждены были за братством и коллегией, с представлением права беспрепятственно владеть означенными в грамоте вотчинами со всеми принадлежащими к ним угодьями пожитками и доходами²⁷³. Содействие патр. Адриана нужно предполагать на основании обещания патр. Адриана в письме митр. Варлааму. «Ныне ради скорого отъезда их (учителей Киево–братской школы), не приключну бывшу времене, – писал патриарх, – по их челобитью еще рассудство указоположительное не определися. Аще Господь даст живи будем, о сем возымеем слово»²⁷⁴. Не без участия патр. Адриана составлена была в тоже самое время другая царская грамота, вследствие ходатайства митр. Варлаама, посланного в Москву в 1693 году. Самое содержание грамоты говорит за влияние русского первосвятителя на составителей грамоты. Здесь в первый раз назначено было начальству коллегии царское жалованье, состоявшее из 50 рублей (около 1000 р. на наш счет) и столько же четвертей ржи в год. Здесь же, самое главное, находится как бы училищная инструкция. Основные пункты последней следующие: преподавать науки «чрез своих православных префектов и профессоров и учителев», а не отъинуду приходящих, вменив им в святую обязанность делать свое дело «с великой ревностью и тщанием, так как предки их, в тех же школах, радетельно, спокойно и свободно детей учили без всяких препинаний, во всяком почитании и безопастве»; «преподавать же не токмо пиитики и реторику, но и философии и богословии учения», а также славянороссийский, еллиногреческий и латинский языки. В преподавании наук свободных «ни в чем не отлучатися исповедания святыя восточныя церкви, наипаче остерегая того накрепко, чтобы ученье было благочестивое, христианское, восточного исповедания». К слушанию уроков должны быть допускаемы «дети российского народа всяких чинов и из иных «стран приходящие», но только непременно «ревнители благочестивой греческой веры. А отступников и противников вере нашей греко–российской также и еретиков в школы не допускать, и прелесть противного исповедания и еретические обучения весьма отсекать и искоренять». Соблюдать тишину, спокойствие и надлежащую подчиненность, «а неспокойных и вражды творящих учеников унимать и смирять и ни до какого своевольства не допускать и таковых в собрание ученическое не принимать». Вместе с этим, грамотой предписано: «Всяких чинов ратным людем, разных полков полковникам и казакам, и киевскому войту и мещанам ни ректору, ни учителям, ни ученикам, находящимся в школах, никаких обид и утеснений не чинить». По–московски, по старозаветным выражениям – коллегия киевская в грамоте названа просто школою, a все воспитанники без различия учениками²⁷⁵. Содействуя в Москве удовлетворению московским правительством нужд Киево–братской коллегии, патр. Адриан считал своим долгом привлечь к покровительству ей и малороссийскую гражданскую власть. Патр. Адриан писал гетману Мазепе, после приема Киево–братских учителей, и просил: «Ради нашея мерности сотвори им милость и школьному учению споможение, да мудрое и благоразумное учение по всей России умножится, и свет учения присно да сияет»²⁷⁶. Значение поддержки патр. Адриана в деле дарования грамот московского правительства – Киево–братской коллегии было громадное. «Крепкое и могущественное царское слово, – пишет Аскоченский, –было самою лучшею подпорою и ограждением училища, самым действительнейшим средством призвать в него отовсюду юношей, жаждавших просвещения»²⁷⁷. Благоволил к училищу и гетман Мазепа, которого о том просил, как было упомянуто выше, патр. Адриан. Утвердив в 1693 г. за братством все его прежние владения, Мазепа в том же году положил основание великой каменной Богоявленской церкви, вместо прежней деревянной и начал постройку каменного одноэтажного здания для классов, известного ныне под именем Старого корпуса. Коллегия увидела у себя аудитории, в которых без всякого стеснения могло поместиться до тысячи человек²⁷⁸. Время патр. Адриана и митр. Варлаама было лучшим в состоянии Киевской коллегии. Дружба митр. Варлаама с патриархом, содействие последнего всем благим начинаниям и ходатайствам киевского митрополита пред государями и гетманом о «споможении» училищу создали мирный уклад жизни в стенах братской коллегии. «Цветущее состояние, – по словам Аскоченского, – вернее всего измеряется обилием воспитанников, отличившихся потом на поприще служебном (не только в Малороссии, но и Великороссии). В этом отношении Киевская академия сей эпохи представляет изумительное явление. Подняться в такое короткое время (пред этим состояние училища было печальное), собрать рассеянное стадо свое, увидеть на чреде академического служения своих же знаменитых воспитанников–профессоров, выпустить в какие–нибудь 17 лет столько лиц, прославивших ее своими трудами в пользу церкви и отечества – это дело видимого благословения Божия, почившего на ней»²⁷⁹. Конечно, в отношениях патр. Адриана к Киево–братскому училищу мы не видим собственной инициативы московского первосвятителя, но и за поддержку ходатайств митр. Варлаама и братских учителей пред царями и гетманом киевская академия должна чувствовать искреннюю ему благодарность. При патр. Адриане возобновляется круто прерванный патр. Иоакимом приток в Миоскву образованных выходцев из Малороссии. Одни из них (Кроковский, Феодосий Углицкий и т. д.) появляются в Москве временно, другие (Стефан Яворский) остаются на всю жизнь, занимая важные церковные посты. Правда в последнем случае не всегда инициатива вызова в Москву принадлежала патриарху, скорее – самому царю Петру I, но важно и то, что со стороны патр. Адриана не было выставлено препятствий, как при его предшественнике, а благосклонность его к предстоятелю малороссийской церкви и братскому училищу говорит вообще за искренность его добрых отношений к южно–русским выходцам.

