XLIV. Паломничеcтво проcтого народа

Впечатление народа от путешествия. – Рассказ поэта-крестьянина. – Стремление к паломничеству. – Ношение вериг. – Бегство из дому. – Труды странничества. –Проживание в Палестине. – Бегство от турок. – Палубные разговоры. – Значение паломничества для простого народа.

С отъездом на Афон небольшой части паломников, как будто стало попросторнее на палубе. Может быть, сама публика умялась и оставила узкие коридорчики для проходящих. Я воспользовался возможностью походить между паломниками и обошел все трюмы. Мне хотелось узнать, какое в общем впечатление оставило путешествие в Иерусалим на наш простой народ.

Однажды случилось мне увидеть, как высокий, молодой странник, с бойкими глазами на рябоватом лице, склонился над книжкою и что-то внимательно записывал. Я полюбопытствовал, не дневник ли он пишет так усердно.

–  Стишонки кропаю, – бойко ответил мне крестьянин и протянул свою книжку, наполовину написанную полууставом, с красивыми заставцами и красными начальными буквами. Стихи, правду сказать, далеко не соответствовали тому старацию, с которым они были написаны. Они хромали и размером, и рифмою. Поэт был крестьянин приволжской губернии. Благочестивое желание посетить святые места заставило его покинуть свою семью и с небольшими средствами отправиться в Палестину.

–  Много я причинил скорби и озлобления моей семье своим отъездом! – так начал он, по моей просьбе, рассказывать мне о паломничестве в Палестину. – Давно, с малых лет, я собирался посетить святые места. От чтения житий святых и от рассказов странников дух мой волновался и стремился к какой-то тайной непостижимости. Раз даже вышла большая смехота, ο которой совестно и рассказывать. Захотелось мне попробовать, как трудились святые, и сделал я себе железы ⁴³ и запер их на себе накрепко. Но в мирских обязанностях они оказались для меня весьма несносными: мешали работать. Тогда я решил, что в мире нельзя спастись, и меня еще более потянуло в монастырь. Родители обо мне много плакали и убедительно отговаривали меня от посещения святых мест: они боялись, что я навсегда останусь в монастыре. Наконец, я дошел до крайнего изнеможения и решил убежать тайно. Припас я с вечера все, что нужно в пути, тихонько ночью вынес шубу в сарай и стал ждать утрени. Когда ударили в колокол, я тайком шмыгнул из дому и отправился в путь... Но не тут-то было! Отец догнал меня и воротил. Вскоре женили. Прошел год, другой, и я опять запросился ко святым местам. Не пускают. Жена и слышать не хочет! Что тут делать? Решил опять тайком бежать из дому. Но верно судьбы еще не было идти. Хотя я и прошел сотни полторы верст, но всю дорогу мучился, как я бросил своих родных и жену с малыми детьми... Вернулся опять домой. В скором времени помер отец. На моих плечах остались мать, сестра и жена с двумя малютками. По времени я опять запросился у родных идти к святым местам. Мать моя мало-по-малу стала умягчаться еердцем, и жена стала соглашаться, но тут восстали односельчане. Много я пролил слез от них, от их укоров и брани. Ругали меня в глаза, как только может вместить язык, злобою исполненный. «Куда ты идешь? – говорили они. –Молись дома! Грех тебе оставлять мать и жену с детьми!» Но с Божьей помощью я все перетерпел и, посоветовавшись с друзьями, стал собираться в дорогу. Отслужил молебен всем святым, принял напутственное благословение от священника, выправил билет в волости, взял кожаную сумку, сухарей, падог (посох), все, как следует, и простился с родными... А уж прощание-то какое было, я и рассказать не могу! Лучше я вам найду стихотворение, где все это написано.

Он открыл мне страницы, где было написано двадцать четверостиший.

–  Куда же вы пошли? – спрашиваю его.

–  Сперва в Киев, потом на Афон, а оттуда к Гробу Господню.

–  Трудно было странствовать?

–  Ой, как трудно-то! Сначала, то снег лепил хлопьями, то бушевала сильная вьюга, то снежные заносы утомляли в конец мои ноги. Потом пошла распутица, грязища по дорогам... Великим постомъ во время разлива особенно трудно странствовать. Местами вода по колена. Холодная как лед! Сколько я намучился! Ноги страшно устают. Едва бредешь. А дорогою идешь да все думаешь: как-то примут, дадут ли переночевать, накормят ли? Подходишь к деревне, – сердце смущается. Уж так смиряешь себя, так смиряешь... Попервоначалу тяжело было протягивать руку Христа ради. Того и гляди, что обругают: «Праздный бродяга! дармоед! тебе, бездельник, лень работать!» Благо, если попадется хозяин, который сам был странником. Всего натерпелся: и голоду, и холоду! Главное – весь мокрый. Надо посушиться около печки, а тебя ведут в нетопленную избу. Много раз доводилось ночевать в холодных хатах в мокрой одежде. А на завтра опять тоже. Тяжело! А сколько укоризн и разных скорбей дорогою от лихих людей. Всего бывало! У хохлов очень одолевали собаки. Большие, злющие, – не знаешь, как и обороняться. В каждом доме держат по две, по три собаки. Без палки и не ходи: не то свалят с ног, не то укусят. Иной странник сгоряча пустит палкой в собаку, – и только хуже: мигом облепят со всех сторон! Нет, уж палки не выпускай из рук. Пусть собаки за нее хватают, а сам держись покрепче. Вот не хотите ли прочитать стихотворение о странничестве?