В последние годы патриаршества Иоакима Черниговская епархия была подчинена с большими привиллегиями непосредственно Московскому патриарху, чем делался ущерб влиянию митрополита киевского на черниговского архиепископа. Патриарх поступил так, сообразуясь с просьбой архиеп. Лазаря Барановича, не желавшего подчиняться митр. Гедеону Четвертинскому, и с своими личными интересами, чтобы таким путем овладеть еще более положением вещей в Малороссии. Патр. Адриан изменил несколько характер отношений к архиеп. Лазарю. С одной стороны, благосклонность патр. Адриана к митр. Варлааму, по возведении на киевскую кафедру превратившемуся из друга Лазаря в соперника, особенно по вопросу о пограничных протопопиях, с другой – нетактичность самого Лазаря Барановича, приславшего поздравление со вступлением Адриана на патриаршую кафедру через год, после всех, и то принаровленное к случаю его ходатайства об отобранных Варлаамом от Черниговской кафедры протопопиях – все это повело к охлаждению добрых отношений, установившихся при патр. Иоакиме между Черниговской кафедрой и патриаршим престолом. Баранович сам в письме патр. Адриану жалуется на неблагосклонность к нему московского патриарха, при благосклонности к другим, в частности к митр. киевскому и с едким смирением высказывает желание, чтобы патриарх, «как солнце, лучами своего благословения не только вышния митрополитанския горы, но и низшее всесмиренного архипастырства его (Лазаря) просвещал удолие»²⁸⁰. Неблагосклонность патр. Адриана, к Барановичу сказалась, как было отмечено выше, в решении спора о протопопиях в пользу митр. Варлаама, чем патриарх давал Лазарю почувствовать, насколько невыгодно неверноподданническое, центробежное отношение черниговского архиепископа к московскому святителю. Такая расплата п. Адриана с Лазарем за уклонение от приветствия со вступлением на п. кафедру была отрезвляющим воздействием на свободолюбивого черниговского маститого архипастыря. После архиеп. Лазарь стал почтительнее к п. Адриану, вследствие чего и со стороны патриарха последовало более благосклонное к нему отношение и удовлетворение его других ходатайств. В ноябре 1691 г. п. Адриан дал утверждение архим. Елецкого монастыря св. Феодосию Углицкому, еще при п. Иоакиме получившему позволение помогать престарелому Барановичу в епархиальном управлении, в должности помощника Лазарю, причем даже обещал Углицкому Черниговскую кафедру по смерти престарелого архиепископа. «Ащеже благотворя в терпении здешних всяких приключимых скорбий благодушней явится и во исполнении должности сея непорочен пребудет, убо возимеет, Богу хотящу, и вящшее достоинство и по нем, архиепископе Лазаре, степене архиерейства наследство»²⁸¹... Ласковое отношение патр. Адриана к Феодосию прокладывало путь для добрых, полных сыновней преданности отношений будущего предстоятеля Черниговской кафедры к патриарху московскому. Патр. Адриан личным воздействием делал более, чем грамотами и указами. В данном случае в лице Феодосия Углицкого он приобретал в Черниговской епархии сторонника Московской церковной власти более искреннего, чем Лазарь Баранович. Это сказывается и в дальнейших отношениях п. Адриана к Феодосию. Мы видели, как долго тянул п. Адриан нежелательное для него дело восстановления викарной Переяславской кафедры в Киевской епархии. М. Варлаам, друг п. Адриана, при жизни его так и не достиг осуществления своего желания. Иные результаты имело ходатайство в 1692 г. Черниговского архиепископа о поставлении ему, в помощь, в епископы Феодосия Углицкого²⁸². П. Адриан, хотя и находил незаконным «оставление в Черниговскую епархию нового епископа, когда жив и не отрекся от управления епархией старый архиепископ Лазарь, все–таки посвятил в 1693 г. 13 ноября Феодосия в сан архиепископа, не дав лишь ему в это время ставленной грамоты²⁸³. Такая милость к Барановичу и Феодосию Углицкому была проявлена к тому же после того, как незадолго пред тем, в 1692 г., Феодосий Углицкий навлек на себя строгий выговор со стороны патриарха за несправедливый, будто бы, донос на м. Варлаама (в расхищении имущества Выдубецкого монастыря). П. Адриан тогда в таких выражениях укорял Феодосия: «Тако тебе архимандриту, аще бы и не в иной епархии живяй, делать неподобно. А то во иной епархии сущи и неправедно на архиерея клеветами и еще писмами досаждати и возмущати братию дерзнул еси! Добро ли дело сие! Истинно не добро, но и наказанию должно. Евангельски видевый раб волю господина своего и не сотворив что приемлет? А умысля вражду и соблазн между немощных братии творити кто будет не с жерновом ли ослиим осуждает в море?» В заключении письма патриарх требовал, чтобы Феодосий испросил прощение у м. Варлаама под угрозой за дальнейшее прозорство и дерзость строгого наказания²⁸⁴. И вот после такого выговора и такая незаслуженная Феодосием милость! П. Адриан, конечно, еще более упрочивал свое влияние в Чернигове. Не только Феодосий, сам Баранович чувствовал глубокую благодарность к московскому патриарху, каковую и выразил в письме от 12 марта 1693 г.²⁸⁵ Самая ставленная грамота п. Адриана, утверждающая Феодосия в звании архиепископа Черниговского, последовала из Москвы уже в 1794 году, в январе, когда архиепископ Лазарь, по выражению п. Адриана, «много трудися и в конечной старости предел жизни своея прият, успе о Господе вечно 3 сент. 1694 г.». Грамотой Феодосию весьма подробно определяются обязанности архиепископа Черниговского. «Во всей той Черниговской епархии, – писалось в грамоте, – в городех и селех да научает мудрости, целомудрия, правды и мужества, яко ведущ мудростне измлада священная письмена»... «Паству правити евангельски, наказательну же быти ко всем равно, высоким же и смиренным, во учительстве крепку, к непокоряющимся обличительну и запретительну благовременно... Таже да имать во храме Господни и в клире священнослужение и о школах промышление, яко да учатся божественных письмен чтению и свободных наук во вразумительное ведрство мнози потщанием его... В типографии да печатаются церковные книги по чину, преданию же и мудрованию восточные церкве, за его архипастырским благословением и досмотрением»²⁸⁶. 7 февраля 7204, (1696 г.) преосвященный Феодосий Черниговский и Новгородский преставился. После долгой процедуры списывания с Москвой малороссийских властей 1 января 1697 г. избран был, по обычаю той страны, согласно повелению царя и патриарха, м. Варлаамом с духовенством, гетманом Мазепой и Черниговской паствой зарекомендовавший себя доброю жизнию и даром проповедничества архим. Елецкого монастыря Иоанн Максимович. 8 января 1697 г. в Москве п. Адрианом и митрополитами: Тихоном Сарссим и Подонским и Авраамием Белгородским и Обоянским, и архиеп. Александром Устюжским и Тотемским с воли и согласия прочих российского царства архиереев, митрополитов, архиепископов и епископов избрание Максимовича было утверждено и совершено в Крестовой палате наречение Иоанна в архиепископа Черниговского и Новгородского, а 10 января, в воскресенье, в соборной Успенской церкви «с немалым трудом от болезни своея» п. Адриан посвятил архим. Иоанна, во архиепископы²⁸⁷.

Отношения п. Адриана к Черниговской архиепископии, как видим, были более решительны, и результат для московского предстоятеля сказался очень хороший. П. Адриан, смирив Лазаря Барановича своей снисходительностью и благосконностью к Феодосию Углицкому и Иоанну Максимовичу, привлек их к послушанию и преданности высшей центральной духовной власти русского патриархата.