И он опять мне преподнес книгу с сорока четверостишиями.

–  Как же вы доехали до Иерусалима?

–  Бог помог! Нашлись добрые люди, которые не оставили меня в моем странствии. Около сорока рублей истратил я на дорогу до Иерусалима. Деньги все вышли. Стал переколачиваться кое-как, на письмах. Что выпишу на письмах, на то и куплю хлеба. Так вот и переколачивался все дни в Иерусалиме. Чужая сторона слез не понимает, и я написал домой, что дело заехано, а средств нет. Прислали немного. Теперь хватит мне на первое время.

–  Ну, а как вы путешествовали по Святой земле? Как ладили с арабами да с греками?

–  Всюду побывал! Ходил и в караванах, и отдельно. Среди поста отправились мы в Назарет и на Фавор. Не очень приятный был путь. Много было у нас смятений от турецких угроз. Стращали нас и бедуины-мусульмане. Но Бог миловал: остались живы и целы. Раз пошли мы самостоятельно, двадцать два человека, к колодцу Самарянки. Нас окружили турки и стали требовать в роде подати за проход чрез их город Наблус. С женатых брали меньше. Тогда, чтобы поменьше платить им, мы все себя выдали женатыми. Все паломницы, и старые, и молодые, разошлись по паломникам, как бы жены их. И смех, и горе! Тогда-то, впрочем, не до смеху было. Мы так были напуганы турками, что решились убежать ночью. Перелезли через каменную ограду и страха ради мусульманского бросились сколько было сил по незнакомой дороге. Темно. Постоянно сбивались с пути. А сами дрожим от страха: вот, вот нагонят! Большую тугу испытали мы в ту ночь! Только на утро, когда мы могли рассмотреть окружающую местность, немного успокоились. Шутка ли: бежали, мне кажется, верст тридцать!

Теперь крестьянин-поэт хочет изложить все свои впечатления в стихах. Я попробовал исправить несколько четверостиший и отказался: слишком много ошибок против правил стихосложения.

Когда я с ним прощался, он низко кланялся и приговаривал:

–  Покорно благодарим за ваше неоставление!

Во второй палубе я наткнулся на кучку мужчин, среди которых ораторствовал счетовод из С.-Петербурга о своих, как он выражался, мытарствах по канцеляриям, чтобы получить заграничный паспорт.

Послушал и крестьянок-хохлушек о их хозяйстве. Близость России с каждым днем чувствовалась и в разговорах паломников. Спросил я и паломниц:

–  Хорошо ли съездили в Иерусалим?

–  Слава Богу! Уж так хорошо, так хорошо, что и сказать нельзя! И все-то, все-то мы видели! Одно только упустили: сейчас сказывали, что есть такая гора, Кармил называется, где Илья пророк у Бога дождя просил. И будто сделана там статуя Ильи. Вот уж этого не видели, так не видели. Не бывали там. Искали еще, где Николай угодник жил, но это, говорят, далеко от Иерусалима и совсем в другой стороне. И всего-то мы накупили: одного регального масла ⁴⁴ везем две бутылки...

Вообще в простом народе царит хорошее настроение от путешествия в Иерусалим. И мне кажется, надо всеми средствами поощрять такие прогулки за границу, имеющие, помимо религиозного, общеобразовательное значение. Никакая школа так хорошо и скоро не научит человека, как путешествие среди других народов. Хорошо сказано древним мудрецом: «Кто не имел опытов, тот мало знает; а кто странствовал, тот умножил знание» (Иис. Сирах. 34: 10). Очень важно для развития своей культуры сравнить ее с другою. Посмотрите, как поучительны для русского человека примеры из турецкой или арабской жизни.

Один паломник всю дорогу всем рассказывал, как поразил его проезжающий на осле феллах близ какого-то самарийского селения. Был вечер. Наступило время молитвы для магометан. Проезжающий феллах останавливает осла, достает что-то в роде ковра и расстилает его у забора. Затем, отвернувшись от людей, он стал на коленях молиться. Кончил молиться, – опять сел на осла и поехал дальше.

–  Вот это я понимаю! – с пафосом восклицал случайный свидетель мусульманского правила. – Где бы ни был: пришло время, – становись на молитву и кланяйся, не обращая внимания на народ.

Но и отрицательные стороны, подмеченные в других народах, имеют свое значение: они подбадривают русского человека, что у него не только не хуже, но кое-что и лучше, чем у других.